355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Пьер Пело » Братство волка » Текст книги (страница 8)
Братство волка
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 00:34

Текст книги "Братство волка"


Автор книги: Пьер Пело



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

В наступившей тишине, подчеркивающей торжественность момента, графу сообщили, что его тотемом является олень карибу, и объяснили, что это за животное, сравнив его с обычным оленем. Граф, казалось, был счастлив и спросил у жены, не причастна ли она к тому, что его сравнили с рогатым животным… Но она, похоже, не поняла намека. Тотемом Тома д'Апше назвали змею, и, когда вокруг послышался укоризненный шепоток, его утешили тем, что для индейцев змея является олицетворением мудрости. Интендант Лаффонт, облизывая свои жирные пальцы, узнал, что его тотемом является свинья, и по рядам слуг прокатился громкий смех, перекинувшись на гостей. Но тот, хоть и пожелтел от обиды, выглядел весьма заинтересованным.

Граф хотел узнать о тотеме своей жены, но она отказывалась. Он настаивал, и графиня стала сопротивляться. Тогда все, начиная от развеселившихся слуг и заканчивая гостями, упрашивающими ее согласиться, покатились со смеху. Граф все не успокаивался и попросил рассказать о Сардисе. Аббат, услышав свое имя, уронил бокал, вышел из-за стола, поднял вверх руку со сложенными пальцами и, сверкая перстнями, совершил крестное знамение. И только Жан-Франсуа решил положить конец беспорядку. Он резко поднялся и, подойдя к Мани, с невозмутимым видом попросил «консультацию». Протянув индейцу свою единственную руку ладонью вверх, как цыганке, гадающей по линиям на руках, молодой граф спросил:

– А кто я, аббат-могиканин? Может быть, наполовину лев, наполовину орел? Какое животное меня охраняет? Ты молчишь? Я что, не имею права знать свой тотем, как все остальные? Давай, дикарь, назови меня ящерицей, и, может быть, у меня заново отрастет рука…

Так как Мани молчал и больше уже не веселился, скрывая свои истинные чувства под застывшей на лице маской, Жан-Франсуа разразился хохотом. Все напряженно молчали. Он поднял бокал, повернулся к Мани и залпом выпил. Затем он приказал, чтобы ему снова налили вина…

* * *

– О Боже! – пробормотал Грегуар, медленно открывая глаза и вдыхая аромат волос Сильвии. – Я совершенно не помню, что было дальше. Кажется, он снова поднял бокал, но уже не в сторону Мани, а скорее обращаясь ко мне. В ответ я наполнил свой бокал. Мы с ним выпили, затем опустошили еще несколько бокалов. Помнится, Марианна подошла к брату и попыталась его увести, но он не дал ей этого сделать. Тогда она ушла…

– Бедный шевалье… – сочувственно произнесла Сильвия.

Она повернулась и, наклонившись к нему, кончиком языка стала исследовать его глаза, скулы, щеки и нос. Ее грудь нежно касалась груди Грегуара.

– Что случилось дальше с этим проклятым одноруким, я не помню… – пробормотал Грегуар. – То ли он свалился под стол раньше меня, то ли ушел… И я никак не могу восстановить в памяти этот момент… Тома сказал, что он обо всем позаботится, и привез меня сюда, в этот дом. Моя лошадь?… Мы приехали сюда на извозчике. Мои рисунки…

– Все здесь, – заверила его Сильвия.

Он приподнялся, чтобы самому посмотреть, но женщина взяла со своего столика открытую папку, показала ему и заставила его снова лечь. Грегуар не сопротивлялся.

– Ты нарисуешь и мой портрет тоже? – спросила она, ласково улыбаясь, но с упрямым выражением в глазах.

– Если будешь хорошо себя вести, – пообещал Грегуар.

Он обнял ее и попытался поцеловать в губы, однако Сильвия вздохнула и отвернулась. Но уже через мгновение женщина, весело улыбнувшись, прижалась к нему всем телом.

– Что ж, моя прекрасная итальянка… – начал Грегуар, но не успел закончить.

Его прервали крики, внезапно раздавшиеся в коридоре за дверью: там кто-то бился, и сопротивлялся, и звал его.

