Текст книги "Путь в Колу"

Автор книги: Петр Губанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

В беговых кережах, запряженных парой оленей, сидели по одному, по двое мужчины в меховой одежде. Если на пути свеев находилось становище, Савва либо Агик посылали туда людей сказать, чтобы жители угоняли оленей и уходили. А если, случалось, встречали в тундре свеев малым числом, то вступали в схватку с ними, бились смело и гнали ворогов назад.

Сойдясь ночью вместе, крестовые братья пришли к решению, что следует напасть на свейских воинов, когда те спят. Нашлось полтора десятка охочих лопинов, которые не побоялись подступить к лагерю заморских пришельцев. Когда стемнело, подъехали близко к ним и первыми заметили дозорных. Дружным самопальным огнем удалось сбить их. Но проснувшиеся свеи жахнули из своих мушкетов, и пришлось восвояси убраться. Одного лопина убило мушкетной пулей, двоих раненых вывезли на оленях, дабы не попали ворогам на расправу.

– Не одолеть нам ба такую силищу, Саввушка, брат мой, убьют либо покалечат они всех нас из своих мушкетов, если опять в пекло полезем, сокрушался Агик, глядя на убитого лопина.

– Поглядим, кто кого одолеет! – упорствовал Савва.

Он полагал, что по-прежнему нельзя упускать свеев из виду. Не лезть, конечно, на рожон, но и не бегать от ворогов без оглядки. Ведь стоит только вступить им на зимнюю дорогу из Печенги в Колу, как могут повстречать своих на пути. И тогда уж найдутся у них и крепкие олени и грузовые нарты, чтобы отправиться на побережье за пушками, пороховым зельем и ядрами. Свеев нужно истреблять, пока они пешком бредут по тундре! Стрелять ночью в дозорных! Нападать на тех, кто отстал в пути!

С каждым днем свейские моряки шли все медленнее. Все меньше и меньше проходили они за сутки заснеженных верст. Все больше оставалось позади непохороненных мертвецов. Мороз и голод безжалостно валили свеев. Но они упорно продолжали свой путь. И все ближе становилась дорога, к которой они стремились.

17

Как только показалось свейское войско, Алексей Петрович приказал стрельцам занять свои места на стенах острога. Пушкари зарядили пушки, приготовили для стрельбы ядра и порох.

Охочие люди из посада – кто с копьем, кто с самопалом – шли к приказной избе. Подьячий Иван Махонин отбирал годных для огненого боя людей и отправлял их наверх. Корабельные умельцы, селитренники и рыбаки поднимались на стены.

Воевода с раннего утра пребывал на верхнем ярусе Угловой башни. Сверху ему хорошо был виден весь свейский лагерь, расположившийся в низине. Там неярко горели костры. Возле огня грелись замерзшие воины. Неподалеку от них паслись распряженные из саней олени. Алексей Петрович увидел, как несколько воинов – судя по одежде, ротмистров – поднялись на прибрежную сопку. "Чего они там высматривают? – думал воевода, глядя на свеев и пустынную гладь залива. – Да ведь они подмоги ждут морем! осенила его догадка. – И худо придется нам, если дождутся".

Теперь тревога не покидала Алексея Петровича. Острожному гарнизону будет трудно выстоять перед такой силой. А помощи не будет ниоткуда. За две с лишком тысячи верст от Колы Москва! Там не услышат ни тревожного звона колоколов, ни начавшейся стрельбы, ни воплей раненых! Никто не отзовется на крики о помощи.

На площадку верхнего яруса поднялся подьячий Махонин. Соболья шуба на нем была расстегнута. Борода всклокочена. Рыжие волосы свисали на потный лоб. Лик его был взволнован и светился каким-то несвычным ему азартом.

– Воевода-боярин Алексей Петрович, сто семьдесят шесть посадских людей и детей торгового сословия направил оружно на стены и в башни! доложил подьячий. – Не на живот, а на смерть собрались биться с ворогом Кольские люди!

– Какие другие есть новости, Иван Парфентьевич? – невозмутимо произнес воевода.

