355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Пьер Пело » Братство волка » Текст книги (страница 14)
Братство волка
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 00:34

Текст книги "Братство волка"


Автор книги: Пьер Пело



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Кому? – удивился Грегуар, едва ворочая непослушным языком и морщась от боли в челюсти.

Сильвия улыбнулась еще шире.

– Марианне. Ты произнес ее имя раз двадцать.

– Ох! Ее нужно предупредить! Чтобы она была осторожна. Она в опасности, и все, конечно же, из-за меня. Ты смогла бы это сделать?

– Я? Ты просишь меня об услуге…

– Сильвия, не притворяйся злобной и коварной, ты не такая. Тебе уже приходилось встречаться с Марианной де Моранжьяс, и ты подсказала ей, как нужно поступить.

Женщина сурово посмотрела на него, слегка округлив глаза, в которых застыло недоумение.

– Я не понимаю тебя, друг мой.

– Она мне сама об этом говорила, Сильвия. Однажды когда она молилась в соборе в Менде, ты пришла, чтобы встретиться с ней и рассказать, как я ее люблю. А потом ты посоветовала ей написать письмо. Сильвия, поверь, я узнал об этом от Марианны.

– Я не понимаю. Либо она глупа, либо любит играть с огнем, если заставляет тебя верить в подобные басни.

Грегуар пожал плечами и вздохнул.

– Где я нахожусь?

– В безопасности. На дне болота… – произнесла Сильвия, протягивая ему бокал со льдом. – Пей. Оно хорошо снимает боль.

Приподнявшись на локтях, он осмотрелся по сторонам. У него вдруг возникло ощущение, что это та самая комната, где произошла его первая встреча с Сильвией, где он точно так же приходил в себя после потери сознания, испытывая странное недомогание. Грегуар поднес руку к затылку, пытаясь ослабить тупую боль, и нащупал плотную повязку. Он поморщился.

– Действительно, ударили слишком сильно, – заметила Сильвия.

Кивком головы она указала на бокал, предлагая холодный напиток. Дрожащей рукой Грегуар поднес бокал к губам и медленно опустошил его наполовину. Потом шевалье усиленно вспоминал, что с ним было за несколько мгновений до того, как он провалился в черную пустоту. Однако у него ничего не получалось. Ему показалось, что он слышит, как кто-то играет на клавесине, как в гостиной заливается серебристым смехом Клодин. Да, эту девушку зовут Клодин. Негромкие звуки в уютной обстановке, которая когда-то доставляла ему удовольствие… Сильвия взяла себе другой бокал, стоявший на столике, и деликатно чокнулась с Грегуаром.

– За твое чудесное воскрешение, дорогой, – сказала она и поднесла бокал к губам.

Грегуар тоже сделал глоток. Вино было тяжелым, терпким.

– Как ты это организовала? – спросил он. – Как тебе удалось… Боже мой, да ты не моргнув глазом убила лейтенанта.

– Который, кстати, убил бы тебя не задумываясь. Видишь ли, дорогой, солдат повинуется приказам, как ему и положено. А у меня большие связи, особенно среди солдат Лангоньского полка.

– Значит, ты должна мне помочь… Ты должна, Сильвия. Надо, чтобы я отсюда вышел. Я напишу королю. Помоги мне, Сильвия!

– Помочь… – мягко повторила она, и в ее глазах мелькнула едва заметная ирония.

– Помоги мне еще раз, Сильвия, – настаивал Грегуар.

– Ты находишься в безопасности, пока ты здесь, потому что никто не видел, как ты вошел сюда. Просто пьяный клиент, поддерживаемый двумя товарищами…

– Когда?

– Прошлой ночью.

– А сейчас?

– Утро.

– Если ты отсюда выйдешь, дорогой, тебя повесят еще до того, как твое письмо дойдет до короля. Если вообще дойдет…

– Чтобы повесить человека, его для начала нужно судить!

Сильвия нежно посмотрела на него. Очень нежно.

