Текст книги "Мантык, охотник на львов"
Автор книги: Петр Краснов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
III
МАНТЫКЪ, ОХОТНИКЪ НА ТИГРОВЪ
– Какъ разсказать то вамъ про тамошнюю нашу жизнь? – началъ Селиверстъ Селиверстовичъ. – Поймете-ли вы меня? Увидите ли вы степи безкрайнія, песчаную пустыню, лѣсъ камышей… такія мѣста, гдѣ, можетъ быть, съ самаго сотворенія міра нога человѣческая не ступала. Вы вѣдь вонъ какіе! Горожане! Съ Абрамомъ то по городу пойдешь, а онъ на машины мелькомъ глянетъ, а каждую признаетъ – будто знакомаго человѣка по его облику. Это, молъ, Фордъ, а то Рольсъ-Ройсъ, Бенцъ, а тамъ Мерседесъ, или Ситроенъ этотъ самый[9]9
Названіе системъ автомобилей по ихъ фабрикамъ.
[Закрыть]… Вамъ аэропланы ничто… А слети туда какой-нибудь Фарманъ[10]10
Система аэроплана – названа по имени изобрѣтателя.
[Закрыть] – какъ бы еще за діавола не приняли и не замордовали киргизы… А уже, что напугались бы до полусмерти, такъ уже такъ! Вамъ, вотъ, кажется, что и лошади не нужны: – вездѣ, молъ, машины пойдутъ, самолеты полетятъ, а тамъ: – все на лошадяхъ. Лошадь, да верблюдъ – первые друзья человѣка. И поятъ и кормятъ и одѣваютъ они киргиза. Отъ лошади берутъ молоко и дѣлаютъ вкусный, терпкій, бодрящій, какъ вино, кумысъ, и саму ее, грѣшнымъ дѣломъ, зарѣжутъ и съѣдятъ, отъ верблюда шерсть берутъ, кошмы валяютъ, изъ нихъ кибитки дѣлаютъ, ковры плетутъ, подстилку на постели, одѣяла. Онъ, верблюдъ-то – прямо, можно сказать, кругомъ одѣваетъ человѣка. Ну и еще бараны, козы и коровы… Это – стада, какъ пригонять со степи, да пойдетъ подлѣ кибитокъ ржанье, да мычанье, да блеяніе, да заревутъ верблюды – что твоя парижская опера! Такой концертъ – лучше не надо! Тутъ въ Европѣ – капиталъ: – машины, фабрики, или просто пачки цвѣтныхъ бумажекъ, положенныя въ банкѣ, – тамъ капиталъ – табуны лошадей, да стада разнаго скота и верблюдовъ. И беречь ихъ надо и отъ лихого человѣка и отъ звѣря – отъ тигра. Повадится тигръ овецъ, или коровъ таскать – въ мѣсяцъ разорить богатаго киргиза хозяина. А поймать или убить его – какъ поймаешь? Онъ самъ за киргизомъ не прочь поохотиться. А уже, какой тигръ человѣчины попробовалъ, «людоѣдомъ» сталъ – тоть такой дѣлается опасный, что просто хоть за сотни верстъ бѣги отъ него. И теперь это край еще дикій и пустынный, хотя и чугунка прошла черезъ него – отъ Каспійскаго моря, отъ города Красноводска на Ташкентъ и далѣе, а тогда, восемьдесятъ лѣтъ тому назадъ, когда только-только занимали Русскіе этотъ край, тамъ и совсѣмъ было жутко.
Ночь настанетъ темная, безъ мѣсяца, вызвѣздитъ яркими звѣздочками, горитъ Божье небо огоньками, переливается, а внизу въ камышахъ жуть ходитъ. Зашуршатъ камыши. Что тамъ? То-ли вѣтеръ набѣжалъ, колыхнулъ сухими метелками, то-ли тигръ крадется, или лихой человѣкъ подползаеть.
Часовой на посту стоитъ, – крикнетъ: – «стой, кто идетъ? что пропускъ?», – а у самого сердце замретъ, ажъ упадетъ куда то, похолодѣютъ ноги. И нѣтъ отвѣта… А бывало… вмѣсто отвѣта – прыгнетъ тигръ и на смерть задереть часового.
Ставили Русскіе по той степи для обороны, для опоры мирнымъ киргизамъ крѣпости – городки. Ставили ихъ изъ камня, изъ земли, да глины, бѣлили стѣнки и далеко на золотистой степи серебромъ горѣли стѣны тѣхъ городковъ и надъ главными воротами, на еысокомъ шестѣ – флагшток развѣвался Русскій бѣло-сине-красный флагъ. Опора, надежда и спасенье для всякаго подданнаго Русской державы.