* * *

Вершины Муше побелели в считанные минуты, а затем их накрыла ночь и туман. Снег пошел такой сильный, каким он может быть только в Жеводане. Это произошло неожиданно, в полной тишине, в потоках ветра, прилетевшего ночью с севера под самый конец осени, когда еще можно было наблюдать кроваво-красные сумерки и по-летнему яркое солнце.

Крестьянские дети, брат и сестра, гнали грязно-белых коз, которые тяжело и коротко блеяли. Животные явно нервничали, и дети тоже, но неожиданный холод подгонял их на застывшей дороге, и они шли вперед, поскальзываясь без конца в своих деревянных башмаках. Некоторое время они весело улыбались и ловили на ходу снежные хлопья, испытывая при этом восторг, который обычно бывает у детей при виде первого снега. Казалось, они напрочь забыли слова своего отца, предупреждавшего их об осторожности и диких зверях. Но вот изморозь окутала горы, и козы, сбившись в кучу, начали громко блеять, а собака беспокойно забегала вокруг детей, бросая на них вопросительные взгляды и ожидая их приказа.

Подлесок сменился кустарником, плотно растущим по краю склона. Между кустами ветер поднимал снежный вихрь, который взлетал, подобно пламени.

Деревня уже недалеко, уверенно говорил Луи, когда сестренка с тревогой смотрела на него. Но самой ей казалось, что деревня находится на другом краю света, а все вокруг превратилось в сплошное месиво из серых клочьев ночи, в которой слышно лишь блеяние их встревоженных коз.

Вдруг что-то промелькнуло в темноте, задев ветви кустарника и молодой поросли граба с оставшимися на ней листьями, похожими на сухую пожелтевшую бумагу, и скрылось в орешнике, окутанном белесой мглой.

Собака зарычала, ощерилась, вздыбив шерсть, а потом, жалобно тявкнув и поджав хвост, побежала догонять стадо, которое медленно брело по краю склона.

Луи почувствовал, как сестренка крепко сжала его руку, и увидел страх в ее огромных испуганных глазах. Тень, упавшая на лица детей, скрывала их бледность.

– Беги! – закричал старший брат, пытаясь придать своему голосу как можно больше уверенности. – Беги отсюда!

Девочка заколебалась. Она отпустила его руку, затем снова ухватилась за нее. Но Луи оттолкнул ее и твердо повторил:

– Беги, Сесиль! Возвращайся немедленно! Беги домой! Живо!

Кусты затрещали, зашевелились.

Козы отчаянно заблеяли и кинулись бежать, как будто кто-то за ними гнался. Они сталкивались рогами друг с другом, и было слышно, как стучат их деревянные хомуты.

Сесиль ускорила бег, невольно прислушиваясь к топоту собственных башмаков. Она бежала и звала маму, а по ее щекам катились холодные слезы.

Луи, которому было уже целых двенадцать лет, остановился, снял свои остроносые башмаки и ступил босыми ногами на скользкие булыжники, повернувшись лицом к задрожавшим кустам. Он крепко сжал в руке обитую железом палку, которую ему дал отец, а левой рукой снял с пояса рожок из бычьего рога, который он, впрочем, выронил из рук, не успев издать ни единого звука.

Ветви кустов раздвинулись, и тот, кто скрывался в них, издал громкий рык.

Струя крови окропила покрытую белым снегом тропинку, усеянную следами от козьих копыт и деревянных башмаков. Рожок упал на землю и покатился в кусты, а через мгновение голова мальчика, подскакивая и кувыркаясь, покатилась по каменистой земле в том же направлении.

* * *

Заворачиваясь в постоянно сползающую шелковую простыню, чтобы выглядеть более или менее пристойно, Грегуар воскликнул:

– Имейте жалость, милые дамы, не заставляйте его снова страдать! Он и так уже пережил много неприятностей этой ночью!

Проститутка с распущенными волосами, одетая только в нижнее белье, спрятала лицо на широкой груди мадам Тесьер и перестала кричать. Когда причитания стихли, девушка начала притопывать на месте, отчего ее груди смешно затряслись, но мадам мгновенно ее успокоила, хлопнув по спине ладонью. Массивные перстни, украшавшие толстые пальцы мадам, отпечатались на голой спине ее подопечной, оставив красные следы.

