Текст книги "Поиск седьмого авианосца"

Автор книги: Питер Альбано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Вечером, у него дома, они бросились друг к другу, как бросается голодный на еду. Навеки запечатлелось в душе и в памяти лейтенанта то, что потом будет так мучить его в многолюдном одиночестве офицерского общежития, – то, как сжимал он в своих объятиях и ласкал эту красавицу, снова и снова выкрикивавшую его имя.

Два месяца спустя они поженились. Таку снял в более престижном квартале Бункио-ку небольшой домик – четыре комнатки, окна которых выходили в густую зелень Ботанического сада. Здесь он испил полную чашу счастья, здесь сбылось то, о чем он не отваживался даже мечтать.

Это безмятежная жизнь продолжалась до тех пор, пока в августе 1943 года не вернулся из отпуска раненный в ногу и навсегда оставшийся хромым младший лейтенант Киити Абэ. Он привез дурные вести. Погибли Тосио Ота, Сигира Танимото, Йосухиро Уехара, Синтаро Миядзава: все они были сбиты новыми американскими «Хеллкэтами» и «Корсарами». Летчики из ненавистной 41-й авиадивизии, прозванные «Макартуровские мясники», несколько раз атаковали базу в Лаэ. Ходили слухи, что ее переводят в другое место.

Таку, несмотря на мольбы Микико, немедленно отправился на переосвидетельствование. Он просил, требовал, угрожал, и ошеломленные и слегка напуганные врачи наконец признали его годным к летной службе.

Еще полтора года он служил на авианосцах, в том числе «Цуйкаку», сумев выплыть, когда он был пущен американцами ко дну. 26 октября 1944 года, на следующий день после того, как затонул «Цуйкаку», перебравшаяся в Нагасаки Микико родила мальчика. Его назвали Садао.

Таку служил в 4-м полку истребителей-перехватчиков, размещенном в сотне километров к северо-западу от Токио, когда на Хиросиму была сброшена атомная бомба. Три дня спустя был стерт с лица земли город Нагасаки. Микико и Садао испарились в огненном смерче. Едва не помешавшийся от горя и гнева Таку закончил войну майором. На его счету было пятьдесят пять побед.

Почти целый год Таку без цели и смысла блуждал по руинам отчизны: пил, ходил к проституткам, неделями не мылся – и наконец, измученный воспоминаниями о жене – мысли о ней бились у него в голове, как бабочка в паутине, – вернулся в Кобата Сима. Матери к этому времени уже не было на свете. Отец от прожитых лет и тоски по жене согнулся, словно старая сосна на вершине Амакусы.

Но именно это воскресило Таку к жизни: он был нужен отцу, без него тот совсем пропал бы. Снова, как когда-то, выходили они в море ловить осьминогов, и свежий ветер, заполняя легкие Таку, пьянил его не хуже ароматного сакэ. Снова окрепли и налились силой одряблевшие за год безделья мышцы. Но однажды в пасмурный, серый день Ото-сан, вытягивая очередную кошелку с уловом, схватился за сердце и мертвым упал на дно лодки.

Таку, вновь оставшийся один, раздавленный тяжким бременем печали, целыми днями безвыходно сидел теперь дома и пил, уставившись невидящим взглядом с бумажную стену. В таком виде его и нашел затянутый в новенький китель майора сил самообороны Японии Киити Абэ.

– Минора Генда формирует авиаполк. Ты молод и ты настоящий ас. Япония зовет тебя. Ты нужен императору, – сказал он.

– Нет, с авиацией покончено.

– Где же твой ямато дамасии, Таку?

При упоминании «японского духа» Таку выпрямился.

– Нет его больше, – ответил он, и голос его был подобен холодному пару, поднимающемуся от сухого льда.

Киити смотрел на него, и какие-то огоньки вспыхнули в черной глубине его глаз.

– Поражение не уничтожило, не могло уничтожить божественную сущность нашего императора. Она – повсюду и здесь тоже. Она и в нас. Тебе ли, самураю, отрицать это? Вспомни о чести, о Микико, моей сестре и твоей жене, которую ты осенял своей славой…

Они пили и спорили всю ночь, а наутро Таку Исикава в память о жене, в знак вечной верности императору Хирохито и ради того, чтобы вернуться в небо, согласился. Он прошел переаттестацию, получил звание капитана и должность командира эскадрильи, на вооружении которой стояли американские «Грумман F8F Биркэт». Потом он освоил реактивную «Пантеру-F9F» и через какое-то время с бьющимся от восторга сердцем убедился, что опять вольно парит под небесами, где обитают боги, Микико и Садао. Он так никогда больше не женился, время от времени довольствуясь ласками проституток, с которыми он устраивал иногда дикие оргии.

И в декабре 1983 года, когда до выхода в отставку оставалось всего четыре месяца, из Арктики, как цунами, налетел легендарный адмирал Хироси Фудзита, командовавший авианосцем «Йонага». Таку немедленно потребовал, чтобы его зачислили в летный состав его экипажа, причем отклонил предложенное полковничье звание, за которым должно было последовать скорое производство в генералы, – он знал, что в таких чинах сидят не за штурвалами боевых самолетов, а за столами в штабах. Адмирал Фудзита лично подписал приказ о переводе Таку на авианосец.

…Машину сильно тряхнуло, Таку ударился затылком о подголовник. О прошлом сейчас же было забыто. Его пытливый взгляд беспокойно скользил по густому темному слою облаков, по грозовой туче на юге. Отличное прикрытие для арабских самолетов. Хотя ближайший аэродром, представлявший потенциальную угрозу, был в Сергеевке – в семидесяти километрах к северу от Владивостока, – расслабляться не приходилось. Фанатики-шииты, последователи Гасан-ибн-аль-Саббаха, шедшие на смерть как на праздник, могут и будут атаковать откуда угодно – в этом смысле они настоящие камикадзе. Каждому, у кого есть карта и циркуль, понятно, что если не заботиться о посадке, из Сергеевки можно совершить самоубийственный взлет с полным бомбовым грузом на борту. Вчера на военном совете адмирал Фудзита, говоря об этой вполне реальной опасности, в сердцах даже стукнул кулаком по столу.

Тучи между тем сгущались не в фигуральном, а в самом прямом смысле. Близился вечер, солнце огненным шаром, перечеркнутым в нескольких местах длинными узкими полосами перистых облаков, катилось на запад, грозовая туча громоздилась на горизонте, подобно уставленному в небеса исполинскому указательному пальцу, верхняя фаланга которого горела серебристым и ярко-золотым цветами, а внутри вспыхивали и меркли, как свеча на ветру, сполохи молний. У Таку эта красота не вызывала восхищения. Не так давно на траверзе Островов Зеленого Мыса, когда «Йонага» пережидал такой же примерно шторм, его атаковали арабские самолеты. Ураганный ветер способен оторвать крылья у бомбардировщика, но он же не дает засечь его радарами.

Таку медленно повернул голову. Внизу раскинулась новая Япония – страна, думающая только о материальных благах и удовольствиях, отринувшая истинные ценности, предавшая великие традиции. На северо-западе – железобетонная помойка Токио, забитая двенадцатью миллионами обитателей, провонявшая отбросами и – несмотря на нефтяное эмбарго – бензиновой гарью. На юго-западе – Иокогама, самый крупный порт с бесчисленными доками, которые смердят как канализационные трубы. На востоке – полуостров Босо, на севере – Касива и Токийский международный аэропорт. И только на самом дальнем западе еще осталась неприкосновенной прежняя Япония: там, подобно исполинскому храму, воздвигнутому в честь богов и вечных традиций, вознеслась на одиннадцать тысяч футов величественная Фудзияма, казавшаяся в дымке, таинственно подсвеченной закатным солнцем, совсем плоской, точно боги вырезали ее из голубой рисовой бумаги и наклеили на синий свод небес. Боги не могли найти себе лучшего обиталища. Конечно, все они там – Идзанаги и Идзанами, брачный союз которых произвел на свет Японские острова и от которого родились бог бури Сусано, его кроткая сестра Аматэрасу, бог луны Цуки-Йоми и целый сонм «ками», живущих в каждом дереве, ручье, реке и поле. Блеснувшая на севере точка, размером с булавочную головку, заставила Таку повернуть голову. Четырехмоторный «Дуглас DC—6», с ним два DC—3. Забавно, вся троица вылетела из самого брюха грозовой тучи, где транспортам делать совершенно нечего, и присоединилась к скопищу самолетов, в ожидании захода на посадку закладывающих над аэропортом круг за кругом. И при этом держатся вместе, не разошлись и кружатся на одинаковой высоте. Тут что-то не то.

DC—6 неожиданно сделал вираж над авианосцем, и Таку словно вышел из столбняка. Хорошо хоть, есть связь. Как только транспортный «Дуглас», а за ним два других вошли, в запретное воздушное пространство, он перекинул тумблер на передачу и заговорил в свою кислородную маску:

– Сугроб, я Снежинка Один. Три многомоторных самолета, пеленг три-один-ноль, дальность сорок, высота три тысячи метров, идут к вам. Прошу разрешить перехват. Как поняли? Прием.

– Снежинка Один, я Сугроб. Перехват разрешаю! Атакуйте! – сейчас же затрещало у него в наушниках.

Таку вызвал своих ведомых:

– Снежинки, я – Первый. Пеленг три-один-ноль, дальность полета сорок. Идем на перехват! Следовать за мной! – Взволнованные голоса Танизаки и Йосано подтвердили прием команды. – Пока я не открою огонь, не ввязываться!

Глаза Таку неотрывно следили за «Дугласами», а руки и ноги сами собой, независимо от его разума, как будто они тоже были деталями истребителя, делали свое дело: включили форсаж, качнули ручку чуть влево, легким нажатием левой педали дали машине продольный наклон.

– Попались, попались… – бормотал он, разворачивая самолет к приближающимся «Дугласам». – Вот так-то, вот так… – Он положил палец на гашетку и улыбнулся – в первый раз за этот год.

На авианосце «Йонага» царил хорошо организованный хаос: завывали ревуны, выкрикивались команды, грохотали по стальным палубам и трапам матросские ботинки, свистели дудки боцманов, хлопали крышки люков, лязгала, втягиваясь в клюзы, якорная цепь, звенела желтая латунь, покрывавшая полированную сталь 127-миллиметровых снарядов, кашляли и фыркали, готовясь к разбегу, моторы четырех истребителей.

Лейтенант Брент Росс, на ходу застегивая ремешок каски, спешил на свое место согласно боевому расписанию – к ветрозащитному стеклу флагманского мостика, где по левому борту стоял впередсмотрящий, а по правому – командир авианосца адмирал Хироси Фудзита. Отсюда, с этой узкой площадки, поднятой над ватерлинией на высоту 220 футов, лейтенанту были отлично видны бак, весь левый борт и большая часть правого. Надстройки и массивная труба почти полностью закрывали от него корму.

У лейтенанта, высокого, атлетического сложения молодого человека, была весьма располагающая внешность: четко очерченное лицо с крутым подбородком, белокурые волосы, темные, почти сросшиеся брови и синие глаза – глаза поэта или убийцы. Выучка экипажа «Йонаги» не переставала поражать его: не прошло и трех минут, как строенные 25-миллиметровые зенитные установки на площадках, окружавших полетную палубу длиной 1040 футов, были приведены в боевую готовность. К небу вытянулись толстые, как старые сосны, стволы тридцати шести 127-миллиметровых орудий. Комендоры, сидя на своих стальных табуретах, похожих на велосипедные седла, лихорадочно вращали маховики поворотного и подъемного механизмов. Подносчики снарядов и заряжающие стояли наготове чуть поодаль. Все были в касках и в зеленых боевых робах.

Брент, поднеся к глазам бинокль, навел его на запад, чуть откинул голову, большим пальцем подкрутил колесико настройки. Вот они! Три самолета – тихоходные транспортные «Дугласы» – шли к авианосцу.

– Пеленг два-восемь-ноль, дальность тридцать пять, угол возвышения тридцать два. DC—6 и два DC—3. Идут в строю кильватера. Вошли в наше воздушное пространство, сэр! – перекрывая шум, крикнул он адмиралу. – У них опознавательные знаки государственной авиакомпании Израиля.

– Отлично, лейтенант! – раздался в ответ надтреснутый голос адмирала. – У вас орлиный глаз.

Лейтенант вытянулся:

– Опознавательные знаки, сэр…

– Не обращать внимания. Они вторглись в наше пространство.

– Есть, сэр!

Маленький, высохший, столетний адмирал Фудзита всегда напоминал Бренту египетскую мумию, виденную несколько лет назад в нью-йоркском музее «Метрополитен». Выдубленное ветром, соленой водой и солнцем, изрезанное бесчисленными морщинами, пергаментное лицо было похоже на рельефную карту побережья, по которому прокатилась сотня штормов. Однако он до сих пор сохранил выправку, держался прямо, а узкие черные глаза, поблескивавшие как полированные ониксы, светились живым умом. Адмирал ухватывал суть проблемы и выдавал решение с быстротой и четкостью компьютера.

– Орудия и зенитные установки к бою готовы, БИП[3]3
  Боевой информационный пост.


[Закрыть] готов, дивизион живучести готов, аварийная команда готова, машинное отделение готово, за исключением котлов третьего, шестого, десятого и двенадцатого, – доложил телефонист Наоюки.

– Добро. Взлет!

– Сэр, ветер слаб. Не подождать ли, пока не снимемся с якоря? – перекрывая все звуки, раздался густейший бас-профундо, способный заполнить большой концертный зал. Его обладатель – шестидесятипятилетний адмирал Марк Аллен – сражался на трех войнах и участвовал в двенадцати морских боях. Помимо всего прочего, он был известным ученым и помогал Сэмюэлу Морисону в подготовке капитального труда «Военно-морские силы США во второй мировой войне». На этом авианосце он вместе с лейтенантом Россом осуществлял взаимодействие с разведуправлением ВМС США. О возрасте этого высокого, юношески стройного человека напоминали только густые белоснежные волосы, падавшие на лоб.

– Скорость ветра – один балл по шкале Бофорта, – заметил адмирал Фудзита, глянув на него снизу вверх.

– Да, сэр, один узел. Маловато. Можем потерять самолет. Не стоит рисковать.

– Нет, в данном случае – стоит.

– Слушаю, сэр, – нехотя уступил Аллен.

В эту минуту Брент Росс заметил на западе поблескивающую точку, запрокинув голову, прижал к глазам бинокль, торопливо наводя его на фокус. Он увидел две пары остроносых самолетов, заходящих на боевой разворот.

– «Мессершмитты» по правому борту! Вижу две двойки Ме-109! Пеленг два-восемь-пять, угол сорок, высота пять тысяч, пикируют на наш воздушный патруль!

– Быть этого не может! – воскликнул Аллен. – Им дальности не хватит! Наверно, это наши P—41!

– Дать радарное подтверждение! Запросить по системе «свой – чужой»! – приказал Фудзита.

Наоюки торопливо заговорил в головной телефон и спустя мгновение повернулся к адмиралу:

– Радар подтверждает, господин адмирал! На запрос не отвечают! Идут на сближение с большой скоростью. Пеленг два-восемь-пять, высота четыре-два-два-ноль! Они держались за грозовым фронтом, а потом влезли в чужой коридор!

– Передайте нашим самолетам в воздухе: четыре истребителя противника, пеленг два-восемь-пять. При выходе на пеленг два-семь-ноль атаковать и уничтожить! – Фудзита стукнул сухоньким кулачком по ветрозащитному стеклу рубки. – Для отражения атаки с воздуха по местам стоять! Изготовиться к стрельбе! Следить за целью, заходящей с пеленга два-семь-ноль. Управление с местного поста.

Наоюки отрепетовал команду.

Брент Росс, неотрывно следивший за приближающимися транспортами, крикнул, точно не веря своим глазам:

– Бомболюки, сэр! У «Дугласов» открываются бомболюки!

– Невероятно! – сказал адмирал Аллен. – Значит, они замаскировали бомбардировщики под невинные транспорты. Фантастика!

Бомбардировщики один за другим разворачивались, заходя для атаки на авианосец. Но бомбометание требовало выхода на цель под углом в 50 градусов, и до точки сбрасывания тихоходным машинам, медленно одолевавшим огромное пространство, раскинувшееся от Токийской гавани до полуострова Урага и от Йокагамы до Кизарасу, было еще несколько минут полета. Летчики Таку Исикавы, как ловчие соколы, заметившие добычу, неслись на них с юго-запада. С запад приближались, переходя в пике, четыре Ме-109 – теперь в этом уже не было сомнений, – которых вел ярко расписанный в красно-белую шахматную клетку истребитель.

– Это Иоганн Фрисснер! – закричал Брент Росс.

– Что за черт?! – недоумевал адмирал Аллен. – Откуда здесь взялся «убийца Фрисснер»?

В эту минуту первый А6М2, за штурвалом которого сидел Йоси Мацухара, командовавший всей палубной авиацией «Йонаги», пролетел по палубе и, убрав шасси, взмыл в воздух. Второй «Зеро», начавший разгон следом за ним, проскочил сквозь вяло висящее в воздухе облако отработанных газов, но на носу словно споткнулся – подпрыгнул, вильнул, потерял скорость и рухнул в море, взметнув фонтан голубой воды, белой пены и покореженных обломков фюзеляжа.

– Великий Будда! – присвистнул адмирал Фудзита.

Все, кто стоял на мостике, затаив дыхание, следили за тем, как третий «Зеро», словно прянувшая с тетивы стрела, промчался по палубе, обдав всех струей воздуха от винтов, задрал нос и, натужно взревев двигателем, круто полез вверх, пристраиваясь в хвост к машине Мацухары. Четвертый истребитель, перевернувшись через крыло, описал крутую дугу, вздымая белую пену, и сорвался в море. Тело выброшенного из кабины летчика с безжизненно болтающимися руками и ногами мелькнуло высоко в воздухе и с громким всплеском ушло под воду.

– Якорь встал! – доложил вахтенный.

– Отлично, – сказал Фудзита и прокричал в переговорную трубу: – Убрать якорь по-походному! Самый полный вперед! Право на борт! Держать ноль-один-ноль.

Брент почувствовал, как махина авианосца, чуть накренясь, подалась вперед.

Таку Исикава заметил четверку истребителей за секунду до того, как его оповестили об этом с авианосца. Но сейчас было не до них.

– Снежинки, я – Первый! Перехватить и уничтожить «Дугласы»! Почаще оглядывайся, береги хвост. Проверить оружие. Делай как я!

Когда в наушниках прозвучали голоса ведомых, подтвердивших приказ, он включил форсаж, отчего сразу надсадно взвыл двигатель, взял ручку на себя, дал левую педаль и соскользнул в пике. Поглаживая гашетку на штурвале, он дал пробную очередь из 20-миллиметровых эрликоновских пушек, укрепленных на крыльях, и пары 7,7-миллиметровых пулеметов, стоящих на обтекателе. 950 «лошадей» ввели машину в почти отвесное пике, разгоняя ее с каждой секундой все быстрее – скорость перевалила за четыреста узлов, белая стрелка альтиметра крутилась как безумная и все ускоряла вращение – и бешено завывающий истребитель, содрогаясь всем корпусом от чудовищного напора воздуха, несся вниз.

Таку изо всех сил стиснул вибрирующую ручку, нажал на обе педали – на левую чуть сильней, – чтобы не сорваться в штопор. Почувствовав горечь во рту, с трудом сглотнул – горло саднило от чистого кислорода. Оглянулся назад. Четыре «Мессершмитта» попарно заходили на боевой разворот, но пока еще были вне досягаемости его огня. Шахматная клетка и кроваво-красная машина. Это Фрисснер и его ведомый – американский бандит Кеннет Розенкранц по прозвищу «Рози». Как только его звено займется «Дугласами» – уже совершенно ясно, что это бомбардировщики, – «сто девятые» свалятся на «Зеро».

– Внимание! Атакуем фронтом! Йосано бьет второй «Дуглас», Танизаки – третий. Прослеживайте, чтобы «сто девятые» не зашли нам в хвост.

Таку решил заняться головным DC—6, медленно ловя тихоходную громоздкую машину в искатель. Нет. Слишком далеко: «Дуглас» не попал даже во внешний круг прицела. Метров восемьсот, по крайней мере.

На фюзеляже «Дугласа» появились какие-то искорки и вспышки. Эти светлячки, оставляя за собой дымящийся след, понеслись к «Зеро» и, не дотянув, погасли. Пулемет на турели. Калибр не меньше 12,7. Но слишком далеко. «Сопляки», – презрительно хмыкнул Таку.

Но за эти доли секунды дистанция между «Зеро» и транспортом сократилась, и следующие очереди легли совсем рядом с правой плоскостью. Мягко отвернув чуть в сторону, Исикава взял упреждение на три четверти и, дождавшись, когда «Дуглас» грузно вплывет в третий круг прицела, а светящийся индикатор совместится с центром фюзеляжа, нажал на гашетку.

Его легкий, весящий всего 6000 фунтов, самолет задрожал от отдачи, сбавил скорость на десять узлов, когда автоматические пушки и пулеметы открыли огонь, выбрасывая стреляные гильзы. Трассирующие очереди впились в борт гигантской машины. Таку чуть довернул ручку, едва заметно прижал педаль и обрушил на транспорт еще несколько смертоносных длинных очередей, прогрызших металл, как пила прогрызает тонкую древесину. Клочья алюминиевой обшивки и пулемета на турели брызнули в разные стороны, словно конфетти.

– Ну, давай же, давай, загорайся, – бормотал Таку. – Гори, а то у меня стволы расплавятся.

И словно в ответ на его слова, из емкости под правым крылом ударило желтое пламя, и над теряющим управление самолетом поднялось черное знамя дыма. Затем крыло отломилось у основания, и тяжеловесный, неповоротливый гигант, с неожиданной быстротой завалившись вправо, стал рассыпаться в воздухе, как будто на полном ходу врезался в кирпичную стену. Словно сбитая влет исполинская птица, «Дуглас», крутясь и кувыркаясь в воздухе, полетел вниз, опережая обломки фюзеляжа и своих четырех летчиков. Один из них камнем рухнул в море, дернулся, медленно перевернулся и погрузился в воду, но над головами трех других, как белые цветы вишни, раскрылись купола парашютов.

– Банзай! Банзай! – ликующе выкрикнул Таку, проносясь мимо гибнущего самолета и парашютистов.

Однако радость его была омрачена тем, что на «Дуглас» он израсходовал почти весь боезапас – огневой мощи ему оставалось всего на одиннадцать секунд. Потом он взял ручку на себя, почувствовал, как закружилась голова, как затрещало пилотское кресло от перегрузки. В эту же минуту авианосец открыл огонь.

– Всем орудиям правого борта – залп!

– Сэр, в воздухе наши патрульные самолеты! – замахал руками адмирал Аллен.

– Их ведут самураи: они привыкли к риску, – сказал Фудзита, сухонькой ручкой сжимая переговорную трубу.

Адмирал Фудзита сам не признавал затычек для ушей и не разрешал пользоваться ими своим подчиненным, считая, что это мешает держать связь, и потому, когда разом рявкнули двадцать два орудия главного калибра, Брент Росс, выпустив повисший на ремешке бинокль, поспешно зажал ушли. От чудовищного грохота, который немыслимым количеством децибелов вонзился, как раскаленные иглы, в барабанные перепонки, молодой американец затряс головой, застонал и выругался: звук был такой силы, что уши не воспринимали его, посылая к мозгу только ощущение физической боли.

Грохот повторялся снова и снова в ритме размеренной барабанной дроби, взмокшие от пота комендоры продолжали вести огонь: каждые три секунды орудие изрыгало пламя и клуб едкого бурого дыма. Все это действовало на Брента как двойной мартини, как нагота прекрасной женщины. Пересохло во рту, по спине поползли мурашки, заколотилось сердце. Упоение риском и близостью смерти, которое он испытывал в бою, было сродни сексуальному возбуждению и любовной близости. Дрожащими руками он поднес к глазам бинокль, вглядываясь в покрытое бурыми оспинами разрывов небо. Отчаянный Таку Исикава – прославленный ас прошлой войны – уже успел сбить головной DC—6. Как всегда, комендоры уже не разбирали, в кого бьют их орудия, а заботились только о точности. Истребители Мацухары и единственного его ведомого, задрав носы, по предельно крутой кривой стремились набрать высоту. Сверху, подобно пущенным чьей-то невидимой рукой копьям, к ним неслись две пары «Мессершмиттов» – один был расписан в шахматную клетку, второй выкрашен в кроваво-красный цвет, а два других – угольно-черные. Слоеный пирог, мелькнуло в голове Брента, – смертельная штука.

Исикава промчался мимо кружащихся в воздухе обломков уничтоженного им самолета, и в ту минуту, когда он начал выходить из пике, его ведомые открыли огонь по двум уцелевшим бомбардировщикам. Однако оба промахнулись, и «Дугласы», не обращая внимания на снаряды корабельной артиллерии, неуклонно ввинчивались в воздух, заходя на цель. Брент в ужасе смотрел, как трассы очередей «Мессершмиттов» понеслись к замедлившим ход машинам Йосано и Танизаки.

– Нет! Нет! Нет!

– Нет! Нет! Нет! Продолжать пикирование! – закричал Таку, заметив, что его ведомые как бы осадили свои истребители и разошлись в разные стороны для разворота.

Он понимал, что превосходство «Зеро» в наборе высоты сейчас ничего не даст им. «Сто девятые», мчась со скоростью четырехсот узлов, разделились: полковник Фрисснер и Кеннет Розенкранц ринулись на Акико Йосано, а пара черных истребителей погналась за Юнихиро Танизаки. Для Йосано вскоре все было кончено: клетчатый красно-белый Me-109 дал очередь из своей 20-миллиметровой пушки и двух 13-миллиметровых пулеметов, и японский летчик, попытавшийся использовать маневренность своей машины, которая весила почти на тонну меньше Me-109, и резко дернувший ее вверх, налетел прямо на шквал огня. Фрисснер безошибочно разгадал его намерение и предупредил его залпом всего бортового оружия.

Таку застонал, увидев, как закрутились в воздушном потоке куски левого крыла и капота «Мицубиси». Искалеченную машину стало сносить ветром и кренить направо, потом она едва не перевернулась через крыло, словно за штурвалом сидел пьяный. «Мессершмитты» настигали ее. Еще одна попытка сделать «бочку» и Йосано вдруг перевел задымивший истребитель в горизонтальный полет. Он был то ли ранен, то ли обезумел от страха, то ли впал в оцепенение. В любом случае участь его была предрешена.

– Нет! Нет! В такой свалке нельзя лететь по прямой! – закричал Исикава.

Фрисснер, точно выйдя на цель, с каких-нибудь тридцати метров ударил по «Зеро». 20-миллиметровый снаряд попал Йосано в спину и разорвался в его теле, выбросив ребра, клочья легкого и сердца на разбитую приборную доску. Он умер мгновенно. Клюнув носом, истребитель вспыхнул как факел и, оставляя за собой шлейф черного дыма, круто пошел вниз, в море.

Крича, бранясь, стуча по приборной доске затянутым в перчатку кулаком, Таку устремился на выручку Танизаки. Взлетевшая с авианосца пара все еще была далеко внизу.

– Пикируй, пикируй, Юнихиро! – кричал он в микрофон.

Однако молодой летчик пошел на разворот с набором высоты влево, что было невозможно для черного «Мессершмитта», потом сделал «полубочку», потом «иммельман» и, оказавшись со своими преследователями в одной плоскости, кинулся в лобовую атаку. Но опытная, отлично слетанная пара Ме-109 мгновенно разошлась, заставив японца выбирать противника. Когда он ринулся на правого, поливая его свинцом, – левый развернулся, зашел «Мицубиси» в хвост и открыл огонь. Трассирующие пули разнесли остекление кабины, оставили десяток пробоин в фюзеляже, повредили руль высоты. Из бензобака вырвалось похожее на хвост кометы пламя.

– Прыгай! Прыгай – крикнул Таку.

От объятого огнем «Зеро» отделилась коричневая фигурка. Раскрылся парашют.

– Слава Богу! – выдохнул Таку.

Он бросил быстрый взгляд вниз, где два «Зеро» вели огонь по двойке Фрисснера и Розенкранца. Головную машину Мацухары Таку узнал по красному обтекателю и зеленому капоту. Далеко позади черные «Мессершмитты» вились вокруг качавшегося на стропах Танизаки, как почуявшие добычу акулы. Они дали очередь не по человеку, а по куполу его парашюта, и летчик, окутанный им, как саваном, упал в воду у полуострова Урага.

– Сволочи! Сволочи! – закричал Исикава.

Но вражеские пилоты, занятые расправой с беспомощным парашютистом, дали Таку возможность догнать два бомбардировщика, находившиеся в трехстах метрах ниже. Взяв ручку на себя, он перевернулся и оказался под самым носом «Дугласа», дождался, пока тот грузно вплывет во все три окружности прицела, и нажал на гашетку.

Истребитель затрясся, всаживая серию снарядов и бронебойных пуль в брюхо «Дугласа», отчего алюминий обшивки стал слезать и отваливаться кусками, словно обветшавшая штукатурка. «Зеро» всадил еще серию в правую моторную группу и в основание крыла, где корпус самолета наименее прочен. «Дуглас» с полуоторванным крылом начал грузно и как бы нехотя заваливаться на левый бок, словно подраненная птица, пытающаяся уйти от преследователей. Болтающееся крыло ходило вверх-вниз, вываливая наружу все потроха – клубки разноцветных проводов, гидравлические трубки, из которых хлестала красная жидкость, и бензопровод, откуда выливались пенистые белые потоки горючего.

Стрелка указателя скорости замерла на нуле, «Мицубиси» пронзительным воем мотора выражал свой протест – и Таку, который больше не мог удерживать его в таком положении, наконец позволил истребителю свалиться вправо и вниз. Взяв ручку на себя и дав левую педаль, он ушел в неглубокое пике, поглядывая через плечо на свою жертву. «Дуглас» тоже перевернулся и круто пошел вниз. Метров за двести от поверхности воды правое крыло наконец оторвалось и полетело следом, переворачиваясь и кружа в воздухе, как подхваченный ураганом листок.

У Исикавы не было времени торжествовать: метрах в пятистах за кормой появилась пара черных «Мессершмиттов», сообщивших о своем приближении трассирующими очередями. Исикава пожертвовал высотой ради скорости: он знал свою машину лучше, чем создавший ее конструктор Дзиро Хорикоси, лучше, чем сам Мицубиси. Он медленно взял ручку на себя, сделав «свечку»: «пусть „Мессершмитты“ думают, что он намерен повторить маневр, погубивший обоих его ведомых. Уловка удалась. „Сто девятые“ разошлись и, поливая его свинцом, налетели с обеих сторон с явным намерением живым не выпустить.

Но Таку был готов встретить их. Когда отбойный молоток пулеметных очередей прошелся по левой плоскости, скручивая и отрывая куски алюминиевой обшивки, и машину затрясло, он сбросил обороты до пятисот в минуту и двинул вперед черный рычажок, гася скорость и невольно вспоминая, как когда-то останавливал свою рыбачью лодку, цепляя якорь за коралловый риф. Если бы не привязные ремни, от резкого толчка он ударился бы о приборную доску. По обеим сторонам кабины промелькнули черные тела «Мессершмиттов».

– Банзай! Банзай! – прокричал он, подняв щитки-закрылки, дав полный газ и прикосновением к правой педали руля высоты развернувшись почти на месте – маневр, который был под силу только такому легкому самолету, как «Зеро». Черный Me-109 находился именно в той точке, где и должен был находиться, – всего в сорока метрах впереди него. Его даже не надо было ловить в прицел. Таку взял упреждение на четверть и нажал на гашетку, наперед зная, что не промахнется.

Короткая серия – всего десяток 20-миллиметровых снарядов – снесла «Мессершмитту» вертикальный стабилизатор, пробила капот. Череп летчика лопнул, как перезрелый, надколотый арбуз, и красно-желтый фонтан ударил в пропеллер «Зеро», забрызгав кровавой кашей его лобовое стекло. На полном ходу «Мессершмитт» перевернулся через крыло и полетел вниз, нелепо порхая в воздухе, как обжегший себе крылья мотылек.

Таку беспокойно шарил глазами по передней полусфере, отыскивая второго, и наконец заметил свалившуюся в пике и уже неуязвимую для его огня черную машину далеко на востоке, за полуостровом Босо. А на севере, прямо над Токио, два «Зеро» палубной авиации сцепились с Фрисснером и Розенкранцем в ожесточенной и беспорядочной схватке.