Текст книги "Полуденные сны"

Автор книги: Пётр Проскурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Что же ты такой злопамятный, Тимошка? – укоризненно покачала головой Семеновна. – Тебя любят, и ты должен других любить. Разве котенок не божья тварь? Не капризничай, иди домой, я тебе косточек припасла с хрящиком, сладкие... Ну, пошли, пошли, Тимошка, пошли, чего тебе тут лежать?

Тимошка, разумеется, слышал каждое ее слово, подтверждая свое внимание к словам Семеновны, он шевелил бровями и ушами, хотя короткий хвост, верный признак неверия и меланхолии, оставался опущенным. Семеновна продолжала уговаривать и звать Тимошку, но он все глубже и глубже погружался в колдовской мир озера, где деловито сновали вверх и вниз бесшумные рыбы и черные жуки с коричневыми подбрюшьями, ленточно извивающиеся пиявки и прочие многочисленные водяные обитатели.

Больше всего притягивала Тимошку четко проступившая в зеркальной воде голова с большими висячими усами, удивительным образом похожая на такого же, как Тимошка, черного пуделя, от которого совсем не пахло собакой и вообще ничем не пахло, кроме тины и запахов озера. Тимошке хотелось нырнуть в воду и потрогать странное, зыбкое существо, он даже потянулся к своему отражению, хотел дотронуться до него, замочил лапу, вода в озере пошла мелкой рябью, отражение раздробилось и исчезло. Это повторялось каждый раз, и теперь опять надо было сидеть и долго ждать, когда похожее на него существо, не пахнущее собакой, снова появится в воде и начнет нахально дразнить Тимошку своей недосягаемостью.

– Тимошка! Тимошка! – от дома по бетонной дорожке к озеру вихрем промчался Олег, кубарем скатился к мосткам и, обхватив Тимошку за шею, стал целовать его а морду, в прохладный, влажно чернеющий нос, барахтаясь, они свалились на выбеленные солнцем, жарко нагретые доски.

– Тимошка, а ты дулся, – пожевала губами Семеновна, глядя на их счастливую возню. – Видишь, как все тебя любят. Вам, собака-м, сейчас хорошо живется, не то что людям. Вон мне соседка по квартире нахамила, вредит на каждом шагу, а я с ней здороваюсь. Боюсь, еще больше повредит. Обивку на двери порезала, а валит на хулиганов. А я точно знаю-она! Нужна моя дверь каким-то хулиганам, корысти для них моя дверь! А я здороваюсь...

А тебе что? Тебе, Тимошка, хорошо, тебя любят, тебе рады, счастливый ты пес...

Не помня себя от восторга, Тимошка, перемахнув через Олега, вынесся в сад и, как при Васе, сделал несколько кругов вокруг одной из яблонь, привольно раскинувшейся неподалеку от кустов черноплодной рябины и родившей почти каждый год вкусные краснобокие яблоки. В отличие от остальных, эта яблоня имела собственное, уважительное имя, данное ей Васей, в доме ее только так и называли:

"Дарья Ивановна". "А Дарья Ивановна опять цветет!" – радовались дети весной, а взрослые осенью говорили:

"У Дарьи Ивановны опять полно яблок!" Тимошка с Васей раз и навсегда избрали "Дарью Ивановну" объектом своих каждодневных игр и разминок, и вот сейчас Олег, совсем как Вася, азартно бросился ловить Тимошку, сделав неожиданный скачок, Тимошка ускользнул в последний миг из рук Олега, набегавшись до черноты в глазах, оба повалились на траву. Давая понять, что игра кончена, Тимошка примиряюще подбежал к Олегу и лег рядом, высунув язык и тяжело дыша. А тут же вскочил, кинулся к показавшейся на крыльце Даше, увидев мчавшегося к ней Тимошку, Даша ойкнула и остановилась, вспомнив, что держит на руках котенка. И Тимошка остановился как вкопанный в трех шагах от Даши, для этого ему пришлось пустить в ход все четыре лапы, упираясь ими в землю, проехаться по зеленой траве.

– Опять ты этого мерзкого Жужу нянчишь! – осуждающе крикнул Олег. – Иди отнеси его в дом, скорей!

