Текст книги "Тщательная работа"

Автор книги: Пьер Леметр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

21

И вот он в постели, а рука его тяжело покоится на ее наполненном животе. Под ладонью он почувствовал толчок, сильный и глухой. Совершенно проснувшись, не двигая ни одним мускулом, он стал ждать. Ирэн во сне что-то тихонько проворчала. Прошла минута-другая. Терпеливый, как кошка, Камиль ждал, и последовал второй толчок, прямо у него под рукой, но нечто совсем иное, вроде мягкого перекатывания, как ласка. Так всегда и бывало. Он не мог придумать никакого иного слова, кроме глуповато-счастливого «там движется», словно и в его жизни, в самой сути ее все пришло в движение. Там была жизнь. И все же на краткое мгновение перед ним, как наложенная картинка, возникло видение головы девушки, прибитой к стене. Он отогнал его и постарался сосредоточиться на животе Ирэн, в котором заключалось все счастье мира, но зло уже свершилось.

Действительность прогнала и сон, и мечты, перед глазами поплыли картинки, сначала медленно. Ребенок, живот Ирэн, потом крик новорожденного, такого реального, что его почти можно было потрогать. Маховик набирал скорость: прекрасное лицо Ирэн, когда они занимались любовью, и ее руки, потом отрезанные пальцы, глаза Ирэн, чудовищная улыбка другой женщины, разверстая от уха до уха… Ролик бешено раскручивался.

Камиль ощущал поразительную ясность ума. Между ним и жизнью шел давний спор. Вдруг он подумал, что две девушки, изрезанные на куски, необъяснимым образом превратили спор в настоящую распрю. Девушки, подобные той, которую он ласкал в этот самый момент, – у них тоже были две белые округлые ягодицы, упругая плоть молодой женщины, и лицо, как вот это, во время сна напоминающее запрокинутое лицо пловчихи, тяжелое медленное дыхание, легкое похрапывание, свидетельство задержки дыхания, что не могло не беспокоить мужчину, который их любит и смотрит, как они спят, и волосы, как вот эти, свивающиеся в колечки на потрясающем затылке. Те девушки были в точности как эта женщина, которую он любил сейчас. И в один прекрасный день они пришли – их пригласили? завербовали? вынудили? похитили? наняли? В любом случае они позволили изрезать, изрубить себя каким-то типам, которыми владело единственное желание изрезать на куски девушек с белыми лоснящимися ягодицами, и никого из них не тронул ни один молящий взгляд, когда девушки поняли, что умрут, и сами эти взгляды, возможно, их возбудили, и эти девушки, созданные для любви, для жизни, пришли умереть – и неизвестно даже, каким именно образом, – в ту квартиру, в том городе, в том самом веке, где он, Камиль Верховен, самый заурядный коп, гномик из полиции, маленький тролль, претенциозный и влюбленный, где он, Камиль, ласкал изумительный живот женщины – средоточие вечного обновления, истинное чудо света. Что-то здесь не клеилось. И в последней вспышке исчезающего озарения он понял, что посвятит всю свою энергию двум высшим, окончательным целям: во-первых, любить, сколько будет возможно, это тело, которое он сейчас ласкает и от которого ждет самого неожиданного из подарков, а во-вторых, искать, преследовать, найти тех, кто изувечил девушек, оттрахал их, изнасиловал, убил, разрезал на куски и развесил по стенам.

Уже засыпая, Камиль успел высказать последнее сомнение:

– Я и впрямь устал.

Вторник, 8 апреля 2003 г.

