Текст книги "Эквус (ЛП)"

Автор книги: Питер Шеффер

20

(Алан движется в глубь сцены, жестами открывает дверь.

На площадку ниспадает мягкий свет.

Гул Хора. Шум божества Эквус.

Входят «лошади», поднимают свои маски высоко над головой и одновременно надевают их. Лошади становятся вокруг площадки, Самородок – в глубине тоннеля.)

ДАЙЗЕРТ. Тише! Тише! Дэлтон, может быть, еще не спит. Шшшшш… Тихо… Вот так. Теперь входи.

(Алан крадучись сходит с площадки через открытый центральный проход, не покидая, однако, деревянного круга, залитого теперь ярким светом. Дайзерт смотрит на него. Лошади топают, их маски поворачиваются в его сторону.)

Сейчас ты внутри. Все лошади разглядывают тебя. А ты видишь их?

АЛАН (возбужденно). Да!

ДАЙЗЕРТ. За которой из них ты пришел?

АЛАН. За Самородком.

(Алан протягивает руки и жестами выводит Самородка на авансцену – направо, мимо остальных лошадей.)

ДАЙЗЕРТ. Какой масти твой Самородок?

АЛАН. Гнедой.

(Конь ступает очень осторожно. Алан останавливает его возле угла площадки.)

ДАЙЗЕРТ. Что ты теперь делаешь?

АЛАН. Надеваю на него сандалии.

ДАЙЗЕРТ. Сандалии?

АЛАН. Сандалии величия!.. Из мешковины.

(Он достает невидимые сандалии и благоговейно целует их.)

Обвязываю их вокруг его копыт.

(Он дотрагивается до левой ноги Самородка. Конь поднимает ногу, и юноша жестами привязывает сандалии.)

ДАЙЗЕРТ. Что, все четыре ноги?

АЛАН. Да.

ДАЙЗЕРТ. А потом?

АЛАН. Дзынь-делень.

(Он жестами достает уздечку и мундштук.)

Ему не нравится, что его беспокоят в такой поздний час, но ради меня он подчиняется. Он наклоняется ко мне. Он вытягивает шею.

(Самородок наклоняет голову. Сначала Алан, как бы исполняя ритуал, кладет мундштук себе в рот, а затем перекладывает Самородку. Потом застегивает пряжки на уздечке. После чего невидимыми вожжами ведет коня через всю площадку, по ее левой стороне. Самородок послушно следует за ним.)

АЛАН. Застегиваю пряжку и вывожу коня наружу.

ДАЙЗЕРТ. Без седла?

АЛАН. Без.

ДАЙЗЕРТ. Продолжай.

АЛАН. Идем вниз по тропинке. Он спокоен и молчалив. Из-за мундштука. Тихие, нежные ноги. Наконец, выходим в поле. Там его одолевает беспокойство.

(Конь испуганно пятится. Маска колышется.)

ДАЙЗЕРТ. Почему?

АЛАН. Не хочет идти.

ДАЙЗЕРТ. Но почему не хочет?

АЛАН. Это места Хэй Хэй.

ДАЙЗЕРТ. Что?

АЛАН. Хэй Хэй.

ДАЙЗЕРТ. Заставь его идти дальше.

АЛАН (свирепо шепчет). Пошел!.. Пошел!..

(Он тащит коня в центр площадки. Дайзерт выходит на авансцену.)

21

(Самородок останавливается, оглядывается, изучая поле. Шум божества Эквус постепенно затихает. Юноша смотрит на него.)

ДАЙЗЕРТ. Это большое поле?

АЛАН. Огромное!

ДАЙЗЕРТ. Какое оно?

АЛАН. Все укутано туманом. Крапива жалит ноги.

(Жестами снимает ботинки и подпрыгивает, как ужаленный.)

Ай!

ДАЙЗЕРТ (возвращаясь к своей скамейке). Ты снимаешь обувь?

АЛАН. Всё.

ДАЙЗЕРТ. Всю одежду?

АЛАН. Да.

