Текст книги "Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса"

Автор книги: Петр Кропоткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава III
Взаимная помощь среди дикарей

Предполагаемая война каждого против всех Родовое происхождение человеческого общества • Позднее появление отдельной семьи • Бушмены и готтентоты • Австралийцы, папуасы • Эскимосы, алеуты • Черты жизни дикарей, с затруднением принимаемые европейцами • Понятие о справедливости у даяков • Обычное право

Громадную роль взаимной помощи и взаимной поддержки в прогрессивном развитии животного мира мы бегло рассмотрели в предыдущих двух главах. Теперь нам предстоит бросить взгляд на роль, которую те же явления играли в эволюции человечества. Мы видели, как незначительно число животных видов, ведущих одинокую жизнь, и как, напротив того, бесчисленно количество тех видов, которые живут сообществами, объединяясь в целях взаимной защиты, или для охоты и накопления запасов пищи, ради воспитания потомства, или – просто для наслаждения жизнью сообща. Мы видели также, что хотя между различными классами животных, различными видами или даже различными группами того же вида, происходит немало борьбы, но, вообще говоря, в пределах группы и вида господствуют мир и взаимная поддержка; причем те виды, которые обладают наибольшим умением объединяться и избегать, состязания и борьбы, имеют и лучшие шансы на переживание и дальнейшее прогрессивное развитие. Такие виды процветают, в то время как виды, чуждые общительности, идут к упадку.

Очевидно, что человек являлся бы противоречием всему тому, что нам известно о природе, если бы он представлял исключение из того общего правила: если бы существо столь беззащитное, каким был человек на заре своего существования, нашло бы для себя защиту и путь к прогрессу не во взаимной помощи, как другие животные, а в безрассудной борьбе из-за личных выгод, не обращающей никакого внимания на интересы всего вида. Для всякого ума, освоившегося с идеею о единстве природы, такое предположение покажется совершенно недопустимым. А между тем, несмотря на его невероятность и нелогичность, оно всегда находило сторонников. Всегда находились писатели, глядевшие на человечество, как пессимисты. Они знали человека, более или менее поверхностно, из своего личного ограниченного опыта, в истории они ограничивались знанием того, что рассказали нам летописцы, всегда обращавшие внимание, главным образом, на войны, на жестокости, на угнетение; и эти пессимисты приходили к заключению, что человечество представляет собою не что иное, как слабо связанное сообщество существ, всегда готовых драться между собою, и лишь вмешательством какой-нибудь власти удерживаемых от всеобщей свалки.

Гоббс (Hobbes), английский философ XVI века, первый после Бэкона решившийся объяснять зарождение нравственных понятий в человеке не из религиозных внушений, стал, как известно, именно на такую точку зрения. Первобытные люди, по его мнению, жили в вечной междуусобной войне, пока не явились между них мудрые и властные законодатели, положившие начало мирному общежитию.

В XVIII веке были, конечно, мыслители, стремившиеся доказать, что ни в какую пору своего существования, – даже в самом первобытном периоде – человечество не жило в состоянии непрерывной войны, что человек был существом общественным, даже в «естественном состоянии», и что скорее отсутствие знаний, чем природные скверные наклонности, довели человечество до всех ужасов, которыми отличалась его прошедшая историческая жизнь. Но многочисленные последователи Гоббса продолжали тем не менее утверждать, что так называемое «естественное состояние» было ни чем иным, как постоянной борьбой между индивидуумами, случайным образом столпившимися под импульсами их звериной природы.

Со времени Гоббса наука сделала, конечно, успехи, и теперь у нас под ногами более твердая почва, чем была у него, или во времена Руссо. Но философия Гоббса по сию пору имеет достаточно поклонников, и в последнее время создалась целая школа писателей, которые, вооружившись не столько идеями Дарвина, сколько его терминологией, воспользовались последней для аргументации в пользу взглядов Гоббса на первобытного человека; им удалось даже придать этой аргументации какое-то подобие научной внешности. Гёксли, как известно, стал во главе этой школы, и в лекции, прочтенной в 1888 году, он изобразил первобытных людей чем-то в роде тигров или львов, лишенных каких бы то ни было этических понятий, не останавливающихся ни перед чем в борьбе за существование, – вся жизнь которых проходила в «постоянной драке». «За пределами ограниченных и временных семейных отношений, Гоббсовская война каждого против всех была, – говорил он, – нормальным состоянием их существования» [94]94
  Nineteenth Century. Feb. 1888. P. 165. – Эта лекция вошла в сборники его статей и в собрание его сочинений.


[Закрыть].

Не раз уже замечено было, что главная ошибка Гоббса и вообще философов XVIII века заключалась в том, что они представляли себе первобытный род людской в виде маленьких бродячих семей, наподобие «ограниченных и временных» семейств более крупных хищных животных. Между тем, теперь положительно установлено, что подобное предположение совершенно неверно. Конечно, у нас нет прямых фактов, свидетельствующих об образе жизни первых человекообразных существ. Даже время первого появления таких существ еще в точности не установлено, так как современные геологи склонны видеть их следы уже в плиоценовых и даже в миоценовых отложениях третичного периода. Но мы имеем в своем распоряжении косвенный метод, который дает нам возможность осветить до известной степени даже этот отдаленный период. Действительно, в течение последних сорока лет сделаны были очень тщательные исследования общественных учреждений у самых низших рас, и эти исследования раскрыли в теперешних учреждениях первобытных народов следы более древних учреждений, давно уже исчезнувших, но тем не менее оставивших несомненные признаки своего существования. Мало-помалу целая наука, посвященная эмбриологии человеческих учреждений, была создана трудами Бахофена, Мак-Ленанна, Моргана, Эдуарда Б. Тейлора, Мэна, Поста, Ковалевского и мн. др. И эта наука установила теперь, вне всякого сомнения, что человечество начало свою жизнь не в форме небольших одиноких семей.

Семья не только не была первобытной формой организации, но, напротив, она является очень поздним продуктом эволюции человечества. Как бы далеко мы ни восходили вглубь палеоэтнологии человечества, мы везде находим людей, живших тогда сообществами, группами, подобными стадам высших млекопитающих. Очень медленная и продолжительная эволюция потребовалась для того, чтобы довести эти сообщества до организации рода (или клана), которая в свою очередь должна была подвергнуться другому, тоже очень продолжительному процессу эволюции, прежде чем могли появиться первые зародыши семьи, многоженной или одноженной.

Сообщества, банды, роды, племена – а не семьи – были, таким образом, первобытной формой организации человечества и его древнейших прародителей. К такому выводу пришла этнология после тщательных кропотливых исследований. В сущности, этот вывод могли бы предсказать зоологи, так как ни одно из высших млекопитающих, за исключением весьма немногих плотоядных и немногих, несомненно вымирающих, видов обезьян (орангутангов и горилл), не живет маленькими семьями, изолированно бродящими по лесам. Все остальные живут сообществами. И Дарвин так прекрасно понял, что изолированно живущие обезьяны никогда не смогли бы развиться в человекоподобные существа, что он был склонен рассматривать человека происходящим от какого-нибудь, сравнительно слабого, но непременно общительного вида обезьян, в роде шимпанзе, а не от более сильного, но необщительного вида, в роде гориллы [95]95
  «The Descent of Man» (конец II гл. С. 63 и 64 2-го издания).


[Закрыть]. Зоология и палеоэтнология (наука о древнейшем человеке) приходят, таким образом, к одинаковому заключению, что древнейшей формой общественной жизни была группа, племя, а не семья. Первые человеческие сообщества просто были дальнейшим развитием тех сообществ, которые составляют самую сущность жизни высших животных [96]96
  Некоторые антропологи, вполне разделяющие вышеизложенные взгляды на человека, тем не менее иногда утверждают, что обезьяны живут полигамическими семьями, под предводительством «сильного и ревнивого самца». Я не знаю, насколько подобное утверждение подтверждается совершенно достоверными наблюдениями. Но та страница в «Жизни животных» Брэма, на которую обыкновенно ссылаются, едва ли может считаться особенно доказательной. Она составляет часть его общего описания обезьян; но его же более подробные описания отдельных видов или противоречат такому общему выводу, или же не подтверждают его. Даже относительно мартышек (Cercopithecus) Брэм положительно утверждает, что «они почти всегда водятся значительными стадами; редко встречаются отдельные семейства» (русск. изд. 1874 г. Т. I. С. 49). Что же касается других видов, то уже самое количество их групп, в которых всегда имеется много самцов, делает предположение о «полигамической семье» более чем сомнительным. Очевидно, требуются дальнейшие наблюдения.


[Закрыть].

Если перейти теперь к положительным данным, то мы увидим, что самые ранние следы человека, относящиеся к ледниковому или раннему послеледниковому периоду, дают несомненные доказательства того, что человек уже тогда жил сообществами. Очень редко случается найти одинокое каменное орудие, даже из древнейшего, палеолитического периода; напротив того, где бы ни находили одно или два кремневых орудия, там всегда находили вскоре и другие, почти всегда в очень больших количествах. Уже в те времена, когда люди жили еще в пещерах, или в щелях между скал (как в Хэстингсе), или только укрывались под нависшими скалами, вместе с исчезнувшими с тех пор млекопитающими, и едва умели выделывать каменные топоры самого грубого вида, – они уже были знакомы с выгодами жизни сообществами.

Во Франции, в долинах притоков Дордони, вся поверхность скал в некоторых местах покрыта пещерами, служившими убежищем палеолитическому человеку, т. е. человеку древне-каменного века [97]97
  Lubbock.Prehistoric Times (5-е изд. 1890 г.).


[Закрыть]. Иногда пещерные жилища расположены этажами и несомненно более напоминают гнезда колоний ласточек, чем логовища хищных животных. Что же касается до кремневых орудий, найденных в этих пещерах, то, по выражению Леббока, «без преувеличения можно сказать, что они – бесчисленны». То же самое справедливо относительно всех других палеолитических стоянок. Судя по изысканиям Ларте, обитатели округа Ориньяк, в южной Франции, устраивали уже родовые пиры при погребении своих умерших. Таким образом, люди жили сообществами, и у них проявлялись зачатки родового религиозного обряда, уже в ту, чрезвычайно отдаленную эпоху, на заре появления первых человекоподобных существ.

То же самое подтверждается, еще с большим обилием доказательств, относительно позднейшего периода каменного века. Следы неолитического человека встречаются в таких громадных количествах, что по ним можно было, в значительной мере, восстановить весь его образ жизни. Когда ледяной покров (который, в нашем полушарии, должен был простираться от полярных областей вплоть до середины Франции, Германии и России, и покрывал Канаду, а также значительную часть территории, занимаемой теперь Соединенными Штатами) начал таять, то поверхности, освободившиеся от льда, покрылись сперва топями и болотами, а позднее – бесчисленными озерами [98]98
  Большинство геологов, специально изучавших ледниковый период, принимают теперь такое распространение ледяного покрова. Когда, в 1874 году, я выступил с заключением из моих работ, что полярный ледниковый покров доходил в теперешней России почти до 50-го градуса широты, это сочли тогда за фантазию. Теперь, Русская Геологическая Съемка держится этого взгляда по отношении к России, и большинство германских специалистов поддерживают его по отношению к Германии. Обледенение большей части центрального плоскогория во Франции неизбежно будет признано французскими геологами, когда они вообще обратят больше внимания на ледниковые отложения. Прекрасный, типичный ледниковый щебень я видел в Клерво (около г. Бар-на-Обе), и типичные следы ледникового наноса на сев. берегах Бретани, около Сен-Мало.


[Закрыть].

Озера, очевидно, заполняли в ту пору все углубления и расширения в долинах, раньше чем воды промыли себе те постоянные русла, которые в последующую эпоху стали нашими реками. И куда бы мы ни обратились теперь, в Европе, Азии или Америке, – мы находим, что берега бесчисленных озер этого периода, – который по справедливости следовало бы назвать Озерным периодом – покрыты следами неолитического человека. Эти следы так многочисленны, что можно лишь удивляться густоте населения в ту эпоху. На террасах, которые теперь обозначают берега древних озер, «стоянки» неолитического человека близко следуют одна за другой, и на каждой из них находят каменные орудия в таких количествах, что не остается ни малейшего сомнения в том, что в продолжение очень долгого времени эти места были обитаемы довольно многочисленными племенами людей. Целые мастерские кремневых орудий, которые, в свою очередь, свидетельствуют о количестве рабочих, собиравшихся в одном месте, были открыты археологами.

Следы более позднего периода, уже характеризуемого употреблением глиняных изделий, мы имеем в так называемых «кухонных отбросах» Дании. Как известно, эти кучи раковин от 5 до 10 футов толщиною, от 100 до 200 футов в ширину, и в 1000 и более футов в длину, так распространены в некоторых местах морского побережья Дании, что долгое время их считали естественными образованиями. А между тем они состоят « исключительноиз таких материалов, которые так или иначе употреблялись человеком», и они до такой степени переполнены продуктами человеческого труда, что Леббок в течение всего лишь двухдневного пребывания в Мильгаарде нашел 191 кусок каменных орудий и четыре обломка глиняных изделий [99]99
  Prehistoric Times. P. 232 and 242.


[Закрыть]. Самые размеры и распространенность этих куч кухонных отбросов доказывают, что в течение многих и многих поколений по берегам Дании основались сотни небольших племен или родов, которые, без всякого сомнения, жили так же мирно между собою, как живут теперь обитатели берегов Огненной Земли, которые также набрасывают теперь подобные же кучи раковин и всяких отбросов [100]100
  Кухонные остатки, т. е. кучи отбросов, около сажени высоты и футов сто в длину, которые лежат на слоях известного холма в Хэстингсе (Hastings), впереди трещины в скале, где некогда обитали неолитические люди, принадлежат к той же категории. Они были тщательно просеяны и расследованы г-ном Льюис Абботом, и состоят исключительно из выеденных раковин, костей и обломков кремневых орудий, – эти последние в таких количествах, что посетивши эти кучи вместе с г. Абботом после сильного дождя, мы собрали в час около сотни обломанных скребков и ножей, которые выбрасывались дикарями в кучу, впереди их жилья, за негодностью. Эти кучи интересны еще в том отношении, что в них нет орудий, которые могли бы рассматриваться как оружие для военных действий или даже для охоты за крупными зверями; тогдашние обитатели этих мест кормились рыбою, которую ловили кремневыми крючками, и только мелкими млекопитающими.