Шелом-ерихонка у него был надвинут до самых бровей. Косые лучи низкого солнца тускло поблескивали на серебряных пластинах. Глаза Алексея Петровича посуровели, смотрели сердито и строго.

– Аглицкой земли капитан нынче закрыл таможенный реестр, сказал, что немедля снимется с якоря и поплывет в Бристоль, – сообщил Махонин.

– Сэр Виллоби торопится убраться из Колы, покуда жарко не стало, усмехнулся в усы воевода.

– И легок же он на помине, шельма! – всплеснул руками подьячий. Погляди-ка, воевода-боярин.

Алексей Петрович обернулся и увидел выходящий из Кольской бухты аглицкий корабль.

– Худой бы из него вышел содружинник, – задумчиво протянул воевода. Не приведи бог сражаться с ворогами бок о бок с таким!

Вороги продолжали стоять лагерем вблизи острога. Бальтазар Бек по нескольку раз в день вступал на обрывистый берег и всматривался в открывавшиеся сверху морские дали. Ничего, кроме удалявшегося аглицкой короны парусника, не мог увидеть наместник Норланда. Но и тот вскоре скрылся из виду.

Алексей Петрович сознавал, что свейское войско не станет долго стоять в бездействии. Мороз беспрепятственно проникал в их шалаши, наспех сложенные из веток берез и елового лапника. Только от ветра и можно было в них укрыться. По-прежнему тускло горели костры в низине. Сырые дрова давали немного жара, и согреться возле них было трудно. "Либо свеи уйдут вскорости, либо попытаются взять острог приступом", – размышлял воевода. Уже поздно ночью отправился он в караульную избу, под утро лег на лавку спать, не раздеваясь, не снимая с пояса сабли. Ключи от входных ворот Алексей Петрович положил себе под голову. "Так надежнее", – подумал он, засыпая.

По наказу воеводы дозорные в башнях и стрелецкие десятники не смыкая глаз следили за свеями. И все же не углядели.

Перед самым рассветом, когда клонит в сон сторожей, подобрались вороги к стене острога у Южной башни да и подложили петарду. Полыхнуло огнем. Ударил взрыв. До самой верхушки башни выбросило комья мерзлой земли, осколки льда и обломки настенных бревен. С ревом и криками бросились свейские воины на штурм крепости.

18

Бальтазар Бек и Клаас Торфинен со своими лыжниками стояли в отдалении и ждали, когда королевские латники и наемные воины ворвутся внутрь острога и откроют входные ворота. Вспышки пламени от множества выстрелов освещали одетые льдом стены от Южных ворот до кромки берега, где высилась над морем Угловая башня со смотровыми подзорами. В неровном свете непрекращающейся стрельбы наместник Норланда видел лезущих на острожные стены латников и наемных воинов. Он замечал, как отбрасывали московиты их легкие лестницы...

Пушки "Короны" сделали бы проломы по всей линии стен. И не нужно было бы лить понапрасну кровь королевских воинов. Но снаряженный казною корабль не появился в Кольской бухте.

"Может быть, сбился с намеченного курса капитан Якоб Лаппмарк? думал Бальтазар Бек. – Либо разбило бурей "Корону"..." Ждать не было смысла. Только смелый приступ мог принести викторию!

Наемники забрасывали на стены железные крюки. Зацепившись за самый верх, они карабкались на них по веревочным лестницам. Но редко кому удавалось добраться до верха. Стрельцы и охочие люди из Колы сбивали их самопальным огнем.

Ротмистр Кюне, стоя внизу, размахивал в воздухе шпагой и громко выкрикивал:

– А ну еще смелее, мои доблестные воины! Еще один дружный напор – и московиты не выдержат!

В пролом, образовавшийся от взрыва петарды, плотной стеной шли королевские латники. Их встречали выстрелами из самопалов сторожевые стрельцы и Кольские жители. Уцелевшие свеи, выставив впереди себя копья, упрямо шли на московитов. В тесноте пролома разразилась яростная схватка. Противники били, кололи, резали один другого. Оттуда доносились стоны раненых, короткие предсмертные вскрики.

Пер Клементсон бранил вахмистров за нерасторопность.

– А ну смелее! Вперед, славные латники! Не оглядывайтесь назад! Впереди натопленные московитские терема! Разрази вас дьявол! Позади нас мороз лютый!

