Текст книги "Тайна Иеронима Босха"

Автор книги: Петер Демпф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

XXII

– Не следовало вам возвращаться. Два раза подряд повезти не может.

Петрониус замер, глядя в гневное лицо инквизитора. Он не ожидал увидеть его здесь. Патер сидел у окна, широко расставив ноги и подперев голову руками. Свет полумесяца освещал келью.

– Некоторые люди, – зловеще улыбаясь, произнес он, – таковы, что почти каждый их шаг можно предугадать. Поэтому я и сижу здесь в ожидании, когда вы появитесь после побега из подвала.

Петрониус отдал патеру должное. За глупость надо наказывать, а если любовь слепа, следует бить палкой. Подмастерье проклинал себя за ошибку.

– Где Зита? – зло спросил он.

– Прежде чем вы решитесь на необдуманные действия, хочу сообщить, что во внутреннем дворике вас ожидает дюжина солдат городской стражи. Моя жизнь не в счет. Если я умру, очищать город от еретиков будет другой. – Инквизитор расправил плечи.

– А я мог бы подарить вам сотню тысяч лет в чистилище! – возразил подмастерье.

Патер Иоганнес рассмеялся и встал:

– Петрониус Орис, меня развлекают сказки для маленьких детей, но я в них не верю. Однако ответьте на один вопрос: где находится алтарный триптих вашего мастера?

– В безопасности. А если хотите знать точно, то почему я должен отвечать на ваши вопросы, когда вы оставляете без ответа мои?.. Где Зита?

Иоганнес фон Берле дважды прошел по комнате и открыл дверь в коридор. Помещение сразу же заполнил запах лаванды.

– Если вы имеете в виду маленькую монахиню, которая в этой келье выполняла свои обязанности, то она должна была уехать – в Брюгге, или в Амстердам, или даже в Рим. Что касается моего вопроса, вы все равно дадите ответ. А сейчас пойдемте.

В коридоре патер повернулся к Петрониусу:

– Вы очень ловкий молодой человек. Расскажите, как попали сюда. Вы появились неожиданно.

Петрониус насторожился. Серьезно ли говорит патер? Если да, то он не знает о дороге через сад и там нет его подручных.

Сейчас Петрониусу не оставалось ничего другого, как следовать за инквизитором, – один из стражников, ждавших на улице, приставил к спине юноши кинжал. Подмастерье неуклюже зашагал за доминиканцем. В руках у патера был факел, бросающий неверные тени на беленые стены дома.

Петрониус напряженно размышлял. Позади дома ждут Длинный Цуидер и его друг Ханнес с повозкой и одеждой для Зиты. Если ему удастся…

Они действительно повернули к винтовой лестнице, которая вела к двери во внутренний садик. Петрониус лишь слегка прикрыл ее, чтобы не вызывать лишнего шума, когда они будут возвращаться с Зитой. Патер Берле маячил впереди, солдат следовал за подмастерьем. Петрониус заметил, что на узкой лестнице стражнику неудобно держать кинжал и он опустил его. Сердце подмастерья подпрыгнуло, ладони вспотели. Он ощущал сырость стен, а подошвы его кожаных башмаков нащупывали неровности ступеней. Лестница все больше сужалась, момент был подходящий. Нужно действовать.

Петрониус ударил патера Иоганнеса ногой в плечо, и тот стукнулся головой о стену. Светильник упал на пол, свеча погасла.

Юноша протиснулся мимо патера, поспешил вниз по лестнице, рванул дверь и быстро закрыл ее за собой. Солдат не видел его. Теперь у Петрониуса было несколько минут, чтобы скрыться. Он пробежал через дворик и исчез в пристройке.

– Цуидер, Ханнес, где вы?

Петрониус вглядывался в темноту и тут у черного хода заметил движение. Он поспешил туда.

– Цуидер, Ханнес, быстро! Патер Иоганнес и его палачи преследуют нас!

Юноша споткнулся, так как слишком поздно увидел на земле перед собой тело. Он наклонился, не желая верить глазам. Ханнес! И в спине его торчал нож.

– Что?.. – тихо спросил он в темноту.

Ответ пришел быстро. Дверь отворилась, и в лунном свете блеснул клинок. Петрониус попытался увернуться, но нож попал ему в грудь между рукой и ребром. Острая боль пронзила тело. В свете ночных звезд он успел заметить шрам на щеке. Реальный мир казался далеким и уходил все дальше.

Петрониус услышал голоса двух человек.

– Он мертв? Кто-то ощупывал его руками, щипал за одежду.

– Мертв, никаких признаков жизни.

– Прекрасно, – пробормотал кто-то, в то время как Петрониус уходил в никуда. – Никто не должен знать обо мне больше, чем я сам. Пусть отправляется к червям. И почему он был таким любопытным? Пример других должен был предостеречь его.

Последние слова проникли в сознание подмастерья, и он погрузился в безграничную тьму, унося с собой имена убийцы и его хозяина.

XXIII

– Сеньор Кайе! Михаэль, что с вами?

Кайе пронзила боль, он открыл глаза и увидел над собой лицо патера Берле. Рука сразу нащупала в кармане перочинный нож.

– Проклятие! – раздался из-за письменного стола ворчливый голос Антонио де Небрихи. – Почему мы должны прерываться именно сейчас?

– Черт возьми, патер! – простонал Кайе. – От вашей манеры рассказывать истории мне становится жутко. Еще несколько мгновений в том времени, и я стал бы жертвой убийцы. Что из сказанного вами правда, а что – чистой воды вымысел?

После того как Берле помог реставратору подняться, он снова сел на стул, и все же его голос дрожал.

– Почти все. Я просто не успел закончить. Вы сползли с кресла и ударились головой.

Кайе с удивлением смотрел на патера, контраст между черной одеждой и белым лицом которого казался неестественным.

Антонио де Небриха тоже вернулся в настоящее. Он встал из-за стола и попытался размять ноги.

– Все это есть в вашей рукописи?

– Вы не верите мне, сеньоры? Впрочем, я не обижаюсь.

– Поймите, – поспешил возразить Кайе, – все звучит как-то фантастически.

Антонио де Небриха сел напротив патера, тогда как Кайе ходил по комнате взад и вперед, чтобы стимулировать кровообращение. Он потирал виски пальцами, желая прогнать головную боль, и ощупывал свою шишку.

– Думаю, то, что мы узнали о картине, продвинуло нас вперед, – констатировал Небриха. – Ваш рассказ меняет перспективу. Даже не могу описать вам, какие чувства вызвала во мне эта история. Будто в вековом хаосе наконец воцарился порядок. – Антонио поднял вверх обе руки, словно собирался совершить молитву. – Теперь наша очередь. Я хочу попытаться, опираясь на вашу историю, свести воедино то, что уже выстраивалось в моей голове.

Патер Берле провел рукой по лицу. Казалось, он тоже страшно устал.

– То, что я рассказал вам о картине, – лишь фрагменты.

Патер Берле откинулся на стуле и закрыл глаза. Кайе принес стул для себя, и мужчины образовали круг. Реставратор оперся руками на спинку стула.

– Я лучше постою.

В комнате было душно и слишком тепло. Кайе расстегнул две верхние пуговицы рубашки и провел рукой по небритому подбородку. Исподволь он наблюдал за священником. На лице патера все отчетливее проступала неуверенность. Он нервно ломал пальцы, взгляд рассеянно бродил по комнате.

Антонио де Небриха ни на что не обращал внимания. Срывающимся голосом он начал свое повествование.

– В наше время мы верим, что жизнь идет по прямой линии. Она начинается рождением и оканчивается смертью, как доказывает нам время. Потом нить идет прямо в будущее.

Небриха замолчал, откашлялся, будто хотел, чтобы сказанное звучало убедительнее. Патер Берле смущенно смотрел в пол, не переставая теребить пальцы.

– Это слишком упрощенная картина нашего существования и, возможно, неверная.

Кайе попытался что-то возразить, но Небриха взмахом руки остановил его:

– Я бы хотел привести несколько примеров, чтобы показать, что в природе все происходит не так, как мы себе представляем. Наша жизнь состоит из повторяющихся циклов, даже если мы не хотим в это верить. Дневной цикл, цикл времен года, цикл, за время которого Солнце проходит по своей орбите вокруг центра Млечного Пути. И даже в космосе некий огромный цикл определяет нашу жизнь, пока материя универсума не остановит экспансию, не повернет и не сведет воедино все млечные пути, солнца и планеты когда-нибудь в будущем.

– Что же неверно в идее прямой линии? – с издевкой спросил патер Берле.

Голос его дрожал, будто он боролся с волнением. В дискуссию вступил Кайе. Ему стало ясно, куда клонит Небриха.

– Церковь и ее представители. Мужчины знают только одно движение вперед от рождения до конца в раю. Никаких циклов, никаких кризисов, и бесконечное течение времени. Такое представление заключено в идее прямолинейности.

Антонио де Небриха заметил капли пота на лице священника и кивнул Кайе, чтобы тот включил вентилятор.

– Женщины, патер Берле, думают иначе. Они ближе к идее возвращения по причине женских циклов, смены плодовитости бесплодием. Их тело тесно связано с лунным циклом. Поэтому большинство идей о прямолинейности уходят корнями в патриархат и поддерживаются патриархальными структурами.

Кайе опустился на стул. Перед глазами встали Зита и Грит Вандерверф, эти два образа странным образом привлекали его. Патер Берле смотрел на пол, сцепив пальцы.

Небриха уверенно продолжил:

– Идея прямолинейности – западная, современная, но не единственная, описывающая ход времени. У людей позднего Средневековья господствовала мысль о циклической природе времени. Все повторяется в новом круговороте, и где-то между этими циклами находится настоящее.

Антонио де Небриха не обращал внимания ни на патера Берле, ни на Кайе, которые с трудом следили за ходом его мыслей. Лицо патера становилось все бледнее, он постоянно вытирал пот с лица.

Взгляд Кайе обратился к репродукции «Сада наслаждений», и неожиданно он обнаружил повсюду на картине круговороты.

– Вы, конечно, уже обратили внимание, патер Берле, что в картине много таких циклов: круговорот птиц, прогулка верхом вокруг пруда, начало картины с сотворения мира до падения в ад. Я считаю их уже несколько лет – шары, круги, наполняющие прежде всего среднюю часть. А теперь сделаем вывод. Во многих культурах, с которыми наверняка был знаком Босх, циклический ход времени разделен и подтвержден ритуалами. Возьмем только один пример: античность. В античном мире господствовала мысль о возвращении одного и того же, вечного. Приверженцами этой идеи были прежде всего стоики. Для них не существовало ничего, чего не было бы раньше. Поэтому не существовало никакого начала жизненного цикла. Каждый век повторяется до мельчайших деталей, так что людям предстоит вновь и вновь проживать свою жизнь. Эта мысль захватывает дух, даже если ее нет в нашем триптихе.

Патер Берле продолжал тереть пальцами лоб и смахивать капли с верхней губы. Полуденная жара постепенно проникала через окна подвала, лишь вентилятор помогал поддерживать более или менее сносные условия. Кайе, незаметно наблюдавший за Берле, предполагал, что причиной такого потоотделения была не жара. Священника мучил ход мыслей Небрихи. В голове Кайе все нити истории сплелись в один клубок. Разве не эти мысли были представлены в объяснениях Якоба ван Алмагина к картине Босха, разве сам Босх не говорил о том же?

– И к какому заключению по поводу картины мы придем, Антонио? – спросил Кайе хрипло – от жары у него пересохло горло.

– Что она содержит послание, связанное с невероятно длительным циклом, Михаэль.

– Потому что адамиты провозглашали новое учение вечного повторения и возвращения, сеньор Небриха?

– Верно, патер. В нем не было места Богу, и потому такое произведение являлось подозрительным для католической церкви.

Антонио де Небриха вскочил. Он был в своей стихии.

– Допустим, идея картины возникла у Босха под влиянием Алмагина. Можно предположить, что картина содержит каббалистические идеи. Одним из главных принципов Каббалы является искажение действительности с целью скрыть ее от взгляда профана и сделать доступной посвященному. Так Книга Еноха говорит о космическом занавесе, плаще памяти. Он должен содержать наглядное изображение всех вещей, которые были созданы со дня сотворения мира. Все события в конце концов вплетаются в этот плащ. Два других принципа Каббалы состоят в том, что все сводится к последнему столкновению между добром и злом и в конце концов зло должно быть разоблачено. Только мистики, некоторые посвященные знали о времени столкновения и могли сообщить об этом простому народу.

Небриха уже ходил вокруг Кайе и патера Берле кругами, будто хотел подкрепить таким образом свои мысли о цикличности. Он тяжело дышал, и его суетливость контрастировала со спокойствием Берле, который, по наблюдениям Кайе, готов был взорваться.

– Итак, у нас есть обоснование принципа построения картины, Михаэль. Добро и зло в своих самых сильнейших проявлениях на правой и левой створках триптиха и учение о круговороте мысли в центре. Возможно, мы застали первые дни сотворения мира, так как все люди одного возраста, и на картине нет ни стариков, ни детей.

– И все люди – ученики. Они учатся любви, симпатии, нежности и пониманию мира, – вставил Кайе.

– И последнее, господа, прежде чем мы обратимся к картине: иудейско-христианские традиции очень тесно связаны с числом 7 – семь дней недели, семь таинств, семь возрастов жизни, семь больших религиозных праздников. И квадрат числа семь используется часто: еврейский праздник Вохенфест праздновался через семь недель после праздника первого снопа, что означает 7x7. Пасху празднуют за пятьдесят дней до праздника урожая, что означает 7x7 + 1. Весь еврейский календарь основан на семицикличности: семь дней недели, семь отрезков по пятьдесят дней, известен даже так называемый большой цикл 7 х 7000.

До сих пор патер Берле молчал, но тут его прорвало.

– Прекратите, прекратите! – застонал он, закрыв уши руками. – Вы грешите, все это ересь! Такие произведения не должны видеть света Божьего. Их надо скрывать от глаз, чтобы люди не пошли по ложному пути.

Патер Берле кричал истерически, захлебываясь от эмоций. Антонио де Небриха смотрел на него широко раскрытыми глазами, словно пробудившись ото сна.

– Вы что, не понимаете, Берле? – Он указал на листочки бумаги на стене. – PSSNNMR, posse non mori, если все повторяется, если каждая деталь или грубые линии событий возвращаются, как зима и лето, то это – бессмертие!

– Кто сказал? – спросил Берле на сей раз мягким, почти льстивым голосом.

– Наша загадка из букв. Способность не умирать. Бессмертие. Вечно повторяющийся цикл. Простая мысль.

Антонио стоял перед «Садом наслаждений» с распростертыми руками.

– А теперь проясняется и второй символ – сова. Она говорит: взгляни на события с другой стороны. Нет рая и нет конца развитию. Есть цикл и вечный круговорот.

Раздался пронзительный крик. Кайе испуганно вскочил:

– Патер Берле, что с вами?

Патер колотил себя по скулам, будто хотел выбить слова, засевшие там. Антонио, казалось, не слышал диких воплей Берле, он обернулся и уставился на Кайе:

– Михаэль! У нас есть негативы к третьей части. Может, на них мы найдем ответ. Надо увеличить. Нужен ключ к разгадке.

Берле, в ярости уронив стул, вскочил. Его лицо окаменело. Только в глазах горел огонь да дрожали зрачки.

– Вы никогда не узнаете тайну! Никогда! – крикнул Берле и оттолкнул Кайе, который попытался загородить ему дорогу.

На пороге патер резко обернулся, на лице его были ненависть и отвращение. Затем он устремился прочь.

XXIV

– Я решила, что вы забыли обо мне, доктор Кайе.

Грит Вандерверф, освещенная солнцем, стояла перед входом в реставрационные мастерские. Кайе был сражен красотой ее кожи, которая на свету приобрела бархатный оттенок. Красный цвет платья оттенял каштановые волосы до плеч.

– Нам пришлось предпринять меры безопасности, сеньора Вандерверф.

Кайе расцеловал психолога в обе щеки. Никогда еще этот испанский обычай не доставлял ему такого удовольствия.

– Меры безопасности? Зачем?

Кайе пригласил Грит войти. Сделал знак привратнику – тот открыл дверь и снова закрыл ее за ними. Кайе показалось, что Грит принесла с собой в темный коридор здания частичку солнечного света с улицы. Вандерверф была в тесно облегающем платье с глубоким вырезом. Бедра соблазнительно покачивались, и Кайе подумал, что его намеренно очаровывают.

– Патер Берле был здесь, вот почему такие меры предосторожности.

– Он был здесь? – Грит внимательно посмотрела на Кайе. – Я предупреждала твоего коллегу. С «Садом наслаждений» все в порядке?

Кайе был удивлен обращением, но ответил непривычным для себя «ты».

– Нет, Грит. Он не прикоснулся к картине. Еще нет. Он проник в кабинет Антонио. Я выследил его. Патер был очень разгневан и сломя голову выскочил из здания. Однако прежде Небриха смог выудить у него еще одну часть рассказа.

Грит задумчиво кивнула, потом взяла Кайе под руку, и они пошли в направлении мастерских.

– Полагаю, вы не вызвали полицию. Весьма неосторожно с вашей стороны. Берле опасен.

– Он был в курсе нашей работы. А Небриха хотел узнать, соответствуют ли открытия, сделанные нами на картине, действительности.

– И что же?

По пути в реставрационные мастерские Кайе рассказал Грит о значении надписи «PSSNNMR», о каббалистической нумерологии в имени Босха и мыслях о цикличности, которые развивал Небриха.

Грит слушала и улыбнулась, узнав, что ее намек на имя Босха вызвал такую бурную реакцию. Только когда Кайе упомянул Алмагина, Грит заволновалась:

– Что о нем известно патеру Берле?

– Ну, этот человек что-то скрывал.

Пройдя пост охраны, они вошли в мастерские. Свет, проникавший через множество окон, наполнял помещение, и волосы Грит засияли красным пламенем. Кайе на мгновение закрыл глаза, чтобы привыкнуть к слепящим лучам. В мастерской на мольбертах стояли четыре картины большого формата, перед ними лежали инструменты реставраторов. В центре располагалась доска «Сада наслаждений». Картина сияла яркими красками. Грит подошла к картине, чтобы оценить работу реставратора.

– Вы убрали все отслоения и скрыли трещины. Следов кислоты и в самом деле не осталось.

Реставратор посмотрел сначала на картину, затем на совершенные формы Грит. И не смог решить, что привлекает его больше.

– Я считаю эту картину Босха произведением для тех, кто находится в поиске. Взгляд переходит от фигуры к фигуре, от сцены к сцене. Я спрашиваю себя: где спрятана тайна? И думаю, что она откроется нам, если правильно поставить вопрос.

Кайе в растерянности смотрел на картину. Он еще никогда не рассматривал ее с такой позиции.

– И какой вопрос задала бы ты?

Грит пожала плечами и обернулась к реставратору:

– Если бы ты знал, Михаэль, что нашей жизни суждено вечное возвращение и ты захотел бы передать эти знания другим поколениям, как бы ты сделал это?

Кайе был обескуражен вопросом и вновь сосредоточился на картине.

– Есть две возможности. – Он подумал об идее Небрихи. – Если возвращение определено до малейших деталей, я бы не стал ничего делать. Ибо каждый рисунок, картина, каждый намек погибнет при Апокалипсисе, и ничего из старого мира не перейдет в новый, поскольку там все и так повторится. Но если это соображение неверно и повторение включает в себя развитие, я бы написал книгу, нарисовал картину, которые переживут века, так как имеют собственную ценность.

– Я пришла к такому же заключению, Михаэль. Послушай, ты знаешь историю Якоба ван Алмагина, как она записана в рукописи. В ней есть кое-что, о чем умолчал патер Берле.

Кайе насторожился. Небриха прав: Грит знает больше, чем готова рассказать.

– Предположим, что веками существовали организации или группы ученых, представленные различными объединениями. Их находят в иудаизме и христианстве, у тамплиеров и у членов Алой и Белой розы, у масонов и в других братствах. Не более пяти-шести человек. Их выбирают из своих рядов и посвящают в таинство.

– Прекрасно. А каким образом эти люди связаны с нашей картиной? И откуда тебе это известно?

– Я только предполагаю. Как я к этому пришла, расскажу в следующий раз. Якоб ван Алмагин принадлежал к такой группе. Он был одним из величайших умов своего времени. Уже тогда следовало принимать решение, хотя, возможно, его приняли намного раньше, только не смогли осуществить. Записать знание о предстоящем повороте и сообщить «мудрецам будущего». Они хотели перенести информацию о прошлом в будущее.

– Если я правильно понимаю, «Сад наслаждений» – это эксперимент. Попытка. Но картина слишком оригинальна, слишком умело выполнена и слишком хорошо продумана. Односторонняя интерпретация картины – дань современности, отражение концепции людей с узким кругозором. А это полотно далеко не однозначно.

Кайе подошел ближе к Грит и почувствовал аромат ее духов.

– Нет, не эксперимент, Михаэль. Благодаря принадлежности к адамитам Алмагин мог не только сформировать их идейное наследие и перенести его в картину, но и придать отдельным частям триптиха двойное значение и использовать для своих целей, для следующего уровня. Картина стала своеобразной машиной времени, которая движется в будущее, чтобы там ее правильно прочли.

Кайе отвел взгляд от волос Грит и посмотрел на картину.

