Текст книги "Еврейская сага"

Автор книги: Пётр Азарэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Конечно, знаю. Ты у меня умница. Саня по характеру в тебя пошёл, да и по способностям. – Она замолчала, собираясь с мыслями. – Мне всего тридцать пять, дорогой, я молодая женщина. Я ещё могу родить.

Она провела рукой по его груди и животу и бережно коснулась гениталий. Его охватило возбуждение, он повернулся к ней и, приняв излюбленную ими позу миссионера, овладел ею. Она обняла его за плечи, пригнула голову к себе и поцеловала его полуоткрытые губы.

5

На следующий день после завтрака Наум Маркович позвонил Леониду Семёновичу Вайсману, отцу Ильи, и предложил встретиться. Тот попросил Наума зайти к нему через час. Родители друзей были знакомы. Принадлежа к одному племени и проживая в одном доме, они не могли не наладить между собой необходимые контакты, а дружба сыновей немало способствовала этому. Последние события, происходящие во дворе и коснувшиеся их детей, вынуждали их к совместным действиям.

Наум Маркович поднялся на лифте на седьмой этаж и нажал на кнопку звонка. Дверь открыл хозяин квартиры. Моложавый мужчина высокого роста с копной чёрных, чуть тронутых сединой волос, крепко пожал ему руку и пригласил войти.

– Я позвал Лёву, как мы и договорились. Заходи, рад тебя видеть.

Лев поднялся навстречу Науму и приветливо обнял его за плечо.

– Есть предложение выпить. Мне подарили бутылочку хорошего армянского коньяка.

Леонид подошёл к бару, взял оттуда бутылку и три рюмки чешского хрусталя, поставил их на стол, стоящий посредине гостиной, и разлил коньяк по рюмкам. Комната сразу наполнилась знакомым сладковатым запахом.

– Лиза, будь добра, приготовь нам какую-нибудь закуску. У нас там есть баночка шпрот.

Елизавета Осиповна, жгучая красивая брюнетка, вышла из спальни и, улыбнувшись мужчинам, ушла на кухню. Через пять минут она появилась с двумя тарелками, на одной из которых красовались бутерброды с сыром, а на другой – сочившиеся маслом коричневые копчёные рыбёшки.

– Спасибо, милая, – сказал Леонид, и поцеловал жену в щеку. – Давайте выпьем. Не знаю, правда, за что. Ну, будем здоровы. Лехаим.

– Действительно, хороший коньяк, – поддержал его Наум. – Но мы собрались не для этого. Есть проблема у детей. Антисемиты в нашем доме настраивают своих отпрысков против Гинзбурга из пятого подъезда. Мой Санька пришёл домой с вопросом: кто такие «жиды». Оказывается, дворовые пацаны устроили охоту на эту семью. Я объяснил сыну, что и мы «жиды», и попросил его в травле не участвовать. А ваши мальчишки вам ничего не говорили?

– Теперь я понимаю, о чём Ромка молчит. Мы с женой почувствовали перемену в его настроении, но не знали, в чём дело, – заговорил Лев.

– Лиза, Илюша тебе ничего не рассказывал? – спросил Леонид.

– Нет, Лёня, молчит, как партизан на допросе, – послышался из кухни звучный женский голос.

– Я думаю, надо поговорить с детьми в том же духе, – после короткого размышления сказал Леонид. – Наум, пожалуй, всё сделал правильно.

– Здесь не так всё просто, – заметил Лев. – Пацаны могут обратить внимание, что наши ребята не поддерживают их набеги, и поймут, что мы тоже евреи и солидарны с Гинзбургом.

– Ну и что? Ребята ведь должны когда-то повзрослеть, – уверенно сказал Леонид. – Нас разве не обзывали соседские парни? Друзья, мы живём в такой стране. На наших физиономиях хорошо видно, что мы чужие. Чем раньше ребята узнают и прочувствуют, каково быть евреем, тем умней станут, тем раньше поймут, кто виноват и что делать. Эмиграция из страны набирает обороты, и когда они вырастут, сами примут решение.

– Я иногда слушаю «Голос Америки» и «Свободу», – включился в разговор Наум. – Наши службы их глушат, как могут. Но иногда можно кое-что разобрать. Так вот, Конгресс принял поправку Джексона-Вэника к закону о торговле с Советским Союзом. Она связывает отношения между странами с эмиграцией. А наша страна очень нуждается в новой технике и оборудовании. Мы отстаём от Запада на десятилетия. Поэтому, нам нечего бояться. Если завтра захотим уехать, нас никто здесь держать не будет.

