Текст книги "Секретная миссия Рудольфа Гесса"

Автор книги: Питер Пэдфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

Глава 18. Герцог Гамильтон

10 марта, через 5 дней после встречи Хора и Хоенлове в Мадриде, в Берлине в доме доктора Иоганна Попица, члена оппозиции, состоялась встреча фон Хасселля и Альбрехта Хаусхофера. Похоже, что это была их первая встреча, так как в дневниковой записи фон Хасселля Альбрехт именуется «друг X.». Как следует далее, все еще находясь на службе Гесса, он передает «настоятельное желание верхов заключить мир».

Как записал фон Хасселль, Альбрехт Хаусхофер теперь пришел к их точке зрения. Они обсуждали, каким образом можно использовать связи фон Хасселля в Швейцарии для подтверждения мнения о том, что переговоры с Британией реальны, если в Германии произойдет смена режима.

На другой день фон Хасселль переговорил с другими членами оппозиции – Альбрехт не присутствовал. Они обсуждали вопрос о целесообразности повторного обращения к главнокомандующему армией с предложением поддержать армейский путч против режима. История германской оппозиции пестрит подобными пустыми разговорами, в тот раз собравшиеся пришли к мысли, что в атмосфере триумфа это не принесет результата.

Тем временем Гиммлер и Гейдрих занимались разработкой роли СС в завоевании и покорении России. В начале месяца Гиммлер посетил свои концентрационные лагеря в Аушвице в Польском генерал-губернаторстве, где поручил коменданту Хассу приступить к строительству нового огромного комплекса для размещения еще 100000 узников. В его свите были представители высшего руководства "IG Farben", прибывшие на место, чтобы познакомиться с гигантским комплексом, где в будущем будут производиться синтетическая нефть и каучук. Гиммлер поручил Хассу выделить на строительные работы 10000 заключенных. На готовом комплексе предполагалось использовать труд лагерных узников. За рабский труд "IG Faiben" соглашалась платить СС 4 марки в день за человека. Теперь внимание Гиммлера занимали его зондеркоманды, которым надлежало двигаться вслед за армией и уничтожать коммунизм и его «носителей»: партийных работников и евреев. В это время рейхсфюрер СС страдал непереносимыми приступами головной боли и желудочными спазмами. Его массажист, Керштен, говорил, что он слишком перегружает свою нервную систему.

13 марта Высшее командование вооруженных сил (ОКВ) выпустило специальные инструкции, служащие приложением к директиве 21, плану «Барбаросса», в которых говорилось, что "фюрер наделяет рейхсфюрера СС специальными полномочиями, проистекающими из "окончательного разрешения" борьбы между двумя противоположными политическими системами".

Знакомство с ними Генерального штаба состоялось 17 марта: "По ту сторону фронта должны создавать республики, свободные от сталинизма. Коммунистическую интеллигенцию следует уничтожать". Как явствовало из приказов Гейдриха командирам зондеркоманд, под словом «уничтожение», как и в Польше, понималось физическое истребление. Евреи подлежали уничтожению, независимо от членства в партии, поскольку иудаизм считался источником большевизма, следовательно, в "соответствии с приказами Гитлера" должен был быть уничтожен". Собрав в Вевельсбургском замке свое высшее командование и провозгласив его отныне местом сборищ рыцарского ордена СС, Гитлер познакомил генералов с тайными планами относительно востока. 30 числа того же месяца высшему командному составу вооруженных сил он прочел двухчасовую лекцию о грандиозных стратегических планах и задачах, стоящих перед войсками в России. В конце своего монолога он объяснил необходимость ведения идеологической войны. Коммунизм представлял колоссальную угрозу для будущего и приравнивался к преступлению против общества; сражаясь на востоке, им надлежало забыть о военном благородстве; война до полного уничтожения. "Угрызения совести командиры должны положить на жертвенный алтарь".

Ни один из присутствующих генералов или адмиралов не возмутился, не задал ни одного вопроса. Когда Гитлер закончил говорить, все вместе они отправились на обед. В этом сборе Гесс не участвовал, и, насколько известно, к так называемому "комиссарскому порядку", как была сформулирована военным штабом концепция идеологической войны, заключавшаяся в быстром уничтожении всех партийных функционеров, подведомственные ему отделы отношения не имели. Но ему необходимо было быть информированным, и шефы его правовых и политических отделов также должны были знать, какие порядки будут устанавливаться за линией Восточного фронта. В крайнем случае, ему, как в Польше, снова придется разрешать спорные вопросы, возникающие в отношениях между армией, СС, партией и гражданскими властями, и защищать чистоту идеологии от тех, кого возмущают акты варварства.

На допросе после войны Карл Хаусхофер высказал предположение, что Гесс полетел в Великобританию в силу "собственного благородства и от чувства отчаяния, которое испытывал из-за убийств, творившихся в Германии. Он твердо верил, что, если пожертвует собой, отправившись в Англию, то сумеет что-то сделать, чтобы остановить это". Вероятно, именно так рисовал ему Гесс ситуацию в Рейхе. Поскольку цель полета состояла в заключении мира на западе, чтобы все силы бросить против России, трудно поверить, что он испытывал угрызения совести по поводу убийств в Германии, в то время когда его миссия в случае успеха должна была открыть путь массовым убийствам на востоке. Это естественным образом вытекало из идей базового мировоззрения нацизма и его собственной "почти патологической неприязни к азиатско-большевистской идеологии"; как и Гитлер, большевизм он представлял в виде криминальной системы, процветающей на крови и мучениях миллионов.

В отличие от Гиммлера, страдавшего от напряжения сил, приложения которых требовала от него подготовка к предстоящей кампании, Гесс как будто пребывал в отличном состоянии духа. В ту весну он и Гитлер нашли время, чтобы навестить свою старинную патронессу, фрау Эльзу Брукманн, во время встречи разговор коснулся темы полета. Расставаясь, в книге гостей Гитлер оставил запись: "В год окончательной победы"; Гесс написал: "Эпоха приключений еще не завершилась".

Мысль о предстоящем великом предприятии не оставляла его. В апреле за чаем со Шверином фон Кросикхом он сказал ему, что два арийских народа станут рвать друг друга на части, а большевики будут смотреть и покатываться от хохота. Нужно найти возможность и положить конец безумию. К несчастью, интереса к мирным предложениям Гитлера британцы не проявляли, с другой стороны, если бы кто-то мог лично переговорить с кем-то из влиятельных англичан, раскрыть ему глаза на опасность, угрожающую западной культуре, убедить в том, что Германии (и Гитлеру, в первую очередь) от Англии ничего не надо, достижение соглашения возможно. Он и слушать не хотел возражения Кросикха о том, что после нарушения им обещаний британское руководство вряд ли пойдет на переговоры с Гитлером; цель состояла в том, чтобы довести до сознания британцев гитлеровскую концепцию и опасность, исходящую от большевизма.

Вспоминая об этом после войны, фон Кросикх полагал, что решение Гесса было продиктовано его стремлением доказать себе, что он солдат. "Он нормально чувствовал себя только в мире военных… Он очень тяжело переживал, когда Гитлер отказал ему в разрешении принять участие в войне в качестве пилота Люфтваффе и наложил запрет на его полеты". Однако в той воскресной беседе за чаем Гесс ни словом не обмолвился о том, что сам намеревается залатать брешь между двумя арийскими народами.

Девять лет спустя, из тюремного заточения, Гесс признавался Ильзе, что в ту весну, вероятно, уже не был совершенно нормальным. Сфера его жизненных интересов ограничивалась приборами, топливными баками, радарами, высотой Шотландских гор. Ночами, прикрепив к стене своей отдельной спальни в Харлахинге карту южной Шотландии и прилежащих районов с обведенными красным карандашом горными вершинами, он учил на память маршрут, который должен был привести его к цели. У себя в кабинете он установил большой новый радиоприемник, который настроил на датскую радиостанцию в Калундборге, по ее радиосигналу во время полета он будет настраивать свой радиокомпас; радиостанция находилась на той же широте, что и точка его будущего приземления на северо-восточном побережье Англии.

Желания заниматься своими непосредственными служебными обязанностями у него было меньше, чем обычно. Ильзе поражало то количество времени, которое он проводил дома, уделяя внимание их трехлетнему сыну. Малыша в семье называли "Буц"[9]9
  Карапуз (нем.).


[Закрыть]. Он брал его в длинные пешие прогулки вдоль реки Изар, протекавшей у границы их сада, играл с ним в стенах своего кабинета. Позже Ильзе поняла, что он, вероятно, осознавал, что другой такой возможности у него может не быть.

Апрельская война на Средиземноморье приняла для Черчилля зловещий оборот. Послав на помощь грекам, сражавшихся с вторгнувшимися итальянцами, экспедиционный корпус, он ослабил свои позиции в Северной Африке. Теперь, когда в поддержку итальянцам в Северную Африку Гитлер отправил войска под командованием Роммеля, ситуация изменилась в неблагоприятную для Англии сторону. Британцы дрогнули и отступили. Одновременно началось развертывание операции, первоначально задуманной как маскировка плана «Барбаросса»: из Болгарии в Грецию, создав значительный перевес сил, вторглись германские дивизии. К 11 апреля Роммель захватил почти все северное побережье Африки, кроме крепости Тобрук. Тем временем в Греции Британия терпела разгром, сопоставимый с норвежским поражением; в течение недели стало ясно, что Греция потеряна, и британские войска, прибытие которых еще полностью не завершилось, подлежат теперь эвакуации.

В это время Гесс приглашает Альбрехта Хаусхофера на новый раунд встречс 12 по 15 апреля. Как и о предыдущих встречах в марте, об этом периоде не осталось каких-либо письменных или устных свидетельств относительно обсуждаемой ими темы. Можно предположить, что одной из тем могла стать встреча со связным фон Хасселля, Карлом Буркхардтом, с которым в конце месяца Альбрехт виделся в Женеве. Подготовку провела жена фон Хасселля, Ильзе, сказавшая Буркхардту, что Альбрехт приезжает с двойной целью "как будто от Гесса, а фактически как представитель движения сопротивления". Однако без точных указаний Гесса осуществить эту поездку Альбрехт не смог бы. После полета Гесса он написал Гитлеру пространное объяснение. Он констатировал в нем, что в апреле получил от Буркхардта сообщение, содержавшее привет от круга его (Альбрехта) старых английских друзей и приглашение встретиться в Женеве в любое удобное для него время. Когда после войны Буркхардту показали этот документ, он сказал, что кто-то, вероятно, упомянул имя Альбрехта Хаусхофера, и он попросил передать ему наилучшие пожелания, но послать ему привет от круга старых английских друзей он не мог, поскольку никого из них не знал. Из дневниковой записи фон Хасселля о беседе с Альбрехтом, состоявшейся 10 марта, следует, что послание от Буркхардта с приветом от английских друзей и приглашением встретиться в Женеве было написано им самим, Ильзе или Альбрехтом с тем, чтобы убедить Гесса санкционировать поездку в Швейцарию. Но не исключена возможность и того, что на самом деле Буркхардта использовали круги в Англии, заинтересованные в заключении компромиссного мира, или же он выступал вольным или невольным посредником руководства «W» и "Комитета двойного креста", однако был вынужден отрицать это в силу того, что правила Красного Креста запрещают своим сотрудникам заниматься политикой. В заявлении Гитлеру Альбрехт указывал, что Буркхардт проявлял сильное беспокойство из-за того, что его имя в связи с мирными переговорами может быть предано огласке.

На основании отрицания Буркхардта, дневниковых записей фон Хасселля и протоколов послевоенных допросов Карла Хаусхофера можно заключить, что Буркхардт не говорил всей правды. После встречи фон Хасселль записал, что Альбрехт и Буркхардт условились о втором свидании, которое должно было состояться в ближайшие несколько недель, после того как Буркхардт снова свяжется с англичанами. То же говорил и Карл Хаусхофер, утверждая, что на второй встрече Альбрехта должны были отправить в Мадрид на переговоры с Сэмюэлем Хором.

Таким образом, можно задаться вопросом, не было ли обсуждение вероятных путей подхода к Хору одной из тем бесед Гесса и Альбрехта Хаусхофера в период с 12 по 15 апреля. Находясь с 6 по 13 число (день Пасхи) в Севилье и Гибралтаре, вопреки предписанию министерства иностранных дел, Хор в тот период отличался непредсказуемым поведением. На следующей неделе германские пропагандисты начали распространение слуха о том, что к 1 мая Роммель возьмет Александрию. 16 числа испанский посол в Лондоне "в состоянии полного смятения" навестил Рэба Батлера. Если это случится, сказал он, немцы вторгнутся в Испанию и возьмут Гибралтар. Батлер успокоил его, заверив, что крепость Тобрук, все еще находившаяся в руках британцев, укреплена была хорошо.

К концу недели пришел ряд сообщений о том, что Франко вот-вот склонят присоединиться к пакту Оси. После выходных 19–20 апреля в разведывательных данных различных источников появились сведения о том, что Гесс вылетел в Мадрид, чтобы лично передать Франко ультиматум Гитлера. Это был первый случай, когда имя Гесса появилось в папках британского министерства иностранных дел по Испании и деятельности миротворцев. Учитывая тот факт, что следующая папка по теме входит в серию по британской делегации, осуществлявшей во время войны связь с Испанией, можно заключить, что сообщения о присоединении Франко к странам Оси или германском вторжении в Испанию воспринимались очень серьезно, и Хору были высланы соответствующие инструкции по делегации, главными членами которой были его три военных атташе. В тот понедельник, 21 апреля, Гарольд Николсон занес в дневник новость из Испании: "Гитлер, очевидно, настроен выгнать нас из Средиземноморья", а в конце недели на телеграмме от Хора Фрэнк Роберте сделал следующую пометку: "Испуг последних выходных оказался, по меньшей мере, преждевременным". О степени испуга можно судить по тому факту, что в понедельник, 21-го, комитет обороны Черчилля предпринял отчаянный шаг, послав в Тобрук конвой, груженый танками и самолетами, через бушующие проливы Средиземного моря, вместо того, чтобы отправить по более спокойному, но длинному маршруту.

Дэвид Экклс писал из Вашингтона своей жене: "Война достигла кризисного момента. Мы не сможем выиграть, если США не помогут. А они не помогут, если у нас будут еще неудачи. Они довольно расчетливы и не поставят на лошадь, которая не имеет шансов выиграть…"

Во вторник, 22 апреля, Хор отправил в министерство иностранных дел телеграмму, в которой говорилось, что от личного друга Суньера он узнал, что Франко согласился подписать пакт со странами Оси, но только после того, как немцы возьмут Суэц. Пакт откроет германским войскам проход через Испанию к Гибралтару. Но до тех пор, пока Суэц не взят, Франко будет придерживаться прежней политики. Галифакс телеграфировал из Вашингтона, что от французского источника слышал, что германские войска собираются войти в Испанию, независимо от ее желания, через неоккупированную часть Франции.

Тем временем Хора попросили прокомментировать сообщения о полете Гесса в Испанию с ультиматумом от Гитлера. Германское радио уже передало опровержение о пребывании заместителя фюрера в Испании. И 25 апреля, в пятницу, Хор дал в министерство иностранных дел телеграмму аналогичного содержания: вся имевшаяся в его распоряжении информация позволила ему усомниться в слухах.

В субботу, 26 апреля, у Гесса были Альбрехт и Карл Хаусхоферы; вероятнее всего, они обсуждали с Гессом предстоящую поездку Альбрехта в Женеву на встречу с Буркхардтом, которая, согласно свидетельству Ильзе фон Хасселль, состоялась два дня спустя, в понедельник 28-го.

Не нужно обладать изощренной фантазией, чтобы представить, что тем временем в Британии произошло оживление всех разрозненных движений за мир. Еще 7 апреля с письмом к Лидделлу Харту обратился член парламента лейбористской партии Дик Стоукс. Он просил историка выступить перед собранием парламентариев с докладом о военной обстановке с тем, чтобы создать "альтернативу проводимой правительством политике "горького конца". За день до этого, после продолжительного морского путешествия в Британию, премьер-министр Австралии Роберт Мензис посетил Бивербрука в его загородном доме в Суррее; другой гость, Брюс Локхарт, отметил, что оба они весьма нелицеприятно отзывались о греческом провале Черчилля.

На Мензиса, присутствовавшего на заседаниях военного кабинета, руководство Черчилля и его прихлебательское окружение произвели впечатление не менее тягостное, чем правительство Ллойда Джорджа. 14 апреля он телеграммой сообщил домой о своем желании продлить пребывание в Лондоне. Австралийские солдаты сражались в Северной Африке и Греции, и его беспокоила обстановка в обоих районах, принимавшая угрожающий характер. Немало волнений вызывало полное господство в военном кабинете воли Черчилля и бескомпромиссность его политики по отношению к Германии. Неизвестно, проникся ли он чувством, что способен стать преемником Черчилля, как аргументировал недавно австралийский историк Дэвид Дей (хотя трудно себе представить, чтобы такое могло случиться в британской парламентской системе), но можно однозначно сказать, что он видел себя важной фигурой умеренного толка и был любимцем тех разделов британской прессы, которые завуалированно высказывались в пользу Имперского военного кабинета, включающего представителей из доминионов, Имперского, в отличие от тогдашнего чисто Британского. Кроме того, Мензис не мог не понимать, что если военные бедствия, которые он предвидел, будут достаточно серьезными, они пошатнут правительство Черчилля. Приближение катастрофы предвидел и Ллойд Джордж. 16 апреля он сказал Сесилу Кингу, редактору "Дейли Миррор", что, по его мнению, в грядущем потрясении Черчилль останется премьером, но будет вынужден смириться с руководящей ролью в кабинете четырех-пяти министров без портфелей. В своем дневнике Кинг отметил: "Он явно рассчитывает оказаться в этом кабинете"; Ллойд Джордж полагал, что вторым таким членом будет Бивербрук.