– Как можно верить, что кто-то в состоянии обнаружить скрытые знаки под слоем краски? И кто сейчас должен прочесть их?

– Возможно, такой человек, как патер Берле. В его рукописи определенно есть ключ к пониманию «Сада наслаждений».

– Именно! Послание не было обращено к патеру и ему подобным. Но он всерьез верит в его существование и не успокоится, пока не уничтожит картину.

Взгляд Кайе переходил от картины к Грит и обратно. Женщина стояла очень близко к нему, ее запах дурманил.

– Если я правильно понял тебя, Грит, то посвященные существуют и сегодня. Однако если группа собирающих знания о развитии мира передает их из поколения в поколение, то почему они до сих пор не раскрыли тайну?

Грит Вандерверф медлила с ответом.

– Возможно, потому что часть этих людей во времена инквизиции погибла на костре, не успев передать свое знание.

– Откуда ты знаешь? До сих пор я думал, тебя интересует только патер Берле и его болезнь. Или он уже успел рассказать тебе что-то?

Грит Вандерверф повернулась к Кайе. Тот продолжал:

– Или предположения Антонио де Небрихи верны и ты член братства адамитов, которые были уничтожены четыре сотни лет назад?

Грит не сводила глаз с реставратора и упорно молчала.

– А если адамитов не уничтожили? Если они ушли в тень, чтобы спастись от гибели? Братья и сестры свободного духа расселились по Голландии, Франции и части Германии. Они покинули родные места и поселились при поддержке братства там, где было безопасно и где никто их не знал.

Серые глаза Грит напоминали Кайе замерзшую поверхность воды зимой, когда солнце просвечивает сквозь прозрачный лед. Его взгляд словно проваливался в бездонную глубину.

– Секта пропала в катакомбах истории. Я прав, Грит? И все же была причина, облегчавшая пребывание в подполье: знание о существовании тайного учения. Однако не только адамиты искали его. Инквизиторы тоже. Причина проста и ясна. Секта знала о послании, которое церковь хотела бы заполучить и спрятать навсегда. Послание содержалось в «Саду наслаждений». Не было только указаний на суть послания. Пока никому ничего не было известно наверняка, картину не уничтожали. Только по этой причине она существует до сих пор.

– Сказки, Михаэль, – бросила Грит. – Тебе надо бы книги писать. Итак, я – член общества адамитов. В наше время не нужны секты, чтобы проводить в подвалах и на чердаках тайные нудистские службы. Можно выйти открыто, да еще и собрать вокруг себя целую толпу зевак. У тебя богатая фантазия, дорогой.

Кайе схватил Грит за руку и подвел к картине.

– Секта считает себя избранной. Избранной, потому что адамиты знали тайну. Однако тайна утеряна, а они уверены: это что-то великое. – Кайе указал на фигуру читающей рыбы. – Здесь написано «Posse non mori». Неспособность умереть, бессмертие. Если адамиты догадывались об этом, то у них была причина сохранять секту в течение четырехсот лет. И когда было совершено покушение на картину, они выбрались из укрытия, чтобы ухватить судьбу за хвост. Картина давно не давала им покоя, только никто не знал, как ее интерпретировать.

– Абсурд, Михаэль! Лучше подумай, как защитить триптих от патера Берле. Я убеждена: он попытается уничтожить его.

Кайе полагал, что в ставших непроницаемыми глазах Грит Вандерверф нашел подтверждение своей догадке. Но он намеревался выудить из нее все и потому выложил козырь, который у него возник в уме в начале разговора. Реставратор указал на створку со сценой ада:

– Там мы нашли знак, но еще не смогли проанализировать его. Интересное открытие. Третье! Берле о нем не упоминал.

Кайе заметил, как Грит сделала маленький шаг в его сторону. Их бедра соприкоснулись. Кайе почувствовал легкое возбуждение, но старался избегать взгляда женщины. Она стояла вплотную к нему.

Реставратор попытался сменить тему:

– Надо принять дополнительные меры безопасности. Вероятно, нужны еще несколько постов охраны. Руководство музея, думаю, согласится. Могу я оставить тебя одну? Скоро придет Небриха.

Грит улыбнулась и кивнула реставратору. Отступила на шаг и пропустила его. Затем повернулась к «Саду наслаждений», достала лупу из сумки и стала изучать среднюю часть триптиха, не обращая никакого внимания на Кайе.