1

В метро он полистал прессу. Его страхи, а проще говоря, как у всех пессимистов, – его диагноз подтвердился. Журналисты уже были в курсе установленного сходства с делом в Трамбле-ан-Франс. Скорость, с которой подобная информация доходит до газет, столь же молниеносна, сколь и логически понятна. Репортеры-внештатники заточены под поиск по всем комиссариатам, при этом общеизвестно, что немало полицейских служат своего рода радиомаяками для ряда редакций. И все же Камиль некоторое время размышлял над путями, которыми прошла эта информация со вчерашнего полудня, но задача была реально неразрешимой. Зато факт налицо. Газеты сообщали о том, что полиция установила знаменательное сходство между убийством в Курбевуа, о котором мало что было известно на данный момент, и преступлением в Трамбле, на которое, напротив, у всех редакций имелись более чем солидные досье. Шапки газетных статей соревновались в сенсационности, а авторы заголовков старались вовсю: «Потрошитель с веночком», «Мясник из Трамбле принялся за свое в Курбевуа», «После Трамбле резня в Курбевуа».

Он зашел в Институт судебной медицины и направился в указанный зал.

Мальваль с его склонностью к упрощению, иногда весьма плодотворной, считал, что мир поделен на две четкие категории: ковбоев и индейцев – модернизированный вариант, хоть и на примитивном уровне, традиционного деления, которым многие пользуются налево и направо, говоря об интровертах и экстравертах. Доктор Нгуен и Камиль оба относились к индейцам: молчаливые, терпеливые, созерцательные и внимательные. Им никогда не требовалось много слов, и понимали они друг друга с одного взгляда.

Возможно, между сыном вьетнамского беженца и миниатюрным полицейским возникла тайная солидарность, выкованная превратностями судьбы.

Мать Эвелин Руврей напоминала провинциалку, приехавшую на экскурсию в столицу. Она вырядилась в одежду, которая была ей не совсем по размеру. И сразу показалась меньше ростом, чем накануне. Из-за горя, конечно. От нее несло алкоголем.

– Это будет не долго, – сказал Камиль.

Они зашли в зал. На столе лежала некая форма, которая слегка напоминала целое тело. Все было тщательно укрыто. Камиль помог женщине подойти и сделал знак парню в халате аккуратно показать голову, только до шеи, после которой ничего не было.

Женщина смотрела, не понимая. В ее глазах ничего не отражалось. Голова на столе выглядела как бутафорский театральный предмет со смертью внутри. Эта голова ни на что и ни на кого не была похожа, и оторопевшая женщина просто сказала «да» – и ничего больше. Пришлось подхватить ее, чтобы она не упала.

2

В коридоре ждал мужчина.

Камиль, как и любой другой, оценивал людей по своей собственной шкале. С его точки зрения, этот был не слишком высок, где-то метр семьдесят. Что его сразу поразило, так это взгляд. Взгляд – вот что было в нем главное. Ему могло быть лет пятьдесят; из тех, кто заботится о собственной персоне, ведет здоровый образ жизни, бегает по двадцать пять километров в воскресенье и зимой и летом. Из тех, кто бдит. Хорошо одетый, но без излишнего тщания, он со сдержанным достоинством держал в руке кожаный портфель и терпеливо ждал.

– Доктор Эдуард Кресс, – представился он, протягивая руку. – Меня назначила судья Дешам.

– Спасибо, что прибыли так быстро, – сказал Камиль, пожимая ему руку. – Я просил, чтобы вы присутствовали, потому что нам необходим психологический профиль этих типов, их возможные мотивации… Я сделал для вас копии первых отчетов, – добавил он, протягивая картонную папку.

Пока доктор бегло просматривал первые страницы, Камиль внимательно разглядывал его. «Красивый мужчина», – подумал он, и эта мысль необъяснимо привела его к Ирэн. Он ощутил мимолетную ревность и тут же ее отогнал.

– Какие сроки? – спросил он.

– Скажу вам после вскрытия, – ответил Кресс, – все зависит от данных, которые я смогу получить.

3

Камиль тотчас почувствовал, что обстановка в чем-то отличалась от обычной. Одно дело – смотреть на отвратительную голову – или то, что от нее осталось, – Эвелин Руврей. И совсем другое – делать вскрытие, которое больше похоже на замогильный пазл.

