Текст книги "Кваздапил. Наявули"

Автор книги: Петр Ингвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Эпиграф

«Автор от всего сердца заложил в основу сочинения столько правдивости… чтобы прояснить перед взором проницательных сущность рассказа и предания в возможно более простой форме, дабы родниковую воду сути повествования и мысль ясную, как утренняя заря, не замутили диковинные метафоры и вычурные эпитеты и сравнения. Уповаю на прославленную милость Всевышнего: пока на ланитах известий и сообщений останутся следы начертания благодаря буквам смыслов и вместилищам основоположений, восходящие от этих листов лучи будут блистать на весь мир, подобно лучам озаряющего мир солнца, и сердцепохищающий облик этого сочинения избежит нападок всякого невежды».

Шараф-хан Бидлиси «Шараф-наме»

Часть первая
Зеркальный ответ

– Никогда не спрашивал… Потом уже не придется. Ответь на один вопрос. – В паузе Гарун поиграл ножом, перебрасывая из руки в руку. – Почему «Кваздапил»?

– Совсем мелким я играл на улице, и мама крикнула на весь двор: «Саня, ты квас допил?» Я в ответ: «Да-а-а!»…

Гарун громко фыркнул, что-то внутри него надломилось, и неудержимый гогот сотряс стены. Я вынужденно подключился. Когда так заразительно смеются, нельзя не подключиться.

Как в старые времена мы с Гаруном захохотали – дружно, в голос, не в силах остановиться.

Смех продлевает жизнь. А что делать, если вся моя жизнь – смех?

Смех и слезы. Смех сквозь слезы. Смех вместо слез, чтобы выглядеть круче. Но все равно – слезы, слезы, слезы. Себе и другим. И потому – смех, а не жизнь.

Додумать мысль и довести открывшуюся суровую правду до какого-то нужного вывода я не успел. Дикий хохот на грани жизни и смерти будто отрезало: полное ощущение, что около уха взорвалась граната. Звуки исчезли. По лицу Гаруна прошла рябь, оно растянулось, похожее на живые щупальца, и оплыло полупрозрачными кляксами с глазами, ртом, носом и ушами, стекавшими с шеи и дальше с тела и дивана, как часы на картине Сальвадора Дали. Фантасмагорические потеки сползли на пол и растворились в окружившей меня мгле. Мир заволокло туманом.

Серая пелена застилала глаза недолго, ее пронзил яркий луч, и картинка передо мной превратилась в другую. Комната осталась комнатой, но я в ней был один, раздетый лежал в кровати жадно хватал ртом воздух.

В лицо било утреннее солнце. Недавняя жуть оказалась иллюзией, хитрой проделкой подсознания.

В груди мощно стучало сердце. Ну и сон. Из серии, что называется «проснуться в поту». Вот-вот, оно самое, простыню выжимать можно. Гримаса исторического смеха все еще сводила скулы, а перед глазами блестел нож, жаждавший познакомиться с сердцем. А ножик и сердце – они, если честно, не пара, не пара, не пара.

Дикая история мне всего лишь приснилась. Можно расслабиться.

А Хадя? С какого момента явь перешла в сон – до и или после звонка Фильки?

Дата на телефоне подсказала, что о смерти Хади мне уже сообщили.

Яркий мир вновь потускнел.

Вставать? А зачем? Причем, последний вопрос был намного глубже с философской точки зрения, чем казалось. Зачем и как жить дальше? Что делать? Для чего? Иными словами, опять же – зачем?

Круг замкнулся.

Нож. Смех. Жизнь. Смерть.

Любовь.

Зачем?

Не жизнь, а смех.

После всего, что приснилось, уже не заснуть. Я заставил себя встать, умылся и отправился готовить кофе.

Не готовить, конечно, а растворять. Две чайных ложки с горкой на маленькую чашку – чтобы глаза на лоб полезли. Или, наоборот, чтобы вернулись оттуда.

Привиделось же. Ученые говорят, что сны – работа подсознания. Если в навеянном видении Гарун пришел за моей жизнью, значит, что-то внутри меня ждет именно такой развязки.