С диким звериным воем устремились в глубину пролома несколько ратников, рубя на ходу палашами вставших на их пути московитов. В исступлении они не испытывали боли, хотя уже были ранены и пятна крови выступили у них на одежде. Сами себе они казались неуязвимыми и бесстрашно прорубали путь внутрь крепости. Клементсон видел, как падали один за другим воины, зарубленные стрелецкими саблями. По их телам шли московиты, тесня уцелевших латников.

С разрубленным плечом выбрался ротмистр из схватки. Он не оставил место боя, а повел на московитов стоявшую наготове свежую сотню королевских латников.

Стиснув зубы от боли, Клементсон продолжал командовать вступившим в схватку отрядом. Московитских воинов снова стали теснить в проломе.

Зато на стенах стрельцы и охочие люди стояли крепко. Уже сброшены были все лестницы. И напрасно ротмистр Готлиб Кюне гнал на приступ наемников. Ручницы и самопалы полыхали сверху желтым пламенем и разили чужеземных воинов, пытавшихся приблизиться к стене.

Клементсон заметил, как упал навзничь швейцарский ротмистр, заливая алой кровью стоптанный снег. "Сто двадцать талеров останутся неотыгранными", – подумал Клементсон.

И снова вынесло из пролома кучу окровавленных, орущих от ярости латников. С чувством облегчения услыхал Пер Клементсон протяжные звуки военной трубы за спиной.

Стоявший рядом с наместником Норланда воин трубил отбой.

19

Нильс Бентсен с нетерпением ждал, когда королевские воины ворвутся внутрь крепости. Вместе с другими писцами доставил он пороховые заряды из зелейного амбара к Воротной башне.

Иван Парфентьевич Махонин отрядил всех писцов и податных своей подьяческой и мытенной канцелярии на помощь стрельцам и пушкарям, сражавшимся по всей линии верхнего настенного хода. Стрелецкие и пушкарские десятники не хотели иметь под своим началом канцелярских людей, не умевших владеть саблей и самопалом. Все они оказались внизу и теперь носили порох и ядра.

Нильс Бентсен только делал вид, что старается подносить пушкарям боевые заряды. Он даже подбадривал окриками других писцов. Но на самом деле от него было проку мало. Нильс подолгу топтался в зелейном погребе, выгребая порох в корзину, неторопливо взбирался по лестнице и старался подольше задержаться возле пушкарей, чтобы высмотреть, как расположилось перед стенами Колы королевское войско. "Знают ли ротмистры слабое место в стене? – с беспокойством размышлял Нильс Бентсен. – Успели ли передать им содержание моей последней депеши вместе с планом крепости?"

Нильс Бентсен спал, приникнув головой к бочонку с пороховым зельем, когда рванул заряд петарды под стеной крепости возле Южной башни. Он сразу вскочил на ноги и выбежал из погреба наружу. Взгляд его остановился на образовавшемся возле башни проломе. Оттуда продолжал валить пороховой дым. Нильс Бентсен ждал, что вот-вот появятся королевские воины и ударят в тыл защитникам Колы. Но вот уж стрельцы и посадские люди побежали туда, стреляя из самопалов. Они смело встретили ворвавшихся в пролом свейских латников. До слуха Нильса Бентсена доносились лязг сабель, крики раненых, мушкетные, самопальные выстрелы, ругань и стоны. Тайный соглядатай короля надеялся, что латники и кнехты сумеют опрокинуть в проломе московитских воинов. Но по удалявшемуся шуму боя можно было понять, что стрельцы и посадские люди отразили натиск королевского войска.

К вечеру штурм был отбит по всей линии крепостных стен.

Нильс Бентсен услышал звуки военного рожка за стеной, когда стих шум битвы, и сразу понял, что ромистры отводят свои отряды подальше от стен, куда не долетают русские пули и ядра. "Не удалось на этот раз, – с невольным огорчением подумал тайный соглядатай короля, – а второго такого случая не выйдет, чтобы пройти к стене и подложить петарду. Русские сторожа будут всю ночь не смыкая глаз караулить, чтобы не пропустить к стенам свейских воинов. Что делать?"

В голову Нильсу Бентсену пришла мысль взорвать зелейный амбар под Воротной башней. Взрыв зелейных припасов поднимет и башню, и деревянную стену на воздух. И тогда московитам ни за что не удастся отбиться. Но как устроить взрыв зелейных запасов и самому остаться в живых? Нильс Бентсен прикидывал и так и этак, а выходило, что поднять на воздух Воротную башню можно было лишь ценой собственной жизни. Слишком дорогой выходила плата за победу королевского войска. Прощай, жизнь, обещанное дворянство и все будущие блага! Нет, такой ценой Нильс Бентсен не собирался приносить в подарок королю крепость Колу! Значит, надо придумать что-то другое... А если открыть ночью входные ворота? Но их запирают на ночь даже в мирную пору. А теперь они на замке круглые сутки, и с ключами от входных ворот воевода-боярин Алексей Петрович Толстой не расстается. При себе их носит. А ночью куда их девает?..

Нильс Бентсен заметил, что прошлую ночь воевода безотлучно находился в караульной избе, чтобы в любой момент можно было подняться на прясла крепостной стены. Значит, и спал он там же. Не мог же он не сомкнуть глаз перед штурмом? А после такого трудного дня непременно соснет хотя бы часок, чтобы утром быть бодрым и свежим. Значит, ключи наверняка при нем будут находиться! "Если сумею проникнуть в караульню поздно ночью под каким-либо предлогом, ключи можно легко выкрасть, и тогда никакой взрыв внутри крепости не потребуется: королевские воины валом повалят в распахнувшиеся ворота. И никто не сумеет сдержать их железный натиск!"

20

Воевода Алексей Петрович без шапки, в расстегнутой шубе с пятнами крови на рукавах стоял возле пролома и охрипшим голосом приказывал:

– Уберите убитых и раненых... своих и свеев!

Стрельцы, чертыхаясь, лезли в пролом, выволакивали трупы и стонущих воинов.

Раненых сразу же относили в посадские избы. Покойников складывали возле стены.

– Целовальника Смирку Сумарокова насмерть зарубили окаянные свеи! пожаловался воеводе подьячий Махонин. – А писаришку мово Ондрюшку Опарина начисто покалечили. Некому будет теперь реестры составлять и перья чинить...

– Нашел время плакаться, Иван Парфентьевич! – упрекнул Алексей Петрович подьячего. – Тут самое подошло время, как острог оборонить от супостатов. Того гляди, опять на приступ пойдут.

К воеводе явились сотник Стригалин и пушкарский пятидесятник Косов. Азарт успешной схватки все еще горел на покрытых пороховой копотью лицах воинских начальников. Убитых стрельцов, пушкарей и людей посадских оказалось немного. Зато иноземных воинов валялось изрядно внизу возле самой стены.

– Все свободные от караула стрельцы пусть носят бревна, судовые кильбалки и слеги в эту брешь! – распорядился воевода. – А как только заполнится пролом, сразу начать лить воду сверху, чтобы опять заковало льдом это место. Смотреть в оба! – приказал Алексей Петрович Стригалину и Косову. – Пушкарям держать наготове зажженные фитили и, как только свеи на приступ пойдут, сразу начать пальбу!

В Рыбацкой гавани застучали топоры.

Корабельщики разбирали недостроенные насады и струги, ломали стоявшие на приколе суда.

Стрельцы и посадские люди хватали бревна и брусья и несли к Южной башне.

Еще дотемна пролом от взрыва свейской петарды плотно забили деревом. И вот полилась сверху вода. Крепкий мороз быстро превращал ее в лед. Торчавшие наружу слеги и брусья на глазах у ворогов одевались ледяным панцирем.

В лучах заката острог с островерхими башнями засверкал опять живым алым пламенем.

При свете угасавшего дня воевода обошел все башни, поднялся на прясла и сверху глянул на расположившихся лагерем свеев. Возле дымных костров кучками стояли латники и наемные воины. "Невмоготу им тут долго стоять, прикинул воевода. – Может, скоро опять пойдут на приступ либо восвояси уберутся..." За весь день у него не было маковой росинки во рту. Алексея Петровича потянуло домой, чтобы отобедать вдвоем с женой. Но он не решился хоть ненадолго оставить воинов. "Со стрельцами вместе отужинаю", – решил воевода.

21

Всю долгую ночь после дневного штурма Нильс Бентсен не спал. Завернувшись в медвежий тулуп, он лежал на широкой деревянной лавке в зелейном амбаре и чутко прислушивался к храпу спящих писцов, наряженных на все время осады таскать наверх ядра и порох.

В пороховом погребе под Воротной башней было темно. Под страхом смерти воевода Алексей Петрович запретил зажигать в зелейном амбаре какой-либо свет: будь то свеча либо лучина. В один миг порох в бочонках мог вспыхнуть от недогляда. Ведь стоило малой искорке попасть на пороховое зелье, и обломки Воротной башни подняло бы взрывом в низкое полярное небо.

Перед рассветом, когда сон усталых воинов особенно крепок, Нильс Бентсен осторожно спустил на пол ноги, встал и неслышно выбрался.

Караульня и входные ворота под деревянной башней были совсем рядом. Возле башни прохаживался сторожевой стрелец с самопалом и саблей. На пряслах крепостных стен перекликались в темноте не спавшие всю долгую ночь дозорные.

Над крепостью и расположившимся за ее стенами войском нависла тревожная предрассветная тишина.

У входа в караульню Нильс Бентсен заметил сторожевого стрельца. Нильс Бентсен, прижавшись к крепостной стене, двигался медленно и осторожно, делая короткие шажки, присматриваясь, готовый в любой момент исчезнуть в темноте.

Стороживший вход в караульню, молодой стрелецкий воин топтался на месте, хлопая рукавицами одну о другую, грелся. Изредка он вглядывался в предрассветное, чуть посветлевшее небо на востоке, где уже начали тускнеть звезды. Мороз и усталость клонили ко сну воина в этот тихий предрассветный час. Он временами подремывал, не ожидая опасности, которая могла бы нависнуть с тылу: дозорные на стенах не дремали, следя за королевским войском, расположившимся неподалеку. Нильс Бентсен вытащил из-за голенища остро наточенный засапожный нож и, изловчившись, ударил им в шею стрелецкого воина. Тот захрипел и стал медленно оседать на стоптанный снег. От хлынувшей крови зачернела ледяная корка под упавшим воином.

Тайный соглядатай короля остановился у входа в караульню, перевел дыхание. Потом взялся за кованое дверное кольцо и потянул на себя. Дверь с легким скрипом отворилась. Нильс вошел в помещение с низким сводом, освещенное по углам двумя свечными огарками. С разных сторон до слуха Нильса Бентсена доносился дружный прерывистый храп. Воины спали, утомленные схваткой и дневными тревогами.

Тайный человек короля разглядел в углу возле стола спящего воеводу. Скудный свет освещал нижнюю часть лица Алексея Петровича, руку, свисавшую до пола. Нильс Бентсен осторожно двинулся к воеводе. Сердце у него от страха поднималось к самому горлу. Временами он готов был повернуть назад и вернуться в зелейный амбар. Но какая-то неведомая сила неодолимо толкала его к намеченной цели. Впереди его ждало дворянство, почести и высочайшие милости от короля за совершенный подвиг!

Нильс Бентсен приблизился к воеводе и уже протянул руку, чтобы схватить ключи, лежавшие в изголовье... И в тот миг кто-то сильный, крупный, пахнущий овчиной и потом, крепко обхватил его вокруг туловища и заорал:

– В караульне вор! Тревога! Проснись, воевода-боярин!

Тайный человек короля отбивался изо всех сил. Он потянулся свободной правой рукой к сапогу, чтобы выхватить нож из-за голенища. Но на помощь десятнику Стригалину подбежали еще два стрельца. Они связали Нильсу Бентсену сыромятным ремнем руки.

– Кто таков?! – грозно произнес Алексей Петрович, поднеся к лицу Нильса огарок горящей свечки.

– Писец я... из мытенной канцелярии, Нил Силыч Борискин, – промямлил в растерянности тайный королевский соглядатай.

