Текст книги "Мантык, охотник на львов"
Автор книги: Петр Краснов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
XXV
МАНТЫКЪ ВЫСТУПАЕТЪ
Отъ того мѣста, гдѣ сидѣло дворянство округа и гдѣ видна была полная фигура помѣщика Ато-Уонди, отдѣлился молодой, смуглый юноша, одѣтый по-абиссински. Онъ сдѣлалъ два шага къ серединѣ зала и сталъ противъ негуса. Красивое темное лицо негуса чуть замѣтно улыбнулось. Негусъ нагнулъ голову и закрылъ подбородокъ лиловымъ плащомъ.
Засвистали тонкія жерди по головамъ непокорныхъ крикуновъ и не безъ труда водворились тишина и спокойствіе.
Вышедшій впередъ бѣлый юноша тряхнулъ головой такъ, что золотыми огнями блеснули цѣпочки въ его ушахъ, оперся на свой трехствольный штуцеръ и какъ только негусъ сдѣлалъ ему знакъ, что онъ можетъ говорить, сталъ складно разсказывать по-абиссински. Тамъ, гдѣ у него не хватало словъ, онъ или пояснялъ свою мысль жестами, или быстро спрашивалъ нужное ему слово у Русскаго переводчика и продолжалъ свой разсказъ.
– Все это не такъ, какъ говоритъ Афанегусъ, – началъ онъ. – Улики… Что же это за улики? Ножъ, дѣйствительно принадлежавши моему другу, москову Николаю. Вѣрно – тяжкая улика! Появленіе въ Минабеллѣ возлѣ раненаго Стайнлея Николая – вамъ кажется страннымъ. Мнѣ – ничуть. Я разскажу вамъ кое-что, что было раньше. Въ ночь, предшествующую той, когда былъ раненъ мистеръ Стайнлей, мои знакомые галласы привели меня въ глухое мѣсто, гдѣ лежалъ задранный львомъ быкъ и куда должны были придти на охоту англичане. Я взобрался на мимозу и сталъ ждать. Левъ пришелъ на разсвѣтѣ. Онъ началъ жрать быка. И вдругъ сразу обернулся, присѣлъ и сталъ гнѣвно бить хвостомъ. Я стрѣлялъ въ льва въ тотъ моментъ, когда онъ бросился на человѣка въ бѣломъ. Я счастливо убилъ льва. Когда я бросился ко льву, я узналъ этого человѣка: – это былъ мой другъ московъ Николай, поѣхавшій въ Абиссинію, чтобы отыскать кладъ, зарытый его дядей много лѣтъ тому назадъ. Московъ Николай былъ безъ ружья, безъ ножа и у него украдена была бумага, въ которой было указаніе о кладѣ. Онъ мнѣ сказалъ, что мистеръ Брамбль пригласилъ его на охоту и, когда онъ заснулъ, покинулъ его и унесъ его ружье, ножъ и бумагу… Слѣдующій день и ночь, то есть ночь, когда былъ раненъ инглезъ Стайнлей, мы провели въ Гадабурка у геразмача Банти, и только въ ночь, уже слѣдующую за раненіемъ Стайнлея, мы пошли въ Минабеллу искать кладъ. Мы нашли раненаго инглеза Стайнлея. Если бы это московъ Николай его ранилъ, сталъ бы онъ хлопотать о томъ. чтобы перенести раненаго въ селеніе? Мы нашли крестъ, стоявшій надъ кладомъ, сломаннымъ и отнесеннымъ на двѣсти шаговъ въ сторону, а, самое мѣсто клада разрытымъ и кладъ похищеннымъ. Вотъ все, что я хотѣлъ, сказать. Я никого не обвиняю, ни на кого не показываю, но я утверждаю, что московъ Николай просто не могъ совершить этого преступленія, потому что въ то время, когда оно было совершено, онъ больной лежалъ у геразмача Банти въ Гадабурка.
Все время рѣчи Мантыка, быстро переводимой мистеру Брамблю англійскимъ переводчикомъ, мистеръ Брамбль находился въ явномъ и сильномъ волненіи. Онъ то краснѣлъ пятнами, то блѣднѣлъ, хваталъ за руку сидѣвшаго рядомъ съ нимъ англичанина и порывался встать. Какъ только Мантыкъ, поклонившись негусу, отошелъ къ Банти, Брамбль порывисто всталъ и быстро заговорилъ:
– По словамъ этого молодца… Этого «боя»,[76]76
Бой – по-англійски – мальчикъ.
[Закрыть] выходитъ, что я убилъ своего друга мистера Стайнлея… Для чего?.. Выходить, что я раскапывалъ чужой кладъ…. Что я кралъ чужія вещи?… Это возмутительно…. На таможнѣ въ Бальчи весь мой багажъ былъ тщательно пересмотрѣнъ.
Тамъ никто не видалъ вещей, которыя лежали много лѣтъ въ землѣ. Слышите… никакихъ такихъ вещей не было…. Все что говорить этотъ мальчишка… этотъ бой – неправда! Я настаиваю на своемъ прежнемъ обвиненіи. Мой слуга, Коля, убилъ моего друга и спутника мистера Стайнлея. Я требую правосудія. Англичанинъ не можетъ быть безнаказанно убить нигдѣ и никѣмъ!
