Текст книги "Очертя сердце"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

2

Ева нашла руку Лепра.

– Жан… тебе грустно?

Она зажгла ночник и, как бывало часто после их близости, оперлась на локоть, чтобы взглянуть на Жана.

– Дурачок!

Она гладила его лоб легкой как перышко рукой, а он не шевелился, избавленный от мук, раскрепощенный этим слишком искушенным прикосновением.

– Я люблю тебя! – сказала она.

– Надолго ли?!

Они говорили приглушенно, выдерживая большие паузы. Главным в их любви было не столько исступление, которое бросало их друг к другу в объятия. Объятия были всего лишь ритуалом, который погружал их в транс, рушивший все преграды между ними. И тогда им казалось, что они парят в одной и той же стихии, в некой туманности, где формируются мысли, принадлежащие им обоим, но к которым в то же время они как бы непричастны. То, что говорилось в такие мгновения, не могло их обидеть. Они теряли даже ощущение собственного «я». Они становились просто мужчиной и женщиной, слитыми воедино и друг другу противостоящими. И не было для них счастья возвышенней, упоительней и страшней.

– По сути дела, ты куртизанка.

Ева, закрыв глаза, подтвердила его слова:

– Да. Я хотела бы ею быть! Быть рабыней любви…

Он прислушивался к ее шепоту с каким-то мучительным восторгом. Каждое ее слово причиняло боль, оборачивающуюся отрадой.

– Куртизанка… – сказал он. – Да ведь это то же самое, что проститутка.

Ему нравилось следить за тем, как она размышляет. Она смотрела поверх него, куда-то вдаль, очень серьезно, потому что оставалась серьезной даже в игривости.

– Ты никогда этого не поймешь, – сказала она. – Во-первых, куртизанка не берет денег.

Она легла на спину, положила руку любовника себе на грудь, в ложбинку между грудями.

– Выслушай меня. Я хотела быть свободной женщиной, жить так, как мне вздумается. По примеру мужчин.

– Понимаю.

– Мужчины считают естественным иметь любовниц. Так почему женщина не вправе иметь любовников? Вот видишь. Ты не отвечаешь.

– Это разные вещи.

– Вовсе не разные. При одном условии: женщина не должна лгать. Женщина, которая не продается и не лжет, никогда не будет проституткой – понимаешь? Если бы я стала тебя обманывать… даже в мелочах… просто чтобы тебя не огорчить… я не простила бы тебе. И любила бы тебя меньше.

– Почему?

– Потому что считала бы, что твое слабодушие заставляет меня лукавить. Из-за тебя я утратила бы частицу своей отваги. И стала бы потаскушкой, а в тебе увидела бы врага.

– Сколько же в тебе гордыни! Для тебя главное – нравиться самой себе. А мужчину, которого ты любишь, ты хочешь любить вопреки ему. Правда ведь?

В их словах не было ни запальчивости, ни раздражения. Всеми силами они старались проникнуть в тайну любви, что держала их в плену друг у друга. Рука Жана тихонько ласкала грудь Евы, Ева гладила его по плечу. Вздуваемые ночным ветерком занавески натягивали петли, которыми были подхвачены. На берег с нарастающим гулом набегал прибой.

– Нет, не вопреки ему, – сказала Ева. – Ради него… Ради его блага.

– Даже если тебе суждено его потерять.

– Ради того, чтобы его потерять.

– А взамен ты требуешь от него покорности. Твой муж не был покорным, и ты от него отдалилась.

– Он никогда во мне не нуждался.

– А я – я в тебе нуждаюсь?

– Да.

– А если ты ошиблась? Если я не нуждаюсь в тебе? Оба почувствовали, что восхитительное умиротворение, омывавшее их своей благодатью, вот-вот покинет их, и умолкли. Почему вокруг их радости всегда настороже бродит обида?

