Текст книги "Веревочник"

Автор книги: Питер Дикинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Питер ДИКИНСОН
ВЕРЕВОЧНИК

ЧАСТЬ I
АСАРТА

Глава 1. Лес

Ночью пошел снег. Тилья знала об этом еще во сне и, проснувшись, помнила это чувство. Среди ночи мать коснулась ее плеча и прошептала:

– Наконец-то пошел снег. Я должна идти в лес и петь кедрам. Тебе придется самой покормить кур и приготовить завтрак.

Тилья дотянулась до полки над головой, достала нижнюю рубашку и сунула под одеяло, чтобы немного согреть. Она лежала и слушала, как ветер завывает в трубе. Анья что-то проворчала во сне и потянула на себя свой край одеяла. Тилья выскользнула из ночной сорочки и надела рубашку. Потом выбралась из кровати, подоткнула Анье одеяло, чтобы той было уютнее спать, и быстро оделась.

Их кровать напоминала большую коробку и стояла рядом с огромной старой печью. Родители спали в коробке побольше с другой стороны печи, но сейчас там уже никого не было: отец ушел в коровник кормить животных, а мать – в лес, к озеру, чтобы петь кедрам.

В доме царил полумрак. Слабый свет пробивался сквозь ставни, но Тилья не стала их открывать не только потому, что яростный ветер обрушивал на них свои удары и прорывался сквозь щели, но еще и потому, что любила утром делать работу по дому на ощупь, точно зная, куда протянуть руку, чтобы найти то, что нужно. Вудбурн был родным домом, а кухня – его сердцем, и Тилья знала ее как свои пять пальцев. Сделать что-нибудь в темноте для нее было не сложнее, чем найти собственный нос.

Сначала она открыла дверцу печи и аккуратно выгребла старую золу, оставив несколько тлеющих угольков. На них она положила немного соломы и хвороста, закрыла дверцу, открыла обе вьюшки, наклонилась над еще теплой печью и произнесла заклинание огня три раза. Мама никогда не говорила никаких заклинаний, но бабушка, Мина, научила им свою внучку, чтобы та знала, сколько ждать, пока хворост разгорится и можно будет подложить большие поленья. Обычно приходилось произносить заклинание четыре раза, но при таком сильном ветре, который давал хорошую тягу, хватило и трех.

Такой сильный ветер? И одновременно снегопад? Что-то здесь не так.

Когда пламя занялось, она сунула в печь четыре полена. Они были распилены и расколоты для печи и целое лето сушились на солнце. Огонь загудел в трубе. Только тогда она взяла лучину и зажгла лампу, поставила вскипятить воду, достала горшок с кашей из печи, где она томилась всю ночь, плеснула в нее немного воды и поставила на плиту, чтобы подать к завтраку горячей.

Потом она умылась, причесалась, завязала волосы в два хвостика, сунула ноги в башмаки и, не завязывая шнурков, открыла дверь во двор. Ветер швырнул ей в лицо пригоршню колючего снега. Брандо не было видно – он прятался от непогоды в своей конуре.

«Что-то не так», – снова подумала Тилья, пробираясь к уборной. Первый снег в Долине должен был выпасть еще месяц назад, в безветренную ночь, когда огромные мягкие пушинки тяжело опускаются на землю, к утру укрывая двор, поля и крыши толстым одеялом. А эти неистовые снежинки не были обычным снегом. И они не оставались лежать на земле. Тех, которые успевали упасть, ветер снова подхватывал и сметал в сугробы. Другой порыв ветра превращал их в снежную пыль и уносил прочь, словно дым.

Хуже того, в темноте хлипкой деревянной будки Тилья нащупала на сиденье маленький сугробик, который нанесло сквозь щель. Замерзшими пальцами она смела снег, присела и поскорее помчалась обратно в душистое тепло кухни. Сначала Тилья хотела послать Анью заткнуть щель, пока не пришел отец, но в конце концов сделала все сама.

Когда Тилья вернулась в дом, каша уже согрелась, чай с шалфеем заварен, бекон шипел на сковородке, а Анья встала, оделась и умылась.

– Странный снег у нас в этом году, – задумчиво сказала Тилья. – Надеюсь, с мамой ничего не случится.

– А куда она пошла? – спросила Анья с полным ртом каши.

– К озеру, петь кедрам. Вернется, как раз чтобы приготовить обед.

Но она не вернулась, и Тилья принялась за мамину работу. До полудня отец, встревоженный отсутствием жены, уже два раза ходил в лес. Он заходил так далеко, как только осмеливался, во второй раз – безрассудно далеко и вышел с головокружением и едва держась на ногах из-за необъяснимой лесной болезни, которой были подвержены только мужчины. Тилья помогла ему дойти до стула, сняла с него ботинки и дала в руки тарелку горячего супа. Он сгорбился у огня, дрожа и тяжело дыша.

Потом они услышали приветливое тявканье Брандо, значит, пришел кто-то свой. На чужаков он лаял громко и предостерегающе. Анья бросилась к двери и выглянула:

– Это Тиддикин! А где же мама? Когда она вернется?

Тилья выбежала во двор и увидела мамину лошадь, которая плелась через луг к дому, едва переставляя ноги. Одно стремя оборвалось, а другое болталось, ударяясь о заснеженные кочки. Папа, пошатываясь, подошел к двери и выглянул.

Тилья помогла ему выйти, побежала к конюшне и взяла пару кусков сахара. Тиддикин, который, как и большинство лошадей, прошел бы всю Великую Пустыню ради кусочка сахара, похромал за ней, пока волочащееся стремя не зацепилось за дверной косяк и не остановило его.

– Я присмотрю за ним, – крикнул папа, входя в конюшню. – Иди оседлай Калико и отправляйся за бабушкой. Расскажи ей, что случилось. Возьми с собой хлеба – тебе придется поесть в дороге, обедать некогда. Когда вы вернетесь, уже стемнеет.

– Будет быстрее, если сразу поехать к озеру. Я уверена, что найду дорогу. Мама брала меня с собой прошлым летом.

– Я тоже знаю, где озеро, – сказала Анья, которая никогда там не была. – Я тоже могу найти дорогу.

– Помолчи, Анья, – оборвал ее отец. – А ты, Тилья, делай, что тебе велено. Я не хочу, чтобы ты тоже пропала. Анья, возвращайся в дом, собери сестре поесть в дорогу, пока она седлает Калико.

– Пап, а ты больше не пойдешь в лес?

– Как я пойду, когда с трудом хожу по собственному двору? Хватит болтать, займись делом.

Старушка Калико была совсем не глупа: она почуяла отвратительную погоду и не хотела отправляться в путь, тем более под особым седлом, которое папа соорудил для бабушки Мины. Обычно это седло надевали на Тиддикина, и оно не совсем подходило Калико. Тилья подкупила ее куском сахара, подложила под седло подушечку, затянула ремни подпруги и была готова к отъезду прежде, чем отец, все еще спотыкаясь и опираясь о стены, снял сбрую с Тиддикина.

– Ты справишься? – спросила Тилья.

– А что мне остается? Собирайся. Надень шубу. Анья даст тебе хлеба и сыра.

– А если Мина откажется? – начала было Тилья. (Дети в Долине называли своих дедушек и бабушек по именам.)

– Расскажи ей, что случилось. Она придет. И возьми с собой хлыст – тебе придется погонять Калико.

Он оказался прав. До дома Мины было не более мили, но, если бы Тилья не погоняла ее, Калико плелась бы полдня. Тилья сидела в седле, закутанная в шубку, нагнув голову в плотно завязанном капюшоне, и каждые несколько ярдов подхлестывала лошадь, чтобы та продолжала, хотя бы и неохотно, переставлять ноги. Время от времени она откусывала немного от краюхи хлеба и куска сыра, которые дала ей Анья. Теперь, когда у нее было время подумать, она начала всерьез беспокоиться. Было очень холодно, а мама лежала где-то в лесу на голой земле. В такую погоду это верная смерть.

Завидев бабушкин дом, Тилья не выдержала, соскочила с лошади и, утопая в снегу, побежала рядом, погоняя Калико, как корову. У ворот она привязала ее к столбу и, тяжело дыша, кинулась к дому.

Мина сидела у печи. Она обернулась, услышав звук отодвигаемой задвижки.

– Что-то случилось? – резко спросила она. – Конечно случилось. Иначе зачем бы ты пришла к своей старой бабушке?

– Мама ушла петь кедрам и до сих пор не вернулась, – выпалила Тилья. – Пришел Тиддикин, с оборванным стременем. Папа хочет, чтобы мы с тобой пошли ее искать. Говорит, одна я потеряюсь.

– Значит, он не такой уж дурак.

– Он зашел в лес слишком далеко и только недавно выбрался. Выглядит ужасно и до сих пор весь дрожит.

– Значит, все-таки дурак. Ладно уж, иду. Где моя палка? Отдышись немного, пока я собираюсь. Потом поможешь мне надеть башмаки.

Она хромала по дому, ворча из-за боли в бедре – это и было причиной дурного настроения, временами находившего на нее. Сегодня нога явно болела, что неудивительно в такую погоду. Было бессмысленно пытаться помочь ей или поторопить ее – Мина это ненавидела. И к тому же она сделала все, что нужно, за несколько минут: поставила горшки с едой в печь, закрыла вьюшки и достала из сундука теплую одежду. Тилья засунула ее ноги в старые как мир башмаки и зашнуровала их. Когда Мина надела свой овечий полушубок, шапку и обмоталась шарфом по самые глаза, было трудно сказать, женщина это, мужчина или тролль. Они вышли из дома.

Тилья подвела Калико к скамеечке, с которой Мине было удобнее на нее забраться, и помогла ей взгромоздиться в седло, которое отец смастерил специально из-за ее больной ноги, – скорее стул без ножек, чем седло. Мина стонала от боли, а Калико, конечно, норовила улизнуть.

– Теперь я справлюсь, – прокряхтела бабушка. – Дай-ка мне мою палку – я не собираюсь терпеть выкрутасы этого глупого создания. Она с рождения упряма как осел.

Но Калико довольно ретиво отправилась в обратный путь. Она была домоседкой и всегда радовалась возвращению в свое теплое стойло. Тилья бежала рядом, и, когда они добрались до фермы, она совсем запыхалась. Отец ждал их. Он выглядел немного лучше, его лицо уже не было пепельного цвета, но он все еще с трудом передвигался.

– Вы быстро вернулись, – сказал он. – До темноты еще часа четыре. Мина, тебе нужно отдохнуть?

– Лучше уж я останусь в седле, – ответила та. – Слезать и залезать на это животное – слишком хлопотное дело. А вот Тилье отдых не помешал бы – она совсем выдохлась.

– Она отдохнет в седле. Я запряг Дасти в сани. Если Селли ранена, вы не сможете посадить ее на лошадь. Ты готова, Тилья?

Не дожидаясь ответа, он взял Калико под уздцы и направился в конюшню, где Дасти уже ждал их, запряженный в сани. В вечерних сумерках он казался огромным и величественным. Папа купил его всего четыре месяца назад, заплатив в два раза больше, чем собирался, и еще никому не позволял брать его. Тилья испуганно глядела на гиганта.

– Но… ведь… – заикаясь, пробормотала она.

– Тиддикин совсем выбился из сил, – сказал отец. – К тому же он бы все равно не смог тащить сани так далеко. Не бойся, просто помни, что ты главная, и тогда Дасти тоже будет об этом помнить. Теперь слушайте. Я положил в сани одеяла, флягу с горячим питьем, хворост, поленья, пару штормовых фонарей, масло для них, брезент, шесты и веревки, чтобы вы могли сделать себе укрытие – но это на крайний случай. Я хочу, чтобы вы вернулись до наступления темноты. Найдете вы Селли или нет – возвращайтесь к ночи. Слышишь меня, Мина? Ты можешь поступать как хочешь – ты все равно так и сделаешь, – но я хочу, чтобы Тилья была дома к вечеру.

Мина пристально посмотрела на него с высоты своего седла. Они не очень-то ладили, поэтому она и жила отдельно в своем домике. Ферма по закону все еще принадлежала ей, а после ее смерти должна была стать маминой, но папа был фермером и поэтому вел себя так, словно был хозяином.

Не дожидаясь ответа, он обхватил Тилью за талию и посадил на Дасти. Ей показалось, будто она сидит не на лошади, а на стволе огромного поваленного дерева. Он вручил ей поводья и вывел Дасти в бушующую непогоду. Поводья Калико он привязал к саням.

– Я не пойду с вами, – сказал он. – Я больше ничего не могу сделать, у меня все еще плывет перед глазами. Удачи. И спасибо тебе, Мина.

Он похлопал Тилью по колену и пошел к дому. Анья помахала им рукой с порога кухни. Тилья помахала в ответ, дернула поводья и щелкнула языком. Дасти огромными шагами двинулся вперед. Калико сначала упиралась, но потом, после увесистого бабушкиного шлепка, понурилась и смирилась с судьбой.

Они пересекли луг и пустошь за ним. Когда они добрались до леса, Тилья оглянулась – фермы не было видно. Среди голых ветвей свистел и завывал ветер, увлекал снежинки в безумные хороводы и вдруг с силой бросал на землю, наметая сугробы и словно бы разбрасывая по лесу белые лоскутки. Никакой дороги не было, но ехать ничто не мешало – не было ни подлеска, ни нижних веток. Деревья росли тесными рядами, вырываясь в высь в борьбе за солнечный свет.

Тилья только один раз в жизни заходила глубоко в лес – прошлым летом, во время той странной прогулки с мамой к озеру. Обычно они ходили по кромке леса, собирали хворост, грибы, расставляли силки для мелкой дичи. Когда они с Миной зашли в лес, она хорошо представляла, где находится озеро, но потом поняла, как легко могла бы заблудиться. Лес казался бесконечно однообразным: невысокие холмы, одинаковые, как колонны, стволы деревьев, лишь кое-где возвышался, подобно башне, кедр-великан. Солнца, по которому можно было бы ориентироваться, не было видно, а ветер постоянно менял направление.

Когда они зашли глубоко в лес, Тилья отвязала поводья Калико от задка саней, чтобы Мина могла сама направлять лошадь. Калико не хотела отстать от Дасти здесь, в чаще леса, но и поспевать за его широким шагом ей удавалось только с трудом. Поэтому она то бежала трусцой, то переходила на неуклюжий галоп.

Тилья услышала за спиной стон Мины и повернула Дасти назад.

– Как твоя нога? – спросила она.

– Бывало и получше. Но нам уже недалеко.

– Может, ты просто укажешь мне, где озеро, а сама поедешь домой?

– Значит, ты ничего не чувствуешь? Не чувствуешь, где озеро?

– Нет.

Обычно сердитый взгляд Мины изменился, она вздохнула и посмотрела в сторону. Помолчав немного, щелкнула поводьями.

– Поехали дальше, – сказала она. – Нечего тут зря болтать.

Они продолжили путь, но то, как Мина замолчала и задумалась, напомнило Тилье прогулку с мамой. Они стояли под кроной величавого кедра и любовались на сияющую водную гладь.

– Ты что-нибудь слышишь, милая? – спросила мама. Было что-то странное в ее голосе: и тревога, и какое-то ожидание.

Тилья замерла, ожидая услышать какой-нибудь необычный звук, но слышала только шепот ветерка среди ветвей да воркование двух голубков.

– Ничего особенного, – ответила она. – А что я должна услышать?

Мама отвела глаза. Помолчав, она сказала:

– Неважно, – и улыбнулась дочери со скрытым сожалением.

Тилье казалось, что время текло и слишком медленно, и слишком быстро. Их с Миной путь был бесконечным, но в то же время каждая драгоценная минута утекала, как вода сквозь пальцы. Вокруг ничего не менялось: все тот же лес, тот же ветер, гоняющий снег и мертвые листья между серыми стволами, и та же уверенность, что они уже опоздали.

Вдруг лес изменился. Голые деревья уступили место зеленым кедрам, чьи нижние ветви касались земли и, переплетаясь, не давали пройти.

– Где-то правее должна быть тропинка, – сказала Мина.

Какое-то время они продвигались вдоль полосы кедров, пока не вышли к узкой, петляющей в зеленой чаще тропе. Дасти тропа совсем не понравилась, и он попятился, но Тилья щелкнула поводьями, и тот покорно побрел в заросли. На первом же повороте тропы сани зацепились за ветку, и Тилье пришлось спешиться и освободить их. Тропинка оказалась такая узкая, что сани едва могли проехать, так что она пошла за ними следом, как за плугом, не давая полозьям застревать на поворотах. Наконец перед ними показалось открытое небо и блеснула серо-стальная поверхность озера.

У самого выхода из чащи сани врезались в засыпанный снегом пень. Ей пришлось заставить Дасти попятиться и, пыхтя от натуги, самой передвинуть сани. Вдруг она услышала крик Мины:

– Смотри! Смотри! Вон они!

Тилья попыталась выглянуть из-за огромного крупа Дасти, но споткнулась о полоз саней и упала. Когда она поднялась, то, что видела Мина, уже исчезло. Бабушка, выпрямившись как струна, сидела на лошади и смотрела вперед. Ее морщинистое лицо сияло от радости.

– Кто бы мог подумать? – изумленно проговорила она. – Сорок лет при каждом первом снегопаде я приходила сюда петь кедрам и никогда даже краем глаза их не видела. А сейчас – целых три. Зверюшки.

Тилья стояла и смотрела на бабушку, удивляясь ее волнению. Мина стряхнула с себя оцепенение:

– Ладно, хватит стоять разинув рот. Гони сюда свою скотину, будем искать маму.

Тилья щелкнула языком, и Дасти двинулся вперед, беспечно, будто боронил поле у фермы. Они вышли к продолговатому озеру, окаймленному кедрами. Деревья росли у самого берега, и их ветви нависали над водой. Слева от тропы была небольшая полянка. На белой пелене снега виднелось темное пятно.

Тилья бросила поводья и кинулась вперед.

Это была мама. Теплая накидка почти полностью накрывала ее.

Тилья, тяжело дыша, опустилась на колени и потрясла ее за плечо.

– Мама! Мама! – срывающимся голосом кричала она. – Очнись, пожалуйста, очнись!

Та не шевелилась.

Ее глаза были закрыты, а лицо очень бледно, только на лбу выделялась темная отметина, похожая на синяк. Руки и щеки были холодными, но не ледяными. Девочка склонилась к ее лицу в надежде услышать дыхание, но рев ветра заглушал все остальные звуки. Пульса она не нащупала.

– Мама! – звала Тилья в отчаянии. Пепельные губы шевельнулись в ответ или ей показалось?

Она оглянулась и увидела, что Мина приближается и тянет Дасти за поводья. Калико шла следом. Тилья поднялась и побежала к ним.

– Вроде жива. По-моему, она пошевелила губами.

– Это чудо, если жива, в такую-то погоду, – сказала Мина будничным тоном, будто речь шла о морозе во время цветения яблонь. – Помоги-ка мне спуститься, и давай посмотрим.

Оказавшись на земле, она бессильно закрыла глаза. Ее лицо было серым, как старая каша. Мина глубоко вздохнула и, опираясь всей тяжестью на Тилью, опустилась на колени рядом с телом дочери. Она стащила с руки варежку и кривыми узловатыми пальцами прикоснулась к ее запястью:

– Может, и есть слабый пульс, а может, и нет. Однако она теплее, чем могла бы быть. Живая она или мертвая, нам нужно отвезти ее домой. Освободи место в санях для двоих. Я больше не полезу на эту старую клячу.

Тилья пошла было за Дасти, чтобы подвезти сани как можно ближе к телу матери, но Мина вдруг крикнула:

– Поди-ка сюда! Смотри! С той стороны, где мы ее не трогали, – что это, по-твоему, такое?

Тилья посмотрела, куда указывала Мина. Хотя тело покрывал толстый слой снега, сбоку и рядом на траве лежала тончайшая пелена снежной пыли – то, что могло нападать за последние несколько минут. Теперь Тилья заметила то же самое и с той стороны, где они уже истоптали снег.

– Здесь что-то лежало, – сказала она. – И закрывало ее от снега.

– И грело ее, – добавила Мина. – Зверюшки. Кто бы мог подумать, что они такие смышленые? Ладно, у нас нет времени удивляться и болтать.

Тилья, слишком измученная, чтобы думать о чем-нибудь еще кроме того, что нужно было сделать в данный момент, подвела Дасти как можно ближе и освободила место в санях. Мать не пошевелилась и не издала ни звука, когда Тилья с трудом перетащила ее через борт саней, устроив так, чтобы не трясло на ухабах. Мина рядом. Тилья кое-как распихала поклажу, накрыла их одеялами, обвязала все веревками и повела Дасти назад в лес. Калико, не обремененная никаким грузом, двигалась позади.

Поначалу все шло отлично. Дополнительный вес Дасти даже не заметил. Но вот обратный путь по тропе через кедры был просто ужасен. Теперь Тилья не смогла бы сдвинуть сани, если бы они застряли, так что им приходилось двигаться короткими рывками. На каждом повороте тропы Тилья, орудуя одним из кольев как рычагом, направляла полозья саней, Дасти делал несколько шагов, потом останавливался, и Тилья снова ворочала сани…

– Ты неплохо справляешься, – сказала Мина, когда Тилья, тяжело дыша, в очередной раз навалилась на рычаг и сани продвинулись еще на полтора фута.

– Это все Дасти, – ответила Тилья.

– Он оказался не таким уж плохим конягой. Только не говори отцу, что я это сказала, а то он захочет купить еще одного.

Наконец они почти выбрались из кедровых зарослей. Лес впереди выглядел иначе, и ветер по-другому свистел среди голых ветвей. Запрокинув голову, Тилья увидела, как потемнело небо, и подумала, что ветер пригнал новые снеговые тучи, но потом поняла, что просто наступила ночь. Тропа стала шире, так что теперь она могла идти рядом, ведя Дасти за поводья.

Не успели они выйти из-под кедров, как вдруг их оглушил какой-то странный звук. Грубый, дикий, устрашающий, порыв чистой злобы. В тот же миг Дасти рванулся в сторону, чтобы увидеть противника, вырвал из рук Тильи поводья, толкнул ее плечом и сбил с ног. Эхо все еще раздавалось среди деревьев, когда он ответил ржанием, изогнув шею и роя копытом снег. Калико в страхе вздрогнула и убежала. Дважды повторился леденящий душу крик, и дважды Дасти ответил. Потом эхо замерло и был слышен только рев ветра, беспощадно рвущего ветви.

Тилья поднялась на ноги. Дасти едва не опрокинул сани, но ничего не выпало.

– Что это было? – прошептала Тилья.

– Вот уж не знаю, – пробормотала Мина. – Попробуем добраться до дома, если оно нам позволит.

Тилья потянула поводья, но Дасти упрямо мотал головой, пытаясь освободиться, чтобы найти невидимого врага. Злая от страха, она пинала его и орала на него, пока он не вспомнил о своих обязанностях. Они шли вперед, пока совсем не стемнело, и тогда Тилье пришлось остановиться и зажечь один из фонарей. Она уже не знала, где находится ферма, но Мина так же уверенно указывала дорогу, как и днем. Время от времени Дасти замедлял шаг и косил глазом вправо, так что Тилье, которая больше не слышала и не видела ничего необычного, стало казаться, что рядом с ними в темноте движется что-то огромное и зловещее.

Но она смертельно устала, слишком устала, чтобы бояться. Она просто вынуждала себя идти вперед. Ее мучила тревога, что Калико, вероятно, уже прибежала домой одна и папа мог рискнуть еще раз отправиться в лес на их поиски. На этот раз он бы уже не вышел.

Но папа ждал их на краю пустоши. Он наклонился и взял маму за руку, и Тилье показалось в мерцающем свете лампы, что она сжала его пальцы. Потом он подхватил Тилью и, поцеловав, посадил на Дасти. И повел их всех на ферму.

Больше она ничего не помнила, кроме того, как сонно макала хлеб в горячий бульон, которым встретила их Анья, и думала: «Все это как-то связано с Асартой».