Лѣсъ рукъ разомъ поднялся надъ черными головами и бѣлыми шамами и опять грозно загудѣли голоса по дворцовому залу:
– Смерть москову!.. Смерть убійцѣ… Не хотимъ пересмотра, дѣло ясное….
Люди съ жердями успокоили толпу. Когда наступило молчаніе, раздался дребезжащій голосъ Афанегуса.
– Показаніе ашкера Мантыка, храбраго охотника на львовъ, сводится къ тому, что тутъ главное и основное былъ кладъ, закопанный у Минабеллы и кѣмъ-то отрытый. Надо узнать, у кого этотъ кладъ? Опредѣливъ кладъ, мы получимъ новыя нити для установленія правосудія.
Афанегусъ повернулся къ негусу и что-то тихо ему сказалъ.
– Ишши,[77]77
Хорошо.
[Закрыть] – сказалъ негусъ. Афа-негусъ возвысилъ голосъ.
– Благородное собраніе, расы, геразмачи, кеньазмачи, аббуны, баламбарасы, баши и ашкеры великаго негуса, его величество, левъ изъ колѣна Іудова, царь царей Эфіопіи приказалъ вызвать «либечая». При его работѣ будетъ присутствовать, кромѣ судей, московъ ашкеръ Мантыкъ и инглезъ Брамбль со всѣми слугами. Засѣданіе прерывается и возобновится по окончаніи работы либечая.
Лиловая занавѣсь медленно задернулась. Сидѣвшіе на ступеняхъ старшіе абиссинскіе начальники стали подниматься и выходить на дворъ. День клонился къ вечеру.
Колю оставили во дворцѣ, окруживъ его стражею. Мистеръ Брамбль и Мантыкъ отправились за человѣкомъ, указаннымъ имъ Афа-Негусомъ.
XXVI
ЧУДЕСНЫЙ ДАРЪ ЛИБЕЧАЯ
Старый абиссинецъ – ашкеръ привелъ мистера Брамбля со зсѣми его слугами и Мантыка въ одну изъ хижинъ, помѣщавшихся на дворѣ гэби. Туда же пришли нѣкоторые старшіе начальники. Въ хижину принесли небольшую постель, «альгу», накрытую тряпьемъ, соломенную корзинку и нѣсколько кувшиновъ.
Абиссинскій солдатъ привелъ въ хижину мальчика лѣтъ 12-ти. У него было красивое, правильное лицо, съ большими чистыми глазами. Онъ былъ одѣтъ въ бѣлую рубашку и бѣлые штаны. Съ нимъ вмѣстѣ пришелъ старикъ въ темномъ дворянскомъ плащѣ. Онъ погладилъ мальчика по курчавой головѣ и сталъ ему что-то ласково говорить. Мальчикъ внимательно его выслушалъ и покорно и грустно сказалъ: – ишши!.. Хорошо!.. – и поклонился всѣмъ бывшимъ въ хижинѣ.
Мальчика стали поить изъ бутылокъ. Онъ пилъ небольшими глотками и по мѣрѣ того, какъ онъ пилъ, онъ какъ бы ослабѣвалъ. Голова его клонилась на грудь. Онъ задремывалъ.
Мантыкъ спросилъ у одного изъ абиссинскихъ ашкеровъ, что дѣлаютъ съ мальчикомъ.
– Это либечай, – сказалъ ашкеръ. – У него даръ видѣть то, что было. Онъ можетъ находить украденныя вещи. Ему дали питье. Онъ заснетъ и увидитъ то, что было въ Минабеллѣ. Онъ увидитъ человѣка, взявшаго кладъ, увидитъ, куда онъ его понесъ и пойдетъ по его слѣдамъ. Вотъ если ему придется переходить рѣку – чары пройдутъ и надо будетъ его снова поить.
Мальчикъ легъ на альгу и крѣпко заснулъ. Всѣ стояли въ ожиданіи. Вдругъ сонъ либечая сталъ тревоженъ.
Онъ стоналъ и охалъ. Нѣсколько разъ крикнулъ по-абиссински: – «не тронь… не тронь»… Потомъ слабымъ голосомъ сказалъ: «ужасно».. И еще немного погодя: «какъ далеко… нѣтъ… идутъ сюда»… Онъ вдругъ вскочилъ. Глаза его были широко раскрыты, но, казалось, онъ ничего не видѣлъ. Нѣсколько мгновеній мальчикъ стоялъ въ какой-то нерѣшительности. Онъ точно былъ очень слабъ. Тонкія ноги едва его держали, Потомъ онъ порывистымъ движеніемъ закутался въ шаму, какъ кутаются абиссинцы, когда собираются въ далекій путь, взялъ длинную тонкую трость и рѣшительно вышелъ изъ хижины. Шагахъ въ десяти за нимъ шли ашкеры и старый хакимъ, поившій его напитками, за ними Мантыкъ и немного поодаль мистеръ Брамбль, окруженный слугами. Казалось, – мистеръ Брамбль былъ встревоженъ и заинтересованъ всѣмъ происходившими
Когда вышли на площадь – остановились. Либечай стоялъ на бѣлой площади Гэби и, стоя, спалъ. Все кругомъ было прочеканено серебромъ. Все сіяло въ лучахъ ущербнаго розоваго мѣсяца. Тамарисковыя деревья кидали узорную голубую тѣнь на бѣлые камни мостовой, бананы подняли вверхъ свои длинные громадные листья и ярко блестѣли бѣлыя стѣны прямоугольныхъ мастерскихъ негуса. Широкія ворота гэби были растворены. Тамъ неподвижно сидѣла, укутавшись бѣлыми плащами, стража. Копья блистали надъ черными головами ашкеровъ. Было такъ тихо въ воздухѣ, что пламя свѣтильниковъ въ рукахъ у ашкеровъ не колебалось.