– Ты нуждаешься во мне, чтобы страдать, – сказала Ева. – А в один прекрасный день ты меня разлюбишь. Ты станешь мужчиной. Хозяином себе самому. И осуществишь свое творческое предназначение в одиночестве, как все истинные самцы-мужчины.

– Но я не хочу страдать, – сказал он.

И тоже задумался, не решаясь высказать свой самый затаенный упрек.

– Я не хочу, чтобы ты относилась ко мне как к ребенку, – немного погодя сказал он. – Твоя опытность мучает меня. Она сводит меня к нулю. Уничтожает меня. Я перестаю быть Жаном Лепра. Я становлюсь неким мужчиной, которого ты обнимаешь. И потом, твое одиночество, твое творческое одиночество, думаешь, я могу с ним смириться?

Она придвинулась к нему, обволокла его своим телом – единственной реальностью, в которую он в эту минуту верил. Любовь вела их к искренности, искренность – к любви. Наступивший день, разлучив их, даст горькие ответы на вопросы, которые они задают себе ночью в любовном смятении. Щека к щеке лежали они в теплом гнезде, свитом их сплетенными телами.

– Давай жить вместе, – предложил Лепра. – Оставь своего мужа.

– Ты слишком молод, Жанно.

– Что тебя удерживает при нем? Деньги?.. Но ты ведь богата. Слава? Ты сама знаменита. Любовь? Ты его ненавидишь. Что же тогда?.. Я молод, но ведь и ты не старуха.

– Если я уйду от него, получится, будто я всю вину беру на себя. А на это я ни за что не соглашусь.

– Видишь, тобой руководит гордыня.

– Не будь у меня гордости, я стала бы его рабой.

– Но теперь речь обо мне… о нас.

– Нет, поверь мне, это невозможно. Во-первых, он способен на все.

– Так уж и на все! – сказал Лепра. – Ты преувеличиваешь. Ему известно о нашей связи, но не похоже, чтобы это его очень волновало.

– Ты его не знаешь. Он страдает… Да, у меня были увлечения. Ты тогда еще не вошел в мою жизнь, Жанно. Так что тебя это не может задеть… А он с этими интрижками мирился. Он знал, что он сильнее и я снова вернусь к нему. Но на сей раз он понял, что это всерьез. И он страдает… А он бывает злым.

– Злым! – воскликнул Лепра.

– Да, на свой лад, на свой всегдашний коварный лад. Ты принимаешь его за добродушного толстяка! Так вот на самом деле он совсем другой – беспокойный, подозрительный. Его тянет интриговать. Чтобы добиться своего, он месяцами строит козни. Мы с тобой из породы нетерпеливых. Особенно ты. А он – он умеет ждать. В этом его сила.

– Послушай, – сказал Лепра.

Поднялся ветер. Море глухо ворчало. По усыпанной гравием аллее неслись сорванные листья, невнятно шелестел всей своей листвой увивший стены плющ. Лепра протянул руку к ночнику, повернул к себе светящийся циферблат маленького будильника. Четверть третьего.

– Мне послышалось… – шепнул он.

– Это ветер, – сказала Ева и тотчас вернулась к занимавшей ее мысли: – Бояться его нам нечего, я не это имела в виду… Но лучше его не раздражать.

– Да я ему морду расквашу.

Она шутливо пощупала узловатые мышцы своего любовника, и оба рассмеялись, теснее прильнув друг к другу.

– Повредишь себе руки, – сказала она. – А я этого не хочу. Они слишком хороши… Скажи… Если бы тебе предложили сыграть по случаю праздника, но очень торжественного праздника…

– Я отказался бы.

– Ни в коем случае, дурачок. От такой удачи не отказываются… Жан, я серьезно, я хочу тебе кое-что предложить… Я не хотела говорить… и потом… Ну так вот – через три недели ты выступишь в Гала-концерте, организуемом радиокомпанией. Я обещала.

