Текст книги "Запил под Хендрикса (СИ)"

Автор книги: Петр Семилетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Я прыгаю! Вызывайте скорую психиатрическую помощь!

Одна сознательная женщина позвонила из таксофона и бело-красная машина козырная действительно приехала. Вышли оттуда доктор и два санитара. Доктор задрал голову и сказал:

– Подождите! Я сейчас поднимусь к вам.

И залез к той же развилке, где Никодим Петрович закрепился.

– А вниз – никак, – рассмеялся Никодим Петрович.

– В самом деле, – признал доктор и попросил санитаров:

– Валентин, Лёша, позвоните пожарным, пусть нас снимут!

Сява прервал рассказ:

– Нам на ту сторону, – и указал на дорогу.

Шли по Бажова, тихой прямой улочке с панельными пятиэтажками. У одной палисадник был огорожен проволокой и снабжен устрашающей табличкой, запрещающей выгул собак. Еще был дом, где выгорело целое парадное. Его стену подперли наискось поставленными ржавыми столбами и казалось, что дом выпустил из бока четыре мощные, рыжие лапы. Между ними темнели окна угоревших квартир – жители покинули их.

В другом доме прямо за окном на первом этаже – двуспальная кровать. На втором ярусе, поверх казенного одеяла, какие бывают в общагах, больницах и домах отдыха, ворочалась старуха в долгой ночной рубахе.

– Замечательный район, – сказал Никодим Петрович, – Воздух тут особенный.

И втянул носом, задышавшись. Пока директор говорил, Сява выдумал себе, как через пару лет, когда ему стукнет 18, он пойдет в какой-нибудь магазин и, торжественно предъявив паспорт, купит себе пива. При этом будут присутствовать друзья, которыми он обзаведется. Эта грёза повторялась у Сявы во множестве вариантов. Иногда спутниками при событии были друзья, иногда – некая девушка. Идет Сява с ней по улице и вдруг говорит:

– А зайдем-ка пивка прикупим.

Вот они в магазине, Сява тычет пальцем в испариной покрытые бутылки, стоящие за стеклом холодильника:

– Два пива. Это и это.

Говорит обстоятельно.

Миновали с Никодимом Петровичем перекресток, уже замаячил базар возле станции метро Дарница. Когда-то тут был звонкий сосновый лес.

Впереди кроме прочих медленно шел, вразвалку, дюжий, коротко стриженный человек в бежевой футболке и коротких штанах. В одной руке он держал сумочку, несогласную с размером хозяина. Сява ему крикнул:

– Эй бычара!

Никакого отклика, только директор удивленно посмотрел на Сяву. Тогда он уточнил:

– Бычара с педерастической сумкой! В дыню хочешь?

Дюжий человек повернулся и направился к директору и ученику, соблюдая на лице масляное спокойствие. Сява показал на директора пальцем:

– Вот мой папа! Это он меня подговорил такое сказать.

Здоровяк покрутил пальцем у виска. Никодим Петрович, однако, узнал:

– Павел Валентинов! Видишь, среди каких шутников приходится работать?

– Вижу, – подошел, пожал директору руку, скосил глаза на Сяву.

– Не вспоминаешь школу? – спросил Никодим Петрович. Валентинов махнул рукой:

– Что вспоминать? Каждый день мимо хожу.

– А я вот не знаю, вы с одноклассниками каждый год собираетесь?

– Да собирались в прошлом году, я не пошел.

– Кем работаешь?

– А зубным врачом.

– Не страшно?

– У меня дядя родной в этой области, так что я можно сказать с младенчества был окружен наглядными пособиями. У дяди в комнате на столе стоял гипсовый зуб размером такой знаете, – показал руками в воздухе, – Наверное с туловище человека. Тяжелый такой зуб, мы его в качестве пресса для солений потом использовали. Ну и книжки разные, справочники.

– А дай на всякий случай твой телефончик.

Достал блокнотик и ручку, приготовился записывать, но Валентинов протянул ему визитку:

– Вот тут мы на улице Герцена, частная клиника, адресок, а это мой мобильный. Звоните, будем рады!

– Мне еще нужно решиться, – пообещал директор.