Либечай сдѣлалъ три неровныхъ, спотыкающихся шага, точно ища куда ему идти, и затѣмъ побѣжалъ къ воротамъ. За нимъ устремились ашкеры и съ ними Мантыкъ. хакимъ съ гомбою какого-то питья и, значительно пріотставъ, мистеръ Брамбль со своими слугами.
Такъ выбѣжали они за ворота и направились внизъ, сначала широкими проходами между плетней, заборовъ и хижинъ, потомъ узкой уличкой, ведшей на большую дорогу, идущую на Бальчи, ту самую, по которой пришелъ въ Аддисъ-Абебу Мантыкъ.
Постройки кончились. Узкая тропинка шла между высокой сухой травой, колючихъ кустовъ и кдсматаго можжевельника. Воздухъ былъ свѣжъ и душистъ. Впереди въ глубокой впадинѣ голубымъ казался туманъ. Тамъ мѣрно шумѣла по камнямъ черная рѣчка Хабана.
Мальчикъ прошелъ мимо большой бѣлой постройки бывшаго Русскаго госпиталя и сталъ спускаться по крутизнѣ къ рѣкѣ.
Старый хакимъ вздохнулъ подлѣ Мантыка.
– Придется, – прошепталъ онъ, – начинать все сначала, если только онъ войдетъ въ воду.
Либечай дошелъ до крайнихъ камней и остановился. Онъ сталъ топтаться вдоль рѣки, Туда и назадъ. Или онъ не рѣшался войти въ темную, бурно шумящую рѣку, или онъ что-то раздумывалъ. Потомъ рѣзко повернулъ назадъ и кинулся къ Аддисъ-Абебѣ такъ быстро, что ашкеры и слуги мистера Брамбля едва успѣли ему дать дорогу. Онъ духомъ взлетѣлъ на крутой берегъ и окраиной города, узкими, круто извивающимися между хижинъ бѣдноты тропинками выбѣжалъ на Габайу – мѣсто базара и тутъ сталъ зигзагами носиться по площади, точно что-то искалъ.
Потомъ рѣшительно, видно уже твердо зная, куда надо идти, вошелъ въ городъ со стороны Габайи и переулочками углубился въ западную часть Аддисъ-Абебы.
Тутъ все было погружено въ мертвый сонъ. Плетневыя ворота были приперты, маленькія камышевыя хижины стояли въ дворахъ. Пахло ладаннымъ дымомъ, горѣлою соломою и куринымъ пометомъ.
Когда либечай проходилъ мимо дворовъ – дворы продолжали спать, но едва показывались ашкеры – собаки начинали злобно лаять за воротами, кричали пѣтухи и надрывно, давясь и икая, вопили ослы. Вдругъ распахивались ворота и сухощавый абиссинецъ въ грязной, серо-желтой шамѣ появлялся въ нихъ и смотрѣлъ широко раскрытыми глазами на бѣжавшую по улицамъ толпу.
Либечай бросилъ трость и вытянулъ обѣ руки впередъ, поднявъ ладони. Онъ точно видѣлъ того, кого онъ преслѣдовалъ и боялся наткнуться на него. Лицо либечая выражало ужасъ. Потъ лилъ съ него градомъ.
Дворы становились меньше, хижины бѣднѣе, заборы и плетни ниже. Воротъ не было и въ открытые проходы въ лунномъ обманчивомъ свѣтѣ четко чеканились невзрачныя бѣдныя скирды, круглые курятники и склады соломы и хлѣба. Косматая скотина дремала подъ открытымъ небомъ.
Мальчикъ вбѣжалъ въ чей-то дворъ, закружился по нему, и упалъ на ворохъ соломы, лежавшій въ углу. Забился въ корчахъ. Хакимъ бросился къ нему и сталъ его поить. Либечая положили на разостланную на землѣ шаму, завернули въ нее и понесли со двора. Онъ былъ, какъ мертвый.
Во дворѣ распоряжался помощникъ Афа-негуса и баламбарасъ, командовавшій ашкерами.
XXVII
НИКАКОЙ НАДЕЖДЫ НА СПАСЕНІЕ
Въ дверяхъ невзрачной темной хижины появилась старуха въ грязномъ землистомъ рубищѣ. Сѣдыя космы волосъ неопрятно торчали на черной головѣ. За края ея рубашки цѣплялось двое дѣтей. Молодая женщина испуганно смотрѣла изъ-за ея плеча. Во дворѣ терпко пахло ладаномъ и углями.
Ашкеры, по приказанію помощника Афа-негуса, охапками растаскивали солому. Подъ нею показался небольшой сундучекъ – аршинъ въ длину, полъаршина шириною. Мантыкъ узналъ Русскую работу. Такой, только побольше, сундукъ былъ и у Колиной матери.
Покрашенный когда-то въ темно-малиновую краску съ черными разводами, окованный по краямъ и крестъ на крестъ желѣзомъ, онъ облинялъ, облѣзъ и былъ выпачканъ въ желтоватой землѣ, крѣпко въ него въѣвшейся. Желѣзо проржавѣло насквозь и осыпалось кусками. За сундучкомъ лежала небрежно скомканная солдатская сѣрожелтая шама. Ашкеръ развернулъ ее – на ней были черныя пятна крови.