Ева ждала. Кончиками пальцев она дотронулась до его груди, может быть желая уловить нарастающий гул волнения. Лепра отстранился от нее, словно ему стало вдруг слишком жарко, и бесшумно встал.

– Куда ты?

– Хочу выпить… Такая новость… Я… совсем не ждал…

Он старался сделать вид, будто, обрадован. А сам был взбешен. Охвачен внезапной, холодной яростью. Нервное озлобление почти до боли обостряло, ускоряло мысль. Выступать в Гала-концерте между имитатором и иллюзионистом. И она обещала. В самом деле, он всего лишь дебютант. Он не имеет права спорить.

– И что же я буду играть? – издали спросил он.

– Что захочешь… Шопена, Листа… Лишь бы то, что доступно широкой публике.

Он молча искал свою одежду. Ева вдруг зажгла верхней свет.

– Жан… Что с тобой?

Уединившись в ванной, Лепра не ответил. Если он начнет с ней препираться, одно слово потянет за собой другое, и дело кончится ссорой. Ева любила ссоры, ей нравилось вывернуть противника наизнанку, доказать ему, что он действует из мелких побуждений. Все недобросовестные уловки были ей отлично известны. А Лепра вовсе не хотелось ни в чем каяться.

– Жан, – окликнула она. – Жан! Неужели ты откажешься? Мне стоило такого труда уговорить Маскере.

Неужто ей непонятно, до какой степени он унижен? «Порву с ней, – подумал он. – Пора. Своим будущим я займусь сам».

– Маскере был просто очарователен!

«Еще бы, – думал он. – Он тоже из тех, кто ни в чем ей не откажет. Ладно. Надеваю пиджак и ухожу. Играть перед толпой идиотов, набитых сандвичами и печеньем. Всему есть предел!»

Ева умолкла. Значит, уже обиделась.

Лепра грубо толкнул дверь.

– Послушай…

Но она не смотрела в его сторону. Она впилась взглядом во что-то в глубине комнаты. Лепра посмотрел туда же. На пороге комнаты стоял Фожер, совершенно невозмутимый, руки в карманах плаща.

– Прошу прощения, – сказал он. – Можно войти? Он вынул платок, обтер лоб, потом губы.

– Очень сожалею, что прервал вашу беседу. Ищешь свой галстук, малыш? Вот он.

Он подобрал галстук и бросил его Лепра, тот не стал его ловить.

– Что вам угодно? – спросила Ева.

– Мне… ровным счетом ничего, – ответил Фожер все так же спокойно. – Я вернулся к себе домой. Полагаю, я имею на это право. Допустим, я вдруг устал. Хлебнул лишнего, только и всего.

Он добродушно рассмеялся – в его добродушии не было наигрыша. Он и в самом деле искренне забавлялся.

– Вы простудитесь, дорогая, – весело заметил он. – По-моему, вы довольно легко одеты.

Он неторопливо приблизился к окну и закрыл его. Воспользовавшись этим, Ева встала и накинула халат.

– Подойди сюда, – сказала она Лепра. – Раз уж разговора не избежать, поговорим!

Фожер, стоя спиной к окну, внимательно разглядывал обоих. Глаза его были скрыты слишком тяжелыми веками.

– Ну так что? – начала Ева. – Вы хотели застигнуть нас врасплох. Застигли. Что дальше?.. Полагаю, вы не удивлены?

Фожер раскурил тонкую черную сигару.

– Нет, отчего же, удивлен, – ответил он. – И мне даже немного противно.

– Вспомните наши условия, – сказала Ева. – Полная свобода для обеих сторон.

– При соблюдении внешних приличий.

– Вы думаете, ваше поведение с этой Брюнстейн может кого-нибудь обмануть?

Они не повышали голоса, казалось, они обсуждают какое-то дело – оба уже давно понаторели в этих поединках не на жизнь, а на смерть. Они следили друг за другом, глаза в глаза, стараясь предвосхитить ложный выпад, удар противника. И при этом они восхищались друг другом, чувствуя, что силы их равны и ни один не даст пощады другому.

