Текст книги "Размышления одной ночи"

Автор книги: Петр Ростовцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Лошади первыми услышали настораживающий посторонний звук, перераставший в угрожающий гул низко летящих самолетов противника. Животные пугливо прядали ушами, таращили глаза, стремились высвободиться от мешавших им пут. Ксения привычно отстегнула ремни, сняла хомуты. Почувствовав свободу, кони стремглав бросились с дороги в пшеницу. Ксения схватила за руку оторопевшего Александра, увлекла его туда же. Над головами, выпустив шасси, словно огромный коршун, на предельно низкой высоте, над самой пшеницей, шел тяжелый транспортный самолет, неприятно обдавший их струёй воздуха и гари.

Вскоре самолет затих, совершив посадку где-то у хутора.

– Десант, – почти одновременно произнесли Александр и Ксения.

– Уходи сам, семью в обиду не дадим, – по-свойски сказала Ксения, подталкивая Александра к дороге. В ее взгляде Александр прочел смесь печали, сожаления и доверия к нему.

– Прощайте, Ксения, – тихо ответил Александр -побежал к переправе.

Тогда не знал Александр, каким трудным станет этот марафон, безостановочный бег днем и ночью, по горящей степи, под взрывами бомб и артобстрелом.

* * *

На рассвете двадцать третьего июля Светов вышел к Калачу, на заветную переправу через Дон.

Здесь не было следов паники, царил во всем порядок. Пропускной режим регулировали пограничники. Переправа, как в этом скоро убедился Светов, была прикрыта с воздуха, обеспечена артиллерией и дымовой завесой.

Светов тогда еще не знал, что здесь положен водораздел между хаосом отступления подразделений разбитых 28-й и 38-й армий и порядком, железной дисциплиной 62, 63 и 64-й армий, составляющих костяк вновь образованного Сталинградского фронта. Эти армии с опытными военачальниками генералами Лопатиным, Кузнецовым и Чуйковым прибыли из резерва Ставки Верховного Главнокомандования. Здесь, на берегах и в междуречье Дона и Волги, двух великих русских рек, надлежало захлебнуться новому "генеральному" наступлению германского вермахта.

Светов с восхищением наблюдал безостановочное передвижение через Дон по сохранившемуся мосту и понтонной переправе нескончаемых войсковых колонн и боевой техники.

И в его душе ярким огнем возгоралась могучая вера в непобедимость Красной Армии, в грядущую победу.

Он присел на обочину дороги. Усталость сморила его мгновенно...

Проснулся он внезапно. Перед ним стояли два красноармейца в непривычных для него зеленых фуражках. Во всем их облике Светов ощутил настороженность.

– Танки считаешь? – язвительно спросил один из них, с треугольником в зеленых петлицах на выгоревшей, полинявшей гимнастерке.

– Сбился со счета, очень много танков, – принял вызов Светов.

– Документы, – сказал другой, без знаков различия, тоном, каким, очевидно, привык делать оклик: "Стой, пропуск!".

Документов, естественно, у Светова не оказалось, в его сбивчивый рассказ еще больше укрепил подозрение наряда, охранявшего подступы к переправе.

Не мог знать Светов, что в трех-четырех километрах от Калача, в деревне Камыши, сейчас размещался штаб Сталинградского фронта, а в этот самый день, 23 июля. сюда прибыл представитель Ставки А. М. Василевский.

Здесь, в большой излучине Дона, на его правом и левом берегах и дальше, по сталинградским степям, ч Волге, выстраивалась стратегическая оборона со сложным, пока строго засекреченным замыслом Советского Верховного Главнокомандования.

В эти часы генерал-полковник Василевский и другие военачальники всецело были заняты выработкой срочных мер противодействия намерениям Паулюса танковыми клиньями отсечь в излучине Дона советские войска, замкнуть кольцо окружения над нашими 62-й и 64-й армиями.

...Светова доставили в военную контрразведку. Строгий старший лейтенант сидел за столом и что-то сосредоточенно писал. Перед ним сидел красноармеец, вяло отвечал на вопросы.