Воть такъ-то, въ 1847-Мъ году, оренбургскій генералъ-губернаторъ Обручевъ на мысу, вдающемся въ разливы рѣки Сыръ-Дарьи, въ семидесяти верстахъ отъ Аральскаго моря, на правомъ берегу рѣки, построилъ такой городокъ-укрѣпленіе для защиты Русскихъ киргизовъ отъ набѣговъ хивинцевъ и коканцевъ. На этомъ мысу раньше стояла бѣлая глинобитная постройка – часовня съ круглымъ куполомъ. Это былъ памятникъ на могилѣ киргизскаго «батыря[11]11
Батырь – богатырь.
[Закрыть]» Раима. Отъ того и укрѣпленіе тогда назвали Раимскимъ. Потомъ его переименовали въ Аральское, затѣмъ перенесли на пятьдесять верстъ вверхъ по рѣкѣ Сыръ-Дарьѣ и назвали фортъ № 1. Теперь это цѣлый городъ – Казалинскъ.
Въ Раимскомъ укрѣпленіи поставили гарнизонъ: – батальонъ пѣхоты – линейцевъ съ синими погонами, взводъ артиллеріи – двѣ бронзовыя пушки и сотню Уральскихъ казаковъ. Въ эту сотню попалъ и дѣдъ мой – Мантыкъ. Не родной дѣдъ, а троюродный.
Кругомъ пески, да солонцы. Днемъ на солнце, больно смотрѣть. Блестятъ, словно зеркало, солонцы. Надъ землею, на горизонтѣ дрожить лиловое марево и чудятся въ немъ миражи. Города бѣлостѣнные, рощи зеленыя. На дѣлѣ нигдѣ ни дерева, ни куста. Сѣрой раскорякой ползетъ саксаулъ,[12]12
Саксаулъ изъ породы вересковъ – единственное растеніе Среднеазіатской пустыни, съ кривыми стволами, почти безъ листьевъ. Идетъ на топливо.
[Закрыть] жесткими, сѣро-зелеными щетками пробивается верблюжья травка, да вдалекѣ, надъ Сыръ-Дарьею, золотою стѣною стоять сухіе камыши, сѣрѣютъ, голубѣютъ сухими, пыльными метелками. Надъ Сыръ-Дарьею кое гдѣ поднимаются песчаные холмы – барханы, поросшіе сѣрымъ колючимъ кустарникомъ, названнымъ за свою цѣпкость – «подожди немного». Почта приходила рѣдко. Гарнизонъ стоялъ безсмѣнно два года. Лютая скука одолѣвала чиновъ гарнизона. Она была бы созсѣмъ нестерпимой, если бы не выручала – охота. А охота была по истинѣ царская. Въ заросляхъ «подожди немного» и въ камышахъ въ изобиліи водились фазаны. Оттуда выскакивали красноватые, мелкіе туркестанскіе зайцы, а немного ниже, гдѣ у береговъ Сыръ-Дарьи, образовались грязные, топкіе затоны – водились дикія свиньи, кабаны, бывавшіе иногда величиною съ добрую лошадь. Въ густыхъ камышевыхъ заросляхъ устраивалъ свое логово царь мѣстныхъ звѣрей, громадный среднеазіатскій тигръ, родной братъ королевскому тигру, водящемуся въ Индіи.
Охота на кабана была опасной. Раненый кабанъ бросается на охотника и можетъ своими крѣпкими клыками убить человѣка и лошадь. Но самъ кабанъ никогда не кинется на человѣка, а уходитъ отъ него. Другое дѣло – тигръ. Тигръ, если замѣтитъ, что на него охотятся, самъ обходитъ человѣка и старается схватить его сзади. При этомъ, когда человѣкъ идетъ по камышамъ, онъ съ трудомъ продирается черезъ нихъ, шуршитъ ими и шумитъ, съ трескомъ ломая стволы, тигръ же быстро крадется, извиваясь гибкимъ тѣломъ между камышей, неслышный и часто совсѣмъ невидимый. И потому на тигра охотились цѣлыми командами, по двадцать, тридцать человѣкъ, гдѣ одинъ выручалъ другого.
Мантыкъ охотился на тигра одинъ.