Даша опрометью вернулась в дом, бросила котенка на кровать и метнулась на крыльцо. Не обращая внимания на заискивающий, несчастный голос Даши, опустив голову и хвост, Тимошка протиснулся в тень под скамейку и затих и, сколько его ни улещали дети и Семеновна, больше не показался.

– Мы же договорились отдать Жужу, – сказал Олег. – Бабушка Панина берет. Почему ты опять с ним носишься?

Тимошка совсем перестанет нам верить и уйдет. Кончай реветь, бери котенка и уноси.

– Я не реву, – сказала Даша, вытирая слезы. – Мне обидно. У бабушки Паниной нос всегда красный, она вечно сморкается... Знаешь, как обидно... И у нее всегда кислым пахнет. Жужке там плохо будет.

– Даша! – строго сказала Семеновна. – Что такое ты говоришь? Как можно так неуважительно говорить о старом, больном человеке? Как тебе не стыдно?

– А это не я говорю! Это Вовка Заяц.

– А знает твой Вовка, что у бабушки Паниной погибли на войне два сына и муж? – совсем тихо спросила Семеновна.

– Все равно обидно отдавать ей Жужу, – не сдавалась Даша. – Жужке там скучно будет.

– А Тимошке, думаешь, не обидно? – стоял на своем Олег.

– Ладно, ладно, – примиряюще вмешалась Семеновна. – Надо Тимошку покормить, он же со вчерашнего дня голодный. Косточку хочешь, Тимошка?

Раньше при упоминании о косточке Тимошка всякий раз приходил в радостное волнение, широко и вкусно облизываясь, теперь же он даже не повернул головы.

– Хорош гусь, а? – обиженно спросила Семеновна неизвестно у кого. Сахарной косточкой его не уговоришь.

Характер как у отставного генерала!

Взяв Тимошку за ошейник, Олег потянул его из-под скамейки, Даша изо всех сил подталкивала сзади, Семеновна поставила перед Тимошкой еду в миске, там действительно красовалась свежайшая мозговая косточка, говяжья с розоватыми остатками мяса. Тимошка не выдержал и незаметно, как ему показалось, самым кончиком языка облизнулся.

– Ешь, ешь, Тимошка! – елейно уговаривала Даша, присев на корточки и преданно заглядывая Тимошке в самые глаза.

Каким-то неуловимым образом, как умел только он, Тимошка грустно скосил черный глаз на Олега, тот стоял в стороне, хмурился и молчал. Отвернувшись от миски с едой, Тимошка лег и положил голову на лапы. Даша вытащила косточку из миски и подложила ему под самый нос, чуть отвернув голову в сторону, Тимошка продолжал лежать, но Даша упрямо, по-взрослому сжав губы, опять подтолкнула ему косточку к носу.

– А ну, ешь немедленно! Противный пес! Вот я тебе! Ешь! – крикнула она сердито и топнула ногой.

Затравленно глянув на Олега и тяжело вздохнув, Тимошка ползком перебрался на другое место, Даша опять подвинула к нему косточку.

– Сейчас же перестань мучить животное! – не выдержал Олег, ударом ноги вышибая косточку из-под Тимошкиного носа, она отлетела и упала в траву далеко от крыльца.

Тимошка с благодарностью слабо вильнул хвостом и затих.

– А, так вы сговорились? Ты, Тимошка, всегда за Олега! Я сама не буду с вами больше разговаривать. Вот! – решила Даша и в подтверждение своих слов запрыгала на одной ноге, норовя топать громче возле самого носа Тимошки.

Не вмешиваясь в перепалку детей и нс говоря никому ни слова, Семеновна незаметно вошла в дом, взяла котенка, завернула его в фартук и вышла другим ходом из дома за калитку. Вернувшись через четверть часа назад, как ни в чем не бывало она принялась хлопотать на кухонной веранде и позвала детей завтракать.

– Я тоже не буду есть! – спохватившись, сказала Даша. – Тимошка не будет, и я не буду... вот пусть, возьму и ему назло умру от голода... Я даже за стол не сяду!

Насмешливо хмыкнув, Олег набрал себе полную тарелку пышных горячих оладий, полил их распущенным сливочным маслом. Глядя на быстро исчезающие оладьи, Даша от обиды прерывающимся голосом заявила, что раз се никто не любит, то и она никого не любит, она, как Тимошка, тоже уйдет из дому. Семеновна покачала головой, подошла к ней и прижала к себе, Даша сопротивлялась лишь для виду и уткнулась в теплую грудь Семеновны.