Грегуар, избегая ее взгляда, опустил веки. Кровь стучала в висках, в горле пересохло.

– Мне очень жаль Мани. Поверь мне, – голос женщины звучал печально.

– Я тебе верю.

Неожиданно изменившимся голосом, чистым и ясным, она спросила его:

– Что ты знаешь о Звере?

Не колеблясь ни минуты, Грегуар рассказал ей все, что ему стало известно. Казалось, что слова помимо воли вылетали из его рта, как будто он торопился облегчить свою душу.

– Это неизвестное животное. Они прячут его в подземелье, в специальной клетке. Его дрессируют, как дрессируют петухов или собак для боев. У него железные когти и клыки, а тело покрыто броней. Мы ранили Зверя, и, я надеюсь, серьезно. Тома удалось подстрелить его из арбалета.

– Люди в пещере графа тоже были убиты из арбалета…

– Я знаю, кто превратил несчастное животное в безжалостного убийцу. Это Жан-Франсуа де Моранжьяс. Еще одна ключевая фигура в этом деле – аббат Сардис. Но здесь замешано слишком много других людей, И речь идет не только о человеческом сумасшествии. Тут нечто другое. Давление короля на решение этого вопроса… Книга, которую тайно печатают в подземелье, в охотничьих залах, предсказывает конец просвещения в этом столетии. Я прав, не так ли?

Грегуар открыл глаза. Изумленное выражение на лице Сильвии сменилось пристальным вниманием, которое, как ему показалось, было связано не с ним. Спустя мгновение ее взгляд смягчился, и он спросил:

– А ты? Почему ты хочешь знать? И сколько…

Грегуар думал, что женщина не захочет отвечать, но все случилось как раз наоборот: она тоже ответила, не раздумывая ни минуты, очень четко и ясно:

– Два года назад Папе передали конфиденциальное письмо от Сардиса. В нем говорилось, что недавно создано тайное общество, цель которого заключалась в том, чтобы любыми средствами усилить Церковь в борьбе против нападок философов и ученых. Некое «Братстве волка»…

– Бедные волки! – не удержавшись, воскликнул Грегуар. – «Братство безумцев» – вот кто они такие! Сардис – это безумец, который использует безумца де Моранжьяса и безумие Зверя, привезенного графом, скорее всего, из Африки…

– Зверь, – твердо произнесла Сильвия, – это выпад против короля Франции, выпад, который словно говорит: не забывайте, что сила Бога несравнима с силой человека, иначе вы рискуете получить Апокалипсис! Сами посвященные называют себя «волками Господа». Но мне кажется, что Сардис и его сторонники работают только на себя или, точнее, только на него. Просвещение помутило его рассудок. И, судя по всему, Рим не в состоянии контролировать эту организацию.

Грегуар с большим трудом повернул голову и снова приподнялся на локтях, пытаясь глубоко вдохнуть. Перед его глазами поплыли красные и черные круги. Проклиная свою наивность, он прошептал:

– Боже мой… Мне нужно встать с этой кровати. Я должен предупредить Марианну. Ее брат…

– Не сейчас, дорогой, не сейчас, – успокаивала его Сильвия, ласково гладя по волосам. – Терпение, еще совсем немного терпения. Необходимо набраться сил и дать достойный ответ…

– Достойный ответ… на что? – перебил ее Грегуар.

– На их реакцию, которая, поверь, не заставит себя ждать. Вы с Мани разворошили осиное гнездо. К тому же ты исчез. Сейчас, когда они разоблачены, им придется заметать следы.

– И именно из-за этого может пострадать Марианна.

– Успокойся, дорогой. Отдыхай.

– А как же ты? – выпалил Грегуар. – На кого работаешь ты? На секретную службу короля?

– Те, на кого я работаю, – размеренно произнесла Сильвия, – платят мне достаточно, чтобы никто и никогда о них не узнал.

– А… А я?