Помощникъ Афа-негуса тщательно собралъ найденныя въ соломѣ вещи и завернулъ ихъ въ свою шаму.
Мантыкъ, до сего времени сохранявшій бодрость, задумался. Онъ посмотрѣлъ на англичанина. Мистеръ Брамбль былъ невозмутимо спокоенъ. Трубка съ вонючимъ англійскимъ табакомъ была у него во рту. Мантыкъ незамѣтно вышелъ со двора и легко, бѣгомъ, бѣгомъ, абиссинской скорой побѣжкой, побѣжалъ къ дворамъ, гдѣ помѣщалась негусова гвардія.
Минуту спустя, онъ скакалъ на сѣрой лошади изъ Аддисъ-Абебы, направляясь къ Бальчи, за нимъ едва поспѣвалъ абиссинецъфарассанья. Бѣлыя шамы мотались у нихъ за плечами и, когда попадали онѣ въ лучи луннаго свѣта, казались выкованными изъ сверкающаго серебра крыльями…
Во дворѣ шелъ допросъ обѣихъ женщинъ. Онѣ кидались на колѣни передъ Афа-негусомъ, обнимали его ноги, молили о пощадѣ и клялись, что онѣ ничего не знаютъ, и не понимаютъ, какъ и когда попали всѣ эти вещи къ нимъ въ соломенную скирду.
Ночь шла. Ясный, ущербный мѣсяцъ высоко стоялъ надъ плоскогорьемъ и тихими и тревожными шорохами была полна абиссинская столица.
Въ гэби никто не расходился. Ожидали исхода поисковъ либечая. Нѣсколько свѣтильниковъ, поставленныхъ въ углубленіи каменныхъ стѣнъ едва разсѣивали мракъ ночи и бросали желтыя пятна на темныя головы и бѣлыя шамы абиссинцевъ. Никто не спалъ. Глухой говоръ волнами шелъ по толпѣ. Коля чувствовалъ, какъ непрерывно наростало озлобленіе противъ него въ этой, такой чужой и чуждой ему толпѣ.
Лиловая занавѣсь была опущена. Возлѣ нея горѣло четыре свѣтильника. Свѣтлыми отсвѣтами блистали тутъ и тамъ украшенія на щитахъ, ружейные стволы, шитье дорогихъ лемптовъ. Старики сидѣли, молча.
Помощникъ Афа-негуса вернулся со всею свитою. Мистеръ Брамбль занялъ свое мѣсто въ мягкомъ креслѣ. Посерединѣ на низкомъ квадратномъ столикѣ положили шаму въ темныхъ пятнахъ крови, и небольшой сундучекъ. Сюда же принесли найденный подлѣ Стайнлея кинжалъ.
Сердито и зычно крикнулъ что-то по-абиссински одинъ изъ ликомакосовъ[78]78
Секретарей.
[Закрыть] негуса, застучали по головамъ и по плечамъ тонкія жерди и наступила въ залѣ тишина. Смолкли споры и разговоры.
Тогда постучалъ о полъ тростью старикъ въ золотомъ лемптѣ и медленно раздвинулась лиловая завѣса.
Въ серебряномъ чеканномъ блистаніи луннаго свѣта появился негусъ. Медленно рѣяли надъ нимъ страусовыя опахала, вспыхивая серебристымъ свѣтомъ, попадая въ лунные лучи и бросали живыя синія тѣни на бѣлыя рубашки юношей.
– Раскройте сундукъ и объявите, что въ немъ находится, – сказалъ Афа-негусъ.
Старый абиссинецъ Маркъ, Русскій переводчикъ, подошелъ къ сундуку. Два ашкера своими саблями сбили заржавѣвшую петлю замка, и Маркъ сталъ вынимать содержимое сундучка и объявлять негусу, что тамъ находилось.
Въ полной тишинѣ жадно глядѣли абиссинцы на вынимаемые предметы. Въ залѣ было душно и темно. Глухо звучалъ голосъ Марка. Колѣ казалось, что онъ сейчасъ лишится сознанія.
– Черная суконгіая рубашка, какія носятъ московы, – выкликалъ Маркъ. – Совсѣмъ истлѣла.
Онъ бросилъ ее на шаму.
– Ремень съ бѣлою бляхою и буквами «С.П.1.Г.».[79]79
Санктъ-Петербургская 1-ая гимназія.
[Закрыть]
– Что могутъ означать эти буквы? – спросилъ Афа-негусъ.
Маркъ пожалъ плечами.
Я полагаю, – сказалъ онъ, – «сей повинуется одному Государю». Умершій московъ, вѣроятно, былъ ашкеромъ своего Джонъ-Хоя.
– Пергаментный пакетъ и на немъ надпись: «Его Величеству, негусу-негусти».
Негусъ нагнулъ голову. Афа-негусъ, почтительно закрывая ротъ лиловымъ плащемъ, подалъ негусу пакетъ.
– Еще пакетъ: на немъ по-Русски, абиссински и французски надпись: «Тому, кто Найдетъ этотъ кладъ». Старый кинжалъ… Мѣшокъ, въ немъ Немного талеровъ.
