Текст книги "Гвиневера: Королева Летних Звезд"

Автор книги: Персия Вулли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

– Вот так прямо и предложила?

– Именно так, – подтвердил бретонец, – упирала на то, что я вырос в святилище, что богиня многие годы любила меня, дав мне сноровку и таланты, которых нет у других, что богиня вместе с ней готовили меня для такой роли и что она ждет моего ответа. Делала она это очень соблазнительно. Волшебную паутину она плести умеет.

– И что ты ей сказал? – спросила я, вспоминая ее заигрывания с Акколоном.

– Я откровенно ответил, что меня это не интересует. Какое-то время мне казалось, что я допустил ошибку, потому что, сделав вид, будто согласен с ее замыслом, я смог бы выяснить, что она собирается делать. Но рядом с ней сидел ее карлик и неторопливо точил о камень кинжал, и я не мог не считаться с предполагаемой угрозой. Она знает, что мне известны ее планы, и будет использовать другие способы, чтобы подорвать твое правление. Однако мне в глаза бросилась одна вещь.

Мы оба пристально смотрели на него, и он повернулся и взглянул Артуру прямо в лицо.

– Из всех упомянутых ею мужчин ты был единственным, о котором она высказывалась с уважением. Если говорить по правде, даже с любовью и преданностью. Может быть, сам факт, что ты недосягаем для нее, делает тебя еще более привлекательным, и я могу поклясться, что Владычица любит тебя не как брата, а как супруга.

Я невольно вздрогнула, потому что кровосмешение – древнее табу, и отвращение к этому держится в народе глубоко и стойко.

Артур отвернулся, скривившись от омерзения и слепой ярости.

– Вот почти и все, о чем мне хотелось тебе рассказать, – закончил бретонец. – Моргана отпустила меня совершенно спокойно, и я немедленно поехал предупредить тебя. Хотя она не сумела настроить меня против тебя, но может попробовать проделать это с кем-нибудь другим… или, по крайней мере, внести разлад среди рыцарей.

– Очевидно, – вздохнул Артур, – мне придется быть настороже. Однако не скажу, что это мне в новинку. – Он посмотрел на Ланса и ухмыльнулся. – Бот благословил меня, послав мне такого честного и достойного первого рыцаря, пусть твоя преданность славится на многие годы.

Похвала провалилась в колодец молчания. Ланс вспыхнул, уставился на холку своей лошади и закусил губу, а мне было ужасно не по себе. Нашу с Лансом любовь нельзя было назвать предательством по отношению к Артуру, но сейчас я впервые почувствовала себя неловко и неуверенно, будто земля, по которой я ехала, испуганно прогибалась под копытами Тени.

Разговор перешел на другое. Говорили о том, что Герайнт назвал нашу цитадель Камелотом, о предстоящей свадьбе Эниды и Герайнта, о том, что Тристан стал первым рыцарем бретонского принца.

– Хоэль хороший и уравновешенный человек, – сказал Артур. – Жизнь Триса там будет более спокойной.

Мы весело ехали на винчестерскую ярмарку. Крестьяне на полях, с которых уже был снят урожай, свинопасы в дубовых рощах, кузнецы в кузницах у речных бродов, плетельщики изгородей, несущие домой охапки ореховых прутьев, – все поворачивались помахать нам и поприветствовать своих правителей. Без сомнения, они представляли нашу жизнь как сплошную череду праздников, лишенную тревог и забот, которые доставались на долю простых людей.

Артур весело и добродушно махал им в ответ, излучая уверенность, которую хотели видеть люди, а мы с Лансом ехали молча, каждый по-своему страдая от неловкости.

И все время у меня не выходили из головы слова Изольды, что… никто не обещал, что это будет легко.

ГЛАВА 33
ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ

– Гвен, ты знаешь, что я люблю тебя… и хочу, чтобы ты уехала со мной.

Ланс произнес эти слова сдавленно и тихо, и я удивленно уставилась на него. Мы стояли в березовой роще, на вершине винчестерского холма. Легкий ветерок доносил отдаленные шумы ярмарки, раскинувшейся на равнине внизу. Здесь, под защитой тени деревьев, Ланс повернулся и обнял меня.