И правильно, так и должно быть. Я виноват, только я. Можно все свалить на великую любовь, но любовь-то – чья? В том и дело. Не любовь толкала меня на необдуманные поступки, а собственные желания. За что я избил Машеньку? За следование безрассудным желаниям и страстям. Разве мои поступки продиктованы чем-то другим? Потому я и ждал от судьбы возмездия. В моем случае – не ремня, а ножа. Потому что это будет справедливо.

Кофе не помог. Надо было пить успокаивающее.

Когда я мыл чашку, раздался звонок в дверь.

Открыть? После такого сна?

Звонок повторился – нетерпеливый, жесткий, угрожающий. Казалось, будто звонивший уверен, что ему откроют.

В прихожей я застыл, не зная, что делать дальше. Открывать или нет – это зависело от личности пришедшего. Возможно, за дверью нетерпеливо переминается с ноги на ногу почтальон или, скажем, сосед, которому срочно понадобилась дополнительная табуретка.

Можно глянуть в глазок, но затемнение выдаст, что внутри кто-то есть. Прятаться тоже смысла не было – рано или поздно настойчивому визитеру станет известно, что внутри кто-то скрывается, все зависит от степени настойчивости. Если пришли по мою душу, то кроме настойчивости визитеры могут проявить сообразительность и решительность, а это мне и моей семье выйдет боком.

– Кваздапил, это я, – донеслось снаружи.

Вернувшийся со свадьбы Гарун много дней меня избегал, сообщения и звонки оставались без ответа. И вот он пришел – в точности как во сне.

Словно шагая в бездну, я распахнул дверь.

– Привет. – Моя рука привычно дернулась для пожатия, но встречного движения не произошло.

Застывшая в дверях фигура не двигалась, в поднятой к поясу руке блестел нож.

Вот и пришло то, о чем глубоко внутри себя я всегда знал, но трусливо отгонял это знание. Не зря же оно явилось даже во сне?

– Прости.

– Такое не прощают.

– Тогда – сожалею. И все понимаю.

– Это хорошо. Это правильно. Все будет намного проще.

Ноги у меня задрожали. Несколько шагов в комнату – и обезволенное тело рухнуло на край кровати.

Вошедший за мной Гарун нервно опустился рядом, пальцы крутили острую сталь.

Говорить было не о чем.

– Не тяни, – сказал я. – Вина во всем – только моя, и это будет справедливо.

Мы с Хадей – жертвы традиции. Традиция нас разъединила, она же соединит.

Клинок замер в руке бывшего друга.

– Ты думаешь, это для тебя? – Он скривил губы. – Это от тебя. На всякий случай.

«От»?!

Гарун продолжил, словно выплевывая каждое слово:

– Ты опозорил мою сестру. Я должен отомстить. Убить тебя? Не-е-ет, ты этого не заслужил. Моя сестра мертва из-за тебя, а ты надеешься так легко отделаться?

– Легко?!

Что может быть хуже смерти? Только смерть долгая и мучительная.

Я машинально отпрянул. Гарун покачал головой:

– Нет, пытать и издеваться я не собираюсь. Что требовалось – уже сделано. Я пришел поставить тебя известность, а мучить себя будешь сам. Ты ведь в курсе похождений своей ненаглядной сестренки, о которой так печешься в последнее время?

– При чем здесь Маша?!

– А я считал тебя умным. Ты опозорил и этим приговорил к смерти мою сестру, чего ожидаешь взамен? Ответ действием, как говорят в бизнесе и политике, бывает симметричным и асимметричным. Сначала попробуем первое – обычную зеркалку. Правда, есть большая разница: у моей сестры не было бурного прошлого, как у твоей, зато этот факт сыграл мне на руку. Как ты думаешь: когда по чьей-то просьбе люди рискуют жизнью, чтобы добыть ценные файлы – разве они не скопируют их на всякий случай? «Художества» твоей сестрицы сейчас массово постятся в соцсетях в группах вроде «Шалавы нашего города», а дополнительные ссылки ведут на ресурсы, где видео выложено в полном объеме. – Гарун посмотрел на часы. – Теперь у тебя тоже нет сестры.

– Что ты сделал с Машей?!

– Я? – Он издевательски удивился – нарочито, с гримасой сетевого мема. – Ничего. Я здесь вообще ни при чем.

– Что с ней случилось?! Ты же сказал: «Теперь у тебя тоже нет сестры»!