– Маленькая ты глупышка, – ласково сказала Семеновна. – Как это тебя не любят? Тебя здесь любят. И братик, и я, и Тимошка. А котеночка бабушка Инна уже унесла. пришла и унесла, мы же так вчера решили. Ты, Дашенька, всегда можешь пойти и поиграть с Жужей. Теперь Тимошке и совсем незачем на нас дуться... Давай кушать оладьи, пока горячие.

После такой новости Олег и Даша, вскочив из-за стола, бросились искать котенка, забегали по дому, захлопали дверями, Даша не знала, плакать ей или радоваться, Олег же стал звонко звать Тимошку. Тот нехотя появился в дверях, и Олег строго сказал ему:

– Нет больше никакого котенка, ясно? Ищи где хочешь и прекрати голодовку! Ясно? Ищи, если не веришь! Ищи! Ищи!

Отлично поняв, что от него хотят, Тимошка поднял голову и посмотрел на корзинку на шкафу, Олег быстро вскочил на кресло и сбросил корзинку на пол. Тимошка вначале принюхался, затем издали внимательно обнюхал ее. Ему было неловко от всеобщего внимания, он не слышал больше ненавистного запаха и знал, что котенка в доме нет, но из вежливости ходил из комнаты в комнату и проверял, от него ни на шаг не отставали Даша с Олегом. Семеновна, уставшая от кутерьмы, вышла посидеть на крыльцо, глядя на сверкающие под солнцем просветы воды в яркой зелени, она задумалась, греясь на солнышке, о своих годах, об оставшихся в живых подругах... Тоже ведь время надо выбрать навестить, а много ли его осталось, времени? Да и дети теперь пошли какие-то странные, и собаки... Тот же Тимошка, порой так и мерещится, словно не пес это, а тоскующий дух, так и рвется из своей лохматой шкуры что-то высказать, и хотя все это, надо полагать, старческая ересь, а иногда думать дальше и страшно, и боязно, и сердце заходится.

Прерывая мысли Семеновны, из дома выкатилась шумная компания: и Олег, и Даша, и Тимошка – все в чудесном настроении. Почувствовав, что напекло голову, Семеновна пошла в дом за соломенной шляпой. В этот момент часто зазвонил телефон, Семеновна взяла трубку и обрадовалась-звонил Вася. Позвав детей, Семеновна дала им поздороваться с отцом, – у Васи с Татьяной Романовной все шло отлично, по бодрому голосу Васи это было понятно. Сказав Васе, что и с детьми, и дома все в полном порядке и чтобы Вася с Татьяной Романовной хорошенько отдыхали, Семеновна увидела Тимошку, широко и сладко облизывавшегося после сытной еды.

– И Тимошка вам кланяется, – весело сказала Семеновна, дурного настроения у нее как не бывало.

– Как он,.Тимошка? – спросил Вася далеким, непривычным голосом.

– Хорошо, – слукавила Семеновна. – Хочешь с ним поговорить?

– Давай, давай, – потребовал Вася, и Семеновна приложила трубку Тимошке к уху.

– Здравствуй, Тимошка, – сказал Вася, – ты меня слышишь?

Вначале Тимошка опешил. Сидел неподвижно, что-то смутное и знакомое уже подступало к нему.

– Ох ты дуралей, дуралей! – ласково сказала Семеновна. – Это же Вася, слышишь, Вася!

Тут все засмеялись, Тимошка завертел хвостом, быстро глядя на Семеновну, понюхал трубку и слабо лизнул ее.

Теперь он узнал, хотя и сильно измененный, Васин голос.

Вася и раньше не раз вот так забирался в трубку, в эту холодную и неприятную штуку, – и говорил из нее не своим, далеким голосом, но Тимошка все равно узнавал его и любил, он и сейчас даже вздрагивал лапами от напряжения, заставил себя сосредоточиться, вслушиваясь в далекий, странный Васин голос, здоровающийся с Тимошкой, и, безмерно радуясь тому, что слышит наконец его, на всякий случай несколько раз неуверенно тявкнул.

Даша от восторга захлопала в ладоши, а Олег нахмурился, сдерживая улыбку.