– А наш сосед? Он уже четыре года в отказе. За ним ведётся слежка, у него устраивали обыск, его выгнали с работы, жену понизили в должности, – заметил Лев Самойлович.

– Но мы ведь не работаем в почтовых ящиках, – резонно заявил Леонид. – Я – заместитель главного энергетика завода. У нас станки немецкие, которые получили из Германии по репарации. Так они ещё хорошо работают, а электрооборудование нашего производства никуда не годится. Какую тайну я могу выдать? Только ту, что мы безбожно отстали.

– Я слышал по «Голосу», что президент Форд направил Брежневу список учёных-отказников и потребовал разрешить им выезд в ответ на какие-то послабления в позиции США, – вспомнил Наум. – Возможно, нашего соседа скоро выпустят.

– Дай бог, – сказал Лев. – Сколько можно издеваться над людьми?

Леонид опять наполнил рюмки и, посмотрев на коллег, произнёс:

– Нам нечего терять, кроме своих цепей. В нас, кроме крови, ничего еврейского не осталось: ни веры, ни языка, ни культуры. Сталин и его опричники поработали на славу. Ещё одно – два поколения, и нашего народа здесь не осталось бы. Но Израиль победил в Шестидневной войне и в войне Судного дня. И мы вспомнили, кто мы, воспрянули духом, стали опять любить себя и добились права на эмиграцию.

– И мы можем воспользоваться им, – заметил Наум.

– За это не грех выпить, – усмехнулся Лев.

Мужчины выпили и закусили.

– Думаю, не созрели мы ещё, слишком укоренились здесь. Нам удалось достигнуть хорошего материального положения, и есть, что терять, – сказал Наум.

– Когда станет плохо, все рванут, – резюмировал Лев.

– Вопрос в том, когда это время наступит. Экономические реформы Косыгина пока идут неплохо. Жить стало лучше, жить стало веселее, – съязвил Леонид. – А живём-то в унижении перед антисемитами. Наших детей ничего хорошего не ждёт.

– Мы с женой сказали Саньке, что когда он захочет, мы поедем с ним, – заметил Наум.

– То есть переложили ответственность на детские плечи, – усмехнулся Леонид. – Плохие мы родители.

Наум поднялся с дивана.

– Ты прав, Лёня, – сказал он. – К сожалению, мне нужно идти. Жена просила не задерживаться. Мама её должна прийти к обеду.

– Я тоже пойду, Лёня, хотя наш разговор мы ещё не закончили.

Лев пожал руку Леониду и двинулся вслед за Наумом.

6

Всему приходит конец. Мальчишки во дворе, ещё месяц назад преследовавшие Гинзбурга, угомонились и вернулись к своим игрищам и забавам. Наверное, потому, что этот странный человек сохранял достоинство, не боялся их и никак не реагировал на их приставания и обиды. Для них стало открытием и то, что их кореша, Санька, Ромка и Илья, оказывается, тоже евреи. В их юных головах появились сомнения, что в жизни что-то не так, что люди всех национальностей достойны справедливости и уважения.

Друзья учились в разных классах одной школы. После уроков встречались на выходе и шли домой вместе. Иногда за ними увязывались девчонки, но интерес к другому полу ещё не проснулся в них, и разочарованные спутницы, почувствовав равнодушие мальчишек, обиженно фыркали и расходились по своим делам.

Ребята не испытывали от своих одноклассников никакой вражды и предубеждения, их отношения строились на основе естественной свойственной человеку оценке, определяющейся его характером и личными качествами. Социальная зрелость, воплощающая в себе знания и жизненный опыт, мнения взрослых людей и родителей, а значит, и национальные чувства и предрассудки, ещё не наступила. Это был период наивной искренней дружбы, когда деление на хороших и плохих происходило по свойственной детям от природы справедливости.

Прежде мальчишки не сознавали, что многие учителя в школе носили необычные имена. Учителем английского языка была Фаина Яковлевна, учителем физики Ефим Исаакович, русский язык и литературу преподавала Вера Абрамовна, а математику – Даниил Матвеевич Штейн. Но последние события во дворе и разговоры с родителями вызвали в них какой-то внутренний толчок. Они почувствовали в себе затаённую глубоко в подсознании и плоти принадлежность к другому племени. Теперь, возвращаясь из школы, ребята говорили об еврейских учителях и родственниках, начиная понимать связывающие их таинственные узы.

Два раза в неделю Санька и Рома посещали районный шахматный клуб. Они участвовали в соревнованиях и часто выигрывали, и их самолюбие было удовлетворено. Им было интересно часами склоняться над доской, а тренер Михаил Иосифович не давал им передышки, заставляя изучать теорию, разыгрывать и анализировать партии великих шахматистов. Он не скрывал своего желания сделать из них чемпионов, ибо голова у обоих работала удивительно хорошо.

– Михаил Иосифович, Вы еврей? – спросил его однажды Ромка.

Тот внимательно посмотрел на парней, усмехнулся и, подвинув к шахматному столику стул, подсел к ним. Ребята с интересом смотрели на него, ожидая ответа.

– Я, честно говоря, думал, что это ясно, и вы этот этап еврейской самоидентификации уже прошли. Ну что же, поздравляю вас, мои юные друзья, вы взрослеете прямо на глазах. Да, я, конечно, еврей, как и вы. Вы встречали когда-нибудь русского человека, которого, как моего отца, зовут Иосиф.

– Ну, Сталина так звали, – нашёлся Санька.

– Верно, – одобрительно кивнул Михаил Иосифович, – но он грузин. На Кавказе такое случается.

Тренер замолчал, понимая, что мальчишки впервые переживают такой особенный психологический момент, и нуждаются в поддержке бывалого человека, которому доверяют.

– Ребятки, вы должны гордиться тем, что евреи. Это значит, что, по крайней мере, у вас хорошие мозги, и вы получите хорошее образование и будете культурными людьми. А если хотите серьёзно заниматься шахматами, можете стать шахматистами-профессионалами и неплохо зарабатывать и увидеть мир.

– А Вы были заграницей? – спросил Саня.

– Да, но не играл, а готовил к играм Мишу Таля.

– А он тоже еврей? – оторопел Ромка.

– И не только он, – задумчиво произнёс Михаил Иосифович. – Я думаю, друзья, вам следует немного окунуться в историю. Шахматы впервые появились в Индии, потом игру переняли персы, среди которых было немало игроков-евреев. Огромная наша заслуга в том, что мы подарили её миру. Еврейские торговцы плавали по всем морям и океанам и привезли шахматы в Европу. Когда мусульмане вторглись из Северной Африки в Испанию, с ними пришли и евреи, которые слыли лучшими игроками. Были там Ибн-Эзра, министр и поэт, а потом Ибн-Ехия, написавший даже поэму о шахматах. Средневековые легенды рассказывают о том, что однажды Папа Римский, не помню, как его звали, играл с раввином Симоном. И когда Папа сделал ход, тот узнал в нём пропавшего много лет назад сына, которого он научил этой многоходовой комбинации. Представляете, отец нашёл сына, который принял католическую веру и стал Папой. Это было в одиннадцатом веке. Вам интересно, ребята?

– Да, – поддержал тренера Ромка. – Нам такого ещё никто не рассказывал.

– А есть рассказ, что в восемнадцатом веке в Польше, тогда королём был Станислав-Август, сильнейшим шахматистом был один варшавский еврей, который обыграл непобедимого англичанина. Ставкой были пуговицы камзола. Гастролёр потерял все пуговицы и с позором покинул дворец короля. Конечно, король  щедро наградил спасителя чести "отчизны". Недавно я показывал вам защиту Нимцовича. Кто он такой, я думаю, вы уже догадались. Так было на протяжении всей истории. Евреи учили мир играть и, фактически, создали современные шахматы.

– А почему они? – спросил Санька.

– А потому, что эта игра хорошо тренирует мозги. Ну а для начала ведь тоже нужны мозги. Шахматы очень подходят к стилю нашего мышления. Поэтому они стали любимой еврейской игрой. И вот с середины прошлого века стали проводиться чемпионаты мира. Среди участников всегда было около половины евреев. И кто стал первым чемпионом?

Ребята вопросительно посмотрели друг на друга и пожали плечами.