Светов вгляделся в спину сидевшего напротив старшего лейтенанта человека, на повязку на правой руке, на стертые кирзовые сапоги и едва не ахнул: ошибки быть не могло!

– Николай Иванович! – обрадованно вскрикнул Светов.

Красноармеец вскочил со стула, бросился к Светову

– Александр, живой!

– На место, – приказал старший лейтенант, хватаясь за пистолет.

Взглянув в сопроводительную бумагу Светова, военный следователь строго спросил:

– Зачем считал танки?

– Я не считал, – искренне ответил Светов.

– Я ручаюсь за него, – вмешался Николай Иванович.

И Николай Иванович начал рассказывать об Александре.

– На первый раз поверил, – смягчился старший лейтенант. – Курите?

Курили молча, глубокими затяжками снимая напряжение.

– Фашисты захватили плацдармы на левом берегу Дона, – негромко заговорил следователь, – к переправам выбрасывают десанты. В потоки отступающих войск и беженцев засылают агентов и провокаторов Бои переместились к Ростову.

– Не разлучайте нас с Николаем Ивановичем, – осмелел Светов.

И следователь помог им получить направление в одно из подразделений по охране тыла Сталинградского фронта. Николай Иванович рассказал Светову о своих мытарствах после отъезда из хутора.

В знойный полдень на хутор, постреляв для острастки, ворвался фашистский десант. Наших подразделений там не было.

Гитлеровские солдаты в касках, увешанные автоматами, штыками и гранатами с длинными деревянными ручками, чем-то напоминали крестоносцев, закованных в латы. Озираясь, они рыскали по хутору.

Обнаглев, фашисты врывались в хаты, истеричными выкриками оглушали перепуганных детей и женщин, которые из незнакомого языка различали лишь отдельные слова: "коммунист", "партизан", "юда".

На пороге хаты, где пряталась семья Световых, а на чердаке укрылся Николай Иванович, появился здоровый рыжий верзила. Увидев Ксению, он осклабился, потянулся к ней длинными, оголенными по локоть руками. От него исходил зловонный запах пота, пьяного перегара и тошнотворной парфюмерии.

Ксения испуганно вскрикнула, попятилась в глубь комнаты, впопыхах опрокинула табуретку, упала. Рыжий верзила, сдернув с шеи мешавший ему автомат, повалил казачку на пол, озверело начал срывать с нее одежду.

Николай Иванович мгновенно оказался рядом, схватил автомат и прикладом ударил по голове гитлеровца. Тот дернулся в судорогах. Ксения с помощью Николая Ивановича встала на ноги. Они с трудом затолкали убитого фашиста под печь.

– Не поражает их, бандитов, и гром господень, – все еще в нервном беспамятстве от случившегося причитала мечущаяся по хате Ксения.

– Надо срочно эвакуировать семью в другое место, хату сжечь, – решил Николай Иванович.

– Сейчас отведу их к бабе Даше. А ты спрячешься в стоге до сумерек, скороговоркой сказала казачка, торопливо направляясь в погреб к Световым.

Пробираясь задворками, Световы вместе с Ксенией подошли к чисто побеленной саманной хате. Ксения пошептала глуховатой женщине на ухо, и та суетливо затолкала детей в хату.

А вскоре на утихший хутор обрушилась стрельба: туда неожиданно въехал отходивший из станицы советский истребительный батальон. Гитлеровские автоматчики, патрулировавшие на улицах, открыли огонь. Выпрыгнувшие из трех грузовиков бойцы истребительного батальона приняли боевой порядок и, разделившись на две группы, охватили хутор с двух сторон.

Ксения спешила к себе, решив спалить родную хату. Другого выхода не было.

В одном из бойцов истребительного батальона Ксения узнала редактора районной газеты Светова, который два года назад был у них в колхозе уполномоченным райкома партии. Ксения смотрела на Светова и его бойцов как на своих избавителей.

В коротком бою часть вражеского десанта была уничтожена, другая рассеяна. Не задерживаясь, истребительный батальон направился на Белую Калитву, к Северскому Донцу.