(Жестами Алан полностью раздевается. Закончив, очевидно, совершенно обнаженный, он простирает руки в стороны, показывая себя своему Богу и склоняя голову перед Самородком.)

ДАЙЗЕРТ. Где ты оставляешь вещи?

АЛАН. В дупле одного дерева у ворот. Там их никому не найти.

(Он идет вглубь сцены и засовывает под скамейку невидимую одежду. Дайзерт сидит на левой скамейке на авансцене.)

ДАЙЗЕРТ. Как ты теперь себя чувствуешь?

АЛАН (превозмогая боль). Жжет.

ДАЙЗЕРТ. Жжет?

АЛАН. Туман!

ДАЙЗЕРТ. Продолжай. Что дальше?

АЛАН. Человечий Мундштук.

(Он протягивает руку и достает из-под скамейки невидимую палку.)

ДАЙЗЕРТ. Человечий Мундштук?

АЛАН. Палка для моего рта.

ДАЙЗЕРТ. Для твоего рта?

АЛАН. Чтобы закусить ее.

ДАЙЗЕРТ. Зачем? Для чего?

АЛАН. Чтобы зубы не повылетали на большой скорости.

ДАЙЗЕРТ. Это всегда одна и та же палка?

АЛАН. Конечно. Священная палка. Держу ее в дупле. В Арке Человечьего Мундштука.

ДАЙЗЕРТ. А что потом?.. Что ты делаешь потом?

(Пауза. Алан подходит к Самородку.)

АЛАН. Трогаю его!

ДАЙЗЕРТ. Где?

АЛАН (блаженно). Где только можно. Везде. Живот. Ребра. Его ребра из слоновой кости. Огромной ценности!.. Его бока холодны. Его ноздри открыты мне навстречу. Его глаза блестят. Они могут видеть в полном мраке… Глаза!..

(Внезапно он в истерике бросается к дальнему углу площадки.)

ДАЙЗЕРТ. Продолжай!.. Дальше?

(Пауза.)

АЛАН. Даю сахар.

ДАЙЗЕРТ. Кусок сахара?

(Алан возвращается к Самородку.)

АЛАН. Его Последний Ужин.

ДАЙЗЕРТ. Последний перед чем?

АЛАН. Хэй Хэй.

(Он становится перед конем на колени. Ладони подняты вверх и сведены вместе.)

ДАЙЗЕРТ. Ты что-нибудь говоришь, когда даешь ему сахар?

АЛАН (предлагая). Возьми мои грехи. Съешь их ради меня… Он всегда ест.

(Самородок наклоняет маску к ладоням Алана, затем отступает на шаг, чтобы поесть.)

И тогда он готов.

ДАЙЗЕРТ. Теперь ты можешь вскочить на него?

АЛАН. Да!

ДАЙЗЕРТ. Тогда сделай это. Оседлай его.

(Алан ложится на площадку. Берется за кончик металлического столба, вделанного в доски, церемонным шепотом повторяя имя своего Бога.)

АЛАН. Эквус!.. Эквус!.. Эквус!..

(Алан устанавливает столб вертикально. Актер-Самородок хватается за него. По его примеру все остальные «лошади», надев перчатки, цепляются за поручни площадки. Юноша встает и отходит спиной к заднему поручню, к его левой стороне.)

Возьми меня!

(Он разбегается и запрыгивает на спину Самородка. Кричит.)

А!

ДАЙЗЕРТ. Что такое?

АЛАН. Больно!

ДАЙЗЕРТ. Больно?

АЛАН. В его шкуре спрятаны кинжалы! Тысяча маленьких кинжалов впивается в мои ноги.

(Самородок проявляет беспокойство.)

Стой, Эквус. Никто не сказал «Вперед!». Вот так. Умница, Эквус, Раб Божий, Верный и Истинный. Обнаженный, он ласкает себя моими руками. И во рту у него дзинь-дзынь-делень.

(Конь бьет копытом.)

Прекрати!.. Ему очень сильно хочется бежать.

