Текст книги "Амадей (ЛП)"

С правой стороны входит ПОВАР, такой же толстый, как раньше, но на сорок лет моложе. Он с гордостью несет блюдо каштанов в сахаре с коньяком. САЛЬЕРИ, волнуясь, берет его, кивает в знак одобрения и ставит на стол.

(Повару.) Grazie. Grazie tanto… …Спасибо… Via, via, via![46] Вон! Вон! Вон! Ступай-ка прочь!

ПОВАР кланяется САЛЬЕРИ и уходит, не скрывая иронической усмешки. Слева появляется ЛАКЕЙ– он тоже на сорок лет моложе, а за ним следует КОНСТАНЦИЯ в хорошенькой шляпке, держа в руках папку с нотами.

Signora!

Констанция (делает реверанс). Ваше превосходительство!

Сальери. Benvenuta.[47] (Делает знак лакею удалиться.) Grazie.

ЛАКЕЙ уходит.

Зачем, вы пришли.

Констанция. Мне не следовало приходить. Мой муж сошел бы с ума, если бы узнал. Он очень ревнив.

Сальери. А вы ревнивы?

Констанция. Почему вы об этом спрашиваете?

Сальери. Эта страсть, которая мне недоступна… А вы, если позволите заметить, еще прелестнее, чем были вчера вечером.

Констанция. Спасибо, весьма польщена!.. Я принесла с собой несколько сочинений Вольфганга. Когда вы их увидите, вы поймете, что он достоин придворной должности. Может быть, вы взгляните на них, а я подожду?

Сальери. Вы хотите сказать – сейчас же?

Констанция. Конечно. Я не могу оставить их. Он сразу же их хватится, потому что копий не делает. Это оригиналы…

Сальери. Присядьте. Разрешите мне предложить вам нечто совершенно особенное.

Констанция (садится). Что именно?

Сальери (предлагает ей конфеты). “Capezzoli di Venere.”[48] «Соски Венеры». Римские каштаны в сахаре с коньяком.

Констанция. Ах, нет, спасибо.

Сальери. Попробуйте. Мой повар их приготовил специально для вас.

Констанция. Для меня?

Сальери. Да. Это очень редкое лакомство.

Констанция. Ну, тогда, наверное, следует попробовать одну? Только одну. Весьма признательна. (Она берет конфету и кладет в рот. Ее поражает вкус.) О-ооо!.. О-ооо! Да-ааа!.. Они восхитительны!

Сальери (следит за ней похотливо). Конечно.

Констанция. М-мммм!

Сальери. Съешьте еще одну!

Констанция (берет еще две). Право же, не стоит.

Он крадется у нее за спиной и подсаживается рядом на стуле.

Сальери. Мне кажется, вы – самое великодушное существо на свете.

Констанция. Великодушное?

Сальери. Это слово я специально придумал для вас. Я решил вчера, что Констанция – уже слишком для вас чопорное имя. И мне захотелось дать вам другое. La Generoza.[49] Великодушная. Я напишу романс в вашу честь и назову его так. И буду вас просить петь его только для меня.

Констанция (улыбается). Я уже давно не пою.

Сальери. La Generoza! (Он склоняется к ней.) Уж не ошибся ли я, давая вам такое имя?

Констанция (холодно). А как, ваше превосходительство, вы называете свою жену?

Сальери (не менее холодно). Для вас я не превосходительство. И жену свою я зову синьорой Сальери. Если бы я стал искать ей другое имя, я назвал бы ее La Statua.[50] Она очень прямо держится.

Констанция. А где она сейчас? Хотела бы я с ней познакомиться.

Сальери. Увы, ее нет. Уехала к матушке в Верону.

КОНСТАНЦИЯ делает движение, чтобы встать со стула.

САЛЬЕРИ удерживает ее.