А тем временем Николай Иванович уже привел себя в полную боевую готовность и с нетерпением поджидал Ксению. Всего сутки их знакомства вместили в себя казалось, целую вечность.

– Хороших жен на свете не по тринадцать на дюжину, – сказал Николай Иванович плачущей на его груди казачке. – Будь моей женой.

– Согласна, буду ждать тебя всю жизнь, – радостно отвечала Ксения. – А хочешь... – она на секунду запнулась. – Давай распишемся...

– Где? – удивился Николай Иванович.

– У меня печать сельсовета, позову двух свидетелей.

– А что? – улыбнулся он. – Все будет по закону.

* * *

В небольшом домике штаба Сталинградского фронта в деревне Камыши возбуждение нарастало с каждым часом.

К исходу 23 июля обстановка в полосе обороны 62-й армии Колпакчи резко ухудшилась. Паулюс, несмотря на потери, во что бы то ни стало стремился прорваться в глубину обороны этой армии и выйти к Дону. Ему удалось окружить две дивизии и, обойдя главные силы, приблизиться к водному рубежу. Это создавало реальную угрозу прорыва к Сталинграду.

Все внимание Ставки и Верховного Главнокомандующего было обращено к этому участку советско-германского фронта.

Сталин неоднократно вызывал к аппарату "ВЧ" то командующего Сталинградским фронтом В. Н. Гордова, то представителя Ставки А. М. Василевского. В разговоре с Гордовым он выразил сомнение в отношении командующего 62-й армией.

– Имейте в виду, Колпакчи очень вспыльчивый и впечатлительный человек. Хорошо бы направить к нему кого-либо покрепче.

– Товарищ Сталин, я сам выеду в шестьдесят вторую армию, – твердо ответил Гордов.

– Вот и хорошо, на месте разберитесь с обстановкой, – поддержал Сталин.

Вечером этого же дня Сталин вызвал Василевского.

– Что предпринимается вами для удержания оборонительного рубежа западнее Дона от Клетской до Нижней Калиновки?

– Срочно готовим контрудар силами формируемых первой и четвертой танковых армий, – доложил Василевский.

– Категорически воспрещаю под вашу ответственность отход с указанного оборонительного рубежа, – завершил разговор Сталин.

* * *

...В новой Ставке в Виннице Гитлер срочно собрал совещание. В ярости фюрер бранил своих генералов.

– Красная Армия разбита. У нее нет резервов. Русские вооруженные силы – колосс на глиняных ногах, – переходил на истеричный крик Гитлер. – Они плохо вооружены и не имеют вождей, – потрясал он сводками абвера и люфтваффе.

– Но, мой фюрер, – осмелился возразить Йодль, – Сталинград – символ большевизма, русские, очевидно, проявят при его обороне присущий им фанатизм. – Взглянув в лицо примолкнувшего Гитлера, он закончил: – Участь Кавказа теперь решается здесь.

Йодль предложил срочно передать 4-ю танковую армию из группы армий "А" в группу армий "Б". Гитлер неохотно согласился.

* * *

...Гордов и Василевский понимали – для совместного контрудара двух танковых армий крайне необходимы хотя бы два дня. Тогда будет не только сложение равнодействующих сил, но и их умножение, где сумма многих величин – военных, технических, моральных – обретала бы новое качество.

Однако в их календаре такой возможности не оставалось. Танковый клин Паулюса, плотно прикрытый с воздуха армадой в тысячу самолетов, в эти самые два дня мог полностью окружить 62-ю армию и нанести смертельный удар по Сталинграду.

В предутреннем мареве донских туманов с полевого командного пункта командующий 1-й танковой армией Москаленко наблюдал рывок своих танков. Они двигались по проселочным дорогам, нескошеным полям пшеницы и перелескам, бросив вызов бронетанковым колоннам Паулюса. Навстречу нашим танкам в пикирующем полете шло несчетное число "юнкерсов".

Наши танки тоже не были в одиночестве, имели отлаженную систему взаимодействия с артиллерией разного калибра.