7

Случилось это в самую жаркую пору лета, во второй половине июля. Вначале установилась необычайно жаркая погода, а затем пришла большая гроза, и после нее почти неделю, с редкими, душными от испарения просветами, лил небывалый дождь. Вода бежала по всему саду и лесу, улицы поселка превратились в речки, а озеро в конце недели приподняло любимые Тимошкины мостки, вышло из берегов и затопило сад и часть оврага, березы теперь стояли по колено в воде. Семеновна перепугалась, потому что вода начинала подступать к самому крыльцу, в магазин нельзя было пройти, а в доме кончились продукты. Вода вынудила и ежа Мишку покинуть свои любимые заросли и перебраться в самое высокое место сада-он нашел себе временное убежище под густым кустом черноплодной рябины, от сильного дождя на поверхность выползло много больших жирных червей, и еж Мишка был сыт и даже доволен. Для Чаны наступили блаженные дни, воды прибыло невероятно, почти весь сад превратился в озеро, никто ее не пугал, и она наедалась сладких, сочных улиток, появившихся в саду в невероятном количестве. Тимошка от дождя отсиживался в доме, он много спал, играл с детьми или вспрыгивал в Васино кресло, стоявшее у окна на втором этаже, и подолгу глядел на текущие по стеклам окна потоки воды и вслушивался в глухой, непрерывный шум дождя.

За эту ненастную неделю Вася дважды забирался в телефонную трубку, и Тимошку всякий раз подзывали здороваться, теперь, как только телефон начинал звонить, Тимошка опрометью мчался к нему, он теперь даже изменил своей давней привычке спать в коридоре, возле лестницы, ведущей на второй этаж, и перебрался в гостиную под столик с телефоном. Надо для справедливости заметить, что звонок телефона Тимошка слышал из любого уголка дома и даже из сада, но ночью он спал теперь только под столиком с телефоном-так он был ближе к Васе и мог не бояться пропустить его появления в удивительной трубке.

Неожиданный недельный дождь, начавшийся с грозы небывалой силы, сначала привел всех в восторг, на третий же день в доме стало скучно. Как это бывает, испортился от грозы телевизор. Решив заняться его настройкой, Олег лишь только больше все разладил, Семеновна категорически запретила ему прикасаться к телевизору. Даша, ревниво принимавшая к сердцу каждый успех брата, успокоилась и принялась купать своих кукол, она снимала с них одежду и, приоткрыв окно, совала их под льющиеся с крыши потоки воды, затем просушивала им длинные волосы и мастерила самые замысловатые прически. Тимошка сидел рядом и внимательно следил за ее действиями.

Самое же интересное началось на пятый день, дети проснулись рано и тотчас услышали ровный, непрерывный шум дождя. Зевнув, Олег перевернулся на другой бок, но больше не спалось.

– Ты спишь? – спросил он Дашу.

– Нет, – сказала Даша и села в кровати. – Я всю ночь плыла по реке с мамой и папой. На большо-ой лодке! – как можно шире развела она руки. Во-от на такой! Под большим зеленым зонтиком.

– От дождя приснилось, – уверенно сказал Олег. – Такой удивительный дождь! Можно сделать плот и из нашего озера поплыть прямо в Тихий океан или в Африку. Сейчас вся земля в воде. А в Тихом океане есть тропические острова, там живут обезьяны, попугаи и крокодилы...

– И черные-черные людоеды, – добавила Даша с округлившимися от захватывающей фантастической картины глазами. – Они всех жарят на большом желтом костре...

– Глупости! – совсем по-взрослому отрезал Олег. – На тихоокеанских островах людоедов больше нет, они остались лишь в Африке, да и то их совсем мало. В прошлом году там один президент съел своего министра, они почему-то поссорились...

– Врешь, врешь, – обиделась Даша. – Я уже не маленькая, а ты мне, как раньше, врешь.

– Я вообще не вру, я сам слышал, папа маме рассказывал, – горячо возразил Олег. – Помнишь, он в командировку летал, в Конго? А когда прилетел, рассказывал, а я не нарочно услышал. Ты не думай, я не подслушивал.

В это время в дверях появился Тимошка, поздоровался и внимательно посмотрел сначала на Олега, затем на Дашу, всем своим видом говоря, что нехорошо начинать такой скучный день без его участия.

