Текст книги "Гаяна"

Автор книги: Петроний Аматуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц)

Мы увидели бетонированную пустыню, в центре которой высилось огромное веретенообразное тело космического корабля.

«Коротко ознакомлю вас с аппаратом, в котором нам предстояло провести всю свою жизнь и, может быть, умереть, – продолжал Мана. – Он состоит из шести частей. Корабль, как видите, составной. В носовой части – наш „штаб“, а в остальных – энергетическое и техническое хозяйство. Все части выполнены из материала, который служит источником энергии ракеты и будет постепенно расходоваться, конечно, после того, как основное „горючее“ в баках подойдет к концу. К моменту нашей посадки корабль имел всего два отсека. Собственно, на движение мы израсходовали не более шести десятых всего запаса энергии. Примерно три десятых ушли на поддержание жизни экипажа, а остальное было „в запасе“.»

Затем перед нами чередовались на экране картины прощания, взлета и сценки из жизни экипажа в космическом полете. Здесь много комичного, поучительного, грустного.

На наших глазах космонавты старели: ведь их полет длился более сотни лет! Дневник, скомпонованный Маной, как бы спрессовал время. Затем перед нами развернулась одна из самых трагических глав описания их путешествия.

Вот она…

«Однажды меня разбудил начальник экспедиции Тот и взволнованно сказал: „Мана, Яр исчез! Вот его записка…“

Я быстро встал и пробежал глазами всего одну фразу: „Прощайте, друзья. У меня арпел…“

Это было ужасно! Арпел – одно из самых страшных заболеваний на Гаяне, от которого мы так еще и не обезопасили нашу планету. Инкубационный период арпела очень длительный и может тянуться десятки лет!

Мы приникли к люку – в межзвездном пространстве, совсем недалеко от нас, мы увидели застывший труп Яра. Скафандр его был расстегнут; наш товарищ покончил с собой в надежде, что такая крайняя мера убережет нас от болезни…

Каким-то образом возбудитель арпела проник в наш корабль и, может быть, и сейчас продолжал оставаться меж нами или даже в нас самих!

После короткого совещания я исследовал каждого и ничего не нашел. Однако спокойствие уже не возвращалось к нам, ибо никто точно не знал, заражены мы или нет.

Я стал применять различные профилактические средства…»

В следующих главах дневника все развивалось у космонавтов нормально, но пришла к ним и другая беда – старость. Один за другим умирали космонавты в своей удивительной консервной банке, мчавшейся в мировом пространстве почти со скоростью света…

Когда корабль гаянцев ворвался в пределы нашей Солнечной системы, в живых остались только двое – Тот и Мана.

Облетев несколько раз нашу планету, они, уменьшив скорость, стали готовиться к посадке. Особые аппараты автоматически засняли всю эту процедуру и запечатлели для нас картину их приземления на Пито-Као.

Вот как все происходило.

После четвертого круга от корабля отделился шеер. По существу, это та же ракета, но маленькая и без экипажа. Когда шеер вошел в плотные слои атмосферы, из его бортов выдвинулись крылья и ракета превратилась в самолет, управляемый по радио.

В корпусе шеера находилось несколько телевизионных установок, и Тот и Мана видели на экранах в космическом корабле ту панораму Земли, которая развертывалась под шеером.

Вот перед ними проплывают очертания Европы, Азии и Африки. Над Атлантикой и Индийским океаном ночь. Ясный день сейчас над Тихим океаном и обеими Америками. Тот нажимает кнопки телеуправления, и шеер, прекратив кругосветный полет, входит в гигантскую спираль над Тихим океаном.

Тот и Мана совещаются: лучше сесть на каком-нибудь острове, так будет разумнее. Если посадка завершится катастрофой, меньше будет ущерб, который они нанесут жителям неизвестной планеты.

Итак, решено; выбор пал на Пито-Као… Теперь Тот весь внимание: хотя он находился на расстоянии многих тысяч километров от Земли, он испытывал такое чувство, будто сидел в кабине шеера. Вот он осторожно подвел крылатую малютку к острову и сделал над ним несколько кругов. Неподалеку от верхушки невысокой горы показалось ровное плато. Тот дважды «пролетел» над площадкой, внимательно осматривая ее, – лучшего места и желать не надо!

Высота и скорость полета ежесекундно уменьшались… Вот уже осталось до земли метров шесть-семь… Мана и Тот затаили дыхание. Они подались вперед, к экрану, где навстречу неслась земля. Вот она наклоняется и все медленнее приближается… Еще мгновение – и колеса шеера коснулись поверхности планеты! Тот плавно «нажимает на тормоза». Шеер, замедлив бег, вскоре останавливается, подняв тучу пыли… Мана облегченно вздыхает. «Молодец, – говорит он. – Сколько времени прошло, Тот, но ты не разучился летать!»

На земле шеер втянул в себя крылья и колеса и превратился в танкетку на гусеничном ходу. Послушная радиосигналам танкетка обследовала площадку, передавая на космический корабль ее изображение. Тот остался доволен.

– Будем садиться, – тихо сказал он, и Мана в ответ молча кивнул.

Но как рассчитать полет огромного космического корабля, чтобы не промахнуться и попасть на площадку, совсем не видную с высоты пяти тысяч километров?

Оказывается, расчет на посадку совершается особыми автоматами. Теперь шеер остановился на краю площадки и выпустил из своего корпуса несколько радиолокационных антенн. И вот уже космический корабль стал выполнять команды, подаваемые приборами с шеера!

Эти «дружба» и «взаимная выручка» умных машин более всего восхитили нас с Мелони. Мауки не совсем понимал происходящее, но тоже был захвачен необыкновенным зрелищем.

Последний круг над землей – и космический корабль пошел на посадку. Тот и Мана не принимали участия в посадке и только наблюдали за быстрой и точной работой автоматов.

Вот шеер подвел своего старшего «собрата» к земле, и космический корабль приземлился в центре заданной площадки. Шеер внимательно осмотрел своими радиоглазами положение корабля, неторопливо объехал вокруг него на своих гусеницах и мигнул фарой. Автоматы немедленно выключили моторы.

Первым ступил на землю Тот.

К чести земных жителей, следует признать, что туземцы встретили их по-королевски! Разумеется, это преклонение объясняется и тем, что островитяне посчитали гаянцев богами, сошедшими с неба.

Через два дня на острове произошло извержение вулкана, в результате которого был поврежден межзвездный корабль и находившийся на нем в это время Тот погиб.

Как можно заключить из дальнейших кадров дневника, подготовке, точнее, редактированию которого Мана посвящал много свободного времени, он прожил на острове лет пятнадцать.

«Мы прилетели на вашу планету, – говорил он нам с экрана, – с целью сейчас же поделиться своими знаниями, но, к сожалению, это нам не удалось. Наши приборы показали, что у вас нет городов с развитой техникой. Землетрясение же лишило нас средств передвижения. Как знать, возможно, я так и окончу здесь свои дни, но я верю: вы непременно отыщите наш сейф и используете его содержимое должным образом. Передаю вам просьбу гаянского народа: когда вы освоите наши достижения в области науки (если они сумеют обогатить ваши знания), то, в свою очередь, вышлите свой космический корабль к нам, на Гаяну! Пока же я буду изучать природу Пито-Као, жизнь и быт островитян: может быть, и это будет интересно для ваших географов и других ученых…

Бедные островитяне так уверовали в наше небесное происхождение, что высекают из камня скульптуры, похожие на нас, и устанавливают их на берегу. Это не моя вина.

Но как несправедливо отнеслась судьба к мужественному гаянцу. На склоне своих дней ему пришлось испытать еще один удар, оказавшийся для него роковым: Мана все же заболел арпелом и умер в мучениях!

Прощальные слова его были: „Я боюсь, чтобы эта болезнь не передалась островитянам, а если это случится, то не вините нас, мы не хотели этого“.

Так умер последний из гаянцев. Мы похоронили его останки у подножия вулкана, возле одной из статуй, – высеченный когда-то в его честь островитянами каменный колосс стал достойным памятником одному из благороднейших представителей далекого народа из космоса!»

2

Бергофф с трудом оторвался от газетной страницы. Он не задумывался над тем, насколько правдоподобен рассказ Хоутона. Он видел во всей этой шумихе лишь верный повод привлечь к острову опасное внимание мировой общественности.

Перелистав несколько рекламных страниц, Бергофф снова увидел сенсационный заголовок, набранный крупным шрифтом:

БОБ ХОУТОН ГОВОРИТ ПРАВДУ!

МЫ ОБРАТИЛИСЬ К ВИДНЕЙШЕМУ СПЕЦИАЛИСТУ СЭРУ САМУЭЛЮ СФИНКСУ.

МАСТИТЫЙ УЧЕНЫЙ ЛЮБЕЗНО ПОДЕЛИЛСЯ С НАМИ СВОИМИ СООБРАЖЕНИЯМИ…

«Я прочитал корреспонденцию мистера Хоутона, – заявил Самуэль Сфинкс, – и, не имея возможности в настоящую минуту лично ознакомиться с дневником гаянцев и другими материалами, кратко отвечу лишь на вопрос: то, что описывает уважаемый журналист, в пределах здравого смысла или выходит за его границы?

Современная наука утверждает, что в мироздании должны существовать многие „солнечные“ системы, условия для жизни, скажем, на Гаяне и на нашей Земле могут оказаться сходными.

Вполне допустимо, что технические возможности гаянцев позволили им добиться сверхвысоких скоростей межпланетных, точное, межзвездных полетов.

Долголетие гаянцев, вероятно, вызывает наибольшие сомнения нашей почтенной публики. Должен заметить, в этом вопросе я не вижу отступления от возможного. Дело в том, что мы сами еще не знаем, сколько лет может прожить человек.

Нам известно лишь, сколько он живет, и только. И все потому, что еще ни один из людей не умирал от физиологической старости, – во всяком случае, ни один ученый не наблюдал такой смерти.

Известны случаи поразительного долголетия: 100-150 и даже 200 лет, но и тут люди подвергались влиянию болезней, неблагоустроенности жизни и многого другого, неизбежно и порой незаметно для внешнего наблюдения сокращающего наш век.

Русский ученый Павлов считал, что нормальный век человека не меньше 150 лет, другие идут еще дальше, а некоторые, например, утверждают, что человек в идеальных условиях сможет прожить 1000 лет!

Последнее и у меня вызывает улыбку, но… Резюмирую: и это место в корреспонденции мистера Хоутона соответствует здравому смыслу. История полета гаянцев не вызовет недоверия у человека, искушенного в современных достижениях наук и мыслящего смело.

Что же касается некоторых деталей, то они нуждаются в тщательной и глубокой проверке и желательно на месте, то есть на самом острове Пито-Као.

Несколько слов о болезни.

Легенды повествуют о том, что некогда население Пито-Као быстро вымерло от эпидемии. Весьма вероятно, что это и был арпел. Читателя корреспонденции мистера Хоутона может смутить это слово „быстро“. Ведь у Маны долго длился инкубационный период, и болезнь развивалась у него годами. Но и это можно объяснить: вероятно, в наших земных условиях болезнь гаянцев приняла почти молниеносную форму.

Это так же допустимо, как и предположение, что жители Марса, Гаяны или другой планеты совсем иначе переносили бы наши земные болезни.

При отсутствии иммунитета у туземцев вполне вероятно, что арпел оказался губительным для всего населения Пито-Као. Ведь вымирали же целые племена на Полинезийских островах от обычного гриппа.

Все же самым любопытным в корреспонденции мистера Хоутона, по-моему, является рассказ о загадочном „музыкальном“ фотоальбоме. Нет сомнения, что мы имеем дело с биологической радиосвязью, в которой, как я полагаю, гаянцы ушли далеко вперед.

Смею утверждать, что и в нашей земной науке все, что связано с изучением биологической радиосвязи, весьма скоро станет проблемой № 1. Мне представляется это не менее важным для миролюбивого – повторяю: для миролюбивого! – человечества, чем власть над атомной энергией.

Главный же интерес для нас представляет великодушный дар гаянцев – их сейф. Обладание им может оказаться для нас неоценимым и явиться началом новой эпохи в жизни человека!»

Уже в вечернем номере той же газеты на первой полосе была опубликована информация о подготовке экспедиции на Пито-Као…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Бергофф берется за пистолет. В лаборатории Топ-Чанг. Бегство
1

Корреспонденция Хоутона привела рыбного короля в состояние, по всей вероятности, близкое к ярости тигра, попавшего в ловушку. Не помня себя, он нажимал кнопку звонка и кричал:

– Немедленно разыщите этого пьяницу, этого бумагомарателя, живым или мертвым!

– Будет исполнено, сэр, сию же минуту… – голос секретаря затих уже по ту сторону двери.

Бергофф забегал по обширному кабинету, опрокидывая стулья, цепляясь ногами за ковровую дорожку; его раздражало сейчас все, даже собственное отражение в узком высоком зеркале.

Едва успела наполовину приоткрыться дверь, как он ринулся к ней и что было силы нанес удар в нижнюю часть показавшегося бледного, покорного лица. Секретарь неестественно дернул головой и без звука вытянулся у порога.

– О'кэй, – раздался из-за двери веселый голос Боба. – Такой удар принес бы немало хлопот самому Паулю Андерсону! Не завидую тому, кому он достался… – Перешагнув неподвижное тело, Хоутон добавил более серьезно: – Насколько я понял со слов этого бедняги, вы меня звали.

Бергофф оторопело посмотрел на веснушчатую физиономию Боба, на секретаря, который, даже будучи нокаутированным, сохранял на своем бескровном лице выражение учтивости, и понял, что произошла ошибка.

Удар как бы разрядил его гнев.

– Вы удивительно счастливый человек, Боб, – криво усмехаясь, выдавил он. – Но это удача обреченного… Вы еще пожалеете, что я ошибся! Тем строже и изобретательнее я буду теперь.

– Уж не хотите ли вы сказать, что этот превосходный прямой правой предназначался мне? – хладнокровно спросил Боб. – Что случилось?

– Ты еще вздумал прикидываться, негодяй! – завизжал Бергофф и дрожащими руками стал швырять в ноги Хоутону лежавшие на столе газеты. – А это что? А это что?.. – приговаривал он.

– Только и всего? – улыбнулся Боб. – Это все правда, что там написано. Но я сразу не сказал вам, чтобы сделать приятный сюрприз. Наконец, я журналист, и у меня в крови передавать сенсацию только в газету.

– Болван! Идиот! Ты же привлек в Пито-Као внимание всего мира!..

– Ваша правда. Все это так удивительно!

– Это мой остров, тупица, и я не желаю, чтобы чья-либо нога ступала сюда без моего разрешения, особенно сейчас!.. – вырвалось у Бергоффа.

– Вы боитесь? – вдруг с ненавистью взглянул на него Хоутон. – Теперь я знаю, что творится здесь!..

Рыбный король невольно отступил на шаг. Таким он еще никогда не видел Хоутона.

– Я раздавлю тебя, мерзавец! – с присвистом произнес он.

– Если дело обстоит таким образом, – вспыхнул Боб, – то я принимаю войну! Ты боишься сейчас людей, потому что могут открыться твои махинации с развалиной Джексоном и то, что готовится в лаборатории Дорта.

– Так это ты сообщил по радио?! – вскричал Бергофф.

– Да, я!

Бергофф извлек из кармана пистолет, но Боб ударом ноги выбил оружие и ухватил миллионера за горло. Бергофф дал ему подножку, они оба упали и сцепились в отчаянной борьбе.

Силы их были примерно равны, и исход схватки мог зависеть от любой случайности. Все же больше возможности победить имел Бергофф, потому что Боб быстро утомлялся. Бергофф скоро понял это и старался всячески вымотать Хоутона, парализовать его волю, используя самые болевые приемы.

Оба понимали, что борьба эта не может закончиться перемирием. Поймав левую кисть Боба, Бергофф резко вывернул ее, вынудив противника застонать от боли и лечь на спину. Пистолет теперь лежал всего в полуметре от борющихся. Бергофф уже потянулся к нему одной рукой, другой продолжая выворачивать слабеющую руку Боба, как вдруг тяжелый удар сзади оглушил его, и он, тупо посмотрев на Хоутона, ткнулся головой ему в плечо.

Секунду спустя Боб поднялся, всклокоченный, в изорванной одежде. Рядом с ним стояла бледная Паола с разбитой бутылкой в руках.

– Не стоило бы тебе ввязываться в это дело, – прерывисто дыша, сказал он.

– Ненавижу это змеиное гнездо, – тихо ответила Паола.

– Теперь бежать! Обоим, – сказал Боб.

– Да, надо.

– Надо, но вместе нам бежать рискованно: может быть погоня… У меня есть другой план… Но сперва надо покончить с этими двумя, – Боб кивнул на бесчувственного Бергоффа и секретаря.

– Прикончить?!

– Ты меня не так поняла. Веревки есть?

Паола подумала, кивнула и выбежала из комнаты.

2

Сознание возвращалось к Бергоффу будто отдельными, разрозненными кадрами из старого, давно позабытого фильма. Связанный по рукам и ногам, он стал ворочать во все стороны головой, в которой еще звенело от сокрушительного удара.

В противоположном углу комнаты, так же крепко связанный, лежал секретарь. Увидев, что Бергофф приходит в себя, он не удержался от горестного восклицания:

– О сэр!

– Вы живы? – спросил Бергофф.

– Разве это жизнь, сэр, видеть вас в таком состоянии?

– Так освобождайте же меня.

– Увы, сэр. Я к чему-то привязан.

– Черт возьми, я тоже точно прикован к галере.

Впервые в жизни попав в положение, уравнявшее их, секретарь смутился и не знал, как продолжать разговор, чтобы не уронить чести патрона.

– Я трижды звал Паолу, но она почему-то не идет, – пожаловался Бергофф.

– Я полагаю, сэр, что мисс Паола не придет.

– Что ты мелешь, болван!

– Прошу прощения, сэр, но мне показалось, что она разбила бутылку о… о вашу… Извините меня, сэр, я не рискую договаривать до конца.

В углу послышалось пыхтение, треск веревок, затем в адрес Паолы понесся поток отборных ругательств.

Секретарь скромно молчал, чтобы не прерывать хода мыслей своего хозяина.

– Неужели никто так и не зайдет к нам? – наконец произнес Бергофф.

– Осмелюсь напомнить, сэр, что, согласно вами заведенному порядку, вас запрещено беспокоить.

– Что же, мы так и будем лежать целую неделю?

– Никак нет, сэр. В девятнадцать часов вас освободят.

– Почему именно в девятнадцать?

– На этот час вы вызвали господина Курца, и он…

– О черт! Проклятие этому безмозглому идиоту. Он совершенно не способен нести свои обязанности. А может быть, он придет раньше?

– Не думаю, сэр. Немцы любят точность.

Наступило молчание. Изредка Бергофф справлялся у секретаря о времени, и последний, видя отражение настенных часов в зеркале, почтительно докладывал: «Пятнадцать часов двадцать две минуты, сэр…», а когда он произнес: «Девятнадцать часов», в дверь кто-то осторожно постучал и секретарь ликующим голосом крикнул:

– Да-да, войдите, патрон ожидает вас! Дверь отворилась, через порог переступил Курц и замер с отвисшей челюстью…

Курц перевернул все на острове, но безуспешно: так и осталось тайной, кто послал в эфир радиограмму. Конечно, немец ни на секунду не сомневался в том, что Монти Пирс не догадался и не решился бы ни на этом, ни на том свете сочинить такое, надо отдать справедливость, сильное послание.

Пало подозрение на радиста, но кабатчик Оскар защитил его:

– В ту ночь, о которой вы говорите, парень так напился, что я оставил его ночевать прямо за столом, сэр!

Только после драки Хоутона с Бергоффом и исчезновения журналиста (в то же время скрылась и Паола) Курц точно узнал, чьих рук было дело, а это само по себе значило немало.

Курц поднял на ноги всех своих «мальчиков», но следов Боба и Паолы не нашли. Тогда Дорт распорядился «допросить» Мелони…

Итальянца пытал сам Курц, никому бы на свете не уступивший этого права.

В жизни Мелони настали самые невыносимые часы и минуты. Впечатлительный по натуре, он с детства не переносил физической боли. Сейчас же изобретательный Курц причинял ему такие ужасные муки, что Мелони десятки раз терял сознание. Курц приводил его в чувство и спрашивал:

– Где Хоутон?.. Где Паола?.. Я знаю, что этот пропойца – твой собутыльник!

Острая ненависть к мучителю охватила Мелони. Но что он мог сделать в таком положении? Чем отплатить за свои страдания? Разум подсказывал ему: только упорным молчанием он сможет отомстить ненавистному Курцу, только молчанием! Молчать, чего бы это ни стоило, молчать, чтобы отомстить этому зверю!

И Мелони молчал. Он знал, где Боб и Паола, но молчал. И только одно терзало его измученную душу… Дни и ночи знакомился он с научными богатствами, хранившимися в гаянском сейфе. Понимая, что нельзя сразу объять необъятное, Мелони взялся сперва за «расшифровку» необыкновенного фотоальбома. Как он и предполагал, в сейфе нашлись необходимые материалы.

Свои размышления Мелони записывал в дневник, вначале вчерне, а потом не торопясь перепечатал на машинке: он понимал, что эти страницы должны произвести фурор в мировой науке, и потому взвешивал каждое слово.

И вот теперь его дневник попал в руки Курца и, следовательно, станет достоянием не человечества, а Дорта и Бергоффа… При одной этой мысли Мелони охватывал лютый гнев, но он все же молчал, потому что иного оружия у него не было.

Трудно сказать, какой конец был уготован итальянцу Курцом. В дело вмешался Дорт. Собственно, не вмешался, а попросту приказал Курцу отправить старика в секретную бактериологическую лабораторию. Так очутился Мелони в обширном подземелье острова – страшном гроте Топ-Чанг.

Его везли в открытом катере, выкрашенном в белый цвет. С виду поездка напоминала увеселительную прогулку, но Курц, с сожалением расставаясь со своей жертвой, откровенно объяснил Мелони, что для него настали последние деньки: Тяжелой ценой расплачивался Мелони за свою хорошую дружбу с Бобом…

Обогнув остров с западной стороны, катер вошел в лагуну с высокими берегами, на которых, подступая к самому обрыву, замер густой тропический лес. Не сбавляя хода, катер направился к берегу, и Мелони скоро увидел в скале большой сводчатый ход, который вел в глубь острова. Яркий прожектор осветил огромную пещеру с подземным озером, образованным водами лагуны.

Справа виднелись постройки, освещенные электрическими огнями. Тишину пещеры зловеще нарушил всплеск воды, расступившейся перед носом катера.

Воздух здесь был чистый и свежий, «припахивающий грозой», как мысленно определил Мелони, впервые осматривая мрачные своды Топ-Чанга.

Когда катер пришвартовался к маленькой пристани у построек, на берегу засуетились несколько человек в матросской одежде и Мелони услышал отрывистые слова команды.

С ним никто не разговаривал, на него не обращали внимания. Чувство покинутости и страха перед неопределенным, но страшным появилось вновь в его груди. Нервы были напряжены до крайности.

Оставшись один в отведенной ему комнате, Мелони содрогнулся от мысли, что он находится в бактериологической лаборатории особого назначения…

В ту минуту, когда он, уставший от дум и тревоги за свою судьбу, прилег на кровать, дверь открылась и на пороге появился сухощавый низкорослый японец в белом халате и больших роговых очках.

– Мистер успел отдохнуть? – спросил он и, не ожидая ответа, продолжал: – Не угодно ли пройти со мной?

Мелони нервно вскочил на ноги и, резким движением запахнув халат, с недоумением посмотрел на японца. И вдруг все завертелось перед взором: стена, дверь в стене и стоящий в двери японец наклонились и полезли куда-то вверх. Пол, уходя из-под ног, круто накренился и с размаху ударил его по лицу.

Через некоторое время Мелони очнулся. Ощутив густую теплую и липкую влагу на своем лице, он с трудом повернулся на бок.

«Вращающаяся комната? Нет, со мной был обморок!» – догадался Мелони и с удивлением увидел, что теперь находится в какой-то цилиндрической камере с окнами, в которые были вставлены толстые стекла, ни один звук внешнего мира не долетал до него.

Было тихо-тихо, он закрыл глаза и увидел Паолу – она явилась ему сейчас еще более красивой, такой женственной и беззащитной. Он вспомнил, как привел Паолу в межпланетный корабль. Она увидела скафандр гаянцев. Мелони научил ее пользоваться им, даже отнес его на берег и спрятал в кустах, объяснив, как его отыскать.

На минуту он снова стал отчетливо воспринимать окружающее. Вот от потолка отделилась механическая «рука» манипулятора и медленно приблизилась к нему, держа в своих металлических «пальцах» никелированный шприц с длинной тонкой иглой.

Такие приспособления имеются во многих лабораториях мира, они помогают людям бороться за жизнь и здоровье человека… «Скальпелем можно оперировать и можно убить, – вспомнил Мелони старую студенческую поговорку. – А сейчас я – кролик, – подумал он. – Меня хотят заразить… Неужели это… арпел?»

Он попытался подняться, но, чем-то накрепко прикрепленный к столу, не мог пошевелить ни одним членом. Ощутив боль в левом обнаженном плече, Мелони вскрикнул и, теперь уже поняв, что выхода для него нет, заставил себя повернуть голову к источнику света.

С той стороны в бактериологическую камеру сквозь большой иллюминатор на него с напряженным интересом смотрели Дорт и уже знакомый ему японец. Это было последнее, что увидел Мелони. Затем пришел мрак, небытие. Время исчезло навсегда.