В коридоре, освещенном желтоватым пламенем свечей, собралось человек двадцать. Зеркала, которые висели на стенах друг напротив друга, умножали их отражения, раздваивая и воспроизводя по десятку раз каждого человека из толпы, сбежавшейся поглазеть на вопящую истеричку. Здесь были и клиенты, и девочки, из любопытства прервавшие свое более или менее милое общение. На раскрасневшихся господах, что, в общем-то, было понятно, оставалось больше одежды, чем на их бледных дамах. Но самыми раздетыми оказались Грегуар и Тома. Молодой маркиз выбежал в коридор, прикрывшись одной только шалью своей черноволосой спутницы, которая была абсолютно голой, если не считать сережек в ее ушах и подвязки на левом бедре.

Тома, волей провидения оказавшийся спутником шевалье и его друга этой ночью, которая последовала за безумным днем и была наполнена не менее безумными событиями, – не считая разве что неожиданно выпавшего первого снега, – еще до прихода мадам попытался успокоить девушку, поднявшую панику. Все так же завернутый в шаль, маркиз старался объяснить ей и всем, кто собрался здесь, загородив проход, и с любопытством заглядывал в двери злополучной комнаты, что мужчина, сидящий там на кровати, целомудренно прикрывшись по пояс простыней, вовсе никакой не дьявол, как думала несчастная девушка с трясущейся грудью, и не злой дух, а просто-напросто индеец из Нового Света, могиканин, друг шевалье де Фронсака…

– Но я не хочу спать ни с какими индейцами! – рыдая, воскликнула проститутка.

Мадам взяла Тома за руки и легким кивком дала ему понять, что сейчас она сама все уладит. И маркиз, придерживая на бедрах шаль, вернулся к своей партнерше.

Сидя на кровати, Мани ждал, пока утихнет скандал. Его тело по самые плечи было покрыто татуировками и магическими символами, которые странным образом переливались и меняли форму при каждом его движении. Когда он увидел возле двери Грегуара, его губы растянулись в радостной улыбке. Пожав плечами, индеец что-то весело проговорил на своем языке.

– Мадам, – перевел Грегуар, – не могли бы вы объяснить своим девочкам, что это просто татуировки, а не настоящие змеи? Он говорит, что если бы ему под кожу действительно заползла змея, то он бы тут сейчас не сидел! Черт возьми, ваши девочки чересчур нежные! По коридору, украшенному зеркалами, прокатился смех. Испуганная проститутка подняла нос, громко шмыгнула и перестала хныкать. Ее грудь уже не тряслась, а тело не дрожало.

– Ну что, красавицы! – воскликнула мадам. – Кто пойдет к мсье краснокожему? Я удваиваю цену!

После нового раската смеха девочки начали оживленно переговариваться, и послышались слова сожаления со стороны тех, кто уже был занят со своими клиентами. Невысокая девушка в сорочке, вся в ярких побрякушках, сделала шаг вперед, а потом смело зашла в комнату. Ее пышная грудь вываливалась из корсета, г бедра плавно покачивались при ходьбе. Она заявила, что лично ей эти рисунки на теле нравятся.

– Ну вот, все и уладилось. Расходитесь по комнатам, господа, – проговорила мадам.

Девушка, снимая на ходу сорочку, подошла к кровати, на которой сидел Мани, и не заметила, как кто-то осторожно закрыл за ней дверь.

* * *

Она сошла с тропинки на склон и побежала, спотыкаясь и цепляясь юбкой за сухие стебли травы и молодую поросль, пока не потеряла башмаки, которые, словно булыжники, покатились по склону один за другим. Из ее рта вырывались рыдания и крики, которые затем перешли в глухие стоны, и она уже не кричала, а только всхлипывала. Девочка скатывалась вниз, не осознавая, что она делает, сплевывая забившуюся в рот землю, смешанную со снегом. Несколько раз она пыталась понять, где она находится, но, объятая ужасом, никак не могла сосредоточиться. Испуганные козы кинулись в разные стороны, дико блея и стуча копытами по замерзшей земле, и сейчас пастушка не знала, ни куда они убежали, ни что с ними случилось. Возле края обрыва девочка встала на колени, В снежной ночи она видела мерцающие огни деревни, словно звезды на небе, которые почему-то оказались под ее ногами. Девочка не знала, что это за деревня, и даже не могла сказать, в каком именно месте в горах, окутанных ночным мраком, она находится.

