Текст книги "Роковое наследство"

Автор книги: Питер (Петер) Адамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Так вы полагаете, что кто-то попытается…

– Да. Но вам ничего не угрожает.

– А если…

– Что – если?

– Не знаю… Конечно, вы правы… Как можно напасть, если окна и двери надежно заперты? Но вам, Патрик, я открою дверь… если вы придете…

Стоя на пороге, она положила руки ему на плечи и крепко поцеловала в губы. Когда она ушла, он оставил свою дверь полуоткрытой.

Взяв книгу, он снова сел к камину. Но не мог прочесть и десяти строк. Наступила полночь, прошел еще час, а он так и не сдвинулся с места. В доме было тихо, как будто специально для привидений. Этой теплой августовской ночью не шевельнулся ни один лист, не было ни малейшего дуновения ветерка, не слышно было шума прибоя. Только раз Дьюит испугался, услышав, как кто-то скребется в коридоре. Подкравшись поближе, он увидел быстро мелькнувшую серую тень – это оказалась крыса.

Подойдя к окну, он заметил сквозь стекло слабый огонек вдали, там, где находились заброшенные хижины. В одной из них жил О'Гвинн. Огонек удалился вдоль берега и погас.

Без четверти два – громко и протяжно где-то в городке пробили часы – Дьюит как раз собрался налить себе порцию свежего кофе, но невольно выругался шепотом. Из комнаты Эрриса, как и двое суток назад, раздалась органная музыка Баха, так громко, что заглушила все остальные звуки. Из-за нее не был бы слышен даже скрип половиц и стук шагов.

Дьюит хотел заставить Эрриса прекратить, но потом решил иначе. Он бесшумно прокрался по лестнице в коридор, где была комната Лайны. Все было пусто, только орган заполнял весь дом, словно бесплотные духи играли заупокойную мессу для Энн. Прошла четверть часа. Ничего не изменилось. И все же Дьюита охватила тревога. Он подошел к двери и нажал на ручку. Дверь была заперта. Он подождал немного, Лайна не открывала. Тогда он позвал ее через замочную скважину. Почувствовав запах газа, он стал трясти ручку изо всех сил, стучать в дверь кулаком – никто не отзывался. Дверь, сколоченная из дюймовых досок, не поддавалась. Нужен был какой-то инструмент.

Дьюит заорал, подзывая Эрриса, но это не помогло. Растолкать Эрриса опять не удавалось, как и в прошлый раз, но Дьюит не стал попусту терять время и опрокинул на него кувшин холодной воды. Добудившись, он потащил его с собой вниз. В кухне нашелся очень острый топор, однако он оказался слишком легким. Не меньше десяти минут понадобилось на то, чтобы взломать дверь. Ворвавшись в комнату, Дьюит немедленно открыл окно и перекрыл газ.

Лайна лежала с застывшим лицом, и сердце ее было неподвижно, как камень.

– Я не додумался бы до этого, – произнес Эррис голосом, полным сознания своей вины, как если бы он был обязан охранять Лайну.

Даже поверхностного осмотра кухни и обратной стороны дома было достаточно, чтобы убедиться, как прост, а потому почти непредсказуем был ход убийцы. Он снял шланг с газовой плиты и насадил на проводку газового освещения – хотя им давно уже не пользовались, но проводка сохранилась. Убийце не нужно было входить в комнату Лайны, чтобы погрузить ее в вечный сон…

Глава девятая

– Ужасно, поистине ужасно! – вздохнул О'Брайен. Но прозвучало это так, как будто он удовлетворен великолепной трапезой. По его наспех накинутой одежде и взъерошенным волосам видно было, что его разбудили среди ночи, однако об этом он не обмолвился ни словом. Его маленькие маслянистые глазки светились, как всегда, самодовольством, однако в глубине их – и Дьюит это сразу заметил – таились недоверие и настороженность. Дьюит заметил и кое-что еще. На первый взгляд, казалось, что О'Брайен, разбуженный среди ночи, схватил спросонья рубашку и штаны и кое-как оделся; однако этому впечатлению противоречила одна небольшая деталь: молния была закреплена булавкой. Обычно инспектор ходил в серо-зеленых галифе, и молния на правой брючине была испорчена и не закрывалась. Сейчас она была закрыта и застегнута булавкой сверху, чтобы не разошлась. Любой знает, сколько нужно времени и терпения, чтобы закрыть сорванную молнию. Так неужели же кто-то будет заниматься такими пустяками глубокой ночью, зная, что совершено убийство и надо спешить? Остается предположить, что О'Брайен вовсе не спал, когда поступил вызов, но хочет это скрыть. Почему?

– Как это ужасно, – снова повторил он, раскачиваясь всем своим массивным телом. – Но лучше уж такой конец, чем вся жизнь в дублинской тюрьме.

– Как? – выдохнул Дьюит.

– А потому что убила сестру она, и никто другой. Она сама мне в этом призналась. Ее замучила совесть, мы все сейчас в этом убедились. Она не стала ждать, когда ее арестуют и приговорят, а казнила себя сама, и это лучше, много лучше.

О'Брайен лгал настолько неуклюже, что явно и сам не верил, что сумеет провести Дьюита. Нисколько этим не смущаясь, он весьма убедительно заявил:

– Да-да, как бы ни было грустно, но это удачный выход, и мы избавимся от нашей проблемы.

Взгляд Дьюита был прикован к Лайне. Ее глаза так выразительно уставились в пространство, что, казалось, она сейчас моргнет и заговорит – впечатление не из приятных.

– Она мечтала спокойно заснуть, перейти рубеж во сне, не испытывая ни страха, ни боли, – продолжал О'Брайен с отвратительной слащавостью. – Она была умной девушкой и понимала, что дом находится под строжайшим наблюдением, и ее комната, и она сама. Вот она и придумала эту ловкую штуку с газом.

– Под наблюдением? – перебил его Дьюит. – Разве вы или ваши люди следили за ней?

– А как же? – О'Брайен перестал притворяться. – Вы что же, думаете, мне хочется повесить на себя дисциплинарное взыскание перед пенсией? Да-да, глаз у вас острый. Вы правы насчет молнии. У меня уже глаза слипаются от недосыпания. Это и неудивительно, потому что обычно я ложусь в десять. Что ж, тем приятнее будет сейчас завалиться спать.

– Вы осматривали дом до моего прихода? – спросил Дьюит.

– От чердака до подвала. Кроме Лайны, вас и моего постового, там никого не было и не могло быть. Ни человека, ни другого существа. Разве что муха.

– Тогда убийца пришел извне, как бы это ни казалось невероятным, – заявил Дьюит.

– Исключено. Даже кошка не смогла бы пробраться в дом!

– Тогда…

– Совершенно верно. Либо Лайна отравилась сама…

– Либо?

– Либо это был один из вас, я имею в виду вас или же нашего поэта.

– А мотивы?

– У поэта? Может быть, он нам сам объяснит? – О'Брайен повернулся к Эррису, который все это время молча смотрел на Лайну.

– Что я должен объяснить? – растерянно спросил Эррис.

– Почему вы могли убить Лайну?

– Из ревности, – прошептал парень.

– Да, вы правы, это реально, – согласился О'Брайен.

– А я? – спросил Дьюит.

– Виной всему осколок гранаты у вас в мозгу. Временное помутнение сознания. Не просто белые мышки и прочие мелочи, такое может привидеться только безграмотным и тупоумным людям. А вы человек интеллигентный и много переживший.

– А как же ваша версия о виновности Финнигана и об уликах против него? – возразил Дьюит, внимательно гладя на инспектора.

– Она оказалась несостоятельной. Ну а теперь я опечатаю комнату и отправлю рапорт в Дрогхед. Можете попытаться что-нибудь обнаружить вместе со всей тамошней комиссией по расследованию убийств, даже если вся работа пройдет впустую.

– Отчего вы так твердо уверены?

– Оттого, что я издавна знаком с этими господами. – О'Брайен добродушно рассмеялся. – Это комиссар полиции Уэстрик, который удовлетворяет свое честолюбие, сидя за рулем лимузина с синей мигалкой; два подчиненных ему инспектора под стать начальнику. Они с умным видом перероют весь дом снизу доверху, допросят не меньше тридцати человек, будут всех подозревать, а потом от этих подозрений отказываться, и в конце концов… комиссар полиции Уэстрик вместе со своими помощниками сядет в свой лимузин, помчится обратно, и в итоге вернутся в Дрогхед нисколько не умнее, чем до выезда оттуда,

О'Брайен подошел к Дьюиту и положил ему на плечо свою мягкую огромную ладонь.