– Вильгельм Стейниц. А вторым – Эммануил Ласкер, потом после Капабланки и Алёхина, Михаил Ботвинник, затем Василий Смыслов, у него мать еврейка, Михаил Таль и, наконец, Роберт Фишер, мать его – еврейка из России. А наши знаменитые шахматисты – международные гроссмейстеры Марк Тайманов, Лев Полугаевский, Давид Бронштейн, Виктор Корчной и другие. Ну, вы слышали, конечно, о них. Евреев среди них так много, что нет смысла продолжать. Вот так, ребята. Трудитесь и станете знаменитыми.

Он оглянулся и осмотрел зал, в котором за столиками сидели его ученики.

– Пойду, проверю, как там мои справляются, – вздохнул Михаил Иосифович. – Доигрывайте партию, мальчики.

Санька и Ромка попытались настроиться на игру, но их мысли были далеко. Разговор с тренером произвёл на них сильное впечатление. Впервые в жизни с ними говорили так откровенно, и мир, в котором они существовали, очистился от тумана и озарился светом неведомой им прежде правды.

7

Елизавета Осиповна, мать Ильи, училась в начале шестидесятых годов в институте имени Гнесиных. Однажды подруга Юлия пригласила Лизу к себе на вечеринку. Её тогда попросили поиграть на пианино. Среди гостей был и студент Энергетического института Лёня Вайсман. Услышав начало «Лунной сонаты», он подошёл и, опершись на верхнюю крышку фортепиано, стал с интересом смотреть на неё. Она заметила высокого красивого парня и улыбнулась ему. В этот момент всё её существо пронзила неведомая прежде чувственная волна. Это была любовь с первого взгляда. Из дома Юлии они ушли уже вместе, и допоздна гуляли по ночной Москве. Потом Лёня проводил её домой, и она на прощанье поцеловала его. Они встречались на квартире у Юлии, которая давала Лизе ключи, где предавались всепоглощающей страсти. Прошёл месяц, и он предложил ей переселиться к нему. Его семья приняла её радушно – отец и мать всегда мечтали, чтобы их сын не нарушил вековую традицию жениться на еврейках и познакомился не с гоей, а с девушкой из хорошей еврейской семьи. Весной сыграли свадьбу, а в декабре родился сын, которого назвали Виктором в знак победы любви над энтропией быта – так сказал Лёня, изучавший термодинамику, к их жизни в маленькой квартире в Черёмушках. Не без помощи родителей, с готовностью и восторгом взявшихся за воспитание внука, молодые закончили учёбу. Лиза поступила на работу в детскую музыкальную школу, где стала преподавать фортепьяно, а Лёню благодаря усилиям дяди Изи, брата отца, удалось устроить на завод.

Когда Лиза ещё вынашивала Илью, стало ясно, что в квартирке родителей нет места для детской кроватки. Леонид обратился в профком предприятия, профком – к директору. Лёню уже знали, как хорошего специалиста, и директор помог – молодая семья получила квартиру. Они перебрались туда вскоре после появления Ильи на свет.

Старший брат музыкой не заинтересовался и отказался учиться в музыкальной школе, его больше занимала физика и математика. В четыре года Илюша слушал, как играет мама по просьбе папы или гостей, или, готовясь к урокам, и, подходя к пианино, с волненьем нажимал на клавиши и слушал вырывающиеся из чрева инструмента звуки. Елизавета Осиповна была хорошим педагогом, она увидела тягу сына к музыке и стала брать его с собой на концерты в филармонию. А в семь лет Илью определили в музыкальную школу в класс фортепиано. Он подавал большие надежды, обладал усердием и прилежанием – важными для музыкантов качествами, без которых достижение вершин мастерства невозможно. Его стали выделять среди других учеников, и он не однажды выступал на выпускных концертах музыкальных школ. Его педагогом была Ева Абрамовна, известная в Москве преподаватель фортепьяно. Илья попал к ней по личной просьбе мамы, которая хорошо её знала ещё с того времени, как училась в Гнесинке.

События во дворе не могли пройти мимо Илюши, а встреча родителей у них дома развеяла пелену детских иллюзий. Он невольно стал свидетелем того разговора, и, обладая прекрасным слухом, понял всё, о чём говорил отец с Наумом Марковичем и Львом Самойловичем. В тот день после обеда, когда Илья собирался выйти на улицу, Леонид Семёнович попросил его остаться.

– Сегодня к нам заходили отцы Саньки и Ромы.