Обычно тела, извлеченные из холодильных контейнеров, вызывали гнетущую тоску, но в самой тоске было нечто живое. Чтобы страдать, нужно жить. А на этот раз тело словно распалось. Его доставляли в простых пакетах, как куски развесного тунца на рыбном базаре.

В зале для вскрытий на цинковых столах под защитной пленкой лежали какие-то непонятные массы разной величины. Еще не всё вытащили, но уже сейчас было трудно представить, что эти куски когда-то составляли одно или два тела. Глядя на прилавок мясника, никому не придет в голову попытаться в уме воссоздать целое животное.

Доктора Кресс и Нгуен пожали друг другу руки, как сделали бы, встретившись где-нибудь на конгрессе. Представитель безумия с достоинством поприветствовал представителя зверства.

Затем Нгуен надел очки, проверил, работает ли магнитофон, и решил начать с живота:

– Перед нами женщина европейского типа, возраст приблизительно…

4

Филипп Бюиссон был, возможно, не из лучших, но точно из самых прилипчивых. Сообщение «Майор Верховен не желает общаться с представителями прессы на этой стадии расследования» совершенно его не обескуражило.

– Я не прошу делать какие-либо заявления. Мне просто нужно поговорить с ним несколько секунд.

Он начал названивать накануне к концу дня.

И продолжил ни свет ни заря назавтра. В 11 часов дежурный докладывал Камилю о его тринадцатом звонке. И докладывал весьма раздраженно.

Бюиссон не был звездой. Чтобы стать великим журналистом, ему не хватало главного, но хорошим журналистом он был, потому что его пугающая интуиция в точности соответствовала области его компетенции. Отдавая себе отчет в собственных пределах и достоинствах, Бюиссон выбрал профессию хроникера, и, как выяснилось, поступил разумно. Разумеется, он не слыл блистательным стилистом, но перо у него было бойкое. Он приобрел известность, освещая несколько сенсационных дел, в которых ему удалось вытащить на всеобщее обозрение кое-какие новые детали. Капелька новизны и куча шумовых эффектов. Бюиссон, журналист без дара Божьего, с прилежанием использовал рецепт классического коктейля. Оставался расчет на удачу, которая, как говорят, слепо тянется к героям и негодяям. Бюиссону подвернулось дело в Трамбле, и он, возможно, первым почуял, что оно может дать кучу читателей. Он отслеживал это происшествие от начала и до конца. А потому его появление в расследовании Курбевуа ровно в тот момент, когда оба дела пересеклись, было вполне ожидаемым.

Выйдя из метро, Камиль сразу его узнал. Высокий тип, из успешных тридцатилетних мужчин. Красивый голос, которым он слегка злоупотребляет. Чересчур обаятельный. Изворотливый. Умный.

Камиль немедленно замкнулся и ускорил шаг.

– Я прошу уделить мне всего две минуты… – начал тот, подходя к Камилю.

– С удовольствием уделил бы, если б они у меня были.

Камиль шел быстро, но быстрый для него темп был обычной скоростью для человека роста Бюиссона.

– Инспектор, нам лучше пообщаться. Иначе журналисты такого понапишут…

Камиль остановился:

– Вы безнадежно отстали от жизни, Бюиссон. «Инспектор» – так уже давным-давно не говорят. А что касается «такого понапишут», как мне это прикажете воспринимать? Как аргумент или угрозу?

– И не то и не другое, – улыбнулся Бюиссон.

Камиль остановился, а зря. Первый тур за Бюиссоном. Камиль это понял. Несколько мгновений они смотрели друг на друга.

– Вы же знаете, как оно бывает… – продолжил Бюиссон. – Без информации журналисты начнут фантазировать…

У Бюиссона была собственная манера открещиваться от недостатков, которые он приписывал другим. Его взгляд заставил Камиля предположить, что он готов на все, в том числе на самое худшее, и даже больше того. Разница между хорошими акулами и великими акулами в инстинкте. Для такого ремесла Бюиссону явно повезло с наследственностью.