Мантыкъ былъ высокаго роста, крѣпкій, сильный, мускулистый и красивый. Начальство его очень любило и разрѣшало ему надолго уходить изъ укрѣпленія на охоты. Какъ большинство уральскихъ казаковъ, Мантыкъ прекрасно говорилъ по киргизски. Окрестные киргизы прямо обожали смѣлаго, ловкаго и честнаго казака. Мантыкъ зналъ повадку каждаго звѣря, каждой птицы. Звѣрь хитрилъ надъ нимъ – онъ умѣлъ перехитрить самаго хитраго звѣря. Двуствольное пистонное ружье, съ дула заряжающееся, кожаная пороховница, дробовикъ съ натруской, пыжи изъ верблюжьей шерсти, пистонница съ желто-бронзовыми пистонами, мѣшокъ съ провизіей за плечами, ножъ-кинжалъ на поясѣ – вотъ и все снаряженіе Мантыка. То верхомъ на своемъ крѣпкомъ маленькомъ киргизскомъ конѣ, который, казалось, такъ сжился съ хозяиномъ, что понималъ его, какъ человѣкъ и то смирно стоялъ, не шевелясь, ожидая, пока не придетъ хозяинъ, то мчался на могучій посвистъ Мантыка, словно спѣшилъ ему на выручку, то пѣшкомъ, Мантыкъ исходилъ всѣ окрестности Раимскаго.
Мантыкъ такъ изучилъ степь – такую, казалось бы – одинаковую и однообразную, что точно читалъ въ ней, какъ въ книгѣ. Каждый, едва примѣтный слѣдъ звѣря онъ зналъ. Каждый разсказывалъ ему, кто и зачѣмъ здѣсь проходилъ. Среди милліоновъ камышинъ густой заросли онъ точно каждую узнавалъ. Какой нибудь помятый листокъ, сломленная камышина ему говорила яснѣе словъ, кто тутъ былъ и что дѣлалъ. И потому – ему, можетъ быть, одному никогда не было скучно въ Раимскомъ и Средне-Азіатскіе пески и камыши онъ любилъ горячей любовью.
Мантыкъ былъ вѣрный и честный товарищъ. Солдатское наше правило: – «самъ погибай, а товарища выручай» – онъ усвоилъ накрѣпко и никогда не задумывался онъ объ опасности, когда кидался выручить попавшаго въ бѣду товарища.
Крѣпкій былъ онъ солдатъ, удалой казакъ, – настоящей, старый Туркестанецъ.
– Вотъ такъ-то, однажды, бродя съ другимъ уральскимъ казакомъ по пескамъ, Мантыкъ зашелъ отдохнуть и перекусить въ кибитку киргиза.
Только разсѣлись, обмѣнялись обычными восточными любезностями, – какъ въ кибитку вбѣжалъ мальчикъ-киргизенокъ. Лицо блѣдное, искаженное ужасомъ, глаза застыли.
– Ой баяу!… Чулъбарсъ!...[13]13
Ой баяу – восклицаніе. Чулъбарсъ – тигръ.
[Закрыть]
Мантыкъ вскочилъ, схватилъ ружье, подтянулъ за руки къ себѣ киргизенка, погладилъ его по головѣ и сталъ ласково разспрашивать.
– Гдѣ?… Какой тигръ? Да не ошибся ли ты съ перепугу?… Не принялъ ли кабана, а то просто заблудившагося барана за тигра?
Мальчикъ дрожіалъ мелкою дрожью… Сначала не могъ съ перепуга ничего толкомъ объяснить. Потомъ вдругъ быстро заговорилъ: -
– Нѣтъ, тюря…. Сюзъ чекъ калай улькунъ чулъбарсъ…. Словъ нѣтъ такой большой тигръ… Козленка укралъ… Вотъ какъ близко былъ..
У Мантыка загорѣлись глаза.
– Гдѣ?… Гдѣ… Показать-то можешь?
– А тутъ совсѣмъ недалеко… Подлѣ камышей!
Казаки побѣжали съ мальчикомъ къ камышамъ. На ровномъ песчаномъсолонцѣ четко отпечатались страшныя широкія лапы. Чуть вдавлены поджатыя когти. Кровь козленка темнымъ пятномъ лежитъ на пескѣ… Кровавый слѣдъ каплями повисъ на камышахъ. Тутъ тамъ замараны камыши. Другой и не примѣтилъ бы ихъ – для Мантыка это, что столбовая дорога.
Онъ бросился по слѣдамъ тигра. Бѣгомъ, бѣгомъ, съ ружьемъ на перевѣсъ, рукою раздвигая камыши, о всемъ на свѣтѣ позабывъ стремился Мантыкъ. И самъ сталъ такой же ловкій и быстрый, какъ тигръ. Они пробѣжали съ казакомъ шаговъ шестьсотъ, какъ на широкой полянѣ увидали задавленнаго козленка. Тигръ почуялъ погоню и бросилъ добычу.