Грегуар не услышал, что ответила ему женщина и ответила ли она вообще. Он упал на подушки, как будто подхваченный медленным водоворотом, и выронил бокал. Остатки вина вылились, и на белой ночной сорочке, прямо напротив сердца, появилось красное пятно.

Сильвия посмотрела на Фронсака, и ее лицо, словно исказившись от боли, стало жестким. Она склонилась над ним, прикоснувшись бледными губами к его губам.

– Дорогой… – глухо, почти не разжимая губ, прошептала женщина.

Ее голос был мягким, но, обращаясь к нему, она не требовала ответа.

Сильвия поднесла к своему лицу черный, как ночь, лакированный ноготь, чтобы вытереть слезу, застрявшую в ресницах, но та успела скатиться по ее щеке.

Глава 17

Приблизительно через час после обеда – точнее, после того часа, когда должны подавать обед, который не состоялся, поскольку этот день походил скорее на слишком затянувшееся утро, – Марианна узнала о смерти Грегуара. По правде сказать, для нее это не было большой неожиданностью.

Слушая человека, принесшего ей эту ужасную весть, эту беду, которую ее душа не могла принять, девушка чувствовала, как у нее кружится голова и земля уходит из-под ног. Казалось, что стены библиотеки, уставленные книгами, поплыли вокруг нее, а перед глазами замелькали кожаные переплеты. Она ненавидела этих ужасных людей с их сочувствующими лицами, исполненными жалости и буквально раздувающимися от сопереживания, потому что знала: в любую минуту они готовы наброситься на нее. Наверняка еще час назад они обсуждали между собой, кто из них должен сообщить ей эту печальную новость.

Именно из-за них она держала себя в руках, чтобы не опуститься в бездну, готовую разверзнуться перед ней прямо под навощенным паркетом. Марианна с трудом подавила желание разбить с помощью первого попавшегося под руку предмета – вот хотя бы этого массивного серебряного подсвечника на мраморной подставке, что стоял на столе, о край которого она облокотилась: из него вышел бы вполне подходящий кастет, – бледное лицо священника (кому же, как не ему, поручили выполнить столь безрадостную миссию). Но сначала лучше проткнуть этим подсвечником горло Сардиса. Такая перспектива ей нравилась. Она вселяла в нее надежду. Почему из всех присутствующих выбрали именно Сардиса? Почему не интенданта Лаффонта? Или ее брата Жана-Франсуа? Потому что аббата, который все это время так стращал ее свободными парижскими нравами Грегуара, распирало от радости, которую он тщательно скрывал. С первого вечера, когда они встретились с шевалье, в душе этого ханжи за христианским сочувствием и милосердием, которое так и сочилось из каждой его поры, таились ненависть и злоба. Чуть позже ей вдруг пришло в голову, что весть о смерти Грегуара могла оказаться неправдой.

– Моя милая… – проворковала графиня.

Марианна остановила ее движением руки. Графиня замерла.

– Что ж, – дерзко прошептала девушка, – вы говорите, что мсье Фронсак мертв, отец мой?

Сардис кивнул.

– И теперь вы собрались здесь с самого утра для того, чтобы помолиться за спасение его души? Для этого вы все сюда приходите по очереди? И нарушаете мой распорядок дня… Не даете мне видеться с мамой, когда я хочу. Заперли меня тут на все утро вместе с горничной. Мне, между прочим, было очень страшно сидеть здесь одной в полном неведении. Я боялась, что это мой отец во время отдыха скончался.

Мать-графиня повернулась к аббату и остальным гостям и очень грустно, как бы прося прощения за то, что она так спокойно восприняла вспышку своей дочери, – хотя в этом она, пожалуй, была права, – произнесла:

– Простите Марианну, она совсем потеряла голову от горя. Она так страдает из-за…

– Не берите на себя труд, мама, объяснять, отчего я страдаю. Значит, шевалье де Фронсак мертв. И как же это произошло? Кто его убил?

– Страна, – ответил Жан-Франсуа.

Она выдержала его немигающий взгляд, затем резко отвела глаза и посмотрела на королевского интенданта, который поспешил пояснить:

– Он провалился в болото, в лесу между Сент-Шели и этими местами, где его вели под охраной.