– Теперь, когда всплыло дело в Трамбле…

– Новости быстро разлетаются… – прервал его Камиль.

– Я писал о том деле, так что мой интерес вполне понятен…

Камиль поднял голову. «Этот тип мне не нравится», – сказал он себе. И в ту же секунду почувствовал, что эта антипатия вполне взаимна, что между ними безотчетно возникло обоюдное глухое отвращение и просто так оно не пройдет.

– Вы не получите ничего большего, чем остальные, – бросил Камиль. – Если вам нужны комментарии, обращайтесь к кому-то другому.

– Вы хотите сказать, к кому-то повыше? – уточнил Бюиссон, опуская глаза на него.

Оба уставились друг на друга, на долю секунды ошарашенные той пропастью, которая внезапно разверзлась между ними.

– Мне жаль… – пробормотал Бюиссон.

Камиль почувствовал странное облегчение. Иногда презрение утешительно.

– Послушайте, – начал Бюиссон, – мне очень жаль, я просто неловко выразился…

– Я не заметил, – оборвал его Камиль.

Он двинулся дальше, журналист по-прежнему не отставал. Атмосфера, установившаяся между ними, существенно изменилась.

– Но вы же можете хоть что-то сказать. Как продвигается дело?

– Без комментариев. Мы ищем. За информацией обратитесь к комиссару Ле-Гуэну. Или непосредственно в прокуратуру.

– Господин Верховен… Вокруг обоих этих дел поднимается большой шум. В редакциях все скачут как блохи. Я и недели не дам до того, как таблоиды и скандальные издания подыщут вам очень убедительных подозреваемых и опубликуют фотороботы, в которых одна половина Франции сможет узнать вторую. Если вы не поделитесь серьезными данными, вы породите психоз.

– Если бы это зависело исключительно от меня, – сухо пояснил Камиль, – пресса была бы информирована только после ареста убийцы.

– Вы бы заткнули рот прессе?

Камиль снова остановился. Больше и речи не могло быть о взаимных уступках или стратегии.

– Я бы помешал ей «порождать психоз». Или, другими словами, нести всякую чушь.

– Значит, от уголовной полиции нам ждать нечего?

– Отнюдь, мы должны арестовать убийцу.

– Вы полагаете, что пресса вам не нужна?

– На данный момент именно так.

– На данный момент? Вы циничны!

– Просто несдержан.

Бюиссон, казалось, на секунду задумался.

– Послушайте, думаю, я могу вам кое в чем помочь, если хотите. В чем-то личном, очень личном.

– Вряд ли.

– Да нет же, я могу обеспечить вам рекламу. На этой неделе моя очередь делать большой подвал с портретом, хорошая фотография в центре и все такое. Я уже начал писать об одном типе, но он может подождать… Так что, если пожелаете…

– Оставьте, Бюиссон…

– Да нет, я серьезно! Это же просто подарок, от такого не отказываются. Мне только нужно три-четыре факта, касающиеся вас лично. Я сделаю сенсационный портрет, уверяю вас… А в обмен вы мне расскажете, как продвигаются эти два дела, ничего компрометирующего.

– Я уже сказал: оставьте, Бюиссон.

– С вами трудно работать, Верховен…

– Господин Верховен!

– Советую вам все-таки сменить тон, «господин Верховен».

– Майор Верховен!

– Ладно, – процедил Бюиссон холодным тоном, который заставил Камиля заколебаться. – Как вам будет угодно.

Бюиссон развернулся и пошел прочь, как и подошел, размашистым уверенным шагом. Если Камиль и представал иногда в качестве медийного лица, причиной были отнюдь не его таланты к переговорам или дипломатии.

5

Из-за своего роста Камиль остался стоять. А так как не садился он, то и никто другой не чувствовал себя вправе сесть, поэтому каждый новичок усваивал негласное правило: здесь совещания проводятся стоя.