– Я всё слышал, но не потому, что подслушивал. Просто в нашей квартире хорошая акустика, – ответил Илья.

– И что ты понял, сынок? – спросила Елизавета Осиповна.

– Кое-что понял. Теперь я знаю, кто мы.

– Мы с мамой никогда не скрывали, что мы евреи, – в раздумье произнёс Леонид Семёнович. – Но для того, чтобы посвятить тебя в еврейство, нужна какая-то социальная зрелость, твоя готовность это воспринять. Наверное, такое время настало. Теперь ты знаешь, что Саня, Рома и их родители тоже евреи.

– И семья Гинзбург, – выпалил Илюша.

– Да, и они. А Вениамин Аронович вообще замечательный учёный. Таким человеком наш народ должен гордиться, – сказал Леонид Семёнович.

– А нас много?

– В нашей стране всего около двух процентов, где-то три миллиона. Но количество не имеет значения. Нас много среди тех, кто двигает страну вперёд в науке, технологии, культуре, литературе, искусстве – во всех сферах деятельности.

– А в музыке? – спросил Илюша.

– В музыке, дорогой мой, евреев тоже хватает, – включилась в разговор Елизавета Осиповна. – Вот я училась в институте Гнесиных. Эта семья в России была очень известная. Отец Гнесин – главный раввин города Ростова-на-Дону, мать из семьи музыкантов, семеро детей, пять сестёр и два брата. В еврейских семьях, особенно религиозных, тогда было много детей. Все получили блестящее образование, в том числе и музыкальное. Михаил стал знаменитым композитором, сёстры Евгения, Елена и Мария основали ещё до первой мировой войны частное музыкальное училище, которое после революции преобразовали в государственный институт. Я застала Елену Фабиановну в живых в начале шестидесятых, когда училась, она была многие годы директором института. Тебе интересно, сынок?

– Да, мама.

– А композиторы? Мы недавно смотрели по телевизору фильм «Дети капитана Гранта». Помнишь музыку и песни оттуда?

– Помню «Весёлый ветер», её поёт Роберт, и песню Жака Паганеля о капитане.

– А кто сочинил, не помнишь?

– Нет.

– Исаак Дунаевский. А вот, Илюша, имена великих композиторов, которых ты, наверняка, знаешь или о которых может быть слышал: Феликс Мендельсон, Джакомо Мейербер, Густав Малер, Арнольд Шёнберг, Леонард Бернстайн, Альфред Шнитке, Имре Кальман, Исаак Шварц, Джордж Гершвин, Глиэр. Это только небольшая часть. А какие исполнители и дирижёры! Натан Рахлин, Артур Рубинштейн, Исаак Стерн, Иегуди Менухин, Давид Ойстрах, Эмиль Гилельс, Владимир Горовиц, Леонид Коган. Сейчас появились ещё талантливые ребята Гидон Кремер, Владимир Спиваков, Юра Башмет. Мне вообще кажется, что если какое-то новое имя появляется в музыкальном мире, ищи еврейскую кровь.

– Довольно, Лиза. Ты всех убедила. Посмотри на Илюшу. Он уже в ступоре.

– Да всё со мной в порядке, папа, – озабоченно произнёс он. – Я только не понимаю, если всё так, почему евреи хотят уехать отсюда?

– Это вопрос на миллион долларов, Илья, – усмехнулся Леонид Семёнович и взглянул на жену. – Мир так велик и разнообразен, что люди хотят посмотреть другие страны и пожить там. В нашей стране есть недостатки и не всем она нравится. Он замолчал на несколько секунд, раздумывая над тем, как закончить эту щекотливую тему, но не найдя подходящего выхода, сказал:

– Мы ещё не один раз поговорим об этом. Да ты со временем и сам всё поймёшь.

Илюша побрёл в свою комнату, но потом вернулся и подошёл к отцу.

– А наши бабушки и дедушки тоже евреи?

– Конечно. Ведь мы евреи. Евреи рождаются только от евреев.

– Мы всегда жили в Москве?

– Нет, Илья. Первым сюда приехал твой прадед Иосиф лет семьдесят назад, после первой революции. Он закончил в Киеве медицинское училище, а тогда в Москве очень нужны были врачи. Поселился на Малой Бронной и пошёл работать в больницу Пирогова. Познакомился с моей бабушкой Рахилью, дочерью аптекаря Бродского. Они поженились, и у них родился мой отец Семён, твой дед. Он тоже захотел стать врачом и пошёл учиться в мединститут. А во время войны работал в прифронтовом госпитале, где встретил твою бабушку Гольду. И тогда родился я, зимой сорок второго года.

