Текст книги "Братство волка"

Автор книги: Пьер Пело

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Кажется, Тома, у меня наконец-то появился повод полюбить ваш сумасшедший Жеводан.

Он взял его под руку и потянул за собой в зал, туда, где мелькала шаль зеленоглазой Марианны де Моранжьяс, гордо посматривающей на него через плечо.

А наверху, перешептываясь с ветром, над огромной пустотой неба сидел на корточках Мани и смотрел, как багровый диск солнца медленно прячется за кромку горизонта, оставляя на земле кровавый рубец. Когда же все вокруг, словно вуалью, накрыло мягкими сумерками, индеец загадочно улыбнулся, прислушиваясь к волчьему вою, который донесся издалека, со стороны берега Лозер. Ему вторил еще один, и этот протяжный голос летел над Ле Гулетом, над темными вершинами гор, над черным кружевом лесов.

* * *

Ему не нужно было нарочно что-либо говорить – само его присутствие создавало какое-то напряжение во время обильного обеда с многочисленными блюдами и напитками.

Грегуару де Фронсаку задавали сотни вопросов, совершенно одинаковых, с какими к нему обращались везде после его возвращения из путешествий: и на званых обедах в Версале, и в знатных домах Парижа, и за пределами столицы. Они не были ни более оригинальными, ни более глупыми, ни более бестактными, ни более учтивыми, но во всех сквозило любопытство одного и того же рода, будь то в высшем свете Парижа или в самой отдаленной провинции Франции, где на закате привычно раздавался волчий вой. И каждый раз он отвечал одно и то же, передавая свои рисунки из рук в руки, пока бумага не покрывалась жирными пятнами и потертостями. При этом лицо шевалье всегда оставалось учтивым и предупредительным, как того требовала его роль. Каждый раз он говорил со страстью и убежденностью, что было не очень трудно, если разговор, который он поддерживал, был сдобрен хорошим вином. Иногда Грегуар провоцировал возникновение некоторых вопросов, иногда отвечал на то, о чем его не спрашивали или не успели спросить, и каждый раз рассказывал, как он «был на войне» в Новой Франции.

Марианна некоторое время смотрела на него отсутствующим взглядом. Впрочем, она смотрела так на всех, хотя эта отстраненность от происходящего, читавшаяся в зеленых глазах девушки, могла сыграть с ней злую шутку: ее могли не так понять и смутить еще больше.

Со всех сторон Грегуара окружали бледные лица, на которых ярко-красные щеки казались кровоподтеками. Их блестящие или полуприкрытые глаза, их губы, истекающие слюной и источающие крепкий запах вина, вызывали скрытую усмешку. Неровное гудение голосов мешало сосредоточиться.

Он поискал глазами Мани и увидел его возле дальнего края стола, за который индеец в конце концов сел, прихватив с собой стул из комнаты для отдыха, как только наступила ночь. Мани встретил его взгляд, и Грегуар заговорил громче, обращаясь ко всем одновременно, но прежде всего к хозяевам замка, графу и графине де Моранжьяс.

– Местные жители говорили о том, что у них есть некий священный яд, – сказал он, – но я все же думаю, что это была просто легенда. Мы поднимались вверх по реке Бель Ривьер в течение двенадцати или тринадцати дней, когда один из наших солдат поймал на крючок самое странное животное, которое только можно вообразить. Форель. Да-да, форель, только вместо чешуи она была покрыта черным мехом.

Ответом ему был взрыв хохота.

– Вы над нами смеетесь, шевалье, – послышался сухой надтреснутый голос Жана-Франсуа де Моранжьяса.

– Что ж, меня обвиняют в обмане все, кому я рассказываю эту историю. Но вы не стали бы так говорить, если бы были немного предусмотрительнее. Мани, пожалуйста.

Грегуар поставил бокал на поднос.

Не переставая смеяться, все повернулись к Мани, которого до этого никто не замечал. Все эти дамы и господа предпочитали не видеть смуглолицего человека, которого лакеи обслуживали на полусогнутых ногах, приседая от страха, стоило индейцу лишний раз пошевелить пальцем. Мани поднялся со стула, вынул из-за пазухи бархатную сумочку и спокойно запустил ее через весь стол. От неожиданности гости принялись охать и ахать, а Грегуар с невозмутимым видом поймал скользящую по поверхности стола сумочку, даже не встав со своего места. Гости снова вскрикнули, когда он достал из нее деревянную коробочку и открыл ее со словами:

– Канадский salmo truta dermopilla.

В комнате повисло молчание. Лишь было слышно, как зашелестели широкие юбки и длинные полы сюртуков, когда приглашенные приподнялись со стульев и вытянули шеи в сторону коробочки, которую держал в руках Грегуар де Фронсак, тоже привставший со своего места. Рыба лежала в складках голубого сатина, покрытая мехом на жабрах, хвосте и на брюшке возле плавников. Шерсть была редкая и местами вылезшая, и это позволяло увидеть серую кожу рыбы без чешуи.

Тяжело упав в свое кресло, граф де Моранжьяс решительно воскликнул:

– Как же все-таки природа эк-стра-ор-ди-нар-на!

Его слова были одобрены дружным смехом. Но когда все немного успокоились, графиня спросила, ни к кому конкретно не обращаясь, намного ли вода в канадских реках холоднее, чем во французских. Герцог де Монкан долгое время молчал, а затем, не поднимая носа от еды, изрек:

– Это доказывает лишь одно: невозможное… иногда возможно!

– Хорошо сказано, – откликнулся Максим де Форе и зааплодировал.

Грегуар закрыл коробочку, а интендант Лаффонт, не уставая изумляться, воскликнул:

– Это открытие, должно быть, принесло вам честь и славу при дворе!

Грегуар открыл было рот, чтобы ответить ему, но решил повременить, увидев, как на лице одного из гостей промелькнула усмешка. Она была настолько ядовитой, словно укус змеи, что все присутствующие погрузились в гробовое молчание. Грегуар выдержал паузу и спокойно посмотрел на ухмыляющегося гостя.

– Я сомневаюсь, – громким чистым голосом произнес Жан-Франсуа, – что шевалье заслуживает все те похвалы, которые вы ему расточаете, господа. Хотя мсье де Форе наверняка со мной поспорит, если, конечно, найдет в себе силы оторвать взгляд от ножек моей сестры. Однако смею заверить вас, у шевалье де Фронсака найдутся таланты вполне комедийного характера! Черт побери! Да будь у меня две руки, я бы даже зааплодировал вам!

Воцарилось молчание. Грегуар, который во время этой тирады и глазом не моргнул, спокойно улыбнулся.

– Жан-Франсуа! – возмущенно воскликнул его отец, граф де Моранжьяс.

Жан-Франсуа застыл с каменным выражением на лице. Граф кашлянул, прикрыв рот рукой, прочистил горло и произнес, повернувшись к шевалье:

– Прошу вас извинить его, мсье.

Лицо Грегуара расплылось в радостной улыбке, его глаза заблестели, и в ответ на извинения графа он только покачал головой.

– Боюсь, что ваш сын совершенно прав, граф, – помедлив, сказал шевалье. – На самом деле… эта рыба не существует.

Он подождал, пока стихнут изумленные возгласы и гости вновь усядутся на свои места и немного успокоятся. После недолгой паузы Грегуар продолжил, адресуя свои, слова преимущественно юной даме, сосед которой не мог оторвать глаз от ее декольте.

– Мой наставник, бальзамировщик из Королевской армии, очень искусный мастер, – сказал он. – Простите меня, пожалуйста, за этот детский розыгрыш.

– Надо ли полагать, мсье, – подала вдруг голос Марианна, – что мораль этой истории такова: никакого Зверя в Жеводане нет. А все, кто верит в него, просто глупцы?

– Полно, дочь моя, – решительно произнес граф, взволнованный таким поведением обоих своих детей. – Полно, это была просто шутка.

– Мораль этой истории, – возразил Грегуар, – в том, что никто никогда не видел дракона или единорога, разве что читал про них в книгах. Выдумки начинают казаться правдой, если облечь их в латынь.

– Осторожно, мсье! – воскликнул герцог де Монкан, вытирая уголки своего жирного рта. – Все закончится тем, что никто вообще не поймет, о чем вы говорите.

Послышалось несколько одобрительных возгласов. Кое-кто снова начал смеяться.

Взгляд Жана-Франсуа оставался таким же бесстрастным. Мрачно посмотрев на Грегуара, он спросил:

– Шевалье, вы натуралист? Капитан? Исследователь. К тому же философ?

Аббат Сардис бесцеремонно вставил:

– Я думаю, что шевалье прежде всего парижанин…

Среди шума послышался суровый старческий голос епископа:

– Кара, которой подвергает нас Господь, всегда предлагает наличие вины, ставшей тому причиной…

Внезапно он умолк, оттого что у него перехватило дыхание, и тяжело закашлялся, не обращая внимания на слугу, который стучал по его спине и вытирал салфеткой то, что старик отхаркивал… Снова повисло молчание, и только свечи отбрасывали на стены неровные тени, дряхлого, хрипящего и дергающегося всем телом святого отца подняли из-за стола, а вместе с ним и другие гости тоже направились к выходу. Началась суматоха, и граф воскликнул:

– Довольно говорить о Звере! Он пожирает только крестьян, пасущих своих овец!

Лаффонт предложил сочинять на ходу стихи, и его поддержал Максим де Форе, который, как он сообщил, сам только что придумал несколько любовных строк. Глядя прямо в глаза Марианне, он вызвался зачитать их. Девушка поднялась и, как бы извиняясь, улыбнулась. Мать-графиня согласилась послушать его творение, если только в нем нет никаких непристойностей. Грегуар отдал коробочку Мани, который спрятал ее в бархатную сумочку, и обратил все свое внимание на выступление Максима.

 
Когда я смотрю на вас, мое сердце сжимается от щемящей боли.
Взгляд ваших глаз поразил меня прямо в сердце.
Как волк! Как волк! Как волк!
 

Стихи звучали довольно громогласно, но не более того. Однако после их прочтения раздались одобрительные возгласы каких-то пожилых дам, только что закончивших разглядывать рисунки Грегуара.

Грегуар заметил весело улыбавшегося маркиза д'Апше, У которого он гостил. Его внук, находившийся чуть поодаль, также выражал свой восторг, жестикулируя излишне живо и весело.

– Как ты, Мани? – прошептал Грегуар.

Карие глаза индейца не выражали никаких эмоций.

– Замечательно. – Грегуар улыбнулся.

Он обошел сбоку двух или трех человек и очутился рядом с Марианной, которая, как он догадался, слишком задержалась здесь. Неподалеку от нее продолжал мелькать этот ужасный де Форе, – очевидно, он только и ждал, когда она останется одна.

– Мы с вами скоро увидимся?

– О, мсье… Вы хотите показать мне еще каких-нибудь невероятных животных?

Девушка посмотрела на него, не скрывая иронии.

– Мне кажется, – улыбнулся Грегуар, – что у вас сложилось о моей персоне совершенно превратное мнение, и я бы хотел…

– Вы будете участвовать в охоте, которую объявил дю Амель? – перебила его Марианна.

– Наверное, да. А вы?

– Если будет погода, – коротко ответила Марианна. Она взяла за руку графиню, которая подошла к ней сбоку, надеясь в душе, что та не слышала их разговора. – И если моя мама мне разрешит.

Графиня широко улыбнулась, и в ее глазах исчезло вежливое притворство.

– Нет-нет, я тебе не позволю. Это слишком опасно.

– Послушание, – проговорил поучительным тоном Грегуар, – главная добродетель благородных девушек.

– Слышите, дочь моя? – Графиня с довольным видом улыбнулась.

Но навряд ли Марианна прислушалась к словам матери… В ее зеленых глазах уже горел веселый азарт, и можно было сказать, что в них отражался такой же блеск, как и в глазах шевалье, который неотрывно смотрел на нее.

Глава 7

Он ушел от других волков и их запаха, оставив позади себя тех, кто еще наверняка спал в логове, скрытом в корнях старого граба, поваленного ветром в одну из бурь.

Сам он не застал той грозы, когда огромное дерево было повержено на землю. Это случилось до того, как волк появился на этой земле, до рождения его памяти и до того, как он начал познавать окружающий мир.

Сейчас здесь было безопасно. Рядом с хорошо укрытым логовом не проходили дурно пахнущие люди и не сновали с лаем и визгом лохматые собаки, которые преследовали их пращуров с самого первого дня. Здесь, на замерзшей и прогнившей земле, подрастали многочисленные щенки, не имеющие другого запаха, кроме запаха теплого молока своей матери, исходившего из сосцов на ее животе. Затем они матерели и покидали насиженные места в поисках волчицы или же находили ее тут и долгими ночами выли, отмечая голосом и собственным запахом территорию своей новой семьи.

Он обвел взглядом землю, которую они решили занять. Его волчица, с большим и круглым животом, предвещающим скорое появление трех маленьких волчат, выбрала это место, чтобы дать жизнь их детенышам.

Волк уверенно осмотрелся по сторонам, зная, что уже давно возвестил всех здешних обитателей о своем присутствии. Чтобы сейчас не беспокоить ни себя, ни волчицу, он подал голос тем, кто его слышал и понимал. До этого он целый день отгонял наглого барсука, который воспротивился, не желая уходить отсюда, и в конце концов рыкнул на него, злобно оскалив пасть. Кроме этого барсука ему пришлось пугнуть еще и нескольких лис. Теперь это место было настолько пропитано их присутствием, что оно как бы стало их неотъемлемой частью: его и его самки, а также детенышей, которые вот-вот должны были появиться на свет. Это будет дом только для их семьи. И подрастающие волчата смогут найти свое логово в завихрениях ветра, дождя и снега после того, как они, преследуя очередную жертву, предназначенную для их молодых розовых пастей и едва прорезавшихся молочных зубов, будут возвращаться домой. Здесь, грея друг друга своим теплом, они будут наблюдать за беззвучным падением снега, кружащегося в потоках холодного ветра.

Сидя неподалеку от логова, скрытого в корнях, что выступали из каменистой земли, большой волк широко зевнул. Ласкаемый ветром, который подстегивал и подгонял первых мух, появившихся сегодня днем, – в последний день до наступления настоящих холодов, – он громко щелкнул зубами и захлопнул пасть.

Затем он принюхался. Чтобы лучше сосредоточиться, зверь прикрыл глаза и уже в следующее мгновение в черно-белом окружении заметил едва различимое движение и учуял легкие запахи, которые донес до него ветер. Морозные запахи.

Казалось, что ветер уже не был прежним, он как будто изменил свое дыхание, развеяв его в тусклом небе. Ветер дул теперь с других гор, стал мягким и плотным и более не нес на своей широкой спине сизых дождевых туч. Небо очистилось, и только кое-где можно было увидеть легкие, как пушинки, облака, принявшие диковинные формы.

Волчица, за которой он шел и которая была его постоянной спутницей, выскользнула из зарослей и направилась к нему, освещенная редкими лучами солнца, поднимающегося над кромкой горизонта. За ней неуверенно, путаясь в траве, ползли два новорожденных щенка с едва прорезавшимися глазами, которые еще никогда в жизни не видели снега, идущего долгими холодными ночами.

Остальные оставались в глубине убежища среди иссушенных древесных корней – самка со своим волчонком, которому скоро исполнится два года, и два самца, пережившие уже три зимы, но которые продолжали следовать за своей семьей по ее территории.

Огромный серый волк и его подруга шли бок о бок в красноватых лучах солнца, едва показавшего свой край за седыми вершинами гор. Их зрачки горели, отражая свет, а длинные лапы отбрасывали огромные призрачные тени.

Их уши одновременно вздрогнули, как будто обе пары принадлежали одному существу. Раздув ноздри и прислушавшись, волки глубоко вдохнули, чтобы распознать запахи этой местности.

Они дружно повернули головы, всматриваясь туда, где раздавался приглушенный шум, который, как подсказало им дуновение ветра, был довольно близким. Волк сделал короткое резкое движение, заслышав громкие звуки маленького зверька, а затем замер.

Ему удалось различить и нечто другое, и это не было ни шелестом сухой травы, ни шорохом падающих с деревьев желтых листьев. Доносившиеся сейчас звуки невозможно было точно опознать, но они были похожи на тихий говор, тяжелое дыхание и приглушенный смех и напоминали при этом шум, который можно услышать иногда холодным промозглым утром. Эти звуки ему уже приходилось слышать на рассвете, когда бледное зимнее солнце показывалось из глубин расколотого неба, освещая неровным светом каменистые склоны, кустарники и деревья, растущие на горных уступах, груды иссушенных камней, пустыри и равнины. И тогда, один за другим, покидая глубины мрачного холодного леса, здесь проходит целое множество людей, вооруженных вилами, железными ломами или же деревянными палками, обитыми железом, различными приспособлениями для облавы, а также мушкетами и пистолетами.

Глава 8

В тусклых лучах солнца, освещавших стены палатки и окрасивших в бордовый цвет одежды охотников, всегда отечное лицо капитана дю Амеля покраснело ярче обычного. Блестя от пота, оно было похоже на ломоть мяса, с одной стороны прикрытый широкими полями шляпы и кудрями парика, а с другой подпираемый тесным воротничком униформы. Когда он энергично отдавал свои приказы, его глаза булавками впивались в окружающее пространство, а остро загнутые усы придавали лицу уверенный вид.

– Зверя, – говорил он, ткнув пальцем в карту, разложенную на подставке, – видели на берегу Жулианж, Ля Вашересс и Ля Круа-Вийар. Он появился три раза за три дня, а ведь не прошло еще и недели после того, как он объявился в Сент-Шели. Значит, получается, мы должны в первую очередь проверить местность рядом с Мазетским лесом, а также между Уйерским и Божаракским лесами. Ваши люди, господа, и мои солдаты начнут наступление и возьмут его в окружение, а затем выйдут отсюда и отсюда. – Он снова показал на карте и продолжил: – Обратите внимание на те участки, где они со вчерашнего дня находятся в состоянии готовности.

Снаружи палатки началось оживленное движение, суматоха и крики. Приказы, отдаваемые солдатам, звучали вперемежку с репликами, более или менее недовольными или же более или менее беззаботными и не столь необходимыми командами, чтобы слушаться тех, от кого они исходили. Шорох одежды, взлохмаченные на ветру волосы, топот сапог по грязной земле, конское ржание, щелканье затворов и прочих металлических деталей вооружения… И повсюду звучал говор, и крики, и смех, и лай собак, как резкий, так и приглушенный.

Эта какофония явно действовала на нервы обитателям палатки, в которой находилось командование, но если граф де Моранжьяс и его сосед интендант Лаффонт одинаково неодобрительно хмурились, то офицеры просто всматривались вдаль и упорно не замечали всю эту суматоху, чтобы не рассердить их и не получить дисциплинарное взыскание.

Грегуар слушал разговоры и наблюдал за этой группой, которая с нетерпением ждала, когда же они пойдут бить монстра. Он прислонился к стене палатки, нагревшейся в лучах солнца, и наблюдал за обсуждением плана предстоящей операции. Жан-Франсуа де Моранжьяс стоял у другой стены палатки и тоже смотрел на офицеров. На его угловатом лице застыло похожее выражение, немного насмешливое и в то же время довольное, чего он не хотел слишком открыто демонстрировать. Шевалье и Мани прискакали навстречу охотникам под предводительством Тома д'Апше, дед которого, несмотря на внушительную по масштабам операцию, не изъявил желания присоединиться к самой грандиозной охоте, когда-либо организуемой во Французском королевстве и остался в Сент-Шели, в своем замке.

Перед тем как отодвинуть портьеру, закрывающую вход в палатку, молодой маркиз проехал, наверное, пол-лье, подходя то к одному человеку, то к другому, чтобы обменяться мнением по поводу прогноза относительно этого мероприятия, а также рассказывая о своих впечатлениях тем, кого действительно интересовала эта затея.

Однако ее здесь нет.

«Ее здесь нет», – эти же слова читались и на довольном лице Жана-Франсуа, у которого он, кстати, ничего и не спрашивал. «Еще нет», – добавлял он мысленно.

– Каждый получит карту, – говорил тем временем капитан дю Амель, – где будет отмечен наш маршрут. Мы выступим в семь часов. Благодарю вас.

– Вы это сможете, капитан, – проговорил раскрасневшийся на ветру де Моранжьяс, одетый в охотничий жакет. – Вы сможете, и дай Бог, чтобы сегодня вечером вы нас благодарили, потому что моим людям есть чем заняться, вместо того чтобы снова выходить на охоту в эти горы.

– Я знаю, граф, – заверил его дю Амель.

– Послушайте, как они шумят! А кто эти люди, что стоят с таким злобным видом? Судя по всему, это не охотники из здешних мест.

Крепко сложенный офицер, занявший место на склоне чуть выше дю Амеля, ответил ему, окинув взглядом толпу:

– Охотники на волков, мсье граф. Они собрались со всей округи, а то и из еще более отдаленных мест. Услышав о награде, эти волкодавы прямо-таки прибежали сюда.

– Охотники на волков… Но ведь мы охотимся на Зверя, а эти типы, по-моему, просто драные шавки…

– Если этих шавок будет много, возможно, нам удастся убить Зверя, – сказал капитан.

– Что ж, хватит разговоров, – прервал его граф. – Я надеюсь, что в этот раз мы его поймаем.

Капитан щелкнул каблуками, как бы подтверждая, что в этом не стоит даже сомневаться.

В тот же момент послышался возглас, затем раздались громкие крики, и показалось, будто весь предыдущий галдеж был всего лишь потрескиванием фитиля бомбы, готовой вот-вот взорваться. Все вздрогнули, невольно выругались сквозь зубы и кинулись вон из палатки.

Грегуар ринулся в толпу одним из первых. Тома бросился вслед за ним. Шевалье локтями стал прокладывать себе путь в сторону другой толпы, состоящей в основном из солдат и крестьян, а также нескольких десятков тех, кого Моранжьяс презрительно назвал «шавками», а капитан – «охотниками на волков». Толпа зрителей выстроилась в круг и, отбивая ритм под каждый удар дерущихся, так вопила после каждого удачного выпада, что возбужденные псы рвались с поводков и их невозможно было удержать за ошейник. В центре этого круга с какими-то оборванцами дрался Мани.

– Боже мой… – прошептал Грегуар, ошеломленный увиденным.

Тома, стоявший позади него, коротко выругался, но его слова потонули в криках и шуме.

Первое, что им удалось увидеть сквозь толпу, был человек, прорвавшийся вперед, в центр круга, и упавший на спину прямо в грязь. Он так и остался лежать, вытянув ноги, и только пару раз успел взмахнуть руками. Мани криво усмехнулся и показал свои руки, в которых ничего не было. В его волосах была заметна крошечная капелька грязи, в то время как двое его соперников, с трудом стоявших на ногах, были испачканы грязью с головы до ног. Из разбитого носа одного из бойцов струйкой текла кровь, теряясь в спутанной темной бороде и окрашивая в красный цвет его зубы, так что со стороны казалось, будто он хотел кого-то укусить.

Подбадривающие крики, раздававшиеся над толпой, скорее были адресованы «дикарю», чем его двум соперникам, одного из которых называли Психом, а другого – Блондином. Вслушиваясь несколько минут в возгласы толпы, Грегуар понял, что Блондином был мужчина, извалявшийся в грязи намного больше, чем его товарищ.

Толпа весело гоготала, и вскоре крики слились в единый пульсирующий неистовый шум. Блондин резко дернулся вперед, в атаку, но поскользнулся босыми ногами на грязи и замахал поднятыми руками, чтобы удержать равновесие. В этот миг индеец сделал едва заметное движение, как будто просто поманил соперника, а на самом деле, чуть-чуть переместив центр тяжести, он выбросил вперед ногу и ударил неуверенно стоявшего на ногах Блондина, который тут же осел на землю. В то же время Псих подался вперед и, размахнувшись, ударил сразу обеими руками, сжатыми в кулак, но попал в пустоту, туда, где Мани находился секунду назад. От силы, с которой он намеревался нанести удар, Псих по инерции продолжал вертеться на одной ноге, пока не упал. Мани, казалось, даже не шелохнулся.

Толпа разразилась смехом, зрители улюлюкали и свистели. Затем раздались аплодисменты. Блондин и Псих тяжело поднялись – третий боец до сих пор лежал неподвижно – и одновременно сняли с пояса странное оружие, которое напоминало железные когти, насаженные на деревянную рукоятку. Им на помощь в круг вышли еще трое «охотников на волков». Они были одеты в короткие штаны, длинные жилеты из звериных шкур и рубашки из грубого льна. Среди них была женщина, одежда которой ничем не отличалась от той, в которую были облачены мужчины. Все трое сжимали в руках железные когти, которые, казалось, были обычным оружием для «охотников».

– Боже мой, чего же мы ждем, – быстро проговорил Тома, обращаясь к шевалье. – Надо же помочь ему… – И он подался было вперед, но шевалье придержал его за руку:

– Постой. Не беспокойся. Мани знает свое дело.

С этими словам Грегуар на собственном примере показал, как следует относиться к происходящему: на его расслабленном лице в приподнятых уголках губ застыло выражение простого интереса к необычному поединку, не более. Он повернулся к крестьянину, стоявшему рядом с ним и изо всех сил пытавшемуся сдержать свою собаку, и спросил, что же стало причиной заварушки.

– Я думаю, что дикарь слишком засмотрелся на Болтушку! – ответил вместо хозяина собаки его сосед.

Ухмыльнувшись, он указал на виновницу, пристроившуюся в первом ряду зрителей на противоположной стороне круга. Грегуар узнал немую девушку, которую они встретили во время ночной грозы в день своего приезда в Сент-Шели и которую защитили от солдат, переодетых в крестьянок… Болтушка… А в нескольких шагах от нее, в самой гуще толпы, он увидел ее отца, утверждавшего, что он лечил солдатских лошадей, но ему ничего не заплатили. Он был единственный из всей толпы, кто не кричал, подбадривая дерущихся. Мужчина пристально смотрел своими черными глазами на Грегуара. Его взгляд, направленный на шевалье из-под старого, потерявшего форму капюшона, казался многозначительным.

Мани мягко прошелся по кругу, словцо кот, и снова выбросил ногу высоко вперед, так что первый из тех, кто решился атаковать его, не успел и глазом моргнуть, как кувыркнулся и всем телом шлепнулся в изрытую землю Неловко опершись на руку, незадачливый боец попытался подняться, но снова упал и более не двигался, выпустив из рук обитую железом палку, которая так и осталась лежать сбоку от него.

Тем временем крестьянин рассказал Грегуару о том, что здесь произошло, оценивая случившееся, естественно, со своей точки зрения.

– Ваш слуга, дикарь, сидел на корточках неподалеку от лошадей: своей, молодого маркиза и вашей, мсье. Он просто смотрел на то, что происходит вокруг… Казалось, будто его глаза замечали все, но в то же время не видели ничего. Скорее всего, он, конечно, видел все, в том числе и Болтушку, которая крутилась среди «ополченцев» (так крестьянин назвал банду в кожаных куртках и жилетах, вооруженную железными крюками). Она строила им глазки, а также хитро поглядывала в сторону дикаря. Эта девка не умеет говорить, однако и не испытывает в этом особой необходимости. Дикарь все так же сидел на месте и ждал неизвестно чего. А эти двое, по прозвищу Блондин и Псих, подошли к нему и сказали, чтобы он не смотрел так на их женщин, а затем начали оскорблять его. Они говорили что-то о женщинах из его страны, которую называли «твои острова», и особенно о его матери.

Из рассказа словоохотливого крестьянина Грегуар узнал, что Мани ничего им не ответил. Он просто поднялся с земли и обвел взглядом этих людей. Болтушка же отвела в сторону подстрекателей, не переставая стрелять глазами в сторону Мани и издавать гортанные звуки. Блондин и Псих оставили его в покое, снова присоединившись к толпе «ополченцев», где Болтушка тоже некоторое время крутилась, пока ее, не церемонясь, не вытеснила оттуда одна из женщин банды «охотников на волков». Так и появился первый признак конфликта. Затем Болтушка попыталась отвлечь внимание Психа, который вновь прицепился к Мани, но тот довольно грубо оттолкнул ее, и девушка упала на спину. Ее юбка задралась до самых бедер, что вызвало бурю насмешек со стороны «ополченцев», многие из которых, впрочем, поспешили ей на помощь. Мани тоже направился в ее сторону, вероятно, чтобы помочь немой девушке, упавшей прямо в грязь, и, таким образом, все одновременно кинулись к ней. Так рассказывал крестьянин, стараясь не упустить ни малейшей подробности, чтобы объяснить, почему Блондин и Псих, а также еще один из их компании вмиг оказались на земле, как и эта немая, но только у них, в отличие от Болтушки, в грязи была не только спина, но и все лицо.

Пока мужчины, испачканные грязью, неподвижно лежали на земле, а потом с трудом поднимались, харкая землей и кровью, на Мани бросилась женщина.

Грегуар не слышал, о чем говорили индейцу эти задиры по поводу женщин «его островов», но он догадывался, что галантность здесь явно не в чести и что теперь могиканин не видел большой разницы между этой разъяренной гарпией, сжимающей в руках железный крюк, и ее дружками, которые пытались расправиться с ним.

От первого удара Мани увернулся. Но она продолжала размахивать крюком, и тогда индеец обошел ее, сделав шаг назад, затем развернул корпус и одновременно с этим движением выбросил руку, так что его кулак пришелся нападавшей прямо в солнечное сплетение. Это произошло мгновенно, как раз в тот момент, когда женщин вновь размахнулась крюком, пустив его на этот раз сверху вниз. И она действительно ударила, но в пустоту; к тому же в ее ударе не было силы. Резко выдохнув, она зарычала и снова пошла вперед нетвердой походкой. Мани нанес такой же удар в то же место. Вскрикнув, женщина согнулась пополам и рухнула.

Блондин, Псих и двое других, превозмогая боль и пошатываясь от слабости, в который раз попытались приблизиться к Мани, у которого, в отличие от них, были лишь запачканы ноги, и то не выше икр. Из толпы неожиданно вышли еще с полдюжины «ополченцев», вооруженных острыми крючьями и обитыми железом палками. Крики, издаваемые сотнями глоток, резко стихли – так на какое-то мгновение стихает грозовой ветер перед первой молнией и громом.

Однако грянул не гром, а выстрел. Грегуар вздрогнул, как вздрогнули остальные зрители и новые бойцы, выбежавшие на арену. Единственным человеком, который даже не шелохнулся, был Мани, скосивший глаза в ту сторону, откуда послышался выстрел. Даже не повернув головы, он просто замер в ожидании. Снова начался шум, усиленный лаем собак и эхом от выстрела, раскатившимся по горным склонам.

Все взгляды были прикованы к Жану-Франсуа де Моранжьясу, который держал пистолет в поднятой вверх единственной руке. От горячего, только что выстрелившего ствола, рассеиваясь, поднимался дым.

– Вы что, развлекаться сюда пришли? – крикнул он, обращаясь к толпе.

А граф, его отец, стоявший позади него, добавил:

– Если это так, то проваливайте туда, откуда пришли! А если не разойдетесь, то люди капитана вам помогут!

На выжженной солнцем поляне воцарилось гнетущее молчание и стали слышны только неясные шорохи. Собакам потребовалось чуть больше времени, чем людям и коням, чтобы успокоиться. «Ополченцы» оттащили к своей компании тех, кто лежал на земле без движения, и сгрудились вокруг них. Они не желали уходить прочь, а потому не стали продолжать выяснять отношения с «дикарем», подстрекая других людей. Казалось, они тут же забыли о случившемся и, смешавшись с толпой, стали смеяться и дурачиться как ни в чем не бывало.