Какъ вкопанный остановился Мантыкъ. Руку назадъ протянулъ, остановилъ знакомъ казака. Прошепталъ: – «стой! схоронись! Тигръ никогда не покинетъ того, что взялъ. Онъ сейчасъ и вернется, какъ услышитъ, что все стало тихо. Подождемъ. Посидимъ»….[14]14
Посидимъ – значитъ покараулимъ, постережемъ.
[Закрыть]
Отошли въ глубь камышей и притаились. Не дышутъ. И стало такъ тихо, тихо. Чуть шелестятъ метелки камышей, ударитъ одинъ о другой, зазвенитъ прозрачнымъ звономъ, и опять мертвая, глухая тишина. Надъ ними синее, глубокое, жаркое небо, все раскалено, все блеститъ подъ палящимъ азіатскимъ солнцемъ. Прямо противъ, какъ обрѣзанный, ровной стѣной, густой и высокій стоитъ двухсаженный камышъ. Ничего въ немъ не видно. Рябить въ глазахъ отъ его частыхъ желтыхъ стволовъ.
И вдругъ сразу, неслышно и осторожно, у этого камышеваго обрѣза появился громадный тигръ. Между камышей просунулась лобастая голова съ густыми бѣлыми бакенбардами и маленькими черными прижатыми назадъ ушами. Потомъ тигръ просунулся на половину. Темные въ золотомъ обводѣ глаза его пристально и жадно смотрѣли на козленка.
Онъ рыкнулъ одинъ разъ и со всею осторожностью, не поколебавъ ни одной камышины, какъ только и умѣютъ ходить эти царственный, хищныя кошки, вышелъ весь на прогалину.
Громадный, стройный, въ черныхъ полосахъ по бронзовому мѣху, онъ мягко подошелъ къ козленку и сталъ его обнюхивать. Черный конецъ пушистаго хвоста медленно шевелился вправо и влѣво. Пасть оскалилась, обнаживъ громадные бѣлые клыки. Сейчасъ схватить козленка и ускачетъ съ нимъ саженными прыжками.
Мантыкъ выцѣлилъ подъ переднюю лопатку и выстрѣлилъ сразу изъ обоихъ стволовъ. Жеребья[15]15
Жеребья – куски желѣза, употреблялись вмѣсто очень крупной картечи.
[Закрыть] хорошо попали и тигра отбросило въ сторону. Но онъ сейчасъ же вскочилъ и, страшно заревѣвъ, пошелъ прямо на охотниковъ.
– Стрѣляй?! – шепнулъ Мантыкъ казаку.
…. Осѣчка… У казака затряслись руки. Онъ выронилъ ружье…
Тигръ былъ въ пятнадцати шагахъ отъ безоружныхъ охотниковъ.
Гибель была неминуемая.
Въ комнатѣ Парижскаго отеля все затихло. Недвижно сидѣли Абрамъ и Коля, Галина не спускала съ Селиверста Селиверстовича блестящихъ глазъ. Казалось, всѣ трое переживали страшное положеніе, въ какое попали казаки. Дѣдушка провелъ ладонью по сѣдой бородѣ, пожевалъ губами и продолжалъ.
– Теперь съ центральнаго боя ружьями – это просто. Въ мигъ откинулъ стволы, вложилъ патроны и готовъ. Тогда это было совсѣмъ по-иному. Зарядить ружье нужно было время. Надо было насыпать съ дула въ стволы порохъ, забивать его волосяными или войлочными пыжами, класть жеребья, опять забивать пыжи шомполомъ, накладывать на затравку пистоны – это цѣлыя минуты, а тутъ секунды отдѣляли охотниковъ отъ неминуемой смерти. И помогло тутъ знаніе звѣря Мантыкомъ.
Потомъ уже Мантыкъ разсказывалъ про этотъ случай:
– «Я тигра знаю до точности. Если тигръ пошелъ на насъ, и не кинулся молоньей, значить, ему, а не намъ плохо. Конецъ ему, значить, приходить, каюкъ! Изъ послѣдняго идетъ, слабѣетъ тигръ. Глазами не видитъ. Смерть застить ему глаза. Темно у него, какъ у умирающаго человѣка».
Все это мелькнуло въ умѣ у Мантыка въ тѣ мгновенья, когда другой казакъ читалъ уже по себѣ отходную.
– За мной?! – крикнулъ Мантыкъ.
Кинулся самъ молоньей на тигра, схватилъ его за хвостъ и свалилъ на спину. Затѣмъ бросился на него съ ножомъ и прикончилъ его сильнымъ ударомъ подъ лѣвую лопатку.
Что твой, Галинка, Геркулесъ съ Немейскимъ львомъ!..
У камышеваго обрѣза появился громадный тигръ.