– И Тимошку можно посадить на плот, – сказала Да"

ша, еще переживавшая недавнюю историю с котенком и потому всякий раз неосознанно слегка заискивая перед Тимошкой. – Он бы нас от крокодилов охранял, он знаешь какой!

Подтверждая ее слова, Тимошка преданно улыбнулся и положил голову на кровать, Даша почесала ему за ухом.

Тимошка закрыл глаза и засопел от удовольствия, теперь примирение было полным. Даша чмокнула Тимошку прямо в прохладный нос, опрокинулась в кровати навзничь и заболтала ногами. Тимошка громко залаял. На шум пришла Семеновна, обмотанная вокруг поясницы большим шерстяным платком.

– Доброе утро, дети, – зевая сказала Семеновна. – А с тобой мы уже здоровались, – остановила она с готовностью бросившегося к ней Тимошку. Всю ночь не спала. Совсем поясницу разломило, места не нахожу, такая сырость. Шутка ли, неделю льет как из ведра. Сейчас вас покормлю, и придется все-таки идти в магазин. Ни хлеба, ни масла, ни сахара, ни молока. А может, уже и магазина никакого нет, дождем смыло...

– Я с тобой пойду, – решительно заявил Олег. – Одной столько нести. Папа не велел.

– С кем же у нас Даша останется?

– С Тимошкой.

– А я не маленькая! – вскинулась Даша. – Я одна останусь, пусть Тимошка с вами уходит.

– Конечно, ты большая, Даша, – -примирительно заметила Семеновна. – Но дома тоже кому-то нужно оставаться.

Добро стеречь. Как б?3 Тимошки. Потом, Олег – мальчик, он больше донесет, мне из-за поясницы тяжелого не поднять...

Даша, со скукой глядевшая в запотевшее окно, ничего не ответила, за завтраком все вяло ели гречневую кашу с остатками масла, пили жидкий, последний чай. Тимошка тоже получил свою порцию гречневой каши и, мгновенно до блеска вычистив миску, деловито обошел всех, озабоченно ожидав добавки,

После долгих сборов и наставлений Даше вести себя хорошо, никуда не выходить из дому, не простудиться и быть примерной девочкой, Семеновна с Олегом ушли. Даша, перебежав в другую комнату и прильнув к окну, подождала, пока Семеновна с Олегом выйдут за калитку. Под непрерывными потоками дождя и брат, и Семеновна стали быстро уменьшаться, несмотря на большой черный зонтик в руках Семеновны, и скоро совсем растворились в дожде. Даша еще подождала немного и начала собираться. Она взяла из шкафа свой прозрачный плащ с капюшоном, натянула его на себя, затем в свою красивую плетеную сумочку, подаренную ей в прошлом году Татьяной Романовной в день рождения, положила из домашней аптечки бинт, пузырек с йодом, сунула несколько шоколадных конфет, случайно оставшихся от вчерашнего ужина.

Пришел Тимошка и с явным подозрением принюхался, почувствовав его недоверие, Даша присела перед ним, взяла его голову в ладони и требовательно посмотрела ему в глаза.

– Ты, Тимошка, пойдешь со мною, – строго сказала она, – Олег и тетя Женя домой вернутся из магазина, а мы с тобой будем далеко, мы с тобой в Африку поплывем.

У Олега мы ружье возьмем, будем с тобой охотиться, жарить добычу и есть.

В сопровождении Тимошки Даша прошла в комнату брата и вооружилась там ружьем, стрелявшим пистонами, и вдобавок прихватила перочинный ножик, деловито опустив его в карман плаща.

Закончив приготовления к далекому и трудному путешествию, Даша почувствовала страх, но раскисать себе не разрешила, вспомнив, что перед отъездом папы с мамой все на минутку присели, она тоже примостилась на краешек стула в гостиной и приказала Тимошке сесть рядом. Тимошка сел, задрав черный нос и по-прежнему усиленно принюхиваясь.

– Ну, посидели, и хватит, – решительно сказала Даша. – Нам, Тимошка, уже пора, пошли.

Тимошка, хотя и не любил дождя, с готовностью встал и двинулся к двери, и вот тут сердце у Даши екнуло, глаза округлились, какое-то неосознанное, щемящее чувство утраты даже вьтдавило у нее слезы на глаза. Часто дыша, Даша усиленно поморгала. Ничего, утешила она себя, мы ведь ненадолго. Поймаем с Тимошкой маленького попугайчика и сразу же назад. Или лучше обезьянку. А еще мы привезем целый плот самых вкусных бананов и больших кокосовых орехов. И тогда пусть любой дождь идет хоть целый год.