– Мне казалось, что станет легче, если я уеду от двора, оставив тебя и Артура, – продолжал он. – Но, моя любимая, это совсем не помогло. Не проходит дня, чтобы я не думал о тебе, не тосковал и не мечтал, чтобы ты была со мной. Я не собирался возвращаться, меня привела сюда необходимость рассказать о действиях Морганы. И вот теперь, когда я вернулся и снова увидел тебя… – Он не отрывал от меня глаз, и мои колени слабели, а спина, казалось, таяла, и только его руки и голос удерживали меня от падения. – Но я не могу смотреть Артуру в глаза, потому что люблю тебя и знаю, что ты тоже любишь меня. Я не могу обманывать его, Гвен. Он мой друг и мой король и один из замечательнейших людей в мире. Лучше пусть все будет открыто и честно, и разрыв должен быть явным, чтобы ни нам, ни ему не нужно было жить полуправдой и кривить душой. Мы оба видели, что из этого вышло у Тристана с Изольдой. Но если бы мы поговорили с Артуром, честно объяснили ему, что случилось… Мы можем уехать в Сад Радостей, в Бретань, даже в Аравию, если нужно. В любое место, где можно будет любить друг друга открыто, не чувствуя себя виноватыми. Перед нами целая жизнь, которую мы можем прожить вдвоем, только протянуть к ней руку.

Ветерок посвежел, распушил мне волосы и трепал мою шаль. Ланс обнял меня за плечи, и мы неторопливо и бесцельно пошли между деревьями. Мысль о том, что можно уехать и жить с ним, была так непривычна, что я сразу и не поняла се.

– Какое будущее ждет нас? – спросила я. – Ты же знаешь, что я не могу иметь детей.

Он медленно и задумчиво кивнул:

– Это ничего не значит, если ты будешь со мной.

Я вслушивалась в его слова, вспоминая, как часто Ланс останавливался поиграть с малышами, помогал им сесть в седло, чтобы поучить ездить верхом по конюшенному двору, или утешал карапуза, который упал и ушиб коленку. Ланс умел удивительно ладить с детьми, и обречь его на бездетную жизнь было ужасно.

Снизу, из долины, долетал радостный, праздничный шум, сопровождаемый веселым напевом дудочника. Мы дошли до опушки рощи, и я принялась пристально рассматривать людей, пришедших на ярмарку, как будто это занятие избавляло меня от ответа.

Луг был покрыт шатрами, балаганами и одеялами, на которых бродячие торговцы разложили свои товары. Я могла различить каждую кучку продавцов, каждое семейство крестьян, каждую веселую группку гуляк, которые приехали повеселиться и поторговать. Это был мой народ, мои подданные, те, кто называл меня королевой.

И среди них Артур. Артур Пендрагон, великий король, человек, умеющий скрывать свои чувства. Мне вдруг стало больно, что он там, а я здесь.

– Вот так, – прошептал Ланс, – если бы только ты захотела уехать со мной.

Сама эта мысль вызывала физическую боль, и я повернулась и посмотрела на бретонца, собираясь сказать ему, что этого никогда не будет.

Но ведь именно с Лансом я нашла и любовь, и нежность, и счастливое чувство общей радости, которое иногда делает жизнь прекрасной. С Лансом я была сама собой. С ним мне не нужно бороться за корону, детей, власть и проявлять мужество, достойное кельтских королев.

Мысль о том, что можно жить, следуя лишь собственным желаниям, а не нуждам других, ослепляла меня и была сладка и мучительна, как соловьиное пение.

– Не знаю, – пробормотала я. – Это мне никогда не приходило в голову. Я должна, я должна подумать.

Ланс гладил мою щеку тыльной стороной руки, ласково отбрасывая назад пряди волос, выбившихся из-под шали. В ответ я поцеловала его ладонь и положила на нее голову.

– Я подумаю, – пообещала я, и он кивнул.

– Я знаю, мое предложение неожиданно. До тех пор пока Артур не похвалил меня за преданность, я не понимал, что не могу больше скрывать это от него. У тебя есть время, любимая. Целая зима, чтобы подумать, а летом, когда в сады вернутся лесные завирушки, я приеду за ответом. Тогда, если захочешь, если тебе так будет легче, я сам поговорю с ним. Когда-нибудь я же должен это сделать.