IV
ТУРКЕСТАНСКІЕ СОЛДАТЫ
Нѣсколько минутъ Селиверстъ Селиверстовичъ сидѣлъ молча. Медленно макалъ подковку въ чай и ѣлъ ее, неслышно жуя. Молчали и мальчики. Галинка тихо сказала: «ахъ!» и примолкла. И тишина стояла въ номерѣ. И сталъ въ нее входить черезъ окно шумъ Парижскихъ улицъ. Загудѣлъ автомобильный гудокъ, затрещала гдѣ-то, точно стрѣльба изъ пулемета, разладившаяся мотоциклетка.
Дѣдушка нахмурился и, точно хотѣлъ онъ прогнать эти городскіе шум и вернуть снова тишину далекой Туркестанской пустыни, – сталъ продолжать свой разсказъ.
– Да вѣдь и люди тогда тамъ были! Точно изъ стали сдѣланы, желѣзными обручами скованы! Долгъ, честь, слава, доброе имя Русскаго солдата были имъ дороже жизни, дороже всѣхъ радостей жизни. Не боялись они ни голода, ни жажды – свыклись съ ними! Не боялись ни смерти, ни ранъ.
Въ 1854-мъ году коканцы осадили такую же вотъ крѣпостцу, какъ та, гдѣ жилъ Мантыкъ, – фортъ Перовскій.
Несмѣтная сила – восемнадцать тысячъ – пестрой ордой окружила фортъ. На форту всего 600 казаковъ и солдатъ Оренбургскаго линейнаго № 4 батальона. Тринадцать на одного! На форту вышли провіантъ и вода. Голодная смерть грозила гарнизону. Комендантъ форта, полковникъ Огаревъ, собралъ солдатъ и сказалъ имъ: -
– Солдаты! Насъ очень мало. Не болѣе шестисотъ можетъ выйдти изъ крѣпости… Что будемъ дѣлать? Ихъ несмѣтная сила – насъ немного болѣе полътысячи.
И раздался голосъ изъ рядовъ Оренбургскаго линейнаго № 4 батальона: -
– Нужды нѣтъ въ большемъ, ваше высокоблагородіе! На завтракъ намъ ихъ только и хватитъ.
И по рядамъ прошелъ грозный ропотъ:
– Только дозвольте, ваше высокоблагородіе!
Въ шесть часовъ утра полковникъ Огаревъ вывелъ свой гарнизонъ изъ крѣпости на вылазку, а къ восьми, то-есть, къ солдатскому завтраку, – все было кончено. Пала подъ ударами казаковъ и солдатъ восемнадцатитысячная кокандская рать. Пала, сдалась и разбѣжалась…
Въ этомъ отрядѣ, на форту Перовскомъ, участникомъ этого славнаго боя былъ уральскій есаулъ Сѣровъ. Нѣсколько лѣтъ спустя шелъ онъ съ сотней казаковъ черезъ пустыню къ городку Икану. И окружила его громадная сила коканцевъ – около двадцати двухъ тысячъ. Казаковъ немного болѣе сотни. Казаки положили своихъ лошадей, образовавъ изъ нихъ какъ бы живую крѣпостную ограду, а сами залегли за ними. Кокандцы предложили имъ сдаться. «Все равно – отъ смерти не уйдете». Казаки отвѣтили имъ гордымъ отказомъ. Кокандцы бросились на казаковъ. Четкими залпами казаки ихъ остановили. Тогда и кокандцы залегли кругомъ и открыли по казакамъ стрѣльбу. Три дня и три ночи казаки оборонялись. Лошади были перебиты. Казаки падали за ними отъ пуль.
– Сдавайтесь! – кричали кокандцы.
Молчаніе было отвѣтомъ. Есаулу Сѣрову удалось послать нѣсколько казаковъ – и они пробились сквозь кокандцевъ. Онъ послалъ ихъ не для того, чтобы просить о помощи. Онъ зналъ – помощи подать нельзя. Не поспѣетъ къ нимъ подмога. Онъ послалъ только сказать, что онъ не можетъ выполнить своей задачи, что онъ окруженъ и погибаетъ. «Молитесь за меня!»