Отправились дальше. Дарница, рынок кипит людьми. Люди в быстрых потоках воздуха, между торговых рядов с упакованным в пакеты виноградом, овощами, цистернами с живой рыбой – битком набитых жертвами. Приговор вынесен и его невозможно отменить.

У ларьков мобильной бижутерии стоят продавцы, слушают музыку и общаются между собой. Вглубь уходят коридоры школьных принадлежностей, массовых книг и мягких вещей. Свитер касается рукавом книги – они дружат. Возле входа в метро селяне разложили корзины с грибами – покамест в лесах, на полянах зеленого мха, прут только лисички. Остальной, кондовый гриб пойдет позже.

Серая женщина в косынке продает живых раков. Темно-зеленые, они ползают в коробочной картонной крышке и шевелят усами. Раков ждет кипяток. Каково это – быть сваренным живьем? Чтобы быть съеденным под пиво и досужий разговор.

В подземном переходе станции метро, у правой стены спят, мяукают и урчат котята да щенки на руках, в корзинах, за воротниками. Малые, они хотят спать и кушать, но дышат куревом и духом уставших людей. Скоро начнется новая жизнь.

Девушка сидит в коляске, показывая отрезанные наполовину ступни, рядом находится её – родственница, что ли? Они просят денег. И две сонные, слепые старухи в огромных, толстенных очках просят денег. И пьяненький блаженный – он тоже просит денег. А выше на лестнице стоит блатной и наяривает на гитаре. Рядом подпевают.

Сява и Никодим Иванович вынырнули на поверхность, в проходной скверик под соснами. Пахло жареной картошкой. За деревьями маячило здание Детского мира – с золотыми ячеистыми рамами по бокам, похожее на пчелиные соты.

– Нам долго еще идти? – спросил директор.

– Еще минут двадцать! – обнадежил его ученик.

– А скажи, почему ты ни в одной школе больше четверти не задерживаешься?

– Я бунтарь по натуре, – важно ответил Сява, – Таким как я нужны наверное особые условия обучения, совсем другой подход.

У Никодима Ивановича в разуме возникает демонический образ – стоит он, Никодим Иванович, в клубах черного дыма, на ветру, в развивающихся лохмотьях, и показывает перед собой по два пальца на каждой руке, перекрестьем одни на другими, так что образуют решетку. Никодим Иванович мысленно хохочет. А вслух говорит:

– Может тебе в какой-нибудь кружок записаться?

– Я уже ходил в кружок скоростного чтения и на экибану. Но мне нужен рок-н-ролл!

– У нас нет при школе рок-группы. Была, но распалась.

– А жалко. Я придумал панковскую песню – ты не пей из унитаза, там бациллы и зараза.

– А умеешь играть на гитаре?

Глава 4

Про гитару

Как Сява покупал себе гитару и вообще как всё началось. И как учился!

Была некоторая сумма денег и вопрос – на что потратить, на электрогитару или на электродрель? Дрелью мозги можно людям сверлить, да ведь не везде подключишь. Дома же и так просверлены, и у Сявы, и у его папы. Разрушение клеток головного мозга приводит к их обновлению – новая теория. Нобелевская премия в скором будущем. Это озаботило Николая:

– Там речь толкать на шведском или английском? Надо срочно засесть за словари!

Сява тогда записался в библиотеку имени Салтыкова-Щедрина, что на бульваре Леси Украинки, взял стопку словарей и с ними исчез. Потом приходит письмо из библиотеки – мол, отдайте книги. Второе, третье. Пошел Сявын папа разбираться – распыжившись, воняя на три метра потом, стучал книжкой о прилавок перед очкастой пожилой библиотекаршей, слюной брызгал и кричал, что учится, а на ученье нужно время. А на продление времени не было – они с сыном вместе учатся и готовятся ехать в Швецию. Вы говорите с будущем лауреатом. Как каким? Премии мира, конечно. Нет, биология. Специализируемся на цитологии, науке о клетках.

– Я известный в определенных кругах цитолог! – сообщил сявын папа и с размаху долбанулся об доску головой, так что у библиотекарши авторучки в пластиковом стакане подскочили.

– Верните нам книги и мы не возьмем штраф, – попросила притихшая библиотекарша.

– Я сам могу штраф выписать! Много воли вам дали!

Решили купить электрогитару.