Успокоив себя таким образом, Даша в сопровождении Тимошки вышла на крыльцо и плотно притворила за собой двери. И тут она увидела, что вода, выступившая из пруда, разлилась по всему саду и подступила уже к черноплодным рябинам, росшим неподалеку от дома, дождь продолжался и перед глазами висела сплошная и ровная водяная завеса, дом гудел от непрерывных потоков, и сад гудел, дождь был спокойный, теплый и большой. Стоя на крыльце, под защитой навеса, Даша еще медлила. Разлившаяся по саду вода кипела от дождя, и отважное Дашино сердце бешено стучало от собственной решимости. Кроме того, у большой яблони – "Дарьи Ивановны" – смутно маячили мостки, сорванные поднявшейся водой, – великолепный плот, целый корабль, Даша увидела их из окон террасы еще во время завтрака. Теперь только нужно было как-то добраться до них, оттолкнуть от яблони и поплыть навстречу Тихому и ждущему океану, и Даша решилась. Прихватив стоявшую на крыльце крепкую палку, принесенную Семеновной для хождения в непогоду, Даша спустилась с крыльца и в сопровождении Тимошки двинулась к мосткам. Вначале воды было мало, затем она дошла Даше до колен, поднялась до пояса, Тимошка, шлепавший следом, скоро уже плыл. Даже стало страшно, хотя мостки были уже рядом: Даша, сопя, легла на их край животом и, молотя ногами по воде, кое-как вскарабкалась на сбитые вместе, прочные доски. Тимошка одним рывком оказался рядом с ней и, борясь с непрерывно падавшими сверху потоками воды, несколько раз яростно отряхнулся, затем сел и, словно спрашивая, что же будет с ними дальше, посмотрел на совершенно промокшую, до последней нитки, Дашу. Дождь весело шумел в листьях яблони, вокруг все по-прежнему кипело от дождя, деревья стояли грузные, наполненные доверху водой.

Чувствуя под собой непривычную и ненадежную опору, Тимошка осторожно подобрался к Даше, ткнул ее носом и, тихонько повизгивая, предложил, пока не поздно, вернуться назад в сухой и теплый дом. Дашасразу поняла его, но впереди ждал океан, и не всегда же будет идти дождь, это Даша уже знала по собственному опыту, у них были и бинты, и йод, и конфеты, Даша, сердясь на Тимошку, решительно оттолкнулась концом палки от яблони. Мостки под ней легко двинулись, и Даша от неожиданности хлопнулась на колени, от радостного чувства начала океана она подняла захлестываемое дождем лицо к небу и засмеялась. Тимошка плотно прилип к доскам, боясь потерять равновесие, и Даша решила наградить своего верного спутника, конфеты в сумочке уже успели размокнуть, и Даша, зачерпнув сладкого липкого месива горстью, дала полизать Тимошке, затем полизала сама. Приподнявшись на колени, она постаралась достать палкой дно, мостки, тихо, незаметно увлекаемые появившимся слабым течением, уже медленно плыли по озеру, и Даша дна не достала.

– Ну вот, Тимошка, – сказала она очень серьезно, – мы вышли в открытый океан. Теперь гляди, а то может появиться акула... и проглотит тебя, а затем меня. Знаешь, какие они злющие.

Мостки продолжали тихонько, чуть заметно покачиваясь, куда-то двигаться, и Тимошку больше всего беспокоило именно это: он не выносил неуверенности. Неба не было видно, оно, казалось, начиналось с обвисших над озером берез, густой и сочный шелест дождя сливался с веселым шумом озера. От такой первобытной мощи бесстрашного сердца Даши коснулось чувство какого-то озноба, почти восторга, время тянулось бесконечно, и теперь Даша не могла даже вспомнить, когда она выбралась из дому и сколько длится ее путешествие. Границы сместились, и дом, и сад, и время, и Олега, и Семеновну размыл и растворил в себе дождь. Даша вдруг испугалась, представив, что никогда больше не вернется в родной сухой дом в саду, не увидит Олега, папы с мамой, Семеновны, Даша хотела заплакать и несколько раз шмыгнула носом, но из-за дождя слез все равно не было видно.

– Ой, тропический ливень, Тимошка, – мужественно сказала она, захлебываясь от дождя и напрасно стараясь сгрести с лица льющуюся воду. Дождь теплый, теперь скоро необитаемый остров. Тимошка, Тимошка, ты чего молчишь? – спросила Даша. – Ты должен лаять, Тимошка, – потребовала она, а то мы столкнемся с каким-нибудь пиратским кораблем. Голос, Тимошка, голос!

Тимошка сидел, уныло свесив нос к самым доскам, иначе он не мог-сильный дождь заливал ему и глаза и ноздри.

– Тимошка, – опять жалобно попросила Даша, – голос же, голос!

Не поднимая головы, Тимошка, словно поняв ее страх и желание услышать что-нибудь живое, кроме сильного и непрерывного шума дождя, неловко оберегая глаза от хлещущих сверху потоков, боком посмотрел на нее.

– Ав! ав! ав! – выдохнул он из себя, не скрывая своего недовольства и осуждения, и никто бы на его месте не понял, почему нужно было сухой и теплый дом предпочесть плаванию на сомнительных досках, да еще в такую погоду.

Тимошка теперь даже не пытался отряхиваться, это было бесполезно. Он давно бы мог спрыгнуть с мостков и за дветри минуты очутиться дома, к его чести, нужно заметить, он даже не подумал об этом, его удерживало врожденное чувство порядочности и долга.

Дождь, казалось, усилился, хотя сквозь низкие тучи почувствовалось невидимое солнце, стало душно и трудно дышать, и во всем вокруг слегка обозначилось движение какой-то перемены. Ощутив ее первым, Тимошка, встав на ноги и укрепившись, несколько раз ожесточенно отряхнулся, подмостки затрещали, заходили ходуном. Даша округлила глаза и застыла. Из-под нависшего над водой густого, никогда не виданного Дашей дерева с длинными мохнатыми листьями показалась устрашающе длинная морда какого-то чудовища, Даша протерла глаза и увидела самого настоящего крокодила с пучеглазыми глазами, с коротко торчавшими лапами по бокам... Не долго думая, крокодил распахнул глубокую, как яма, пасть, и Даша, заставив Тимошку опять вскочить на ноги и напрячься, отчаянно завизжала, упала ничком на мостки и прикрыла голову руками. Плот, покачиваясь, медленно полз под деревьями, Тимошка молчал, и только по-прежнему слышался – теперь в чем-то изменившийся – шум дождя. Даша решилась незаметно повернуть голову и открыть один глаз. В мглистом сиянии дождя, в похожей на туман водяной пыли над самой поверхностью озера Даша увидела тупорылый конец черного бревна.

Здесь и началось самое страшное, мостки, влекомые образовавшимся течением воды из переполненного озера, глухо обо что-то стукнулись, слегка накренились, и Даша не успев ни о чем подумать, скатилась в воду. Она закричала, захлебнулась, рука ее натолкнулась на сук, она намертво ухватилась за него и с неожиданной ловкостью стала карабкаться вверх, и вскоре уже сидела высоко на старой ветле, единственной среди окружавших озеро берез. Даша смутно видела перед собой продолжавшие тихонько ползти куда-то подмостки, Тимошки на них не было, верный Дашин друг и спутник исчез!

– Тимошка! Тимошка! – шепотом позвала Даша, никакого ответа в обвальном, все заполняющем шуме дождя она не услышала. Мелькнула жуткая мысль о крокодилах, теперь она достоверно вспомнила, что перед тем, как скатиться в воду, она увидела вцепившуюся в край плота необъятную зубастую пасть, она даже услышала хруст досок и хриплый лай Тимошки, бросившегося на отвратительное чудовище южных морей. Теперь Даша знала, кому она обязана жизнью, пока Тимошка боролся с крокодилом, она успела забраться на дерево, а теперь крокодил, проглотивший Тимошку, подгрызает под водой дерево, на которое она забралась, недаром же оно все время содрогается. Даше стало жарко, она беспомощно оглянулась, вокруг таились враждебные силы, дождь не прекращался, казалось, он лишь усиливается. Ничего утешительного она придумать не могла, от дождя, от слабости у Даши начала кружиться голова. Она крепче ухватилась за дерево, прижалась к его мокрому холодному стволу лицом. В этот критический момент она и услышала какие-то знакомые звуки, лаял Тимошка, и кто-то звал ее. Она узнала голос Семеновны, хотела закричать в ответ, но голос у нее пропал, она лишь беззвучно открывала и закрывала рот. Теперь она испугалась, что ее не найдут и она так и останется на дереве, готовом вот-вот рухнуть от зубов крокодила, и сразу увидела показавшегося из дождя Тимошку, прыжками двигавшегося, казалось, прямо по озеру. Тут же появился и Олег, за ним Семеновна с испуганным лицом, вода доходила им выше колен. Добравшись до ветлы, Тимошка встал на задние лапы и звонко, временами отфыркиваясь и ожесточенно тряся головой, залаял, глядя вверх и царапая кору дерева. Даша совсем ослабла и как бы сама собой отделилась от ветлы, мягко скользнула вниз, в белесую от дождя воду, и ничего не помнила. Правда, она успела подумать, что чудовищный крокодил ее проглатывает и горло у него скользкое и противное, и хотела закричать, но голос пропал, стало темно и тесно, она даже не успела по-настоящему испугаться, открыв же глаза, она тотчас опять крепко зажмурилась. Прямо перед ней остро поблескивали четыре маленьких, злобных крокодильих глаза,

Даша с диким криком подхватилась и повисла на шее у Семеновны. Прижимая ее к себе и касаясь губами ее лба, чтобы проверить, нет ли температуры, Семеновна с трудом пришла в себя от перенесенного ужаса.

– Нет, Даша, своей смертью ты не помрешь, – сказала она, с силой укладывая девочку назад в постель.

– А я в Африку плыла, – сообщила Даша, оправдываясь и стараясь не смотреть на брата. – Я с Тимошкой плыла, а потом нас крокодил опрокинул...

– Что? – не выдержал молчавший до сих пор Олег, а Тимошка, еще не просохший и тоже напряженно слушавший, внимательно шевельнул ушами.

– Ничего! – вызывающе отрезала Даша. – Он нам плот опрокинул, а я на дерево полезла, а он Тимошку проглотил...

Мне показалось, что проглотил, – тут же добавила Даша, с некоторым изумлением глядя на Тимошку.

– О господи, – шепотом пожаловалась Семеновна, смахивая слезы фартуком, а хмурый Олег, пытавшийся придумать, как бы по-мужски серьезно выразить свое отношение к случившемуся, попросил Семеновну не волноваться и простить Дашу. Один Тимошка, выражая свою радость благополучному исходу путешествия, положил передние лапы на край постели и лизнул Дашу в щеку.

– Спасибо, Тимошка, – беззвучно прошептала Даша, отчаянно, изо всех сил прижимаясь к его косматой шее, и тут же поинтересовалась, что принесли из магазина вкусненького.

– Ничего там нет, муки взяли, оладьи будем печь, – сказала Семеновна. Говорят, от дождя мост снесло, оттого ничего и не подвезли. Дождь так и не перестает, слышишь? День-два такого ливня, и ты можешь хоть в Америку отправляться.

До самого вечера Олег поддразнивал Дашу крокодилом и Африкой, дождь не прекращался, и было скучно, каждый старался перетянуть Тимошку на свою сторону, и Тимошке пришлось пустить в ход всю свою приятность и дипломатию, чтобы не обидеть ни того, ни другого, а если ему приходилось туго, он начинал широко и часто зевать, показывая, что он совершенно измучился и невыносимо хочет спать. К вечеру, скорее от непрекращающегося дождя, и Семеновна, и Олег с Дашей, и, разумеется, Тимошка собрались в комнате с телефоном, и, хотя никто ничего не говорил вслух, все втайне почему-то надеялись и ждали звонка от Васи, общее настроение передавалось Тимошке, скрывая свое нетерпение частыми судорожными зевками, и он ни за что не хотел уходить из-под столика с телефоном, и, дождавшись, когда все разошлись, уже в темноте, под непрерывный и густой шум дождя, он встал, с недоверием понюхал молчавший телефон и опять улегся рядом. Надвинулась ночь, шел дождь, и Вася никак не хотел объявляться даже в телефонной трубке, Тимошкой овладело очень тревожное и неприятное чувство опасности. Он бесшумно встал и долго прислушивался.