– Нет, – выкрикнула я, подумав, как замечательно мы когда-то работали втроем и каким горем это будет для Артура… а, может быть, его больше огорчит расставание с первым рыцарем, нежели потеря жены? – Лучше я скажу ему сама.

Я смотрела на своего любимого, разрываясь между двумя желаниями, и он ласково улыбнулся.

– До следующей встречи, – прошептал он и поднес к губам мои пальцы.

А потом мы сломя голову скатились по тропинке к лугу, смешавшись с людьми, толпившимися вокруг пожирателя огня и шамана, призового быка и гарцующих лошадей.

Ланс громко попрощался с Артуром и галопом ускакал в сторону Лондона, а я вернулась к мужу и своим подданным.

К осени строительство Камелота было почти закончено. У подножия холма шатры работников сменились прочными домами людей, ставших частью воплощенной мечты: купцов и ремесленников, торговцев и мастеровых. Развешивались вывески, разбивались сады, конюшни заполнялись прекрасными лошадьми, и ко двору потянулась молодежь.

Иногда меня тревожило, что же станется с моими женщинами, если я уеду с Лансом. Но случалось, что я не могла дождаться, когда избавлюсь от них, особенно от рыжеволосой девицы из Карбонека, которая все время ревела оттого, что бретонец не вернулся ко двору. То один, то другой воин пытался отвлечь ее, даже все оркнейские братья по очереди ухаживали за ней, но она отмахивалась, говоря, что ей нужен только бретонец.

Гавейн отнесся к этому спокойно, переметнувшись к другой женщине, Гахерис тоже не переживал, но Агравейн, будучи отвергнутым, отпускал грязные замечания и погрузился в мрачную задумчивость.

Сама Элейна делала вид, что не замечает их, продолжая превозносить достоинства «своей единственной любви», и я, по возможности, старалась избегать ее. Она могла говорить только о Ланселоте, да об исчезновении своей кошки, которая, как я подозревала, ушла рожать новых котят.

Но однажды за обедом девушка так завизжала, что в зале наступила тишина.

– Тигриные Зубки… Тигриные Зубки, – невнятно пробормотала она, дрожащей рукой показывая на Агравейна, и свалилась без чувств.

Красивый воин с Оркнеев не остановился, важно проходя через зал, но его рука дернулась к меховой сумке, висевшей на поясе. Как и другие северные землевладельцы, он любил носить в таких сумках вещи, а та, которую он сейчас выставлял напоказ, была сделана из пятнистой шкурки кошки Элейны. Череп зверька был удален, а мордочка, обезображенная какой-то набивкой, лежала на клапане сумки.

– Как ты мог сделать такое? – крикнула я, взбешенная тем, что он убил беззащитное животное и хвастался этим так глупо и бессмысленно.

Он бросил на меня дерзкий взгляд и пошел дальше, такой же холодный и бессердечный, какими мне представлялись саксы.

– Артур, сделай что-нибудь, – умоляла я, потрясенная жестокостью этого человека.

– Нельзя сделать ничего, что воскресило бы эту кошку, – ответил он. – Я же не могу теперь отказать ему от двора, как бы порочен он ни был.

Я встала и пошла к Элейне – она как раз начала приходить в себя. Бедивер подошел к ней одновременно со мной, и вместе с ним и Винни мы отвели рыдающую девушку наверх.

Как правильно сказал Артур, для кошки уже ничего нельзя было сделать, но я дала себе клятву в будущем держаться от Агравейна подальше.

Братья и невестки Фриды приехали к нам в Камелот и продемонстрировали свое великолепное умение бочаров. У нас появилось много деревянных бочек, и я решила наполнить их знаменитым сомерсстским крепким сухим сидром.

Нимю помогала мне держать фильтры, набитые козьей шерстью, через которые мы цедили яблочный сок. Я рассказала ей про убийство Тигриных Зубок.

– Со всеми оркнейскими мальчиками нелегко иметь дело, – вздохнула Нимю. – Бедный Пеллеас все еще никак не оправится после предательства Гавейна.