Из земли, на самом краю обрыва, почти вертикально торчал обрубок наполовину выкорчеванного дерева. Цепляясь за его ствол и сухие ветки, она поползла, чтобы спрятаться за ним.

Вдруг она почувствовала, как дерево задрожало, и поняла, что кто-то пытается забраться на него, наклонив ствол в сторону пропасти. Она замерла. Ствол продолжал покачиваться и наконец сдвинулся. Маленькие пальцы девочки заскользили по коре, цепляясь ногтями за трещины и сучки. Когда девочка обернулась, ее глаза расширились от ужаса: она увидела того, кто навалился на дерево всем весом. Из ее горла вырвался громкий вопль. И в этот момент дерево обрушилось в расщелину.

* * *

Она извивалась в объятиях Грегуара, который мял руками ее упругие груди, бедра и округлые ягодицы. Сидя верхом на мужчине, Сильвия видела, как по телу молодого человека пошли судороги, а его лицо исказилось в сладострастной муке. Когда она выгнулась дугой, ему показалось, будто он утонул в ярком медовом сиянии, чувствуя ее присутствие не только на себе, но и вокруг себя. Грегуар был поражен. Он еще никогда не испытывал подобных ощущений ни с одной женщиной. Застыв от всепоглощающего удовольствия, он удивился, что оно не уходило не отступало и длилось, казалось, бесконечно.

Грегуар застонал, скрипнув зубами от невероятного наслаждения.

Она подождала, когда он откроет глаза, обратив на нее свой взгляд, и провела пальцем по крестовидному рубцу который проходил по левой стороне груди и прятался под мышкой.

– Откуда он у тебя? – спросила Сильвия.

– Стрела махоков…

В гостиной кто-то играл на клавесине легкую мелодию, и оттуда доносился беззаботный смех. Пытаясь спеть какую-то песенку, двое мужчин явно фальшивили.

Палец Сильвии перешел к другому шраму, который тянулся от талии до лопатки по правому боку. Она вопросительно посмотрела на него, и Грегуар ответил:

– Медведь. Наверное, я ему не понравился.

– Ах, это был медведь… – прошептала женщина и грациозно склонилась, так что ее грудь коснулась лица Грегуара, закрывая ему глаза.

По тому, как Сильвия держала стилет, было понятно, что она знает, как с ним обращаться. Грегуар напрягся всем телом и покосился на острое лезвие, готовое пронзить его тело. Женщина держала стилет прямо перед лицом любовника, подпирая острие изогнутым указательным пальцем и поддерживая его в равновесии с помощью большого пальца, лежащего на рукоятке из слоновой кости.

В ее глазах светилось странное наслаждение.

– Многие из женщин, которые на самом деле являются не более чем подстилками, не имеют даже понятия о таких вещах и потому сталкиваются с неприятностями, Ты даже не представляешь, шевалье, насколько хорошо проститутка должна уметь себя защитить…

Она приставила кончик стилета к месту чуть ниже крестовидного шрама, оставшегося от стрелы, и, улыбаясь и расширив ноздри, надавила на него, пока не появилась кровь. Ему казалось, что вместе со стальным лезвием, проткнувшим его тело, итальянка пронзила его и своим взглядом. Он не мог отвести от нее глаз, и ее взгляд в желтоватом свете начинавшегося дня странным образом напоминал взгляд волка в разрушенной часовне за мгновение до того, как зверь запрыгнул на высокую стену под громовой раскат выстрелов и свист летящих пуль. Черноволосая волчица улеглась рядом с ним и прижалась своим чувственным ртом к ране, вдыхая запах крови, которая стекала по ее полуоткрытым губам и подбородку, смешиваясь со слюной. Тяжело дыша, она прошептала:

– А это тебе сувенир от меня…

Глава 11

Но чтобы помнить о Сильвии, Грегуару не понадобились никакие сувениры: он еще несколько дней провел в борделе.