ДАЙЗЕРТ. Ну, так пусть бежит. Забудь обо всем на свете. Умчись прочь, Алан… Сейчас же!.. Теперь ты наедине с Эквусом.

(Алан весь напрягается.)

АЛАН (ритуально). Эквус – сын Бокуса – сына Шейуса – Вперед!

(Гул хора. «Лошади», стоящие вокруг площадки, начинают очень медленно, мягкими толчками поворачивать ее, упираясь в деревянные поручни. Алан и его «конь» тоже начинают поворачиваться. Вся соль в том, что площадка и «статуя» одновременно кружатся в разных направлениях. Во время скачки скорость увеличивается, а свет ослабевает до тех пор, пока не погаснут все прожектора, кроме одного, освещающего коня и всадника, и отбрасывающего редкие отблески на другие маски, стоящие вокруг.)

И вот мы движемся. Король всадников и Эквус, могущественнейший конь. Только я могу ехать на нем. Он разрешает мне поворачивать в ту или другую сторону. Я ощущаю всем своим телом, как его шея вздымается во тьме. Эквус, Раб Божий!.. Слушай меня, Король приказывает тебе. Сегодня, в эту ночь, мы атакуем сразу всех.

ДАЙЗЕРТ. Кого это – всех?

АЛАН. Моих врагов и Его.

ДАЙЗЕРТ. Кто же твои враги?

АЛАН. Орды Хувера. Орды Филко. Орды Пифко. Дом Ремингтонов и все их племя!

ДАЙЗЕРТ. А кто Его враги?

АЛАН. Орды Галифе. Орды Котелков и Спортзалов. Все те, кто из тщеславия красуется на нем. Из тщеславия втыкает розочки в его голову! Вперед, Эквус. Давай покажем им!.. Вперед, рысью.

(Скорость вращения увеличивается.)

Спокой-но! Спокой-но! Спокой-но! Спокой-но! Ковбои смотрят! Ну-ка, посшибай им шляпы. Они-то знают, кто мы такие. Они восхищаются нами! Отвешивают нам поклоны! Вперед! Покажи им галоп!.. ГАЛОП!

(Он бьет Самородка.)

 
И Эквус помчался сквозь пламя зарниц!
И недруги в ужасе падали ниц!
ЖИВЕЕ!
Топчи их, топчи их, топчи их,
Топчи их,
ЖИВЕЕ!
ЖИВЕЕ!!
ЖИВЕЙ!!!
 

(Гул божества Эквус становится громче. Кричит.)

 
УРА!.. УРА!.. ЧУДЕСНО!..
Я крепкий! И я несгибаемый ветром!
И грива моя не колышется ветром!
Живот! Голова с огнедышащим ртом!
И шерсть на ногах под свистящим кнутом!
Кровавым!
Кровавым!
Кровавым кнутом!
Ощути же меня на себе! На себе!
Ощути, как я жажду родиться в тебе!
Ощути, как я жажду родиться тобой! —
Ощути же, как БЫТЬя желаю тобой!
Во веки веков!
Эквус, я люблю тебя!
А теперь! —
Умчи меня прочь!
Сделай нас Единым Существом!
 

(Он бешено скачет на коне.)

Единым Существом! Единым Существом! Единым Существом! Единым Существом!

(Он подпрыгивает на спине лошади и громко кричит.)

Хэй-Хэй!.. Хэй-Хэй!.. Хэй-Хэй!

(Крик перерастает в страшный рев.)

Хэй-хэй! Хэй-хэй! Хэй-хэй! Хэй-хэй! Хэй!.. Хэй!.. ХЭЭЭЭЭЙ!

(Он извивается, как пламя.

Тишина.

Вращающаяся площадка постепенно останавливается, принимая то же положение, в котором находилась перед началом Действия.

Юноша медленно сползает с коня на землю.

Алан целует копыто Самородка.

Затем он резко вскидывает голову и кричит.)

АМИНЬ!

(Самородок сердито храпит.)

ЗАТЕМНЕНИЕ

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

22

(Полный мрак.