Накануне Мальваль и Арман потратили немало времени, пытаясь снять свидетельские показания с соседей. Особой уверенности в успехе они не питали, потому что не имелось ни одного соседа. Особенно ночью, когда квартал был не оживленнее, чем бордель в Царстве Небесном. Жозе Ривейро, пока ждал условного сигнала от девушек, не видел ни одного прохожего, но, возможно, кто-то объявился после его отъезда. Им пришлось пройти километра два, прежде чем они обнаружили первые признаки жизни: несколько обособленно расположившихся торговцев в пригородных особнячках, решительно не способных сообщить какие-либо сведения о возможных перемещениях кого бы то ни было. Никто не заметил ничего подозрительного, ни грузовика, ни грузовичка, ни рассыльного. Ни обитателя. Если верить первым данным, сами жертвы могли появиться там исключительно вмешательством Святого Духа.

– Ну конечно, этот тип отлично выбрал место, – заметил Мальваль.

Камиль принялся разглядывать Мальваля с обостренным вниманием. Упражнение на сравнивание двух объектов: найдите различия между Мальвалем, стоящим у двери, который достал из куртки потрепанный блокнот, и Луи, стоящим у стола, который держал свой блокнот в скрещенных руках. Итак?

Оба элегантны; оба, каждый на свой манер, стремятся обольщать. Разница заключается в сексуальности. Камиль на мгновение задержался на этой странной мысли. Мальваль хотел женщин. И имел их. Всегда недостаточно. Казалось, им управляет его собственный половой инстинкт. Все в нем дышало желанием обаять, покорить. Не то чтобы он вечно хотел большего, тут же подумал Камиль, просто всегда находилась еще одна, которую нужно желать. В сущности, Мальваль не любил женщин, он бегал за юбками. У него всегда все было под рукой, чтобы устремиться по первому попавшемуся следу: в полевой форме и боевой готовности, нацелен на результат, всегда готов, ничем не обременен. Он был сторонником готового платья. Любовные истории Луи, как и его одежда, кроились по мерке. Сегодня, в первый солнечный день, на Луи был прекрасный светлый костюм, отличная светло-голубая рубашка, клубный галстук, что же до ботинок… высший класс… «Люкс», – подумал Камиль. Зато о его сексуальных пристрастиях Камиль знал не много. Другими словами, не знал вообще ничего.

Камиль задумался о том, какие отношения связывают этих двоих мужчин. Сердечные. Мальваль пришел на несколько недель позже Луи. Между ними установилось хорошее взаимопонимание. Вначале они даже несколько раз проводили вместе вечер. Камиль вспомнил об этом, потому что однажды наутро после совместной тусовки Мальваль заметил: «Луи всегда выглядит как на первом причастии, но он просто тихушник. Уж когда аристократ отрывается, то по полной». Луи не сказал ничего. Только откинул прядь со лба. Камиль уже не помнил, какой рукой.

Голос Мальваля отвлек Камиля от его сравнительных экзерсисов.

– Изображение человеческого генома, – говорил Мальваль, – использовалось кучей информационных агентств, издательств, дизайнерских бюро – короче, всюду, куда ни плюнь. Об искусственной коровьей шкуре и говорить нечего. Сейчас они уже не так в моде, но в свое время расходились как горячие пирожки. Найти, откуда взялась эта… Манера обклеивать ванную черно-белыми обоями сравнительно недавняя, но на данный момент нет никакой возможности определить их происхождение. Нужно будет связаться с производителями обоев…

– Перспектива не слишком обнадеживающая, – позволил себе высказаться Луи.

– Да уж… Что до проигрывателя, их продают миллионами экземпляров. Серийные номера стерты. Я передал все в лабораторию, но там думают, что поработали кислотой. Для ясности, шансов мало.

Мальваль глянул на Армана, передавая ему слово.

– У меня тоже ничего такого нет…

– Спасибо, Арман, – прервал его Камиль. – Мы очень ценим твой вклад. Весьма конструктивно. Ты нам очень помог.