Гитлеровские танкисты прятались в люки, нехотя сворачивали с большака на проселок, избитый рытвинами и оврагами, мешавшими их обзору и прицельной стрельбе.

Гордов бросал в топку разгоравшегося сражения стрелковые части 62-й и 64-й армий. Спустя два дня сюда, в большую излучину Дона, ставшую из жизненного мертвым пространством, была брошена и 4-я танковая армия Крючковского.

Наши танковые армии не сумели опрокинуть врага. Но дерзостью и отвагой сбили наступательный ход Паулюса, а к середине августа принудили его перейти к обороне.

* * *

Вместе с Николаем Ивановичем Светов был зачислен в 10-ю дивизию НКВД, сформированную в основном из пограничников и чекистов. А 282-й полк, куда взял приглянувшихся ему новобранцев батальонный комиссар А М. Карпов, целиком состоял из пограничников. Сам Карпов в начале войны был военкомом пограничного отряда, в его благодушном нраве скрывались отвага и решимость. В полной мере эти качества проявились 27 августа, когда произошел первый в жизни Светова бои с врагом, который разрешил мучавшие его сомнения, познал ли он себя. В этот день он усвоил навею жизнь ту истину, что подвиг порождается не честолюбием и стечением обстоятельств, а его убеждениями.

Карпов был из тех политработников, которые и в хаосе войны сохранили умение цельно воспринимать многообразие человеческих характеров. Карпов был добр без сентиментальности и обладал чувством юмора. Он быстро распознавал в людях их "краеугольный камень", особое достоинство, составляющее основу всех других качеств.

В Александре Светове он заметил юношескую, неомраченную ожогами войны восторженность, оптимистичное восприятие жизни. Он слышал, как Светов в блиндаже читал стихи своему напарнику:

Иди в огонь за честь Отчизны,

За убежденье, за любовь.

Иди и гибни безупречно.

Умрешь – не даром: дело прочно,

Когда под ним струится кровь...

"Такой, как Светов, во имя высокой цели жизни не пожалеет", – подумал Карпов. Ему понравился этот хрупкий впечатлительный парень, в душе которого слились воедино и восторженное восприятие жизни, и-приглушенное горе, и радость.

Военком приблизился к Светову.

– Вы смотрели "Свадьбу в Малиновке"? – хитровато щурясь, спросил Карпов.

– Читал, – осторожно ответил Светов, ожидая подвоха.

– Хочете стать Яшкой-артиллеристом? – намеренно подражая языку героев оперетты, продолжал он в том же духе. – Помните, бах-бах – и мимо?

Светов был отправлен на краткосрочные курсы минометчиков. В эти тяжелые и критические дни обороны Сталинграда части НКВД, пограничные полки получили на вооружение ротные минометы и противотанковые ружья.

А вскоре после отъезда Светова, 23 августа, гитлеровская танковая лавина сокрушила нашу оборону у Калача, овладела переправой, танки противника ринулись на левый берег Дона к Сталинграду.

27 августа на подступах к городу 282-й полк, в составе которого был и ротный минометчик красноармеец Светов, вступил в бой. Не вступил, а лег поперек дороги наступавшим танкам и мотопехоте. Светов выстраивал огневую завесу, прикрывал засады наших бойцов, истребителей танков.

Авиационными и артиллерийскими ударами фашисты распахивали ничем не прикрытую солончаковую землю И все же Светов не испытывал того чувства незащищенности, владевшего им в минуты, когда гитлеровский летчик мог безнаказанно расстрелять его из пулемета. Теперь он – боец Красной Армии, у которой бессчетное число полков, в одном из которых и его ячейка, и он никогда не оставит ее без приказа.

Военком Карпов, вероятно, лучше и объемнее других видел в этом жарком августовском дне и тяжелом неравносильном бою полка сочлененность с исходом наступившего сражения.

Знал он и другое. Недостаток в людях и технике восполнялся героизмом людей, получивших приказ "Ни шагу назад!". Силу духа красноармейцев питала жгуча" ненависть к фашизму.

Карпов видел, что силы полка на пределе, напряжение боя нарастало. На правом фланге немецкие танки и автоматчики прорвались вглубь. Военком испытывал горечь от того, что решение, которое он сейчас примет, потребует жертв. Себя он не жалел, но понимал, что в скрежете металла, в дымном пространстве, на котором за ним пойдут люди, погибнут не только те, кто уже познал жизнь, но и юноши.

По траншеям и окопам батальона электрическим зарядом пронеслась команда:

– В атаку, вперед!

Бойцы увидели устремившегося навстречу гитлеровцам военкома Карпова. И когда его прошила очередь вражеского автоматчика и он, споткнувшись, упал, цепи бойцов, заглушающие стрельбу и собственные голоса единым раскатом "Ура!", неудержимо рванулись вперед, врукопашную, сотрясая раскаленный воздух грозным проклятием врагу и салютом погибшему комиссару...

Фашисты были остановлены на этом рубеже, но ненадолго.

В начале сентября Светов с группой минометчиков был направлен в 79-й пограничный полк, охранявший главную сталинградскую переправу. С каждым днем к переправе приближалась гулкая канонада и грозовые разряды сражений.

14 сентября 6-я полевая и 4-я танковая армии во взаимодействии с воздушным флотом предприняли решительный штурм города, стремясь смести его с лица земл и.

Не только на окраинах, но и в центре развернулись ожесточенные бои. Город походил на Помпею в момент грозного извержения Везувия, сокрушавшего все живое на своем пути.

"И какие же варвары эти фашисты!" – думал Светов, подавленный страшной картиной гибнущего города. Мозг, как осколком метеорита, опалила мысль о том, что греческий поэт и философ Дион говорил императору римлян Доминициану: "Ну было б это первобытное время. Но ведь сейчас первый век новой эры".

"А сейчас двадцатый", – с горечью думал Светов.

* * *

...Генерал Паулюс неистовствовал.

– Мы решительно захватываем все, но наша добыча – ветер, – бросал он в ярости крылатые фразы. – Надо захватить или уничтожить все переправы русских через Волгу, лишить их возможности швырять сюда резервы.

Главный удар наносился по центральной переправе, которую охранял 79-й пограничный полк. Оборона подступов к мосту была выстроена в несколько укрепленных редутов. В каждом был свой узел обороны с разветвленной системой дотов и дзотов. Переправа была хорошо обеспечена зенитными средствами. Упорства и стойкости пограничникам было не занимать.

Впереди пограничников части Красной Армии обороня.ли железнодорожную станцию Сталинград-1. Здесь-то и прорвались в этот день две роты гитлеровских автоматчиков, выйдя на участок 1-го батальона 79-го пограничного полка.

* * *

На позиции батальона был обрушен шквальный артиллерийский и минометный огонь. "Юнкерсы", растянувшись по спирали, челночным способом сбрасывали на позиции батальона сотни бомб. Автоматчики были изрядно подпившие, шли во весь рост каким-то нахальным пьяным гульбищем. Светов поливал гитлеровцев минометным огнем. На всем фронте обороны батальона завязался ожесточенный бой. К переправе, на противоположной стороне, подходила дивизия генерала А. И. Родимцева, которую предстояло перебросить сюда, на правый берег, на поддержку истекающих кровью, оборонявшихся на пределе сил и возможностей наших войск.

Место, где располагалась минометная позиция Светова, было схоже с загородной свалкой – рвы и воронки, искореженный металл, грязный песок, чертополох, полынь, репейник, белена. Хилые деревья, кустарники осоки не выдержали палаческого разгула пришедшей сюда войны, поникли, захлебнулись в пороховом удушье. Волжская вода выбрасывала сюда доски, металлические конструкции затонувших в ее пучине кораблей и самолетов, оставляла жирные нефтяные пятна.

Убитых хоронили здесь же, в прибрежных песках, и Светов не мог привыкнуть к соседству живых и мертвых.

Боем пограничников руководил старший политрук И. Дукин. По ходу сообщения на минометную позицию прибежал сын полка Толя Корниенко, вручил Светову клочок бумаги, на котором карандашом было написано:

"Товарищи, умрем, но не пропустим фашистов к переправе".

– От политрука, – запыхавшись, пояснил он и, выхватив листовку, помчался дальше, по траншеям батальона.

Огонь минометов и прицельная стрельба пограничников нарушили стройную геометрию ротных цепей фашистов. Однако, неся большие потери, они проскочили допустимую зону минометного огня. Светов схватил винтовку. И вдруг земля и небо опрокинулись, он полетел в бездну... Очнулся лишь спустя два дня.

Позже, уже за Волгой, в армейском госпитале, Светов узнает, что 79-й полк не пропустил врага к переправе. В том бою, в котором Светов получил тяжелое осколочное ранение в голову и шею, пограничники обеспечили переправу гвардейцев Родимцева на правый берег Волги в самый критический момент боя за Сталинград.

В стиснутой бинтами голове Светова отдавались вой сирен и снарядов, визг танков и поездов, шум людских потоков, катившихся валом к переправам Дона и Волги. Кадры памяти сменялись стремительным мельканием размытых лиц в траншеях и на перронах вокзалов, за окном санитарного поезда. Его обдавало леденящим ознобом близкой смерти, изматывало уютом покоя белой палаты, пугало ночной заброшенностью, затаившейся за стенами госпиталя. Иногда в горящем сознании он мысленно возвращался к реальной жизни, ощущал свое дыхание и тело, смутно понимал, что еще живой; видел у своей кровати слабо освещенную керосиновой лампой младенческую улыбку сына полка Толи Корниенко. И черные, пропитанные гарью минометных выстрелов, слезы непроизвольно скатывались на белую марлевую повязку.

Значит, он жив, борется, нужен боевым товарищам, и это высокое духовное воплощение отчуждало тесноту бинтов, боль ран, придавало силы и веру...

Светов, как подбитая птица, многие месяцы будет медленно возвращаться к действительности в переполненных стонами госпитальных палатах, улавливая реальные мгновения в своей проясняющейся памяти, став-шеи теперь частицей вечной истории. Из этих мгновении складывалась сага о круговерти его жизни, в которую пока вмещались безоблачное детство и опаленная грозой войны юность.

Имена и даты минувших событий теперь, на расстоянии пространства и времени, казались иероглифами истории, ее величия и бренности, тянущимися своими корнями к истокам сотворения мира...

* * *

Сквозь обратное движение лет, как в перевернутом бинокле, в эту затянувшуюся ночь воспоминаний Светов видел и другой кусок своей жизни, уже после излечения в госпиталях, беспомощного пребывания на больничных койках.

Отгремела сталинградская битва. Германской армии на Курской дуге был нанесен смертельный удар. Советские войска в неудержимом порыве вырвались к границам Польши.

Светова потряс ослепительностью красоты старинный Львов, походивший на архитектуру древнего Рима если смотреть на него с холмов Стрийского парка. В отсветах заходившего солнца готика соборов, ратуши и костелов барокко роскошных театров, двухъярусные каменные строения с узкими улочками создавали удивительный мираж ажурной архитектурной вязи римского амфитеатра, его колоннад и арок, дворцов Нерона, Тиберия храмов Юпитера и Капитолия, домов и бань которые тоже двоятся этажами, когда взираешь на город с Эквилинского холма.

Светов прибыл сюда в составе 42-го пограничного полка нашедшего себе пристанище в огромном сосновом бору близ Великих Мостов, западнее Львова. Кругом располагались хутора и села, в которых было тихо и безлюдно.

Полк неистово метался из хутора в хутор, стремясь остановить разгул озверелых банд, хотевших превратить Западную Украину в националистическое капище. Полк расставлял небольшие гарнизоны, пограничники несли патрульную службу, политработники и чекисты совместно с местными партийными и советскими органами создавали группы самообороны – истребительные отряды.

У Светова, как и его однополчан, сомнений не было: бандиты будут уничтожены.

Светов часто задумывался над истоками ослепляющем разум жестокости и неизменно находил их в зловещем союзе ненависти и страха. История ведет свой отсчет жестокости. В ее анналах от древних греков и римлян осталась вергилиевская Алекто – одна из богинь проклятия, мести и кары; от французов – Вандея – место палаческого разгула реакции в период Великой Французской революции; от испанцев – притчи о бесах-инквизиторах, которые не покидали своих жертв и тогда. когда их лизали языки пламени.

В помойной яме истории рядом с Гитлером останутся Степан Бандера, главарь украинских националистов, современные мракобесы, "крестоносцы".

Светову нравился разлет пространства от львовских равнин до Карпатских гор, бледно-зеленые луга и тихие голубые речки, лиловый, холодновато-огненный закат и темно-зеленый фон лесов – все краски вечности, воспетые Иваном Франко.

Вскоре банды, столкнувшись с пограничниками и отрядами самообороны, отхлынули в леса, где дневной сеет сливался с ночью. Стремясь укрыться, бандиты забрались в бункеры, в сплошной беззвездный мрак, совершали ночные набеги, когда вокруг все притихало, уступая место одному только трепету перед темной силой, которая посылала людям ужасы. Прижавшись к зашторенным окнам, испуганные женщины и дети слышали в соседних домах выстрелы и слабеющие голоса заклинаний "Матка боска..."

* * *

Красноармеец Светов стоял часовым на посту на площадке между школой и разрушенным, очевидно, взрывом бомбы или снаряда кирпичным зданием в центре большого села. Здесь в несколько рядов выстроились крытые брезентом темно-зеленые "форды" – резерв командира полка. Это и был объект, вверенный под охрану часовому Светову. Стрелки и автоматчики полка "прочесывали" прилегавший к селу неприветливый, хмурый, в осеннем густом тумане лес. Село, как всегда в таких случаях, было внешне безучастно к происходившим событиям и казалось вымершим. На самом же деле оно жило своей, скрытой от посторонних глаз, жизнью – с приглушенным дыханием следило за исходом поединка немалых противоборствующих сил.

На пустынной улице Светов увидел торопливо шагавшего солдата с автоматом, насторожился.

– Кто такой? – строго окликнул Светов.

– Не отвлекайся, старина, от службы, автопарк твой спалят, миролюбиво ответил солдат-одиночка.

– Документы! – не уступал Светов.

– Не видишь? – солдат ткнул в свои погоны

– Напялить форму любой может.

– Светов, ты, что ли? – взревел обрадованно Толя Корниенко.

Из настороженных окон жители наблюдали братание двух солдат. Бывший сын полка, ныне красноармеец Корниенко, скороговоркой поведал Светову свою историю. В ходе "прочески" леса они с напарником взяли немного вправо, оторвались от ядра, наткнулись на засаду бандеровцев, в перестрелке одного убили, другого ранили. Пленный бандит, спасая свою шкуру, выложил важную информацию.

– Где-то здесь, в центре села, в подземном винном погребе вместе с бандой укрывается связней центрального оуновского провода. У них провод это что-то вроде разбойничьего штаба, – веско заключил Толя.

КП полка был рядом, Светов показал Толе на хорошо ухоженную усадьбу, вокруг которой, как ворон, кружил часовой.

Через несколько минут сработала Толина информация – на охраняемом объекте поднялась суета, ворчливо заводились автомашины. Пыхтя выхлопными газами, они срывались с места и мчались неизвестно куда. В суматохе начальство забыло сменить Светова с поста, и он чувствовал себя неприкаянным. Вновь показался Толя Корниенко. Теперь он шел в сопровождении офицера и двух солдат. Офицер махнул рукой, приглашая Светова в машину. Вскоре она остановилась за селом, в двухстах метрах от лесного массива, у стога сена. На лице Толи Корниенко было замешательство.