Постепенно фонари освещают Алана, сидящего на коленях у ног Самородка. Юноша медленно встает, нежно обнимает коня, привставая на носки так высоко, как только в силах удержаться, и целует животное. Дайзерт сидит на авансцене на той же скамейке, что и в начале Первого Действия.)

ДАЙЗЕРТ. Он обнимается с одним удивительным существом по кличке Самородок. Потом он показал мне, как стоял с ним той темной ночью, одна рука на груди, другая на шее, словно застывший танцор танго, вдыхающий в себя холодное свежее дыхание своего партнера. «Замечали вы, – спросил он, – лошади, как встанут на самый кончик подковы, так сразу становятся похожими на этих девушек из балета?»

(Алан уводит Самородка с площадки. Дайзерт встает. Конь удаляется в тоннель и исчезает. Юноша проходит на авансцену и садится на ту скамейку, которую освободил Дайзерт. Дайзерт движется вокруг площадки к ее свободной от поручней стороне.)

Сейчас он пошел отдыхать, оставив меня наедине с Эквусом. Я слышу голос этого создания. Он зовет меня из черной пещеры Души. Я опускаю во тьму маленькую свечу и вижу – он стоит там, ожидая меня. Он поднимает свою покрытую шерстью голову. Он обнажает свои огромные квадратные зубы и говорит (копируя): «Почему?.. Почему Я?.. Почему в итоге Я?.. Неужто ты воображаешь, что способен объяснить это Мне?.. Бедный Доктор Дайзерт!»

(Он поднимается на площадку.)

Да, раньше у меня была уверенность, что я способен. А если у вас есть уверенность, то вам кажется, что нет разницы между тем, чтобы иметь уверенность и тем, чтобы на самом деле быть на что-то способным. Тем более странным кажется мне теперь ощущение, что это ониразглядывают нас, и, что сегодня вообще не вызывает сомнений, – они наши предшественники. Абсурдно, но слегка пугает… В любом случае, это одна из тех вещей, которые все еще волнуют меня. Ставят передо мною вопросы, которых я избегал всю свою профессиональную жизнь. (Пауза.)Ребенок по воле небес родился в мире всеобщего равенства сил, стремящихся ко взаимному порабощению. Все его сверстники состоят из бесконечного сопения, причмокивания, фырканья, хлопанья глазами. А он почему-то вдруг забастовал. Почему? Почему же? Секунды, словно магниты, треснулись лбами, слившись в кандалы. Почему? Я могу проследить за ними. Со временем я могу даже снова развести их врозь. Но вот почему они внезапно стали такими намагниченными, именно эти исключительные переживания, а не другие – я не знаю. И никто не знает. Но коль скоро я не знаю, и коль скоро никогда не узнаю, тогда какого черта я тут делаю? Я хочу сказать, по большому счету?! Этим вопросам, этим «почему?» пока что, по большому счету, нет места во врачебном кабинете. Так чтоже я тут делаю?.. Эта проблема все больше и больше овладевает мной… Нет места. Вычеркнуты… «Объясни мне, – говорит созерцающий нас Эквус. – Сначала объясни мне!..» По-моему, это намного печальнее, чем климактерический период.

(На площадку мчится Медсестра.)

МЕДСЕСТРА. Доктор!.. Доктор! Ужас, что творится с молодым Стрэнгом. Его мать пришла навестить его, ну, а я ей заодно дала поднос, чтоб занесла к нему в палату. Так он как швырнет им в нее. Она наговорила столько жутких вещей…

(Алан резко встает, бежит налево. Дора резко встает, бежит направо. Они смотрят друг на друга с разных концов сцены. Теперь становится заметно, что рядом с Дорой к началу эпизода нет Фрэнка. Очень желательно, чтобы, воспользовавшись затемнением, он поднялся к трибунам анатомического театра.)

ДОРА. Ты не смеешь! Ты не смеешь!

ДАЙЗЕРТ. Она все еще там?

МЕДСЕСТРА. Да.