– Но, Камиль… – начал Арман, краснея.

– Да шучу я, Арман, шучу!

Они были знакомы больше пятнадцати лет, карьеру начинали вместе, а потому всегда были на «ты». Арман был товарищем, Мальваль скорее блудным сыном, а Луи кем-то вроде дофина. «А кто для них я?» – иногда спрашивал себя Камиль.

Арман покраснел. Его руки начинали дрожать от любого пустяка. Временами Камиль испытывал к нему приступ болезненной симпатии.

– Ну?.. У тебя тоже… ничего? – переспросил он, подбадривая Армана взглядом.

– Не совсем, – продолжил Арман, слегка успокоившись, – но негусто. Постельное белье обычное, такое продают повсюду. И подтяжки тоже. Зато японская кровать…

– Ну?.. – повторил Камиль.

– Такие называют «фотон».

– Может, футон… [10]10
  Футон – традиционная японская постельная принадлежность в виде толстого хлопчатобумажного матраса, расстилаемого на ночь для сна и убираемого утром в шкаф.


[Закрыть] – любезно предположил Луи.

Арман сверился со своими записями. Процедура заняла некоторое время, но в этом был весь Арман. Ничто не должно приниматься на веру, все должно быть тщательнейшим образом проверено. Картезианец. [11]11
  Картезиáнство( лат. Cartesius; от латинизированного имени Декарта) – направление в истории философии, идеи которого восходят к Декарту. Для картезианства характерны скептицизм и рационализм.


[Закрыть]

– Да, – сказал он наконец, поднимая голову и глядя на Луи с долей восхищения. – Именно так, футон!

– Ну и что, этот футон? – поторопил его Камиль.

– Так вот, их поставляют прямо из Японии.

– А… Из Японии. Знаешь, такое часто бывает, когда японские штучки поставляются прямо из Японии.

– Вообще-то, да, – проговорил Арман, – наверное, часто…

В комнате повисла тишина. Все знали Армана. Его основательность не имела себе подобных. Многоточие в его речи могло соответствовать двумстам часам работы.

– Объясни-ка, Арман.

– Такое бывает часто, вот только именно этот поступил с фабрики в Киото. Они производят в основном мебель, а из мебели делают, как правило, то, на чем сидят или лежат…

– А, – сказал Камиль.

– Так что этот… – Арман сверился с записями, – футон прямо оттуда. А самое интересное, что диван, большой диван… он тоже оттуда.

В комнате снова воцарилось молчание.

– Он очень большого размера. Таких продают не много. Именно этот был изготовлен в январе. Их продано тридцать семь. Наш диван из Курбевуа в том числе. У меня есть список клиентов.

– Твою мать, Арман, ты что, не мог сразу сказать?

– Так я и собирался, Камиль, прямо сейчас и собирался. Из тридцати семи проданных двадцать шесть еще у перекупщиков. Одиннадцать выкуплены в Японии. Шесть куплено японцами. Остальные заказаны по каталогам. Три из Франции. Первый был заказан парижским перекупщиком для одного из его клиентов, Сильвена Сьежеля, вот он…

Арман вытащил из кармана цифровое изображение дивана, один в один похожего на тот, который стоял в лофте в Курбевуа.

– Это мсье Сьежель сфотографировал его по моей просьбе. Я еще съезжу проверю на месте, но, по-моему, тут искать нечего…

– А два других?

– С ними немного интересней. Два последних были куплены напрямую по Интернету. Когда речь идет о прямых заказах от частных лиц, проследить виртуальные следы куда сложнее. Все идет через компьютеры, тут нужны хорошие связи и знающие парни, а еще нужно просмотреть файлы… Первый был заказан неким Креспи, второй – человеком по имени Дюнфор. Оба парижане. Мне не удалось связаться с Креспи, я оставил два сообщения, но он так и не перезвонил. Завтра, если успею, я к нему заскочу. Но это мало что даст, если желаете знать мое мнение.