С Марианной он увиделся только спустя четыре дня после того злополучного и смутно запомнившегося ужина в замке. Несмотря на все свои усилия, Грегуар так и не смог восстановить в памяти картину «тотемного» вечера и вспомнить некоторые подробности, после чего ему пришлось покинуть графский замок и отправиться на другой праздник. Однако он не решился спрашивать об этом у своих спутников, а те, похоже, не испытывали желания рассказать ему о происшедшем. Если же в разговоре и упоминалось об этом вечере, то маркиз и Мани лишь загадочно отводили глаза и, улыбались, явно не собираясь ничего обсуждать.

Он встретился с девушкой при обстоятельствах, показавшихся ему неуместными для того, чтобы помириться с ней. Все, что Грегуару удалось добиться, – это получить от нее обещание увидеться с ним через две недели но не ранее. Марианна сообщила, что ее мать уедет на некоторое время в Париж, а отец – на лечение в Лангонь. О своем брате она не сказала ни слова.

Однако шевалье оставался в борделе не только для того, чтобы проводить все свое время в страстных объятиях итальянки… Он посвящал ей лишь несколько часов в день.

Тома д'Апше, покинувший заведение мадам Тесьер в первое же утро, вернулся к себе домой. После этого он несколько раз ездил в Менд и Сент-Шели, туда и обратно. Он рассказал своему деду, жаждавшему знать все об охоте на Зверя, о том, что удалось найти в горах шевалье и его «товарищу» и какие следы были обнаружены на снегу. На самом деле именно «товарищ» посвятил поискам почти все свое время, покинув бордель ранним утром, почти ночью, и возвратившись туда вечером. А затем индеец и вовсе уехал из города: он проводил все время в лесу, где иногда передвигался не только верхом, но и пешим ходом. Шевалье сопровождал могиканина всего два раза, а Тома д'Апше – во время первой поездки.

За эти дни земля полностью покрылась снегом, и кое-где уже возвышались огромные сугробы. Иногда ветер поднимал легкие, дрожащие на ветру хлопья, и тогда среди вьюги невозможно было определить, где кончается земля и начинается небо. А если ветры, приходившие издалека, не несли с собой снега, небо так низко нависало над землей, что на нем едва можно было различить тяжелые слоистые облака.

Зверя снова видели в Лажу, но об этом случае предпочитали пока молчать.

За двадцать лье отсюда, в окрестностях Шолхака, он на днях убил ребенка, и его следы тянулись от крестьянского дома до самого леса. Казалось, он как будто знал, что ему нечего бояться, и потому так близко подошел к жилью человека. Следы Зверя заметно отличались от следов собак на ферме, игравших и бегавших там все утро. Собаки, поджав хвосты, отказывались идти по следам, оставленным Зверем, и в конце концов их замело снегом.

Мани вернулся из Шолхака и при встрече с шевалье отрицательно покачал головой. Когда же Грегуар обратился к нему с уточнениями, индеец уверенно сказал:

– Это не волк.

Аббат Сардис вдохновенно читал с кафедры воскресную проповедь, по поводу которой на глазах изумленного Тома Грегуар де Фронсак метал громы и молнии. Святой отец призывал своих овец вспомнить слова, которые Господь вложил в уста Моисея: «Я пришел к вам, подобно медведице, у которой похитили медвежат! Я поглощу ваших детей, подобно льву, и вспорю им животы! Я нашлю на вас злобного Зверя, который поглотит вас и вашу паству и превратит ваши сады в пустыню».

– Аминь, – прорычал Грегуар. – Вот как приписывают дьяволу то, что выгодно приписать ему.

– Дьяволу? – удивилась Сильвия.

– Рабле.

– Ах, Рабле! – ответила она, открыв рот от восхищения.