– Признайтесь, что вы своеобразным манером используете мое отсутствие! – снова заговорил Фожер.

– А вы своеобразным манером являетесь в мою спальню. Прошу вас бросить эту мерзость.

Фожер растер в пепельнице окурок сигары таким движением, словно двинул кого-то кулаком. Лепра схватил свой пиджак и шагнул к двери.

– Погоди, артист, – сказал Фожер. – Я вернулся из-за тебя.

Он пододвинул к себе стул и уселся на него верхом.

– Теперь вам обоим придется меня выслушать. Видите – я не сержусь. Я уже много недель наблюдаю за вами. Хочу помешать вам сделать глупость. Вы меня ненавидите. Это нетрудно заметить. Вы вбили себе в голову что-то там насчет того, что, не будь я помехой, вы могли бы быть счастливы…

– Чушь! – сказала Ева.

– Я человек дальновидный, – продолжал Фожер. – Я знаю вас лучше, чем вы сами себя знаете. Я вправил мозги стольким мужикам, которые воображали себя хитрыми, и стольким бабам, которые воображали себя неотразимыми. Так вот вы – хоть и неприятно это говорить – переживаете сейчас приступ молодости. Как же – великая страсть! А старина Фожер, бедняга – чего уж там, – стоит на дороге, путается под ногами… У тебя большие аппетиты, малыш Лепра!

– Долго это будет продолжаться? – спросила Ева.

– Потерпите! Я просто хочу предупредить вас обоих. Не играйте с огнем! Вы, моя миленькая Ева, наверное, помните, откуда я вас извлек?

– Я была статисткой, – сказала Ева. – И этого не стыжусь.

– В ту пору вы не были гордячкой. А ваш подопечный еще совсем недавно работал в кафе на бульваре Клиши.

– А сами-то вы! – закричал Лепра. – Вам самому вначале солоно пришлось!

Фожер скрестил руки на спинке стула. Его мертвенно-бледное лицо местами пошло красными пятнами.

– Я не нуждался ни в ком, чтобы пробиться.

Ева посмотрела на мужа странным взглядом. «Она все еще им восхищается, – подумал Лепра. – Господи, она все еще не исцелилась от него!»

– Выслушайте меня оба внимательно, – продолжал Фожер. – Мне довольно пальцем шевельнуть, чтобы стереть вас в порошок. Но я полагаю, взвесив все, вы предпочтете успех любви. Верно?.. Так вот, расстаньтесь по-хорошему, и мы подведем подо всем черту.

– Значит, вот в чем состоит ваша маленькая каверза… – сказала Ева. – Но мне плевать на успех.

– Вам, может статься, но ему – нет.

– Вы отвратительны.

– Я обороняюсь. Предоставь я вам обоим свободу действий, я в один прекрасный день обнаружу в своем кофе мышьяк.

Лепра сделал шаг к Фожеру.

– Стой там, где стоял, малыш, – посоветовал Фожер. – Я все знаю насчет Маскере. Тебе хочется выступить на этом концерте? Отвечай… Нет, вижу, что не хочется. Это тоже придумала Ева. А тебе небось подавай сразу сольные концерты, да? Что ж, ты прав. Могу тебе это устроить… Прямо сейчас… Мне довольно снять трубку… Дай слово, что перестанешь с ней встречаться, и дело сделано. Ну же… говори!

Ева молчала, и Лепра понял, что она предоставила выбор ему, что она согласилась на этот искус и даже втайне ему радуется. Она любила эти моменты истины, обожала всякий риск… все поставить на кон… любовь, разлуку, жизнь, смерть… Он может спасти себя одним словом. Но в распоряжении у него всего одна секунда. Стоит ему замешкаться, все кончено. Она выставит его за дверь как слугу.

– Встаньте, мсье Фожер, – сказал он. Удивленный Фожер встал.