– Ну, серьезно – не знаю я, что с ней случилось. Возможно, бросилась с крыши или где-то в тиши вскрыла себе вены. Она примерно час, как в курсе происходящего. Нормальной жизни у нее больше не будет, от такого «хвоста» не сбежать в другой город, пусть он стоит хоть на другом конце света. Мир давно стал глобальным, у этого есть свои плюсы, но есть, как видишь, и минусы. Нормальная девушка не сможет жить с таким грузом на душе. Мне почему-то верится, что твоя сестра – нормальная. Или я ошибаюсь? Если после всего она встанет, отряхнет перышки и снова пойдет гулять во двор, а в сентябре отправится доучиваться с прежними одноклассниками, то я удивлюсь. Тогда у меня вновь появится забота: как отомстить за смерть сестры. А тебя я убивать не буду. Во всяком случае, сейчас. Если честно – я тебя уже убил. Как ты будешь жить с тем, что натворил – не знаю. И не хочу знать. Ты мне больше никто.

Голос, с трудом пробивавшийся в сознание, умолк, а в голове бил набат: буммм, буммм…

По Маше. И по мне.

Я был ни жив, ни мертв. Что-то среднее. Жив, но одной ногой уже за темным порогом.

Или я шагнул туда намного раньше?

Кровь клокотала жидким азотом, шипела и леденила. Хотелось броситься на Гаруна и душить, бить, рвать зубами…

Он вдруг запрокинул голову и захохотал во все горло, а реальность знакомо поплыла, затуманилась, пошла мерцающей дымкой…

Раздетый, весь в поту, я лежал в кровати. Кулаки сжимались, зубы едва не крошились от скрежета. Руки и щеки дрожали.

В глаза било утреннее солнце. За окном щебетали птицы, с постера над пустой Машкиной кроватью на меня глядел какой-то приторно сладкий хлыщ с тщательно «растрепанными» волосами. Он словно спрашивал:

– Ну что, брат, нервишки пошаливают? У меня тоже однажды такое было: приснилось, что татуировку набили некрасиво…

– Не брат ты мне, – буркнул я и поплелся на кухню делать кофе.

Часть вторая
Закон бумеранга

Эпиграфы

На стене висит ружье —

Чтой-то будет, е-мое.

Михаил Векслер «Закон Чехова»

Добро всегда побеждает зло. Кто победил, тот и добрый.

Михаил Жванецкий

Бывает же. Сон во сне. И такой яркий. Будто кино застряло на одном кадре. Сознание возмутилось жизненной несправедливостью и накидало возможных вариантов. Потому и снилась чехарда версий одного и того же события.

Впрочем, забыть, плюнуть и растереть. Если понадобится, обо всем этом я подумаю завтра.

Папа с мамой на рассвете разошлись по работам, чтобы вновь встретиться за поздним ужином. Маша, как всегда в последнее время, упорхнула гулять с Захаром, а перед уходом распахнула шторы. Почти полная тишина окутывала ощущением безопасности, покой нарушало лишь нестерпимое солнце.

И сны.

Дззззинь!!!

Звонок в дверь? Опять?!

Похоже, сон приходил вещий. Если за дверью и вправду окажется Гарун…

Взгляд в глазок не прояснил, кто пришел. Или это кто-то незнакомый. Бейсболка, темные очки, джинсы, черная толстовка с капюшоном… Волосы вроде бы светлые. Руки незнакомец держал в карманах. Будь он пониже, я решил бы, что это Захар.

А темные очки на глазах – зачем они в подъезде?

По спине пробежал холодок. Если по мою душу прибыл посланец Люськи-Теплицы… Отказ Кости «разобраться» со мной или затягивание этого могло подвигнуть «мадам Сижу» на самостоятельные действия. Мне, честно говоря, и прошлых за глаза хватило

Нет, кое-что не сходится. В одиночку такие на дело не ходят, и Люськины знакомые должны быть старше, она не водится с малолетками.

Спортивно сложенная фигура, одежда и очки не давали точно определить возраст, но, без сомнений, незнакомец на несколько лет моложе меня. Возможно, это еще один Машкин друг. Например, одноклассник. Я же, если честно, не знаю никого из ее ровесников; только тех, с кем пересекался во дворе. А ровесников сестренки среди них, кажется, и не было.

