Текст книги "Тайна Иеронима Босха"

Автор книги: Петер Демпф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

XII

– Зачем вы заманили меня в кабинет раритетов?

Петрониус старался произнести вопрос невинным тоном, в третий раз счищая краску с лица ученого на портрете. Грунтовка едва держалась, а доска уже истончилась от постоянных прикосновений скребка.

– Вам известно, что значит наука, Петрониус? Когда любопытство не отпускает вас, когда вы одержимы в своем желании узнать типичную суть вещей и явлений? Вы имеете хоть малейшее представление о том, что заставляет таких людей, как Христофор Колумб, отправляться в дальние путешествия?

– Не двигайтесь, пожалуйста, меестер. Подбородок и щеки нужно наконец закончить, – прервал Петрониус разглагольствования Якоба ван Алмагина.

Уверенной рукой он водил кистью по серой поверхности, нанося контуры. От лба и волос перешел к лицу и уже после первых штрихов понял, что они снова не получатся. Щеки выходили слишком мягкими, а подбородок – круглым.

– Скоро я сдамся, меестер.

– Видите, даже работа с кистью и красками может стать приключением. Иной раз это сравнимо с открытием Колумба.

– Только в отличие от меня мореплаватель открывает вещи, которые существуют в природе, тогда как художник в своих путешествиях должен изобретать. Но вы не ответили на мой вопрос.

Взгляд Петрониуса постоянно переходил от картины к модели, и от него не ускользнуло внимание, с которым ученый наблюдал за его работой.

– А разве вам не любопытно было узнать, что скрывается за таинственной дверью?

Петрониус кивнул, отошел от картины на несколько шагов, чтобы лучше ее рассмотреть, и тихо выругался, потому что не понимал, что мешает нарисовать лицо ван Алмагина. Если смотреть на его голову, это был мужчина, но женское платье, грудь и бедра подошли бы ему больше.

– И все же я не вижу смысла, меестер. Вы могли бы показать мне кабинет после сеанса, или мастер Босх привел бы меня туда и объяснил все сам.

В последней попытке Петрониус провел кистью по лицу, и образ получился мужской, вот только он не был похож на Якоба ван Алмагина.

– Разные вещи – обнаружить что-то самому или открыть тайну с помощью третьего лица. Таков принцип работы наших университетов. Никто из студентов не задумывается, каким может быть наш мир, потому что все получают объяснения от профессоров. Нужно принять модель, верить в нее. Самое страшное, что это заслоняет путь для других решений. Сравните с красками, Петрониус. Если сами толкли и смешивали пигменты – вы создали цвет и знаете, как его изменить, чтобы он получился ярким и стабильным. Если вы купите готовую краску, то не будете знать всех ее свойств, поскольку процесс ее приготовления вам неизвестен.

Петрониус сдался и закрыл картину тканью.

– На сегодня все, меестер. Ваши объяснения просветили меня. Но к чему вы клоните?

– К результату! – прогремел за спиной голос, услышав который, подмастерье выронил палитру,

Петрониус не заметил, как в мастерскую вошел Иероним Босх. Он быстро наклонился и поднял свои инструменты.

– Если я объясню вам, что сова – символ мудрости, то, увидев ее на картине, вы скажете: речь идет об олицетворении мудрости. Если же вы, Петрониус, были однажды в лесу и наблюдали за ночной охотой совы, пролетавшей над вами и испугавшей вас до смерти, то осознаете, что сова может быть символом страха и испуга. Вот так просто!

Читая эту лекцию, Босх прошел в дальний угол мастерской, подвинул полотна, убрал мольберты и достал картину, которую подмастерье очень хорошо знал. Художник резко сбросил покрывало, и Петрониус удивился. Казалось, прошло много времени с тех пор, как он в последний раз видел эту работу. Либо Иероним Босх не спал ночами, либо работу за него делал кто-то другой.

– Вы видите третью часть триптиха, Петрониус. Все думают, что триптих – это картина для алтаря, и содержание должно быть соответствующим. На внешней и внутренней створках я рисую сотворение мира, первых людей, рай, а справа – доска, которую вы еще не знаете.

– Я думаю, это ад.

Босх довольно улыбнулся, посмотрел на Якоба ван Алмагина, который ехидно ухмыльнулся, повел бровью и хлопнул рукой по бедру.