Послушайте, Констанция. Завтра вечером я обедаю у императора. Одно мое слово в пользу вашего мужа, и он получит должность учителя музыки у принцессы Елизаветы. Уж поверьте, что когда я говорю с его величеством о делах музыкальных, никто не перечит мне.

Констанция. Я верю вам.

Сальери. Bene. (Он деликатно вытирает ей губы своим платком.) Услуга такого рода, я полагаю, заслуживает небольшого вознаграждения?

Констанция. Какого же?

Небольшая пауза.

Сальери. Ну, хотя бы поцелуя.

Небольшая пауза.

Констанция. Одного?

Небольшая пауза.

Сальери. Если вам кажется, что одного достаточно.

Она смотрит на него и затем легко целует в губы. Наступает более длинная пауза.

Достаточно ли одного?

Она целует его вновь, на этот раз дольше. Он делает попытку дотронуться до нее. Она отшатывается.

Констанция. Мне кажется, этого будет по справедливости достаточно.

Пауза.

Сальери (вкрадчиво). Очень жаль… Это уж слишком малая плата за музыкальный пост в Вене, о котором мечтают столько музыкантов.

Констанция. Что вы хотите сказать?

Сальери. А вам разве не ясно?

Констанция. Нет. Совершенно не ясно.

Сальери. Жаль. Очень, очень жаль… Тысячу раз сожалею.

Пауза.

Констанция. Не верю… Я просто не могу этому поверить!

Сальери. Чему же?

Констанция. Тому, что вы только что сказали.

Сальери (поспешно). Но я ничего не говорил. А что я сказал?

Констанция встает, и Сальери тоже поднимается в панике.

Констанция. Нет, я ухожу!.. Ничего общего не хочу иметь с вами!

Сальери. Констанция…

Констанция. Пожалуйста! Разрешите мне пойти.

Сальери. Послушайте Констанция! Выслушайте меня! Я неуклюжий человек. Вы считаете меня изощренным, но это совсем не так. Хорошенько посмотрите на меня. Я человек простой, совершенно бесхитростный. Извожу чернила и обожаю сладости. Я вообще не вижу вас, женщин… Когда я встретил вас вчера, то позавидовал Моцарту до глубины души. От этого чувства зависти появились глупые мысли. И я вдруг посмел вообразить себе, что… из огромного клада вашей нежности… вы могли бы уделить мне одну жалкую монетку, которая вашему мужу, такому богатею, совершенна не нужна, и это бы вдохновило меня.

Пауза. Она смеется.

Я развлекаю вас?

Констанция. Моцарт был прав. Вы порочны.

Сальери. Он говорил это?

Констанция. Да. И что все итальяшки комедианты. «Будь особенно осторожна с этим», – предупреждал он меня, имея вас в виду. Шутил, конечно.

Сальери. Вероятно. (Он резко отворачивается от нее.)

Констанция. Но вы не комик. На самом деле вы играете весьма очевидную роль, не так ли, дорогой мой? Провинциал, но хитрый, как муха!.. (С нежной иронией.) О-ооо! И вы уже обиделись? Неужели!.. Когда Моцарт обижается, я хлопаю его по заднице. И это ему нравиться. Может быть, и вас надо отругать и немного наподдать по заду? (Она легко ударяет его папкой с нотами.)

Он поворачивается в приступе бешенства.

Сальери. Дрянь! Глупая девка! Что ты себе позволяешь?!

Наступает зловещее молчание.

(Холодно.) Простите меня. Давайте не отвлекаться от дел вашего мужа. Он, несомненно, блестящий музыкант. Однако принцессе Елизавете нужен не только пианист, но и учитель пения. Не убежден, что он справиться с этим. Хотел бы посмотреть сочинения, которые вы принесли, и решить, достаточно ли он зрелый мастер. Я смогу изучить их в течении грядущей ночи. А вы подумайте о моем предложении. И чтобы вы не сомневались – такова моя цена. (Он протягивает руку за папкой, и она ее отдает.) Всего хорошего. (Он поворачивается и ставит папку на стул.)

КОНСТАНЦИЯ медлит, хочет что-то сказать, но не находит слов и быстро уходит.)

12. Там же.

САЛЬЕРИ поворачивается к публике в сильном возбуждении.

Сальери (зрителям). Провал!.. Фиаско!.. Какая гнусность! Я весь в поту! Какая неприкрытая гадость!.. Дойти до такой низости! Сама мысль об этом хуже, чем если бы я все уже совершил!.. Впасть в такой грех и в то же время чувствовать, как ты смешон!.. я не находил себе оправдания. Если теперь господь навеки отвергнет мою музыку, – то в этом виноват я сам. Я, и никто другой. Вернется ли она завтра? Нет, никогда. А если все-таки придет – что тогда? Как поведу себя я?.. Буду униженно просить прощения или… попытаюсь вновь?.. (Выкрикивает.) И это я! Nobile, nobile, Salieri![51] Называется благородный Сальери!.. Что этот Моцарт с тобой сделал?! Разве до него я был таким? Играть в адюльтер! Шантажировать женщин! Проявлять жестокость! Так низко пасть! Погрязнуть в мерзости! Прогнить насквозь! И все из-за него!

Он лихорадочно двигается в глубь сцены и, проходя мимо стула, протягивает руку к папке, хочет ее взять, но, боясь увидеть, что в ней, отдергивает руку и садиться. Пауза. Смотрит на папку с вожделением, точно это лакомство, которое хочется отведать, но которое он не смеет тронуть. Затем, вдруг, хватает папку и рывком открывает, срывая ленточки. Открыв, жадно впивается в рукопись. Тут же начинает тихо звучать музыка. Мы слышим начало 29-й симфонии ля мажор. Он говорит на фоне музыки, не отрывая глаз от нот.

Она сказала – это оригиналы… Черновые, единственные наброски его сочинений. Но они совсем чистые, без единой помарки!

Он смотрит на публику, отрываясь от нот.

Музыка тотчас прерывается.

Это казалось странным… И тут в голову пришла ошеломляющая догадка! Очевидно, Моцарт просто записывает музыку…

Он опять смотрит в ноты, и снова тихо звучит кончерто для скрипки и альта.

…прямо из головы! В уже законченном, совершенном виде! Кому еще такое дано?!

Отрывается от рукописи. Музыка стихает.

Убери хоть одну ноту – музыка исчезнет. Измени одну фразу – здание рухнет.

Он возобновляет чтение, и музыка звучит опять – блистательная фраза из медленной части концерта для флейты и арфы.

И здесь опять… но в огромном множестве – те же звуки, что я раньше слышал в библиотеке. Дробные гармонические ряды! Сверкающие коллизии, вызывающие восторг, граничащие с агонией!

Отрывается от нот. Музыка перестает звучать.

Было совершенно ясно, что Серенада – не случайная удача!

Сначала тихо, потом все громче мы слышим гремящие раскаты, напоминающие шум морского прибоя.

Сквозь решетку этих аккуратно выведенных нот я увидел – Абсолютное Совершенство!

Из этого громоподобного нарастающего рева все сильнее и сильнее выделяется сопрано, исполняющее тему Кирие[52] из Литургии /мессы/ до минор. Шум, мешавший слушать, вдруг стихает, и мы слышим неожиданно чистый и ясный голос, и по мере того, как он становиться все яснее и отчетливей, свет на сцене нарастает, становиться ярким, затем ослепительным. Под влиянием этого света и потока музыки САЛЬЕРИ поднимается, а сопрано теперь поет в полную силу в сопровождении хора, переходя на фортиссимо, раскрывая мощную кульминацию всего произведения. Это самое громкое звучание музыки в спектакле.

САЛЬЕРИ идет к нам навстречу, спотыкаясь. Держа в руках рукописи, как человек, захваченный врасплох бушующим, неукротимым морем. Наконец, где-то внизу вступают барабаны. САЛЬЕРИ роняет папку с нотами и падает без сознания. Музыка взрывается, и звучит долгий, рваный, повторяющийся эхом гул, символизирующий некое жуткое разрушение. Этот звук повисает над распростертой фигурой в угрожающем звучании и перестает быть музыкой. Затем угасает.

Освещение сцены уменьшается. Длинная пауза.

САЛЬЕРИ лежит без движений – его голова зарылась в ноты. Часы бьют девять, и он зашевелился. Медленно поднимает голову, смотрит вверх. И теперь, сначала тихо, он обращается к своему богу.

Capisco![53] Я теперь знаю свою судьбу. Теперь впервые я ощутил опустошенность, как Адам – наготу свою первородную. (Медленно поднимается на ноги.) Сегодня где-нибудь, в каком-нибудь венском трактире стоит смеющийся мальчишка, способный положить на бумагу, даже не отложив в сторону бильярдный кий, обычные ноты, могущие посрамить самых знаменитых музыкантов и превратить их музыку в ничто – в безжизненные царапины на бумаге. Grazie, Signore! Вы даровали мне желание служить вам – чего не скажешь о многих, – но вы же и превратили для меня это желание в позорище! Grazie![54] Вы даровали мне желание славить вас – чего не скажешь о большинстве людей, – но вы же и заставили меня умолкнуть, Grazie tanto! Вам было угодно вложить в меня понимание Несравненного, которое недоступно большинству людей! А затем вы позаботились, чтобы я всегда ощущал свою неполноценность. (Его голос обретает силу.) За что? Почему?.. В чем состоит моя вина?.. До сего дня я стремился к добру. В поте лица своего помогал облегчить участь ближних. Не покладая рук трудился в меру отпущенного мне Тобой таланта. (Кричит вверх.) . Ты знаешь, как тяжко я трудился! И все ради того, чтобы в конце концов в том искусстве, в котором для меня смысл всего мироздания, я мог услышать Твой голос! Я слышу его сейчас, и он твердит мне одно лишь имя – МОЦАРТ!.. Ехидный, насмехающийся, самовлюбленный, инфантильный Моцарт! Он палец о палец не ударил, чтобы кому-нибудь помочь! Непристойный Моцарт с его хлопающей по заду женой! И вот именно его Ты избираешь исполнителем своей воли! А моя единственная награда, моя высшая привилегия заключается лишь в том, что я единственный сейчас человек на земле, сумевший ясно увидеть Твое в нем воплощение! (Гневно.) Grazie e grazie ancora![55]

Пауза.

Что ж, пусть так и будет! Но от ныне мы с Тобой враги! Ты и я! Я не приму от Тебя этого – слышишь?.. Говорят, с богом шутить невозможно. Но я скажу иначе. Шутить нельзя с человеком!.. Со мной непозволительно шутить!.. Говорят, божий дух поселяется где захочет. Я против этого. Я говорю Нет! Он должен обитать там, где пребывает добродетель! Или вовсе не возникать! (Кричит.) Dio Inguisto![56] Отныне Ты Враг мой! Я назову Тебя – Nemico Eterno![57] Враг мой навеки! И клянусь, что до последнего дыхания, всеми силами своей души я буду вести с Тобой борьбу! (Он злобно смотрит вверх, где находится бог. К зрителям.) Для чего вообще-то на земле живет человек, если не затем, чтобы проучить своего Создателя? Клянусь, я разделаюсь с тобой!

Пауза. И вдруг он опять говорит голосом старика.

А теперь…

Снимает напудренный парик, подходит к фортепьяно и берет с его крышки старый халат и шаль, которые снял, когда перенес нас в восемнадцатый век. Эту одежду он надевает поверх своего придворного платья. Мы опять в 1823 году.

…прежде чем я расскажу вам, что было дальше, как мне ответил господь и отозвалась на мое предложение Констанция, и о чудовищных событиях, которые затем последовали, разрешите мне прерваться. Мочевой пузырь, этот человеческий придаток, еще не мучает вас, теней грядущего, как меня. Я же, хоть едва живой, являюсь постоянной его жертвой. Остался ровно час до рассвета, чтобы расквитаться и с ним и с собой. Когда я вернусь, я расскажу вам о войне, которую повел против бога в схватке с его любимцем, с избранным им Существом – Моцартом, по имени Амадей. В борьбе же этой, само собой разумеется, божьего избранника пришлось уничтожить.

Он кланяется публике со злобной хитростью во взоре, хватает со стола пирожное, жадно его жует и удаляется. Партитуры лежат, разбросанные по полу.

В зале зажигается свет.

КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Салон Сальери.

Свет в зале гаснет, когда появляется САЛЬЕРИ.

Сальери. Вы слышите их? Дворовые кошки душу отводят. Орут что-то – ну, прямо из Россини. Кошки, видно, пришли в не меньший упадок, чем композиторы. Вот, Доменико Скарлатти имел кота –всем котам на удивление! Говорят, он бродил по клавишам и мог подобрать приемлимую тему для фуги. Но это был испанский кот эпохи Просвещения! Он с уважением относился к контрапункту. Сегодня же кошки отдают предпочтенье колоратурам. Как. Впрочем, и нынешняя публика.

Идет на авансцену и обращается к зрителям.

Вот и настал последний час моей жизни. Я хочу, чтобы вы поняли меня. Я не ищу снисхождения. Не в этом дело. Я бы хорошим человеком. Никак не хуже других. А что пользы? Добродетель не могла сотворить из меня великого композитора… Ну, а Моцарт? Где его добродетели? Пламя искусства не горит ради них.

Пауза.

В ту страшную ночь, когда я увидел партитуры Моцарта, жизнь моя обрела зловещий смысл и исполнилась нескончаемым волнением. Я решился помешать богу проявить себя в одном из прекраснейших его творений. У меня было для этого средство. Дабы явить себя на земле, богу нужен был Моцарт. А в повседневной жизни сочинитель нуждался во мне, чтоб из моих рук получать жизненные блага. Борьбу предстояло вести не на жизнь, а на смерть. И Моцарт стал нашим полем боя.

Пауза.

Я сразу понял – коварнее бога врага не сыщешь! Но в этой борьбе – обратите внимание – я в то же время имел редкое удовольствие препятствовать своему самому ненавистному сопернику. Интересно, кто из вас устоял бы перед таким искушением?

Он злобно взирает на публику, снимает халат и шаль.

Я сразу почуял опасность, когда бросил вызов всевышнему. Как-то он ответит мне? Не испепелит ли на месте за дерзость? Не смейтесь надо мной. Я не был искушенным завсегдатаем богатых салонов. Я был лишь провинциалом-католиком, и душа моя трепетала от страха.

Он вновь надевает напудренный парик и мгновенно становиться молодым.

Мы возвращаемся в восемнадцатый век.

И первое, что случилось час спустя… Вернулась Констанция, хотя было уже десять часов вечера!

Слышен звонок у входной двери. Входит КОНСТАНЦИЯ, за которой нерешительно следует ЛАКЕЙ.

(С удивлением.) Signora! Констанция (сковано). Мой муж на вечере у барона Ван Свитена. Там дают концерт Себастьяна Баха. Он полагает – мне это неинтересно. Сальери. Вот как! (Резко лакею, который задержался в комнате.) Я позвоню, если что-нибудь потребуется. Благодарю. Констанция (безразлично). Так куда же мы пойдем? Сальери. Что? Констанция. Где же мы это совершим? Может быть, здесь?.. А почему бы и не здесь?

Не снимая шляпки, она сидит на одном из золоченных стульев, намеренно ослабляет шнуровку так, что становиться видна ее грудь, поднимает шелковую юбку выше колен и смотрит выжидающе.

(Говорит тихо.) Ну, так… давайте же приступим.

САЛЬЕРИ отвечает ей взглядом, но через секунду отводит глаза и смотрит в сторону.

Сальери (сухо.) Вот ваши партитуры. Пожалуйста, возьмите их и уходите. Сейчас же. Сию же минуту.

Пауза.

Констанция. Вот дерьмо. (Она вскакивает и хватает папку.) Сальери. Via! Вон! Убирайтесь и не приходите вновь! Констанция. Ну и поганое дерьмо!

Она вдруг бежит к нему, стараясь в своей ярости ударить его по лицу. Он хватает ее за руки, сильно трясет и швыряет на пол.

Сальери. Via!

Она застывает, не спуская с него ненавидящего взгляда.

(Кричит зрителям.) Видите, как это было! Я хотел ее. Хотел сильно. Хотел близости с ней. Да именно тогда больше, чем когда-либо раньше! Но теперь это было бы уже мелко! Ведь я боролся не с Моцартом. Но через него! Через него я вел борьбу с господом богом, так сильно его возлюбившим. (Презрительно.) Амадей!.. Амадей!.. Любимец бога!

КОНСТАНЦИЯ поднимается и бежит вон из комнаты.

Пауза. Он успокаивается, идет к столу, берет конфету, кладет в рот.

На следующий день, когда Катарина Кавальери пришла на урок пения, я произнес все те же застенчивые слова о «монете нежности» и дал ей то же имя La Generosa. К сожалению, в любви, как и в искусстве, моя фантазия не отличалась изобретательностью. К счастью, Катарина нашла ее достаточной. Она сьела не меньше двадцати «сосков Венеры», расцеловала мне губами, пахнущими коньяком, и легко скользнула ко мне в постель.

КАТАРИНА входит небрежно, полуодетая, точно из спальни. Он обнимает ее и с хитрецой помогает ей поправить пеньюар.

Она оставалась мой любовницей много лет за спиной моей досточтимой супруги, и вскоре в пылу страсти я совершенно позабыл о том, что хрупкое тело ненавистного мне сочинителя когда-то опередило меня.

Девушка уходит, улыбаясь ему.

Вот так-то получилось с моим обетом целомудрия.

Небольшая пауза.

В тот же вечер я отправился во дворец и отказался участвовать во всех благотворительных комитетах, где я раньше состоял. Так я нарушил и вторую свою клятву о помощи ближним.

Меняется освещение сцены.

Затем я посетил императора и порекомендовал ему человека самых средних способностей в качестве учителя для принцессы Елизаветы.

Шёнбрунский дворец.

ИМПЕРАТОР стоит у огромного камина между золотых зеркал.

Иосиф. Герр Соммер? Но ведь он скучнейший человек. А почему не Моцарт? Сальери. Я не могу, ваше величество, с чистой совестью рекомендовать Моцарта преподавателем музыки для королевской фамилии. О нем так много говорят… Иосиф. Но может быть, это только сплетни? Сальери. Одна из них, должен заметить с огорчением, относится к моей собственной протеже – очень молоденькой певице. Иосиф. Charmant![58] Сальери. Мне неприятно говорить об этом, ваше величество, но это чистая правда. Иосиф. Вот как?.. Ну, тогда пусть это будет герр Соммер. (Он прохаживается по основной сцене.) Я полагаю, это не принесет особого вреда. Сказать по правде, в музыкальном отношении мало что может повредить принцессе Елизавете. (Он уходит.)

МОЦАРТ появляется с другой стороны авансцены. Он в более скромном парике, напоминающем его собственные каштановые волосы. Парик перехвачен сзади лентой.

Сальери (зрителям). Моцарт не заподозрил меня. Император сам объявил ему о принятом решении… Иосиф (проходя мимо).Ну, в общем вот так. (Уходит за кулисы.) Сальери. …а я остался посочувствовать неудачнику.

МОЦАРТ поворачивается и мрачно смотрит вдаль.

САЛЬЕРИ сочувственно пожимает ему руку.

Моцарт (с горечью).Сам виноват. Отец всегда мне пишет, что я должен быть более покладистым. Знать свое место!.. Он теперь пришлет с десяток наставлений, когда об этом узнает!

Медленно подходит к фортепьяно.

Свет меняется.

Сальери (глядя Моцарту вслед). Моцарт крупно на этом проиграл.

Вена и картинки из жизни оперы.

ВЕНТИЧЕЛЛИ скользят по сцене.

Первый. Учеников у него не прибавилось. Второй. Их не больше шести человек. Первый. А теперь у него ребенок! Второй. Сынок родился. Сальери. Бедняга. (Зрителям.) Мои же дела, напротив, пошли в гору. Как это не удивительно. Я ждал божьего гнева – он не последовал. Вместо этого и в 1784, и в следующем году публика ставила меня намного выше, чем Моцарта. И это не смотря на то, что именно за эти два года он написал свои лучшие фортепьянные концерты и струнные квартеты.

ВЕНТИЧЕЛЛИ становятся по обе стороны от САЛЬЕРИ.

МОЦАРТ сидит у фортепьяно.

Первый. Гайдн считает его квартеты непревзойденными по красоте. Сальери. Несомненно. Но их никто не слышит. Второй. Ван Свитен говорит, что его фортепьянные концерты превосходны. Сальери. Именно так. Но они никем не замечены.

МОЦАРТ то играет, то дирижирует.Тихо звучит рондо из концерта для фортепьяно ля мажор, К.488.

(На фоне музыки.) Венская публика принимала каждый новый его концерт с таким же визгом одобрения, с каким встречала новые фасоны дамских шляп. Каждый проигрывался только один раз и потом совершенно забывался!.. И лишь мне было дано понять, что в восемнадцатом веке никто лучше его не писал… Мои же оперы, напротив, ставились везде и нравились всем. Я сочинил «Семирамиду» для мюнхенской оперы. Первый. Она была принята с восторгом! Второй. От восхищения зрители падали в обморок!

На малой сцене виден блестящий зал оперного театра и публика, которая стоя аплодирует. САЛЬЕРИ, с ВЕНТИЧЕЛЛИ по обе стороны от него, раскланивается, повернувшись к нам спиной. Фортепьянный концерт Моцарта почти не слышен.

Сальери (зрителям). Я написал оперу-буфф для Венского театра – La Grotta di Trofonio[59] – «Пещера Трофонио». Первый. Весь город говорит о ней. Второй. В кафе только об этом разговоры.

Другой оперный зал проецируется на задник малой сцены. И здесь снова публика яростно аплодирует. САЛЬЕРИ кланяется.

Сальери (зрителям). Наконец я закончил свою трагическую оперу «Данаида» и поставил ее в Париже. Первый. Прошла с неслыханным успехом! Второй. От оваций чуть не рухнула крыша! Первый. Ваше имя гремит по всей империи! Второй. Вас знает вся Европа!.

Вновь проецируется оперный театр. Где САЛЬЕРИ кланяется восхищенной публике в третий раз. ВЕНТИЧЕЛЛИ тоже аплодируют ему. Концерт Моцарта прерывается. Он встает от инструмента и, пока САЛЬЕРИ говорит, проходит сквозь сцену и удаляется.

Сальери (зрителям). Это было невероятно. Точно меня нарочно кто-то толкал от триумфа к триумфу!.. Моя голова заполнилась хвалебными гимнами. А дом мой – золоченной мебелью!

Салон Сальери.

Сцена купается в золотых лучах. Слуги вносят золоченные стулья с золоченным тиснением и расставляют их посередине сцены. ЛАКЕЙ Сальери, теперь ставший немного старше, снимает с композитора голубой камзол и помогает ему надеть новый, из золотого атласа. ПОВАР, тоже постаревший, вносит золоченную трехьярусную вазу-подставку с изысканными пирожными.