И когда Грегуар ретушировал краски на портрете, а затем наносил штриховку грифелем и дышал в маленькую металлическую трубочку, которая одним концом была опущена во флакон, он отметил по себя, что идет уже четвертый день и грифель пересох. Вздохнув, шевалье положил рисунок в папку и поехал к замку графа де Моранжьяс.

Утро только начиналось. Вместе с ним ехал Мани, а также Тома, который провел эту ночь в своей любимой розовой комнате в компании красотки Армелины.

Не успели они пройти и половины пути, как в серых сумерках послышался набат. Всадники замедлили ход, придержав своих лошадей, но по пути так и не встретили никого, кто мог бы сказать им, по ком звонит колокол. Прибыв в замок, они увидели во дворе возмущенных крестьян, приехавших сюда с собаками на большой повозке. В эту группу, собравшуюся на графском подворье, также входили драгуны под командованием сварливого офицера и несколько дворян, прибывших на своих лошадях. Как им сообщили, мсье Жан-Франсуа, сын графа, уехал еще до. рассвета, и теперь солдаты и небольшой отряд добровольцев сбились толпой у дверей в ожидании приказа. Граф де Моранжьяс, который чуть ранее присоединился к этим людям, рассказал им, что произошло ночью на склонах Муше, когда выпал первый снег. Стадо коз нашли накануне неподалеку от дома их владельца, на границе Фулейра. Ни одно животное не пропало: ни альпийские козы, ни насмерть перепуганная собака. Но зато пропали два ребенка – брат и сестра, которые приглядывали за стадом.

Отец пропавших детей, женившийся во второй раз после того, как его первая жена умерла при родах, когда появился на свет мальчик, был забулдыгой. Он сидел у домашнего очага, не желая принимать к сведению очевидные факты, отказываясь верить в то, что произошло, и не предпринимая никаких мер. Крестьянин собрал коз и, найдя собаку, отнес ее на своих руках в дом, к самому очагу, где несчастное животное лихорадочно дрожало и, не отрывая глаз от раскаленных углей, лежало почти весь этот день. Мужчина присматривал за собакой и ждал своих детей весь день и всю ночь и только потом объявил о том, что они пропали. Люди прочесали местность в близлежащих горах в поисках детей. Безрезультатно. Кюре Пульхака перед тем, как позвать на помощь солдат, прочитал мессу.

Таким образом, начиналась новая битва, еще одна, и все надеялись, что по снегу ее вести будет легче, чем по грязи… Жан-Франсуа принял это решение еще до того, как его охватил яростный гнев, приступы которого начали появляться с пугающей регулярностью после его возвращения из Африки. Во время этих приступов он рычал и бесновался, не в силах остановиться.

– Вы пропустили совсем немного, мсье друг волков, – проговорила Марианна, показавшаяся за спиной своего отца у порога двери. Она вышла на крыльцо в широком домашнем платье, которое закрывало ее почти до ушей.

– Мы его поймаем, – заверил ее Грегуар.

Граф, посмеиваясь про себя, отошел в сторону и сделал вид, что он не почувствовал – а на самом деле только он один это и заметил – некоего лукавства в ответе шевалье…

Грегуар спрыгнул на землю. Марианна, запахнувшись в огромный воротник своего домашнего платья, который согревал ее дыхание, посмотрела ему в глаза с очаровательной опаской. Со двора доносился шум подготовительной суматохи, создавая странное впечатление от происходящего. В бледных лучах начинавшегося утра, среди морозных хлопьев снега, падающих с неба в кружащемся танце, среди мрачного дыма зажженных факелов сновали встревоженные люди… Он вынул из папки рисунок и свернул его в трубочку, чтобы защитить от падающих на скользкие ступени снежинок.

– У меня для вас кое-что есть, Марианна.

Улыбнувшись, она протянула руку и взяла рисунок, окинув взглядом небольшой рулон.

– Пожалуйста, посмотрите, – настаивал Грегуар и, чуть помедлив, добавил: – Только когда останетесь одна.

Улыбка сползла с лица девушки. Она посмотрела через плечо, как будто опасалась чьего-то нежелательного появления, и этот кто-то (ее мать) действительно приехал.

А ведь Марианна согласилась на это свидание после такой долгой разлуки!