– Ты виделась с наездником? – спросила я.

– Гм… – ответила она, держа фильтр за конец и проверяя, нет ли в нем дырок.

Что-то в ее тоне привлекло мое внимание, и я пристальней вгляделась в нее. В жрице появилось что-то новое, и выглядела она отлично. Кроме достоинства, которое я отметила еще в пещере, изящества и величия, появлявшегося, когда от ее имени говорила богиня, в ней была какая-то совершенная красота.

– Ты не беременна? – спросила я без предисловий.

– Нет. – Она добродушно рассмеялась над моей бестактностью. – Но, кажется, я влюбилась. То есть, мы влюбились… наверное.

– Похоже на очень осторожное обязательство вроде «как бы не оплошать», – пошутила я, и она усмехнулась. – Я его знаю? Он когда-нибудь бывал при дворе? Как вы встретились?

Сотни вопросов крутились у меня в голове, потому что я не могла представить, какого мужчину могла бы выбрать Нимю после великого мага. И она, и Мерлин казались воплощением бога и богини.

– Я несколько лет тосковала по Мерлину, видела его лицо в изгибах коры дерева, слышала его голос в шелесте травы под ветром. Ночью до головокружения искала его в звездах, и иногда он являлся мне во сне. Я даже ездила на остров Бардси, в пещеру, где похоронила его тело. Я целую ночь провела на ногах у его могилы, но оказалось, что там я так же далека от него, – как когда сплю дома. Мерлина нет. Он являлся ко мне только в виде духа в любое время, когда считал нужным. И теперь мне придется самой устраивать свою жизнь. – Нимю подобрала маленькое желтое яблоко и рассеянно вертела его в руках. – Я ездила по королевству Артура и случайно заехала во владения Пеллеаса. Я слышала, что он опустошен после случая с Эттардой, но была потрясена, когда увидела, что бедный малый совсем не хочет жить.

Я немного пожила у него, и мы вместе начали забывать прошлое и стали думать о будущем… вот так. – Но разве он не христианин? – спросила я. Нимю кивнула и, поднеся золотое яблоко к носу, задумчиво нюхала его.

– Он не хочет отказываться от христианства, да я и не прошу его об этом. Почему-то, будучи вместе, мы становимся просто товарищами в этом мире, полном противоречий, каждый по-своему относясь к вещам, которые считаем для себя святыми. Он помогает мне не потерять душевное равновесие и даст ощущение целостности, которого я никогда не знала.

– Как Ланс, – пробормотала я, и Нимю внимательно посмотрела на меня.

– Значит, это правда?

Я кивнула и положила фильтр, который все еще держала в руках.

– Об этом много говорят?

Настала ее очередь кивнуть.

– Похоже, слухи распустила Моргана после твоего лета в Саду Радостей. Поэтому он и уезжал от двора?

– Да. И просил меня уехать с ним.

– Что ты собираешься делать?

– Не знаю… а что я должна делать?

Прежде чем заговорить, чародейка уставилась в какую-то недосягаемую для меня точку.

– Если говорить о любви к Британии, я сказала бы, что ты должна остаться здесь, потому что ты королева и нужна народу. Что касается любви к жизни… я сказала бы: уезжай с Лансом. У тебя может никогда не быть другого такого случая, любви сильнее и будущего светлее. Что до твоего возлюбленного, дорогая моя подруга, я сказала бы тебе, что решить можешь только ты сама. Нельзя принимать решение, которое нравится или не нравится кому-то еще. Ты должна исходить только из того, что нужно тебе самой.

Наступило долгое молчание. Она все рассматривала меня, потом пожала плечами и спросила:

– Не очень-то я помогла тебе, правда?

– Нет, – горестно призналась я. – Иногда я думаю, что все будет решено в тот день, когда Ланс приедет за ответом… и что я не пойму, что ему сказать, пока он не будет стоять передо мной, и тогда слова просто вырвутся у меня.

Но будущее решилось не летом, а в тот горестный месяц, когда в Камелот явилась Моргауза.