– Сцена ада! Правильное христианское произведение, которое нужно каждому священнику для его церкви. Но в наши планы не входит умножать число обычных алтарных картин. Через это полотно мы хотим передать послание, и вы, Петрониус, уже поняли, что именно скрыто в нем.

Подмастерье кивнул, но прежде чем ответить, поджал губы. Что это – экзамен, или мастер Босх хочет дать готовое решение, о чем его предупреждал ученый?

– Если я правильно понял, то в нем скрыто учение братства адамитов, мужчин и женщин свободного духа, – услышал он свой голос.

– Вы попали в самую точку, Петрониус. Наше братство подвергается враждебным нападкам, которым мы ничего не можем противопоставить. Жители Хертогенбоса на нашей стороне. Но влияние инквизитора налицо. Еще немного, и нас станут преследовать, как всех homines intelligentiae2020
  Люди понимающие (лат.).


[Закрыть] в Эйндховене, Антверпене и Брюсселе. Кто проводит закрытые службы, связан с темными силами. Тех, кто невинно и открыто совершает евхаристию в память о первом человеке рая и ищет путь к высокому без мешающей одежды, потому что только так могут подействовать радости рая, того обвиняют в ереси. Магистр Якоб давно предостерегал нас – и мы верим ему. Теперь мы знаем, что время пришло. Влияние доминиканцев становится сильнее. Поэтому необходимо заключить послание адамитов в такую форму, которую не уничтожат вместе с нами, когда мы будем гореть на костре.

Петрониус посмотрел на неподвижно сидящего Якоба ван Алмагина. Верит ли тот в искоренение адамитов священниками ордена? Станут ли братья и сестры свободного духа костью для псов инквизитора, которую он бросит им? Надо ли понимать предостережение Зиты так, будто она знала, что начнется в городе? И не вызовут ли провокации со стороны Берле у населения сочувствия, не привлекут ли людей на сторону преследуемых? Все это может стать ответом на его вопрос. Петрониус окинул взглядом мастерскую: повсюду висели эскизы декораций сегодняшнего представления, которое будет показано вечером в соборе. Через открытые люки проникало достаточно света, чтобы разглядеть сцены на бумаге: искушение Господа дьяволом. Будто пелена спала с глаз Петрониуса. Сегодняшнее представление тесно связано с ситуацией в братстве. Отсюда сутана монаха на черте и ярость инквизитора. Так понял подмастерье замысел мастера.

– Почему бы вам не написать книгу? Картину понять сложнее.

Теперь рассмеялся Якоб ван Алмагин, будто Петрониус удачно пошутил. Он встал, подошел к стопке узких книг с мифологическими толкованиями, открыл одну из них и вверх ногами протянул подмастерью. Петрониус смущенно смотрел на буквы, которые не мог прочесть.

– Читайте! – приказал ученый.

– Переверните книгу, и я прочту!

– А, буквы смущают вас. Значит, вы умеете читать. А для неграмотных не важно, как открыта книга. И этим искусством не всякий может овладеть. Даже сейчас, когда изобрели книгопечатание и появились свинцовые буквы. Зато картину способен прочесть каждый, кто смотрит на этот мир хотя бы одним глазом. К тому же книги горят, Петрониус, отлично горят. Их бросают в первый попавшийся камин, и знание превращается в пепел!

Мастер Босх перебил ученого:

– Алтарные картины, когда они освящены, в крайнем случае отставляют в сторону. Они попадают в ризницы или к коллекционерам. Их очень редко уничтожают. Они – священное имущество. Так послание может пережить десятилетия и века. Понимаете, Петрониус? Освященная алтарная картина – лучший гарант продолжения жизни нашего послания.

Петрониус начал понимать, чего хотят от него эти двое. Босх и Алмагин боялись за свои жизни. Кто-то должен позаботиться о том, чтобы триптих был закончен, а главное – освящен.

Якоб ван Алмагин заметил, что Петрониус все понял.

– Теперь вы знаете, почему я заманил вас в кабинет.

– Думаю, что да, – подтвердил Петрониус. – Я должен был понять, что невероятные образы, неизвестные существа и формы есть часть природы. Что мастер Босх не изображает дьявольскую действительность, а внимательнее других рассматривает природу и получает из нее другую правду.