Он поморщился, словно от боли, и подумал о том, что ему придется пережить еще одно долгое расставание. Посмотрев на него с грустной улыбкой, девушка вымолвила, что она не так свободна, как он, и удалилась.

С деланной бодростью, держа в руках рисунок Фронсака, Марианна направилась к своей матери. Затем она позвала отца, как будто хотела обратить на себя внимание и отвлечь родителей от шевалье, давая ему тем самым возможность уехать, не дожидаясь ее.

Что он и решил сделать. Поднимаясь в седло, шевалье услышал за своей спиной скрипучий голос Сардиса:

– Осторожно, мсье.

– Вы тоже участвуете в экспедиции, святой отец?

Аббат ответил ему с храбрым и в то же время немного флегматичным выражением лица, которое могло означать все что угодно, только не веселье. Одетый в широкополую, облепленную снегом шляпу, черное драповое пальто, он смотрел на всадника, и в его прищуренных глазах светилась решимость.

– Нет, не участвую, шевалье. Я нужен здесь.

– Чтобы подслушивать у дверей, отец мой?

Сардис повел плечами. Внезапно в его глазах загорелась веселая искорка, и он произнес мягким, но решительным тоном:

– Не бойтесь, шевалье, я умею хранить тайны… Во всяком случае, до того пока они не становятся слишком опасными. Послушайте меня, раз вы еще здесь. У мадам графини большие планы относительно своей дочери. Не поймите меня превратно, но ей бы очень не хотелось, чтобы Марианна влюбилась в такого человека, как вы. Она никогда в жизни этого не допустит. Я говорю с вами как друг, господин де Фронсак. Вы не в Париже.

– Ах так…

– Вас видели в доме мадам Тесьер…

– Там видят всех обманутых мужей, и если их узнают, то этот факт игнорируют или же пытаются игнорировать. Кроме того, там видят тех, кто еще не успел обзавестись супругой, одним словом, очень многих представителей высшего общества Жеводана, святой отец, а также тех, кто принадлежит к среднему слою. Хотя, должен признаться, в эти дни мне не довелось встретить там никого из духовенства. Возможно, из-за того, что люди в этом заведении очень быстро снимают с себя одежды. Если бы мы были в Париже, отец мой, то наверняка встретили бы там представителей двора!

Он развернулся и выехал на скользкую дорогу, присоединившись к Тома и Мани. И вся троица поскакала галопом вдогонку за другими всадниками, сопровождающими крытую тележку, которую окружала галдящая толпа. Отец Сардис остался стоять с открытым ртом…

* * *

Они обнаружили тело на исходе долгого дня, проведенного в преодолении крутых подъемов, скользких склонов и оврагов, покрытых снегом, который иногда доставал людям до пояса. Им приходилось пересекать узкие и неровные горные переходы, коротко придерживая лошадей за поводья. А иногда они отправлялись пешком, вверяя лошадей крестьянам, которые были вооружены простыми палками, обитыми железом, в поисках дороги, по которой могла бы пройти лошадь, а затем возвращались, искали своих лошадей и понимали, что необходимо идти в другом направлении.

Люди с трудом пробирались по глубокому снегу. Этот белый снег, мягким покрывалом укрывающий землю, побуждал ехать быстрее, как только прекращался снегопад. Время от времени пурга усиливалась, хлопья падали гуще и чаще, не прекращая сыпаться ни на минуту. И тогда поисковая команда разделилась на группы, которые возглавили крестьяне-проводники, хорошо знавшие горы. Группу, в которой оказались Грегуар и Мани и к которой в дальнейшем присоединился Тома д'Апше и еще два крестьянина, вел отец пропавших детей.

Жан-Франсуа де Моранжьяс шел с теми, кто местом своих поисков выбрал северо-восточную часть Муше. Грегуар видел его утром, когда длинный черный ряд спасателей выстроился на выходе из Фулейра. Они поприветствовали друг друга издалека, но ни один из них не пожелал подойти ближе, что, однако, в данных обстоятельствах не выглядело неуважительно.