[Закрыть].

Что же касается до свайных построек Швейцарии, представляющих дальнейшую ступень на пути к цивилизации, они дают еще лучшие доказательства того, что их обитатели жили обществами и работали сообща. Известно, что уже в каменном веке берега Швейцарских озер были усеяны рядами деревень, состоявших каждая из нескольких хижин, построенных на платформе, поддерживаемой бесчисленными сваями, вбитыми в дно озера. Не менее двадцати четырех деревень, из которых большинство принадлежало к каменному веку, было открыто за последние годы на берегах Женевского озера, тридцать две на Констанцском озере, сорок шесть на Невшательском, и т. д.; и каждая из них свидетельствует о громадном количестве труда, выполненного сообща, – не семьей, а целым родом. Некоторые исследователи предполагают даже, что жизнь этих обитателей озер была в замечательной степени свободна от воинственных столкновений; и предположение это весьма вероятно, если принять в соображение жизнь тех первобытных племен, которые теперь еще живут в подобных же деревнях, построенных на сваях по берегам морей.

Мы видим, таким образом, даже из предыдущего краткого очерка, что в конце концов, наши сведения о первобытном человеке вовсе не так скудны, и что они во всяком случае скорее опровергают, чем подтверждают, предположения Гоббса. Сверх того, они могут быть пополнены в значительной мере, если обратиться к прямому наблюдению таких первобытных племен, которые в настоящее время стоят еще на том же уровне цивилизации, на каком стояли обитатели Европы в доисторические времена.

Что эти первобытные племена, которые существуют теперь, вовсе не представляют, – как утверждали некоторые ученые – выродившихся племен, которые когда-то были знакомы с более высокой цивилизацией, но утратили ее – уже было вполне доказано Эд. Б. Тэйлором и Дж. Лёббоком. Впрочем, к аргументам, приводившимся против теории вырождения, можно прибавить еще нижеследующий. За исключением немногих племен, которые держатся в малодоступных горных странах, так называемые «дикари» занимают пояс, который окружает более или менее цивилизованные нации, преимущественно на тех оконечностях наших материков, которые большею частью сохранили до сих пор, или же недавно еще носили характер ранней по-ледниковой эпохи.

Сюда принадлежат эскимосы и их сородичи в Гренландии, арктической Америке и Северной Сибири, а в Южном полушарии – австралийские туземцы, папуасы, обитатели Огненной Земли, и, отчасти, бушмены; причем в пределах пространства, занятого более или менее цивилизованными народами, подобные первобытные племена встречаются только в Гималаях, в нагорьях юго-восточной Азии и на Бразильском плоскогорье. Не должно забывать при этом, что ледниковый период закончился не сразу на всей поверхности земного шара; он до сих пор продолжается в Гренландии. Вследствие этого, в ту пору, когда приморские области Индийского океана, Средиземного моря или Мексиканского залива уже пользовались более теплым климатом, и в них развивалась более высокая цивилизация, – громадные территории в Средней Европе, Сибири и Северной Америке, а также Патагонии, в Южной Африке, Юго-восточной Азии и Австралии, оставались еще в условиях раннего после-ледникового периода, которые делали их необитаемыми для цивилизованных наций жаркого и умеренного пояса. В эту пору названные области представляли нечто вроде теперешних ужасных «урманов» северо-западной Сибири, и их население, недоступное для цивилизации и не затронутое ею, удерживало характер раннего после-ледникового человека.

Только позднее, когда высыхание сделало эти территории более пригодными для земледелия, стали они заселяться более цивилизованными пришельцами; и тогда часть прежних обитателей была ассимилирована новыми засельщиками, тогда как другая часть отступала все дальше и дальше в направлении к приполярным странам и осела в тех местах, где мы теперь их находим. Территории, обитаемые ими в настоящее время, сохранили по сию пору, или сохраняли до очень не давнего времени, в физическом отношении, около-ледниковый характер; а искусства и орудия их обитателей до сих пор еще не вышли из неолитического, т. е. позднего каменного, периода. При этом, несмотря на расовые различия и на пространства, которые разделяют друг от друга эти племена, их образ жизни и общественные учреждения поразительно схожи между собою.

Мы можем поэтому рассматривать этих «дикарей», как остатки раннего послеледникового населения, занимавшего то, что теперь представляет цивилизованную область.

Первое, что поражает нас, как только мы начинаем изучать первобытные народы, – это сложность организации брачных отношений, под которой они живут. У большинства из них семья, в том смысле, как мы ее понимаем, существует только в зачаточном состоянии. Но в то же самое время «дикари» вовсе не представляют из себя «мало связанных между собою скопищ мужчин и женщин, сходящихся беспорядочно, под влиянием минутных капризов». Все они подчиняются, напротив, известной организации, которую Льюис Морган описал в ее типичных чертах и назвал «родовою» или кланною, организацией [101]101
  Bachofen.Das Mutterrecht. Stuttgart, 1861; Morgan L. H.Ancient Society, or Researches in the Lines of Human Progress from Savagery through Barbarism to Civilization. New York, 1877; Lennan M.Studies in Ancient History (1-я серия; новое издание 1886; 2-я серия, 1896); Pison L.and Howitt A. W.Kamilaroi and Kurnai. Melbourne. Эти четыре писателя, – по очень верному замечанию Giraud Teulon, – исходя из различных фактов и различных общих идей и употребляя различные методы, пришли к тому же самому выводу. Бахофену мы обязаны тем, что он установил понятие о материнской семье и о наследовании через мать; Моргану – за исследование системы родства в роде, у малайцев и туранцев, а также за очень умный очерк главных фаз человеческой эволюции; Мак-Леннану – за исследование экзогамии, т. е. женитьбы вне своего рода; а Физону и Ховитту – за установление «куадерно», т. е. схемы родовых брачных соотношений в Австралии. Исследования всех четырех сводится к установлению родового происхождения семьи. Когда Бахофен впервые обратил внимание на материнскую семью, в своей работе, составившей эпоху в науке, а Морган описал родовую (клановую) организацию, причем оба пришли к заключению, что эти учреждения имели почти всеобщее распространение, и утверждали, что брачные законы лежат в самой основе последовательных ступеней эволюции человечества, – их обвинили в преувеличении. Однако, самые тщательные изыскания целого ряда исследователей, изучавших древнее право, доказали, что во всех расах человечества есть следы прохождения ими чрез такие же ступени развития брачных обычаев, каковые мы наблюдаем в настоящее время среди некоторых дикарей. См. работы таких авторов, как Post, Dargun, Ковалевский, Lubbock и их многочисленные последователи, как Lippert, Mucke и др.


[Закрыть].

Излагая вкратце этот очень обширный предмет, мы можем сказать, что в настоящее время нет более сомнения в том, что человечество в начале своего существования прошло чрез стадию брачных отношений, которую можно назвать «родовым, или коммунальным браком»; т. е. мужчины и женщины, целыми родами, жили между собою, как мужья с женами, обращая весьма мало внимания на кровное родство. Но несомненно также и то, что некоторые ограничения этих свободных отношений между полами были наложены обычаем уже в очень раннем периоде. Брачные отношения вскоре были запрещены между сыновьями одной матери и ее сестрами, ее внучками и ее тетками. Позднее такие отношения были запрещены между сыновьями и дочерями одной и той же матери, а затем вскоре последовали и другие ограничения.

Мало-помалу развилась идея рода(gens), который обнимал собою всех действительных, или предполагаемых, потомков от одного общего корня (скорее – всех, объединенных в одну родовую группу таким предполагаемым родством). А когда род размножался, от подразделения на несколько родов, из которых каждый делился в свою очередь на классы (обыкновенно, на четыре класса), то брак разрешался лишь между известными, точно определенными классами. Подобную стадию можно наблюдать еще теперь между туземцами Австралии, говорящими Камиларойским языком. Что же касается до семьи, то ее первые зародыши появились в родовой организации. Женщина, которая была захвачена в плен во время войны с каким-нибудь другим родом и прежде принадлежала бы, как добыча, всему роду, в более поздний период удерживалась за собой тем, кто взял ее в плен, – при соблюдении, впрочем, известных обязательств по отношению к роду. Она могла быть помещена им в отдельной хижине, после того как она заплатила известного рода дань роду, и, таким образом, могла основать в пределах рода отдельную семью, появление которой, очевидно, открывало собой новую фазу цивилизации. Но ни в каком случае жена, клавшая это основание особой патриархальной семье, не могла быть взята из своего рода. Она могла происходить только из чужого рода.

Если мы примем во внимание, что эта сложная организация развилась среди людей, стоявших на самой низшей из известных нам ступеней развития, и что она поддерживалась в сообществах, не знавших никакой другой власти, кроме власти общественного мнения, мы сразу поймем, как глубоко должны были корениться общественные инстинкты в человеческой природе, даже на самых низших ступенях ее развития. Дикарь, который мог жить при такой организации, подчиняясь по собственной воле ограничениям, которые постоянно сталкивались с его личными пожеланиями, конечно, не был похож на зверя, лишенного каких бы то ни было этических начал и не знающего узды для своих страстей. Но этот факт становится еще более поразительным, если принять во внимание неизмеримо отдаленную древность родовой организации.

В настоящее время известно, что первобытные семиты, Гомеровские греки, доисторические римляне, германцы Тацита, древние кельты и славяне, – все прошли чрез период родовой организации, очень близко сходной с родовой организацией австралийцев, краснокожих индейцев, эскимосов и других обитателей «пояса дикарей» [102]102
  О семитах и арийцах см. в особенности проф. Максима Ковалевского (Первобытное право, М., 1886 и 1887). А также его Стокгольмские лекции (Tableau des origines et de l'évolution de la famille et de la propriété. Stockholm, 1890), представляющие превосходный обзор всего вопроса. См. также: Post A.Die Geschlechtsgenossenschaft der Urzeit. Oldenburg, 1875.


[Закрыть].

Таким образом, мы должны допустить одно из двух: или развитие брачных обычаев шло по каким-нибудь причинам в одном и том же направлении у всех человеческих рас; или же зачатки родовых ограничений развились среди некоторых общих предков, бывших родоначальниками семитов, арийцев, полинезийцев и т. д., прежде чем эти предки определились в отдельные расы, и что эти ограничения поддерживались вплоть до настоящего времени среди рас, давно уже отделившихся от общего корня. Обе возможности в равной степени указывают, однако, на поразительную устойчивость этого учреждения – такую устойчивость, которой не могли разрушить никакие посягательства на нее личности, в течение многих десятков тысячелетий. Но самая стойкость родовой организации показывает, насколько ложен тот взгляд, в силу которого первобытное человечество изображают в виде беспорядочного скопища личностей, подчиняющихся одним лишь собственным страстям и пользующихся, каждая, своею личною силою и хитростью, чтобы одерживать верх над всеми другими. Необузданный индивидуализм – явление новейшего времени, но он вовсе не был свойствен первобытному человечеству [103]103
  Мы не можем заняться здесь обсуждением вопроса о происхождении брачных ограничений. Замечу только, что разделение на группы, подобное описанному Морганом у гавайцев, существует у птиц: молодые выводки живут вместе, отдельно от своих родителей. Подобное же разделение можно проследить и у некоторых млекопитающих. Что же касается до последующего запрещения брачных отношений между братьями и сестрами, то оно возникло, вероятно, не вследствие соображений о дурном влиянии кровного родства, каковые соображения едва ли вероятны, а скорее из стремления предупредить легко возникающую близость в слишком раннем возрасте. При тесном сожительстве в одном помещении подобное ограничение становилось положительно необходимым, и оно вполне согласно с предосторожностями, принимаемыми дикарями, чтобы отделять мужскую молодежь в особый «длинный дом» под надзором воспитателей. Должно также заметить, что вообще, при обсуждении происхождения новых обычаев, должно иметь в виду, что дикари, подобно нам, имеют своих «мыслителей» и ученых, знахарей, колдунов, лекарей, пророков – познания и идеи которых превосходят общий уровень массы. Объединенные в тайные союзы (другая почти всеобщая черта), эти знахари, конечно, могли оказывать огромное влияние и устанавливать обычаи, полезность которых еще не осознанна была большинством рода.


[Закрыть].

Переходя теперь к существующим в настоящее время дикарям, мы можем начать с бушменов, стоящих на очень низкой ступени развития – настолько низкой, что они не имеют даже жилищ, и спят в норах, вырытых в земле, или просто под прикрытием легких щитов из трав и ветвей, защищающих их от ветра. Известно, что когда европейцы начали селиться на их территории и истребили громадные дикие стада красного зверя, пасшиеся до того времени на равнинах, бушмены начали красть рогатый скот у поселенцев, – и тогда эти пришельцы начали против бушменов отчаянную войну: они стали истреблять их со зверством, о котором я предпочитаю не рассказывать здесь. Пятьсот бушменов было истреблено таким образом в 1774 году; в 1808–1809 годах союз фермеров истребил их три тысячи, и т. д. Их отравляли, как крыс, выставляя отравленное мясо этим доведенным до голода людям, или пристреливали, как зверей, спрятавшись в засаде за трупом подброшенного животного; их убивали при всякой встрече [104]104
  Collins Col.Philips' Researches in South Africa. London, 1828. Цитаты даны у Вайца ( WaitzAntropologie der Naturvölker. Bd. II. S. 334).


[Закрыть]. Таким образом, наши сведения о бушменах, полученные в большинстве случаев от тех самых людей, которые истребляли их, не могут отличаться особенной дружелюбностью. Тем не менее, мы знаем, что, во время появления европейцев бушмены жили небольшими родами, которые иногда соединялись в федерации; что они охотились сообща и делили между собою добычу без драки и ссор; что они никогда не бросали своих раненных и выказывали сильную привязанность к сотоварищам. Лихтенштейн рассказывает чрезвычайно трогательный эпизод об одном бушмене, который едва не потонул в реке и был спасен товарищами. Они сняли с себя свои звериные шкуры, чтобы прикрыть его, и сами дрожали от холода; они обсушили его, растирали его пред огнем и смазывали его тело теплым жиром, пока, наконец, не возвратили его к жизни. А когда бушмены нашли, в лице Иогана Вандервальта, человека, обращавшегося с ними хорошо, они выражали ему свою признательность проявлениями самой трогательной привязанности [105]105
  Lichtenstein.Reisen im Südlichen Africa. Berlin, 1881. Vol. II. P. 92–97.


[Закрыть]. Бурчелль и Моффатт изображают их добросердечными, бескорыстными, верными своим обещаниям и благодарными [106]106
  WaitzAnthropologie der Naturvölker. Bd. II. S. 335 seq. См. также: Fritsch.Die Eingeboren Afrika's. Breslau, 1872. S. 336 seq.; и «Drei Jahre in Süd-Afrika». Также Bleck W.A Brief Account of Bushmen Folklore. Capetown, 1875.


[Закрыть],– все качества, которые могли развиться, лишь будучи постоянно практикуемы в пределах рода. Что же касается до их любви к детям, то достаточно напомнить, что когда европеец хотел заполучить себе бушменку в рабство, он похищал ее ребенка; мать всегда являлась сама и становилась рабыней, чтобы разделить участь своего дитяти [107]107
  Reclus E.Géographie Universelle. XIII, 475.


[Закрыть].

Та же самая общительность встречается у готтентотов, которые немногим превосходят бушменов по развитию. Лёббок говорит об них, как о самых «грязных животных», и они, действительно, очень грязны. Все их одеяние состоит из повешенной на шею звериной шкуры, которую носят, пока она не распадется в куски; а их хижины состоят из нескольких жердей, связанных концами и покрытых циновками, причем внутри хижин нет ровно никакой обстановки. Хотя они держат быков и овец и, кажется, были знакомы с употреблением железа уже до встречи с европейцами, тем не менее они до сих пор стоят на одной из самых низких ступеней человеческого развития. И все же европейцы, которые были близко знакомы с их жизнью, с великой похвалою отзывались об их общительности и готовности помогать друг другу. Если дать что-нибудь готтентоту, он тотчас же делит полученное между всеми присутствующими – обычай, который, как известно, поразил также Дарвина у обитателей Огненной Земли. Готтентот не может есть один, и как бы он ни был голоден, он вызывает прохожих и делится с ними своей пищей. И когда Кольбен выразил по этому поводу свое удивление, ему ответили: «таков обычай у готтентотов». Но этот обычай свойствен не одним готтентотам: это – почти повсеместный обычай, отмеченный путешественниками у всех «дикарей». Кольбен, хорошо знавший готтентотов и не обходивший молчанием их недостатков, не может нахвалиться их родовою нравственностью.

«Данное ими слово – для них священно», – пишет он. «Они совершенно незнакомы с испорченностью и вероломством Европы». «Они живут очень мирно и редко воюют со своими соседями». Они «полны мягкости и добродушия во взаимных отношениях… Одним из величайших удовольствий для готтентотов является обмен подарками и услугами». «По своей честности, по быстроте и точности отправления правосудия, по целомудрию готтентоты превосходят все, или почти все, другие народы» [108]108
  Kolben P.The Present State of the Cape of Good Hope. Medley, London, 1731. Vol. I. P. 59, 71, 333, 336, etc. (перевод с немецкого).


[Закрыть].

Ташар (Tachart), Барроу (Barrow) и Муди (Moodie) [109]109
  Цитируется у WaitzAntropologie. Vol. II. P. 335, etc.


[Закрыть]вполне подтверждают слова Кольбена. Нужно только заметить, что когда Кольбен писал о готтентотах, что «во взаимных своих отношениях они – самый дружелюбный, самый щедрый и самый добродушный народ, какой когда-либо существовал на земле» (I, 332), – он дал определение, которое с тех пор постоянно повторяется путешественниками при описании самых разнообразных дикарей. Когда необразованные европейцы впервые сталкивались с первобытными расами, они обыкновенно изображали их жизнь карикатурным образом; но стоило умному человеку прожить среди дикарей более продолжительное время, и он уже описывал их как «самый кроткий» или «самый благородный» народ на земном шаре. Совершенно теми же самыми словами, самые достойные доверия путешественники характеризуют остяков, самоедов, эскимосов, даяков, алеутов, папуасов и т. д. Я также помню, что подобные же отзывы мне приходилось читать о тунгусах, о чукчах, об индейцах Сиу и некоторых других племенах дикарей. Самое повторение подобной похвалы уже говорит больше, чем целые тома специальных исследований.

Туземцы Австралии стоят по развитию не выше своих южно-африканских братьев. Их хижины имеют тот же характер и очень часто люди довольствуются даже простым щитом или ширмой из хвороста, для защиты от холодных ветров. В пище они не отличаются разборчивостью: в случае нужды они пожирают совершенно разложившуюся падаль, а когда случится голод, то иногда прибегают и к людоедству. Когда австралийские туземцы впервые были открыты европейцами, то оказалось, что они не имели никаких других орудий, кроме сделанных самым грубым образом из камня или кости. Некоторые племена не имели даже лодок и были совершенно незнакомы с меновой торговлей. А между тем, после тщательного изучения их привычек и обычаев, оказалось, что у них существует та самая выработанная родовая организация, о которой говорилось выше [110]110
  Туземцы, живущие на север от Сиднея и говорящие на языке Камиларои, наиболее исследованы в этом отношении, благодаря капитальной работе Lorimer Fison и A. W. Howitt «Kamilaroi and Kurnai» (Melbourne, 1880). См. также: Howitt A. W.Further Note on the Australian Class Systems // Journal of the Anthropological Institute. 1889. Vol. XVIII. P. 31); в последней из указанных работ доказывается широкое распространение той же организации по всей Австралии.


[Закрыть].

Территория, на которой они живут, обыкновенно бывает поделена между различными родами, но область, на которой каждый род производит охоту или рыбную ловлю, остается в общественном владении, и продукты охоты и ловли идут всему роду [111]111
  The Folklore, Manners etc. of Australian Aborigines. Adelaide, 1879. P. 11.


[Закрыть]. Роду же принадлежат орудия охоты и рыбной ловли. Еда происходит сообща. Подобно многим другим дикарям, австралийские туземцы держатся известных правил относительно времени, когда разрешается сбор различных видов камеди и трав [112]112
  Grey// Journals of Two Expeditions of Discovery in North-West and Western Australia. London, 1841. Vol. II. P. 237, 298.


[Закрыть]. Что же касается до их нравственности вообще, то лучше всего привести здесь следующие ответы, данные Лумгольцем, миссионером, жившим в Северном Квинсленде, на запросы Парижского Антропологического общества [113]113
  Bulletin de la Société d'Anthropologie. 1888. Vol. XI. P. 652. Я привожу ответы в сокращении.


[Закрыть]: «Чувство дружбы им знакомо; оно развито очень сильно. Слабые пользуются общественной помощью; за больными очень хорошо смотрят: их никогда не бросают на произвол судьбы и не убивают. Племена эти – людоеды, но они очень редко едят членов собственного племени (если не ошибаюсь – только тогда, когда убивают по религиозным мотивам); они едят только чужих. Родители любят своих детей, играют с ними и ласкают их. Детоубийство практикуется лишь с общего согласия. Со стариками обращаются очень хорошо и никогда не убивают их. У них нет ни религии, ни идолов, а существует только страх смерти. Брак – полигамический. Ссоры, возникающие в пределах рода, решаются путем дуэлей на деревянных мечах и с деревянными же щитами. Рабства не существует; обработки земли – никакой; глиняных изделий не имеется; одежды – нет, за исключением передника, носимого иногда женщинами. Род состоит из двухсот человек, разделенных на четыре класса мужчин и четыре класса женщин; брак допускается только между обычными классами, но никогда не в пределах самого рода».

Относительно папуасов, близко-родственных австралийцам, мы имеем свидетельство Г. Л. Бинка, жившего в Новой Гвинее, преимущественно в Geellwinck Bay, с 1871 по 1883 год. Приводим сущность его ответов на те же вопросы [114]114
  Bulletin de la Société d'Anthropologie. 1888. Vol. XI. P. 386.


[Закрыть].

«Папуасы – общительны и весьма веселого нрава; они много смеются. Скорее робки, чем храбры. Дружба довольно сильна между членами разных родов, и еще сильнее в пределах одного и того же рода. Папуас часто выплатит долги своего друга, с условием, что последний уплатит этот долг, без процентов, его детям. За больными и стариками присматривают; стариков никогда не покидают и не убивают, – за исключением рабов, которые долго болели. Иногда съедают военнопленных. Детей очень ласкают и любят. Старых и слабых военнопленных убивают, а остальных продают в рабство. У них нет ни религии, ни богов, ни идолов, ни каких бы то ни было властей; старейший член семьи является судьей. В случае прелюбодеяния (т. е. нарушения их брачных обычаев) виновник платит штраф, часть которого идет в пользу „негории“ (общины). Земля состоит в общем владении, но плоды земли принадлежат тому, кто их вырастил. Папуасы имеют глиняную посуду и знакомы с меновой торговлей, причем, согласно выработавшемуся обычаю, купец дает им товары, а они возвращаются по домам и приносят туземные произведения, в которых нуждается купец; если же они не могут добыть нужных произведений, то возвращают купцу его европейский товар [115]115
  Точно таким же образом практикуется меновая торговля с папуасами Кайман-бей, которые пользуются репутацией высокой честности. «Не случалось еще, чтобы папуас нарушил свое обещание», – говорит Finsch (Neuguinea und seine Bewohner. Bremen, 1865. S. 829).


[Закрыть]. Папуасы „охотятся за головами“, т. е. практикуют кровавую месть. Впрочем, „иногда, – говорит Финш, – дело передается на рассмотрение Намототского раджи, который заканчивает дело наложением виры“».