(Он быстро спускается с площадки, следуя за Медсестрой. Дора направляется к сыну.)

ДОРА. Не смотри на меня так! Я, знаешь ли, не доктор, который все проглотит. Я не заслужила такого взгляда, молодой человек!

(Она дает ему пощечину.)

ДАЙЗЕРТ. Миссис Стрэнг!

ДОРА. Я знаю, что вы подглядываете. Но меня вам не обработать!

ДАЙЗЕРТ (ей). Покиньте эту комнату.

ДОРА. Что такое вы сказали?

ДАЙЗЕРТ. Я убедительно попросил вас покинуть эту комнату.

(Дора колеблется. Затем…)

ДОРА. До свиданья, Алан.

(Она проходит мимо сына на площадку. Дайзерт следует за ней. Оба очень расстроены. Алан возвращается на свою скамейку, а Медсестра – на свое место.)

23

(Свет падает только на площадку.)

ДАЙЗЕРТ. Я вынужден попросить вас больше никогда сюда не приходить.

ДОРА. Вы что, думаете, мне этого очень хочется? Вы думаете, мне этого хочется?

ДАЙЗЕРТ. Миссис Стрэнг, что, черт возьми, на вас нашло? Разве вы не видите, что мальчик в глубочайшей депрессии?

ДОРА (иронично). Правда?

ДАЙЗЕРТ. Конечно! Он в самой сложной стадии лечения. Он совершенно беззащитен. Подавлен. Да мало ли что еще с ним творится!

ДОРА (взорвавшись). А я? Что вы скажете обо мне?.. За кого вы меня тут держите? Я, между прочим, мать. Правда, к этому больше нечего добавить. Здесь, как видно, мать – неприличное слово, не правда ли?

ДАЙЗЕРТ. Вы сами знаете, что не правда.

ДОРА. О, я знаю. Я знаю. Я знаю, вы совершенно правы! Я выслушивала это всю свою жизнь. Это нашнедостаток. Что бы ни случилось – мывиноваты. Алан – только несчастная маленькая жертва. На самом деле, он вовсе не сделал ничего плохого! (Резко.)Кому в этом мире принадлежат ваши симпатии – слепым животным?

ДАЙЗЕРТ. Сядьте, Миссис Стрэнг.

ДОРА (проигнорировав его просьбу; все более и более настоятельно). Видите ли, доктор, вы не жили с этим. Для вас Алан – всего лишь пациент, один из многих. Он – мой сын. Каждую ночь я лежу, не смыкая глаз, думая о нем. Фрэнк лежит рядом со мной. Я не слышу его. Но никто из нас не спит. Вы приходите к нам и спрашиваете: кто запрещал телевизор? кто что делал за чьей спиной? – как будто мы преступники. Позвольте-ка мне кое-что сказать вам. Мы не преступники. Мы не сделали ничего плохого. Мы любили Алана. Мы отдавали ему всю любовь, на которую только были способны. Согласна, иногда мы ссорились – все родители ссорятся, – но мы всегда миримся. Мой муж хороший человек. Он честный человек; неважно, верующий или нет. Он заботится о своем доме, о мире и о своем мальчике. У Алана была любовь и забота, и развлечения, и столько маленьких радостей, сколько у многих мальчиков на свете. Я знаю, есть дома, где любовь – абстрактное понятие, я ведь была учителем. Наш дом не был домом без любви. Я также имею представление о внутреннем мире – нельзя вторгаться в детский внутренний мир. Правда, Фрэнк здесь не совсем безгрешен – он слишком уж часто роется в нем, – но до крайности не доходит. Он не наемный убийца… (Сурово.)Нет, доктор. Что бы там ни случилось, это случилось только по вине самого Алана. Алан сам по себе. Любая душа сама по себе. Если бы вы сложили воедино все, что он когда-либо натворил от самого первого своего дня на земле до нынешнего, вы все равно не смогли бы разгадать, почему он совершил эту ужасную вещь, ибо это ОН, а не все те нюансы, которые вы собрали в одну кучу. Вы понимаете, о чем я говорю? Я хочу, чтобы вы поняли, потому что я лежу, не смыкая глаз, и думаю; и еще хочу, чтобы вы знали – я отказываюсь от мысли, что он абсолютно ничего плохого не сделал. Подглядывайте за мной, внушайте мне, что он не виноват, но это он! (Пауза. Спокойнее.)У вас свои истины, у меня – свои. Вы это называете не помню каким комплексом. Но если б вы верили в Бога, доктор, вы бы верили и в Дьявола. Вы бы знали, что Дьявол – не то, что мамочка говорит и папочка говорит. Дьявол там. Старомодная догма, но это правда… Я пойду. Все, что, я тут набедокурила, – непростительно. Но я знаю одно: он был просто моим маленьким Аланом, а потом пришел Дьявол.