Лепра только чуть подался вперед. И наотмашь ударил Фожера сначала по одной щеке, потом по другой.

– А теперь, – добавил он, – вон отсюда.

И эти слова высвободили вдруг всю накопившуюся в нем безграничную ярость. Он кинулся на Фожера, но от встречного удара у него перехватило дыхание. Опрокинутые кресла толкнулись в стол. Комната наполнилась грохотом. Лепра бил, а в памяти запечатлевались отдельные детали общей картины – пятно крови на губах Фожера, смятая постель, телефон, а в голове неотступно звучало: «Она смотрит на тебя… она оценивает тебя… она тебя любит…» Сам не зная как, он оказался у камина. Фожер наступал на него, выставив вперед кулаки. И все же у Лепра было время выбрать: китайская ваза – нет, слишком легкая… Подсвечник…

Раздался страшный удар, и вдруг все стихло. Лепра уставился на тело, распростертое на ковре. Он с трудом выдохнул воздух, обжегший ему гортань. Ева стояла, обхватив ладонями лицо и не сводя взгляда с неподвижного Фожера. Потом осторожно, медленно подошла, опустилась на колени.

– Он мертв, – прошептала она.

Губы Фожера кривила обнажившая зубы гримаса. Лепра сразу понял, что Ева сказала правду, и ладони его мгновенно вспотели от ужаса. Осторожно, точно боясь его разбить, он поставил подсвечник на пол. Ева сделала ему знак не двигаться. Они ждали, чтобы по телу пробежала дрожь, чтобы судорожно дернулась кожа или затрепетали ресницы, – ждали какого-нибудь ничтожного знака, который положил бы конец этому нестерпимому ужасу. Но под опущенными веками виднелась теперь только узкая белая полоска.

– Выходит, убить человека так просто? – пробормотал Лепра.

Ева взглянула на него, потом коснулась кровоподтека, прочертившего черноватую борозду на лбу Фожера.

Потом встала, подняла с пола подсвечник и водворила его на место.

– Ты выбрал самый тяжелый предмет, – сказала она.

– Раздумывать было некогда.

– Знаю.

Она не плакала, но говорила севшим, надтреснутым, безжизненным голосом, как во сне…

– Мне жаль,. – начал Лепра.

– Молчи, – перебила она. – Прошу тебя, молчи. Она посмотрела вниз, на лежащий труп, и что-то похожее на рыдание сотрясло ее плечи. Она сжала кулаки.

– И зачем только вы все меня любите! – прошептала она. – Лучше бы умереть мне самой.

И вдруг она решительно прошла через комнату и сняла телефонную трубку.

– Что ты хочешь делать? – спросил Лепра.

– Вызвать полицию.

– Минутку.

Она ждала, вперив в него лихорадочно горящие глаза.

– Минутку, – повторил он. – Не будем торопиться. Он оправился так быстро, что сам был удивлен, и его мысль, все еще возбужденная, неслась вперед, отвергая одно решение за другим, направляя ход событий по руслу, какое он предугадал еще до того, как нанес удар.

– Кто докажет, что я только защищался? – медленно прошептал он. – Твоего свидетельства мало.

– Тем более что ты напал на него первый.

– Он довел меня до крайности. Ты что, обвиняешь меня в …?

– Нет.

– Ты ведь знаешь, как будут рассуждать полицейские. И догадываешься о последствиях… Если ты позвонишь им, мы оба пропали.

– Так что же?

– Погоди…

Своими длинными гибкими пальцами он старательно растер себе щеки, веки, лоб.

– Никто не видел, как приехал твой муж, – продолжал Лепра. – Он заранее решил, что вернется. И принял меры предосторожности… Брюнстейн, Флоранс, служащие бара – все уверены, что он катит сейчас в Париж… Улавливаешь мою мысль?.. Завтра они все дадут одинаковые показания… Никто не мешает нам слегка подтасовать события.