17 апреля в дневнике Оливера Харви, которому в скором времени было суждено стать первым личным секретарем Энтони Идена, появилась запись следующего содержания: "В кругах Сити я слышу много критики в адрес Уинстона, на самом деле под этими нападками скрывается настроение пораженчества, царящее среди богачей и, конечно, слабаков". На другой день он снова повторяет, что критика правительства Черчилля является "бесчестной маской пораженчества – и в конце этой дороги лежит Л.Д. [Ллойд Джордж], который, поощряемый этой задницей, Лидделлом Хартом, и с подачи баронов прессы и магнатов Сити, с готовностью стал бы для нас Петеном". Гарольд Николсон тоже проявлял признаки разочарования; он видел, что люди хотели бы знать, каким путем может быть достигнута победа. Их утомила болтовня о правом деле и конечном триумфе. Им нужны были факты, включая конкретные меры, с помощью которых можно разбить немцев. Но он не представлял, где взять такие факты: "Как и в прошедшем июле, я просыпался на рассвете от чувства ужаса".

Черчилль мог предоставить факты, но не делал этого; они хранились в секрете. От Канариса, из «ультра» – шифровок о перемещении германских войск, которые каждое утро до начала рабочего дня приносил ему Стюарт Мензис, Черчилль знал, что в начале лета Гитлер нападет на Россию. 16 апреля советскому послу в Лондоне, которого Галифакс обходил стороной, Иден предложил англо-советский пакт. Сталин проявил осторожность, усмотрев в этом попытку западных капиталистов вовлечь его в войну с Германией. Кроме того, в план «Барбаросса» Гитлер вплел еще две искусных лжи: передвижение германских войск в восточном направлении, с одной стороны, являлось частью "величайшего обманного маневра в истории военного искусства", призванного заставить англичан думать, что он отменил вторжение в Британию, с другой стороны, служило подкреплением требований, которые Гитлер намеревался выдвинуть перед Сталиным. Чтобы избежать войны, Сталин был готов принять практически любые условия. Но не это было главным. Главным было то, что ему внушили идею, что Гитлер обязательно выставит какие-то требования. Сталин был готов выполнить их, чтобы получить дополнительное время на завершение перевооружения Красной Армии.

Другие секреты Черчилля касались Соединенных Штатов. Так как Рузвельт не мог заставить страну воевать против ее воли, он подтолкнул ее к необъявленному союзу. Секретные переговоры англо-американской администрации, проведенные по инициативе США, закончились соглашением «АВС-1»: в случае, если обе страны будут вовлечены в военные действия в Европе и на Дальнем Востоке, основное усилие они будут прикладывать в Европе. Это имело особое значение, поскольку британское руководство было убеждено в том, что защита британских и имперских интересов на Дальнем Востоке выходит за сферу их возможностей и что это целиком и полностью можно доверить американцам; британцы были готовы и на войну с Японией при условии, что Соединенные Штаты не останутся в стороне. В начале апреля англо-американская конференция по секретной разведке увенчалась соглашением о "полном и оперативном обмене информацией" между разведывательными и дешифровальными службами двух стран; британцы начали передавать американцам «ультра» шифровки германских закодированных сообщений, получая взамен «магические» криптограммы японских шифров. Длинные послания в Токио японского посла в Берлине раскрывали планы Гитлера напасть на Россию и заставить Японию атаковать Сингапур и британские и голландские владения на Дальнем Востоке. Тем временем на Атлантике, забыв о нейтралитете, Рузвельт вел жизненно важную борьбу с немецкими подлодками. Так называемую "зону безопасности США", патрулируемую эскортными группами ВМФ США, он отодвинул от восточных берегов Америки почти на 2000 миль, чуть ли не на середину океана. Было ясно, что он искал официального предлога, чтобы объявить Германии войну.

С точки зрения Черчилля, стратегия была яснее ясного; ему нужно было продержаться только до даты нападения Гитлера на Советский Союз, до даты выступления на Дальнем Востоке Японии или до гибели в Атлантическом океане хотя бы одного американца, что позволило бы Рузвельту бросить всю мощь Соединенных Штатов на разгром нацистской Германии. Но выдать свои планы Черчилль не мог. Ситуация усугублялась еще и тем, что, потерпев поражение в Греции, захвата Роммелем Суэца из-за отчаянного решения отправить танки и самолеты в Тобрук по Средиземному морю он не пережил бы. В течение нескольких последующих недель его положение (а также будущий ход истории) зависело от событий в Северной Африке. Кроме ограниченного числа людей, которые знали ситуацию досконально, положиться ему было не на кого. Он мог уповать лишь на выдержку, веру и решимость не сдаваться; его оппозиция, настроенная против войны вообще, в любую минуту была готова нанести удар в спину. В начале мая Хью Далтон, руководитель СОЕ, записал в своем дневнике, что вот-вот начнется борьба титанов между теми, кто хотел заключения мира, и теми, кто намеревался сражаться до победного конца.

Таково было положение дел в Великобритании на 28 апреля, когда в Женеве произошла встреча Альбрехта Хаусхофера с Карлом Буркхардтом. Теперь мы уже никогда точно не узнаем, о чем они говорили. Известны только разрозненные намеки. После встречи Ильзе фон Хасселль виделась с Альбрехтом в Аросе и имела с ним продолжительную беседу. Из нее вытекало, что Буркхардт, опираясь на дискуссии с английскими дипломатами и искусствоведом Борениусом, пришел к выводу, что Англия все еще была готова заключить мир на "разумной основе", но, как записал фон Хасселль в своем дневнике, "не с настоящим нашим руководителем и не на долго". Фон Хасселль заметил, что через несколько недель Альбрехт должен был снова увидеться с Буркхардтом, "желавшим за это время продолжить зондирование", после чего они намеревались оценить общую картину.

В период наивысшей для себя опасности (после того, как Гесс улетел) Альбрехт Хаусхофер написал Гитлеру отчет о встрече. Буркхардт, как следовало из отчета, рассказал ему, что в Женеве контакта с ним искал человек, "известный и уважаемый в Лондоне, близкий к руководящим кругам консервативной партии и Сити [Лондона]". Этот человек, которого Буркхардт не осмелился назвать по имени, сказал ему о желании "важных английских кругов" прозондировать возможности заключения мира. В поисках подходящих каналов всплыло его [Альбрехта] имя.

Со своей стороны, Альбрехт сказал Буркхардту, что если его доверенный человек готов совершить еще одну поездку в Швейцарию и через проверенные каналы раскрыть свою личность с тем, чтобы в Берлине могли проверить серьезность его намерений и миссии, то он готов снова отправиться в Женеву. Далее в отчете говорилось:

"Господин профессор Буркхардт сказал, что может сыграть в этом роль посредника, то есть проверенным путем передать в Англию, что имеется перспектива встречи в Женеве лондонского агента, после того как будет названо его имя, с немецким, тоже хорошо известным в Англии человеком, имеющим по своему положению возможность довести такую информацию до сведения ответственных германских властей".

Далее Альбрехт описывает точку зрения на урегулирование вопроса "более умеренных группировок в Англии", выделенных им во время беседы с Буркхардтом: английский интерес на востоке и юго-востоке Европы был исключительно номинальным, но ни одно дееспособное английское правительство не бросит Западной Европы. Однако Альбрехт подчеркивает: ничего нельзя будет сделать в этом направлении, если не установить между Берлином и Лондоном "духа доверия", но ввиду того, что конфликт с «гитлеризмом» британский народ в своей массе считает религиозной войной, задача эта представляется "столь же трудной, как и во время крестовых походов или Тридцатилетней войны".

"Если в Англии кто и созрел для мира, так это местная часть плутократии, которая начнет соображать после того, как ее полностью искоренят вместе с исконной английской традиционностью, в то время как чужеродный, в первую очередь еврейский, элемент большей частью переметнулся в Америку и заморские доминионы. Но наибольшую тревогу Буркхардта вызывало вот что: если война продолжится еще какое-то время, для здравомыслящих людей Англии исчезнет последняя возможность склонить Черчилля на заключение мира, потому что право принимать решения перейдет всецело к американцам".

Здесь Альбрехт явно наделил Буркхардта мыслями, сходными с мнением Гитлера, то есть что Черчилль действует заодно с Рузвельтом и играет на руку американской финансовой и промышленной олигархии. Концепция, в каком бы упрощенном виде не представала, была не безосновательна.

Отчет Альбрехт написал 12 мая, свою запись в дневнике фон Хасселль оставил 18-го. Ни один из них не упомянул о предстоящей встрече с Хором в Мадриде, которой столь пристальное внимание уделял Карл Хаусхофер во время допросов после войны.

"Можно мне добавить нечто, что вам, как мне кажется, неизвестно. В то время Гесс занимался прощупыванием возможности заключения мира, и мой убитый сын [Альбрехт] был тем человеком, который занимался этим вопросом. Он побывал в Швейцарии, где беседовал с Буркхардтом, и Буркхардт попросил его снова приехать в Швейцарию, чтобы оттуда полететь в. Мадрид для переговоров с лордом Темплвудом [Хором]. Когда сын вернулся из Швейцарии, у него снова состоялся разговор с Гессом, после чего тот улетел в Англию. Я не знаю, о чем они говорили во время той беседы".

В интервью с Эрикой Манн в Мюнхене Карл Хаусхофер сообщает больше подробностей. Где-то во второй половине мая Буркхардт согласился выступить в качестве связного между Гессом и британцами. Гесс должен был встретиться с Хором на заброшенном теннисном корте близ Мадрида. Об этом ему сообщил Альбрехт. Гесса результат встречи как будто порадовал, но, "испытывая полную неудовлетворенность из-за того, что происходило в Германии, и некую смесь депрессии, романтики и нетерпения", он решил лететь в Британию, вместо того чтобы ждать встречи в Мадриде.

Если так было на самом деле, удивительно, почему Альбрехт не упомянул об этом в своем отчете Гитлеру. Он полагал, что за полетом Гесса стоял Гитлер; хорошо зная Гесса, он считал, что пойти на такой шаг по собственной инициативе, не получив одобрения фюрера, он не смог бы. В связи с этим можно предположить, что если бы в Испании была организована встреча, Гитлер непременно знал бы о ней, и Альбрехт обязательно упомянул бы о ней в своем сообщении. Из дневника фон Хасселля также ясно, что о договоренности с Хором Альбрехт ни словом не обмолвился с Ильзе фон Хасселль. Из отчета следовало, что Буркхардт собирался провести в Англии дальнейшее зондирование с тем, чтобы полнее оценить ситуацию.

Отсюда можно сделать вывод, что из трех отчетов наибольшее доверие вызывает рассказ фон Хасселля. Что касается Карла Хаусхофера, то из его манеры изложения видно, что в момент, когда его любимый ученик должен был предстать перед судом как военный преступник, его целью было обособить его от Гитлера и фашистского режима и показать, что полет в Англию он совершил по собственной инициативе, так как отчаянно желал положить конец войне.

С другой стороны, не вызывает сомнений и то, что в то время для германских миротворцев Хор был мишенью номер один. В этом направлении, как выяснится, по просьбе Альбрехта Хаусхофера все еще действовал сотрудник германского посольства Штамер; вступить в контакт с Хором стремился также агент Риббентропа, Гардеманн, пытавшийся выйти на британца через бывшего испанского министра иностранных дел Хуана Бейгбедера, известного своими пробританскими взглядами. Тем временем усиливались слухи о присоединении Франко к странам Оси и о скоплении германских войск на испанской границе. Хор окончательно утратил душевное равновесие. 1 мая он написал письмо Идену, еще более пространное и сумбурное, чем его предыдущие послания. В нем он подытожил политическую обстановку:

"Последние недели Испанию лихорадит. Катастрофа с британскими войсками на восточном Средиземноморье, вероятно, убедит Испанию в неизбежности германской победы. Если падет Суэц, в Испании почти не останется сомневающихся в близости конца Британской империи, и она поспешит отхватить свой кусок пирога в Гибралтаре и Северной Африке, пока все не досталось немцам и итальянцам. Если же, напротив, мы сумеем удержать свои позиции в Африке и битва за Атлантику не закончится в пользу Германии, неустойчивость ситуации, как мне кажется, сохранится…"