(Она покидает площадку и занимает свое место. Дайзерт смотрит ей вслед, затем идет в противоположную сторону, приближаясь к Алану.)

24

(Юноша, усевшись на свою скамейку, свирепо смотрит на него.)

ДАЙЗЕРТ. Я думал, тебе нравится твоя мать.

(Молчание.)

Она ничего не знает. Я не сказал ей того, о чем ты мне говорил. Тебе это известно, ведь правда?

АЛАН. В любом случае, это была ложь.

ДАЙЗЕРТ. Что?

АЛАН. Вы и ваш карандаш. Лишь заученная наизусть хитрость и больше ничего.

ДАЙЗЕРТ. Что ты имеешь в виду?

АЛАН. Заставили меня сказать абсолютную ложь.

(Пауза.)

ДАЙЗЕРТ. Правда?.. Ну, и что же было ложью?

АЛАН. Всё. Всё, что я сказал.

(Пауза.)

ДАЙЗЕРТ. Понимаю.

АЛАН. Вам бы надо маскировать. Свои мерзкие хитрости.

ДАЙЗЕРТ. Я думал, тебе нравятся маленькие хитрости.

АЛАН. Потом будет сыворотка. Я знаю.

(Дайзерт поворачивается, резко.)

ДАЙЗЕРТ. Какая сыворотка?

АЛАН. Я слышал. Я не полный балбес. Я знаю, чем вы тут занимаетесь. Впихиваете в людей иглы и закачиваете «сыворотку правды» до последнего предела, чтобы они даже на помощь не могли позвать. Дальше сыворотка, ведь так?

(Пауза.)

ДАЙЗЕРТ. Алан, ты знаешь, почему ты здесь?

АЛАН. Так значит, вы уже можете дать мне «сыворотку правды».

(Он свирепо смотрит на доктора. Дайзерт порывисто встает и возвращается на площадку.)

25

(Одновременно с другой стороны выходит Эстер.)

ДАЙЗЕРТ (возбужденно). Он действительно думает, что она существует! И, конечно, хочет ее попробовать.

ЭСТЕР. Мне так не кажется.

ДАЙЗЕРТ. Конечно же, это так. В противном случае зачем бы он о ней упоминал? Он ищет возможность открыться. И рассказать мне, в конце концов, что же все-таки случилось в этой проклятой конюшне. Диктофон и трюк с гипнозом, это, по большом счету, только предлог.

ЭСТЕР. Сегодня он уже говорил с вами?

ДАЙЗЕРТ. Я не видел его. Сегодня утром я отменил прием, дав ему возможность попариться в собственных страхах. Теперь же я почти соблазнился устроить ему настоящую хитрость.

ЭСТЕР (садится). Какую?

ДАЙЗЕРТ. Старое доброе успокоительное.

ЭСТЕР. Вы имеете в виду безвредную пилюлю?

ДАЙЗЕРТ. Которая сыграет роль мнимой Сыворотки Правды. Возможно, это будет аспирин.

ЭСТЕР. Но он откажется. Как от еще одной мерзкой хитрости.

ДАЙЗЕРТ. Нет. Потому что он готов к страданию.

ЭСТЕР. К страданию?

ДАЙЗЕРТ. Пережить это еще раз. Он не только все мне расскажет – он вывернется передо мной наизнанку.

ЭСТЕР. Вы можете заставить его?

ДАЙЗЕРТ. Думаю, да. Он уже близок к этому. За ширмой своих сердитых взглядов он доверяет мне. Вы разве этого еще не осознаете?

ЭСТЕР (с жаром). Я уверена, что вы правы.

ДАЙЗЕРТ. Бедный гаденький дурак.

ЭСТЕР. Прошу вас, не начинайте сначала!

(Пауза.)

ДАЙЗЕРТ (спокойно). Вы когда-нибудь думали о том, что самое худшее зло, которое только можно причинить человеку, – это отнять у него божество.

ЭСТЕР. Божество?

ДАЙЗЕРТ. Да, опять это слово!

ЭСТЕР. Вы не чувствуете, что слегка хватили через край?

ДАЙЗЕРТ. Точнее, достиг точки экстремума.

ЭСТЕР. Обожествление не разрушительно, Мартин. Я это точно знаю.

ДАЙЗЕРТ. А я нет. Я только знаю, что это суть его жизни. Что еще у него есть? Подумайте о нем. Он с трудом может читать. Он знает, что ни физики, ни инженеры не сделают для него мир более реальным. Ни одна из картин, показанных ему, не доставит удовольствия. Ни история, исключая сказки отчаявшейся матери. У него нет друзей. Ни один сверстник не станет иметь с ним никаких дел, пока не почувствует, что Алан – такой же ординарный, как он сам. Он современный гражданин, для которого не существует общества. Один час в каждые три недели он живет, воюя с кем-то в тумане. После коленопреклонения перед рабом, который возвышается над ним суровым хозяином… Вы говорите, почитать друг друга телом и душой!.. [13]13
  Фраза из обряда венчания в Англиканской Церкви.


[Закрыть]Когда очень многие мужья просто не ощущают жизненной необходимости в соитии со своими женами.

(Пауза.)

ЭСТЕР. Но ведь они, как правило, не выкалывают глаза своим женам, не правда ли?

ДАЙЗЕРТ. О, продолжайте, продолжайте!

ЭСТЕР. Не правда ли?

ДАЙЗЕРТ (саркастически). Вы хотите сказать, он опасен? Страшный кровавый маньяк, который шатается по стране, снова и снова творя свои злодеяния?

ЭСТЕР. Я хочу сказать, что он болен. Он был болен б ольшую часть своей жизни. В конце концов, вы сами это знаете.

ДАЙЗЕРТ. В общих чертах.

ЭСТЕР. В общих чертах?! Этот маленький обрезок личности, который вы только что описали, б ольшую часть своей жизни был болен.

ДАЙЗЕРТ (упрямо).По общим признакам.

ЭСТЕР. И вы можете избавить его от этого.

ДАЙЗЕРТ. Опять же – по общепринятым понятиям.

ЭСТЕР. Тогда все проще простого. Вы, даже не напрягаясь, можете прекратить его болезнь, правда?

ДАЙЗЕРТ. Нет!

ЭСТЕР. Почему?

ДАЙЗЕРТ. Потому что это его.

ЭСТЕР. Я не понимаю.

ДАЙЗЕРТ. Его боль. Его собственная. Он ее создал. (Пауза. Настойчиво.)Проследите жизнь и назовите ее своей – вашей жизнью, – и тотчас же первое, что вы почувствуете, – будет болью. Своей собственной. Уникальной. Изобретенной специально для вас. Вы не сможете просто взять и бросить ее в мусорное ведро повседневности и сказать: «Хватит!..» Он сделал это. Все правильно, он болен. Он полон отчаянья и страха. Он был опасен и мог повторить преступление, хотя лично я в этом очень сомневаюсь. Но он познал страсть более свирепую, чем удалось познать мне в любую самую захватывающую секунду моей жизни. А теперь я кое в чем вам признаюсь: я завидую ему.

ЭСТЕР. Не может быть.