– Папа, а почему ты не врач? – спросил Илюша.

– Знаешь, в начале пятидесятых годов Сталин обвинил врачей в отравлении руководителей страны, многих тогда арестовали. Среди них большинство были евреи. Потом, когда Сталин умер, их освободили. Но твоего деда вызывали на допросы, он очень боялся. Я помню, как мама плакала, а он уходил с чемоданчиком, думал, что не вернётся. Поэтому дедушка очень не хотел, чтобы я стал врачом. А тогда нужно было много специалистов и инженеров, и я пошёл учиться в Энергетический институт.

– Ну, и ты не пожалел?

– Нет, мне это интересно. И я сумел вырастить тебя и твоего брата.

8

Однажды утром во время осенних каникул друзья увидели Вениамина Ароновича, шедшего по двору. Гинзбург, заметив, что мальчишки смотрят на него без враждебности, с каким-то любопытством и дружелюбием, остановился и подошёл к ним.

– Кто вы, ребята? Как вас зовут?

Мальчишки смутились, но Саня нашёлся и ответил:

– Я Санька, а это Ромка и Илюша. – И после короткого молчания, добавил, – мы тоже евреи.

– А я Биньямин, – улыбнулся Вениамин Аронович. – Предлагаю продолжить наше знакомство. Хотите подняться ко мне?

– Да, – ответил за всех Илюша.

Ребята давно уже горели желанием увидеть своими глазами дом этого необычного человека, понять и как-то примерить на себя его жизнь.

– Тогда пошли, – сказал он, пропуская детей перед собой в дверь подъезда.

Квартира вначале показалась им обычной, ничем не отличающейся от квартир, в которых жили они. Навстречу из своей комнаты вышла пожилая интеллигентная женщина.

– Моя мама Гинда, – представил её Вениамин Аронович. – А это еврейские парни из нашего двора.

Он назвал всех поимённо.

– Здесь проживают ещё трое. Вы их наверняка знаете. Сара Матвеевна, моя жена, Семён и Лина с утра на работе.

– А вы не работаете? – спросил Ромка.

– Я работаю по ночам. Тепло ведь нужно и днём, и ночью, – ответил он. – Мама, напои наших гостей чаем, а я переоденусь.

Вскоре все сидели вокруг круглого стола в гостиной, и пили чай с вишнёвым вареньем и печеньем, разговаривая о делах в школе и во дворе.

– Ребята, наверное, вы знаете, что наша семья собирается эмигрировать из Советского Союза. Мы уже четыре года ждём разрешения, – сказал Вениамин Аронович.

– Да, нам рассказали родители, – произнёс Санька. – А почему вы хотите уехать?

– Понимаете, две тысячи лет назад римляне изгнали нас из нашей страны. Теперь у нашего народа появилась страна на том же месте, где она тогда была, и мы хотим туда вернуться.

Он посмотрел на внимательно слушающих его детей и, преодолев сомнение, решительно поднялся из-за стола.

– Пойдёмте, я покажу вам её.

Мальчишки, не раздумывая, поднялись и пошли вслед за ним в небольшую комнату. У окна, из которого открывался вид на улицу, стоял небольшой письменный стол с полированной деревянной столешницей, рядом с ним стул с потёртым мягким сиденьем, а вокруг на двух противоположных стенах от пола до потолка нависали огромные шкафы, заставленные книгами и подшивками журналов.

– Это мой кабинет, друзья. Но я обещал показать вам ту страну. Вы должно быть, никогда и не слышали о ней. Называется она Израиль, вот, посмотрите.

Он подошёл к подвешенной на простенке карте и обвёл рукой растянувшуюся с севера на юг территорию. Мальчишки, потрясённые увиденным, принялись рассматривать карту, водя по ней указательными пальцами и читая названия неизвестных им городов, гор, озёр и морей.

– Иерусалим нашли? Это столица, ей три тысячи лет. А вот Тель-Авив. Ему всего шестьдесят шесть лет.

Ребята с изумлением смотрели на расцвеченный яркими красками лист бумаги, их впервые захватила география, которую они всегда считали скучным предметом.

– А теперь, ребята, самое главное. Я советую вам никому не рассказывать о том, что вы были у меня и что видели. У вас и ваших родителей могут быть неприятности. Пусть это будет нашей тайной, – уверенно произнёс Вениамин Аронович. – А когда подрастёте, станете взрослыми людьми, и сами будете решать, в какой стране хотите жить и работать, тогда вы вспомните сегодняшние разговоры и нашу еврейскую страну. Договорились?

– Хорошо, Биньямин. Мы никому не скажем. Ну, мы пошли. Спасибо за угощение, – сказал Ромка.

Друзья спустились во двор, погружённые в неожиданно нахлынувшие на них мысли о далёкой загадочной стране.

– А он нормальный мужик. Я хотел у него спросить, почему он носит на голове чёрную кепку, но побоялся. Узнаю у отца, – негромко произнёс Санька.

– Пацаны разъехалась кто на дачу, кто на рыбалку с родителями, кто к бабушкам и дедушкам. Здесь делать нечего, пойдём на улицу, – предложил Илья.

Друзья вышли на Большую Серпуховскую и гордо зашагали по широкому, вымытому дождями тротуару, обмениваясь впечатлениями о встрече с загадочным человеком, который посвятил их в тайну. Тайну, открытую только для избранных.

9

Роман двух любящих людей обладает незыблемым свойством саморазвития, когда чувства и эмоции, овладевающие ими, становятся всё ярче и глубже, близость острее и совершенней, а духовная связь достигает пределов, о существовании которых они даже не догадывались.

В управлении об их отношениях вскоре стали поговаривать, женщины шептались между собой всякий раз, как Лев Самойлович проходил по лестнице или коридору или заглядывал в какой-то отдел по работе, а мужчины бросали завистливые взгляды – завоевать сердце красавицы Веры Лебеденко пытались многие из них. Некоторые не преминули напомнить и о принадлежности его к враждебному арабским друзьям народу Ближнего Востока. Лев Самойлович не мог не заметить и не почувствовать эту сгустившуюся атмосферу и старался не давать повода к разговорам. В один из дней его вызвал к себе парторг Киселёв.

– Здравствуйте, Андрей Иванович. Вы хотите со мной о чём-то поговорить?– спросил он, входя в комнату и садясь на стул.

– Да, Лев Самойлович, – изображая миролюбие на круглом упитанном лице, сказал тот. – До меня дошли слухи о вашей связи с Верой Петровной Лебеденко. – Киселёв посмотрел на него испытующим взглядом. – Я очень прошу Вас вести себя сдержанно. Ведь Вы женаты. Конечно, я не могу приказать, времена -то другие, но прислушайтесь к моему дружескому совету, оставьте её, не компрометируйте себя, инженера с большими надеждами на профессиональный и карьерный рост.

– В этом внимании к нам много преувеличения. Да, я испытываю к Вере большую симпатию. Но это естественно: мы сотрудники и коллеги по работе, – стараясь быть убедительным, ответил Лев.

– Ну, дело, конечно, молодое. Она красавица и прекрасный работник, – недоверчиво проговорил парторг. – И всё же поверьте старику, бросьте эти ваши шуры-муры.

– Спасибо, Андрей Иванович, за заботу. Я подумаю, – сказал Лев Самойлович и вышел из кабинета.

Чувства Льва Самойловича к жене, казавшиеся незыблемыми более десяти лет, поблекли, сменившись на партнерскую привычку совместно вести домашнее хозяйство, делать покупки, убирать квартиру по пятницам и выполнять супружеский долг. В постели женщина всегда безошибочно определяет, испытывает ли мужчина к ней какие-то чувства. Елена Моисеевна мужа любила и болезненно переживала его охлаждение. На её вопросы он отшучивался, говорил, что просто устал на работе, и стремился сразу же сменить тему разговора, не позволяя жене поймать его на случайной оговорке. Он умело скрывал отношения с Верой, не позволяя ей звонить ему домой, и связывался с ней в выходные дни только по телефону-автомату на улице за углом соседнего дома.

Вера пошла на работу сразу после школы, которую закончила с серебряной медалью. Год назад она похоронила отца, инфаркт миокарда свалил его во время планёрки на заводе, где он работал начальником цеха. Мечты о получении высшего образования пришлось отложить до лучших времён – надо было помочь маме, Татьяне Сергеевне, прокормить и воспитать младшего брата и сестру. Дед Николай погиб в сорок первом под Москвой, и после свадьбы Тани и переезда её к мужу, бабушка Оля жила одна в двухкомнатной квартирке на Таганке. Вера навещала её, чтобы прибраться и что-нибудь купить в магазине. Этой весной мама предложила бабушке прописать Веру у себя, а потом перебраться к ним. Всем бы стало легче ухаживать за ней, а Вера получила бы квартиру и возможность выйти замуж и устроить свою жизнь. Вера сама сделала ремонт и стала завидной невестой – жившие поблизости мужчины по вечерам, когда она возвращалась с работы, и днём в выходные дни не давали ей проходу.

Вера, как и прежде, задерживалась в конце рабочего дня и заходила в кабинет Льва Самойловича, и они бросались в объятья друг другу, не в состоянии превозмочь охватывающее их желание. В тот день, когда состоялась его беседа с Киселёвым, он остановил её на пороге.

– Вера, меня сегодня вызвал к себе Андрей Иванович. Он сказал, что о нас все говорят и посоветовал расстаться, чтобы не испортить себе карьеру.

– И что ты ему ответил? – Её лицо побледнело, и она крепко сжала его руку.

– Что мы просто сотрудники, и я испытываю к тебе вполне естественную симпатию.

– Ну, ты и конспиратор, Лёвушка, – вздохнула она и, обняв его, поцеловала в губы. – А я тебя люблю, дорогой мой, и никому не отдам.

Вера прошлась по кабинету и, подойдя к письменному столу, оперлась на него и взглянула на Льва.

– У меня завтра день рождения. Ты не хочешь пригласить меня в ресторан?

– Но я должен вечером вернуться домой, – с отчаянием произнёс Лев Самойлович.

– А в командировку отправиться не хочешь? Ты давно не был в Ленинграде и Ярославле. Там ведь наши филиалы.

– Но тебя же со мной не пошлют?! – произнёс он.

Вера пронзительно посмотрела на него.

– Ты не понял, дорогой. Никуда ехать не надо, но дома ведь можно сказать. Или ты думаешь, что всю жизнь будем встречаться у тебя в кабинете?

Она подошла к нему и, посмотрев ему прямо в глаза, спросила:

– Ты меня ещё любишь?

– Конечно, люблю. Но я не готов пока уйти из семьи, – ответил он.

Простившись с Верой, Лев Самойлович спустился в метро. В поезде людей было много, но он не замечал их – его внутренний взор блуждал в темноте душевных лабиринтов, ища выхода из тупика. На «Серпуховской» он поднялся по эскалатору и вышел на Большую Серпуховскую. Автобуса ждать не стал, а пошёл пешком, пытаясь понять ситуацию, в которой оказался.

«Итак, Вера меня любит. Я тоже её люблю. Разница в возрасте пятнадцать лет её не останавливает. Я не богат и не наследник состояния. Значит, в её желании выйти за меня замуж нет никакого материального расчёта. Это подтверждает искренность её чувств. Что я получу от этого брака? Никаких выгод: ни денег, ни имущества. Квартиру придётся оставить Лене, чтобы она вырастила Рому и смогла выйти замуж. Новую квартиру мы купим или управление нам выделит, если всё пойдёт так, как было до сих пор. Но я получаю Веру, прекрасную женщину, с которой у меня будут дети. Наконец, важный вопрос – она русская. Среди гоев много достойных людей, не антисемитов. Она не из таких, это правда. В ней нет ни капли душка, который сразу ощущается у других людей. Её чистота и порядочность очевидна. – Он шёл по улице, рассуждая полушёпотом, и редкие прохожие с недоумением смотрели ему вслед. – Смешанных браков за всю еврейскую историю было очень много. В Советском Союзе такие браки считались и до сих пор считаются даже делом чести, и у многих знаменитых евреев русские жёны, а среди знаменитых гоев немало еврейских жён. Что же тогда меня беспокоит? Да просто мне не хватает смелости и решительности порвать с женой. Мне жаль её, я не готов выдержать её слёзы и мольбы. Но ведь люди сходятся и расходятся, и всё как-то утрясается? Следовательно, нужно преодолеть себя. Главное здесь наша любовь. Она оправдывает любые горечи и потери. Что останется мне в жизни, если я струшу и не возьму её тогда, когда она сама идёт мне в руки?»