Когда небо начало темнеть, наконец обнаружили тело. Снегопад усилился, и наступила тишина, которую не нарушал даже шум ветра. Через несколько минут на землю спустилась ночь. Факелы только-только зажгли, и когда отец пропавших детей увидел страшное зрелище, он едва не поверил в дьявола, а остальные крестьяне упали на колени и начали креститься, внезапно осознав, что они нашли не только то, что искали, но и нечто большее…

Люди уже во второй раз прочесывали это место, следуя по дороге, по которой, как сообщил им несчастный отец, жители деревни обычно ходили через лес. Они прошли мимо заброшенной хижины, черной и покосившейся, но ничто не указывало на признаки, по которым можно было найти маленьких пастухов. По настоянию Тома они проехали по дорожке, истоптанной козами, где, возможно, пробегали дети, но тоже безрезультатно.

То, что они увидели, сначала показалось просто размытым силуэтом, застывшим в ветвях, которые проросли на пне. Этот толстый пень приткнулся у края тропинки, что вилась вдоль склона.

Мани, ехавший впереди группы, первый заметил странный пень и, спрыгнув с лошади, опустился возле него на корточки. Он сделал несколько жестов, и остальные поняли, что делать. Сойдя с лошадей, Грегуар и Тома направились к нему, тяжело ступая по глубокому снегу, который доставал им до пояса. Они стали рядом с индейцем, пытаясь рассмотреть в ночной мгле его находку. Это была темная, истерзанная масса, лежавшая на бледном снегу под деревом. Она была завернута в плащ, и оттого увидеть какие-либо детали не представлялось возможным.

Люди находились на расстоянии всего лишь нескольких Шагов, когда она почувствовала их приближение и быстро поднялась, окинув взглядом тех, кто держал лошадей под уздцы, медленно приближаясь к ней по тропинке. Грегуар вскрикнул и бросился бежать, услышав, как позади него, разразившись проклятиями, упал на землю Тома.

Она проворно побежала вниз по склону, показав им сначала пустые ладони, а затем сделав знак, который ни с чем нельзя перепутать, – жест, означавший наведение порчи. И тогда крестьяне, жалобно заохав, остановились и начали судорожно креститься.

– Это проделки дьявола! – закричал отец пропавших детей.

Грегуар узнал ее и был уверен в том, что остальные, а особенно Мани, тоже узнали ее. Но никто не стал произносить вслух ни ее имени, ни прозвища. Кто-то из мужчин указал на двух соломенных кукол с вплетенными в них растрепанными перьями, которые лежали под деревом. Однако они не притронулись к ним, и вскоре бесшумно падающие хлопья снега укрыли их.

Преследовать убегающую по глубокому снегу Болтушку было очень рискованно и практически невозможно. Девушка металась по склону, а затем и по равнине, словно сумасшедшая, и напоминала птицу, которая ловит крыльями пересекающиеся потоки воздуха, пытаясь взлететь. В самом сердце зарождающейся ночи, среди кустарников и спутанных стеблей вереска, где не было никакого шанса поймать немую, тихо падал и падал белый снег, заметая все следы на промерзшей земле. И среди этих следов – то ли там, откуда убегала Болтушка, то ли в том месте, где она нашла обезглавленного мальчика, а потом, вероятно, притащила сюда, – они наконец обнаружили тело несчастного ребенка. Оно лежало в десяти шагах от дерева, где Болтушка оставила своих кукол.

Отец мальчика зарыдал.

Из глубины леса, чернеющего в горах, ему ответил волчий вой.

Пламя факелов затрещало под напором ветра, и снежинки снова завихрились. Началась метель. И все время, пока Грегуар, склонившись над изуродованным трупом мальчика, изучал его раны в неровных отсветах огня, не было слышно никаких других звуков. Взволнованный, бледный, с перекошенным лицом, он нашел в открытых ранах жертвы то, что несколько дней спустя ему пришлось показать на ученом совете, возглавляемом королевским интендантом, и что навлекло на него большие неприятности. Однако в ту страшную ночь Грегуар никому даже словом не обмолвился о своей находке, да и, скорее всего, в сумраке, освещаемом полыханием фонарей, ее никто и не заметил… Нахмурившись, шевалье обратился к отцу детей, который после случившегося все время молчал:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю