Текст книги "Гаяна"

Автор книги: Петроний Аматуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 38 страниц)

Петроний Гай Аматуни
Гаяна

ПРОЛОГ

Издавна повелось у авиаторов в свободную минуту собираться под крылом самолета. Даже зимой в теплых высотных костюмах расположатся поудобнее прямо на снегу – и пошли рассказы о трудных полетах и воздушных боях, о необыкновенных случаях в воздухе.

Так было раньше, так бывает и теперь: живет и здравствует под крылом самолета «клуб авиаторов».

И вот однажды в Адлере, где всегда ночует несколько экипажей, один из старейших бортмехаников Андрей Жудин собрал такой «клуб». Неутомимый затейник и весельчак, он пересказывал нам недавно прочитанный приключенческий роман. Следует заметить, что авиаторы – горячие сторонники этого жанра. Неудивительно, что Жудин, к тому же умеющий все передавать в лицах, разжег воображение слушателей.

– Это все только в романах бывает, – разочарованно произнес светловолосый юноша, второй пилот. – А у нас в Аэрофлоте жизнь идет только по наставлениям и инструкциям. Носимся мы по одним и тем же трассам…

– Долго ли ты носишься, сынок? – иронически пробасил Жудин, налетавший ни много ни мало двадцать тысяч часов.

Пилот порозовел и приподнялся, намереваясь вступить в спор. Его остановил командир корабля Андрей Иванович Шелест.

– Не часто, конечно, – сказал он, – но бывает и у нас такое, чего не найдешь даже в приключенческом романе.

– Что вы имеете в виду?

– Что? Ну хотя бы тот случай, когда на наш экипаж напали…

– Так вы и есть тот самый командир!.. – воскликнул молодой пилот, с восторгом глядя на Шелеста.

– Между прочим, история эта, – продолжал Шелест, – связана с Пито-Као.

– С Пито-Као?! – удивился юноша. – С островом где-то в Тихом океане? С островом, о котором писали газеты?! Ничего не понимаю! – недоверчиво пожал он плечами.

– А вот послушайте…

ГЛАВА ПЕРВАЯ
События, которые происходят под Новый год в разных концах света
1

В приемной редактора было шумно, кто-то стучал кулаком по столу так, что из плоской хрустальной пепельницы выскакивали окурки.

– Мне надоело жить шепотом! – кричал взбунтовавшийся журналист Боб Хоутон.

– Боб, – мягко увещевал его заведующий отделом информации, – уменьши свою ежедневную дозу виски, и все образуется. Как знать, может быть, со временем ты станешь пташкой высокого полета и будешь играть в гольф с сенаторами!

– Через несколько часов Новый год, – напомнил Хоутону секретарь редакции Мейфгоу. – Я желаю тебе начать новую жизнь, Боб. С твоими способностями я бы меньше пил и больше писал. Да-да, когда ты захочешь, у тебя здорово получается!

– К черту! – продолжал кричать Хоутон. – Лучше пить по-моему, чем писать по-вашему.

– К чему такие слова? – обиделся Мейфгоу. – Ты становишься пьяницей, и все.

– Поймите же, – прижав руки к груди, сказал Хоутон, – Это не больше, как спорт.

– Еще одна рюмка, Боб, и из твоих мыслей можно будет сплести коврик для туалета.

– Выслушайте меня наконец, – снова вспылил Хоутон. – Алкогольные фирмы объявили конкурс для розничных потребителей. Соревнования продлятся триста дней. Я болею за «Белую лошадь». Вы знаете, это чертовски крепкое виски, и мне нелегко было выйти в первую пятерку… Обман исключен: каждая стопка, выпитая мной, на учете. В жюри входят одни язвенники – их не проведешь! Вот… И прошу не мешать мне! Я уже набрал такую скорость, что надеюсь прийти к финишу первым…

– С дороги, джентльмены!

Вдруг дверь с табличкой «Редактор» шумно отворилась, и перед расходившимся Хоутоном появился шеф.

– Сколько раз я выгонял вас с работы? – спросил редактор.

– Два, – немного оторопев, ответил Боб.

– Вы ошибаетесь! Три! И, клянусь небом, в моей газете вы уже не заработаете ни цента… Вон!

Спустя четверть часа Хоутон тепло пожал руку кассиру, раздал долги и очутился на улице с долларом в кармане. «Один бамбук – не аллея» – говорит китайская пословица, «один доллар – не деньги» – по-своему понимал пословицу Боб, И не просто понимал: не так давно он месяцами бродил по улицам большого города, одинокий и злой, в поисках работы. Три-четыре года – малый срок даже в короткой человеческой жизни, чтобы все позабыть.

В свое время Бобу помогло устроиться в редакцию газеты имя его покойного отца, знаменитого автомобильного гонщика. Сейчас не приходится рассчитывать и на это.

Мать… При мысли о ней Боб наморщил лоб. Он очень любил эту маленькую молчаливую женщину, для которой был единственной, хотя и шаткой опорой.

Он ненавидел мир наживы, в котором вырос, но не знал способа избавиться от него. Не слишком радовался, найдя работу, и не отчаивался, теряя ее, лишь становился злым и неразговорчивым. Если бы не мать…

Хоутон горько усмехнулся: люди – дети, взрослые дети, им необходимы такие игрушки, как «если бы…». Презабавная штука: покидаешь ее из одного уголка души в другой – и словно получишь облегчение.

Что же касается боссов, то они наживаются и на этом: они сами подсовывают тебе эти игрушки как успокаивающие пилюли. На каждом шагу: в кино, театрах, книгах, газетах. А сколько раз он сам сочинял для своей газеты сказки о разбогатевших бедняках!

Стоит ли волноваться из-за того, что его опять выбросили вон? Но их с матерью двое, а доллар в кармане один… А дней впереди? Много…

Боб прошел квартала три, погруженный в размышления, и остановился около бара. Зайти? Но… Боб сделал несколько шагов и чуть не столкнулся с щеголем лет сорока.

– Хоутон! – воскликнул щеголь. – Я издали приметил вашу фигуру.

– Мистер Бергофф?! – Хоутон натянуто улыбнулся. – Так неожиданно…

– От вас несет спиртным за милю!

– Зато от вас, мистер Бергофф, всегда припахивает долларами.

– О, вы еще не потеряли способности вести деловой разговор, это меня устраивает.

– Разве я…

– Послушайте, вы мне чертовски нужны, – прервал Бергофф, – зайдемте в бар. Вы подложили мне свинью, из-за чего я потерял много денег… Не пытайтесь оправдываться; я мог бы шутя расправиться с вами… Но я ценю старую дружбу.

– Я и не отпираюсь, мистер Бергофф, – ответил Боб. – Я всегда уважал вас, но бизнес есть бизнес.

– Сколько вам заплатили? Боб назвал сумму.

– Я бы мог дать вам втрое больше. Я помню те времена, когда ваше ловкое перо помогало расчищать дорогу моим доходам.

– А вы, мистер Бергофф, умели тогда оценивать каждое мое слово, – ввернул Боб.

– Я не разучился делать это и теперь. Если меня называют рыбным королем, то вы – король газетных уток, Боб! А королям рекомендуется жить в мире.

– Мудрые слова, мистер Бергофф.

– Итак, я прячу до случая свой гнев и предлагаю вам выгодное дело, Боб.

– Я всегда к вашим услугам.

– И если вы возьметесь за него как следует, то не останетесь в накладе!

– Кстати, я сейчас поругался с шефом, почти ушел от него, и тем более смогу полностью принадлежать вам.

– Вас выгнали? – Ваша проницательность делает вам честь, сэр.

– Гм… Тем лучше! Я верну вам работу, и ваши услуги обойдутся мне дешевле.

– Но…

– Вы раздумываете?

– Как можно! Я хотел сказать, что в вашем кошельке очень долго хранятся мои деньги, – пробормотал Боб.

Мальчик-швейцар отворил перед ними дверь бара.

– У вас дьявольски веселый язык! – одобрительно заметил Бергофф и потрепал Хоутона по плечу. – Выпьем, а потом мой шофер отвезет вас хоть на тот свет…

Бергофф был сильной фигурой в деловом мире. Сын разбогатевшего рыбака на первых порах не думал идти по стопам отца: в двадцать лет он стал военным летчиком-истребителем и даже принимал участие в войне с японцами на Тихом океане. Демобилизовавшись из армии, Бергофф намеревался посвятить себя гражданской авиации и уже вел переговоры с крупной самолетостроительной фирмой, желая стать ее пайщиком.

Смерть отца и приличное для начала наследство изменили направление его мыслей – Бергофф занялся рыбным делом и в несколько лет стал настоящей акулой на международном торговом рынке. Многих удивили его быстрые успехи; говорили всякое, но поскольку в любом бизнесе чем ярче блестит золото, тем оно «темнее», разговоры заглохли.

Что же касается Хоутона, то ему не было никакого дела до далекого прошлого, тем более миллионеров, – его интересовал больше сегодняшний день.

Когда утром секретарь редакции Мейфгоу зашел в кабинет шефа и доложил, что Хоутон вновь появился на горизонте, редактор едва не задохнулся от бешенства.

– Бу… бу… будьте свидетелями, – заикаясь от злости, проговорил шеф, – вы, Мейф, и вы, Мод. – Он повернулся к хорошенькой стенографистке. – Я его вышвырну из окна вот этого сорок седьмого этажа, или я больше не редактор! Мод, прошу вас, предупредите полицию: пусть приостановят уличное движение, чтобы этот бездельник и пьяница не свалился на голову какой-нибудь порядочной даме…

В эту секунду Боб вошел в кабинет редактора и, видимо, наслаждаясь смущением Мод, любопытством секретаря и бешенством шефа, добродушно улыбнулся. Его веснушчатое лицо с курносым носом и детскими карими глазами выражало миролюбие и веселость.

– С Новым годом! – приветливо произнес он и легким движением руки скинул с головы шляпу. В кабинете стало светлее, когда Боб обнажил свою буйную огненно-рыжую шевелюру. – С Новым годом, старик!..

– Вон!!! – заорал шеф. – Сию же минуту вон!

– Выпьем, старина, – миролюбиво ответил Боб, извлекая из кармана плоскую бутылочку. – Вы просто не в духе. Чокнемся за здоровье моего дорогого друга, рыбного короля мистера Бергоффа, и все станет на место!

– Мистера Бергоффа?!

– Совершенно верно, – кивнул Хоутон. – Мы с ним большие друзья теперь. Вот его письмо…

Хоутон подал редактору голубой конверт с изображением золотого краба.

– Нам обоим невыгодно ссориться, – проговорил Боб, ласково глядя на редактора. – Я теперь буду одним из наиболее высокооплачиваемых корреспондентов с монопольным правом писать о предприятии Бергоффа.

По мере того как редактор читал короткое письмо, на его лице отражались самые противоречивые чувства. Бешенство сменилось глубочайшим радушием.

– Боб, мальчик мой! – волнуясь, произнес шеф, раскрывая свои объятия и двигаясь на Хоутона. – Я знал, что из тебя непременно выйдет толк! Если я и бранил тебя подчас за твои проказы, то, видит бог, это пошло тебе только на пользу… Какое счастье для меня, для моей газеты и всей нашей прессы, что в ее рядах есть такие одаренные люди, как ты… Мод, расскажите мистеру Хоутону, как я горевал эту ночь, не видя его…

– О да, мистер Хоутон, – словно маленький горный ручей, тихо зажурчал голосок послушной стенографистки, – патрон был выбит из седла вашим отсутствием! Он являл собой само отчаяние! Да и я, и мы все, вся редакция, встретившись утром, приветствовали друг друга вопросом: «Не пришел ли Боб?»

– Мейф! – простонал шеф. – Что же вы молчите?!

– Это правда, – подтвердил секретарь.

Боб подмигнул ему, прищелкнул языком и, закинув ногу на ногу, сказал:

– Я доволен приемом. Вы и в новом году остались все теми же милыми людьми, какими были, и только я стал другим человеком. – Последние слова он произнес торжественно и, выдержав паузу, пояснил: – Я уже не пью виски.

– Ты стал трезвенником? – с сомнением проговорил шеф.

– Не перебивайте меня… Я хотел сказать, что отныне я пью только коньяк…

– Понятно, мой мальчик, не продолжай… Обещаю, что все твои превосходные отчеты и информации будут роскошно изданы в нескольких томах! Я сохраню для потомства каждую твою строку. Мейф, не уходите, мы сейчас выпьем за успехи нашего друга Хоутона.

– Спасибо, старина, – расчувствовался Боб. – Я никогда не сомневался в вашем литературном вкусе. Обещаю снабжать газету самыми сногсшибательными информациями.

– Однако я не совсем понимаю тебя… Не далее как месяц назад мы опубликовали твой же материал о новом предприятии Бергоффа. Не так ли? Ты писал, мой мальчик, что тихоокеанский остров Бергоффа чем-то там заражен с незапамятных времен, что его консервы болезнетворны…

– Угу, писал.

– … что общественность настаивает на детальной проверке неприятных слухов.

– Все?

– Предположим.

– К вашему сведению, акции этого предприятия уже упали на несколько пунктов!

– Я бы на его месте поколотил тебя.

– О, мистер Бергофф – деловой человек. Он мне заплатил больше, чем его конкуренты, и хочет, чтобы именно я побывал на месте и затем сам же опроверг эти слухи. Причем мой отъезд газета объявит началом проверки предприятия Бергоффа, то есть крупной победой общественного мнения.

– Это я уже понял! Но ты не боишься отправляться черт знает куда? Ведь я слышал, что старые моряки и вправду отзываются плохо об этом острове…

– Все это, возможно, так, а возможно, и нет – кто его знает? Но уговоримся, старик: сейчас о делах ни слова.

– Ясно, мой мальчик. Быть может, тебе здорово повезло! И все же отправляться на остров, все население которого когда-то вымерло…

– Не выуживайте, – нахмурился Боб. – Я сегодня нем как рыба. Всему свой черед. Нельзя быть таким любопытным.

– Но ведь любопытство не порок, мой мальчик. У меня это углубление знаний, – заметил шеф.

– Однако не всегда кто больше знает, больше и зарабатывает. Я и сам еще не знаю, что окажется для меня доходнее: правда, вранье или молчание.

– Хорошо, не будем… Мейф, избавьте, пожалуйста, мистера Хоутона от труда раскупоривать бутылку…

2

Узкая дорога вилась вдоль берега по высоким скалистым уступам. Справа внизу шумели черные тяжелые волны Тихого океана. Они ударяли о скалы и, вспенившись, откатывались назад. Слева, у крутого подножия вулкана, через каждые тридцать-сорок метров возвышались грубо высеченные каменные великаны с удлиненными лицами. Неведомо когда и кем поставленные, они смотрели вдаль, одним своим видом устрашая врагов, могущих посягнуть на обитателей острова.

Густые тучи, разрываемые ветром, мчались низко над землей. Свист ветра и шум прибоя сливались в нестройный гул. Гудя мотором, маленький «виллис» с трудом преодолевал подъем. Рядом с шофером сидел Сардов, плотный мужчина в дорожном костюме.

На мгновение яркий луч луны осветил одну из гигантских статуй. Каменный богатырь, казалось, наклонился вперед, точно намереваясь преградить машине путь, но тучи сомкнулись, лунный блик растворился во мраке, и «ожившее» было изваяние вновь погрузилось в сон.

– Святая Мария! – испуганно прошептал пассажир. – Кому нужны эти проклятые истуканы?!

– Им сотни, а возможно, и тысячи лет, – тихо ответил шофер. – Когда-то они, наверное, были нужны, или так казалось тем, кто их высек из обломков скал… Никто не знает, откуда взялись здесь эти штуки.

– Вам виднее, вы человек местный, – сердито обронил пассажир. – По мне, просто убрать их, и все!

Шофер усмехнулся, а Сардов углубился в свои мысли. Не первый год он выслеживает и выкрадывает у изобретателей и ученых их труды, оказывая услуги различным фирмам. В разведывательном бюро, где Сардов служит, он на хорошем счету. Не казалось замысловатым и дело, порученное ему здесь, на острове. Но мысль о том, что предстоит пробраться в Советский Союз, пугала его. Конечно, заработать можно и нужно, но чем все это кончится…

Машина выехала на ровное, обширное поле и остановилась возле приземистого четырехмоторного самолета. В комфортабельном пассажирском салоне Сардова ожидал высокий, широкоплечий мужчина с гладко выбритым лицом.

– Я готов, мистер Дорт, – сказал Сардов.

– Очень хорошо. Вам все ясно?

– Несколько деликатное дело, сэр, так что сразу не ответишь на ваш вопрос… Пока мне понятно все!

– Мне не хочется, чтобы вы втягивали в наше дело лишних людей, Сардов.

– Я уже говорил вам, сэр, что буду работать один…

– Хорошо, – прервал Дорт. – Да, передайте своему начальству, что на донскую операцию хватит одного месяца.

– Слушаюсь. Но мои шефы не любят, когда их учат. Ведь это все равно, что советовать лечащему вас врачу, как долго надо держать вас в постели.

– Ну ладно, ваше дело, – произнес Дорт. – Мне важно одно: связь я держу с вами, и все!

– Совершенно верно, сэр. До свиданья, сор, считайте, что ампулы в ваших руках…

Двадцать минут спустя четырехмоторный самолет отделился от земли.

3

Командир корабля Андрей Шелест хмуро посмотрел на низкие облака, закрывшие горы, прищурился от сильного ветра и поднял меховой воротник кожаного реглана.

Синоптики не ошиблись: вылететь не удастся. Надо же так случиться! До Нового года меньше восьми часов, в Ростове-на-Дону его ожидают друзья, а он… застрял здесь, в аэропорту Минеральные Воды!

Шелест направился в профилакторий.

Пятая палата, где только что расположился экипаж Шелеста, уже имела вполне обжитой вид: из гардероба торчала куртка бортрадиста, на тумбочке красовался раскрытый чемоданчик второго пилота Венева, в углу валялись его ботинки, на фикусе покачивался черный галстук. Сам же Петя Венев лежал на постели и задумчиво смотрел в потолок. Собственно, Детей или Петром его нигде и никто не называл. Ему шел двадцать первый год, а на вид было и того меньше. Наверное, оттого и прилипло к нему прозвище Петушок.

Характера он был живого, житейские огорчения стекали с него, как с гуся вода. Пожалуй, главным недостатком его была всегдашняя пылкая уверенность в том, что всякое желание легко исполнимо.

В свободные минуты Петушок очень любил фантазировать на самые различные темы. Так было и сейчас. Размечтавшись, Петушок окликнул бортрадиста Черныша, углубленного в какие-то расчеты:

– Серафим!

– Погоди, не сбивай… Девятнадцать… Двадцать… Двадцать семь тысяч шестьсот километров умножить на…

– Что ты подсчитываешь?

– Сколько я заработал в этом месяце.

– К чему? Есть плановый отдел, бухгалтерия, там и подсчитают.

– Это когда еще будет, а я хочу сейчас знать… Ну, что ты хотел сказать?

– А! Вот послушай, Сима. Пройдет сколько-то лет, и мы будем летать на сверхскоростных реактивных самолетах. А?

– Ну и дальше…

– Вот, говорю, будут полетики! Скажем, высота тысяч сорок метров, а скорость – тысяч десять-двенадцать километров в час.

– Недурно, – заинтересовался Серафим. – Особенно если километровые будут платить по повышенному тарифу.

– И вот несемся мы в Москву откуда-нибудь с Южного полюса и еще над Кавказом включаем командную радиостанцию. Я начинаю: «Я – борт такой-то, вошел в вашу зону, разрешите вход в малый круг…» А над Харьковом командир спокойно так говорит мне: «Будьте настолько любезны, уважаемый товарищ Венев, выпустите шасси!» Каково?

– Отлично! – оживился Серафим. – Может, так и будет. А дальше?

– А потом ты превратишься в старого хрыча и будешь рассказывать внукам: «Да, детки, летали мы когда-то в Москву на воздушных кораблях с поршневыми моторами. От Ростова до столицы долетывали запросто за три часа…» А внучата тебя на смех поднимут: «Брось, дедушка, за три часа до Луны долететь можно…» А ты им – доказывать…

– «Старый хрыч», – буркнул Серафим, – такое скажешь!

– Боишься старости?

– А ты?

– Я – нет! Как седина полезет мне в бороду, я сейчас же к медикам… Включат они какую-нибудь чертовину – и сразу лет двадцать простят мне. А вот еще…

Но тут в палату вошел Шелест. По тому, как тяжело ступал командир, они поняли: аэропорт будет закрыт непогодой всю ночь.

– Туман – хоть лопатой разбрасывай… Засели мы, братцы, денька на два, – вздохнул Шелест.

– Да, не зря цыган две зимы менял на одно лето! – заметил Петушок.

– А Новый год? – спросил Серафим.

– Здесь встретим, конечно.

– Оно так, да скучновато будет.

– Кого-нибудь пригласим, потанцуем…

– Ладно, идемте в столовую продлевать свою жизнь, – сказал Серафим.

К ночи ветер стих, и в морозном конусе света от фонаря над перроном кружились мелкие жесткие снежинки. Петушок и Серафим шли к аэровокзалу. У входа они, точно по команде, остановились.

Перед ними, прислонясь к двери, стояла девушка в темно-синем пальто, отороченном белым мехом, и в такой же шапочке. Свет играл на ее волнистых волосах, и они отливали темным золотом. Лицо у девушки чистое и нежное, с открытым лбом, тонким маленьким носом и чуть заостренным подбородком. Глаза темно-серые, с голубыми искорками. Когда шальные снежинки упали на ее губы, она улыбнулась и на щеках возникли крохотные тени.

– Добрый вечер! – почти одновременно сказали Венев и Черныш.

– Уже ночь, – заметила она.

– Да, правда. И еще новогодняя… Девушка вздохнула и промолчала.

– Разрешите пригласить вас в нашу скромную компанию? – произнес Петушок.

– Мы же не знакомы. Я только знаю, что вы пилот нашего самолета, и все…

– Познакомимся.

– Так сразу?! – удивилась девушка. – Под Новый год разрешается, – уверил Петушок.

– Впервые слышу, – с сомнением ответила девушка, но сама уже повернулась, и по ее лицу было видно, что ей приятно смотреть на Петушка. Серафим досадливо поморщился, бросил в урну недокуренную папиросу и ушел.

– А что в таком знакомстве предосудительного? – продолжал Петушок просительным тоном.

– Ничего. Но я не вижу и необходимости.

– Но ведь и вреда не будет? – Лично мне – нет.

– В таком случае, разрешите представиться: Петр Венев.

Девушка невольно рассмеялась, протянула ему руку и просто сказала:

– Нина Константиновна Тверская.

– Все пассажиры разъехались встречать Новый год, а вы? – спросил Петушок.

– Мужчинам проще; кроме того, у некоторых есть знакомые в Кисловодске или Пятигорске.

– И вы остались одни?

– Как видите.

– Я вижу, что мы вдвоем!

– Ну, это только сейчас, на минутку.

– Как – на минутку? Вы же обещали встретить Новый год с нами!

– Я?!

– Ну, прошу вас, не отказывайте, Нина Константиновна.

– Не знаю, право, как быть…

– Я прошу вас от имени всего экипажа, – горячо настаивал Петушок.

Нина задумалась.

– Кроме того, «Наставление по производству полетов» обязывает нас заботиться о своих пассажирах не только в воздухе, но и на земле! – закончил Петушок.

– Хорошо, – решилась она. – Но в таком случае я приглашаю вас к себе. Так будет удобнее. Я – в гостинице, мой номер четвертый.

– Будь по-вашему, – согласился Петушок. – Через полчаса ожидайте гостей…

Она была в скромном синем платье, которое очень шло ей и скрадывало едва заметную полноту. Движения девушки были неторопливы, уверенны.

Знакомясь с Андреем, Нина смутилась. Ей понравилось его строгое лицо, добрый, внимательный взгляд, голос, спокойный и басовитый, даже манера говорить, слегка растягивая гласные. Серафим же показался ей скучным и нелюдимым.

– Нина Константиновна, – весело сказал Петушок, – нам разрешили распить бутылку вина.

– Этого вполне достаточно, – ответила Нина, накрывая на стол. – Располагайтесь… Вы – на диване, вы – на том стуле, а Андрей Иванович может сесть рядом со мной. Прошу к столу… Остались считанные минуты.

Все заняли свои места и замолчали, будто присели на минутку, чтобы тихо проститься с родным домом перед дальней дорогой. Да и в самом деле, разве не стал для них родным и, если так можно сказать, обжитым уходящий год? Сколько радостей связано с ним навсегда! Бывали и неудачи, преодолевая которые они приближались каждый к своей цели; крепче стала большая дружба, выдержавшая испытание печальных недоразумений и ссор; отсеялись случайные знакомства, не устоявшие перед маленькими размолвками…

Что передает эстафетой старый год новому? Что предстоит пережить им еще? Много неизвестного таит эта дальняя дорога. Знать, оттого и хочется посидеть вот так, молча, минуту-другую, поразмыслить, помечтать, пожелать…

Первым нарушил тишину Андрей. Он посмотрел на Нину, встретил ее взгляд и тихо сказал своему радисту:

– Серафим, настрой радио.

В маленькой уютной комнате послышался перезвон кремлевских курантов.

– Еще один год на плечи, – с грустью произнес Андрей, поднимая стакан с вином.

– И уже следующий выпустил шасси и просит посадку, – весело сказал Петушок.

– Ну что ж, посадку ему разрешаем! – ответил Андрей.