Петрониус постарался вложить в слова все свои сомнения. Но Иероним Босх, казалось, не заметил этого. Мастер задумчиво кивнул:

– Именно так. Картина сообщает людям о многообразии мира. В ней скрыто кредо нашего общества: смерть имеет конец, и наступает царство Христа, в котором два сливаются в одно.

Произнеся эти слова, Босх поставил картину на пол и углубился в ее созерцание. Якоб ван Алмагин подошел к Петрониусу, взял его за локоть и отвел в сторону:

– Не мешайте ему. Он ищет правду, а правда – изобретение самого лучшего лжеца.

XIII

Повсюду на колоннах горели факелы, проливая на сцену дрожащий свет. По бокам были установлены свечи на высоких люстрах, на самих декорациях расположились масляные лампы, придающие матовый отблеск горному ландшафту пресловутого Иерусалима. А над всем этим белый свет луны отбрасывал острые тени от колонн.

Шепот затих, когда на сцену вышел черт – весь в красном, с деревянными конскими копытами, двумя коровьими рогами на голове. Обращаясь к зрителям, возвращавшимся с мессы, черт крикнул:

– Если кто-то скажет вам, вот он – мессия, не верьте, ибо поднимутся ложные мессии и пророки и станут творить чудеса, дабы соблазнить избранных!

Произнося эти слова, актер в черном костюме сатаны показал в сторону патера Иоганнеса, который сидел в первом ряду вместе с настоятелем мужской конгрегации и аббатисой ордена. Даже со своего места сбоку от прохода Петрониус увидел, как краска залила лицо инквизитора. Но прежде чем патер успел взорваться от возмущения, черт уступил место сцене крещения Христа. И Иоанн с крестом в левой руке погрузился вместе с Христом в схематически обозначенное русло реки.

Христос, которого играл не кто-нибудь, а сам Иероним Босх, опустился на колени, в то время как над ним с криками проносились разные образы: гномы со смешными рожицами, великаны на ходулях, все в красном, с крыльями насекомых вместо рук. Головоногие и ползучие животные вылезали из всех нор и щелей и пытались помешать совершению обряда крещения Сына Божьего. Патер снова был сбит с толку, у мастера Босха не было официально заявленной роли, и Иисуса должен был играть священник. Верхняя губа патера Иоганнеса дрожала.

Сцена усиливалась пиротехническими эффектами. В небо между колоннами взметнулась шутиха и в момент совершения крещения белым дождем рассыпалась в свете полной луны. А потом к зрителям полетел бумажный голубь, и сверху раздался голос:

– Это сын мой возлюбленный, в котором я нахожу свою радость.

В тот же момент все дьявольские существа исчезли с душераздирающим криком, от которого у Петрониуса все похолодело внутри.

Подмастерье увлекся представлением и заметил, что зрители тоже в напряжении следят за действом. Даже инквизитор расслабился, пока черт вновь не появился на сцене в сопровождении свиты исчадий ада.

Они внесли его на стуле и поставили на середину сцены, танцуя и кривляясь. Черт стал проглатывать фигуры с изображением еретиков, которые протягивали ему слуги. Петрониус от удовольствия едва не захлопал в ладоши. По рядам зрителей прошел рокот. Босх сдержал слово, и черт не вышел в одежде доминиканца. Но слуги дьявола скакали по сцене в сутанах ордена. У каждого черта в руках был музыкальный инструмент, и они наигрывали жуткие мелодии. Зазвенели кубки, раздались песни и смех, и в одну секунду Божий дом превратился в трактир с продажными женщинами и сутенерами, шулерами и убийцами.

Патер Берле вскочил и в ярости бросился к декорациям, но крик его потонул во всеобщем шуме веселящейся нечисти. Никто из присутствующих не слушал обвинений инквизитора. Сидящие сзади зрители тянули его за сутану, требуя, чтобы он сел. Люди перешептывались, показывали на ту или иную фигуру, смеялись, радовались удачным шуткам. Патер бессильно опустился на скамью.