– Мой дорогой друг, разве вы еще не поняли, что в Килдаре бессильна всякая там криминалистика? Местные жители глухи и немы. Когда им задают вопрос, они не отвечают ни да, ни нет, а только бурчат что-то себе под нос, а уж ваше дело понимать это бурчание как вам угодно, только в нем не содержится ни малейшего намека на то, что вы пытаетесь узнать. Но это хорошо, а иначе до чего мы дожили бы, если бы каждый совал свой нос в душу другого.

В том, что он говорил, было предостаточно несообразностей, но глядя на О'Брайена, такого массивного, непоколебимого, полного непробиваемого, почти идиотского оптимизма, Дьюит попытался взглянуть его глазами на жителей Килдара, на которых могло пасть подозрение. И почувствовал, что инспектор прав. Здесь непригодна классическая криминалистика крупных городов. Ее методами не добьешься признания ни от могильщика с букетом роз, ни от шорника Джойса, ни от миссис Скрогг, ни даже от Финнигана. Многовековая война с англичанами дала свои плоды, и большинство ирландцев охраняет свой клан, и никакое следствие не заставит их заговорить – они будут глухи и немы.

Но Дьюит не выдал себя ничем, оставив все эти соображения при себе. Вслух он сказал:

– Весьма возможно, что комиссар полиции из Дрогхеда тоже не сразу выявит виновного. Но в одном вы можете быть твердо уверены, О'Брайен: после его возвращения в Дрогхед вы уже недолго останетесь инспектором в Килдаре. Ну а как это отразится на вашей пенсии, вы легко подсчитаете сами на краешке газетной полосы.

– Если уж вы так со мной откровенны, – О'Брайен сиял от доброго расположения, – то я отвечу вам тем же. Можно долго рассуждать о том, что общество во многом выиграет, если какого-то пьянчужку навечно упрятать в исправительный дом. Можно также поспорить, виноват ли преступник перед обществом или общество перед ним. Для Килдара эти философские диспуты не играют роли, как и для меня не играет роли, что думают обо мне в Дрогхеде или в Дублине. Если меня отправят на пенсию, то я все равно останусь на виду. Вместе с нашим мэром, нашим уважаемым пастором и несколькими другими почетными гражданами я всегда готов содействовать советом, деньгами и делом возрождению нашего города. Мы все заинтересованы в том, чтобы Килдар проснулся наконец от многовекового сна, в который он погружен, как спящая красавица. Это древний городок, его окружают великолепные пастбища и зеленые луга, а побережье такое, что могла бы позавидовать любая Ривьера. Вот мы и решили, что лучшего места для отдыха не найти, особенно если человек ищет тишины и уединения.

Дьюит согласно кивнул.

– Понимаю. И на таком курорте, где царят тишина и покой, не должны происходить убийства. А то Килдар потеряет свою бесценную репутацию, не успев ее приобрести.

– Вы великолепно выразили свою мысль, – сказал О'Брайен, весь сияя от благорасположения.

– Тогда я добавлю еще кое-что, – продолжал Дьюит. – Что вы собираетесь предпринять, если убийца – а он сейчас свободно разгуливает по вашему безупречному Килдару среди безупречных жителей – не остановится, убрав вторую дочь достопочтенной миссис Скрогг, а будет добиваться выполнения всего плана, чтобы вам пришлось доставать лед и для третьей дочери – Гилен?

– Это вы великолепно сказали, – похвалил О'Брайен. – Можно даже подумать, что вы собираетесь конкурировать с нашим городским поэтом Эррисом. Но ваш вопрос вполне уместен. Допустим, что убийца разгуливает на свободе, и предположим, что он по каким-то причинам поставил себе целью угробить всех трех дочерей Скрогга. Примем все это как установленный факт. Но даже если это так, нам все равно незачем ломать себе голову. Почему? Да потому, что Гилен, за которой он должен теперь охотиться, уехала отсюда. Она в Дублине, собирается там учиться. До сих пор она не могла себе этого позволить, так как старик ни за что не хотел отпускать от себя любимую дочь. Сколько было из-за этого скандалов! Зато теперь она надеется стать доктором философии, честолюбия у нее предостаточно…

Беседу прервал сержант, который принес телеграмму. О'Брайен начал ее читать, и его рыхлое лицо окаменело, как жир от холодной воды. Телеграмма была адресована Лайне. Гилен сообщала сестре, что потрясена смертью Энн и приедет завтра утром.

– Да, это меняет дело. – О'Брайен почесал в затылке. – Теперь нам придется поработать с двойным усердием.

Дьюит исподволь наблюдал за ним. Он убедился, что дурацкая манера поведения была напоказ, но зачем? Может быть, паясничанье инспектора скрывало страх за собственную жизнь? Знал ли инспектор, кто убийца? Боялся ли, что его уберут как лишнего свидетеля? Или опасался, что обнаружатся какие-то стародавние грехи? Слишком хорошо знал Дьюит, что утверждение о неизбежности кары за преступление – только легенда для поддержания авторитета полиции. Фактически в Ирландии оставались нераскрытыми около четверти тяжких преступлений. И точно так же останется нераскрытым и убийство обеих сестер, если он, Дьюит, не нападет на след, наводящий на правильный ход расследования.

– Да, – сказал О'Брайен, поглаживая свой живот, мало чем отличающийся от бочки, – завтрашний день будет нелегким для всех нас, и поэтому я предлагаю не тратить сегодня сил понапрасну. Нечего нам тут без толку стоять. Ай-яй-яй, ну и дела! Но мы его все-таки поймаем, этого негодяя, тогда этот сукин сын не обрадуется.

Поднимаясь вместе с Дьюитом к себе, Эррис заметил:

– Любопытнейшая личность, этот О'Брайен. Заглянуть бы в его черепную коробку! Там, наверное, много всякого такого, что привело бы в ужас невинную душу, а знатока людей заставило бы расхохотаться. И Гилен меня тоже интересует. Если уж женщина захотела стать доктором философии, то ее явно бес оседлал. – Он употребил более грубое слово.

Когда на следующее утро Дьюит спустился в гостиную, он застал там молодую женщину. Это была Гилен. Ее бледное лицо с широко расставленными серо-зелеными глазами обрамляли ярко-рыжие волосы. Вероятно, она плакала, так как веки ее слегка покраснели. Но больше ничто не выдавало ее огорчения по поводу смерти сестер.

Дьюит еще не знал, как вести себя с ней. Сидя за чашкой кофе, они обменялись несколькими словами. Когда Гилен закурила сигарету, Дьюит взглянул на рекламный плакат за ее спиной. На нем был изображен жизнерадостный джентльмен с сигарой и надпись: «Шикарные мужчины курят только табак "Боффин"».

Дьюит снял плакат со стены и подошел с ним к столу. Затем вынул перочинный нож и разрезал плакат на несколько десятков квадратиков. Гилен с недоумением следила за ним. На каждом квадратике он записал имя или понятие, которые возникали в его голове по ходу событий в Килдаре. Затем свалил все квадратики в пепельницу и тщательно перемешал. Потом разложил в ряд на пасьянсном столике. Чуть не целый час он развлекался, перемещая их на разные лады, и вдруг наткнулся на комбинацию, которая его поразила.

В первом ряду оказалось восемь карточек, на которых подряд стояли следующие слова; «мать, двери, мародерство, фонарь, актер, дверной засов, Лайна, ржавчина».

Дьюит был так взволнован этим, как будто уже нашел решение загадки. Совершенно забыв о Гилен, он вздрогнул и испугался, почувствовав ее дыхание за своим плечом.

– Что вы делаете? – Она старалась не показать своего любопытства, но это ей плохо удавалось. – Раскладываете новый пасьянс?

Дьюит оглянулся, но не встал со стула.

– Можете вы ответить мне на несколько вопросов?

– Конечно, – серьезно ответила она, – спрашивайте.

– Сколько лет этой гостинице?

– Не меньше пятисот. В городском музее есть подтверждающие материалы.

– Не знаете ли вы, почему она построена так далеко от центра города, на отшибе?

– Знаю. – Гилен становилась все внимательнее. – Здесь был ложный маяк. Мои предки были грабителями, они обирали потерпевшие крушения суда и трупы утонувших моряков, прибитые к берегу. Но все они получили отпущение грехов, потому что на рифах разбивались главным образом английские корабли.

– А теперь догадайтесь, что я пытаюсь установить? – Дьюит собрал свои карточки. – Хочу разобраться, каким путем убийца Лайны проник в дом!

– Поняла! – воскликнула Гилен. – Пожалуй, вы правы. Мой старый учитель, который работал в музее истории края, утверждал, что от берега до дома ведет подземный ход, что не зря об этом сохранились предания. Добычу с затонувших кораблей втаскивали в дом через этот вход…

– Пойдемте. – Дьюит вышел в узкий коридор около кухни, в конце которого виднелась обитая железом дверь. Он уже раньше проверял замок и засовы на этой двери.

– Этой дверью, насколько я помню, никогда не пользовались, – растерянно сказала Гилен. – Это же и снаружи заметно. Тут вековая ржавчина.

Дьюит снова прощупал засов, замок и петли, но не нашел никаких заметных следов того, что искал. Разочаровано опустив руку с фонариком, он вдруг вспомнил открытку, где гостиница снята со стороны моря. Бегом бросился он в свою комнату и нашел открытку. Дом имел четыре окна и пристроенный широкий дымоход, но ни одной двери со стороны моря!

Снова спустившись вниз, он тщательно осветил засов и даже присвистнул. Мощный засов был аккуратно перепилен стальной пилкой не толще бритвенного лезвия! И язычок замка тоже. Для того, кто хотел войти в дверь, препятствия не было.

Вопрос теперь состоял в том, отчего дверь сама по себе не открывалась.

Вскоре он нашел ответ и на это. Сбоку внизу была щель между досками, в которой скрывался упор французского замка.

Дьюит снова пошел наверх и вернулся с куском стальной проволоки, согнутой определенным образом. Неспециалист не сразу догадался бы о ее назначении. Провозившись с полчаса, Дьюит открыл замок.

– Ну вот, можете теперь открыть дверь, – обратился он к Гилен, которая все это время молча наблюдала за ним.

Она протянула руку и нажала на задвижку. Дверь бесшумно открылась. Убийца не забыл вовремя смазать петли. За дверью находился колодец, невидимый снаружи, потому что он примыкал к дымоходу. В стену были вделаны железные скобы для подъема и спуска.

Сначала Дьюит поднялся и попал в комнату без окон. В углу валялась куча тряпок, рядом – расколотая глиняная кружка и огарок свечи, а также много обгоревших спичек. Ясно было, что в этой комнате кто-то прятался и не один раз.

Хватаясь за скобы, Дьюит спустился до дна колодца, Гилен следовала за ним. Холодный воздух подул на них из бокового хода, в конце которого виднелся слабый свет. Пробравшись по этому ходу – он был очень низкий, и приходилось двигаться согнувшись, – они очутились среди скал. Со стороны вход не был заметен.

Молча оба смотрели на скалистый берег у своих ног. Какие трагедии разыгрывались тут в грозовые ночи, когда корабли разбивались о рифы, а прибрежные пираты, заманившие корабль в бухту ложным огнем, убивали тех, кто смог выбраться живым на берег. По этому ходу добычу затаскивали в потайную комнату и держали там, дожидаясь, когда можно будет вытащить ее на свет и продать. Проходили века, прибой все так же грохотал среди прибрежных скал, кричали в тумане чайки, садясь иногда отдохнуть на мокрые камни… Но Дьюит сейчас не думал об этом. Он погрузился в прошлое, как будто был очевидцем давних трагедий, и на время забыл о настоящем.

Нечто подобное чувствовала и Гилен. После долгого молчания она заговорила как бы сама с собой:

– В этой маленькой бухте, – сказала она, обведя рукой полукруг, – обрело вечный покой намного больше человеческих душ, чем на кладбище в Килдаре. Ужасно, что люди способны на такое.

– С тех пор ушло много поколений, но и теперь есть такие таланты, – заметил Дьюит. – Тот, кто убил обеих ваших сестер, и сейчас находится среди нас.

Они вернулись к колодцу и поднялись наверх. В гостиной Гилен подошла к столу, на котором лежали бумажные квадратики с надписями, и прочла вполголоса те слова, сочетание которых так поразило Дьюита: «мать, дверь, мародеры, фонарь, актер, замок, Лайна, ржавчина».

Она вопросительно взглянула на Дьюита, но он молчал.

Оставшись один, он позвонил Клэггу и молча выслушал его сообщение. После этого он отправился к Финнигану.

Глава десятая

Бывший монастырь августинцев, что расположен между Килдаром и Чезвиком, был распущен еще до Первой мировой войны и превращен в пивоварню. Портер с этого пивоваренного завода экспортировался в разные страны, даже в Южную Африку. Монастырь окружали земельные участки, часть которых принадлежала приюту святой Барбары. В эти земли клином врезался участок, приобретенный покойным Скроггом далеко не честным путем, как утверждали злые языки. Вся же остальная земля принадлежала по-прежнему ордену монахов-августинцев; они сдавали ее в аренду крестьянам и выручали за нее примерно треть своих общих доходов.

Отцу Финнигана достался самый плохой участок. Большая часть пахотной земли была каменистой, мало пригодной для посевов, на ней рос ячмень, да и то хилый, а три коровы едва доились, молока никогда на всех не хватало. Жилой дом, а лучше сказать – пародия на это понятие, символизировал собой все хозяйство; к нему были пристроены амбар и хлев. Дом так покосился, что казалось просто невероятным, что он еще стоит, хотя должен неминуемо развалиться. Часть окон была забита досками, а шиферная крыша залатана кусками жести. В большой луже посреди двора валялась тощая свинья. По двору бегали куры до такой степени облезлые, что вряд ли могли снести в неделю пяток яиц.

У входа в дом Дьюит столкнулся с толпой ребятишек разного возраста, одетых в штопаное-перештопаное тряпье, но выглядевших вполне жизнерадостно. В кухне еще несколько малышей столпилось около корыта с бельем. Один из них лупил ладошкой по мыльной воде, брызги разлетались во все стороны, и остальные радостно визжали. Самый младший ревел.

Из полутьмы появилась женщина, спешившая к ребенку. Увидев Дьюита, она, подбоченясь, остановилась и грубо спросила, кто он и что ему здесь нужно. Когда он ответил, что хочет поговорить с Финниганом, она заявила, что брата нет дома.

Она не успела договорить, как в дверях появился мужчина, заполнивший весь дверной проем. Его лица не было видно в полумраке, но по первым произнесенным словам – он спросил, что нужно, – Дьюит догадался, что это и есть Финниган, якобы отсутствующий.

– Входите, только давайте покороче, я спешу.

Финниган вернулся в комнату, Дьюит вошел за ним. В комнате было много спальных мест, а посередине стоял стол, за которым три бородача играли в карты. Финниган сел четвертым, не приглашая Дьюита сесть, и сразу накинулся на него:

– Ну что вам тут надо? Что-то вынюхиваете? Ничего вы тут не разведаете. Тут живут только порядочные люди с чистыми руками, которые честно зарабатывают себе на жизнь.

– О'Брайен намерен отправить вас на виселицу, если не найдет настоящего убийцу Энн Скрогг и ее сестры. Можете быть уверены, что именно так он и поступит. – Дьюит подтянул ногой табурет и сел.

– Что надо этому жирному суслику? – В глазах Финнигана светилась холодная ярость. – Меня на виселицу из-за Энн и Лайны? Хороши шуточки! – Он грозно расхохотался и так грохнул кулаком по столу, что зазвенела посуда. – Это, пожалуй, лучшая шутка из всех, придуманных когда-либо в Килдаре.

– Когда вас будет раскачивать на виселице легкий океанский бриз, вы забудете о шутках.

– Вы думаете? – Финниган встал и угрожающе выставил подбородок. Он был почти на голову выше Дьюита и поэтому слегка наклонился.

– Уверен, – подтвердил Дьюит, – Но я сомневаюсь, – невозмутимо продолжал он, – что найдется канат, который вас выдержит. Не пришлось бы взять проволочный трос.

– Дай ему в морду, – спокойно посоветовал один из мужчин, сидевших за столом.

– А что, стоит. – И Финниган уперся языком в щеку.

– Попробуйте, я вам советую, – кивнул Дьюит.

– Придется последовать твоему совету.

Финниган замахнулся, однако прежде чем он опустил свой кулак с силой парового молота, Дьюит вынул левую руку из кармана и молниеносно нанес ему удар в подбородок. Тот вытаращил глаза, но не успел как следует удивиться, как новый удар по уху свалил его на пол, который задрожал от удара. Подняться Финниган уже и не пытался.

– Это что ж такое? – Он помотал головой, ощупал подбородок и голосом, полным почтительного изумления, обратился к трем другим: – Вы видели? У него динамит в кулаках.

То, что у Дьюита в кулаке не динамит, а всего-навсего свинчатка, он не догадывался, и Дьюит был в свою очередь немало изумлен, увидев на лице Финнигана, когда тот встал на ноги, добродушную улыбку, как будто оба удара доставили ему огромное удовольствие.

– За это стоит выпить. – Гигант взял бутылку со стола. Вспомнив, что недавно сказал ему Дьюит, он, все еще ухмыляясь, проговорил: – Так, значит, этот каналья О'Брайен хочет свалить на мена оба трупа? Охотно верю. Но не выйдет. У меня не одно, а целых три алиби. Вот они здесь сидят. Первое алиби зовется О'Кэлли, второе – Макхора, а третье отзывается на забавную кличку Сидней. Вы согласны, ребята?

Все трое за столом кивнули.

– Я бы не стал так легко относиться к угрозам О'Брайена, – посоветовал Дьюит. – Не знаю, в каких вы с ним отношениях, но все три алиби рухнут, если он строго на них взглянет, даю вам слово.

Финниган переждал, когда затихнут шумные протесты его друзей, и громко крикнул в сторону кухни, чтобы Пат, Кон, Джим и Джек сейчас же явились. Его приказ был немедленно выполнен, и в комнате возникли четверо мальчишек от семи до двенадцати лет.

– Скажите вон ему, что я делал вчера целый день, – приказал он четверке.

– Вчера? Ты перекрывал крышу амбара.

– А позавчера?

– Спал весь день, – пропищал младший. – Ты ужасно храпел, но когда я попытался тебя растолкать, ты зарычал, как медведь.

– Вот видите, устами ребенка глаголет истина, – сказал Финниган, потрепав светлый чуб мальчугана. Затем повернул его на пол-оборота и дал ему осторожно пинок под зад, что было намеком и для остальных.

– Ладно, вы не виновны. Но кто же тогда? – Дьюит взял со стола грязную колоду карт. Ловким движением он выбил одну, и она легла на стол перед Финниганом. Это была дама пик.

– Ну да, это сделала старая ведьма сама и никто другой! – воскликнул Финниган. – А как вы об этом догадались?

Дьюит закусил нижнюю губу.

– А как она добралась до Килдара из приюта? Она же не может двигаться без костылей.

– Старая ведьма все может, – убежденно повторил Финниган. – Возьмет метлу, пробормочет: «Абракадабра!» – и вот она уже летит сквозь дымоход и дальше, куда ей угодно.

– Возможно. – Дьюит не отрицал его версию, однако у него были некоторые возражения. – Но от приюта до Килдара тридцать миль. Не слишком ли далеко на метле?

– Что касается настоящей ведьмы, то она запросто может слетать за одну ночь на луну и обратно, – проворчал О'Кэлли, старший из трех друзей.

– Настоящая ведьма способна не только до луны долететь на метле, – пошутил и Макхора. – Она сделает человечка из куска теста и объявит, что это ты. Проткнет тебя иголкой, и ты умрешь. Знавал я одну, она уничтожила так весь скот в нашей деревне.

Финниган наморщил лоб и глубокомысленно произнес:

– Довольно трепаться, ребята. Одно ясно: Джером был, конечно, ловкач и с бабами управлялся, как петух с курицами, но хозяйничала от и до только старуха. Она так надрывалась, что вся иссохла и скрючилась и стала злой, как гадюка. Мой друг Джером рассчитался с ней, оставив перед смертью такое письмецо, по которому все деньги остаются дочерям. А любимая супруга будет сосать свой костлявый палец.

– А где это завещание?

– Там же, где и деньги, что задолжал мне этот мерзавец! Под стропилами, наверное. Можете себе представить, каково старой вдове. Хоть она и парализована, а не остановится и перед бегом с препятствиями, лишь бы дочек обойти.

– Да, возможно, что и так, – согласился Дьюит, – но мне непонятно, как вдова может добраться до Килдара, не прибегая к колдовству.

– Этого я и не знаю, – сказал Финниган после некоторого раздумья. – Но могу поклясться, что ни у кого не было более серьезных причин спровадить Энн и Лайну на тот свет, чем у нее.

– Вот когда вы навестили ее в четверг, – сказал вдруг Дьюит самым невинным тоном, – вы ничем не выдали своих истинных чувств, а наоборот, вы с ней так мило беседовали, как хороший сын со своей почтенной матушкой.

– Однако этот чертяка знает все, – изумленно произнес Финниган, обращаясь к клеенке на столе.

– Эй, с ним надо поосторожнее, – предупредил тот, кого называли Сиднеем. – Ему известно куда больше, чем было бы полезно для твоего здоровья.

Дьюит согласно кивнул.

– Вполне вероятно. И прежде всего потому, что деньги, которые задолжал вам ваш друг, то есть, простите, мерзавец Джером, получены были не за легальную перепродажу спирта. Вы потихоньку переправляли в Ирландию наркотики, что стоит не меньше десяти лет тюрьмы.

О'Кэлли был так поражен, что остался сидеть с разинутым ртом. Опомнившись, он произнес довольно убежденно:

– Финн, он и правда слишком много знает. Хотим мы или нет, но придется его прикончить.

– А в субботу вы, как нежный влюбленный, послали Гилен цветочки. – Дьюит подчеркнуто не замечал никого, кроме Финнигана. – Разве она собиралась быть в Килдаре в воскресенье?

– Лучше ограничимся десятью годами тюрьмы, – уклонился от ответа Финниган. – Вы приехали, чтобы предупредить меня об этом?

– Ничего подобного. Я просто хотел кое-что у вас уточнить.

– Убирайтесь к черту! Мне с вами нечего уточнять. А коли уж вы заговорили о цветочках, то я вам нарисую фиалку под глазом, – прорычал Финниган, снова впадая в ярость.

В нем странным образом уживались несовместимые, казалось бы, противоречия. Совершая свои махинации с контрабандой, которые явно давали ему совсем небольшой доход, Финниган был отчаянно смел, даже безрассудно отважен. Если же добавить к этому его атлетическую фигуру, то вполне понятно, что Гилен могла на какое-то время увлечься его непосредственностью. По все это ничего не говорило о тайных свойствах его души, куда не сумели до сих пор проникнуть ни Дьюит, ни Стелла, которой он был поручен.

Отчаянный визг, раздавшийся из кухни, и появление сестры Финнигана в дверях заставили его вскочить со стула. Она что-то прошептала брату, отчего настроение у него окончательно испортилось, и он с яростью отбросил деревянные сабо, валявшиеся у порога кухни. Вернулся он с четырехлетней девочкой на руках, которая горько плакала. Она прищемила палец в дверях, и он старался отвлечь ее, складывая утку из газеты. Лицо его оставалось мрачным.

– Вот что, уважаемый Всезнайка, – обратился он к Дьюиту, но так громко, чтобы его слышали в кухне, – вот таких малявок у нас здесь одиннадцать штук. Их надо одеть, накормить и напоить. А какая у нас тут жизнь? Крыша падает на голову, вместо одежды – лохмотья, а на завтрак, обед и ужин – пустая картошка. Мясо мы едим только по праздникам, и то если удастся незаметно подстрелить зайца или косулю. Вы, конечно, рассуждаете, как многие другие, что народ ленив, любит побираться и пьянствовать, живет в грязи и имеет то, что заслужил…