– Зачем здесь? Кто тебя звал сюда? Почему оставил свое место?

– Я... я ищу Ивана Парфентьевича, подьячего, – нашелся Нильс Бентсен...

– Лжет он, Алексей Петрович, – сказал десятник Стригалин. – К ключам от главных ворот он подбирался. Самолично видел.

– Зачем тебе ключи потребовались? – Воевода еще ближе поднес к лицу Нильса горящий свечной огарок и стал пристально всматриваться в лицо мытенного писца. – Ты что-то обличьем своим в сумление меня приводишь.

– Нерусское у него обличье, Алексей Петрович, – подсказал десятник. Я давно за ним слежу. Мне уже не раз говорили стрельцы, что слишком настырный этот мытенный писец. Все ему знать надо! А пошто знать ему потребовалось, где сколько затинных пищалей и пушек в Коле?

– Говори, кто такой? Кто тебя прислал в Колу? – сурово произнес Алексей Петрович.

Нильс Бентсен чувствовал, как уходит из-под ног у него земля, уплывают обещанное дворянство и почести. Перед ним разверзлась бездна. Спасения не было.

В караульню вбежал сменившийся со сторожей стрелец, крикнул:

– Спиридон Мохов мертвый в луже крови возле ворот валяется!

В голосе воина звучали удивление и страх. Ему казалось, что никак не мог пасть мертвым возле ворот караульных дружок его Спиридон без участия нечистой силы. Свеи-то за стенами. Кто же мог его порешить?

– Так это ты убил его, чтобы проникнуть в караульню и завладеть ключами? – заорал воевода.

– Мое дело... нечистый попутал... все расскажу... не казните... Я еще вам пригожусь.

– Говори толком: кто таков, кто прислал тебя в Колу, зачем?

– Я тайный человек короля, – трясясь от страха, признался Нильс Бентсен. – Прислал меня к вам наместник из Дерпта, чтобы высмотреть укрепления и выведать число стрельцов и пушкарей да зелейные припасы... Не казните... Я все расскажу... Потом посылайте меня в другие государства соглядатаем... Я стану служить верой-правдой Московскому государству.

– Врешь, сукин сын! Если ты предал своего короля, предашь и иноземного властелина. Приказываю повесить вора на воротах входной башни.

Нильс Бентсен рухнул на колени и стал просить воеводу смилостивиться над ним. Он лепетал о прошлых своих злосчастьях, многих мытарствах и неисчислимых бедах, надеясь, что воевода сменит гнев на милость.

– Довольно! – заорал на тайного соглядатая короля десятник Стригалин и, схватив его за шиворот, выволок наружу.

Когда забрезжил рассвет над тундрой, свейские воины увидели казненного под входной башней. На груди у него висела дощечка, а на ней кусочком угля было выведено: "ВОР И ТАЙНЫЙ СОГЛЯДАТАЙ КОРОЛЯ!"

22

Мороз не унимался, крепчал. Одетые сплошь льдом стены крепости, словно дразня королевское воинство, сверкали голубеющим пламенем.

Утром ротмистры обнаружили больше десятка замерзших за ночь латников и наемников. Их выносили из шалашей наружу и клали на снег. Схваченные морозом, они лежали, уставив открытые, остекленевшие глаза на полыхавшее над снегами низкое солнце.

Наместник Норланда, подняв воротник волчьей шубы и спрятав лицо от ветра, медленно прошагал мимо мертвых воинов. "Этак и все перемерзнут! все туже охватывала его подступившая тревога. – Капитан Лаппмарк виновен во всем. Стоило ему появиться в бухте Колы, и мы не замерзали бы за стенами острога, а расположились бы в боярских теремах!"

Надежда на приход "Короны" пропала. С кораблем несомненно случилось несчастье в пути. Нужно было решиться на что-то: либо начать новый приступ и биться до полной виктории, либо возвращаться в Рованиеми.

Бальтазар Бек видел на стенах Кольской крепости готовые к стрельбе пушки, горящие фитили и пушкарей в овчинных тулупах. Стоит лишь двинуться к острогу – полыхнут они пламенем и ударят чугунными ядрами. И разом загрохочут ручницы, пищали и самопалы. А подложить ночью петарду под стену вряд ли теперь удастся. Надо уходить!

Наместник позвал в шатер ротмистра Клементсона и вахмистра Торфинена.

– Что станем делать? – начал военный совет Бальтазар Бек.

Клаас Торфинен горделиво выпятил плоскую грудь, оттопырил нижнюю губу и, довольный оказанным ему доверием, проговорил:

– Московиты второго такого приступа не выдержат.

Пер Клементсон хотел ему возразить, но лишь стиснул зубы и застонал от боли. Разрубленное стрелецкой саблей плечо ныло не переставая, и левую руку он носил на перевязи, замотав ее у кисти шарфом.

– Что скажешь, ротмистр? – повернулся к нему наместник Норланда.

Клементсон осторожно повел головой, повернулся лицом к Бальтазару Беку. Лошадиная физиономия наместника вызывала в душе ротмистра неприязнь.

– Надо убираться отсюда, пока не околели на морозе! – с трудом разжал стиснутые зубы Пер Клементсон. – Еще несколько дней простоим возле стен московитской крепости – и пурга заметет наши трупы!

Ротмистр уже не мечтал о том, что вернется в Рованиеми с богатой военной добычей. Он старался не думать о дочери казначея из магистрата, полагая, что вряд ли она достанется ему в жены. "Лучше вернуться обратно живым, чем остаться лежать, как Готлиб Кюне, у стен Колы, – утешал себя мыслью о возвращении на родину Пер Клементсон. – В жизни много разных удовольствий, а наступит время – и жену себе красивую добуду".

– Без пушек нам не взять острог, – задумчиво произнес Бальтазар Бек. – Только приход "Короны" мог бы изменить все в нашу пользу. Провалил викторию капитан Якоб Лаппмарк. Его величество король заключил с ним контракт на захват крепости Кола, зафрахтовав "Корону". И не кого-либо другого, а капитана Якоба Лаппмарка его величество король назначил наместником на Мурмане.

– Вот оно что! – удивленно поднял брови Пер Клементсон.

– Будем назад возвращаться! – сухо произнес Бальтазар Бек, словно не расслышав слов ротмистра. – Распорядись, чтобы запрягали оленей.

Ярко вспыхнули напоследок костры. Воины валили шалаши и бросали ветки в огонь, чтобы обогреться, прежде чем отправиться в путь. "Лишь бы живому вернуться домой! – думал каждый. – Уж лучше не иметь ни талера в кармане, чем остаться здесь на съедение лисицам".

Длинной вереницей обоз двинулся прочь от Колы. А вслед раздался ликующий звон множества колоколов в острожных церквах. Звонари на колокольнях старались вовсю.

Укутавшись в шубу, наместник Норланда ехал в передних нартах, запряженных парой самых быстрых и крепких оленей. Косматый, заиндевелый, огромный, он сидел, откинувшись в меховой полости, и время от времени покрикивал на возницу-латника, чтобы тот погонял быстрее.

Остаток дня и всю ночь санный обоз быстро продвигался на запад, изредка делая короткие остановки.

Утром Бальтазар Бек первым заметил черные движущиеся комочки на фоне белого снега. Было далеко до них, но наместник уже догадался, что это люди. "Что за чертовщина? Кто такие? И как они оказались посреди тундры без оленей, без нарт?" – подумал он.

Людская цепочка медленно двигалась навстречу обозу. Расстояние до нее сокращалось. Случалось, кто-нибудь падал в цепочке, и никто не останавливался, чтобы поднять упавшего... И они уже совсем недалеко... Машут руками... Торопятся.

Каково было изумление наместника, когда, подъехав ближе, узнал в замерзших, измученных тяжелым переходом людях с почернелыми от стужи лицами моряков с "Короны"! Шатаясь от усталости, утопая в снегу, первым приблизился к саням наместника Якоб Лаппмарк. Блуждающим взглядом капитан уставился на Бальтазара Бека.

– Э-это ты, Лаппмарк?! – поднялся во весь рост наместник Норланда. Как вы здесь очутились? Где "Корона"?

– Сидит... на камнях... возле берега, – с трудом разжал стиснутые зубы Якоб Лаппмарк. – В бурю выбросило... – пояснил он.

Бальтазар Бек окинул взглядом приблизившихся моряков, с трудом узнал среди них кормчего Гильдебранта. "Меньше половины в живых осталось", определил наместник.

– Удалось спасти половину корабельных пушек, запасы пороха и ядра, оживился Лаппмарк при виде множества оленей. – Все это находится на берегу под надежной охраной. Нужно немедля поехать туда, погрузить в сани пушки, ядра и бочонки с порохом...

– ...да вернуться обратно к крепости Кола! – заключил наместник Норланда.

"Еще не все потеряно! – радовался Бальтазар Бек. – Еще загрохочут пушки "Короны" и взломают чугунными ядрами деревянные стены! И украсится корона властителя Свеи еще одним дорогим камнем – Колой".

23

Савва Лажиев издалека увидел, как повстречали моряки с потерпевшего крушение корабля большой обоз, направлявшийся в сторону Печенги. Он догадался сразу, что свеи имели неудачу под Колой и возвращались назад.

– И не к добру эта ихняя встреча! – сказал он стоявшему рядом с ним Агику.

– Да ба, брат, теперь станут, как волки, по всей тундре рыскать, подхватил Игалов. – Есть-кушать нада: олешков резать станут.

Сверху хорошо было видно, как суетились остановившиеся в низине свейские воины. Они что-то перегружали из одних нарт на другие. Перепрягали ездовых оленей.

Добрая половина обоза повернула на север.

– Они к морю поехали, Агик! Пушки да пороховое зелье с ядрами забирать! – в волнении проговорил Савва. – А как погрузят припасы ихние да пушки, что на мели остались, так на Колу опять пойдут!

– Что же нам теперь делать, брат? – на заросшем рыжим пухом лице Агика было смятение.

Савва молчал. Нужно было непременно предпринять что-то. До Колы далеко. Пока доберешься туда, чтобы уведомить воеводу о судне свейском, сидящем на камнях, и боевых припасах на берегу, пройдет много времени. Свеи раньше доберутся до моря. Да и мало военной силы в остроге, чтобы выйти в тундру, отбивать пушки у свеев.

– Надо успеть нам добраться до берега раньше их! – сказал Савва. – Да спалить бочки с зельем!

– А сами мы не сгорим в огне? – поднял взгляд на крестового брата Агик Игалов.

– Сделаем так, что сами целы останемся, – заверил Лажиев.

Агик отправил лопинов по стойбищам сказать, чтобы снова отгоняли стада оленей подальше от тропы, по которой прошли свеи, и сами тоже уходили.

Две ездовые кережи стремительно понеслись к морю. И Агик, и Савва то и дело погоняли своих оленей. Когда кережи взбирались на сопку, позади был виден свейский обоз, растянувшийся на добрые полверсты. Свеи тоже торопились.

Когда останавливались вороги, Савва и Агик тоже распрягали оленей и пускали их на волю искать себе корм. Один из них стерег животных и следил за свеями, другой – обдирал бересту, если рядом росли березки.

Савва не собирался гореть в пороховом пламени. Он надумал свить из бересты плетенку, чтобы разжечь ее с одного конца, а другой приложить к бочонку с зельем. Но березы, к несчастью, попадались кривые, низкие. Береста на них была худая, сырая, тонкая. Савва ободрал ногти до крови, а добыл бересты совсем мало.

Днем Савва и Агик держали путь по солнцу. Ночью огромный звездный ковш впереди указывал прямой и самый короткий путь к морю. В темноте свейский обоз исчезал из виду, но на рассвете появлялся опять. Временами до него оставалось езды меньше светлого времени дня.

Но вот показались вдали неспокойные волны. Совсем близко плескалось впереди море. Савва и Агик подъехали к берегу.

Свейский парусник лежал на боку. Низкие волны облизывали торчавшие из воды брусья, балки и доски корабля. Над водой торчала лишь половина остова.

– Попрощаемся, Агик! – сказал Савва. – Ты отправляйся к своим. Я один со всем этим справлюсь.

– Нет, брат, я ото не отойду отсюда один, без тебя, – заупрямился Агик.