Парень поглядел по сторонам и вновь нажал кнопку звонка. Ну, во всяком случае, он не стучит, дверь не вышибает. Если ему не откроют, то, наверное, тихо уйдет.

Стало любопытно, кто это и к кому.

– Вам кого? – спросил я через дверь.

– Это по поводу Маши.

Интуиция не подвела, гость действительно пришел к Маше. Точнее, как он выразился, «по поводу».

Я открыл дверь.

– Маши нет, я – ее брат.

– Знаю. Можно войти? – Голос был глухой, слова нарочно растягивались, чтобы казаться весомее. – На лестнице разговаривать неудобно. Не хочу, чтобы кто-то услышал.

Сейчас, не через глазок, а вживую, было видно, что правую щеку парня пересекал жуткий шрам – вздутый, красный, будто повязку сняли совсем недавно. Когда меня избили, мне было неприятно, что кто-то обращает внимание на покореженную внешность, и, чтобы не смущать, я не смотрел на лицо. Под очками глаз все равно не видно, а не глядя в глаза разговаривать можно даже отвернувшись.

Я посторонился и пропустил гостя в прихожую. Проснувшиеся мозги подбросили новый повод для нервов: «По поводу Маши» и «Не хочется, чтобы кто-то услышал» сложились в уверенность, что сестренка опять куда-то вляпалась.

И еще. Парень был в курсе, кто есть кто в нашей семье. Он знал даже то, что я дома, а Машка – нет. Что же получается: он следил за нами?

И голос. Зачем он так коверкает и растягивает слова – боится, чтобы не потом опознали?

Или чтобы не узнали сейчас? Чем-то знакомым повеяло и от голоса, и от лица, и от фигуры…

– Да, это я. Смотри, что со мной сделали твои приятели.

Его голос перестал притворяться, и я узнал гостя.

Данила.

Он поднял правую руку с растопыренными пальцами – среднего пальца не было.

– Я показал им, куда идти, а они отрезали указатель. Боюсь, как бы теперь не заблудились, поэтому я принял кое-какие меры. Зато, здороваясь, могу говорить «Держи краба» и не врать. – Состоявшая из двух пар пальцев страшная ладонь поднялась к лицу и сняла очки. – А еще они сделали это.

Шрам, пересекавший правую щеку, уходил в глазницу, где место отсутсвующего глаза скрывала черная заплатка из ткани или пластыря.

Я смотрел на открывшееся рукой без пальца обезображенное лицо без глаза и не уследил, как внизу, на уровне живота, что-то мелькнуло.

Ощущение – будто меня разодрало на клочки и разбросало по прихожей. Только меня не разодрало и не разобрало, все осталось внутри: скрутившая боль согнула и бросила на пол.

Скорчившийся, я схватился за бок. По ладоням потекло теплое и липкое.

Оказывается, пока я глядел на лицо и поднятую правую руку Данилы, его левая рука вынула нож и ударила меня в печень.

Данила презрительно кривился:

– Уродство привлекает внимание, на это я и рассчитывал. Правая рука без одного пальца – некрасиво, обидно, но не проблематично. Я левша.

Я пытался подняться, и нож взрезал меня еще раз – теперь прямым ударом в живот.

– Не вставай, а то не дослушаешь. Я долго готовил речь, и не хочется, чтобы она пропала. Кстати, в полицию о нападении на меня я не заявлял, иначе многим бы не поздоровилось. В том числе твоей сестре.

– Тебе в первую очередь, – прохрипел я.

Боль была невыносимой.

Данила кивнул:

– Я и говорю – многим. Врачи не верили, что я так неудачно упал, чтобы оторвать палец, выбить глаз, порезать лицо и отбить половину организма. К счастью, все обошлось, и ты со своими черными дружками и похотливой сестрицей можете быть спокойны – ничто не выплывет такого, что потянет на уголовщину. Теперь переходим к сути разговора, надо поторапливаться, чтобы случайно не объявился кто-нибудь, и безупречный план не пошел прахом.

Данила бесстрастно наблюдал, как подо мной разливалась лужица крови. Лужица превращалась в лужу, она добралась до моих кроссовок и подбиралась к маминым выходным туфлям.