И всѣ они пали. Всѣ до одного были истреблены. И посейчасъ, какъ буря въ степи грозно поютъ наши уральцы…
Селиверстъ Селиверстовичъ взглянулъ на Абрама и въ два голоса, тихонько, чтобы не потревожить сосѣдей по комнатѣ они запѣли:
«Въ степи широкой подъ Иканомъ, Насъ окружилъ коканецъ злой, И трое сутокъ съ басурманомъ, У насъ кипѣлъ жестокій бой…
– Такъ-то, – сказалъ Селиверстъ Селиверстовичъ, вдругъ обрывая пѣніе…. Были люди! Не хуже героевъ древности. Вотъ въ гимназіи я училъ, какъ триста спартанцевъ обороняли горный проходъ Ѳермопилы и всѣ пали. И на томъ мѣстѣ была сдѣлана надпись: «странникъ, возвѣсти спартанцамъ, что всѣ мы триста пали, защищая Родину»…
Ихъ было триста и въ горномъ проходѣ, гдѣ оборона легче, уральцевъ было всего сотня въ безбрежной степи. Поставимъ ли мы имъ тамъ достойный памятникъ? Лишь пѣсня наша казачья изъ рода въ родъ разсказываетъ о ихъ высокомъ подвигѣ… Вотъ и я Абрама учу, чтобы онъ зналъ и тоже своихъ сыновей и внуковъ, когда будутъ, научилъ… А надо бы на камнѣ… какъ у Спартанцевъ!.. А, Галинка?
Галина, молча, кивнула головою….
– А то вотъ забываешь многое… При Скобелевѣ было… Тоже окружили конные кокандцы нашу линейную роту… А ею командовалъ поручикъ, фииляндецъ, вотъ и не помню его фамилію, запамятовалъ. Не то Линдеквистъ, – солдаты звали его Плюнь-да-свисни, не то другой кто. Построилъ онъ карэ, самъ сталъ въ серединѣ, трубка въ зубахъ. Командуетъ – залпы… Кокандцы совсѣмъ насѣдаютъ… А онъ, – показалось ему, что плохо пріемъ сдѣлали.
– Командуетъ: – «отставить!» – Это въ двадцати шагахъ отъ кокандцевъ-то! – Рота, какъ одинъ, брякнула «къ ногѣ«. – А онъ снова тянетъ, не вынимая трубки изъ зубовъ: – «По кавалеріи! Пальба ротою!»…
Отбилъ таки кокандцевъ…
Вотъ, Галина, люди какіе были… Что твои Муціи Сцеволы, или братья Гракхи, только не нашлось для нихъ Плутарха, только не учатъ про нихъ въ школахъ!
V
ТРИНАДЦАТЫЙ ТИГРЪ МАНТЫКА
Галина уже знала: – какъ разворчится Селиверстъ Селиверстовичъ, какъ начнетъ корить, что, молъ, не любимъ, да и не цѣнимъ, да не знаемъ мы своего Русскаго, и все за иностранцымъ тянемся, такъ и не остановить его никакъ, и пошла на хитрость.
– Дѣдушка, – сказала она, – вы же обѣщали про тринадцатаго тигра Мантыка разсказать.
– Ну и обѣщалъ… И разскажу… Только не сегодня. Ишь поздно какъ… Десятый часъ никакъ. Спать пора и старымъ и малымъ.
– Дѣдушка! – взмолилась Галина. – Сегодня мамочка дежурная. Вернется еъ первомъ часу. Я все равно до ея возвращенія не засну. Я днемъ выспалась. Разскажите про тринадцатаго тигра.
Селиверстъ Селиверстовичъ покрутилъ головой, справился со своими тяжелыми серебряными часами, что висѣли у него на бронзовой толстой цѣпи, покачалъ головою и сказалъ:
– Ну, ладно…. Но только потомъ – спать! Честное слово!
– Честное слово.
– Ну, такъ вотъ, какъ это случилось. Было это зимою, въ ноябрѣ, въ 1858 году. Мантыкъ со своею сотнею находился тогда на фортѣ Перовскомъ. Года за два до этого, на охотѣ, спасая товарища, подмятаго громаднымъ кабаномъ, Мантыкъ получилъ рану въ руку. Рана сама по себѣ неопасная, но на охотѣ, какъ водится, ее небрежно перевязали, она загрязнилась, и стала болѣть. Мантыка отвезли въ госпиталь. Тамъ ему руку залѣчили, но два пальца на рукѣ остались у него сведенными и мѣшали ему. Но онъ былъ такой же сильный, ловкій и неутомимый охотникъ. Онъ положилъ уже двѣнадцать тигровъ.
Слава о немъ, какъ о смѣломъ истребителѣ тигровъ, шла по всей Сыръ-Дарьинской области и чуть, гдѣ появлялся тигръ, киргизы искали Мантыка, чтобы выручалъ онъ изъ бѣды.
Въ этомъ, 1858-мъ, году зима наступила поздняя. Только въ ноябрѣ выпалъ снѣгъ. Было раннее утро. На форту, по казармамъ только только стали подниматься солдаты. Все было бѣло отъ снѣга. Все блистало и сверкало подъ яркимъ солнцемъ, подъ голубымъ, безоблачнымъ небомъ: – бѣлыя низкія постройки казармъ съ плоскими крышами, бѣлый чистый снѣгъ на площадяхъ, плацахъ и улицахъ, снѣгомъ покрытая бѣлая степь. Тихо рѣялъ надъ нею Русскій флагъ и голубая, еще косая, длинная тѣнь шевелилась отъ него по снѣгу. Да! Прекрасный былъ это день! Мантыкъ убирался въ своей казармѣ. Мылъ изъ мѣднаго кунгана, подвѣшеннаго на веревкѣ, ледяною водою лицо и руки, чистилъ свои малиновыя кожаныя чембары.[16]16
Кунганъ – кувшинъ съ узкимъ горломъ. Чембары – кожаныя изъ бараньей кожи шаровары, окрашенныя сандаломъ. Ихъ до 1890-хъ годовъ носили туркестанскія войска.
[Закрыть]
У воротъ брякнулъ колоколъ. Часовой вызывалъ разводящаго. Со степи прискакали киргизы съ просьбою къ коменданту.
Недалеко отъ форта, въ камышахъ, гдѣ было киргизское кочевье, на разсвѣтѣ, тигръ напалъ на женщину, пошедшую нарѣзать камыша на топливо и на смерть зарѣзалъ ее. Киргизы просили коменданта защитить ихъ отъ звѣря.
Комендантъ форта, генералъ Дебу, вызвалъ Мантыка. Мантыкъ уже все зналъ. Еще пока киргизы дожидались у комендантской квартиры онъ ихъ обо всемъ распросилъ. Онъ явился къ коменданту совсѣмъ готовый къ охотѣ.
– Что же, Мантыкъ, – спросилъ его генералъ, – справишься?
– Съ превеликою охотою, ваше превосходительство, – отвѣчалъ Мантыкъ.
– Только возьми съ собою кого. Одинъ не ходи. Мало ли что понадобится?
– Понимаю, – сказалъ Мантыкъ.
Мантыкъ взялъ съ собою казака и двухъ охотниковъ солдатъ.
И не прошло и получаса, какъ всѣ они поскакали вмѣстѣ съ киргизами на то мѣсто, гдѣ тигръ зарѣзалъ женщину.
Мантыкъ осмотрѣлъ кровавое пятно на снѣгу, слѣзъ съ лошади, приказалъ своимъ спутникамъ тоже слѣзть, оставилъ лошадей подлѣ камышей и пошелъ съ охотниками по слѣдамъ тигра. На чистомъ снѣгу, слѣды тигра были отлично видны. Мантыкъ зналъ, что тигръ, когда сытно поѣстъ, далеко не уходить, а ложится тутъ же, гдѣ-нибудь поблизости.
Охотники прошли камышами полъ версты и вдругъ увидали тигра. Онъ сидѣлъ на заднихъ лапахъ на небольшой прогалинѣ и будто къ чему то прислушивался. Замѣтивъ охотниковъ, тигръ прыгнулъ въ камыши и скрылся въ чащѣ. Мантыкъ бросился за нимъ. Но не прошелъ онъ и ста шаговъ, какъ увидалъ, что тигръ сдѣлалъ петлю, обошелъ ихъ и вышелъ на ихъ старый слѣдъ. Значить, уже не охотники слѣдили и охотились на тигра, а тигръ слѣдилъ и охотился на охотниковъ.
Мантыкъ это сейчасъ же понялъ.
– Стойте, ребята, – сказалъ онъ. – Тигръ хочетъ броситься на насъ сзади. Но, если онъ увидитъ, что насъ четверо, онъ опять повернетъ и такъ будетъ безъ конца. Мы никогда его не настигнемъ. Отойдите немного въ сторону и спрячьтесь въ камышахъ. Сидите тихо. Я одинъ останусь здѣсь и буду на себя ожидать тигра. Когда услышите мой выстрѣлъ, – бѣгите ко мнѣ. На вѣрность выстрѣла я надѣюсь… но – всяко бываетъ….
Никогда Мантыкъ такъ не говорилъ. Онъ всегда былъ увѣренъ и въ ружьѣ и въ своемъ глазѣ, и въ своей рукѣ. Видно на этотъ разъ онъ предчувствовалъ недоброе.
Охотники ушли и скрылись въ камышахъ. Все затихло въ зимнемъ солнечномъ днѣ. Ярко блисталъ снѣгъ, да золотились сухіе стволы камышей. Мантыкъ опустился на колѣно и сталъ ожидать тигра.
Своего – тринадцатаго!