– Под охраной… – язвительно произнесла Марианна.

Марианна держалась прямо, опершись рукой о край стола, и изо всех сил старалась не давать воли своим чувствам. Сверкая глазами и немного задыхаясь, что было не очень заметно благодаря корсету ее узорчатого шерстяного платья, девушка гневно смотрела на интенданта.

Лаффонт проигнорировал едкое замечание и продолжил:

– Шевалье де Фронсак напал на солдат и убил лейтенанта, который его сопровождал, а также двоих драгунов. Сержант и трое оставшихся солдат погнались за ним и нашли его в канаве, куда он скатился. Была ночь, и для человека, не знающего этих мест… Очевидно, лошадь Фронсака сбросила его в болото. У него были скованы руки. Нашли только один его ботинок.

«Зачем он рассказывает мне все эти подробности?» – подумала Марианна.

– Скованы руки? – вслух спросила она.

Присутствующие не смогли скрыть удивления, а Лаффонт напрягся, мечтая о благовидном предлоге, чтобы удалиться и заняться чем-нибудь другим. Однако он чувствовал своим долгом все же сообщить ей о том, почему случилась трагедия.

– Извините меня, но, когда я впервые увидел здесь, в этом доме, мсье де Фронсака, у меня и в мыслях не было, что он может так низко пасть.

– Насколько низко, мсье интендант? Он разбойник? Или убийца?

– Я не сомневаюсь, что и то, и другое, Марианна, – сурово произнес Жан-Франсуа.

Мать-графиня тихонько охнула, попыталась снова подойти к дочери, но та, как и в первый раз, остановила ее решительным жестом руки. Марианна слушала рассказ о злодействах, в которых обвиняли Грегуара и Мани, о том, как они убивали людей графа, пытавшихся их сдержать, и как оказались в этом охотничьем павильоне, где и погиб Мани. Когда они пришли арестовывать шевалье, чтобы отвезти его в Менд, а затем в Париж, где он предстал бы перед судом, Фронсак устроил этот дикий ритуал, явно позаимствованный им из Нового Света. Девушка слушала пересказ событий, которые разворачивались в течение трех последних дней, и была поражена своим неведением. Почему она ничего не знала о происшедших событиях? Почему никто не посчитал нужным рассказать ей об этом, даже когда она была уже в замке?

– Вы лжете, – твердо заявила Марианна.

Но на самом деле она не чувствовала в себе прежней уверенности. Глядя на суровые лица людей, убежденных в своей правоте, девушка была вынуждена отступить. Герцог де Монкан. Аббат Сардис. Интендант Лаффонт. Наблюдая за тем, как все они прибывали в замок один за другим сегодня утром, она мысленно повторяла: «Боже, только бы не случилось ничего плохого». Но потом Марианна вдруг поняла, что предчувствие не обмануло ее и действительно произошло какое-то несчастье, – достаточно большое, чтобы Жан-Франсуа, на лице которого застыло серьезное выражение, при встрече с ней в коридоре резко свернул в библиотеку.

– Будь мужественной, дочь моя, – мягко произнес Сардис. – На все воля Господа.

– Я в этом не уверена, но мне кажется, что и без вашей воли тут не обошлось! – резко выпалила Марианна, повысив голос.

На лицах присутствующих отразилось изумление, за исключением Жана-Франсуа, который внимательно следил за сестрой, прищурив глаза.

