Текст книги "Серебро"

Автор книги: Петр Вегин

Жанр:

Поэзия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Назад к карточке книги

4. Фонари Флоренции

Да, у каждого города свои фонари!
Помню пражские…

Но во Флоренции
фонари – словно реплики в споре фокусника
и философа.

Только ночью,
когда фавориты и филантропы уснут,
только ночью,
взяв себе провожатым фонарь
с перекрестка улицы Смерти и улицы Солнца,
только ночью можно понять,
что Флоренция – это не город,
           Флоренция – это трава,
           но ни один кесарь
           не смог стать ее косарем!

Вдоль по улице Мертвой,
              переулком Слепых,
              через улицу Красивых Женщин —
              к статуе Справедливости!

Запах лип флорентийских. Фиеста.
За спиной карнавала
целоваться с Фортуной —
               большеглазой, длинноволосой —
и знать,
что следующей ночью
она изменит с другим поэтом —
большеглазая, длинноволосая…

Смысл Фортуны – измена. Свечение —
смысл фонарей.
Умоляю вас, флора и фауна, когда онемею,
дайте мне судьбу флорентийского фонаря,
освещающего перекресток улицы Ада
и улицы Чистилища.

Бродить Флоренцией – как по небу бродить. При свете фонарей поймешь,
что камни,
         из которых сложена Флоренция,
много легче камней
других городов,
и как спичечные коробки,
                    привязанные к воздушным шарикам,
пепельные палаццо,
                         привязанные к фонарям,
взлетают…

Где, как не в жизни, нам, Флоренция, взлетать?
Как звук скрипичный – взлет твой чист и легок.
Вот так у наших новогодних елок
в шарах слепящих – щедрый дар взлетать.

Ну что же, кесари и косари
так крепко спят, что не понять – кто кесарь,
а кто косарь.
            А женщина-скрипачка
на Понте Веккио играет фонарям.
В тени стоит переодетый Данте,
я вижу только кисть его руки.
Флоренция. Фонарь. Фортуна. Фанты.
Смычок моста над скрипкою реки…

1063

Снег на 31 декабря

Ну падай, падай, снег. Крути, мой белый, сальто.
Двенадцатому месяцу пошел десятый час…
Ну падай, падай, снег, – о черные асфальты
разбейся, как гимнаст.
В шарманке декабря ты – песенка о грусти.
Ну падай, падай, снег, на тени от людей
и на самих людей. Тебя сегодня впустят
звенящим петушком на готику церквей.
Покаты плечи крыш, и у тебя заданье —
придать им белизну девичьего плеча.
Ну падай, падай, снег,
сойди в горизонтальность
извилистым путем скрипичного ключа.
Ты нынче одержим болезнью нумизмата —
коллекцию следов перебираешь ты,
а я похож на пса, который безвозвратно
в метели потерял любимые следы.
Ну падай, падай, снег, – в ладони монументов,
подслушивая смех и покрывая грех,
свидетель чьих-то слез, участник комплиментов,
надсмотрщик мостовых – ну падай, падай, снег.
Ну падай, падай, снег.
Мы в декабре бессильны,
стоим, заметены, и сыплется на нас —
как будто мы часы песочные разбили —
двенадцатого месяца одиннадцатый час…

Прага, 1967

В том сентябре

Марису Чаклайсу

В том сентябре
оставалось желать,
чтобы зрелость людей
сравнялась со зрелостью яблок,
и притворившись,
будто нам не тридцать,
а, по меньшей мере, втрое меньше,
мы яблони трясли,
обламывали ветви,
и красные яблоки ставили синие метки
на наших лбах и спинах.
В том сентябре
среди всех зрелых яблок
нас было только двое недозрелых.
Красивая смерть яблок не могла
коснуться нас, поскольку
тот, кто не созрел, – не может умереть.
Давай запомним себя
в том сентябре,
потому что через двенадцать месяцев,
как мы эти яблони,
нас, может быть, потрясет
или любовь, или неожиданный ветер,
в том сентябре…

1969

400 Пушкинских «O»

Пушкин в стихах четыреста раз употребил восклицание «0!».

Светлей, чем опушки,
            чем утром окно,
сияют четыреста пушкинских 0!
Ах, черный Иванушка!
                     Вечера глубок…
Разматывай, бабушка, сказок клубов
Как искры из огнива,
                       так из него
судьба высекала четыреста О!
На пальцы ему – чтоб любил бесконечно,
четыреста звонких венчальных колечка!
О снеги! О сани!
О ночи! О дни!
Как будто четыреста нимбов над ним!
II все совмещалось
в соленом на вкус,
в последнем и в первом,
в едином:
             о Русь!

1963

«Мельканье трамвая в московской метели»…

Мельканье трамвая в московской метели
заставило вспомнить мельканье форели…

Мы ссорились, губы просили воды,
запахли бедою все в мире цветы,
и вот, уже вся не моя и ничья,
губами к серебряной флейте ручья
припала, надеясь найти утоленье,
и вдруг ты увидела —
                        против теченья,
почти незаметна, как пульс на реке,
как след от слезы на любимой щеке,
как наше последнее примиренье —
форель пробирается против теченья!
Такие же двое, как мы, две форели…
Я спал,
         и, мешая цвета акварели,
сквозь долгий ручей моего сновиденья —
мельканье форели, дрожанье, движенье…
Форель устремляется против потока.
…А в городе елки и кривотолки
о гриппе, о нашем с тобой поколенье,
о ссорах семей, о сближенье планет.
И только мельканье трамвая в метели
напомнит, что жить надо жизнью форели.
Сугробное солнце…
                   Трамвайный билет…

1969

«Окуни лицо в черемуху»…

Окуни лицо в черемуху,
как в крутые облака, —

полегчает, как легчало,
когда женская рука —

пальцы с кольцами чернеными —
утешала чудака…

Как она на помощь шла,
как тобою губы жгла,
наклонялась над тобою,
черной не боясь молвы,
над горячей головнею
непутевой головы!

Как лежала, вся светла,
несравнима со звездою,
не была тебе женою,
но черемухой была…

1972

Скифские бабы

Скифские бабы не сеют не жнут.
Во поле русском —
                 во поле чистом,
во поле вопленном —
                      во поле скифском
скифские бабы Время пасут.
Вроде бы по воду вышли —
                                       стоят,
солнцу подставив веснушки,
три великанши и пара близнят.
Или они – побирушки?
Я не видал по музеям таких.
Надо же – потянуло
к ним подойти.
                 А у всех пятерых
слезы катились по скулам!
Три великанши и пара меньших
Плакали, во поле глядя,
как, сыновей проводивши своих,
матери в военкомате.
Время не существует для них.
Остановись, человече,
ты хоть прекрасный,
                но все-таки миг,
скифские бабы —
                      вечность.
После сказали мне – это роса,
в пористом камне скопившись, стекала…
Я бы хотел позабыть их глаза.
Ты никогда так по мне не рыдала!
Кто еще так на земле одинок?
Окаменевшие скрипки —
скифские бабы глядят на восток:
«Где наши скифы?»
Скифские бабы не сеют, не жнут…
Скифские слезы —
                  а вдруг не напрасны?
может, мужья еще и приплывут
с острова Пасхи?
Скифская девица, сколько вам лет?
… Я возвратился, с городом свыкся.
Носит любимая скифский браслет.
Что это – мода на скифство?
Как же понять мне твои по ночам
метаморфозы? —
модная баба,
           а по щекам —
скифские слезы…

1975

«Купание в ручье лесном»…

А. Дементьеву

Купание в ручье лесном.
Цветы и птицы – вся компания.
Чудно произносить – купание,
скорее – растворенье в нем.

Все позабыть – как не дышать.
Вода серебряно-свирельна.
На свете нету акварели,
чтоб эту воду написать.

Вода не цвет, а звук, мой друг,
и волосы твои, и руки —
слагаемые в этом звуке.
Ручей тебя включает в звук.

Все, нет тебя – лесной ручей
плоть растворил, расплавил имя.
Одна душа нерастворима
среди кувшинок и камней,

она уносится, спешит
покинуть перекат опасный,
и как плавник ее прекрасный
кленовый
красный лист
скользит…

1973

Волжское

В нас что-то есть большое, сильное
от бурлаков,
          что Волгой синею,
согнувши спины в три погибели,
шли бечевой когда:-то встарь,

нуждой и государем сосланы
тащить и у костра под соснами
в чужой, неведомой обители
упасть
             и никогда не встать…

Мы тоже из того сословия.
Но сами, сами мы впряглись,
как баржу трудную, сосновую,
тащить поэзию всю жизнь!

Мы падаем в сугробы тающие,
проваливаемся под лед,
но, даже умерев,
                     мы тащим
со всеми наравне вперед!

И зная, что конечной пристани
у нас не будет впереди,
мы все же,
            будущие, признанные,
идем сквозь майские дожди.

Следы в песок впечатав гордо,
неукротимы и сильны,
мы перешагиваем годы,
как будто камни-валуны..-.

1963

Новогодняя сказка

Под Новый год, когда свеча
бесстрашно погибала,
вдруг ощутил я у плеча
тень внука Ганнибала.

И сквозь гусарскую гульбу
услышал я:
                – Бедняга,
вставай, иди, тебя зовут
чернила и бумага…

О, будьте счастливы, друзья!
Мое исчезновенье,
прошу, предайте до утра
веселому забвенью.

Так властвуй, доброе перо,
в союзе с Словом, властвуй!
Писать о чем? О божестве —
о женщине прекрасной!

Сосновый привкус тишины
всем поровну отпущен…
Чернила были зелены,
вина и яда гуще.

Но мне в чужом дому – пенять
на то, что нелиловы?
Чем – нету разницы – писать,
пусть будет только Слово!

Чернила были зелены,
строфа зеленокрыла,
как будто веточка в снегу
зеленая светила.

Мое неловкое перо
меня так торопила,
что я пролил на черновик
зеленые чернила.

И, растекаясь по листу,
залив строфу о счастье,
в зелено деревце, в весну
чернила превращались,

и участились дрожь пера
и перебои сердца,
когда возникла из пятна
Зеленая Принцесса.

Она сказала:
             –    Боже мой,
спасибо за спасенье!
Отныне стало мне душой
твое стихотворенье!

Сказав свече:
           –    Каков костер! —
продолжила:
                  –    Спаситель,
меня ждет верный Мушкетер,
прощайте и простите!

И в этот час, и в тот же миг
ты руки уронила
и красные на черновик
пролила чернила!

Но сказок ход всегда хитер!
И на листе бумажном
возник бубновый Мушкетер —
веселый и отважный!

Он крикнул:
–    Горе не беда!
Да здравствует свобода!
Какая дивная звезда
мне светит с небосвода!

Я вызволен, я излечен
от жуткого раненья,
я вашей строчкой извлечен
из злого заточенья.

Что вас печалит? Я клянусь
любовью к тайной даме —
все будет много лучше,
чем вы думаете сами.

Судьба спасителей порой
в руках спасенных – ребус,
не представляющий труда.
Доверьтесь мне, доверьтесь!

Он шляпой красною взмахнул,
и скрипнули ботфорты,
он как щегол легко вспорхнул
и вылетел из фортки.

Нет перекрестков в небесах
и нету светофоров.
Так где же встретились они —
Принцесса с Мушкетером?

А где хотелось! Где строка
рубинового цвета
с зеленою пересеклась.
И лучше места нету.

Там слуху открывался спор
скрипичного оркестра,
и в вальсе – Красный Мушкетер
с Зеленою Принцессой…

А на земле шло торжество
и целовались маски,
и слышалось из-под небес,
из стихотворной сказки:

«Есть средство ото всех невзгод,
его не позабудьте
и в Новый год, и в старый год,
и в праздники, и в будни —

чтоб все у вас шло хорошо,
не покидайте сказок!..»
И это важно было всем,
кто в масках и без масок

отчаивался, ликовал,
кого судьба любила,
кто на бумагу проливал
старинные чернила…