ДАЙЗЕРТ (неистово). Разве вы не видите? Его взгляд – это Обвинение! Он сверлит меня мыслью: «В конце концов, я поскакал галопом! Когда же твоя очередь?»… (Улыбаясь.)Я завистник, Эстер. Завистник Алана Стрэнга.

ЭСТЕР. Это абсурд.

ДАЙЗЕРТ. В самом деле?.. Тогда я продолжу о своей жене. Это женщина, воодушевленная собственным самодовольством. Что бы вы могли сказать о парне, который живет с нею? Утонченный, критически мыслящий муж, изучающий по книжкам мифическую Грецию. Какое божество он когда-либо знал? Настоящее божество! Божество, не ограниченное предусмотренными рамками, но такое же несокрушимое, как то, которое… Я ограничил рамками собственную жизнь. Ради вас никто бы, кроме меня, на это не пошел. Я сделался бесцветным и провинциальным, отрешившись от своей вечной робости. Старая история: чуть где запахло жареным – и пошло оно все к чертям собачьим… Когда я говорю, что мы не можем иметь детей, то подразумеваю, что я не могу. Я ходил проверяться втайне от нее. Худшая сперма, которую только можно отыскать. Но я не говорил ей. Все, в чем я нуждаюсь, – сочувствие, смешанное с негодованием… Я кричу на каждом шагу: Маргарет – пуританка, я – язычник. Примитивный язычник! По своей дикости возвратившийся в самую матку цивилизации. Три недели в году на Пелопоннесе. Каждая постель регламентирована вперед по путевке, каждый прием пищи оплачен чеками, безопасные прогулки во взятом напрокат «фиате», саквояж, доверху набитый средством от поноса! Какая фантастическая капитуляция перед примитивностью. Может, поэтому я так часто употребляю это слово – «примитивный». «О, примитивный мир, – говорю я, – в котором потеряны интуитивистские истины!» И пока я так сижу, ломая комедию с бедной, лишенной воображения женщиной в разговорах о том, что какой-то мальчишка пытается играть в прятки с реальностью! Пока я сижу, глядя на страницы, с которых смотрят на меня кентавры, топчущие равнины Аргоса, – он за моим окном пытается внедрить свое божество здесь, на хэмпширских полях!.. Я каждый вечер смотрю на вяжущую у камина женщину – женщину, которую я не целовал шесть лет, – а он часами стоит во тьме, слизывая пот с волосатой щеки своего Бога! (Пауза.)Поутру я аккуратно складываю книжки на полку, запираю цветные фотографии Олимпа, дотрагиваюсь до своего любимого снимка статуи Диониса «на счастье» и ухожу в клинику, чтобы там до коликов в желудке развлекать этого психа. Теперь понимаете?

ЭСТЕР. Мальчик болен. Это все, что я понимаю. В конце концов… Мне очень жаль.

(Он смотрит на нее. Алан встает с кровати и на цыпочках подходит к левой стороне площадки. Юноша кладет на пол конверт, а затем возвращается назад и садится спиной к зрителям так, как будто смотрит телевизор. Эстер встает.)

ЭСТЕР. Этот его пристальный взгляд. Вы не думали, что он, может быть, вас ни в чем и не обвиняет.

ДАЙЗЕРТ. А что же тогда?

ЭСТЕР. Требует.

ДАЙЗЕРТ. Чего?

ЭСТЕР (шутливо). Нового Бога.

(Пауза.)

ДАЙЗЕРТ. Для него это слишком традиционно. Искать религию в Психиатрии – самое обычное дело для ординарных пациентов.

(Она смеется.)

ЭСТЕР. А может быть, он просто хочет нового Отца. Или это тоже слишком традиционно?.. В любом случае, раз уж вы все равно по должности обязаны его допрашивать – копните в этом направлении, может, найдете что-нибудь интересное.

ДАЙЗЕРТ (приходя в хорошее расположение духа). Я сообщу вам.

ЭСТЕР. До свиданья.

(Она улыбается я покидает его.)