– В любом случае, – изрек Лаффонт, – Грегуар должен был потерять…

Сардис резко повернулся к нему, и тот умолк. В глазах аббата появилась едва заметная укоризна, и он с твердостью в голосе спокойно сказал:

– Мадемуазель де Моранжьяс нуждается в отдыхе. Волнение…

– Я вам запрещаю! – закричала Марианна. – Я вам запрещаю, слышите, запрещаю притворяться, будто вы знаете, что происходит у меня в душе! Я вам…

Жан-Франсуа де Моранжьяс сделал несколько шагов, отделявших его от Марианны, схватил сестру за руку и с силой сжал ее пальцы. Пытаясь оттащить ее от стола, он повторил вслед за аббатом:

– Мадемуазель де Моранжьяс действительно очень устала и от волнения говорит глупости. Она сейчас последует за своей матерью, которая отведет ее в спальню. – Затем его тон изменился, и голос стал мягким и успокаивающим, как будто он принадлежал другому человеку: – Я к тебе приду. Подожди меня.

Изумленная и отчаявшаяся, Марианна кивнула головой. Она не сопротивлялась, да и как она могла сопротивляться? Девушка позволила графине подойти к ней, и та взяла ее за руку, но, конечно, не так крепко, как минуту назад Жан-Франсуа. Она повела дочь прочь от гостей, и та последовала за ней, не вымолвив ни слова и даже не посмотрев на застывшие, словно гипсовые маски, лица.

Когда дверь за ними» закрылась, Сардис сделал знак герцогу де Монкану, и тот вышел, присоединившись к женщинам…

Прошло несколько минут. Сквозь окна лился ясный свет, и было видно, как по небу плывут легкие, быстрые облака.

– Эта девушка… – начал интендант и запнулся. – Этот ребенок может представлять для нас угрозу. Я думаю, вы с этим согласитесь, господа.

Они посмотрели друг на друга, и Жан-Франсуа, побледневший, с лихорадочным блеском в глазах, промолчал. Лаффонт покачал головой и продолжил:

– Они виделись перед его возвращением, хотя нам следовало помешать этой встрече. Именно поэтому им удалось соорудить невероятный капкан, в который попался Зверь и оставил там половину своих когтей. Было глупо, Моранжьяс, пытаться немедленно наносить ответный удар! А этот маскарад, устроенный Людовиком, где он пытался доказать, что Зверь мертв, нам очень даже пришелся на руку. Черт возьми! Мой друг, вы вернулись из Африки и устроили здесь невесть что, используя эту ужасную гиену, а теперь вы озабочены воспитанием сестры.

Не дожидаясь ответа на свою желчную насмешку, Лаффонт скрестил руки на груди и, нервно перебирая пальцами, подошел к окну. Когда он распахнул створки, в комнату ворвался ветер и волосы на его парике зашевелились.

– Они знали, где находится логово Зверя, – продолжил он, – и потому нашли его. К счастью, индеец так и остался там. А Фронсак, надеюсь, гниет в болоте…

Он повернулся к ним лицом. Теперь ветер раздувал его волосы с затылка.

–  Вы надеетесь! – переспросил Сардис.

Лаффонт пожал плечами.

– Боже мой, святой отец, в конце концов, они нашли его ботинок. Хорошо, что этот случай засвидетельствовали сержант и выжившие солдаты. Лейтенант мертв, как и предполагалось, но тот, кто шел позади Франсака, тоже был убит, а значит, в происшедшем не виноват. Те, кому удалось остаться в живых, говорят, что Фронсак убил лейтенанта и двух солдат, а потом бежал.

Повисло молчание. Два собеседника внимательно смотрели на него.

– Драгуны, давшие показания, пропали без следа, – произнес Лаффонт. – Какой-то идиот подписал им увольнение на четыре дня и забыл, когда он это сделал. Возможно, так оно и есть и это еще одно стечение обстоятельств… – Он посмотрел на Жана-Франсуа де Моранжьяса. – Мы не знаем, насколько осведомлена ваша сестра и что рассказал ей Фронсак или д'Апше. Но ее враждебное отношение заставляет меня бояться самого худшего.

Жан-Франсуа нервно сглотнул.

– И именно вам придется этим заняться, друг мой, – подвел итог Лаффонт. – Определенно.

Широко шагая, он подошел к Жану-Франсуа и посмотрел ему прямо в глаза.

– Я сделаю это, – хрипло произнес молодой граф. – Я знаю, как надолго усыпить человека с помощью растений, которые я привез из Африки. Когда человек просыпается, он ничего не помнит.