– Только ты не играй тяжелый рок, – сказал Сяве папа, – он разлагает человека и пагубно влияет на психику. Учи лучше такой жанр музыки, как вок!

– А что такое вок? – спросил Сява.

– То же, что и рок, но его сочиняют духовно богатые люди, – ответил папа, – Вок! О нем мало кто знает. Жанр для избранных.

Отправились в музыкальный магазин – отдел в том же «Детском мире», на третьем этаже. Лежат на полках за стеклом всякие бубны, барабанные палочки, струны в пакетах, книжки с аккордами. На стенке в несколько рядов, один над другим, висят гитары разного калибра. Акустические, басовые, обычные электро. От них пахнет лаком и деревом. В закутке, за компьютером, сидит продавец.

– Какую гитару вы посоветуете для вока? – обратился Николай к нему.

Через полчаса Сява скакал домой на гитаре, зажав её между ногами, как ребенок палку. Николай нес следом комбик – динамик, совмещенный с усилителем в одном корпусе, и белый фирменный кулек с кабелями.

– Теперь нужно найти учителя, – сказал сыну Николай.

Учитель звали Олег Беседин. Отыскался он по объявлению на столбе. Беседин был с небольшой бородкой – соль с перцем, и такими же волосами, взятыми сзади в хвост. Снабдив гостя долгими кожаными тапками допотопной свежести, Беседин проводил Сяву в кухню, где усадил на шаткий табурет. Со всех щелей любопытно глядели тараканы. Из крана в немытую тарелку капала вода. На плохоньком столе, блюдце было украшено желтым, начавшим загибаться куском сыра. В газовой колонке гудело и колебалось синеватое пламя.

Беседин вышел и вернулся со своей гитарой – сел на табуретке напротив, взялся за гриф паучьими пальцами. А Сяве сказал:

– Хорошо, что ты принес гитару с собой, но почему она без чехла?

– А разве нужно?

– Да ты что? Гитара – это оружие музыканта. Представь, если бы рыцари не прятали свои мечи в ножны. Снег, дождь! Приобрети в ближайшее время чехол, очень тебя прошу.

– Хорошо, я обязательно куплю! – пообещал Сява.

– Так, давай начнем. Хотя мы пообщались по телефону, напомни мне – ты когда-нибудь пробовал играть? Знаешь аккорды?

– Нет.

– Тогда и настраивать наверное не умеешь?

– Я хочу играть музыку в стиле вок и хэви-метал, и чтобы делать это, готов на всё! Буду учить аккорды и как настраивать!

Тут Сява вскочил с гитарой наперевес и, вращая рукой, нанес несколько ударов по струнам. Неподключенная электруха тихо затренькала.

– Ого! Какой энтузиазм! – Беседин рассмеялся.

С проломленной розовой дырой в голове он представился Сяве, на секунду, в замершей грёзе. Надо было помотать головой, чтобы видение стряхнуть. Сказал:

– А вы мне аккорды покажете?

– Конечно. А еще я научу тебя читать табулатуры.

Научишь конечно!

Глава 5

Как несладко пришлось директору

– Почти пришли, – Сява указал Никодиму Петровичу на свой дом, панельную хрущовку, вросшую основой в палисадник. Николай, отец Сявы, высадил тут растения – красный перец и табак. Всегда пригодится.

Сяве пришло на ум похвастаться:

– Мой отец как и вы.

– Что ты имеешь в виду?

– Несет культуру. Он ходит с пилой и режет людям телевизионный кабель. Потом только починят – он опять ходит и режет. Так люди читают больше книг и могут ходить в кино и театры.

– Признаться, мне тоже иногда подобные идеи лезут в голову! – ответил директор, улыбаясь.

Квартира Савченко была на первом этаже, без балкона, с окнами, наглухо завешенными тяжелыми пыльными шторами. Форточки закрыты, краска на рамах почернела, потрескалась. А вы больше мыслей об асфальт, тогда, может, окрасится мир цветами радуги?

Обошли дом – вход со двора. Сява галантен – набрав на двери код, пропускает директора – только после вас! В парадном темно. Никодим Иванович по шершавой стене ведет рукой, ступает осторожно. Как бы не споткнуться.

– Дверь прямо. Сейчас открою.