ГЛАВА 34
МОРГАУЗА

– Она стоит на дожде, госпожа, насквозь промокшая, – торопливо сказал привратник. – Я знаю, как король относится к своим сестрам, и не осмелился впустить ее, но поскольку его нет… – Лукан нерешительно умолк.

– Веди меня к ней, – ответила я, быстро вставая и делая знак Ламораку идти со мной.

Я понятия не имела, с кем мне предстоит встретиться то ли с великаншей-людоедом, то ли с женщиной, незаслуженно вызывавшей у Артура гнев, причины которого я не понимала. По крайней мере, сейчас у меня появилась возможность составить о Моргаузе собственное мнение.

Она стояла посреди мощеного двора, не пытаясь спрятаться от грозы. Плащ и платье, башмаки и багаж поливали потоки дождя. Ее волосы и волосы мальчика, которого она прикрывала рукой, слиплись от воды, а по цвету ее лица было ясно, что она продрогла до костей. И все же она не ушла под защиту навеса у двери, когда Лукан ушел звать меня. Кельтская гордость запрещала ей заходить туда, где она была нежеланна.

– Ты, должно быть, жена моего брата? – предположила Моргауза, когда я вышла из двери. – Мы на севере много слышали о его кумбрийской жене. Это было сказано так любезно, будто она чрезвычайно радовалась встрече со мной, а ее голос удивительно напоминал голос Игрейны. Кокетливая улыбка не сходила с ее лица, пока она сверху донизу оглядывала Ламорака.

– Но ты, конечно, не Артур.

Рослый воин покраснел, а я торопливо объяснила, что верховный король утром уехал на охоту и вернется не раньше, чем через несколько дней.

– Что заставило тебя приехать, да еще в такую ночь? – спросила я.

Апрель со своей непостоянной погодой – неподходящий месяц для путешествий, и меня удивило, что она не подождала, пока потеплеет.

– Я должна была сдержать слово, данное Мордреду, – ответила она и посмотрела на мальчика. – Когда старшие дети уехали ко двору своего дяди, Гарет и Мордред очень огорчились из-за того, что их не пустили. Я обещала им, что, когда они дорастут до того возраста, когда смогут стать пажами, я отвезу их к Артуру, чтобы они служили ему так же преданно, как Гавейн, Гахерис и Агравейн. Мордреду на следующей неделе, в первый день мая, исполнится одиннадцать, а слово, данное ребенку нельзя нарушать ни из-за погоды, ни из-за политики, ни по другим причинам, – решительно добавила она.

Я улыбнулась ее рассуждениям и подумала, что, будь я матерью, чувствовала бы то же самое.

Дождь лил как из ведра, сопровождаемый холодным ветром, и, вспомнив о похлебке в наших котлах и тепле нашего очага, я пригласила ее войти. Несмотря на приказ Артура, я не смогла оставить на улице женщину и ребенка, дрожащих от холода.

– Но только на одну ночь, – предупредила я.

Я не знала, как объяснить, что мой муж приказал гнать ее от наших ворот, но, так как она уедет задолго до его возвращения, решила забыть про это. Сейчас это был единственно возможный поступок.

Они прошли за мной на кухню, пар поднимался от их одежд, как туман, который умели нагонять жрецы. В этих испарениях они казались нереальными, и я вспомнила хвастовство Гавейна, сказавшего однажды, что его мать так же могущественна, как фея Моргана. Но, переодевшись в сухие одежды, которые Линнет достала из моего шкафа, они оказались похожими на любых других путников, застигнутых ночным, ненастьем.

Ламорак внес их вещи и не уходил, надеясь, что сможет еще чем-нибудь помочь. Он просиял от удовольствия, когда Моргауза поблагодарила его за помощь – при этом оркнейская королева бросила на него игривый взгляд и взбила прическу.

Она была выше и полнее Морганы и, должно быть, красотой когда-то напоминала Игрейну. Сейчас Моргауза непомерно расплылась, а губы и глаза были накрашены. Родимое пятно на щеке не умаляло ее красоты. Понятно, что Ламораку она понравилась.

Наблюдая за их флиртом, я подумала, что эта гордая, страстная женщина, в одиночку правящая холодными северными островами, вероятно, изголодалась по мужскому вниманию… А может быть, как и ее сестра, просто любила молодых мужчин.

Мордред был тихим, застенчивым, мальчиком и, как когда-то сказала Игрейна, действительно гораздо больше походил на Моргану, чем на Моргаузу. Как и тетка, он был худощав, а глаза быстро и неумолимо обшаривали все вокруг. Но, по крайней мере, они были карими, а не зловеще зелеными, как у Владычицы.

– Он хороший мальчик, – ласково сказала Моргауза, когда мы вошли в зал. – Выучился всему, чему я его учила. Дети – такое счастье в старости, ты согласна?

Когда я молча кивнула, она растерянно посмотрела на меня и, положив руку на мой рукав, заглянула мне в лицо.

– О, дорогая, возможно ли, что у тебя нет детей? – Голос был полон жалости и сочувствия, и я торопливо отвернулась. Мне казалось, вся Британия знает, что я бесплодна, но, вероятно, Оркнейские острова были так далеко, что до них не доходили дворцовые слухи. – Прошу прощения, – извинилась она, – я представления не имела… Ну, если не дети, тогда у тебя должны быть другие удовольствия. – Она скользнула взглядом по Ламораку.

Сидя вместе со мной за столом, Моргауза и ее сын ели с жадностью молодых лисят.

– А Гарет решил остаться дома? – спросила я, потому что при дворе он не появлялся.

– Гарет? – Голос оркнейской королевы слегка дрогнул. – Вот уже два года, как я потеряла Гарета… он утонул в штормовом море около острова Хой. Я думала, Гавейн рассказал тебе. Ты знаешь, Гавейн в первый раз приехал к нам после более чем десятилетнего отсутствия, – призналась она, отодвигая пустую миску и отряхивая крошки с колен. – Такой щеголеватый малый, совсем как его отец. Никогда не знаешь, что он вытворит через минуту.

Я засмеялась, потому что мне начинала нравиться моя гостья. В ней не было нервной напряженности сестры, она напоминала спокойную, неряшливо-добродушную девчонку из таверны.

Никогда не подумаешь, что ее супругом был могущественный король, который сражался с моим мужем, или что ее горе после его смерти было так велико, что она отреклась от своего первенца потому, что тот поддерживал Артура.

Пока я не знала, как объяснить ненависть Артура к этой женщине, и уже гадала, как бы смягчить его нрав.

Но времени для примирительных действий не оставалось. Когда она доедала третье блюдо, в зал ворвался верховный король, и мы все замерли.

Скорее всего, Лукан предупредил его о приезде Моргаузы, потому что Артур немедленно прошел к центру зала, разъяренный, как Дикий Охотник. Остановившись, он выпрямился во весь рост и, взмахнув рукой, чуть не ударил сестру по лицу.

– Разве тебе не говорили, чтобы ты держалась подальше от моего двора, или тебе будет грозить отлучение?

Королева Оркнеев не моргая смотрела на брата, потом взъерошила волосы Мордреда.

– Я привезла тебе подарок, господин, – сказала она, и ее голос стал таким же сладким, как у Морганы, когда та бывала довольна. – Я уеду завтра с первым светом, как только уверюсь, что он доставлен в целости.

Артур дал волю чувствам, выругавшись с потрясающей грубостью, и замолчал, стараясь подавить гнев.

– Ты уедешь сейчас, сию минуту и заберешь своего ребенка, – наконец приказал он прерывающимся от ярости голосом.

– Но, Артур, на улице так ужасно, – взорвалась я, и его гнев обратился на меня.

– Не вмешивайся, Гвен. Ты ничего не знаешь. Повернувшись к Моргаузе, он стиснул кулаки так, что побелели косточки. – Ты уедешь сейчас!

Отвергнутая королева подобрала юбки и встала, стараясь держаться с достоинством, но мое внимание привлек мальчик. Он смотрел на Артура с тоской и страхом, и я подумала, что же кроется за этими большими влажными глазами. Только когда Моргауза потянула его за рукав, мальчик оторвал взгляд от верховного короля и пошел за матерью.

– Вон, – ревел Артур, – вон из этого дома, из Камелота, из моей жизни навсегда.

– Позволь, по крайней мере, дать ей что-нибудь прикрыться от дождя, – взмолилась я, вскакивая на ноги.

Мой муж повернулся, гневно посмотрел на меня, но промолчал, поэтому я побежала за ними и велела Ламораку принести кожаный шатер из военных запасов.

– Найди тихую полянку на другой стороне холмов, – приказала я ему, желая, чтобы она убралась подальше от глаз Артура. – Проследи, чтобы она была в безопасности и устроена поудобнее:

– Как это любезно. – Моргауза посмотрела на меня с ошеломляющим смирением, будто мы вместе участвовали в заговоре против мужского безрассудства. – Я знаю, что Утер тоже был вспыльчив. Однако какая жалость, что мы не сумели познакомиться поближе. Может быть, ты зайдешь в мой шатер завтра? Я верну тебе твои одежды, и мы сможем поболтать… мне о многом хотелось бы узнать. Говорят, ты была с моей матерью до конца?

Я кивнула и вопреки своему желанию согласилась зайти к ней на другой день к вечеру при условии, что не будет дождя.

– Если пойдет дождь, значит, зайдешь в ясный день, – весело предложила она, когда они с мальчиком пошли за Ламораком к двери.

Глубоко вздохнув, я побрела обратно в зал, неожиданно почувствовав себя очень уставшей от непонятных противоречий и изощренной ненависти в семействе Игрейны.

По молчаливому согласию мы с Артуром провели вечер в разных комнатах. Он был взбешен, потому что я пошла против его воли, а я была расстроена тем, что мы, самый цивилизованный двор на западе, отказали в убежище женщине и ребенку в грозовую ночь.

Со времени нашей женитьбы мы впервые пошли спать, не помирившись, и я долго лежала без сна, слушая, как в ставни бьется, ветер.

Рассвет был серым и мокрым, но дождь прекратился, и к полудню я попыталась уговорить Бедивера поехать со мной туда, где Моргауза поставила свой шатер.

– Ламорак утром вернулся и рассказал, где это, – объяснила я.

Ламорак провел ночь с оркнейской королевой, которая, по его словам, оказалась женщиной со многими достоинствами, но, по-моему, первому рыцарю не было нужды знать об этом… В конце концов, Ламорак был сыном Пеллинора, и неудивительно, что он находил себе местечко во многих теплых постелях.

– То, что тебе известно, где она находится, совсем не означает, что ты должна встречаться с ней, – сердито ответил Бедивер.

– В чем дело? – взорвалась я. – Разве Артур запрещает видеться с ней даже за пределами Камелота?

Мой старый друг, хмурясь, смотрел на меня. Когда наконец он заговорил, голос его был тверд, а слова подчеркнуто настойчивы.

– Гвиневера, я никогда не говорил тебе, как себя вести, но, если бы мне пришлось это сделать, я сказал бы, чтобы ты держалась от Моргаузы подальше.

– Хорошо, – смягчилась я, устыдясь своей грубости. – Я знаю, как ты предан Артуру. Но с этой женщиной прошлой ночью очень грубо обошлись, и я обещала сегодня навестить ее. Можешь не сопровождать меня, я попрошу кого-нибудь другого.

Первый рыцарь тяжело вздохнул и встал.

– Нет… я поеду с тобой. – Он потянулся к колышку около двери, где висел его плащ. – Пойду, приготовлю лошадей.

Хотя вдова Лота принимала меня в военном шатре, она была разодета и накрашена, словно для торжественного случая.

Она встретила меня преувеличенно радушно, выслав из шатра свою служанку и попросив Бедивера присмотреть за Мордредом, пока я буду с ней. Мальчик, однако, отказался от общения с Бедивером и пошел обследовать ближайший ручей.

– Я так рада, что ты пришла, – с чувством сказала Моргауза. – Я целую вечность не болтала за чаем. Вы ведь пьете послеобеденный чай, правда?

Я улыбнулась и сказала, что этому меня научила Игрейна, когда я впервые появилась при дворе.