Лаффонт ухмыльнулся:

– То есть вы хотите сказать, что после ваших африканских травок строптивая девчонка не сможет вспомнить, что она видела до того, как у нее перед глазами плясали чертики?

– Благодаря этим наркотикам она забудет обо всех своих переживаниях. Считайте, что у нее уже новая память.

Интендант покачал головой. Взвесив слова графа, он постановил:

– Определенно, мой друг, займитесь этим. И поторопитесь, прошу вас.

Он быстро вышел из комнаты, потирая руки, как будто они были испачканы кровью и она капала с его пальцев. Жан-Франсуа де Моранжьяс и аббат Сардис, оставшись в гостиной наедине, слушали, как в глубине коридора стихает стук каблуков интенданта. Затем повисло тяжелое молчание, которое, однако, казалось им обоим таким желанным, что они не смели шелохнуться, боясь нарушить эту спасительную тишину. Сардис пошевелился первым. Он потянулся, разминая затекшие мышцы, и глубоко вдохнул, восстанавливая дыхание. Подойдя к распахнутому окну, у которого недавно стоял Лаффонт, аббат аккуратно закрыл его и повернулся к однорукому. Посмотрев на бледное лицо молодого графа, застывшее в отчаянии, Сардис негромко произнес:

– Я читаю твои мысли. Это большими буквами написано на твоем лице, мой бедный мальчик. Разве ты не понимаешь, что она лукавит? Ее действиями руководит дьявол, который искушает тебя сойти с пути искупления.

– Я хочу поговорить с ней, Сардис. Объяснить ей – Ты рискуешь потерять не только свою жизнь, но и свою душу. Делай то, что сказал тебе Лаффонт. Ради нашего братства…

– Вы не знаете, что творится в моей душе, – прервал его Жан-Франсуа. – Я день и ночь думаю о ней. Я слышу, как ее сердце стучит в моей груди. Я хотел бы… О Боже, как бы я хотел, чтобы она встала на нашу сторону.

– Есть только один способ. Один-единственный.

Жан-Франсуа склонил голову, вытирая тыльной стороной ладони капли пота, выступившие на лбу. По его лицу пробежала тень, и в глазах зажегся огонь.

– Отпустите меня, – прошептал он. – Отпустите меня, святой отец. Отпустите меня, прошу вас.

– Это не в моих силах, мальчик мой, – сказал Сардис. – От боли, которая гнетет тебя, есть только одно лекарство, которое может спасти и твою душу, и наше братство. И это лекарство в твоих руках. Ради спасения твоей души и, не забывай, ее души тоже. След, который Фронсак оставил в сердце Марианны, – это пятно позора. Этот безбожник не должен беспокоить ее даже после своей смерти.

Тень сомнения на лице Жана-Франсуа исчезла, и ее сменила суровая решительность, словно внушенная ему сверлящим взглядом аббата.

* * *

Марианна подумала, что вернулась мать, которая оставила ее примерно час назад, после того как они вместе поднялись в спальню. Наверное, она принесла ей попить и поесть. Нахмурившись, девушка представила, как графиня опять начнет успокаивать ее, чтобы предупредить вспышки гнева и дерзкие выпады против Сардиса. «Это абсолютно нормально, дорогая моя», – говорила графиня, поглаживая Марианну по плечу. Она понимала, какие чувства испытывает сейчас ее дочь, а потому всячески старалась убедить Марианну в том, что мсье Фронсак был изворотливым авантюристом и не стоил всех этих страданий. Святой отец, напротив, повел себя очень мудро и не стал сердиться на нее, несмотря на проявленное ею упрямство. И вообще, напрасно она не захотела прислушаться к его советам: призывая к послушанию, аббат Сардис всего лишь хотел предостеречь ее от неправильных решений.

