Текст книги "Мрачная девушка"

Автор книги: Петтер Аддамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Здорово, если ты можешь разобраться во всем этом, Перри, потому что я, чем больше думаю, тем больше прихожу в смятение. Мне кажется, что дело страшно запутано.

Мейсон начал ходить из угла в угол.

– Я боюсь только одного, – наконец сказал он. – Может, я плохо замаскировал свою истинную цель.

– Что ты имеешь в виду? – не понял детектив.

– Я пытаюсь выследить стаю гусей, двигаясь за лошадью, – ответил Мейсон. – Но боюсь, моя лошадь недостаточно велика, чтобы как следует меня спрятать.

Дрейк направился к двери.

– Послушай, – сказал он, уже взявшись за ручку, – пусть тебя это не волнует. За свою жизнь я видел массу дел об убийствах и говорил с сотнями адвокатов, которые считали, что у них есть, за что зацепиться, хотя никакой точки опоры у них не было. Если ты думаешь, что тебе удастся спасти хотя бы одного из твоих клиентов, то у тебя гораздо больше оптимизма, чем у меня. Я только что поспорил с Деллой Стрит на половину ее месячного жалованья. Я считаю, что оба твои клиента будут осуждены. Побеседовав с тобой, я сейчас поспорю с ней и на вторую половину. Это показывает, как я верю в успех.

Когда за детективом закрылась дверь, Перри Мейсон остался стоять в центре кабинета, широко расставив ноги, расправив плечи, выдвинув вперед подбородок и внимательно глядя на закрытую дверь.

23

На первой странице "Стара" крупным шрифтом был напечатан заголовок:

"Свидетель убийства миллионера отказывается участвовать в эксперименте".

Мейсон разложил газету на столе и, завтракая яйцами всмятку, с удовлетворением читал отчет. За крупным следовал второй заголовок, набранный более мелким шрифтом:

"Спор о зрении главного свидетеля обвинения. Защита бросает вызов, требуя проведения эксперимента, обвинение отказывается".

Мейсон посолил и поперчил яйца, добавил масла, достал подрумяненный гренок и усмехнулся.

Он прочитал отчет о судебном заседании, отметил, что брошенный им вызов обвинению напечатан жирным шрифтом, закончил завтрак, свернул газету и направился в офис.

– Какие новости? – поинтересовался он у Деллы Стрит.

Она задумчиво посмотрела на него с какой-то чуть ли не материнской улыбкой.

– Ты победишь, – сказала Делла.

Он тоже улыбнулся в ответ.

– Если заместитель окружного прокурора сейчас не примет вызов, то я выиграл дело перед присяжными, – кивнул адвокат.

– А что ты собираешься делать, если он все-таки его примет?

Мейсон подошел к окну и, нахмурив лоб, посмотрел на утреннее солнце.

– Я отвечу вопросом на вопрос. Ты повысила ставку в споре с Полом Дрейком?

– В два раза.

– Молодчина!

– Ты считаешь, что Клод Драмм согласится?

– Да.

– Как ты думаешь определять, что это будет справедливый эксперимент?

– Попытаюсь приложить все усилия и добиться того, чего хочу.

– По крайней мере, рекламу ты получил хорошую. Все утренние газеты строят догадки о том, какой у тебя козырь в запасе. Несколько раз тебя называли "старым лисом судебных заседаний! Большинство репортеров утверждают, что обвинение беспокоит слишком быстрое продвижение слушания дела.

– Ты говоришь, что газеты все-таки решили, что я не так глуп, как представляюсь?

Она засмеялась.

– Я же на тебя поставила.

– У заместителя окружного прокурора есть несколько свидетелей, которые должны дать неожиданные показания.

– Неожиданные для кого? – поинтересовалась секретарша.

– Вот в этом-то весь вопрос, – ответил адвокат и направился к себе в кабинет.

Не успел он закрыть дверь, как зазвонил телефон.

– Алло! – взял трубку Мейсон.

– Доброе утро, господин адвокат. Говорит Драмм. Я обдумал ваше предложение об эксперименте и проверке зрения Дона Грейвса и решил согласиться на его проведение в абсолютно идентичных условиях. Я попрошу у Суда отсрочки для подобного эксперимента. Я подумал, что лично дам вам заранее об этом знать.

– Очень мило с вашей стороны.

– Не стоит благодарности, – рявкнул Драмм.

Мейсон расхохотался.

– Я имел в виду, что сообщили мне.

– О! – только и мог сказать Драмм.

– У вас есть какие-нибудь определенные планы?

– Я объявлю о них в зале суда. Всего хорошего.

Мейсон все еще посмеивался, вешая трубку. Он нажал на кнопку, чтобы вызвать к себе Фрэнка Эверли.

– Фрэнк, – обратился к нему адвокат, – сегодня утром Суд примет решение об отсрочке слушания дела для проведения эксперимента. Я не собираюсь идти в зал суда, сходи ты и выступи со стороны защиты. Это формальность. Драмм, несомненно уже разработал какую-то схему проведения эксперимента и попытается как можно скорее выбить из тебя согласие, пока ты находишься в зале суда перед присяжными. Просто заяви, что я послал тебя, как своего представителя, чтобы согласиться на отсрочку, но у тебя нет полномочий договариваться об условиях, при которых должен проводиться эксперимент. В таком случае ему потребуется связаться со мной и обсудить их, когда мы _н_е_ будем перед присяжными.

Фрэн Эверли одобрительно кивнул. В его глазах светилось восхищение.

– Вы все-таки вынудили его, не так ли?

– Не знаю. Он сказал "да". Я только этого и хотел. Меня не интересует, _п_о_ч_е_м_у_ он согласился.

– И, посылая меня, вы избегаете спора о деталях перед присяжными?

– Вот именно. Объясни Драмму, что во второй половине дня я планирую быть в у себя в кабинете и готов обсудить с ним все условия. Или я встречусь с ним в обоюдно приемлемом месте. Сообщай это с искренним и честным видом. Присяжные будут пристально следить за тобой, а в газетах и так уже слишком много рассуждают, что веду себя, как старый лис.

– Будет сделано, шеф, – заверил его Эверли и полный энтузиазма, с раскрасневшимся лицом вылетел из кабинета.

Мейсон позвонил Харри Неверсу.

– Хотел дать тебе знать, – сообщил адвокат. – Мне только что звонил Клод Драмм и поставил в известность, что на сегодняшнем утреннем заседании он попросит отсрочку для проведения эксперимента.

Голос Харри Неверса, как обычно, звучал монотонно и услало:

– Я сам собирался тебе звонить. Люди окружного прокурора приготовили тебе еще один подарочек. Они представят разработанную ими схему перед присяжными, она тебе совсем не понравится, но перед присяжными ты не осмелишься ее оспаривать.

– Не беспокойся, я уже это предусмотрел. Я даже не появлюсь в зале суда. Я послал туда своего помощника. У него нет полномочий оговаривать условия эксперимента.

Харри Неверс расхохотался.

– Вот это на тебя похоже. А Суд допустит проведение эксперимента?

– Я думаю, что Суд не будет выносить никакого решения по этому вопросу. Он просто предоставит отсрочку. Мы проведем эксперимент, а в понедельник свидетели будут давать показания о том, как все происходило.

– Когда ты собираешься обсуждать условия?

– Возможно, сразу же по завершении утреннего заседания. Драмм сам со мной свяжется. Я позвонил, чтобы сообщить тебе, что, конечно, не могу контролировать то, что намеревается заявлять прессе окружная прокуратура, но от меня ты получишь эксклюзивное интервью, как только я достигну соглашения с Клодом Драммом об условиях проведения эксперимента.

Харри Неверс опять усмехнулся в трубку.

– Мне кажется, что я не зря заставил фотографа сделать пару твоих снимков в кабинете. Мне почему-то думается, что мы напечатаем их или во во вторник утром, или в понедельник вечером.

– У меня есть к тебе еще одна просьба, – сказал Мейсон.

– Слушай, а они у тебя хоть когда-нибудь заканчиваются? поинтересовался репортер.

– Да, – ответил Мейсон. – Просьба очень простая.

– Ладно, выкладывай.

