Текст книги "Огонь на поражение"

Автор книги: Петр Катериничев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 9

Итак, картина битвы мне ясна.

Каковы могут быть планы Организации по отношению ко мне? Варианта всего два.

Первый – купить. Полагаю, они все же попытаются это сделать, ибо судят людей по себе, другого эталона ни у кого нет.

Второй – решат, что я буду сам добывать информацию, но с тем, чтобы продать ее на более выгодных условиях, чем предложат они, либо воспользуюсь для своих далеко ли близко ли идущих целей.

К этому эпистолярию – ценный постскриптум. Они не знают, кто я все же такой и на кого работаю.

Впрочем, меня порою этот вопрос тоже мучит. Значит, будут страховаться. Уже хорошо.

Резюме: меня выведут на серьезный контакт со значительными полномочиями. Ну что ж, на девяносто пять тех самых процентов я готов. Но оставшиеся пять сильно беспокоят. Оперативная информация. В газетах – слезы и домыслы, домыслы и слезы.

А мне нужна обычная милицейская синхронная оперативка.

Значит, «топтунам» без огорчений не обойтись.

Я спросил у ясеня, где моя любимая? Ясень не ответил мне, качая головой…

Я спросил у тополя, где моя любимая, – Тополь забросал меня осеннею листвой…

Мужчина встал из кресла перед камином, подошел к окну. Снег сыплет и сыплет… Такой же снег был когда-то давно, лет десять или пятнадцать назад…

Словно вчера. Господи, как коротка жизнь… Даже по сравнению с тем, что мы пытаемся в нее вместить. Любовь… Честь… Долг… Все меняется, остается это…

У дождя я спрашивал, где моя любимая, Долго дождик слезы лил под моим окном…

Сколько ему тогда было? Ну да, тридцать три, пятнадцать лет назад… Словно вчера…

Как раз столько, сколько этому парню сейчас. Дронов. Птица Додо. Редкая птица.

Мужчина чиркнул спичкой, раскурил тонкую сигару. Да, ему сейчас, как мне тогда… Тридцать три… Вот только за спиной у него – никакого прикрытия, а шансов остаться в живых…

Высокая, в длинном платье девушка подошла сзади, обняла за плечи.

– Сережа, ты опять всю ночь просидел перед камином… Отдыхай, пожалуйста, хоть иногда, – мягко произнесла она.

– А я отдыхал… Придремал эдак по-стариковски…

– Да уж ты старик, – улыбнулась девушка, прижимаясь щекой к его спине. – Вчера вечером особенно… Я даже не помню, как уснула потом… А ты, выходит, работал всю ночь.

– Да честно – дремал! – Мужчина повернулся к ней лицом. Под глазами – набрякшие мешки. – Алена, приготовь, пожалуйста, кофе.

– Хорошо. – Девушка встала на носочки, поцеловала его в подбородок. Сказала тихо:

– Я люблю тебя. Я очень тебя люблю. Пожалуйста, отдыхай хоть иногда. – Она тихо прикрыла за собой дверь.

Мужчина подошел к телефону, набрал номер.

– Да?

– Наш друг не объявился?

– Нет. Контакта не было.

– А пора бы.

– Пора бы. Может, ему помочь?

– Нет. Слишком большой риск. Будем ждать.

– До первой звезды?

– Все шутишь… На наш век звезд хватит. Как и крестов.

– Мрачновато.

– Считай, что имею в виду белые. Георгиевские.

– Так лучше.

– Много лучше.

Мужчина нажимает отбой. Садится в кресло перед камином. Девушка приносит кофе, ставит на столик, наливает из джезвы в чашку. Садится рядом на подлокотник, ерошит ласково его волосы.

– Ты почему не пьешь? Остынет…

– До первой звезды нельзя… Ждем-с… Мужчина смотрит на огонь.

Невысокий, крепко сбитый человек меряет комнату шагами. Пиджак так плотно обтягивает литые плечи, что, кажется, готов даже не треснуть – расплавиться под напором скрытой бушующей энергии. Стоящий на ковре перед столом худощавый субъект неопределенного возраста наоборот – сер, тщедушен, сосредоточен.

– Возможно, все еще… – произносит он.

– Возможно?! Ты мне говоришь – возможно?! Это после того, как наворотил горы трупов и значит разборки на год вперед?!

– Все сделано достаточно аккуратно… Непосредственно мы нигде не засветились. Везде – мотивировки, – "шапки".

– И из-под каждой шапки торчат твои ослиные уши!

– Единый стереотип мы прокрутили намеренно.

– Ага. Чтобы паханы знали, кто в доме хозяин. Да мне сейчас насрать на паханов, меня беспокоят власти. Профессионалы. Все эти фэ-эс-кашники, грушники, эс-вэ-решники и менты! Ведь коню понятно, что везде работал один специалист…

– И очень результативно…

– Заткнись! Результатов, кроме трупов, – ноль!

– Но теперь мы можем контролировать…

– Идиот! Сейчас эти служебные мерины будут носом землю рыть, чтобы доказать, как они нужны и полезны! И нароют, будь уверен. Ты что, не видишь, какой вой нардепы подняли по поводу разгула преступности и прочих бяк?

– Это мы тоже просчитали. Начнут копать – подставим им «лесенку», созданную покойным Низами. Наркотики – штука все объясняющая и прибыльная чинами для служивых. Получат по звезде на погоны. А вычислить одного киллера – у них никаких связей и мозгов не хватит. Концы они не сведут. Оружие разное, мотивировки. Покойники, земля им пухом, контакты с нами тоже не светили.

Крепыш остановился у стола, взял сигарету, закурил.

– Да и не одни мы этой осенью по Москве палили. Трупов – хоть изгороди строй. В целом, тактически, это для нас очень неплохо.

– Киллер надежен?

– Абсолютно. Ювелир. Да и компры на него воз.

– С головой у него все в порядке?

– Да. Профессионал.

– Полную выкладку мне на него.

– Есть. – Серый глядит в пол.

Крепыш остановился напротив. Серый поднял глаза.

– Я сказал – полную.

– У нас – достаточная. Полной, полагаю, нет ни у кого ни на кого.

– Ювелир, говоришь, – усмехнулся энергичный. – Мне не улыбается, когда такой мастер-разрядник живет рядом.

– С вашего ведома.

– С твоего. А мне нужно – с моего. Жду полную информацию. Сегодня.

– Есть.

– Идем дальше. Зачем убрал Линду?

– Но ведь оперативные решения вы оставили за мной…

– Я не о том. Линда работала, и результативно. Почему именно ее?

– Стала ненадежна.

– Стала или ты так предположил?

– По краю ходила. До болтовни, дело, конечно, не дошло, но…

– Коротко: причина?

– Секс.

– Это не причина.

– Для Линды – более чем. Контакты расширялись, неупорядоченные контакты, это могло закончиться…

– Не темни, Викентий. – Крепыш внимательно, остро смотрит прямо в глаза помощника. – Ничем это не грозило. Баба была с мозгами.

– Да клитор у нее вместо мозгов был… – Да?

– Ну, может, я поторопился… Но лучше перестраховаться, чем…

– Понятно.

– Тем более это устранение работает еще и функционально – у нее были серьезные трения с Вепревым, так что…

– Можешь не объяснять. Что нового по основному объекту?

– Ничего. Газеты читает, журналы.

– Нашли что-нибудь на него?

– Нового – нет. В свое время Чирик серьезно его проработал.

– Ну да, о покойниках или хорошо, или ничего. Проработал бы серьезно, был бы жив. Викентий пожимает плечами.

– Аэропорт?

– В смысле концов – чисто. К сожалению, по интересующему нас вопросу – тоже ничего.

– Работали тщательно?

– Весьма.

– Что-то тут не так.

– Да наши люди их вещи по ниточке разобрали – пусто. Ни в «дипломате» у Стилберга, ни в сумке у этого старого лоха…

– Выраженьица у тебя, Викентии…

– Работа такая. – Впервые за время беседы серый изобразил подобие улыбки.

Длинные желтые зубы. Как у лошади, отжившей свой век.

– Детальные рапорты ко мне на стол. Сегодня. Сейчас.

– Есть. Могу идти?

– Да.

Серый вышел, аккуратно притворив за собой массивную дверь.

Мужчина сел за стол. Выругался. Нажал кнопку. Отделанная под дуб панель отошла в сторону, за ней оказалась комната. Из нее вышел человек – светлый, аккуратно зачесанные назад волосы, дорогой костюм.

– Ну, что скажешь? – Крепыш встал из-за стола, открыл шкаф, налил в два толстостенных низких бокала коньяк. Свой выпил залпом, выдохнул:

– Хорош гусь?

– Викентий-то?

– Ну…

– Думаешь, мутит?

– Это я тебя спрашиваю, ты специалист.

– Да.

– Заметил, в чем?

– Да. Линда. Что-то он недосказал.

– А я не накатывал.

– Тоже заметил.

– Значит, Линда. Вик что-то свое играет?

– Похоже.

– Ничего серьезного мы через него не прокатывали?

– В последнее время – нет.

– Есть кем заменить Викентия?

– Ты у меня спрашиваешь?

– Почему – нет?

– Решил ведь уже.

– Решил.

– Чего тогда?

– Может, что умное присоветуешь…

– Не финти. Не первый год в одной упряжке.

– С Викентием тоже… Времена-то меняются…

– Викентия устраняем?

– А что делать?..

– Но киллера его все-таки достань.

– Люди работают. – Крепыш налил себе новую порцию, снова осушил одним махом.

– Кто на место Вика?

Крепыш помолчал, передыхая, запил тоником. Поднял глаза.

– Катилина.

Светловолосый опустил взгляд.

– Ты подумал?

– Хм…

– Хорошо подумал?

– Заткнись!

– Вот, значит, как… – Светлый потер подбородок. – А-чутье у Викентия есть…

– Да, в этом ему не откажешь…

– Только на этот раз —. прокол.

– Точно. Брось финтить, Марик, в комнате чисто, аппаратуры не держу.

– Береженого Бог бережет.

– Не удастся свинтить. Ни Викентию, ни тебе, ни мне.

– Катилина – это край.

– И для его людей мы – пустышки.

– А переиграть?

– Гудвина?..

Светлый долил в свой бокал коньяку. Приподнял.

– Раз так – за успех!

– Другого нам не дано.

Мужчины выпили. Какое-то время смотрели друг на друга молча.

– Марик, ты работаешь Дронова. Лично ты.

– Полномочия?

– Неограниченные.

– В том числе финансовые?

– В том числе. Но тебе ведь не курс рубля ронять, тебе с человеком работать. Реши сам.

– Люди?

– Твои и Викентия, ему они больше не пригодятся.

– Кто будет решать с Виком?

– Катилина. Вопросы есть?

– Один. Время начала операции?

– Уже пошло.

Девушка входит в кабинет, кладет на стол крепыша три папки и молча выходит.

Он открывает первую. Сшитая кипа бумаг и фотографий прикрыта плотным белым листом. На нем лишь одна надпись: «Аэропорт».

Открывает другую. Надпись: «Киллер».

Третью. Надпись: «Линда». Мужчина задумчиво смотрит на гладкую поверхность стола. Встает, подходит к стене, отодвигает панель, отпирает ключом железную дверцу. Еще одна, толстая, с цифровым механическим шифром. Очень аккуратно набирает в ячейках знаки кода. Едва касаясь кнопок подушечками пальцев.

Легкий щелчок. Мужчина замер, в полвздоха перевел дыхание.

В сейфе – единственная папка. Белая. Без обозначений или надписей. Так же чист и титульный плотный лист.

Переворачивает его. Крупная фотография мужчины, выходящего из дверей: государственного учреждения. Снимали скрытой камерой. Снимок – почти в полный рост. На другой странице крупно – лицо.

Мужчина, изображенный на фотографии, высок, плотен и, должно быть, очень силен. На вид ему под пятьдесят. В углу жесткого рта – тонкая сигара.

Светловолосый положил на стол фото Дронова. Левой рукой небрежно перелистал страницы. Все, что накопал в свое время Чирик. Плюс приморские дела.

– «Ты угадывай теперь, что за птица этот зверь», вполголоса произнес он считалочку Загудел зуммер оперативного телефона.

– Да?

– Служба наружного наблюдения… Только что доложили…

– Ну?!

– Объект потерян…

– Что?!

– Они потеряли объект. В метро. Сильные тонкие пальцы с хрустом разломили карандаш.

Глава 10

На случай надеяться нельзя, но нужно быть к нему готовым. Я и готовился.

Как Совнарком к войне с империалистическими хищниками.

Да, давненько не брал я в руки шашки… Знаем, знаем, как вы плохо играете… На что играем? На мертвые души…

А потому сижу в кресле-качалке и предаюсь ходе и неге.

Ушел я красиво.

Мои четверо «топтунов», невзирая на сравнительную малочисленность, вели себя корректно и профессионально. За три с лишним недели ходьбы по моим немонаршим стопам «хвосты» привыкли и к моему рассеянному ученому виду – приват-доцент гимназических времен с придурью, да и только. Для такого случая нашелся и берет, каковой я натягивал по самые уши, и плащ покроя а-ля Санкт-Петербург, и по библиотечным залам я хаживал в сереньком пиджачишке, узком в плечах и коротковатом конечно же при пуловере, а цветную рубашку с непомерно удлиненным воротом фасона «середина семидесятых» украшал умеренно потертый галстук-слюнявчик на резинке. Для завершенности образа порос бородкой и непрестанно извинялся, натыкаясь на людей, столы, стеллажи и стулья.

Судя по тому, что ко мне благосклонно относились старушки библиотекарши и гардеробщицы, а девицы на проспекте или в метро проносились, как курьерский мимо полустанка Большое Козлятино, в образ я вошел.

С самого начала я предположил, что «топтунам» дали на мой счет довольно жесткую и серьезную накрутку, но ни в какие детали их никогда не посвящают.

Привычка же и стереотип работают железно. Плюс рутина этой самой «хвостистской» службы… Плюс толпы в метро… Плюс то, что оставили постоянных людей, и эти люди резонно так про себя рассудили, что никакой это не «важняк», просто «верхние» служивые отрабатывают вариант на всякий случай…

Короче, работать они стали без огонька и особой ответственности. Хотя и добросовестно.

А метро в Москве, как известно, в часы пик имеет ныне милую привычку сбиваться с ритма. И за семь-восемь минут народу набегает столько, что, ежели взметнуть на вытянутых руках парочку флагов, вполне может начаться несанкционированный митинг. С выражениями в адрес мэра, Президента, правительства, лиц кавказской национальности, масонов, гомосексуалистов и упоминаниями близких родственников всех вышеперечисленных.

Не скажу, что именно этого момента ждал всю сознательную жизнь, но последнюю неделю – уж точно. Предыдущий поезд просто-напросто высадил еще порцию пассажиров, в смысле – всех, и «топтуны», которые в подобных случаях страховались грамотно, здесь малость расслабились и оказались оттесненными далековато, чтобы отреагировать быстро. Вплотную остался лишь один, но опять же – слишком вплотную. Пришел поезд, и – народ ломанулся. Я не то чтобы тек, но «подтекал» в потоке, как и положено ученому-газетоведу, пропуская вперед кого ни попадя. Вагон набился под завязку, места —:на треть отощавшей от «гербалайфа» кильке. Мой «хвост»: рядом, локоть в локоть. Топчется, как перестоялый жеребец.

Время пришло!

Спортивное прошлое, его не пропьешь и в библиотеках томами не придушишь!

Когда двери уже пришли в движение, рывком двинул массу граждан внутрь вагона, думая лишь о том, чтобы какой-нибудь мудик не застрял в дверях другого и водителю не пришлось бы повторять операцию «равняйсь – отставить». «Топтун» шагнул было следом, но движение осталось незавершенным, – мой огрубевший от общения с библиотечным столом локоть вошел5 в его солнечное сплетение с резкостью ударного механизма «трехлинейки». Со схожим результатом: мужчина стал медленно и плавно оседать, словно от обморока. А двери тем временем сошлись, поезд тронулся. Впечатанный лицом в кожанку какого-то увальня, я подумал: вот она, свобода! Немного осталось: добавить равенство и братство. Ясное дело, в мировом масштабе. Не важно, что без их согласия, зато по справедливости.

Проехал пару остановок, поменял линию. Еще пару остановок. Теперь – до ближайшего автомата.

Набираю номер. Длинные гудки. Пять… Семь… Девять… Аут. ДРУГОЙ.

– Дежурная часть Б-ского РОВД. Капитан Данилов.

– Капитан Данилов, выясните, почему подполковника Крутова нет на месте, – произношу неспешным, начальственно-бархатистым баритоном. – Фактически выясните.

Я перезвоню через двадцать минут. – В последнюю фразу добавляю легкое генеральское раздражение. И – вешаю трубку.

Ход мыслей капитана Данилова, по-моему, я моделирую правильно. Подполковник Крутов – шишка, начальник окружного отдела по борьбе с организованной преступностью; значит, звонил генерал, никак не меньше, причем из центральной управы, этакий начальственный боров, и он что-то имеет к нашему Игорьку Крутову.

То, что он имеет, для генерала важно, ибо не поленился позвонить в дежурку, причем сам, а не через секретаря…

Как бы то ни было, Игорька капитану нужно разыскать и передать информацию, а уж он пусть сам решает – либо его «нет и неизвестно, где и когда появится», либо стоит сесть на телефон и дожидаться начальственного звонка…

Так что двадцать минут у меня есть. Верных. Длинный гудок. Еще.

– Секретариат банка «Континенталь». – Голос приветливый, почти интимный.

– Милая барышня, с Крузенштерном соедините, пожалуйста.

– По какому вопросу?

– По личному.

– Извините, я не могу этого сделать. Идет совещание директората.

– Жаль, что не Политбюро.

– Что?

– Это я о своем, о женском. Мне не важно, что там за совещание, мне необходимо поговорить с Дмитрием Ивановичем немедля! – От моей учено-газетноведческой интонации и след простыл. Строгость и начальственность.

– Извините – нет. Во время совещания я не имею права соединять кого бы то ни было с кабинетом генерального, если на то не было специальных указаний.

Представьтесь, я доложу Дмитрию Ивановичу, он соединится с вами…

Представьтесь… Легко сказать… По-моему, последнее время я только и делаю, что представляюсь. То сенегальским шпионом, то бабником-многостаночником, то ученым-полудурком. Нужно иногда и правду говорить девушкам.

– Дронов.

– Как.

– Дронов. По буквам: Дмитрий, Ромуальд, Ольгед Наина…

– Не нужно, я записала…

Пауза. Девица ждет продолжения. «Континенталь» банк не из последних. Очень даже. А потому я должен вы-давить из себя нечто вроде; «Председатель совета…», «Член подкомиссии Государственной Думы…», «Президент товарищества с неограниченной ответственностью» или, на крайний случай, – советник Президента.

Понятно – страны, понятно – по существенным вопросам. Перебрав варианты, выбираю самый простой.

– Генерал Дронов.

– Спасибо, я записала. Обязательно передам, как только Дмитрий Иванович освободится. Он знает, как с вами связаться? – Голос секретутки потек патокой.

Кажется, она готова была прибавить «ваше высокопревосходительство», но постеснялась.

– Я сам с ним свяжусь. Через час. Весьма важно.

И вешаю трубку. Не дожидаясь заверений девицы в готовности сотрудничать с российским генералитетом в моем лице. Тем более я не называл ведомство или род войск. Да она и не спрашивала.

Так чего бы мне не стать генералом?.. Хрен его знает Ладно, буду «от инфантерии». Если кто вспомнит, что это такое, – значит, образованный. Даже ученый. Я лично представляю инфантерию смутно. В виде двенадцатилетней испанской девчонки королевских кровей, кокетливо!) и распутной.

Как констатировал бы Круз: кто о чем, а лысый о расческе. И был бы прав: общение с прессой и старушками библиотекаршами существенно подорвало мое здоровье. И изменило менталитет.

Кстати о ментах – двадцать минут прошло, пора Игорька обеспокоить.

Набираю прямой.

– Крутов. – Вот так, сразу, после первого гудка. Узнаю Игоря – никогда ни за чьими спинами не прятался и вопросы привык решать сам, разрубая узлы одним ударом. В прежние времена его бы укатали, а теперь без таких, как Игорь, дипломатам в погонах в своих начальственных креслах не усидеть: кто-то и бандитов ловить должен.

– Да слышу, что Крутов, а будешь еще круче!..

– Дрон!..

– Ну да. Собственным залетом.

– Это ты дежурного взбаламутил?

– Был грех. Голос-то у меня с отрочества – генеральский.

– Зато амбиции – маршальские.

– Как же без них…

– Без них, как я-в подполковниках.

– Не прибедняйся. Должность – генеральская, уважение – офицерское…

– Жалованье – согласно штатному расписанию. Кончай балаболить. Есть интерес?

– Да хорошо бы отужинать.

– У меня со временем зарез.

– Это твои проблемы. Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.

– Уговорил. Ты где?

– Ну ты и спросил! Как только тебя начальство терпит?

– Вляпался?

– По ноздри.

– Что-то с нашей конторой?

– Уволят тебя, Кругов, ох уволят! Табличку на телефон навесь – когда-то модно было.

– Я не навешу, а навешаю, причем тебе лично и по всей морде. Через полчаса под «старой рукой». Успеваешь?

– Нет. Через сорок минут – «у кошки».

– Понял. Буду.

– Пока.

Не имей сто рублей… Игорек Крутов – старый боец и собутыльник. Выпивали мы с ним не часто, а вот дрались – ежедневно. В спортшколе, на отделении бокса.

Постоянными спарринг-партнерами мы стали, когда Кругов уже отслужил, – было ему года двадцать два, а мне шестнадцать. Со всей свойственной этому возрасту дурью.

Я еще дрался на ринге, чего-то там занимал и чего-то хотел, а Игорек «прыгал» для себя, чтобы форму не терять. По правде сказать, общение с ним спасло меня от знаменитой «двести шестой», хулиганской.

Наша детская спортивная притягивала всех шебутных подростков микрорайона, да и района тоже. Путь был «проторенный»: бокс, парк с дискотекой и драками, «зона» для малолеток. «Двести шестая, часть вторая» шла железно: любая драка при умении бить обязательно заканчивалась более или менее тяжкими телесными повреждениями. Никаких отсрочек и прочих нынешних прибамбасов тогда принято не было, и ребята садились легко. Один за другим.

Подружившись с Игорем, я сразу перешел, понятно на время, на другой возрастной уровень; у ребят этих были иные интересы. Льстило, что принимали меня в этой компании равным… Потом один за другим ребята стали жениться, Игорь тоже, но получилось так, что на те самые полгода, когда я запросто мог влететь на «зону», из жизни подростковой был я выключен. Потом был университет, и все пошло, как пошло.

И еще – Игорь Крутов всегда был честен и абсолютно надежен. Таким и остался. Нам дважды пришлось «помахаться» с какими-то, как теперь говорят, лохами, нас было двое, лохов на порядок больше. Здесь важно одно: тот из двоих, который «накатывает», работает первым номером, должен быть спокоен за свою спину. Прикрыт. Он – но-каутер, он идет вперед и должен быть уверен – никто сзади ему куском арматуры не наварит и его «второй» умрет, но из-за спины не уйдет. «Первым» работал в подобных ситуациях тот, кто увереннее себя чувствовал.

В обеих драках «вторым» работал я. Прикрывал спину.

Сейчас прикрытие необходимо мне.

Ну а место встречи… Это, как и тогдашние отношения, нельзя ни изменить, ни переиначить.

Где-то на равном расстоянии от домов, где жили Игорь, Димка Круз и я, располагался скверик под названием «Комсомольский». В нем с незапамятных времен стоял тщедушный гипсовый монументишко вождю мирового пролетариата, судя по мелкости, в натуральную величину, сварганенный по инициативе какого-то местного завкома еще в незапамятные времена, и с тех пор фигура лишь подмазывалась, латалась, подкрашивалась. Как это принято у вождей, он стоял с вытянутой вперед рукой, указуя перстом на магазин напротив – винный. Чуть сзади, в кустах сирени, располагались две скамейки, где и, собирались, или, по-нынешнему, тусовались, выпивохи.

Когда мне исполнилось лет семнадцать, памятник прибрали – за совершенной дряхлостью, а на проспекте поставили другой – бронзовый и помпезный. Этот «Вовик» тоже раздумчиво глядел вдаль, только указующий перст был направлен в сторону московской кольцевой. Очевидно, призывая к освоению Нечерноземья.

Вот так. А место встречи осталось. Только именовали его мы теперь – «под старой рукой».

А «у кошки» – еще проще. Недалеко от железнодорожной ветки на Дмитров и Долгопрудный был ярок, поросший ивняком, тонкими топольками и прочей растительностью. Никакой ментовский «уазик» сюда не доезжал по причине непролазности и отчасти – лени служивых, здесь мы и устраивали выпивки с шашлыками, расслабухи с девчонками и иные увеселения.

А метрах в пятидесяти валялась дохлая кошка. Безвременно почившие кошки ведут себя по-разному. Одни – разуваются до размеров небольшого барана, жутко воняют и глаз не радуют. Видимо, перекормили таких при жизни. А эта, наша, просто-напросто высохла и мумифицировалась, никому не мешала, заразой не угрожала, но своим посмертным существованием как бы размечала и ограничивала нашу территорию. На другую мы не претендовали, но и свою охраняли ревниво. С этим считались.

Сейчас я выбрал «у кошки» намеренно – по зимней поре топольки и ивняк просматривались на километр-проехать – только вездеходом на гусеничном ходу. А если присесть на бревнышки – я надеялся, что какие-то бревнышки тут все же есть, новые недоросли должны ведь оценить летнее преимущество места, – так разглядеть или увидеть сидящего просто невозможно.

Ну а уж «засветить» таких крутых, как Крутов и Дронов, – целая операция с привлечением спутниковой телескопии.

Игорька я заметил издали. Он шел пешком. Парковать машину где-то поблизости – против правил. «Конспигация, конспирация и еще газ конспигация!» Появляюсь из-за дерева, когда он проходит мимо.

– Страсть как люблю вот такие случайные встречи, усмехается Крутов, протягивая мне руку.

– Вот и я – шел мимо, дай, думаю… – Крепко жму жесткую широкую ладонь.

– На бревнышки?

– Ага.

– Ну и времечко ты выбрал для пикника, – ворчит Игорек, спускаясь в низину.

– Времечко, как и родителей, не выбирают. Зато место клевое.

– Клевое-то оно клевое, ежели на мотыля ловить…

– Ты – ловец, тебе виднее…

– Скажи еще – легавый.

– Да я не про то…

– А я про то. Да, легавый. С хорошей примесью волкодава. Волков, их давить надо, когда они на людей озверели.

– А кто спорит-то?

– Слушай, старый, а ведь и костерок разведем! – Бревнышки действительно в наличии, рядом, в яме – несколько ломаных ящиков.

Игорь неспешно и основательно сложил пирамидку, выбирая доски посуше, извлек из внутреннего кармана газету, сунул в середину, поднес зажигалку, чиркнул кремнем.

– На ужин зазывал? – оглянулся на меня.

– Было дело…

– Чем угощать будешь?

– Беседой с умным человеком.

– Не наговаривай на себя. Был бы умный – сидели бы в «Савое»…

– Сначала в «Савое», потом в СИЗО… Твоими стараниями.

– Не все, друже, не все. – Игорь извлекает из объемистой сумки «сервелат», бутылку «Арарата», хлеб, сыр, пару стаканчиков. Насаживает колбасу на прутики, поджаривает над огнем:

– Ты бы коньяк пока разлил, нахлебник…

– Боюсь, рука дрогнет. От такого генеральского стола.

– Чем богаты… – Игорь протягивает шипящий кусок колбасы на ломте черного «бородинского», принимает от меня полный стаканчик:

– За встречу, Олежек. Рад тебя видеть.

– Я тоже, старик.