Сидя в одиночестве и ожидая прихода матери, Марианна продолжала злиться. Перед этим она плакала, зарывшись лицом в подушку, но спустя какое-то время ее снова охватил приступ гнева. Она ненавидела всех, кто пытался выставить Грегуара в дурном свете и внушить ей, что ему не стоило верить. Но очередная волна сомнений и неуверенности, нахлынувшая на нее, вмиг разбила все попытки оправдать любимого человека. Обвинения, домыслы, предположения – все сплелось в один клубок, и Марианна, вконец обессиленная, бросилась на кровать.

Подняв голову от подушки, она увидела, что это была не графиня, пожелавшая принести дочери очередную порцию материнской заботы.

Жан-Франсуа вошел без стука и, когда дверь распахнулась, наклонился, чтобы поднять с пола поднос. Затем, толкнув дверь плечом, он закрыл ее за собой и, пройдя к столу, поставил поднос. Молодой граф выглядел не лучше сестры. Со стороны казалось, что и ему исчезновение шевалье де Фронсака принесло только боль и мучения. Непосвященный человек мог бы подумать, будто после смерти Мани и предъявленных Грегуару обвинений Жана-Франсуа гложет внутреннее беспокойство и он страдает не меньше, чем сестра, искренне сопереживая ей. Но Марианна, как никто другой, сомневалась в этом. Она взглянула на поднос, на котором стояла тарелка с холодной курицей, а рядом – чашка с травяным отваром, блюдце и столовые приборы. Несмотря на то что с самого утра у нее не было маковой росинки во рту, еще десять секунд назад она считала невозможным притронуться к еде. Но сейчас девушка вдруг почувствовала, что очень голодна, и протянула руку к подносу. Однако уже в следующее мгновение она устыдилась своих низменных желаний и почувствовала отвращение к себе.

Поправив ночную сорочку, Марианна встала с кровати и, держа в руке платок, вытерла глаза, все еще мокрые от слез.

Жан-Франсуа ничего не сказал. Он смотрел, как она села, подняла крышку на чашке и вдохнула ароматный пар.

– Это мама попросила тебя принести еду?

Положив в отвар кусочек сахара, девушка поднесла чашку к губам и отпила глоточек. Жан-Франсуа продолжал молчать, и она подняла на него глаза.

Он был мертвенно-бледен, в его взгляде сквозило безумие. Казалось, он был ошеломлен тем, что ему приходилось видеть, хотя ничего странного вроде бы не происходило.

Глядя на перепуганного, взволнованного брата, который до сих пор не проронил ни слова, Марианна замерла. На лице Жана-Франсуа застыла мука.

– О какой новой беде ты пришел мне сообщить? – шепотом спросила она.

После долгой паузы он ответил:

– Мы уедем отсюда, Марианна. Ты и я. Подальше от всего этого, подальше от этих людей. И ничто больше нас не разлучит. Ты все забудешь. Во всем мире будем только мы с тобой. Мы поедем в Америку… Поедем туда, куда захочешь ты. Назови любое место в мире, и оно наше!

Он медленно, словно сомнамбула, подошел к ней. В его глазах горел безумный огонь, а движения были машинальными, словно руки и ноги не подчинялись ему.

– Жан-Франсуа, – попросила она, – пожалуйста, не начинай!

– Ты меня боишься? – мягко спросил он. На его губах играла улыбка, в которой было неожиданно много нежности и тревоги. – Я не хочу напугать тебя, я хочу спасти тебя… Я решил спасти тебе жизнь. Они приказали убить тебя, но я пришел подарить тебе жизнь.

– Не приближайся! – крикнула Марианна. – Пожалуйста, Жан-Франсуа!

– Ты меня не расслышала? Они хотят, чтобы я тебя убил, моя милая сестричка! А я даю тебе жизнь, я спасаю тебя, Марианна!