– Ну конечно, – кивнула головой хозяйка, наливая две чашки черносмородинового чая. Ее руки слегка дрожали, и в свою чашку она добавила какой-то коричневой жидкости из фляги, похожей на ту, которую держал наготове Бедивер на случай, если у него заболит культя. – Мать частенько говаривала, что за чашкой хорошего чая уладить можно все, – заметила оркнейская королева. – Ты знаешь, после смерти Утера я потеряла с ней всякую связь. Мне хочется, чтобы ты рассказала, как она жила.

Итак, мы спокойно сидели за складным столиком, и я рассказывала о годах монастырской жизни великой королевы. Моргауза несколько раз выпивала свой чай и снова наполняла чашку.

– А Моргана? – спросила я. – С ней ты тоже не виделась?

– О нет, мы с Морганой всегда были близки, – быстро ответила Моргауза. – Она моя младшая сестричка… я приглядывала за ней, пока не пришел Пендрагон. Нас двоих изгнали со двора, как только Утер лег в материнскую постель. – Голос ее стал злым, в нем зазвучала жестокость, режущая слух, и она хитро посмотрела на меня, прежде чем глотнуть прямо из фляги. – Удивительно, что я вообще, разговариваю с Артуром, – продолжала она, неожиданно перейдя на полушутливый тон. – Его отец убил моего отца, а потом Артур убил моего мужа… – она разглядывала флягу, голос ее стал глуше, а язык заплетался от виски и от жалости к себе. – Лот был хорошим мужем, и теперь, когда он умер, я вдова и всеми покинута… и скоро мой младшенький тоже уедет… Артур ведь примет его ко двору, правда?

Как пьяный солдат, ставший от хмеля слезливым, Моргана уже не могла сосредоточиться, но продолжала внимательно всматриваться в меня, явно требуя какого-то ответа.

– Для Артура никогда не имело значения, что твои сыновья – дети Лота, – заметила я. – Нет повода думать, что к Мордреду он будет относиться по-другому.

Лицо Морганы стало растерянным, и она засмеялась коротким лающим смехом.

– Ты считаешь Мордреда сыном Лота?

– Конечно, – ответила я, вспомнив высказывание Игрейны о том, что у мальчика, зачатого перед самой смертью отца, будет трудная судьба. – А чьим же еще сыном он может быть?

Женщина, сидевшая против меня, смотрела на меня, открыв рот от изумления.

– Значит, Артур не сказал тебе?

Не понимая, что она имеет в виду, я покачала головой.

Накрашенный рот закрылся, и она зашлась в приступе смеха. Все ее тело содрогалось от буйных взрывов веселья, но челюсти были плотно сжаты, как бы храня его тайную причину, а глаза плотно зажмурены.

Я встревоженно отпрянула, подумав, что у нее начинается припадок, и оглянулась на вход, не зная, звать ли на помощь, но какой-то сдавленный звук заставил меня снова обратить взор на мою хозяйку.

Она грузно развалилась на стуле, от смеха по ее щекам текли слезы. Сквозь сжатые зубы прорывались довольные повизгивания, как будто поросята убегали из хлева. Наконец она открыла рот и изрыгнула хриплый, заполнивший шатер вопль.

– Как же он застенчив, даже не сказал своей жене, – грубо хохотала она, задыхаясь.

Я уже подумывала, что она, кроме того, что пьяна, еще и помешалась. Подобрав юбки, я собралась встать из-за стола.

– О да, моя дорогая… кровосмешение. Связь с сестрой. Бьюсь об заклад, что ты и подумать о таком не могла, не то что представить это. Мальчик-король, умоляющий, унижающийся, пускающий слюни у моих ног… отродье Утера, катающееся по полу, задыхаясь от жара в члене, со стонами лижущий мои груди, мои пальцы, любую часть моего тела, до которой мог дотянуться… а я отпихивала его ногами…

Ее лицо приняло угрожающие размеры, наплывая и искажаясь в непристойной гримасе. Я зажала уши руками, вскочила и выбежала из шатра.

Бедивер ждал меня снаружи. Я прижалась к нему, стараясь справиться с тошнотой и отвращением.

– Она утверждает… что Мордред…

Голос изменил мне, и Бедивер нашел слова, которые я не могла произнести:

– Что он сын Артура?