Данила спокойно продолжил:

– Ты напустил на меня своих дружков, чтобы отомстить за сестру. Похвально. Только ты забыл почему-то, что у каждой палки есть два конца. Я был в какой-то мере виноват, но со мной можно было поговорить и договориться, и даже получить что-то в качестве компенсации. Я бы пошел на это, хотя категорически не понимаю, кому и что компенсировать. Разве я хоть раз подставил кого-то из своих? Я только грозил, чтобы ошалевшие от легких денег безмозглые дырки на ножках не кинули меня, как работодателя и гаранта безопасности, и не бросились во все тяжкие добывать денег сами. Поползновения были, я их жестко пресек. Мои действия кажутся чрезмерными, и за чрезмерность, которая была вынужденной ради общей безопасности, и за угрозы, которые я не собирался исполнять, готов ответить. А теперь подумай сам: сумел бы я сделать хоть что-то без второй стороны – без слабых на передок любительниц приключений, увидевших в моем предложении возможность быстро и много заработать? На мне лежит только часть вины, и мне обидно, что отвечать за всех ты назначил одного меня. Поэтому ты виноват в первую очередь. Как я был стартовой ступенькой своего дела, за которое пострадал, так и ты – организатор всего вот этого, – Данила провел изуродованной рукой по изувеченному лицу. – С остальными я уже начал разбираться. Они думали, что всесильны и что по их слову все будут скакать на передних лапках кверху задницей. Оказалось, что пойманные по одному в тихом месте они очень хотят жить, желательно в полной комплектности. К сожалению, после того, что они со мной сделали, им это не грозит. Теперь кто-то из них не сможет ходить, кто-то – иметь детей, кто-то – видеть, кто-то – кушать без трубочки. Они и рассказали мне, кто заказчик акции и кто главный исполнитель. Кое-кто проговорился, что твой бывший дружок Гарун имеет на тебя зуб и собирается зарезать. Мне показалось, что полиция тоже обязательно раскопает эти сведения.

Краем пульсирующего сознания я заметил, что державшая нож левая рука Данилы одета в перчатку. Отпечатков не будет. А нож очень походил на тот, с которым во снах ко мне приходил Гарун.

Данила перехватил мой взгляд.

– Это нож твоего друга, – сказал он. – Не представляешь, к каким ухищрениям пришлось прибегнуть, чтобы заполучить. По идее, нужно было взять с его отпечатками, но не удалось. Ничего, я спрячу неподалеку – в мусорном баке или еще как-нибудь, чтобы дети случайно не нашли, а полиция мимо не прошла. И – привет Гаруну. «Владимирский централ, ветер северный….» Впрочем, лучше так: «Таганка, я твой навеки арестант…» Теперь ты понимаешь, что рано или поздно за все в жизни приходится платить? Что-то ты долго валандаешься. Я уже все сказал, оставаться дольше опасно. До встречи в аду.

Третий удар ножа пришелся в сердце.

Часть третья

In

vino

veritas

Эпиграф

За полночь пир, сиял чертог,

Согласно вторились напевы;

В пылу желаний и тревог

Кружились в легких плясках девы;

Их прелесть жадный взор следил,

Вино шипело над фиялом,

А мрак густел за светлым залом,

А ветер выл.

Ф.Н.Глинка «А ветер выл»

Я задыхался. Сердце разрывалось, клинок из сна оно ощущало как реальный, несмотря на то, что сознание проснулось. Я хватался за грудь, за живот за бок. Там все было нормально. Сердце бешено стучало, но – стучало!

А я опять лежал в кровати родительской квартиры, и дата на часах убеждала, что предыдущие три утра мне приснились.

Кажется, пора пить на ночь успокоительное. Или уставать так, чтобы у мозгов не оставалось сил на всякую ерунду.

В дверь позвонили. Меня подбросило: кто?!

А если не открывать?

Не буду открывать. Не хочу. Ничего хорошего и никто хороший ко мне не придет, а у других, кто действительно может сюда прийти, есть ключ. И никто мне больше не нужен. Оставьте меня в покое!

Не открою. Я перевернулся лицом вниз и накрылся одеялом с головой.

Звонок повторился. Через минуту его сменил резкий стук. Еще через минуту он, в свою очередь, сменился грохотом, от которого дверь дрожала и поскрипывала хлипким косяком.

А если сломают дверь?

И какой смысл в «не открывать»? От судьбы не уйдешь. Приснившийся Данила был прав, рано или поздно за все в жизни придется платить. Точнее, прав был не реальный Данила, а мое подсознание, когда передало эти слова через ночной кошмар.

И если пришедшему что-то от меня надо, рано или поздно он этого добьется. Так же я звонил бы, стучал и бил в дверь, ломал ее или даже взрывал, если бы за ней прятали Хадю.

На стуле валялся банный халат, я накинул его на плечи и отворил дверь.

Снаружи с бутылкой в руке топтался лысоватый мужик с бегающим взглядом. Стиль одежды хотелось назвать жанром, поскольку стилем не пахло, но жанр узнавался сразу. И пахло соответствующе. Брюки с давненько не глаженными стрелками сочетались у него с кроссовками, пиджак отлично чувствовал себя поверх спортивной кофты с молнией на вороте. Ударивший в нос перегар добавлял антуража к жанру «Выпить, закусить, и хоть трава не расти».

Это мог быть сантехник или газовик. Впрочем, работники коммунальных служб в последнее время щеголяют в фирменных куртках с надписями. Контролер по каким-нибудь счетчикам? Просто сосед, как и подумалось вначале? В общем, передо мной стоял типичный работяга. Может быть, папин приятель с работы забыл, что сегодня рабочий день. Это объяснило бы, почему он с бутылкой. Но почему к нам? Папа не пьет. Вернее, он пьет как и я – по чуть-чуть, пиво или вино, и только если повод серьезный.

Меня с головы до ног обежал оценивающий взор, и мужик, глядя исподлобья, просипел:

– Егорыч?

Меня так не называли, но в нашей квартире и на всей лестничной площадке других Егоровичей не было, только сам Егор и дочь его Егоровна.

– Да, – ответил я, – а что?

– Держи, тезка.

В мои руки перешла поллитровка с чем-то напомнившим подкрашенную марганцовкой воду. Этикетки не было, горлышко запечатывала воткнутая пробка.

– Что это? – не понял я. – Кому?

– Тебе. Наливка от дяди Саши. Самое дешевое из самого лучшего и самое лучшее из самого дешевого, чем и горжусь. Никакой химии. От купленного в магазине можно отравиться или утром голова болит, а от дядисашиных продуктов голова не болит и, тем более, он не отравит. То есть, я не отравлю. Дядя Саша – это я.

– Вы, наверное, перепутали адрес?

– Егорыч? – с подозрением переспросил дядя Саша.

– Вы точно пришли именно ко мне? Я, конечно, Егорович, но не Александр.

В глазах гостя появилось сомнение. Он выудил из внутреннего кармана пиджака смартфон (ни фига ж себе, а мой папа до сих пор кнопочным пользуется, чтобы не морочиться с освоением непонятных ему технологий), в меню был найден кабинет Сбербанка.

– Все точно. Гляди: оплата на карту, денежка получена. Цивилизация! А это, – он ткнул себя в грудь, – срочная бесплатная доставка. Дядя Саша – фирма известная, это вам не фейсом об тейбл. Погоди. – На экране засветилось приложение сообщений. – Вот, гляди: фирменная фруктовая наливка дяди Саши, ноль пять литра, Александру Егоровичу и твой адрес. Все точно. А если ты не Саша, то позови брата, это ему прислали.

– У меня нет брата. Может быть, там написано «Алексантию»?

Дядя Саша отодвинул телефон на вытянутой руке, как делают близорукие, и сощурился, вглядываясь в повернутый к себе экран:

– Алекса… Ох ты ж, вошкин кот, а ведь точно. Ну и имечком тебя папаня наградил. Значит, Алексей, это все же тебе.

– Во-первых, не Алексей, а Алексантий, во-вторых, я не…

За моей спиной раздался звук, от которого я едва не выронил отдаваемую назад бутылку, которую дядя Саша очень не хотел принимать.

Так люди сходят с ума. Или, как минимум, падают в обморок. Или начинают верить в полтергейсты. Этого не могло быть, дома никого нет! Но…

Открылась дверь родительской спальни. Хорошо, что открылась не сама, а человеческой рукой. Изнутри с виноватым видом появилась Машка в домашнем халате, за ее спиной прятался Захар.

– Спасибо, дядя Саша, – громко сказала Маша, чтобы услышали на лестничной площадке, – все в порядке. Это мы заказывали.

– Ну, тогда бывайте, ребятки, и звоните, если что.

Он сбежал вниз по лестнице, а я, закрыв дверь, упер руки в бока:

– И как это понимать?

Интересовало, естественно, не столько появление в доме спиртного, сколько самих его заказчиков.

Меня скрывала тьма прихожей, а Машка с Захаром светились в ярких лучах с кухни как на выставке. Машкины растрепанные волосы, по которым, в лучшем случае, прошлась только пятерня, полыхали золотом, а тонкий туго запахнутый халат сообщал гладкими обводами, что никаких других тряпочек под ним можно не искать. На Захаре были джинсы и футболка – то есть, в целом, вид более чем приличный. Однако, босые ноги и отводимый взгляд намекали, что одежду парнишка натягивал наспех, и то, что должно быть под джинсами, сейчас оттопыривало карман. И запах, принесшийся из родительской спальни, окончательно добил – он мощно рассказал в резких пряных подробностях, что там отнюдь не книжки читали. Надеюсь, сестренка додумается проветрить перед уходом.

Додумается, это без сомнений. До сих нареканий не было, значит, предыдущие приключения превратили Машу и Захара в профессиональных конспираторов, и ни родители, ни я ни о чем не догадывались. В сказку, что игры в прятки сегодня они устроили впервые, я не поверю.

– Пойти было некуда. – Маша виновато пожала плечами. – Я знала, что мамы с папой не будет до вечера. А ты спал.

– То есть, вы все это время…

Я хотел сделать выговор, но Машкин задор сбил весь пафос:

– Мы были как мышки, ты даже не слышал, что мы рядом. И я решила, что нечестно, когда нам хорошо, а тебе плохо. На что-то серьезное денег не хватало. Пиццу, если захочешь, ты и сам себе закажешь, к тому же, еда – это неинтересно. И мы вспомнили про знаменитую на весь город наливку, которую ты, наверняка, еще не пробовал. Дядя Саша – самогонщик из соседнего дома, где Захар живет.

Вот так. Юные любовнички угощают брата знаменитой на весь город наливкой. Зачем? Чтобы не мешал. Чтобы тоже каким-нибудь делом занялся. Например, пил в свое удовольствие. Тоже ведь дело. Многие отдают ему больше времени, чем работе и личной жизни.

А что брат? Брат не против. Сейчас не он хозяин положения. Почему бы, как сказала Машенька, не сделать, чтобы хорошо стало всем?

Я прошел на кухню.

Машка с Захаром по-прежнему мялись у двери. Чувствовалось, как им хочется вернуться к прерванному занятию, но они помнили, чем в прошлый раз закончились игрища такого рода в моем присутствии.

Прежнего запала у меня не было, он иссяк после ухода Хади. Глядя на Хадю, я воображал себя таким же правильным и, соответственно, правым, но это было не так. Убила Хадю именно моя неправильность, то есть истинное нутро, которое скрывалось за маской правильности. Моя глупая принципиальность может убить и Машу, если сестре придется прятаться от брата. Совсем недавно мы с Машей душевно поговорили. Отныне она не сделает ничего, что заставило бы меня взяться за ремень или по-другому поднять на нее руку. Но возраст и гормоны никуда не денешь, их не отменишь простым желанием. И получалось, что выхода у меня не было, кроме единственного – не верного, но в этой ситуации казавшегося правильным. И как ни хотелось возмутиться распущенностью новой дворовой молодежи (в мое время, грин болелый, такого не было!), а ни слова не вырвалось по поводу их тихих развлечений.

Я нарезал хлеб и заглянул в холодильник. Он ничем новым не порадовал: в большом отделении дожидалась обеда и ужина кастрюля борща, на других полочках нашлись майонез, томатная паста, остатки сливочного масла и три вида варенья. У мойки для посуды стояла банка соленых огурцов. Небогатый выбор для закуски. На внутренней дверце холодильника, как всегда, стояла початая бутылка водки – в доме ее не столько пили, столько использовали как обезжиривающее или обеззараживающее средство. Вместо спирта. Дешево и сердито, и, как говорится, на любой вкус. В качестве спиртного ни я, ни Маша хранившуюся в доме водку не воспринимали. Сейчас в бутылке оставалось буквально на донышке – видимо, к родителям заходил гость, для которого эта техническая, с нашей точки зрения, жидкость имела другую ценность. Не понимаю таких людей. Менять реальную жизнь на пришибленно-иллюзорную… Хорошо, что Машка тоже не такая. Плохо, что чересчур.

Я достал масло и варенье – остальное содержимое холодильника не соответствовало жанру.

Из откупоренной поллитровки с наливкой пахнуло фруктовым миксом и резкой, для меня неприятной, ноткой алкоголя.

Кажется, Машка нашла, наконец, довод, который позволил бы им юркнуть обратно за дверь. Она набрала полную грудь воздуха…

– Чай с бутербродами будете? – перебил я.

Захар толкнул Машку в бок, отчего она чуть не поперхнулась, и оба кивнули:

– Не откажемся.

Долго не знавшие, как подступиться к решению своего вопроса – возможности продолжить сладкий тет-а-тет – Машка с Захаром обрадовались: временно у них нашлось занятие, а после совместных посиделок настроение у меня, возможно, повысится…

А ведь теперь точно повысится. Они постарались. Даже потратились ради моего удовольствия. Надо отдать должное Машкиной сообразительности: если бы не они вышли ко мне, получавшему подарок от их имени, а я сам обнаружил в родительской спальне чувственные шуры-муры, то результат, вопреки всем моим логическим выводам, мог скатиться к случившемуся недавно кошмару. Эмоциям не прикажешь.

– Интриганка, – буркнул я не столько недовольно, сколько с признанием ее заслуг в этой области, когда Машка уселась за стол между мной и Захаром.

Даже размещение продумала – сделала так, чтобы злой сильный брат физически не контачил с раздражавшим его добрым и нежным парнем.

А я еще дурой ее обзывал. Правильно говорила Хадя: когда показываешь на кого-то пальцем, три в это время смотрят на тебя. Три один в пользу сестренки.

На мой выпад сестренка не обиделась, посчитав (и правильно) его восхищением.

Я заметил, что чайник остался невключенным, а взгляды молодежи периодически постреливают на бутылку.

– Уже пробовали? – спросил я.

Захар отвернулся, будто не понял вопроса, а Машка мелко кивнула, чтобы не развивать тему.

Именно из-за этого мне требовалось словесное подтверждение.

– И как вам?

– Вкусно, фруктами отдает. Ликер напоминает. – Осознав, что каждое лишнее слово становится чересчур лишним, Машка завершила: – Мы только пробуем, чтобы, если что, разговор поддержать. Как сейчас.

– Налить? – прямо поинтересовался я.

Захар сглотнул. Машка помотала головой:

– Мы не пьем. Ну, разве что по чуть-чуть…

– Нет уж, ребятки, нет – значит, нет. Чуть-чуть алкоголиков, как и чуть-чуть беременных, не бывает.

– Выходит, ты у нас алкоголик? – Машка состроила ехидную улыбочку.

Не найдя, что ответить, я вскипел:

– Чайник ставь, если пить хотите.

Что бы кто ни говорил, а сила – главный довод в любом споре.

Через пару минут мы уже поднимали в тосте «бокалы» – стакан и две чашки с чаем.

– За что? – спросила Машка.

– За нас всех. Чтобы у всех нас было все хорошо.

– А у нас с Захаром и так все хорошо. – Машка чмокнула парня в щеку. – Поэтому предлагаю выпить за тебя, Саня. Пусть все будет хорошо именно у тебя!

– Хороший тост, мне нравится. За меня и мое «хорошо»!

Я опрокинул в себя полстакана наливки.

Хорошо пошла. Заданное тостом «хорошо» уже стало сбываться.

Масла не хватило даже на три бутерброда, и варенье мазали прямо на хлеб. И с чаем, и с наливкой сочеталось чудесно.

Второй тост мы подняли за родителей:

– Без них нас бы не было! Пусть у них тоже все будет хорошо!

И снова всем стало хорошо.