Она скатилась с кровати, сделала несколько шагов к двери, но Жан-Франсуа преградил ей путь. Достав из кармана ключ, брат показал его, как бы дразня ее, а затем снова спрятал. На его лице застыло болезненное выражение, как будто он переживал пытку и невообразимо страдал. Внезапно голос графа обрел ясность, и он заговорил непререкаемым тоном, как будто речь шла о непреложных фактах:

– Ты мне нужна, Марианна… Когда я вернулся из Африки, больной и изнуренный, именно ты исцелила меня, и никто другой. Чувствовать твое присутствие рядом с собой, видеть беспокойство в твоих глазах необходимо мне, как воздух. Когда твои руки отогнали от меня демонов лихорадки и я перестал видеть во сне кошмары, твое лицо, Марианна, явилось мне прежде всего остального. Ты не знаешь, не можешь знать, через что мне пришлось пройти, чтобы снова видеть тебя рядом…

В глазах девушки появился ужас. Она вскочила.

– Я тебе неприятен? – захрипел Жан-Франсуа и снова резко двинулся в ее сторону. Она заметалась, поднесла руки к вискам, которые пронзала боль, и ринулась назад к кровати.

– Неужели все из-за этого? – продолжал говорить Жан-Франсуа, указывая на пустой подвернутый рукав, свисающий с его плеча. – Но это пустяки, не беспокойся, сестренка. Тебе не придется больше обо мне заботиться. Теперь все будет по-другому. У меня есть средство заполучить тебя! Смотри!

Он расстегнул рубашку, под которой оказался кожаный корсет, плотно облегавший его торс. Потом, вынув из ножен кинжал, граф одним ударом разрезал тесемки.

– Никто об этом не знает! Никто, кроме Сардиса и меня! Видишь?

Марианна усилием воли пыталась заставить себя смотреть на него, но ее веки вдруг отяжелели и начали слипаться. Чувствуя, как в крови разливается болезненный жар, она простонала:

– Чем ты меня напоил?

Девушке показалось, что она произнесла свой вопрос достаточно громко, но почему-то не услышала собственного голоса. И только безумные слова брата продолжали звенеть в ее ушах.

– Смотри! Все будет как прежде!

Из корсета, открытого, словно панцирь какого-то странного существа, показалась правая рука, вся в редких волосках. Испещренная шрамами кожа обтягивала изломанные кости и странно выгнутый локоть, что, вероятно, позволяло графу сгибать и придерживать руку у спины, пряча ее в крупных складках корсета.

– Пойдем со мной, Марианна, ты увидишь…

Девушка понимала, что ей навряд ли удастся произнести хоть слово, и все же попыталась сказать, что предпочла бы умереть, чем уехать вместе с ним, или чего он там от нее хотел. Жан-Франсуа приблизился к сестре, и его огромная, словно размытая, фигура накрыла ее. Но она уже ничего не чувствовала. Как будто издалека ей слышался собственный голос, который произнес, что отец убьет его, когда вернется домой, а брат засмеялся в ответ и, к ужасу Марианны, сказал, что скорее уж он убьет отца!

Она обмякла, уверенная в том, что смерть ее близка, и испытала огромное облегчение. Она бормотала имя Грегуара де Фронсака, надеясь, что ее душа сейчас улетит прямо к нему.

* * *

Тома д'Апше прибыл в замок Сент-Альбан ближе к вечеру. Он едва сдерживался, чтобы не рассказать всем радостную весть, переданную ему тайно для Марианны от имени некоей дамы из Менда, которая, к сожалению, не смогла сообщить эту новость сама.

Заплаканной графине и ее сыну, который слушал его с непроницаемой маской на лице, маркиз намекнул, что у него есть новые подробности по поводу исчезновения шевалье де Фронсака, пропавшего вслед за своим другом-индейцем, когда они попытались опровергнуть выдвинутые против них обвинения.

И мать-графиня, и молодой граф сделали вид, будто поверили ему. Затем маркизу вежливо сказали, что сейчас неподходящее время для сведения счетов, и не стали его задерживать. Он решил дождаться графа Моранжьяса, которого обо всем предупредили, пока он был в Лангоне на лечении. Граф должен был вернуться поздно вечером, чтобы попрощаться со своей умирающей дочерью.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю