Текст книги "Роковое наследство"

Автор книги: Питер (Петер) Адамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава четырнадцатая

В Килдар Дьюит возвратился во второй половине дня. Гилен дала ему ключ, поэтому он вошел, не позвонив, и сразу хотел пройти в свою комнату, но дверь в конце коридора открылась и выглянул Эррис. Волосы его торчали во все стороны. Он явно только что встал с постели, когда услышал шаги Дьюита на лестнице.

Дьюит поманил его к себе. Комната была убрана, в камине горел яркий огонь, на столе сияла белоснежная скатерть, стоял букет роз. Стол был накрыт к ужину.

– Ну, так что же вы разведали? – спросил Эррис севшим голосом. – А может, уже поймали убийцу?

Пусть он был пьяницей, безвольным и ненадежным, но что-то в его тяжелом свинцовом взгляде выдавало внутреннее смущение. Он страдал не оттого, что не мог выполнить свои пустяковые желания, а от бессмысленности жизни. Это угнетало, но у него не было сил сопротивляться. Стоя у камина, Дьюит ответил, не оборачиваясь:

– Бывают случаи, когда не так важно найти преступника, как понять, что им руководило.

– Оказывается, у вас довольно свободный взгляд на вещи, когда дело доходит до толкования правосудия, – язвительно заметил Эррис. – Только боюсь, что присяжные не пожелают глубоко вникать в суть дела, когда перед ними предстанет убийца Энн и Лайны. Не зря считается, что жизнь – самая большая ценность у человека, а вы знаете, что наши практичные сограждане согласятся казнить даже Спасителя, если он посягнет на их собственность.

На это Дьюит возражать не стал. Вечер был теплым, и разжигать огонь в камине не было нужды. Дьюит открыл окно, чтобы проветрить комнату. Обернувшись, он увидел, каким жадным взглядом Эррис уставился на графин с вином, стоящий на столе. Он даже рот приоткрыл. Дьюит налил и поставил перед ним полный стакан. Эррис схватил его и поднес ко рту, при этом рука его так дрожала, что зубы стучали о стекло. Он осушил стакан одним глотком, лихорадочный блеск в его глазах исчез.

– Я считаю, что вы подозреваете всех, в том числе и меня, – серьезно сказал он Дьюиту. – Но тут вы сильно ошибаетесь. И знаете почему? Потому что я не способен совершить убийство в таком состоянии. Взгляните на меня. Что я такое? Кучка золы, сгоревший мусор, привидение, алкоголик третьей степени, который полчаса не может выдержать без выпивки.

– Все это может быть и верно, – согласился Дьюит. – Однако статистики доказали, что большую часть тяжелых преступлений совершают люди, моральные устои которых подорваны пьянством или наркотиками. Зачем вы ходили в Коннемару?

– Это вам тоже уже известно? Просто решил посетить крепость. Она очень популярна у туристов. Но, вижу, вы мне не верите. И вы совершенно правы. Могу я попросить еще вина?

– Наливайте сами.

Залпом опрокинув стакан и обтерев губы, он откровенно признался:

– Я ездил в Коннемару, чтобы поговорить с миссис Девин. Она тетушка Гилен и готова поклясться…

– Я тоже разговаривал с ней, – перебил его Дьюит. – Но даже если она не откажется присягнуть, что Гилен находилась всю ночь со вторника на среду в башне, этого будет недостаточно, чтобы разорвать роковое стечение обстоятельств.

– Но она не убивала, этого не могло быть! – воскликнул Эррис с несвойственной ему горячностью.

– Вы ездили к миссис Девин потому, что не хуже меня понимаете, что Гилен окажется в очень затруднительном положении, когда ее привлекут к суду присяжных. Им будет совсем нетрудно заключить, что она, независимо от ее показаний, могла находиться в доме в ночь со вторника на среду и что у нее были достаточные основания для убийства обеих сестер, ведь все обстоятельства дела сходятся на том, что она и никто другой совершила преступление. Возможно, хороший адвокат с большими связями сумеет ее как-то вытащить. Однако на ней вечно останется подозрение, даже если ее оправдают за отсутствием достаточного количества улик. Но дело даже не в том. Главное, что мы должны быть уверены в ее виновности или непричастности.

– Но почему, почему так уж важно знать, что и как там происходило? – При этом Эррис указал вниз, на пол, под которым находились на первом этаже спальни обеих сестер.

– Если она невиновна, мы должны ей помочь; если же виновата, то наша помощь тем более необходима.

– Как необходима? Мы что, должны помочь ей бежать? Что мы можем еще предпринять?

– Тому, кто убил, нельзя помогать скрыться, – задумчиво сказал Дьюит. – В любом случае нужно привлечь его к ответственности. Но это возмездие не должно быть местью, убивающей душу… Если бы вы хоть раз заглянули в камеру смертников, то поняли бы, что я имею в виду.

– Как будто я не могу этого себе представить, не увидев Гилен в тюрьме! Если дойдет до этого, я заявлю, что я убийца! – Нетерпеливым движением руки Эррис заставил Дьюита, пытавшегося вставить слово, замолчать, и продолжил: – Не беспокойтесь, я это сумею сделать безупречно. Не буду почти ничего говорить и не дам вовлечь себя в подробности. Буду упрямо бормотать одно и то же, как психопат. Эту комедию мне сыграть не трудно, ибо это вследствие злоупотребления алкоголем уже почти правда. Вы знаете, что такое поэт? Известно ли вам, почему Шекспир смог создать такую убедительную галерею убийц, извергов, кровожадных королей и мучителей? Потому что все они жили в нем! Если бы он не создал их силой своего искусства, я побоялся бы встретить его в одном из темных переулков Лондона. Гораздо больше Шекспиров окончили свою жизнь на электрических стульях, чем это известно вашей премудрости, господин правозащитник!

– Вам надо бы меньше пить, – сказал Дьюит. – Но если все-таки Гилен…

Он не договорил, быстро подошел к двери и резко ее распахнул. За дверью стояла Гилен.

– Входите же, – приказал он, – Зачем стоять за дверью и слушать, что о вас говорят. Можете устроиться поудобнее. – И придвинул ей кресло.

Ее лицо, обрамленное густыми рыжими волосами, было сегодня необычно бледно, как будто запудрено мукой. Широко расставленные глаза с косым разрезом напомнили Дьюиту портреты в залах замка Коннемары. Дамы, изображенные на них, жили в давно минувшие времена, когда верили во всемогущество Бога и Дьявола, в силу зла, одолевающую людей помимо их вОли. Он подумал, что Гилен, гораздо лучше вписывается в минувшее, чем в наше время с его реактивными самолетами, ядерными реакторами и линиями электропередач.

Эррис высказал то же самое вслух:

– Сегодня вы хороши, как молодая ведьма, Гилен. В средние века вас сожгли бы на костре только за внешность.

Дьюит перевел взгляд с глубокого выреза ее платья, открывавшего высокий бюст, на шею, которая была длиннее и тоньше, чем у большинства женщин. На грудь ниспадала тяжелая серебряная цепь, такой же браслет висел на кисти. Дьюит вспомнил вдруг о черной бусине-кулоне. Он совсем забыл спросить у Гилен, знакома ли она ей. Он вынул ее из ящика стола и поднял, так что она заиграла красным, однако Гилен не обратила на нее особого внимания.

– Пустяковая безделушка, – отмахнулась она.

– Вы наверняка слышали все, что мы о вас говорили, – сказал Дьюит, пряча бусину в пакетик, чтобы передать потом О'Брайену. – Не скажете ли вы нам, что вы думаете обо всем этом?

– Я не убивала ни Энн, ни Лайну, – коротко ответила она.

– А как насчет намерения Эрриса взять вину на, себя, чтобы спасти вас от обвинения?

– Не нужно так пить, тогда не придет подобная чушь в голову, – холодно возразила Гилен.

– Вчера я написал лучшие стихи из всех, что у меня когда-либо складывались, – сказал Эррис. – Но они пришли мне в голову только потому, что все свои мысли я утопил в вине. Эх вы и ваша трезвая рассудительность! Я бы повесился, если бы должен был жить, как вы.

– Ну и вешайтесь. По крайней мере, тогда вы перестанете пороть ерунду, – невозмутимо сказала она.

Эррис, ничуть не задетый, встал.

– Вот теперь я начинаю верить, что вы – убийца! – С этими словами он закрыл за собой дверь.

– Бедняга, – заключил Дьюит.

– Мерзкий пьяница, которого я не коснусь даже каминными щипцами, так он мне противен. – Гилен передернуло от отвращения. – Меня вырвало бы, если бы пришлось долго находиться рядом с ним. И такие люди живут на воле!

– Но он хочет пойти за вас в тюрьму, Гилен.

– Хочет, хочет! Да если и в самом деле дойдет до этого, то он не сможет даже опустить письмо в ящик. Мечтать, болтать, обещать, фантазировать – в этом он гениален. Но столкнувшись нос к носу с действительностью, он сразу никуда не годится.

– Он вам нравился когда-нибудь?

– Когда он тут появился, я сначала восхищалась им. Но когда он начал напиваться до бесчувствия. И все его пакости, которые он выдает за глубокие мысли, вся эта муть о бессмертии души… Боже мой! Если кто-то может все это вынести без отвращения, то я сказала бы, что он явно не в своем уме.

– Было бы очень хорошо, если вы и правда никак не участвовали в этом преступлении.

Дьюит взял ее за плечи и долго смотрел в лицо. Он увидел, как слегка дернулся левый угол ее рта, и в эту минуту почувствовал к ней глубокую благодарность, как всегда при встрече с женщиной, способной увлечь его своей незаурядностью, дать ему разрядку, без которой трудно выдержать повседневность. Такая встреча была подобна редкой книге, концерту для рояля с оркестром, великолепному ландшафту, в общем, всему тому, от чего он никогда не смог бы отказаться, потому что без таких праздников жизнь стала бы бесконечно тяжелой цепью дней и ночей и не было бы смысла влачить ее дальше. В жизни он встречал немало женщин, и неожиданно оказалось, что Гилен могла стать той, что не забывается, в отличие от сотен заурядных лиц.

– Я не делала этого, – проговорила она, – клянусь тебе, я действительно не убивала их.

– Если вы говорите правду…

– Если, если! Если вы не верите мне сейчас, то для меня уже не будет иметь значения, что вы станете думать обо мне через два-три дня. Чего стоит доверие, если оно основано только на материальных доказательствах и доводах рассудка?

– Вы говорите ерунду, – спокойно возразил Дьюит. – У нас нет ничего, кроме рассудка, чтобы оценивать людей и вещи вокруг нас. Но рассудок слеп. А вера, призванная идти вопреки рассудку, натворила уже немало бед. Я знаю, вам этого не понять.

– А если я это прекрасно понимаю? – спросила Гилен. – Не думайте, что только вы перенесли разочарования… Но все-таки это не я. Знаете, почему не я? Мне вовсе ни к чему было устраивать это представление. Несколько дней назад мы гуляли с Лайной и остановились на крутом обрыве в бухте Слиго. Там скалистый отвес высотой около ста футов, а барьерчик всего по колено. Если бы я хотела избавиться от Лайны, то мне достаточно было ее столкнуть, и никто ничего не смог бы доказать. Несчастный случай, и никаких подозрений.

– Возможно.

– Я вижу, вы не верите мне. Ладно, пусть. Но кто вы такой, чтобы я с таким трудом пыталась вас переубедить? – Ее зеленые глаза засверкали. – Не изображайте из себя Господа Бога! – Она остановилась у шифоньера, в центре которого было вставлено зеркало. – Оттого, что у вас есть деньги и вы можете путешествовать, вы не лучше других, нисколько.

– Что вы искали во вторник вечером у входа в потайной тоннель? Зачем прокрались сюда?

Гилен приоткрыла рот, но не издала ни звука.

– Будете отрицать, что были здесь?

– Я… я не входила в дом, – прошептала она почти беззвучно.

– А это вам знакомо? – Дьюит вытащил из-под подушки маску из папье-маше и сунул в лицо Гилен, все еще стоявшей перед зеркалом. Застывшая желто-розовая улыбающаяся личина выглядела так неправдоподобно и жутко, что Гилен с легким вскриком отступила на шаг назад.

– Что это… откуда у вас… зачем?

– Вы никогда не брали ее в руки? – наступал на нее Дьюит. – Вас видели у входа с этой маской в руках!

– Неправда! Этого не может быть, потому что я никогда не брала ее в руки! – закричала Гилен. – Тот, кто видел меня с ней, лжет! Я ничего не знала о потайном ходе, вам известно!

Ее слова звучали так искренне, что все подозрения Дьюита улетучились. Он видел, что Гилен дрожит всем телом, и привлек ее к себе, несмотря на твердое решение держаться от нее подальше.

Через несколько часов, когда уже наступила ночь и прохладный влажный воздух заполнил комнату, Гилен встала с постели, чтобы закрыть окно. Не одеваясь, она обнаженная подошла к столу и сделала себе бутерброд. Смеясь, она призналась, что у нее бурчит в животе от голода. Глядя на букет алых роз, она состроила забавную гримасу и сказала:

– Мне пришлось сходить за ними в садоводческий кооператив, но я не жалею о потраченном времени.

А Дьюит вспомнил свой первый вечер в Килдаре, когда вдруг при лунном свете с кладбища появился О'Гвинн с огромным букетом в руках. И улыбнулся про себя. Из коридора донеслась американская музыка. Эррис, торчавший в своей комнате один, снова заглушал свои мысли выпивкой.

Глава пятнадцатая

Дьюит проснулся, когда Гилен еще спала. Он стал вглядываться в ее лицо и с облегчением убедился, что оно не лишилось своей прелести. Ему было знакомо то чувство разочарования, которое наступает утром и разрушает иллюзии ночи любви и нет больше желания повторять эту ночь. С Гилен было не так. Дьюита обрадовало и то, как крепко и спокойно она спала. Так не мог спать человек, на чьей совести убийство. Ее заверениям он верил только наполовину, но безмятежный сон убеждал надежнее, чем слова.

Он отвел волосы у нее со лба, оделся и спустился в бар. Оттуда он позвонил Клэггу в Реммингтаун и договорился о встрече в отеле «У рыжего быка». Через час они с Клэггом сидели за чисто выскобленным столом. Перед Клэггом лежали, как обычно, раскрытый блокнот и несколько отдельных листков с колонками цифр по правому краю. Клэгг хотел уже начать доклад, когда вошла мисс Айнс (Стелла уже вернулась в Дублин). Ее восковое лицо, более изможденное, чем всегда, с колючим взглядом и крепко сжатым ртом выражало почти злобное пренебрежение ко всему окружающему. На ней была все та же черная шляпа с искусственной птичкой. Только тот, кто знал ее так же хорошо, как Дьюит, мог угадать за ее ядовитым сарказмом и едкими комментариями по поводу слабостей братьев по разуму истинное сочувствие к ним. Мишенью служил обычно Клэгг, несмотря на то, что она была у него в подчинении.

Когда Клэгг закончил свое сообщение о миссис Скрогг и миссис Хейкет и сразу же (привычка – вторая натура) начал перечень расходов, мисс Айнс с издевкой заявила:

– То, что вы разузнали, не стоит и трех шиллингов, мой милый. Вы становитесь старым и непорядочным.

– Я запрещаю вам делать подобные замечания! – Клэгг попытался изобразить негодование, но она небрежно его перебила:

– Ах, что вы можете мне запретить! Работу я всегда найду. – Она отпила немного кофе, чтобы подчеркнуть свою решимость. – В наше время везде полным-полно воровства, мошенничества, измен, вымогательства и разбоя. Возьмем хотя бы количество зарегистрированных потаскушек. Оно возросло почти в пять раз, а о незарегистрированных я уж и не говорю. А современная манера раздеваться на сцене. Где было видано что-нибудь подобное? – Резко повернувшись к Клэггу, она ужалила, как змея: – Особенно возмутительно, что добродетельные отцы семейств, как, например, вы, находят удовольствие в посещении таких позорных зрелищ с голыми девками. Может быть, вы будете отрицать, что при расследовании «дела Джонсона» торчали целые ночи в вертепах? Не будете. И это не должно оставаться тайной для вашей бедной жены. При встрече я постараюсь объяснить ей, какая трудная работа у вас по ночам.

Раздражение мисс Айнс слишком ярко свидетельствовало о том, что снова ее вере в человека нанесен чувствительный удар. И так получалось всегда: если она узнавала что-то скверное о ком-то, в чьей честности была абсолютно убеждена, она компенсировала это особой озлобленностью. Сегодня причиной ее озлобленности была Гилен, и Дьюит быстро об этом догадался. Когда он спросил ее о Гилен, ее перекосило, как от зубной боли.

– Прежде всего, эта особа – самодовольная гусыня, – резко начала она. – Уже в старших классах в ней бушевало высокомерие. Она написала сочинение о Екатерине Второй, где доказывала, что незаурядному человеку все дозволено и что немножко массовых убийств является как бы свидетельством заслуг перед историей, и прочую чушь. К рядовому человеку она, естественно, испытывает презрение; она не выносит свою мать, как и сестер, к которым относилась, как к какой-то дряни…

– Но это только общие умозаключения, – вставил Клэгг.

Отмахнувшись, как от мухи, мисс Айнс отклонила его выпад.

– Не прерывайте меня!

– Прошу факты, – перебил ее Дьюит.

Волнуясь, она сглотнула, а когда заговорила, голос ее звучал почти враждебно:

– Монтер, проверявший у Скроггов электропроводку, должен был заодно убрать во всем доме старую систему газового освещения. Но примерно полмесяца назад к нему зашла Гилен и сказала, чтобы он оставил газовую проводку в первом этаже. В комнату Лайны решили встроить тазовый камин.

– Прелестно, – заметил Клэгг, дернув плечом, потому что ему снова мешала портупея с пистолетом. – Но если Гилен уже давно готовилась к убийству, то зачем такая резкость в ее отношении к сестрам? Разве не логичнее было бы помириться с ними для виду?

– Возможно. Это было бы логичнее. Но психологически более убедительна та манера поведения, которую она не старается скрыть. Кого будут подозревать: человека, который внезапно помирился с врагом и притворяется ему другом, или того, что на весь мир кричит о намерении перерезать противнику глотку? Мне кажется более реальным, что Гилен выбрала второй вариант как самый логичный.

– А как же разговор с электриком? – спросил Клэгг, лицо которого выдавало умственное напряжение. – Она не могла не понимать, что ее беседа с ним обязательно откроется.

– Можете отнестись ко всему, что я вам изложила, как считаете нужным, – резко сказала мисс Айнс. – Я не судья, и не мне решать, снесут голову Гилен Великой или нет. Но еще одна небольшая деталь. Мы знаем, что Скрогг занимался контрабандой – перепродавал героин. Гилен узнала об этом еще полгода назад. И еще хуже: она много помогала ему в этой афере – распространяла часть этого дьявольского наркотика. И вот высшая справедливость: несколько месяцев назад она сама стала наркоманкой.

Клэгг глубоко втянул носом воздух и восхищенно протянул:

– Вот это да! – Однако, взглянув на Дьюита, сразу замолк.

Дьюит встал и подошел к окну, хотя через матовые стекла нельзя было ничего увидеть.

– Так вот оно что, – произнес он наконец. – Вот что я не мог никак понять… Этот блеск в ее глазах… этому виной героин.

– Мне очень жаль. – Мисс Айнс сняла свою нелепую шляпку и сразу стала выглядеть более человечной. – С этим фактом ничего уже не поделаешь. Но есть еще кое-что. Болтают, что Скрогг, прощаясь с грешным миром, спрятал не только свое завещание, но еще и более тысячи фунтов наличными в новых купюрах.

– С ума можно сойти! – воскликнул Клэгг. – От кого вы все это узнали?

Айне не обратила внимания на его вопрос.

– Пачки новых денег Скрогг спрятал в подвале с дьявольским намерением свести жену с ума. Дом кишмя кишит крысами, и тревога, что они могут поточить свои зубки о пяти– и десятифунтовые банкноты, лишила почтенную даму последних остатков сна. Так говорят.

– Кто?

– Я узнала это от жены О'Брайена. Я ей помогала выбирать шляпку, вот мы и разговорились.

– Мне не хотелось бы снова к этому возвращаться, – сказал Клэгг, – но расследование уже стоило вам, сэр, сорок семь фунтов и четыре шиллинга, если быть абсолютно точным, а поэтому я позволю себе спросить: не станет ли это слишком дорого для вас? Я заговорил об этом, потому что предстоит целый ряд трудностей. То, что мне удалось разведать в богадельне, слишком противоречиво, чтобы можно было сделать какие-то однозначные выводы. Во всяком случае, там происходят любопытнейшие вещи, которые мы должны непременно расшифровать, иначе все наши догадки останутся на уровне необоснованных подозрений.

– А что происходит в богадельне? – спросил Дьюит.

– О'Брайен часами сидит в комнате миссис Скрогг, к ним часто присоединяется и правоверный шорник Джойс.

Иногда в этих милых беседах за чашечкой кофе, если так можно назвать эти совещания, принимает участие и миссис Хейкет.

– Ну и чего в этом особенного? – добивался Дьюит.

– Трое из них родственники. Может быть, О'Брайен и Джойс старательно изображают перед старушкой любящих и заботливых людей, имея в виду наследство. Ну а Хейкет… Хейкет в прошлом акушерка. Восемнадцать лет назад она попала под суд за подпольные аборты. Алиса Скрогг нашла ей хорошего адвоката и помогала уговорить некоторых девиц взять показания обратно, так что Хейкет отделалась всего полутора годами.

– То, что вам удалось разведать, могло бы дать следствию другое направление, – признала Айнс. – Если Хейкет чем-то обязана Скрогг, то вполне возможно, что она лгала как по писаному, когда уверяла, что бедная парализованная Алиса никуда не выезжала за пределы богадельни. Или вторая версия: Хейкет могла своими руками спровадить сестер в лучший мир. Старуха Ненавидит своих дочерей, она знает, что если одна из них найдет спрятанное завещание, по которому все остается им, то ей придется остаться с носом. Она рассказывает все подруге, советуется со своим братом Джойсом, и под сенью распятого Христа вынашивается план преступления, а Хейкет его совершает.

– Да, все могло быть именно так, – подтвердил Клэгг, – и мое упоминание о расходах, сэр, было вполне уместно. – Он застенчиво кашлянул. – Если мы будем продолжать расследование, то есть я полагаю, если это представляет какой-то интерес для вас…

Дьюит извлек чековую книжку из нагрудного кармана и выписал чек на пятьдесят фунтов.

– Мы будем продолжать расследование до конца. Ваша задача – оставаться около богадельни и постараться установить, так ли серьезно парализована миссис Скрогг. Затем узнайте, какие есть способы быстро добраться от богадельни до Килдара, а в завершение разберитесь в истории с маской.

– А что остается на мою долю? – осведомилась мисс Айнс. – Или я больше не нужна? Тогда я поеду домой. Младшая дочь моей сестры заболела корью, и сестра не может ходить на работу, а это для нее очень невыгодно.

– Для вас у меня очень оригинальное задание, – ответил Дьюит с натянутой улыбкой. – Вам придется подружиться с могильщиком, который по совместительству еще и осквернитель могил. Он крадет с нивы Господней гладкие черепа и свежие цветы, которые ловко сбывает на сторону, потому что получает слишком малое жалованье от церкви, как сам мне рассказал. Он чистосердечно признался, что вынужден подрабатывать.

– Примечательная личность, – сухо заметила мисс Айнс. – Так что же я должна делать? Помогать в его раскопках?

– Нет, этим вам не придется заниматься. Но вы должны будете, если нам потребуется, добыть с его помощью труп человека.

– Справлюсь, это нетрудно, – сказала мисс Айнс. – Только если речь идет об одном трупе, а не о целой повозке. Надеюсь, обойдется без осложнений. Но я страшно любопытна, и мне хотелось бы знать, зачем вам такой реквизит.

– Собираюсь научиться испытывать страх, – попытался отшутиться Дьюит. – Старик любит побаловать себя виски и неравнодушен к деньгам. Можете сочинять любые небылицы. Когда я дам команду, дело должно быть сделано. Но смотрите, не заплатите больше тридцати фунтов.

– Тридцать фунтов! – возмутился Клэгг. – Да за такие бешеные деньги можно доставить из анатомического театра в Дублине сколько угодно трупов. Чем мы хуже университета? А они платят по десять фунтов за труп.

Дьюит встал.

– Позвоню завтра в обычное время. Желаю всем приятно провести день.

– Приятно! С таким заданием, как у меня?

Он, конечно, немного переборщил. Но если старый кладбищенский вор – жизнерадостный чудак, как сказал Дьюит, то это не так уж скверно, рассудила мисс Айнс. Обвинения против Гилен оказались не такими уж неопровержимыми, а поэтому настроение Айнс несколько исправилось. Она догадывалась, что происходит у Дьюита с Гилен, а за Дьюита она готова была бы броситься даже в огонь.