Долго звенел ключами, гремел замком, пока не отворил. Сам вошел первым, директор – следом. В нос Никодиму Петровичу ударил запах, какой бывает в больницах около прачечной – переваренным бельем, какой-то мазью и лекарствами. Поморщился. Как бы не предложили тапки!

Из глубины квартиры доносился негромкий разговор. Человек задавал вопросы и себе же отвечал. Тихо и спокойно, как за столом обсуждают пресные новости. Никодим Петрович мялся в коридоре. Никто не шел, Сява не торопился знакомить его с родителями. Сява вообще стоял и бился головой об стену возле зеркала, повторяя:

– Каждый день я хочу вырасти большим.

– Что ты? – тронул его директор за плечо. Сява отвлекся и сказал:

– Пройдем пока на кухню. Папа занят – работает.

Свернули из уродливо заваленного вещами коридора в кухню, где на мойке громоздилась посуда, с потолка свисала лампа в абажуре из пластиковой бутылки, а окно было завешено по периметру гирляндой чеснока и прикрыто тяжелыми, пыльными и жирными шторами.

В соседней комнате, Николай в воображении проводил уникальную операцию по удалению аппендицита. Он – медицинское светило в изгнании, ждет своего часа. Но вынужден практиковать.

Стоит пред письменным столом. В одной руке – воображаемый скальпель. На столе – воображаемый же пациент, в бедрах прикрытый полотенцем.

– Тимофей Евгеньевич, благословите, – просит Николай профессора Чучу. Образ кивает.

– Начнем, – говорит Николай и смело делает разрез.

– Открыть потогонный канал. Дайте марлю.

Медсестра подает клок марли.

– Зажим, шприц. Ставим новокаиновую блокаду. Отрите мне пот со лба. Так, хорошо! Время! Начинаем отсасывать гной. Посмотрите на его печень. Видите, к чему приводит беспробудное пьянство. Студенты могут войти!

Снова кухня. Никодим Петрович уставился на предложенную ему чашку. Сейчас Сява нацедит туда кипятку. По ободу чашки – коричневый налет. Заботливо ученик выставляет на стол:

– Сахар. Чай.

Сахар – россыпь по щербатому блюдцу, чай – испитый пакетик, еще даже влажный. И вдруг звонок в дверь. Сява идет открывать. На пороге вороватый дядя, низенький, юркий. Говорит:

– Я ваш налоговый инспектор. Пришел взять налог на кота. У вас есть кот?

Сява упирает руки в бока:

– У нас нет кота! Покажите служебное удостоверение личности!

– Мою личность удостоверяю я сам, – отвечает юркий дядя. За Сявой возникает директор:

– Вообще-то вы обязаны предъявить по запросу.

– А на вас у меня тоже есть дело! – достает из нагрудного кармана бумажку, раскладывает её и читает вслух:

– Колбаса!

Смеется и убегает. Гремит лестница, хлопает парадного дверь.

– Шутник какой-то, – говорит Никодим Петрович.

– Может шутник, – отвечает Сява, и тут же добавляет мрачно: – А может маньяк.

Директор трогает очки на переносице. Сейчас достать бритву или позже? Возвращаются на кухню. Сява подвигает к Никодиму Петровичу чашку:

– Не стесняйтесь. А папа сейчас операцию доделает и выйдет.

– Какую операцию?

– У него частная медицинская практика.

Директор огляделся:

– Не скажешь, что это приносит большой доход.

– Папа денег не берет! У нас иные источники денег. Крутимся как можем. Собираем копейка к копейке. Чтобы купить для меня велык.

– Горный? – улыбнулся Никодим Перович.

– Горный, – Сява кивнул и выставил вперед руки, будто держит рогатый руль.

– А я вот не знаю, почем сейчас велосипеды?

– Разные бывают. Мы хотим за миллион.

– Думаешь, есть такой?

– Думаете не потянем?

– Да нет, просто я сомневаюсь, что есть велосипед за миллион.

– Почему это вас так беспокоит? – глухо и строго, из своей комнаты прокричал папа Сявы. Никодим Петрович сразу и не разобрал. А когда понял, то отозвался:

– Да я ничего! Можно вас на минутку?

– Занят! Ответственная работа!

– Здравствуйте! Я директор вашего сына!

– Погодите минут двадцать!

– Хорошо!

Сява не мог решить, чем гостя занять. Можно, конечно, показать запил под Хендрикса. Но что-то сдерживало. Хлопот много будет. Больше, чем обычно. С другой стороны, а кто видел, что директор с ним домой пошел? Ну какой-то незнакомый тип возле школы, и всё. Не будут же того склочника нарочно потом искать.

– Ты говорил, что умеешь играть на гитаре? – спросил директор. Сидит и верит в руках чашку, дует – всё боится приступить к чаепитию. Да дерзай ты!

У Сявы внутри ёкнуло.

– Вам сыграть что-то?

– Не откажусь!

Пока Сява ходил за гитарой, директор проворно вылил чай в раковину, стараясь не тронуть гору посуды. Кастрюли, тарелки, и даже одна сковородка, грязные и наполовину заполненные водой, держались пирамидой благодаря чуду или, возможно, отсутствию в кухне воздушных токов. Ночью небось всё тараканами кишит. Тараканы в голове и кухне.

Никодим Петрович стал настраивать себя на нужный лад. Что-то Сява не идет. Вот такие ученики – головная боль. Вместо того, чтобы нести свет учения, он, директор целой школы, должен тратить время на… Как это назвать?

– Антисоциальных элементов, – тихо сказал Никодим Петрович вслух.

А откуда они берутся? Не с груши падают. Их воспитывают родители, такие же отморозки. Вернулся Сява, держа блестящую, черную с белыми вставками на деке, электрогитару.

– Ну-ка, показывай своё хозяйство, – директор протянул руку, чтобы взять инструмент. Сява отдал. Директор взял гитару наперевес, примерил:

– Тяжелая! Они все такие?

– Чем тяжелее гитара, тем тяжелее рок!

– А откуда звук идет? Здесь же нет дырки.

– А сейчас я вам покажу.

– Ну давай.

Директор отдал ему гитару. Сява поставил гитару на пол, придерживая за гриф. Дверь кухни вдруг захлопнулась, потом сразу открылась. Внутрь сунул по плечи голову папа Сявы – в бигудях, в халате, и прокричал:

– Давай сынок, я держу дверь!

И снова захлопнул. Сява подхватил гитару, быстро размахнулся – директор начал движение рукой к сердцу, туда, где в кармане опасная бритва лежала, раскладная.

Вечером папа Сявы и сам Сява выносили из дому черные кульки. По очереди. К пустырю за домами. Туда много чего выбрасывают – и ящики с гнилыми овощами, и пенопласт, и грязные в коричневом бумажки.

Глава 6

Вок

Много лет назад. Будущий папа Сявы, Николай, сидит в гостях у профессора Чучи. Тот позвал в гости, сказал – садись на трамвай козырный номер, он прямо до дома довезет. И впрямь – уютная такая пятиэтажка почти напротив рельсов, а по другую сторону гора стелется вниз, в долину, деревьев полную.

В квартире у Тимофея Викторовича тишина, окна выходят в глухой двор. Рыбки в круглом аквариуме то медленны, то резки – но плавны. Профессор берет из кулечка щепоть сухих дафний и сыплет их рыбкам. Встрепенувшись, те окают ртами.

– Как я отношусь к современной музыке? – переспрашивает Чуча.

– Да, мне нужно знать ваше мнение! – отвечает Николай. Он патлатый, усы-борода, в клешах и джинсовой рубашке. А на улице весна.

Чуча садится на край письменного стола, отодвинув предварительно бумаги, и говорит:

– Современная музыка, которую слушает молодежь, делится на несколько жанров. Первый из них есть джаз, изобретение американских негров. Есть также музыка бит и музыка вок. Джаз звучит приблизительно так: шалап-паб-туба, параб-даб-даб. И дальше уже вовсю гремит! – профессор рассмеялся. Захихикал и Николай.

Чука продолжил:

– Музыка бит делится на малый бит и большой. Основоположником малого бита считают Джона Сильную Руку, индейца племени чечо. В основу этой музыки положены ритуальные ритмы, исполняемые на там-тамах. Большой бит, в противовес малому, был изобретен в городе Чикаго филобутонистом Купером.

– А что такое «филобутонист»?

– Коллекционер пуговиц. Никому ранее неизвестный Джозеф Купер пришел однажды в кафе, где играл большой джаз-бенд.

– Шаба-па-пуба!

– Па-бам-бам-дыввз! – подхватил Чуча, – И попросил музыкантов – дайте-ка я. Дайте-ка я сыграю вам настоящую музыку, сказал Купер. И стал им играть первый в мире большой бит.

Так и сыпались, огорошивали новые, новые сведения об истории музыки:

– Венгр Пуква, сказав веское слово, бесследно пропал со своим саксофоном. Но нашлись продолжатели – Джонс, Первис, Франтишек. Это было золотое время, не сейчас, когда летописи следует вести на туалетной бумаге.

– У истоков так называемого рока, или тяжелого бита, лежит музыка нью-йоркских трущоб – вок. Двойной экспорт вока – из Нью-Йорка в Ливерпуль – а потом обратно, с примесью чикагского блюза, дала воку ту сокрушительную силу, которой боялись политики США – поэтому-то через воротил музыкального бизнеса было поддержано совсем другое направление музыки – рок, музыка для танцулек, а остросоциальный вок, где партии ударных исполнялись на мусорных баках, был загнан в еще более глубокое подполье. Рик Хершис, лидер вок-группы «Сэйнт-Джон»…

– В конце шестидесятых от так называемых детей цветов отделились музыканты, не желающие заворачивать собственные комплексы в яркие фантики.

– Музыка бунта…

– Вок нашего времени, вок семидесятых – это в первую очередь такие имена, как Хопперколлинз, Бучва, Параоник Сэинтз… Знаменитый сборник аккордов «Букет вока», ставший библией музыкантов, желающих научиться этому стилю…

– Впрочем, всё это нужно слушать. Готовьтесь. Я буду давать вам по восемьдесят пластинок в неделю. Да, у меня неограниченные возможности. Да, я меломан. Меломан, обращенный в религию вока. Надеюсь привить это же и вам. Первую порцию пластинок вы получите уже сегодня!

– Да и – брать только за края.

А через день Николай побрился и купил новую иголку для проигрывателя.

Глава 7

Романтическая

Вечерело уж. Темнело уж. Так ведь осень! Надо под дождь ведро поставить. Когда будет. Андрей Болсунов шел по улице в церковь, чтобы зажечь свечку за всех врагов. На Подоле покамест оставались узкие улицы. Они сузились еще более благодаря рядам машин с каждой стороны, прямо на тротуарах. Андрей думал, видя это – богатеет страна.

Двое возникли пред ним, полные, неизвестно какого полу, замотанные в платки, крест-накрест поперек, с котомками. Ага, наверное муж и жена. Мужчина добродушно протягивает пакет оператора мобильной связи:

– Проверка счета бесплатно!

Женщина подхватывает:

– Господи благослови! Берегут народную копеечку!

Андрей почесал пробивавшуюся бороду, ласково посмотрел серо-голубыми глазами своими на человеков и молвил:

– Доброе вы дело творите, так держать! Поставлю и за вас свечечку!

Сказал – сделал. Человек слова. А у выхода заметил на крыльце убогого, костыль вдоль ноги вытянувшего. На ноге бинт или тряпка светлая. Андрей к нему:

– Что ты тут сидишь? Метлу в руки и – марш, марш, марш!

Изнутри душу стержнем начала сверлить правда, но Андрей вспомнил, что ему надо на лекцию. Он не тратит зря времени! Для саморазвития посещает выставки, бесплатные кинопоказы марксистов и кришнаитов, потихоньку присматривается к йоге.

Сегодня в актовом зале института неподалеку выступит академик Потапов со своим знаменитым учением об огурцах. Суть учения сводится к следующему. Достаточно бросить на огороде семена огурцов и подождать, как спустя некоторое время прилетят взрослые огурцы и тогда их можно будет собирать. Потапов просит у народа поддержки, чтобы его призвали в правительство на должность министра сельского хозяйства. Тогда Потапов проведет аграрную реформу – на основе своего учения – и завалит всю страну овощами. Климатические условия и грунт не имеют малейшего значения. Важна удаль разбрасывания семян – делать это следует артельно, с веселой песней, одевшись в нарядные рубахи.

Потапов умел убеждать. На его выступлениях люди, закатывая рукава, рвались в деревню – хоть сеятелями, хоть гармонистами! Потапов предлагал должность гармониста артели. Смесь комиссара и музы. Гармонист призван поддерживать дух, ободрять. Пускай дождь, пускай утопаем в грязи, а он развернет гармонь в сажень и как вжарит! И пошла артель рядом, бросая семя в землицу-то.

Потапов. Планы метровых огурцов. Огурец обхватом со слоновью ногу. Слово – генетикам. Те разводят руками. Как Потапов добился подобных результатов? Песней!

Прекрасно, прекрасно. Так почему не взять на вооружение?

– Действуйте! – рукой бросает Потапов в народ воздух, – Я не ищу личной выгоды, я только хочу накормить страну огурцами. Да и… Другим государствам тоже перепадет кусок! А нам – выгода. Бразилия известна как поставщик кофе, почему мы не можем засыпать весь мир нашим отечественным огурцом? А?

И подмигивал. Ходил он по сцене – коренастый, в пиджаке с короткими рукавами, откуда из несвежих манжетов торчали волосатые руки. Было в нем от земли, и подчеркивал Потапов это всем – резкими крепкими движениями, сутулостью трудяги, испытующим взглядом.

Андрей слышал о чудо-агрономе от родителей, те его расхваливали и жалели, что Потапов не выдвигается в президенты.

– А ведь дай такому человеку власть, – рассуждал отец Андрея, – Он поставит страну на ноги.

– Раком! – смеялся вышедший из подвала, полакомиться, божий человек Чомин.

– Сначала раком, а потом на ноги! – сурово говорил старший Болсунов, – Давно пора стряхнуть с шеи этих, – и употреблял слово, от которого Чомин издавал радостное «ках!», а мать Андрея нарочито, но с улыбкою грозила супругу пальцем – в этом доме не принято было ругаться.

Именно Потапов вдохновил Болсунова-отца. Художник, слушая редкую цифровую запись выступления ученого, воскликнул:

– А вот хорошо бы иметь такого брата!

И возникла мысль рисовать картину «Брат в кармане». Брат складывал ручки-ножки, пригибался и меньшал так, что его можно было положить в спичечный коробок. И в карман! Картина была разделена на четыре части – Болсунов разграфил их прямоугольниками, углем по грунтованному холсту. В части первой человек, темный переулок, зловещий дядя тянется с сигареткой. Дайте закурить.

Герой достает спичечный коробок. К счастью, у него там брат! В третьей части – изумленные, перепуганные глаза дяди. Что же в четвертой? Болсунов не придумал и мучился. Он хотел изобразить двух похожих людей, сиречь братьев, на фоне удаляющейся спины хулигана, однако возникали вопросы. Почему дядя побежал в противоположном направлении? Как правильно дать освещение?

Душа требует – рисуй! И жрать не хочется, а мысли пришли в тупик и стоишь за мольбертом, водишь по холсту обратным концом кисти. Когда Андрей собрался на лекцию Потапова и предложил отцу идти вместе, тот отказался. Признался:

– Боюсь разочароваться. Театральная прима издалека и молода, и миловидна, а при ближайшем рассмотрении… – и нарочито закашлял.

– Тогда я пойду и потом тебе всё расскажу.

И вот он уже на лекции. Душный зал, потные послеработние люди. Усиленный запах тел и духов. Актовый зал бывшего института на Ванды Василевской. Какие стулья, какой потолок – всё это опускаем, не интересно. Тихий галдеж. На сцене слева – трибуна, посередке столик с папкой на завязках, да потертый, сухой деревянный стул – такими печь топить или дверь подпирать. Самого Потапова еще нет, и кое-кто посматривает на часы, задирая манжеты. Ну где он? Одна дама снисходительна:

– А может, он просто очень застенчивый и волнуется, боится выйти, как мы его примем? А давайте вызовем его аплодисментами!

И в ладоши захлопала, одиноко, а никто не поддержал, и перестала она, смутившись.

Андрей сидел, зажатый меж девушкой с каштановыми волосами и дядей-жлобом с деревянной мордой. Девушка мяла в руках платок. Андреем овладело шутливое настроение. Недолго он боролся с улыбкой на губах. Тронул девушку за плечо, обратив её внимание, затем сунул себе палец в нос и, нарочито поковыряв там, вытащил впрочем чистый палец:

– Скверна!

Чуть помолчав, добавил:

– Скверно!

– Верно! – вскрикнула девушка и, стуча себя по обтянутому голубой джинсой колену, затряслась от беззвучного смеха. Значит, культурная.

Андрей чуть поклонился:

– Я оценил ваше остроумие.

На сцену спортивно взбежал Потапов – в кроссовках, пиджаке нараспашку. Обхватив ладонью кулак, поднял руки, показал вот так – в одну сторону, потом в другую.

– Общий привет!

В зале захлопали.

– Ну, сейчас вжарит, – громко сказал высокий пожилой человек, одетый в будто похоронный, черного цвета костюм. Он заслонял собой обзор по линии на много рядов назад. Потапов между тем указал на трибуну:

– Вы думаете, я пришел сюда вам лекции читать? Да боже упаси!

Смех в зале.

– Не встану я туда, даже не просите, не встану. С трибуны вещает тот, кто боится говорить с людьми. Трибуна его скрывает ниже пояса и даже выше, и он себя чувствует защищенным. А я вот он как на ладони, я открыт!

Показал всем ладошки.

– А давайте сейчас задумаемся, на что похоже слово гармошка, или гармоника…

Сделал паузу.

– На гармонию! – с хрипотцой курильщицы выкрикнула дама, брюнетка крашеная.

– Верно! Оба этих слова сходны не зря!

Мысли Андрея вернулись к молодой соседке. Что еще ей сказать? Тут ему стало стыдно – нехорошо, что знакомство их происходит на фоне выступления Потапова. Ученый сам по себе явление и не может служить фоном. А вот и зацепка.

– Что думаете о Потапове? – шепнул Андрей девушке.

– Я буду за него голосовать!

– Он еще никуда не баллотируется.

– Не важно! – отмахнулась.

Андрей понял, что мешает ей слушать. Попатову понадобились добровольцы из публики. На сцену взошло несколько человек, Потапов раздал им огурцы – ешьте. Затем спросил:

– Можете ли вы сказать, какой из огурцов был посеян с песней, а какой нет?

Люди на сцене стали краснеть и глазами искать кого-то в зале. Невысокий, полный смельчак начал:

– Я, наверное, съел который с песней, – и громко добавил: – И он был очень вкусный!

– А я с нитратами, длинный такой, – поделилась девушка большеглазая.

Выслушав от всех мнения, Потапов, улыбаясь, поднял руку с указывающим вверх пальцем. Дождался тишины и раздельно произнес:

– Это всё были выращенные с песней огурцы.

– Гениально! – и стук. Это тростью ударил об пол тот высокий старик.

– Ничем не отличаются от остальных, выращенных традиционным способом, – сказал именитый агроном-новатор. Посыпались вопросы.

– А совместим ли ваш способ с химическими удобрениями?

– Полностью совместим.

– Как насчет генетически измененных огурцов?

– Не вижу причин, по которым их нельзя сеять с музыкой.

– Как вам в голову пришла, как вы впервые натолкнулись на мысль использовать музыку?

– Я наблюдал за индийскими факирами, заклинателями змей – знаете, когда кобры, так покачиваясь, под звуки дудочки вылезают из кувшинов. Меня бац! Осенило. Это же неспроста. Это была первая мысль. Потом – годы исследований, непонимания, даже гонений.

– Гонения, да, – закивал высокий старик, и прибавил сердито: – Советская власть!

– Агенты КГБ меня чуть под руки не водили, – махнул в зал рукой Потапов. Старик громко спросил:

– А вот что меня еще интересует – как ваши огурчики при засолке?

В зале смех послышался. Потапов показал большой палец – во.

– Отлично! Хотите – угощу?

Невесть откуда появилась девушка в короткой кожаной юбке, держа перед собой блюдо, полное соленых огурцов, уже нарезанных кружочками, но сохраняющих форму, не распавшихся частями.

– Пробуйте! – Потапов подкинул воздух ладонями.

Начали греметь стульями, вставая с мест. Тянулись. Мне, мне. А мне можете передать? Андрею вставать не хотелось, но вскочил и скоро вернулся с кружочком для соседки. Другой он уже съел. И поделился впечатлением:

– Отменный вкус. Настоящие огурцы!