Только с появлением Христа дикое веселье утихло. Сатана попытался искусить его, однако Христос решительно отвергал все попытки. На лицах зрителей читались страх и гордость за стойкость Христа. Только лицо патера Иоганнеса мрачнело с каждой новой сценой. Последняя игралась на высокой, в десять футов горе, и зрители должны были поднимать голову, чтобы разглядеть происходящее. Дьявол показал Иисусу мир и его величие, воплощенное в колоннах храма, и бросил Ему вызов.

– Все это я отдам тебе, если встанешь на колени и поклонишься мне.

В ответ Иисус произнес сильным голосом Босха:

– Изыди, сатана!

Воцарилась тишина.

В этот момент сатана отошел от Христа и с пронзительным криком, эхом отражавшимся от колонн, упал внутрь горы, где его должны были поймать трое мужчин. Петрониус знал это. Зрители с облегчением вздохнули в ожидании хорошего конца.

Отовсюду устремились ангелы – облаченные в белые и золотые одежды городские девушки. Петрониус узнал дочь бургомистра, схватившую руку Мессии и бросившуюся к Его ногам. Затем она поднялась и сказала, обращаясь к публике:

– Он мой Господь, и за Ним я хочу идти!

Представление закончилось. Зрители встали, у многих на глазах были слезы. Действо тронуло их. И тут над декорациями раздался безумный хохот, улетавший в высоту.

Люди застыли, глазами ища источник голоса, ужас охватил присутствующих. Все замерли. Петрониус увидел, как позади ангела, произносившего заключительное слово, вырос огромный, выше Босха, образ – совершенно голый гермафродит с женской грудью и мужским членом. Он нагнулся и толкнул девушку. Та замахала руками, наклонилась вперед и, потеряв равновесие, упала с горы вниз головой. Раздался душераздирающий крик. Разбившийся о плиты собора ангел лежал на холодном полу.

Всех словно парализовало. Петрониус медленно оторвался от жуткой картины: дочь бургомистра лежала с проломленным черепом, и уже никто ей не мог помочь.

Одним прыжком подмастерье оказался за кулисами, надеясь поймать убийцу. Злодей наверняка еще здесь. Петрониус нашел длинный шест и поднял. К верхушке была прикреплена перекладина, на которой висело набитое соломой чучело в огромном плаще, похожем на дьявольскую одежду. А ниже была прибита деревяшка, с помощью которой легко толкнуть человека. Одно только смутило Петрониуса: половые органы были настоящими, они пахли спиртом и гнилью. Он видел их в кабинете Босха.

Оцепенение в соборе проходило постепенно. Вот раздались крики. Петрониус прислушивался к всхлипываниям, плачу. Неожиданно прозвучал голос, от которого у присутствующих застыла в жилах кровь:

– До каких пор, Господь Правдолюбец, Ты не осудишь и не отомстишь за кровь жителей земли?!

Слова Иоанна из Апокалипсиса! Повисла пауза, люди притихли.

– Вытравим все, что приносит в город несчастье и страх! Выжжем рану неверия, оставляющую нас без надежды на Бога, и потребуем жертв. Удалим с кожи нарывы сомнений и греховности, ибо только в Боге правда. Все мы знаем, кому обязаны несчастьем. Тому, кто порочит имя Господа Бога. Кто во тьме приносит горе на наши головы. Вырвем руку, которая болит, вырвем глаз, который бросает похотливые взоры!

Петрониус увидел, как рука патера Берле поднялась и указала на Иеронима Босха, воплощавшего в одежде Мессии главного героя представления. Мастер все еще стоял на сцене, потрясенно глядя на мертвую девушку у своих ног.

Петрониус увидел дьявольский огонь в глазах инквизитора и отблеск смерти на его лице.

XIV

«Дом братьев лебедя» – вот что было написано на куске материи, который кто-то прикрепил к раме его окна. Внизу стояла похожая на подпись буква «3».

Башенные часы пробили уже дважды, дважды после ужина. Петрониус не был уверен, что прочитал послание правильно. Он снова и снова перечитывал буквы. В выпуклых окнах фахверковых зданий отражались прохожие, до неузнаваемости искажаясь. Будто окна хотели сказать, что все обманчиво, все только притворство и ослепление, за каждым явлением стоит другая правда. Старые круглые оконные стекла насмехались над молодостью, отражая искаженное и отвратительное. И лишь терпеливому наблюдателю за внешним блеском открывалась правда.

Время учило терпеливо ждать. Петрониусу показалось, что темная дверь зевнула, а неверное пламя свечи подмигивало.

– Кого ты ищешь? – прозвучал шепот.

Петрониус испугался и обернулся. Перед ним в двух шагах стояла Зита. На лице девушки застыла ехидная усмешка, которую он сразу простил, попов в плен аромата любимой.

– Если записка от тебя – то тебя, Зита.

Она кивнула, проходя мимо, и коснулась его рукой, приглашая следовать за собой. Потом поджала губы. Казалось, она обиделась, что подмастерье не пошел за ней. Петрониус сделал два шага и остановился рядом с Зитой.

– Зачем ты вызвала меня сюда?

– Я не знала, как встретиться с тобой, не привлекая внимания. Нас не должны часто видеть вместе. – Зита говорила серьезно.

– Почему так таинственно?

Зита вздохнула и быстро направилась к собору, так что Петрониус с трудом успевал за ней.

– Подожди. Я хотел бы узнать…

– Узнать, узнать… – передразнила Зита и рассмеялась. – Почему мужчины всегда хотят все знать?

Они прошли мимо собора, и Зита, к удивлению Петрониуса, направилась к боковому входу.

– Через эти ворота улизнул убийца, – сказал подмастерье, когда они вошли в собор.

За дубовой дверью Зита неожиданно остановилась. Каменотесы опустили перед дверью полосу мешковины, чтобы защитить дерево от пыли. Дверь закрылась. Зита прижалась к Петрониусу и потерлась о него. Подмастерье почувствовал под платьем упругое и нежное тело. Когда Петрониус хотел прижать любимую к себе, Зита повела бровью и сказала:

– Вы, мужчины, должны не только узнать этот мир, но и почувствовать его.

Так же быстро она проскочила под занавеской и поспешила в собор.

– Зита, подожди же! – воскликнул Петрониус вполголоса, но девушка уже исчезла за колоннами.

Его голос прозвучал среди леса колонн, словно низкий аккорд арфы. На заднем плане, черные и величественные, еще стояли декорации вчерашнего представления.

– Ваша любовь должна быть незапятнанной и безгрешной, облаченной в ангельские одежды, так записано в одном из наших пророчеств.

Петрониус закрыл глаза и слушал мелодию голоса Зиты, не обращая внимания на смысл слов. Зита бегала вокруг колонн, и ее голос, казалось, доносился со всех сторон.

– И Троица склонилась к земле, туда, где находятся корни всего сущего, и в глубокой любви создала нас, одно тело и одну душу, громче воды и звонче пения птиц, и красивыми, как отражение солнца.

Последние слова Зита прошептала ему на ухо. Она оплетала его своим голосом будто сетью.

– Всякая любовь, которую мы чувствуем, есть любовь Бога, Петрониус, и потому она чиста, не растрачена и откровенна.

Петрониус открыл глаза и посмотрел в небо, которое сквозь незаконченные своды собора казалось еще глубже, чем на улице. Он осторожно потянул девушку к себе и указал на небосклон, где уже появились первые звезды.

– Я хочу полететь с тобой туда, Зита, – прошептал он и обнял ее. – И на всем пути я хотел бы…

Возбужденный мелодичным и ласковым голосом Зиты, Петрониус начал гладить ее грудь, но Зита отвергла ласки, будто он оскорбил ее.

– Разве я не пыталась объяснить тебе, что имею в виду? Ты глупец, ты не слушаешь меня! Что было, то прошло. Момент слабости переполнил нас чувствами. Такого не должно было произойти. Братство не знает телесной любви, не знает слияния полов до вступления в брак. Мы как Адам и Ева. Мы не ведаем наслаждений и влечения до брака. Ты понимаешь, Петрониус? Только после брака мы становимся свободными и отдаемся зову плоти без меры, что церковь предписывает выполнять как обязанность для воспроизведения себе подобных. Брачный союз – непрерывный соблазн. Но только он!

Петрониус словно получил пощечину. Что происходит? О чем она говорит?

– Я думал, ты испытываешь ко мне такие же чувства, как и я. Я думал, наша встреча…

Зита топнула ногой.

– Это так. Встреча! Ее не должно было быть. И что произошло, не должно было произойти. Мы отведали плод, Петрониус, запретный для братьев и сестер свободного духа, для тебя и меня.