– Сосчитайте, – сказалъ Афа-негусъ.
Маркъ и ашкеры стали считать монеты. Въ тишинѣ зала съ легкимъ звономъ падали серебряные кружки.
– Ровно сто, – возгласилъ Маркъ, ссыпая монеты въ кожаный мѣшокъ. – Больше въ сундучкѣ ничего нѣтъ, добавилъ онъ, переворачивая сундукъ.
Негусъ, сидѣвшій съ полуприкрытымъ плащомъ лицомъ, спустилъ плащъ и тихо и явственно сказалъ:
– Мудростію и соизволеніемъ Божіимъ, покровительствомъ святыхъ Георгіоса и Михаила мы нашли причину преступленія, совершеннаго бѣлымъ надъ бѣлымъ. Выслушаемъ заключеніе нашего верховнаго судьи мудраго и справедливаго Афа-негуса.
Въ темнотѣ раздался звонкій, точно блеющій, дребезжащій голосъ стараго Афа-негуса:
– Благородное собраніе! Расы, геразмачи, кеньазмачи, аббуны, баламбарасы, баши и ашкеры великаго негуса. Мертвый предметъ, вещь – по волѣ Божіей говоритъ, какъ честнѣйшій свидѣтель. Вы видите – ножъ… Это твой ножъ? – кинулъ онъ Колѣ быстрый вопросъ.
– Да, – отчетливо и спокойно сказалъ Коля. – Это мой ножъ. Его мнѣ подарилъ еще на пароходѣ мистеръ Брамбль и его…
– Довольно! – перебилъ Колю Афа-негусъ. – Ножъ! Это ножъ москова Николая. Онъ этого не отрицаетъ. Шама! – такими шамами полна вся Абиссинія. Московъ могъ взять ее, гдѣ угодно. И вотъ этотъ сундучекъ… Московъ нашелъ его и откопалъ у Минабеллы. Это было до его охоты на льва… Это было до встрѣчи его съ храбрымъ охотникомъ на львовъ Мантыкомъ. Онъ откопалъ его и тутъ увидѣлъ другого инглеза – Стайнлея. А мы знаемъ, что инглезъ Стайнлей тоже до убійства льва показывался въ Минабеллѣ. Это все равно, что произошло между двумя бѣлыми, нашедшими этотъ сундукъ? Намъ важно то, что американецъ Стайнлей былъ убитъ. Его кровь вопіетъ къ вамъ и требуетъ отмщенія. Московъ Николай, убивъ инглеза Стайнлея, спокойно идетъ на охоту, но забываетъ на мѣстѣ преступленія свой ножъ. Онъ съ кѣмъ то отправляетъ этотъ сундучекъ и его закапываютъ у бѣдныхъ женщинъ на окраинѣ города. Мы доберемся до тѣхъ, кто были его сообщниками, и они понесутъ свое наказаніе. Сейчасъ мы судимъ москова Николая. Мы судимъ: – убійцу.
Афа-негусъ, какъ опытный ораторъ сдѣлалъ выдержку и окинулъ собраніе блестящими острыми глазами.
– Нельзя, – сказалъ онъ, – въ Абиссиніи безнаказанно убивать человѣка. Да, онъ – московъ. Онъ бѣлый, и волею негуса, мы бѣлыхъ судимъ по ихъ законамъ. Но Московіи нѣтъ. Справедливѣйшій, мудрѣйшій и великій Джонъ-Хой Московскій, да будетъ благословенна его память, – убитъ своими людьми. У насъ нѣтъ его посланника – мудрыхъ и честныхъ Власова или Орлова и тѣ московы, что живутъ у насъ, разсказали, какой ужасъ происходить въ ихъ странѣ.
Благородное собраніе! Расы, геразмачи, кеньазмачи, аббуны, баламбарасы, баши и ашкеры – мы должны судить москова ашкера своимъ абиссинскимъ судомъ….
Афа-негусъ опустилъ голову и замолчалъ. Толпа, наполнявшая залъ Гэби, притихла. Коля оглянулся на нее. Кошмарнымъ сномъ представился ему огромный круглый залъ, полный черныхъ людей. Блеснетъ въ свѣтѣ лампы копье, подъ нимъ едва примѣтна черная курчавая голова, а дальше во мракѣ толпа людей слилась въ какое-то страшное, непонятное, чуть движущееся существо. Оно показалась Колѣ страшнымъ змѣемъ маминыхъ сказокъ, и онъ понялъ, что оно неумолимо.
Да онъ и не будетъ просить о пощадѣ.
Смерть?… Онъ такой молодой… Ну что же? Если такъ Богу угодно.
Коля сталъ искать глазами Мантыка, но его не было на прежнемъ мѣстѣ. Его нигдѣ не было. Мантыкъ не могъ Колю покинуть – это Коля сознавалъ всѣмъ своимъ сердцемъ и, если не было Мантыка въ Гэби, – значить, – Мантыкъ что-то надумалъ…
Или арестованъ…
И стало такъ тихо на душѣ у Коли. Точно онъ пересталъ уже жить.
Въ эту тишину глухо вошли слова Афа-негуса. Колѣ показалось, что вкрадчиво и искательно къ толпѣ сказалъ старый абиссинецъ:
– Какъ вы постановите?
ХХVIII
НАПРЯЖЕННЕЙШІЯ МИНУТЫ
Стало страшно тихо. Такъ тихо, что зазвенѣла какая-то струна въ ушахъ Коли, что казалось ему, что слышить онъ, какъ летитъ земля, уносясь въ безпредѣльную даль, что слышить, какъ трещитъ масло въ ночникахъ и тихо скрипятъ опахала въ рукахъ у юношей.
Вдругъ, сзади, въ далекомъ концѣ круглаго зала, кто-то крикнулъ надорваннымъ, требовательнымъ голосомъ:
– Смерть москову!
Точно искра упала въ бочку съ порохомъ, точно молнія разорвала черныя тучи. Громовымъ грохотомъ заревелъ весь залъ, въ темнотѣ, лѣсомъ встали гнѣвныя руки.
– Смерть! Смерть собакѣ!.. Смерть убійцѣ! Немедленная смерть… Сейчасъ взойдетъ солнце! Да не увидитъ негодяй его блистанія!.. Не встрѣтитъ наступающаго дня… Смерть москову!
Негусъ плотно, по самыя брови укутался лиловымъ плащомъ. Остановились надъ нимъ бѣлыя, перистыя опахала.
Коля стоялъ, вытянувшись. Только сейчасъ въ полной мѣрѣ созналъ онъ, что его ожидаетъ. Только теперь почувствовалъ страхъ, и уже не могъ его не бояться. Онъ стоялъ отупѣлый и смотрѣлъ на негуса.
Негусъ медлилъ. Онъ не поднималъ своей руки съ опущеннымъ болыпимъ пальцемъ, и тѣмъ не утверждалъ еще приговора толпы. Онъ долгимъ и внимательнымъ взглядомъ смотрѣлъ на Колю, и будто раздумывалъ о чемъ-то. Онъ и самъ немногимъ былъ старше Коли. Онъ и самъ такъ много пережилъ, сидя на тронѣ и правя безпокойнымъ народомъ.
Толпа бушевала. Афа-негусъ всталъ и подошелъ къ негусу. Онъ ему что-то докладывалъ. Но негусъ все сидѣлъ неподвижно.
Народъ бросился къ Колѣ, и стража дралась, отстаивая его и угрожая копьями наступающимъ на Колю людямъ.
– Выведите его на площадь, – изступленно кричали въ толпѣ – и мы забьемъ его камнями!
– Отдайте его палачамъ. Приговоръ народа свершился.
– Если бы судили габеша, или шонкора, или галласа,[80]80
Габеша и шонкора – абиссинскія племена. Галласы – негры.
[Закрыть] не тянули бы такъ! Судятъ москова! Что такое московъ? Гдѣ его заступа? Въ низость ушла Московія…
– Уже день наступаетъ, а онъ живъ…
Стоявшіе ближе къ раскрытымъ дверямъ гэби вдругъ стали оглядываться и примолкли… На минуту относительная тишина стала въ залѣ и въ нее точно ворвались скрежещущіе звуки копытъ быстро несущихся по кампямъ лошадей. Въ мутномъ, безъ тѣней свѣтѣ разсвѣта стали видны скачущіе всадники и за ними бѣгущая толпа черныхъ людей.
Всадникъ на бѣлой лошади взлетѣлъ на ступени гэби. Лошадь, споткнувшись, упала на колѣни, съ нея скатился человѣкъ въ бѣлой шамѣ и малиновой шапочкѣ, съ ружьемъ на плечѣ и, кулаками расталкивая людей, опрометью бросился къ негусу. Онъ еще издали кричалъ: – «абьетъ!.. абьетъ!..» и, добѣжавъ до трона, что-то громко сказалъ Афа-негусу, а потомъ и самому негусу.
Афа-негусъ развелъ руками. Негусъ вдругъ всталъ и открылъ закрытое плащомъ свое лицо. Въ ту же минуту солнечные лучи ударили въ окна съ боку пристройки и освѣтили негуса, его тронъ и окружавшихъ его людей. Золотыми стали опахала страусовыхъ перьевъ, засверкали пестрые лемпты и звѣриныя шкуры, ослѣпительно бѣлыми казались рубашки юношей.
Негусъ поднялъ обѣ руки и тишина мгновенно стала въ залѣ. Свалка вокругъ Коли прекратилась.
– Господь, – громко сказалъ негусъ, – не далъ свершиться неправедному суду. Святые Георгіосъ и Михаилъ, Мать Бога нашего Маріамъ спасли насъ отъ величайшаго преступленія – казни невиннаго. Выслушаемъ того, кого мы считали убитымъ, – выслушаемъ американца – инглеза Стайнлея. Ибо вотъ онъ!
Вся толпа, какъ одинъ человѣкъ, обернулась къ настежь раскрытымъ дверямъ. Тамъ ослѣпительно сіяло на бѣлыхъ камняхъ солнце. Точно омытые, свѣжіе и чистые простирали къ небу громадные надорванные листья бананы.
Длинныя тѣни голубѣли. Бѣжавшая за всадниками толпа людей перестраивалась. Четыре рослыхъ черныхъ галласа поднимали соломенныя носилки. Въ нихъ полулежалъ очень блѣдный бѣлый человѣкъ, обросшій рыжеватой бородой, въ бѣломъ шлемѣ и бѣломъ костюмѣ.
Носилки при полномъ молчаніи зала внесли во внутрь гэби. Несшіе ихъ галласы остановились съ ними у возвышенія.
Коля стоялъ, тяжело дыша, и пристальнымъ взглядомъ смотрѣлъ въ лицо Стайнлея. Не было въ лицѣ американца ни кровинки. Только блѣдно-голубые глаза сіяли на немъ, какъ лампады. Мантыкъ подошелъ къ Стайнлею и сталъ подлѣ него.
Коля посмотрѣлъ и на мистера Брамбля. Среди его слугъ была суматоха. Самъ мистеръ Брамбль казался спокойнымъ. Только лицо его стало какимъ-то одутловатымъ и бѣгали его глаза по свитѣ негуса.
– Гдѣ ты нашелъ американца? – рѣзко спросилъ Мантыка Афа-негусъ.
– Я зналъ, что онъ спѣшитъ въ Аддисъ-Абебу – отвѣчалъ Мантыкъ, – чтобы дать свое показаніе о кровавомъ дѣлѣ. И я поскакалъ его искать по дорогѣ на Бальчи. Я нашелъ Тукуръ-хакима и носилыциковъ на ночлегѣ за рѣкой Хабаной, въ домѣ бывшаго Русскаго посольства. Тукуръ-хакимъ нашелъ американца очень слабымъ и не хотѣлъ идти дальше. Я, какъ умѣлъ, объяснилъ американцу, что угрожаетъ его другу и онъ приказалъ бѣгомъ нести его въ Гэби.
– Можетъ американецъ дать свои показанія, – спросилъ Афа-негусъ.
Англійскій переводчикъ перевелъ слова Афа-негуса мистеру Стайнлею и тотъ отчетливо сказалъ:
– Yes… oh yes!..[81]81
Да… о, да…
[Закрыть]
– Мы слушаемъ, – сказалъ Афа-негусъ.
– Я не вполнѣ понимаю, что здѣсь происходитъ, – началъ слабымъ, но яснымъ голосомъ мистеръ Стайнлей. – Бѣлый казакъ, приславшій мнѣ письмо, сообщилъ мнѣ, что моего большого друга, Колю, обвиняютъ въ нанесеніи мнѣ ранъ… Я этому не повѣрилъ. Это такъ невѣрно и неправдоподобно… Коли не было, когда мистеръ Брамбль выкопалъ кладъ. Какъ онъ узналъ о немъ, – я не могу постигнуть. Вѣроятно, подслушалъ и подглядѣлъ, когда Коля показывалъ мнѣ таинственный «уракатъ» со страннымъ завѣщаніемъ.
Мистеръ Стайнлей замолчалъ и провелъ блѣдной исхудалой рукой съ длинными пальцами по лбу. Было видно, что ему нелегко говорить. Тукуръ – хакимъ склонился надъ нимъ и далъ ему выпить укрѣпляющаго питья.
Мистеръ Стайнлей откинулъ со лба упавшую прядь длинныхъ свѣтлыхъ волосъ, шлемъ онъ снялъ и держалъ на колѣняхъ, закутанныхъ шерстяною шамою, и продолжалъ:
– Но разскажу все по порядку. Десятаго января мы были въ гостяхъ у помѣщика Ато-Уонди. Въ ночь на одиннадцатое была назначена охота на льва у селенія Гадабурка. Мистеръ Брамбль, распоряжавшійся охотой, предложилъ мнѣ караулить льва у Минабеллы, самъ же хотѣлъ стрѣлять его на приманку изъ-за закрытія подлѣ Гадабурка. Съ собою онъ бралъ Колю. Ничего подозрительнаго въ этихъ распоряженіяхъ я не замѣтилъ.
Изъ разсказовъ моего друга Коли я зналъ, что цѣлью его поѣздки съ нами въ Абиссинію было отысканіе клада, закопаннаго его дядей. Объ этомъ кладѣ Коля имѣлъ точныя данныя въ бумагахъ, присланныхъ его дядей его семьѣ. Кладъ былъ у Минабеллы. Но тогда я и не подозрѣвалъ, что и мистеръ Брамбль какъ-то проникъ въ Колину тайну.
Мистеръ Стайнлей устало откинулся на спинку носилокъ.
– Можетъ быть, вы не можете продолжать? – спросилъ Афа-негусъ.
– Нѣтъ… Я долженъ, а разъ я долженъ – я могу… Это минутная слабость. Я слишкомъ взволнованъ… Такъ вотъ: Ночью я ходилъ стеречь льва тамъ, гдѣ мнѣ указалъ шумъ Минабеллы. Левъ туда не пришелъ. Днемъ абиссинцы мнѣ сказали, что они слышали отъ работавшихъ въ полѣ галласовъ, что левъ убитъ у Гадабурка. Я былъ увѣренъ, что это посчастливилось мистеру Брамблю, и я порадовался за него. Мой другъ – человѣкъ глубоко несчастный, невѣрующій въ Бога, не имѣющій ни къ чему и ни къ кому никакой привязанности или любви, и я думалъ, что удачная охота на льва разсѣетъ его мрачныя, одинокія мысли… Я прождалъ въ Минабеллѣ весь день мистера Брамбля и передъ закатомъ, изъ любопытства пошелъ отыскивать крестъ, обозначавшій мѣсто клада. Я былъ безъ всякаго оружія, даже безъ ножа. Я легко отыскалъ крестъ и сѣлъ недалеко отъ него, глядя, какъ заходящее солнце бросало красные отсвѣты на его доски и какъ росла его длинная тѣнь. Вдругъ шорохъ въ травѣ, ниже креста заставилъ меня насторожиться. Двѣ бѣлыя фигуры быстро пробирались чрезъ кустарникъ къ кресту. Я сейчасъ же узналъ ихъ. Это были – мистеръ Брамбль и его слуга, абиссинецъ Фара. Вглядываясь въ нихъ, я думалъ: – что это? случайность? или и мистеръ Брамбль знаетъ тайну клада. На Фара былъ надѣтъ Колинъ поясъ и его англійскій охотничій ножъ. Почему онъ былъ на Фара? Я сталъ уже съ интересомъ слѣдить за ними.
Мистеръ Стайнлей сдѣлалъ передышку и выпилъ питья, даннаго ему Тукуръ-Хакимомъ. Весь залъ слушалъ переводчика въ большомъ волненіи. Солнце высоко поднялось. Негусъ и вся его пестрая свита были ярко, празднично-радостно освѣщены.
– Мистеръ Брамбль и Фара, – продолжалъ американецъ, – ожидали заката солнца. Ихъ дѣйствія были увѣрены. Мистеръ Брамбль отсчиталъ шаги отъ конца тѣни, и въ наступавшей темнотѣ показалъ мѣсто, гдѣ рыть. Фара сталъ топоромъ расчищать отъ кустовъ это мѣсто. Тогда я вышелъ изъ своей засады и пошелъ къ нимъ.
– Мистеръ Брамбль, – сказалъ я. – Что вы тутъ хотите искать?
– Какое вамъ до этого дѣло, мистеръ Стайнлей, – отвѣчалъ мнѣ мистеръ Брамбль. – Всякій здѣсь можетъ дѣлать все, что хочетъ. Это мѣсто дикое и глухое, никому не принадлежащее.
– Вашъ отвѣтъ не джентльменскій, – сказалъ я, стараясь быть спокойнымъ. – Вы задумали нехорошее и нечестное дѣло. Гдѣ Коля? Кладъ принадлежить ему!
– Колю задралъ вчера на охотѣ левъ. Я не знаю, живъ ли онъ, – сказалъ мнѣ мистеръ Брамбль. Вотъ его ножъ, который мы нашли на мѣстѣ охоты.
– A гдѣ же были вы?
– Я ожидалъ льва въ другомъ мѣстѣ, – смущаясь сказалъ мистеръ Брамбль. – Левъ туда не пришелъ.
– Вы лжете! – воскликнулъ я. – Вы убили Колю, чтобы завладѣть его кладомъ.
Мистеръ Брамбль пожалъ плечами.
– Кладъ, закопанный въ землѣ принадлежитъ тому, кто его найдетъ, – сказалъ онъ мнѣ. Впрочемъ, если хотите, я вамъ уступлю половину, разъ вы тоже оказались здѣсь.
– Негодяй! – воскликнулъ я, – какъ смѣете вы мнѣ дѣлать такія предложенія. Сейчасъ же оставьте ваши работы и скажите внѣ правду, что съ Колей?
Мистеръ Брамбль скрестилъ на груди руки и холодно посмотрѣлъ на меня.
– Я прощаю вамъ, – сказалъ онъ, – потому что вы сами не понимаете, что вы дѣлаете. – Онъ повернулся къ слугѣ и сказалъ ему повелительно: – рой!
Фара началъ киркой разбивать землю. Я кинулся на него и оттолкнулъ его.
– Не смѣй этого дѣлать! – крикнулъ я.
– Гэта мнѣ приказалъ, – глядя на меня со злобою сказалъ Фара.
Ихъ было двое, оба вооруженные, я одинъ и безоружный. Я подошелъ къ мистеру Брамблю и сказалъ ему: – сейчасъ же прикажите вашему слугѣ перестать рыть. Пойдемте въ лагерь. Тамъ объяснимся. Вы мнѣ разскажете, какъ погибъ Коля.
Мистеръ Брамбль, не глядя на меня, сказалъ слугѣ на скверномъ абиссинскомъ языкѣ: – рой… если инглезъ станетъ мѣшать – дѣйствуй!
Тогда, не помня себя, въ страшномъ негодованіи я ударилъ мистера Брамбля. Должно быть, я былъ страшенъ, потому что мистеръ Брамбль побѣжалъ отъ меня въ сторону. Уже наступила ночь и всходила луна. Я кинулся за нимъ, и такъ мы отбѣжали шаговъ на сто отъ мѣста клада. Отбѣжавъ въ кусты, мистеръ Брамбль остановился, и мы схватились въ борьбѣ. Я былъ сильнѣе мистера Брамбля, онъ запыхался отъ бѣга и я скоро его повалилъ и схватилъ за горло.
– Говори, негодяй, – сказалъ я, – гдѣ Коля? Что вы съ нимъ сдѣлали?..
Мистеръ Брамбль молчалъ, я отпустилъ его и выпрямился. Передъ собою я увидалъ дикое лицо Фара съ выпученными глазами и сейчасъ же ощутилъ острую боль въ груди выше сердца. Все закружилось передо мною, въ глазахъ потемнѣло, и я упалъ. Но я еще не потерялъ сознанія. Я видѣлъ, какъ Фара отшвырнулъ ножъ далеко въ кусты, снялъ свой плащъ и бросилъ его туда же. Затѣмъ онъ и мистеръ Брамбль пошли на мѣсто клада.