– Все в конце концов выходит наружу, – устало сказала Ева.

Она не выпускала телефонную трубку из рук.

– Мы будем защищаться, – снова заговорил Лепра. – Это он вынуждает нас защищаться. Я не хочу, чтобы ты стала жертвой скандала… по моей вине… Твой муж сильно выпил… вспомни… Все обратили внимание, как он взвинчен. Его вполне могло занести на крутом повороте… Точно… Его занесло на повороте…

Ева положила трубку на рычаг. Лоб ее прорезали две морщинки, сразу ее состарившие. Лепра подумал, что сейчас ей вполне можно дать ее возраст.

– Перед Ансени дорога начинает резко петлять, – продолжал Лепра. – Надо только погрузить тело в машину… Через час-полтора я уже буду там… А из Ансени вернусь скорым.

– Там высокий обрыв? – спросила Ева.

– Если память мне не изменяет, метров двадцать. И даже парапета нет. При падении машина разобьется о камни.

– Жан… ты меня пугаешь.

– Пугаю?

– Можно подумать, что ты все спланировал заранее, все предусмотрел.

– Ева, дорогая, что ты… Разве это я спаивал твоего мужа? Разве я посоветовал ему вернуться и шантажировать нас?

– Нет, но… пока он говорил… ты мог все обдумать… все, что ты мне сейчас предложил.

Лепра подошел к Еве, снял телефонную трубку.

– Лучше уж вызвать полицию, – сказал он.

Она схватила его руку в запястье, пригнула к рычагу, он выпустил трубку.

– Прости меня, – сказала она. – Ты видишь, в каком я состоянии… Но ты прав… Для него все кончено, переменить ничего нельзя, а мы…

Она припала лицом к груди Лепра, и он почувствовал, как руки любовницы судорожно, до боли стиснули его ребра. Это были ее рыдания.

– Я в отчаянии, что все так вышло, – самым нежным голосом сказал Лепра. – Но зато теперь я могу тебя любить. И не хочу потерять. Я готов на все, только бы не потерять тебя.

Голос его дрогнул. Слова всегда имели над ним непонятную власть. До него еще не вполне дошло, что он убил Фожера, но он и в самом деле был готов на все, чтобы удержать Еву.

– Ты ведь мне веришь, правда? – спросил он, гладя ее по волосам. – Ты должна мне верить, всегда… Мне необходимо твое уважение.

Она отстранилась от него, полная решимости.

– Хочешь, я тебе помогу?

– Только донести его до машины, – ответил он. – Потом я управлюсь сам.

Они возвратились к телу. Поскольку их вновь объединило взаимное доверие, угнетавшие их тоска и ужас рассеялись. Фожер был просто умершим. С каким-то печальным дружелюбием они решились взять его за ноги и за плечи. Они несли его как раненого, не говоря ни слова. На крыльце они на мгновение остановились. Звезды смотрели на них во все глаза.

– Пошли! – шепнул Лепра.

Аллея была длинной. Их мог заметить какой-нибудь запоздалый прохожий. Они старались ни о чем не думать, призвав на помощь все свое мужество. Ни один из них не имел права сдаться раньше другого. Но когда они положили тело на траву возле машины, Ева была уже без сил. И однако это она открыла дверцу и первая забралась в машину, чтобы оттуда давать указания Лепра. Они усадили Фожера в углу на сиденье рядом с водителем.

– Выпрями ему ноги, – сказал Лепра. – Он скоро окоченеет, и тогда мне будет трудно усадить его за руль.

Тщательно усаженный на сиденье Фожер казался спящим. Рана на голове не кровоточила. Из предосторожности они надели на него шляпу, которую он вместе с перчатками оставил в машине.

– Думаю, все получится как надо, – сказал Лепра. Ева поцеловала его просто в щеку.

– Удачи тебе, малыш. Я буду думать о тебе. Машина тронулась. Ева почувствовала, что ее всю трясет.