"Очевидно, волнуется за судьбу напарника, которого оставил с пленным бандитом", – предположил Светов

Спрыгнув с машины, Светов оторопел. У стога, на аккуратно разостланном сене, лежала молодая девушка. Широко открытые голубые глаза отражали облака. взгляд был спокойный, утомленный. Офицер попросил пограничников отойти к машине, присел на корточки и сразу нашел с пленной контакт.

– Какая странная баба, – пожимал плечами охранявший ее пограничник. "Давай, – говорю ей, – перевяжу, изойдешь кровью". – "Я стесняюсь, у меня рана выше колена, – говорит она и смеется. – Хочешь, я тебе спою про синий платочек?" Спрашиваю: "Пароль хочешь подать банде?" – "Банда в селе, ваши солдаты топчут пустой лес", – говорит и улыбается. "Не щерься, таких видел", – "Пойди у бандита возьми пулемет, надежней будет". – "Сбежать хочешь?" – "А ты мертвецов боишься?" – "Чудная", – опять пожал плечами солдат.

Убитого бандита положили в машину. Пуля вошла в затылок и вышла рваной раной через лоб.

Пленная нарисовала офицеру план центральной площади села, где совсем недавно находился охраняемый Световым объект, обозначила два входа в подземелье. На плане значились ходы и ниши бетонированного, с железными перекрытиями, бывшего помещичьего винного погреба. Один выход, тыльный, с площади был завален мусором, его дверь изнутри забаррикадирована. Действующий лаз находился в разрушенном. кирпичном здании.

Группа пограничников, оснащенная металлическими "щупами", искала входы в схрон бандитов.

Когда машина доставила Светова и Толю Корниенко к месту поиска, пограничники уже нашли тыльную дверь. Там работали саперы, стремясь с помощью взрывчатки сорвать ее, расчистить вход.

Пользуясь планом, офицер вместе со Световым и Корниенко быстро отыскали потайной лаз. Толя рывком открыл люк, Светов швырнул туда гранату. Почти одновременно снизу полоснула автоматная очередь. Светову пулей задело козырек фуражки.

"Примета к хорошему", – подумал он.

Из подземелья донесся приглушенный, неторопливый звук тяжелого пулемета, простреливавшего проход. Командир батальона капитан Тимошенко решил не рисковать людьми.

– Предъявите ультиматум, сопротивление бессмысленно.

Быть парламентером вызвался Корниенко.

– Жидковат. – забраковал Тимошенко, жалев парнишку.

– Разрешите мне. – Светов сделал шаг вперед.

Тимошенко обмерил его отцовским взглядом.

– Не напутаешь?

– Никак нет.

– Ступай. Дайте в сопровождение несколько автоматчиков, – приказал комбат командиру роты.

Светов с группой автоматчиков приблизился к люку, зацепил крюком лямку, открыл лаз. Вновь раздалась автоматная очередь. Выждав некоторое время, Светов с непривычной для себя роли военного дипломата не только громко, но и неестественно торжественно прокричал:

– Парламентеры, от имени командования пограничных войск предлагаю сдаться, гарантируем жизнь.

Внизу стало тихо, очевидно, необычное обращение внесло некоторое замешательство в стан бандитов. Затем раздались ругательства и стрельба. По несвязней речи бранящихся бандеровцев было понятно, что они изрядно пьяны. Светов захлопнул люк, что означало конец переговоров.

Комбат Тимошенко приказал командиру батареи противотанковых орудий прямой наводкой разрушить остатки кирпичного здания, завалить люк, а саперам ускорить обработку входа в схрон с площади. В схрон вели каменистые ступени. Бандиты заблаговременно устроили здесь завал.

В центре погреба саперы пробили отверстие для того чтобы пустить в подземелье дым, пытались выкурить бадеровцев, как кротов из нор.

Под ударами снарядов остатки здания превратились в бесформенное нагромождение кирпича. Через гулкое отверстие из погреба доносились пьяные выкрики бандитов. Тыльный проход был расчищен. Саперы нагнетали в погреб дым. Бандиты не сдавались.

В целях безопасности, на случай перестрелки с бандитами, а также при их попытке прорваться из села, пограничники по команде комбата заняли боевой порядок.