Зита закрыла лицо руками, будто готовая расплакаться.

– Но как мы должны любить, если нам нельзя соединяться?

Петрониус подошел к Зите и обнял ее. Девушка не возражала, она положила голову на его плечо и тяжело вздохнула.

– Как Адам и Ева, в полной невинности, – глухо прозвучал ее голос.

Петрониус ошеломленно покачал головой:

– Не знаю, смогу ли я так.

Вместо ответа Зита высвободилась из его объятий, взяла за руку и повела в сторону часовни.

– Пошли, братство ждет нас.

Петрониус снова удивился. Все было лишь прелюдией к службе. Зита преподала ему урок перед выходом к братству.

Они быстро пробирались между колонн к хорам. У входа в часовню Зита трижды постучала условным стуком, и дверь открылась. В передней комнате Зита разделась и протянула одежду Петрониусу, чтобы тот повесил ее на крючок, а потом разделся сам. Рука об руку они спустились на три ступеньки ниже, в часовню, где священник уже начал объяснять картину. Зита и Петрониус присели рядом и сосредоточились на разъяснениях.

– …происходит посвящение в тайну acclivitas2121
  Подъем, вершина (лат.).


[Закрыть]. Дорога на вершину – это не то, о чем надо раструбить, знающие должны рассказать незнающим. Невеста посвящает своего жениха, жена – мужа, священник – паству в тайных, личных беседах. Видите юношу, расположившегося рядом с девой? У него на голове знак жениха, плод сливы. Он посвящен в нашу любовь и держит…

Петрониус начинал постепенно осознавать, что эта часть картины есть учение учений, урок уроков. Люди сообщают друг другу сведения, предназначенные не для всяких ушей. Группами по два, три, пять человек они стоят и слушают одного, который рассказывает то, что знает. Он поучал, давал указания, раскрывал тайны, а мужчины и женщины опускали глаза. И подмастерье знал, какая мистерия открывалась их взору, ибо там присутствовали символы, которые можно трактовать лишь однозначно: вишни, сливы, земляника, ежевика. Все эти знаки так или иначе указывали на любовь. Вишня предсказывала плодовитость, но не более чем слива указывала на посвящение женщин в тайны вожделения.

– …знающий в башне, через которую жаждущие ученики, посвященные и обученные ритуалу, отпускаются в рай, на низшую тропу брачной плодовитости, показывает карпа, отяжелевшего от икры. Мы жалуемся на счастье этого мира. Мы привносим в него смех и надежду, любовь и нежность. Мы отказываемся от грубого наслаждения животной стороной нашей жизни, так как Бог создал на шестой день сотворения не зверей, а…

В то время как Петрониус рассматривал сцену, на которой священник вел под венцом жениха и невесту и наставлял их в знании адамитской любви, а прямо под ними лежала, тесно прижавшись, влюбленная пара, на ум художнику пришла Зита. Она сидела рядом, слегка наклонившись вперед, нагая, как образ на картине Босха. Грудь с маленькими темными сосками поднималась и опускалась. Девушка сложила руки на коленях, ее темные волосы спадали до самого пупка. Все это – назойливые слова священника, женщина рядом с ним, запах ее кожи и аромат лаванды – подействовало на его плоть.

Петрониус попытался скрыть сие неприятное обстоятельство. И именно в этот момент священник посмотрел в его сторону, запнулся и обескураженно уставился на чресла подмастерья. Петрониус попытался прикрыть восставшую плоть руками, но священник невольно привлек внимание общины к нему. Петрониусу не оставалось ничего другого, как сидеть и ждать, пока возбуждение не пройдет. Зита повернула голову и посмотрела на него, ее лицо густо покраснело. В отчаянии подмастерье протянул к ней руку, но она вскрикнула, вскочила и побежала к алтарю. Оцепенение прошло, и священник набросился на Петрониуса:

– Исчезни, недостойный! Тот, чье тело является лишь сосудом для похоти и греха, должен очиститься и только тогда открыть дверь в рай, когда он преодолеет дух сатаны в себе.

Петрониус встал и, опустив глаза, прикрывая восставшую плоть одной рукой, другой прокладывал себе дорогу к выходу. Он быстро схватил одежду и убежал в прохладу соборных колонн.