Текст книги "Еще один глоток"

Автор книги: Питер Чейни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Понедельник
НИКАКОГО АЛИБИ

I

Лежа на кровати, Беллами глядел в потолок. Какое-то время спустя он осознал, что в комнате холодно. Встал, зажег электрокамин и бросил подбитое мехом пальто. Подвинул кресло к камину, сел, нащупал в кармане сигарету, из которой наполовину высыпался табак, закурил и стал думать о Фреде.

В голове его роились самые разные мысли и фантазии. Он стал перебирать их, исследуя одну, другую, пытаясь выстроить из них логическую цепочку. Это было нелегко.

Одна мысль доминировала. Если существовала на свете женщина, которая, казалось, никогда не могла попасть в какие бы то ни было гнусные обстоятельства, могущие привести к убийству, то это была Фреда.

Тем не менее, кто-то ее убил.

Глубоко затянувшись и медленно выпуская дым колечками, Беллами стал размышлять о женщинах, которых убили. Слова "женщины, которых убили" задержали его внимание. Большинство женщин, погибших насильственной смертью, каким-то образом, вольно или невольно, отчасти были виновны в своей гибели.

Если мотивом преступления была ревность, значит, они дали повод к ревности. Если грабеж, значит, у них было что-то настолько ценное, что это делало риск убийцы оправданным. Сколько бы ни напрягал свое воображение Беллами, единственное, что ему пришло в голову в качестве причины убийства Фреды, была месть.

Размышляя таким образом, Беллами вдруг осознал, как в сущности мало люди знают друг о друге. Когда кого-нибудь убивают, больше всего поражены бывают его близкие родственники и друзья, которые считали, что знают абсолютно все об образе мыслей жертвы, ее привычках, знакомых, и общей атмосфере, ее окружавшей.

И они всегда так удивляются, когда происходит убийство, что это лишний раз доказывает, как мало на самом деле они знали о специфических, интимных и зловещих обстоятельствах, опутывавших несчастную жертву.

Когда речь идет о насильственном убийстве, правда неизменно оказывается невероятнее любой фантазии. Люди, пишущие о преступлениях и расследующие их, утверждают, что убийство всегда логично, имеет вполне определенный мотив и ведет к нему строгая последовательность событий.

Но в действительности так бывает редко. С точки зрения обычного здравого смысла, убийство представляется нелогичным и очень часто бессмысленным. Несколько дней тому назад он сам читал в газете, как некий человек в ночном клубе подошел к другому, которого он даже не знал, и ударил его по голове бутылкой шампанского. Это был пусть алогичный, но факт. В романе же он выглядел бы смешно.

Беллами представить себе не мог, что кому-то понадобилось убить Фреду. Это было невозможно, насколько он знал и насколько его знакомство с Фредой позволяло ему судить об этом. Она была красивой, замкнутой и хладнокровной женщиной, всегда изысканной, всегда в хорошем настроении, никогда попусту не обремененной заботами о чем бы то ни было и о ком бы то ни было, насколько он знал, у нее не было никаких странных и таинственных склонностей или связей, которые могли бы привести к ситуации, чреватой убийством.

И Фреда казалась счастливой. Достигнув возраста, когда большинство женщин начинают беситься, пытаясь то ли обрести что-то, то ли избавиться от чего-то, становясь то чересчур любвеобильными, то мужененавистницами, она являла собой почти уникальный пример человека, удовлетворенного своей жизнью. Беллами был уверен, что никто не мог хотеть убить Фреду, но легкая сардоническая улыбка искривила его рот при мысли о том, что кто-то был вынужден убить ее.

Улыбка, однако, исчезла с его лица, когда он осознал, что сам имеет отношение к обстоятельству, о котором старался не думать, неприятному для него обстоятельству, зловещему и компрометирующему. Заключалось оно в том, что кто бы ни убил Фреду, все сложилось так, что подозрение падет на него, на Беллами.

Он загасил сигарету, встал, прошел в столовую и налил себе большой стакан виски с содовой. Ему нужно было выпить. Потом вернулся в спальню и снова сел у камина. Пошарив в кармане, он достал листок дымчатой бумаги, вырванной из блокнота Фреды, и перечитал записку: "Дорогой Ники, мне нужно повидать Вас ради Вашей собственной…" Она была написана аккуратным решительным и неторопливым почерком Фреды. Слова "ради Вашей собственной" заинтересовали его. Можно было предположить, что она собиралась написать "ради Вашей собственной пользы". Он печально усмехнулся. Даже если это было ради его собственной пользы, он уже никогда не узнает, зачем она хотела его видеть.

Что же случилось? Фреда начала писать записку. Затем вдруг почему-то внезапно остановилась. Может быть, она решила, что писать не следует, что дело такое неотложное, что нужно увидеться немедленно и позвонила Кэроле, попросив его приехать сейчас же?

Сначала Беллами подумал, что убийство произошло как раз в тот момент, когда она писала записку, и бумага с ручкой выпали у нее из рук. Но по размышлении эта идея оказалась маловероятной, если не вовсе невозможной. Трудно было представить, что Фреда писала, лежа на кровати в меховом пальто, Беллами вспомнил, что в комнате было очень тепло.

Он снова закурил, хотя у него уже и так пересохло и было кисло во рту от бесконечного курения. Потом подошел к окну, отдернул занавеску и вперился в темноту ночи. Он ничего не видел, не слышал, как дождь барабанит по стеклу. Унылая ночь, подумал он, и вернулся к камину.

Через несколько минут он подошел к телефону и позвонил в "Малайский клуб". Он узнал голос блондинки барменши на другом конце провода. Беллами прикрыл микрофон носовым платком и сказал:

– Алло, это – мистер Браунинг. Мистер Берингтон не у вас?

Блондинка ответила, что ее нет. Беллами спросил, не собиралась ли она прийти, добавив, что он – старый друг миссис Берингтон. Барменша сообщила, что миссис Берингтон не собиралась приходить, но звонила и сказала, что идет в клуб Мотта. Беллами поблагодарил и повесил трубку.

Несколько минут он стоял посреди спальни и смотрел на дверь. Затем выключил камин, взял шляпу и вышел. Он пошел на Пикадилли, и взял такси, велел водителю ехать в клуб Мотта.

II

Беллами попросил таксиста остановиться на Аллее акаций в Сантджанском лесу. Он свернул на пустынную дорогу, прошел по ней ярдов пятьдесят, а затем зашагал по длинной выложенной камнями дорожке, ведущей к клубу Мотта.

Ферди отлично спланировал подходы к своему клубу, подумал Беллами. Длинную мощеную дорожку, вдоль которой стояли кадки с вечнозелеными растениями и которая упиралась в аккуратненькую синюю дверь, тускло освещали затемненные синими фильтрами корабельные фонари. Это возбуждало романтический настрой у человека, приближавшегося к игорному дому.

Беллами толкнул синюю дверь, вошел и очутился в коридоре, который шел через переднюю часть дома, где находились личные апартаменты Мотта. Он был демонстративно устлан шикарным ковром, а стены украшены гравюрами на охотничьи сюжеты.

В конце коридора находилась маленькая застекленная конторка, через которую игроки должны были проходить, прежде чем попасть собственно в клуб.

Беллами остановился посредине коридора и закурил. В конторке, покуривая сигару, сидел Лейтон – цепной пес Мотта. Беллами видел, как он отложил в сторону газету, которую читал.

Беллами приветливо улыбнулся, подходя к конторке и, войдя, как ни в чем не бывало, сказал:

– Добрый вечер, Лейтон! Какие новости?

Без всякой враждебности Лейтон ответил:

– Из тех, что могли бы вас заинтересовать, – только одна. Бар для вас закрыт, вы не можете войти.

Улыбка Беллами стала еще шире:

– Не может быть. Полагаю, это – недавнее распоряжение босса. Но он не имел этого в виду на самом деле. Ферди никогда бы не закрыл двери бара передо мной. Перед кем угодно, но не передо мной.

Лейтон ответил:

– Мне очень жаль, но таков приказ, который я получил. Управляющий не велел вас пускать.

Когда Беллами сделал шаг по направлению к двери в противоположном конце конторки, Лейтон встал.

– Не затевайте ничего, в противном случае мне велено вышвырнуть вас вон.

– Не будьте дураком, Лейтон, – спокойно проговорил Беллами, все еще улыбаясь, – вы прекрасно знаете, что вам нельзя устраивать здесь никакого шума, чтобы не навлечь подозрений. Мотту это не понравится и очень навредит его бизнесу.

– Очевидно, Мотт считает, что вы – неподходящая фигура для его бизнеса, – ответил Лейтон, – и в том, чтобы выбросить вас вон, нет ничего предосудительного. Зачем строить из себя идиота? Уходите.

– Уходить?

Голос Беллами был абсолютно спокойным. Он неожиданно сделал шаг навстречу Лейтону, а затем, быстро отступив в сторону, нанес ему резкий короткий сокрушительный удар в челюсть, абсолютно неожиданный для Лейтона.

Лейтон упал навзничь, отбросив при этом в сторону стул. Когда он начал вставать, Беллами наклонился, схватил его за грудки и резко поднял. И пока Лейтон все еще не обрел равновесия, снова ударил его в челюсть.

Лейтон грузно рухнул и остался лежать. Он смотрел на Беллами жалобно и почти уважительно.

– Больше никаких глупостей, Лейтон, – предупредил Беллами. – Ты надоел вместе с легендой о твоей невероятной жестокости. Смотри на вещи попроще и лежи спокойнее. Если я ударю тебя еще раз, я тебя убью.

Лейтон ничего не ответил.

Через дверь в противоположном конце конторки Беллами вышел в переднюю. Это была большая комната с баром в углу, за которым усталая личность в белой униформе протирала стаканы. Беллами быстро пересек комнату и вышел в правую дверь. Пройдя через еще один короткий коридор, открыл дверь в конце и вошел в кабинет Мотта.

Мотт сидел за столом и курил. В кресле у стола в наброшенном на плечи меховом пальто сидела Кэрола.

У Мотта поднялись брови. Он бросил сигарету в пепельницу. Кэрола взглянула на Беллами. Ее глаза были очень темными и враждебными.

– Все в порядке, Ферди, – сказал Беллами, – не волнуйтесь. Я не пьян и не доставлю вам неприятностей. Наоборот…

Он оглянулся и увидел Лейтона, появившегося на пороге, потирая ушибленную скулу.

– Все в порядке, Лейтон, – произнес Мотт, – я сам справлюсь. Беллами достал портсигар.

– Я должен извиниться перед вами обоими, – проговорил он, закуривая. – Я гнусно вел себя у Кэролы, Ферди. Бог его знает, что на меня нашло. Вы не хуже меня знаете, что я вовсе не имел в виду того, что наговорил. – Он взглянул на Кэролу: – Это относится и к тебе, Кэрола. Просто не знаю, что со мной случилось сегодня вечером. Я выпил шампанского, а потом рому. Не самая лучшая смесь. Готов сказать и сделать все, что угодно, чтобы загладить свою вину, если это возможно.

Мотт заулыбался.

– Что касается меня, все в порядке, Ники. Но знаете, вы ставите своих друзей в довольно трудное положение. Никогда не знаешь, когда вы сорветесь с крючка, а если это случается, вы можете быть очень грубы.

– Знаю, – согласился Беллами. – Я – гнусный тип. Беда в том, что я всегда бываю чертовски груб с людьми, которые мне небезразличны, а не с теми, до которых мне нет дела. Надеюсь, ты простишь меня, Кэрола?

Она пожала плечами.

– Я прощу тебя, Ники, но между нами все кончено, – мягко сказала она. – Ты должен понять это. Это на самом деле решено. Я просто не могу так больше.

– Я не осуждаю тебя, Кэрола. Но у меня слишком мало друзей, чтобы я мог позволить себе их терять.

– Забудем об этом, – Мотт дружелюбно улыбался. – Конечно, я страшно огорчился, когда вы предположили, что у меня здесь не все делается честно. Но я уверен, что на самом деле вы так не думаете.

Кэрола встала.

– Ты прощен, Ники, – сказал она, – но что касается моей дружбы, тебе придется пройти испытательный срок. Пойду попытаю счастья в рулетке, Ферди, – закончила она и вышла через боковую дверь в главный зал.

Беллами уселся в кресло у стены. Вид у него был совершенно несчастный. Мотт встал, подошел к бару, достал бутылку виски, сифон и два стакана.

– Выпьем, Ники. Не могу, чтобы между нами что-то стояло, вы же знаете. Но вы так глупо сами себе вредите.

Беллами печально усмехнулся.

– Действительно, я приношу себе не слишком много пользы. Потерял Кэролу. Какой я дурак! И это в тот самый момент, когда у меня появился шанс…

Мотт кивнул.

– Кэрола мне рассказала. По секрету, разумеется, и я никогда никому не скажу ни слова. Вы – жуткий осел, Ники. У вас хорошая голова – как бы вы ни старались испортить это впечатление – и Вэнинг понимает это, если доверяет вам такую работу. Это – очень важная работа. Неизвестно, к чему она может привести, – он подумал с минуту. – Для Вэнинга это очень серьезно. Он душой и телом предан этому своему отделу "Ц". Сама мысль о возможности утечки, должно быть, терзает его сердце.

– Да, – кивнул Беллами, – он страшно огорчен всем этим. Но, какого черта он хочет, чтобы я ему нашел, я не понимаю. Дьявол его знает, с чего надо начинать в таком деле.

– Ну, не думаю, что это вызовет у вас особые затруднения, Ники, – весело улыбнулся Мотт. – Ручаюсь, что здесь замешана какая-нибудь женщина.

Он встал и протянул Беллами стакан виски с содовой.

– Меня удивляет, что утечка информации не случается в правительственных структурах военного времени еще чаще, – сказал он.

– Посмотрите, как они работают. Кому-то пришла в голову мысль создать отдел "Ц" – прекрасная идея. Отлично. Первое, что им нужно, – штат квалифицированных специалистов. Они назначают какого-нибудь ответственного за отдел, вроде Филипа Вэнинга, первоклассного работника, знающего свое дело и абсолютно надежного,

– они делают все возможное, чтобы найти именно такого человека. Затем встает вопрос о штате. Это тоже должны быть специалисты высокого класса. Но проверке этих сотрудников уже не уделяется такого внимания. Если у претендента или претендентки есть необходимые профессиональные качества, автоматически предполагается, что они обладают и должным чувством патриотизма и прочими моральными характеристиками.

Он стряхнул пепел.

– По каким-то неизвестным причинам начальство решает, что все его служащие вне подозрений. И даже если какие-то сомнения в отношении их существуют, поскольку они представляются отменными патриотами, позволяют слишком много болтать. Начальство редко осознает, что есть тип людей, которые любят выставлять себя напоказ. Предположим, такой человек выполняет очень важную и секретную работу и владеет всеми возможными государственными тайнами.

Он затушил окурок.

– Такой человек может выдать что-нибудь "случайно". Он никогда не сделает это намеренно. Но какое это имеет значение? Мы все встречаем мужчин и женщин, работающих в правительственных структурах, которые повсюду ввязываются в споры. В ответ на чье-нибудь замечание такой человек в решающий момент поднимает брови и сокрушенно улыбается, словно говоря: "Как вы неправы и сколько я мог бы вам рассказать по этому поводу, если бы имел право говорить", не давая себе отчета в том, что уже само его поведение в этой ситуации может дать иному наблюдателю богатую пищу для размышлений.

– Вы правы, Ферди, – согласился Беллами. – Вы абсолютно правы.

Он допил виски и встал.

– Везет в картах – не везет в любви, – вспомнил он, – пойду проверю, верна ли поговорка. – Он посмотрел в сторону игорного зала: – Во что сегодня играют, Ферди?

– В рулетку, – ответил Мотт. – А Харкот Марч пытается собрать компанию для покера. Я сам присоединюсь к ним через несколько минут.

Беллами двинулся к двери. Мотт торопливо сказал:

– Одну минутку, Ники.

Беллами остановился и, улыбаясь, спокойно смотрел на Мотта.

– Я хотел сказать о Кэроле, – с некоторой неловкостью начал Мотт. – Я без ума от нее. Уже несколько месяцев я схожу по ней с ума. Естественно, я никогда ей об этом не говорил. Я не из тех, кто ставит палки в колеса друзьям. Но сегодняшний скандал в ее доме меняет дело, Ники. После того как вы ушли, я поговорил с ней и, боюсь, раскрыл свои карты. Вы ведь знаете, как это бывает.

– Знаю, – кивнул Беллами.

– Я не думал, что у меня есть хоть какой-нибудь шанс, – продолжал Мотт. – Но, похоже, Кэроле я не неприятен. Она сказала, что, по существу, давно уже поняла, что вы с ней не подходите друг другу по темпераменту.

Он встал, засунул руки в карманы брюк и подошел к камину. Стоя спиной к огню, он наблюдал за Беллами.

– Разумеется… между нами нет ничего определенного, – сказал он, – но Кэрола дала мне понять, что через какое-то время мы можем быть помолвлены. Здесь у меня дела идут неплохо, к тому же я собираюсь продать клуб и поселиться где-нибудь в деревне.

Он замолчал на мгновение, потом продолжил:

– Я считал, что должен вам об этом сказать, Ники. Думаю, вам лучше все знать.

Беллами пожал плечами.

– Спасибо, старый бабник, – проворчал он. – Я рад, что вы мне сами это сказали. В каком-то смысле это даже к лучшему. Не остается никаких иллюзий. – Он вздохнул. – Ну, желаю удачи, черт бы вас побрал, Ферди. "Счастлив в картах – несчастлив в любви". Клянусь Юпитером, сегодня я должен сорвать банк!

Он пошел в игорный зал. Вокруг рулетки сосредоточилось восемь или девять человек. Кэрола играла, а Дйрис Берингтон сидела напротив нее. Через открытую дверь, выходившую в бар, Беллами увидел Харкота, у которого был не очень радостный вид. Он пил в одиночку.

Беллами подошел к рулеточному столу. Миссис Берингтон взглянула на него. Когда их глаза встретились, она изящно и призывно опустила ресницы. Он улыбнулся ей.

Крупье крутанул колесо. Это был высокий бледнолицый, худой молодой человек туберкулезного вида, которого Ферди Мотт нашел в одном из первоклассных игорных залов Мейфера. Вид у него был усталый и измученный. Он обратился к Беллами:

– Уже половина первого, мистер Беллами. В это время взимается плата за участие в игре. С вас два фунта.

Беллами достал две однофунтовые бумажки и вручил их крупье. Он поставил пять фунтов на черное в тот момент, когда крупье бросал шарик, и пробормотал: "Rien ne va plus" [1]1
  Хуже не будет ( франц.).


[Закрыть]. Когда шарик остановился, Беллами увидел, что выпало черное поле. Он подождал, пока ему пододвинут выигрыш, взял деньги и произнес: «Не везет в любви – везет в игре», – улыбнулся Кэроле. Она ответила короткой холодной улыбкой.

Участники снова стали делать ставки, а Беллами отошел от стола и вышел в бар. Харкот Марч приступал к четвертому стакану виски с содовой.

– Как дела, Харкот? – спросил Беллами.

– Отвратительно, будь они прокляты, – оскалился Марч. – Денег нет ни черта. Я ненавижу эту войну, меня озноб пробирает до кончиков пальцев и хуже этого ничего не бывает.

– Думаете? – сказал Беллами. – Это потому, что вы другого ничего не испытывали. Ягодки еще впереди.

Он попросил бармена налить ему виски с содовой.

– Послушайте, старина, – обратился Харкот к Беллами, – вы прославились сегодня у Кэролы, кажется? Там не очень-то приветствовали ваше поведение. Слышали бы вы, как вас крыл после вашего ухода старый Реннифру, дядя Кэролы. Да! Не любит он вас!

Беллами улыбнулся.

– Я знаю. Я навеки испортил свою репутацию в глазах Эверардов. Ерунда. Это не смертельно. Исправить здесь ничего нельзя, следовательно, надо с этим смириться.

Нетвердым голосом Харкот произнес:

– Женщины – дьявольское отродье. Если бы не они, у мужчин была бы чертова прорва времени.

Беллами продолжал улыбаться.

– Вы хотите сказать, если бы не одна женщина, у мужчины было бы полно времени, чтобы развлекаться с другими. Угостите меня сигаретой, Харкот.

Марч достал портсигар и Беллами взял сигарету. Марч положил портсигар – богато украшенный – обратно в карман с неизменной эмблемой и сказал:

– Странно все это с женщинами. То, что вы сказали, – более-менее правильно. Мужчина тратит множество усилий, стараясь заполучить одну, а когда добивается своего, начинает думать, сколько бы времени у него было, чтобы развлекаться со множеством женщин, если бы не она.

Беллами выпустил колечко дыма.

– Вы мудры, как Соломон, Харкот, – польстил он. – Единственное, что вам действительно необходимо, – это выпить.

Он сделал знак бармену, и тот смешал большую порцию виски с содовой. Беллами передал стакан Марчу, который стал пить большими глотками.

– Жизнь такова, какой ты ее сам делаешь, – разглагольствовал Беллами. – Рим не в один день строился. Все хорошо вовремя. И большой привет!

Он прислонился к бару.

– Проблема в том, Харкот, – продолжал он, – что жизнь была бы прекрасна, если бы стояла на месте. Но ничто на месте не стоит. Что-нибудь обязательно случается с регулярностью, которую легче было бы переносить, если бы выпивку давали бесплатно.

Харкот, слегка качаясь, кивнул.

– Вы – философ, Ники, вот вы кто.

– Совершенно верно, – согласился Беллами. – Я из тех, у кого всегда остается терпение. А все получает тот, кто умеет ждать. Все, что больше никому не нужно! – добавил он со смехом и стряхнул пепел: – Жизнь-то в порядке. Это люди виноваты: они никогда не бывают довольны. Им всегда мало. Если вещь совершенна, они обязательно должны сделать что-нибудь, чтобы ее испортить. Какая-нибудь мелочь может принести массу вреда.

Он улыбнулся, словно что-то вспомнив.

– Помню один очень забавный случай, который окончился смертью, – сказал он. – Когда я жил в 1932 году в Оклахоме, то любил ходить в одно кафе под открытым небом, которое находилось сразу же за чертой города на большом шоссе. Хозяином его был некий Джо – совсем не плохой парень.

Джо был без ума от женщины, которая по вечерам, проезжая мимо, заходила выпить кофе и съесть гамбургер. Это была чрезвычайно элегантная городская дама, и ей доставляло огромное удовольствие поддразнивать Джо. Он бывало смотрел на нее глазами быка, пораженного любовным недугом. У него и вес был бычий – около двухсот двадцати пяти фунтов.

Джо потратил массу усилий на то, чтобы нарисовать придорожную вывеску. Надпись на ней гласила: "Закусочная "У Джо". Всегда в ассортименте самые лучшие блюда. Выбирайте!"

Однажды, когда элегантная леди проезжала мимо ресторана уже после его закрытия, ей в голову пришла грандиозная идея. Думаю, она была немного навеселе в тот вечер. Она вернулась в Оклахому, привезла художника, писавшего вывески для ресторана Джо, и велела ему кое-что приписать на его вывеске.

Когда на следующее утро Джо явился на работу, он прочел на ней: "Закусочная "У Джо". Всегда в ассортименте самые лучшие блюда. Выбирайте! Но выбирайте поосторожнее".

– Неплохо, – хмыкнул Харкот. – Что же сделал Джо?

– Застрелился, – ответил Беллами. – Ему это не показалось забавным. Для него ведь это было последней соломинкой.

– Уверен, что она очень веселилась, – сказал Харкот, – считая, что здорово это придумала, а на самом деле довела бедного простофилю до самоубийства. Ну, и какова мораль сей басни? Должна же быть мораль.

– Конечно, – сухо сказал Беллами. – Я часто задумываюсь над тем, какова мораль моей собственной жизни. Нечего роптать на женщин, Харкот. Посмотрите на женщину, которую вы завоевали. Такую женщину, как Ванесса, найти не так-то просто. В ней есть все – она красива, умна и понимает мужчин.

Марч кивнул.

– Черт… – пробормотал он, огляделся и понизил голос до шепота. – От Ванессы меня тошнит.

Голос его зазвучал зловеще.

– "Она красива, умна и понимает мужчин", – пробормотал он, подражая Беллами. – Тьфу!

Он проглотил остатки виски и со стуком поставил стакан на стойку, требуя снова наполнить его.

– Ну, ладно, – мягко рассмеялся Беллами. – Ладно. Но вы должны все же признать, что хоть и не бредите в настоящий момент Ванессой, она дает вам полную свободу и не устраивает никакого шума. Она и бровью не ведет, даже когда вы выставляетесь перед ней с этой крошкой Берингтон.

– Чепуха! – воскликнул Марч. – Почему она должна беспокоиться, если я появлюсь с Айрис? В конце концов Айрис ничем не лучше других. Она – такая же чертова маленькая вымогательница. Есть у мужика деньги – она хороша, нет – большой привет. Надоели они мне все до смерти. Я предпочитаю карты! – Он неуклюже подмигнул Беллами и побрел в игорный зал.

Беллами, обходя бар, стал рассматривать картины на стенах. Он почти докурил сигарету, которую дал ему Марч. Быстро взглянув на бармена, увлеченного вытиранием стаканов, он загасил сигарету в пепельнице и моментально сунул окурок в карман брюк, потом отправился в игорный зал.

Фердинанд Мотт, Марч и трое других мужчин начали партию в покер. Они прибавляют не меньше, чем по три фунта, – высокие ставки, подумал Беллами. Он подошел к рулеточному столу и постоял там, наблюдая. Ему показалось, что, когда он смотрел на Кэролу, она отводила глаза. Он улыбнулся ей на прощание, она не ответила и он отошел.

Вернувшись к игравшим в покер, он сел в кресло поодаль. Все сделали ставки и на кону было около пятидесяти фунтов.

Харкот закрыл банк десятью фунтами, Беллами подошел, встал за его спиной и увидел, что у него на руках была пара валетов. Три карты, которые он поменял, ничего не прибавили. Но он тем не менее положил еще десять фунтов.

Беллами вернулся на место. Краем глаза он мог видеть оттуда карты Мотта. У того было четыре дамы. Остальные трое игроков уже спасовали. Когда очередь дошла до Мотта, он сделал то же самое. Харкот показал двух своих валетов, и сгреб банк, в котором было уже фунтов семьдесят пять.

Беллами ахнул про себя. Ему было интересно, почему при практически беспроигрышной карте Мотт сдался. В голову приходило только одно объяснение – он намеренно проигрывал Марчу.

Беллами закрыл глаза. Он сидел, расслабившись, словно спал. Через полчаса он "проснулся" и взглянул на игру.

Лицо у Марча пылало – он выигрывал около двухсот фунтов.

Беллами отправился в бар. По пути он прошел рядом с рулеткой. Айрис Берингтон посмотрела на него. Он сделал почти незаметное движение головой в сторону бара.

Бармен сидел на стуле позади стойки и дремал. Беллами заказал виски с содовой. Спустя минуту вошла миссис Берингтон.

– Айрис, я хочу вам показать интересную картинку, – сказал Беллами. – Вот идите сюда и посмотрите.

Она пересекла комнату вместе с ним. Они остановились перед акварелью. Беллами тихо прошептал.

– Айрис, мне нужно с вами поговорить. Где-нибудь, где мы будем одни. Это действительно весьма срочно.

Она тихо рассмеялась.

– Действительно, Ники? Ну, что ж. Через несколько минут я поеду домой. Сейчас полвторого. Ждите меня у меня дома. Это дом в Каларендона, в глубине Брук-стрит. Я буду там в четверть третьего. Ждите в нижнем вестибюле.

– Спасибо, – сказал Беллами.

Она вернулась в игорный зал. Беллами пошел в кабинет Мотта, взял пальто и шляпу. Когда он вошел в игорный зал, миссис Берингтон снова играла в рулетку. Он пробормотал: "Всем спокойной ночи", – и вышел.

Беллами шел по улице минут десять, а затем взял такси до Брук-стрит. В машине он привалился к спинке сидения и расслабился. Он был уставший, но вовсе не в плохом настроении. Он думал о Марче.