– Я собираюсь организовать все таким образом, что бы мы с Драммом сидели внизу в автомобиле, а Грейвс остался наверху. Мы его вызовем определенным сигналом. Когда мы дадим этот сигнал, я хочу, чтобы ты каким-то образом задержал Грейвса в кабинете Нортона.

– Как долго?

– Сколько сможешь.

– И какой в этом смысл?

– Я хочу немного сбить его с толку.

– Эту птичку не очень-то собьешь. Он хитер, как лис.

– Он так считает, но, тем не менее, можно попытаться его немножко потеребить. Предложи ему что-нибудь так, что он будет вынужден задержаться, а потом обратиться за помощью к заместителю окружного прокурора.

– Теперь у меня возникли подозрения, – заметил Неверс.

– Если ты сделаешь то, что я прошу, – ответил Мейсон, – то в дальнейшем я окажу тебе услугу и ты сможешь спокойно заявлять, что участвовал в завершающей стадии дела.

– Не уверен, что хочу в ней участвовать. Иногда они уже не так интересны.

– Всю ответственность я возьму на себя. Ты разделишь славу и заслуги.

– Я думаю, мне стоит заглянуть к тебе в офис и поподробней обсудить это дело.

– Я знал, что ты не забудешь, – усмехнулся Мейсон.

– Не забуду что? – в голосе Неверса опять послышалось подозрение.

– Бутылочку у меня в столе, – ответил адвокат и повесил трубку.

24

Дом Нортона горел всеми огнями. У подъезда стояло более дюжины машин. Люди входили и выходили из главного входа, в разных местах дежурили человек пять полицейских, периодически с важным видом курсируя по территории, прилегающей к особняку.

Наверху, в кабинете, где убили Эдварда Нортона, Клод Драмм задумчиво смотрел на Перри Мейсона.

– Не знаю, чего вы еще хотите. По-моему, условия очень справедливые, – заметил заместитель окружного прокурора.

– Мне кажется, что эксперимент не будет полным. Шансы Дона Грейвса пятьдесят на пятьдесят, даже если ему завязать глаза.

– К чему вы клоните? – Клод Драмм специально притворялся, что не понимает, о чем идет речь.

– У вас здесь две женщины – одна в черном, другая – в розовом, сказал Мейсон. – Трое мужчин, которых знает Грейвс. Как я понял, судья Пурлей поедет на своей машине с той же скоростью, что и в ночь убийства. Когда машина доберется до поворота, судья Пурлей крикнет: "Смотрите!", и в этот момент Грейвс должен повернуться. После того, как мы отъедем, будет решено, кто из трех мужчин встанет с тростью в руке, и которая из женщин займет такое положение, чтобы ее голова, плечо и рука были видны с дороги.

– Все правильно.

– Я пытаюсь сказать следующее, – продолжал Мейсон. – Если Грейвс просто угадает, то в случае определения какой мужчина стоит с тростью, у него один шанс из трех, в случае женщины шанс еще лучше – один из двух.

– Но более благоприятных условий вы все равно не получите, – возразил Драмм. – В ночь убийства в доме было всего две женщины – миссис Мейфилд, экономка, и Фрэнсис Челейн. Теперь признано, что во время совершения преступления в комнате находилась женщина...

– Нет, не признано, – перебил его Мейсон.

– В соответствии с моей версией дела и показаниями Дона Грейвса, незаинтересованного свидетеля, в кабинете присутствовала женщина. И если вы вообще хотите, чтобы эксперимент состоялся, то вам придется соглашаться на мои условия. То есть женщина была или миссис Мейфилд, или мисс Челейн. Точно также убийство мог совершить кто-то из трех мужчин: Питер Девоэ, шофер, который лежал пьяный, когда мы его нашли, но который, тем не менее, остается под подозрением, Роб Глиасон, и Пуркетт, дворецкий. То есть тростью замахивался один из них.

– В этом случае, вы, как должное, принимаете, что окно было взломано и под ним на мягком грунте оставлены следы только для отвода глаз.

– Конечно. Вы, может, теперь скажете, что хотите, чтобы собрали весь город, потому что, не исключено, что кто-то из его жителей вломился в дом. Вы же должны понимать, что все не станет делаться по-вашему, господин адвокат.

– Все должно быть обустроено так, чтобы мы точно определили – реально Грейвс видел происходящее и узнал участников эксперимента, или это просто была удачная догадка.

В глазах Клода Драмма мелькнул победный огонек.

– Я организовал этот эксперимент при обстоятельствах, идентичных тем, при которых совершалось преступление, – заявил он. – Эксперимент результат вызова, брошенного вами. Теперь, если вы боитесь на него пойти, потому что знаете, что Грейвс не ошибется, вам требуется только сказать об этом и мы все отменим. Вы не осмеливаетесь позволить свидетелю подтвердить свои слова, понимая, что это означает для ваших клиентов.

Мейсон пожал плечами.

– Ну, если вы так объясняете мои действия, то можете начинать эксперимент.

По всему было видно, что Драмм уверен в победе. Он радостно улыбнулся, не сомневаясь в исходе мероприятия.

– Прекрасно, – сказал он, обращаясь к группе людей, собравшихся вокруг них. – Я думаю, что все разобрались в ситуации. Мы поедем на машине вверх по возвышенности. Я сяду сзади вместе с мистером Грейвсом. Мистер Мейсон, адвокат защиты, – рядом с судьей Пурлеем. После нашего отъезда вы, господа журналисты, выберете одну из этих двух женщин. Она встанет таким образом, чтобы ее голова, шея, плечо и рука были видны с поворота на дороге, где должен оглянуться Грейвс. Вы также выберете одного из трех мужчин, одетых в костюмы разных цветов, и он замахнется тростью и наклонится над стулом, на котором сидел Эдвард Нортон, когда его убили. Пожалуй, это все. Репутации судьи Пурлея достаточно, как мне кажется, чтобы гарантировать, чтобы то, что произойдет в автомашине, не было в дальнейшем искажено ни одной из сторон.

– Секундочку, – вставил Мейсон. – Перед тем, как Дон Грейвс покинет этот кабинет, я бы хотел конфиденциально поговорить с судьей Пурлеем.

Драмм подозрительно посмотрел на адвоката.

– Только в моем присутствии, – заявил он. – Это эксперимент и если вы собираетесь с кем-то конфиденциально беседовать, я должен слышать, что вы намереваетесь сказать.

– Я не против того, чтобы _в_ы_ это слышали, – ответил Мейсон. – Но, естественно, раз это эксперимент, я не хочу, чтобы Дон Грейвс слышал мои слова.

– Согласен, – кивнул Драмм. – Грейвс, подождите здесь, пока мы вас не вызовем.

– Мы нажмем на гудок, когда будем готовы, – сообщил Мейсон.

Представители двух сторон в судебном процессе молча пошли вниз по широкой лестнице, спустились по ступенькам с крыльца и направились к машине, где с чувством собственного достоинства за рулем сидел судья Пурлей, окруженный репортерами. Его лицо выражало удовлетворение, которое он пытался скрыть под маской серьезности и благопристойности, присущих представителю судейского корпуса.

– Вы готовы, господа? – обратился он к Мейсону и Драмму.

– Мы пришли к соглашению, что я сяду спереди рядом с вами, а мистер Драмм – сзади, рядом с Доном Грейвсом, не так ли? – сказал Мейсон.

– Так, – согласился Драмм.

– В таком случае я хотел бы попросить вас снять очки, – обратился Мейсон к заместителю окружного прокурора.

– Что? – рявкнул Драмм.

– Я прошу вас снять очки, – повторил Мейсон. – Вы должны понимать, мистер Драмм, что в очках вы прекрасно видите и, если вы повернетесь одновременно с Грейвсом или даже раньше него, что вам не запрещается, вы можете, повторяю, можете каким-то невольным, непроизвольным выражением или жестом подсказать Грейвсу, кто из мужчин держит трость. В таком случае получится, что в эксперименте участвуют две пары глаз вместо одной.

– Это оскорбление. Вы не верите в мою честность, – возмутился Драмм.

– Я не имел в виду ничего подобного. Это просто предосторожность против непреднамеренного сигнала.

– Я отказываюсь, – заявил Драмм.

– Хорошо. Я не настаиваю, я просто упомянул это, как желаемый вариант. И еще я хотел бы попросить судью Пурлея смотреть прямо на дорогу.

– Нет, на это я тоже не согласен, – заявил Драмм, – потому что когда судья Пурлей вел машину в ночь совершения преступления и Дон Грейвс закричал, что видел, как произошло убийство, судья Пурлей, естественно, обернулся, чтобы посмотреть, что послужило причиной возгласа и, конечно, снизил скорость, что дало Грейвсу возможность смотреть более длительное время.

Мейсон устало вздохнул, как человек, которого перехитрили, или генерал, которого превзошли в военном искусстве.

– Хорошо. Вызывайте Грейвса.

Судья Пурлей нажал на гудок.

Они подождали несколько минут и тут уже Мейсон протянул руку и нажал на гудок.

Грейвса все не было, и судья Пурлей снова требовательно нажал на гудок и начал выглядывать из окна машины.

Внезапно Дон Грейвс появился в окне кабинета и закричал находившимся внизу:

– Один из газетных репортеров хочет изменить условия эксперимента!

Клод Драмм выругался себе под нос, вылез из машины, хлопнув дверью, пересек дорожку и встал под окном.

– Мы закончили обсуждение условий перед тем, как спуститься вниз, заявил он. – Прекратите дискуссию с репортерами. Если они будут нам мешать, то мы просто попросим их удалиться. Немедленно спускайтесь вниз!

– Хорошо, сэр, – кивнул Дон Грейвс и исчез из окна.

Практически сразу же в окне показалась голова Харри Неверса и он закричал:

– Условия эксперимента несправедливые. У нас должно быть право поставить одного из мужчин туда, где, как заявляет Грейвс, стояла женщина, если нам так захочется. Это поможет определить, мог ли Грейвс фактически различить, какого пола был третий человек в комнате. Ведь это мог оказаться и мужчина.

– В розовом _п_е_н_ь_ю_а_р_е_? – съязвил Драмм. – Послушайте, ваша единственная функция, господа журналисты, это выбрать одного из трех мужчин и одну из двух женщин, которые займут оговоренные места. По этому вопросу достигнуто соглашение, таковы условия эксперимента. Если вы предпримите попытку что-то изменить, я вообще отменю проведение эксперимента.

– Ну ладно, пусть будет по-вашему, – согласился Неверс. – Но я все равно считаю условия несправедливыми.

Дон Грейвс спустился по лестнице, открыл входную дверь и тихо сообщил Драмму:

– Этот журналист пьян. Он там всем мешал, но я не хотел его оскорблять, чтобы потом газеты на меня не набросились.

– Не беспокойтесь. Оставьте это мне. Ну, мы готова, наконец? недовольным тоном спросил Драмм.

– Готовы, – ответил Мейсон.

Участники эксперимента в последний раз заняли свои места в машине. Защелкали вспышки фотоаппаратов. Представители всех газет старались сделать снимки отъезжающей машины.

Судья Пурлей начал увеличивать скорость и довел ее до такой, на которой машина двигалась в ночь убийства.

– Мы достигли соглашения, что Дон Грейвс имеет право взглянуть назад только после того, как судья Пурлей укажет место, где Грейвс впервые воскликнул, не так ли? – уточнил Мейсон.

– Все правильно, – подтвердил Драмм.

Машина на ровной скорости поднималась по возвышенности.

– Сейчас! – крикнул судья Пурлей.

Дон Грейвс обернулся и прижался лицом к заднему стеклу, по бокам прикрыв глаза ладонями.

Перри Мейсон бросил взгляд на окно кабинета. Фигуры мелькнули на какую-то секунду, а затем машина завернула за поворот и дом исчез из поля зрения.

– Я все видел, – сообщил Дон Грейвс.

– И кто это были? – поинтересовался судья Пурлей, нажимая на тормоза.

– Темноволосый мужчина в синем сержевом костюме и женщина в розовом платье, – ответил Дон Грейвс.

Клод Драмм облегченно вздохнул.

– Конец вашей защите, господин адвокат, – обратился он к Мейсону. Она разбита вдребезги.

Мейсон промолчал.

Судья Пурлей многозначительно вздохнул.

– Я сейчас развернусь и поеду обратно, – сообщил он. – Предполагаю, что журналисты еще захотят нас сфотографировать.

– Наверное, – согласился Драмм.

Мейсон продолжал молчать. Его суровое лицо с резкими чертами ничего не выражало. Спокойные глаза задумчиво смотрели на судью Пурлея.

25

Зал суда был до отказа забит зрителями, когда судья Маркхам вышел из своего кабинета, чтобы открыть утреннее заседание.

– Встать! Суд идет! – объявил бейлиф.

Зрители встали и оставались стоять, пока судья Маркхам не занял свое место. Бейлиф произнес стандартную фразу, открывающую очередное заседание.

Судья стукнул молоточком по столу и зрители, адвокаты, присяжные и обвиняемые опустились на свои места.

Атмосфера в зале была наэлектролизована, симпатии оставались на стороне обвинения.

Если речь идет об отдельном человеке, он обычно принимает сторону униженного и оскорбленного, но психология толпы отлична от психологии отдельного человека. Толпа стремится разорвать слабого на части и заглотить раненого. Человек может симпатизировать проигравшему, но хочет быть на стороне победителя.

О результатах эксперимента сообщили все газеты. Он оказался драматичным и зрелищным. В нем было что-то от азартной игры. Защита многое поставила на кон – на одну единственную карту, а человеческой натуре свойственно, затаив дыхание, следить за исходом игры, когда ставки так высоки, причем сделаны только на одну карту.

Читатели с жадностью поглощали отчеты. Теперь они считали, что исход дела решен. Дон Грейвс доказал свою возможность точно определить, кто находится в комнате, именно с того места, с которого он видел, как совершалось преступление, и при абсолютно идентичных условиях.

Взгляды зрителей теперь фиксировались не на свидетелях, а на обвиняемых, в особенности на стройной фигуре Фрэнсис Челейн.

Старые волки, участвовавшие во многих юридических битвах и проведшие много часов на различных судебных процессах, знают, что это самый зловещий знак в зале суда. При начале слушания дела внимание зрителей обращено на обвиняемых. Они с любопытством наблюдают за лицами подсудимых: не появится ли какое выражение, которое отразит их чувства. Средний зритель любит следить за обвиняемыми, представлять его в центре событий, окружающих преступление, и приходить к выводу о его виновности или, наоборот, невиновности, в зависимости от того, как обвиняемый вписывается в придуманную зрителем схему.

Затем, когда слушание продолжается уже какое-то время, зрителей интересует уже само преступление, раскрываемые факты. Они концентрируют свое внимание на свидетелях, судье, представителях защиты и обвинения и внимательно слушают аргументы.

Пока вопрос остается спорным, интерес сосредоточен на исходе дела, и зрители продолжают фиксировать взгляды на свидетелях и адвокатах – актеров разворачивающейся драмы. Однако, если какое-то событие приводит показания к кульминации, снимает элемент неопределенности, убеждает зрителей в виновности подсудимого, взгляды автоматически переводятся на него, не представляя теперь, как он совершал преступление, а рассматривая заключенного с тем любопытством, с которым толпа изучает приговоренного к смерти. Они мысленно ужасаются, представляя, как ранним утром какие-то руки будут тянуть сопротивляющегося человека из его камеры и как он заплетающимися ногами пройдет последние несколько шагов в своей жизни.

Это знак, которого боятся адвокаты, вердикт толпы, решение, показываемое в древние времена опусканием большого пальца вниз. Именно это означает, что критическая точка пройдена, и обвиняемый приговорен.

Опытный адвокат по уголовным делам, который прошел сквозь паутину множества судебных процессов, всегда знает, подмечает и опасается подобного переключения интереса. Обвиняемые не представляют его фатального значения, иногда они самодовольно улыбаются, с удовлетворением замечая, что внезапно оказались в центре внимания зрителей. В противоположность им, адвокат защиты, сидящий перед ними за отведенным для него столом, обложившись юридической литературой, хотя и сохраняет на лице безмятежное выражение, чувствует, как у него все сжимается внутри от силы подобного молчаливого вердикта.

В этом случае молчаливый вердикт был уже вынесен. Виновны в предумышленном убийстве первой степени – для обоих обвиняемых. И никакой пощады.

Ровный голос судьи Маркхама нарушил напряженную тишину в зале.

– Свидетельские показания давал Дон Грейвс. Проводился перекрестный допрос. Слушание было отложено на прошлой неделе для проведения с участием этого свидетеля эксперимента, предложенного защитой, на который согласилось обвинение. Господа, вы хотите, чтобы результаты эксперимента были приобщены к делу в качестве доказательства?

Клод Драмм поднялся на ноги и язвительно заявил:

– Это было эксперимент, проводившийся по вызову защиты и максимально справедливый по отношению к обвиняемым. Условия эксперимента были предварительно согласованы с защитой. В нем участвовал свидетель, находящийся в настоящий момент на месте дачи свидетельских показаний. Условия были максимально приближены к тем, при которых совершалось преступление. Я прошу приобщить результаты эксперимента к делу в качестве доказательства.

Судья Маркхам повернулся к Мейсону.

Теперь адвокат защиты встал из-за стола.

– Мы не возражаем против приобщения результатов эксперимента к делу, однако, это не является частью нашего перекрестного допроса. Они должны быть представлены в результате допроса этого свидетеля выставившей стороной после перекрестного допроса. Следовательно, неправильно ставить проблему перед Судом в настоящий момент слушания дела. Однако, если заместитель окружного прокурора выразит желание допросить этого свидетеля по результатам эксперимента, _я _н_е _с_т_а_н_у _в_о_з_р_а_ж_а_т_ь_. Конечно, при условии, что мне будет предоставлено право провести перекрестный допрос различных свидетелей проведения эксперимента относительно обстоятельств, сопутствующих ему.

О судье Маркхаме говорили, что еще не родился адвокат, который смог быв удивить его, когда он восседал на скамье и руководил слушанием дела. Теперь он уставился на Мейсона, словно пытался прочесть, что задумал адвокат защиты. Смотрел он широкими от удивления глазами.

Мейсон спокойно и безмятежно встретился с ним взглядом.

– Я могу продолжать перекрестный допрос этого свидетеля? – спросил Мейсон.

– Продолжайте, – разрешил судья Маркхам.

– Вы знаете, какую деловую активность вел Эдвард Нортон? – обратился к Дону Грейвсу адвокат.

– Я полностью в курсе всех его дел, – ответил свидетель.

– В таком случае, вы должны знать, когда заканчивается срок действия страхового полиса, лежавшего на столе Эдварда Нортона, не так ли?

– Да.

– Когда заканчивается срок его действия?

– Двадцать шестого октября текущего года.

– Значит, срок действия страхового полиса закончился через три дня после смерти Эдварда Нортона?

– Все правильно.

– Не является ли фактом то, мистер Грейвс, что вы испытываете враждебность, какое-то предубеждение против Фрэнсис Челейн, обвиняемой по этому делу, в связи с тем, что она вышла замуж за Роберта Глиасона?

Вопрос вызвал удивление, и по залу суда пробежал шумок, означавший внезапное включение внимания зрителей, которые сели на самые краешки стульев, чтобы лучше видеть и слышать происходящее.

– Это неправда! – закричал Дон Грейвс с чувством. – Я сделал все возможное, чтобы не впутывать Фрэнсис Челейн в эту историю. Я сейчас даю показания только потому, что мне вручили повестку и я обязан был явиться в Суд.

– У вас нет предубеждения против Фрэнсис Челейн ни по каким другим основаниям?

– Нет.

– А против Роберта Глиасона?

– Нет. Я не испытываю дружеских симпатий к Роберту Глиасону, потому что плохо его знаю, но к мисс Челейн у меня совсем другие чувства. Я не сказал бы ни слова в этом зале суда, которое могло бы связать ее с убийством Эдварда Нортона, если бы я не был абсолютно и вне всяких разумных, обоснованных сомнений уверен в том, что говорю правду.

– У меня больше нет вопросов, – заявил Мейсон с видом побежденного.

Клод Драмм поднялся на ноги. В его голосе слышались победные нотки:

– У меня есть несколько вопросов к этому свидетелю. При перекрестном допросе у вас, мистер Грейвс, пытались выяснить, участвовали ли вы когда-нибудь в эксперименте при условиях, идентичных тем, что окружали совершение преступления, с целью определения, сможете ли вы опознать лиц, находившихся в кабинете Эдварда Нортона, когда его убили, не так ли?

– Да, мне задавали такой вопрос, – ответил Дон Грейвс.

– После того, как вам задавали такой вопрос, участвовали ли вы в эксперименте при точно таких же условиях?

– Да, сэр.

– Опишите, пожалуйста, условия, при которых проводился эксперимент, и его результаты, – попросил Клод Драмм.

– Эксперимент проводился ночью, – медленно начал Дон Грейвс. Зрители в зале затаили дыхание, чтобы слышать каждое его слово. – В кабинете Эдварда Нортона находилось трое мужчин и две женщины. Одна женщина была одета в черное, другая – в розовое. На одном из мужчин был синий сержевый костюм, на другом – твидовый, на третьем – костюм из шотландки. Я знал всех мужчин, но женщин раньше никогда не видел. Также присутствовали представители прессы, вы, мистер Драмм, и мистер Мейсон.

– И что произошло?

– Мы сели в машину и поехали по петляющей дороге вверх по возвышенности к главному бульвару. Когда машина оказалась в той точке, где в ночь убийства у меня вырвался возглас, судья Пурлей велел мне оглянуться назад. Я оглянулся и продолжал смотреть, пока машина не обогнула поворот и дом не скрылся из моего поля зрения.

– Что вы увидели?

– Я увидел женщину в розовом платье, стоявшую в том же положении, что и мисс Челейн в ночь убийства Нортона, а также мужчину в синем сержевом костюме, замахивающегося тростью над стулом, в котором сидел мистер Нортон, когда его убили.

– Вы можете проводить перекрестный допрос, – с победным видом повернулся к Мейсону Клод Драмм.

– Вы не рассказали всего, что имело место во время проведения эксперимента, мистер Грейвс, не так ли? – спросил адвокат.

– Все основные моменты, сэр.

– Разве там не было газетного репортера, который вас как-то побеспокоил и задержал?

– Да, был. Если не ошибаюсь, его фамилия Неверс. Он настаивал, чтобы мы изменили условия эксперимента. У меня не было полномочий изменять их. Условия оговаривали мистер Драмм и вы, мистер Мейсон. Я сказал об этом репортеру, но он от меня не отставал, даже засунул палец мне в петлю пиджака, пытаясь удержать.

– А мы где находились в этот момент?

– Вы уже спустились к машине.

– Как вам, в конце концов, удалось от него отделаться?

– Я крикнул мистеру Драмму, а он ответил совершенно определенно, что никаких изменений в условиях производиться не будет. Когда репортер услышал слова мистера Драмма, он, наверное, понял, что нарушает порядок, и отпустил меня.

Зрители, старавшиеся не пропустить ни слова, теперь в недоумении переглядывались.

– Это все, – объявил Мейсон.

– Вызывайте следующего свидетеля, мистер Драмм, – обратился к заместителю окружного прокурора судья Маркхам.

– Секундочку, Ваша Честь, – перебил Мейсон. – Мне бы хотелось снова пригласить Артура Кринстона для продолжения перекрестного допроса.

– Хорошо, – согласился судья. – Слушание проходит несколько необычно, но при сложившихся обстоятельствах, когда вопрос полностью оставлен на усмотрение Суда, я разрешаю вам перекрестный допрос свидетелей, которых вы захотите заново пригласить для дачи показаний. Суд осознает тот факт, что в дело были включены новые обстоятельства после вашего _о_ч_е_н_ь к_р_а_т_к_о_г_о_ перекрестного допроса предыдущих свидетелей.

Судья Маркхам не мог удержаться, чтобы не сделать легкого ударения на словах, описывающих краткость перекрестного допроса. Он пытался пожурить адвоката, который так небрежно отнесся к перекрестному допросу важных свидетелей в деле об убийстве.