Было, должно быть, ужасно тихо въ этотъ зимній день, въ камышахъ, въ блистаніи синяго неба и бѣлаго, жгущаго глаза снѣга. Камыши стояли прямые, высокіе. Ни вѣтерка, ни шелеста. Все кругомъ замерло. И вдругъ зашуршало неподалеку, и какъ-то неожиданно, внезапно, во всей своей величавой красотѣ появился противъ Мантыка тигръ. Всего какихъ-нибудь пятнадцать шаговъ раздѣляли звѣря отъ охотника. Тигръ увидалъ неподвижно сидящаго на колѣнѣ, съ ружьемъ на изготовку охотника и остановился. Его глаза заблистали. Пасть открылась, обнаживъ страшные острые зубы. Длинный хвостъ сталъ бить по бокамъ. Тигръ выказывалъ этимъ свою ярость. Вдругъ онъ прилегъ на брюхѣ и сталъ сильно топать задними ногами, готовясь къ смертельному прыжку.
Я разсказываю вамъ долго – это были секунды. Тигръ шелохнулся. Приподнялъ голову. Мантыкъ выстрѣлилъ, какъ всегда, изъ обоихъ стволовъ сразу… но… прицѣлъ ли былъ неправильно взятъ, или дрогнула рука Мантыка, зарядъ, какъ потомъ разсмотрѣли, попалъ не въ голову и пасть тигра, а въ грудь, пониже шеи. Ничтожныя для тигра раны!… Онъ сдѣлалъ могучій прыжокъ и со страшнымъ ревомъ опрокинулъ и подмялъ подъ себя Мантыка.
На выстрѣлъ и на ревъ прибѣжали охотники. Мантыкъ не растерялся. Лежа подъ тигромъ, онъ ухватилъ его за заднія ноги и перебросилъ черезъ себя. Силища была у человѣка подлинно Геркулесовская! Въ тигрѣ потомъ оказалось безъ малаго десять пудовъ! Тигръ снова бросился на Мантыка.
– Гибну, братцы, – крикнуть Мантыкъ изъ подъ тигра. – Стрѣляйте… Если задѣнете меня – ничего…. Только стрѣляйте!
Тигръ съ ревомъ мялъ и грызъ лицо Мантыку. Солдаты и казакъ стояли, струсивъ, опѣшивъ, совершенно растерявшись. Наконецъ, казакъ Ранневъ подскочилъ и въ упоръ выстрѣдилъ тигру въ лобъ. Тигръ оставилъ Мантыка и обратился на Раннева. Онъ подмялъ казака подъ себя.
Мантыкъ, съ головы до ногъ залитый кровью, крикнулъ солдатамъ:
– Колите жъ его, братцы… Онъ уже не страшный.
Солдаты всадили въ тигра прилаженные къ ружьямъ ножи. Тигръ издохъ на Ранневѣ, и тотъ выползъ изъ-подъ него совершенно невредимый.
Молча и неподвижно лежалъ на землѣ окровавленный Мантыкъ. Бедренная кость правой ноги у него была раздроблена, правое плечо такъ измято, что обратилось въ какую-то массу мелкихъ костей и обрывковъ мяса, залитыхъ густою кровью. Кожа на головѣ была мѣстами содрана. Но Мантыкъ былъ живъ. Ни однимъ стономъ онъ не показалъ, какъ онъ страдалъ. Онъ слѣдилъ глазами за охотниками. Когда он увидѣлъ, что Ранневъ выползъ изъ-подъ звѣря, а тотъ лежитъ неподвижный, онъ спокойно спросилъ:
– Убили его?
Получивъ утвердительный отвѣтъ, Мантыкъ вздохнулъ и тихо сказалъ:
– Ну, везите меня теперь на фортъ…. Видно пришелъ конецъ и Мантыку.
Не мало времени прошло, пока доскакали солдаты до форта, разсказали о происшедшемъ, и съ форта прислали за Мантыкомъ комендантскій тарантасъ. Мантыкъ все это время лежалъ молча, спокойно ожидая своей участи. Его уложили бережно въ тарантасъ и отвезли на фортъ. Генералъ Дебу отнесся къ нему по-отечески: лучине врачи были вызваны съ линіи,[17]17
Наши войска подавались вглубь Средней Азіи, строя рядъ укрѣпленій-городовъ, которые и составляли линію. Отсюда жизнь въ приграничной полосѣ назывались жизнью «на линіи», а войска – Линейными, т. е. приграничными, идущими впередъ. Потомъ при Государѣ Имьераторѣ Николаѣ II ихъ назвали Стрѣлковыми.
[Закрыть] чтобы лѣчить Мантыка. Все было напрасно. Черезъ пять дней, въ полномъ сознаніи, ясно и кротко, скончался Мантыкъ – истребитель тигровъ.
Геркулесу равный!.. Соперникъ Жерара!