– А твое мнение дорогого стоит? – спросил Мальваль, посмеиваясь.

Арман, погруженный в свои записи и мысли, не отреагировал. Камиль бросил на Мальваля усталый взгляд. Нашел время шутить.

– Мне ответила домработница. Сказала, что диван стоит у них. Остается последний. Дюнфор. А вот он-то, – добавил Арман, поднимая голову, – и есть наш парень. Невозможно отыскать его следы. Он платит международными переводами, наличными, завтра у меня будет подтверждение. Он велел доставить диван на мебельный склад в Жанвилье. По словам хозяина, на следующий день какой-то парень приехал за ним на грузовичке. Он не вспомнил ничего особенного, но завтра я поеду снимать с него показания, поглядим, не вернется ли к нему память.

– Нигде не сказано, что это он, – заметил Мальваль.

– Ты прав, но это хоть какой-то след. Мальваль, поедешь завтра с Арманом в Жанвилье.

Все четверо замолчали, но в голове у каждого явно крутилась одна и та же мысль: негусто. Все ниточки сводились к одному и тому же, то есть практически ни к чему. Это убийство было более чем предумышленным. Оно было подготовлено с необычайным тщанием, любые случайности наверняка исключались.

– Мы завязнем в этих деталях. Потому что по-другому мы не можем, потому что таковы правила игры… Но все, что мы обязаны делать, может только отдалить нас от главного. А главное – это не как, это прежде всего почему. Что-нибудь еще? – спросил Камиль после краткого размышления.

– Жозиана Дебёф, вторая жертва, жила в Пантене, – заговорил Луи, поглядывая в свои записи. – Мы туда заезжали, квартира пуста. Как правило, она работала у Порт-де-ля-Шапель, реже – у Порт-де-Венсенн. Исчезла четыре-пять дней назад. Никто ничего не знает. Дружка у нее, насколько известно, нет. С этой стороны у нас тоже ничего интересного.

Луи протянул листок Камилю.

– А, да. Еще и это, – задумчиво протянул Камиль, надевая очки. – Дорожный набор безукоризненного делового человека, который много путешествует, – добавил он, листая детальный список содержимого чемодана, оставленного убийцей на месте преступления.

– А главное, все вещи шикарные, – добавил Луи.

– Ну и что? – осторожно поинтересовался Камиль.

– У меня такое впечатление… – продолжил Луи. – Кстати, это подтверждается тем, что нам говорил Арман. Заказать в Японии эксклюзивный диван с единственной целью разрезать на куски двух девушек – как минимум странно. Но оставить на месте чемодан от Ральфа Лорена стоимостью не меньше трехсот евро не менее странно. Да и остальное содержимое чемодана. Костюм «Брукс Бразерс», рожок для обуви «Барниз». Портативный ксерокс «Шарп»… это уже перебор. Электрическая бритва с подзарядкой, спортивные часы, кожаный бумажник, дорогущий фен… Все вместе тянет на маленькое состояние…

– Ладно, – проговорил наконец Камиль после долгого молчания. – Что до остального, не будем забывать о пресловутом отпечатке. Даже если его нанесли при помощи чернильной подушечки… Это все же очень характерный след. Луи, проверь, был ли он передан в Еврофайл, [12]12
  Еврофайл —Общеевропейский банк данных.


[Закрыть]кто его знает…

– Уже передавали, – ответил Луи, сверяясь с записями. – Четвертого декабря две тысячи первого, во время расследования дела в Трамбле. Это ничего не дало.

– Ладно. Лучше бы обновить запрос. Передашь снова все данные в Еврофайл, хорошо?

– Но ведь… – начал Луи.

– Да?

– На это требуется решение судьи.

– Знаю. Ты сейчас обновишь запрос. А я потом все оформлю как положено.

Камиль роздал краткую памятку, составленную ночью, в которой излагались основные детали дела в Трамбле-ан-Франс. Луи было поручено заново снять все свидетельские показания в надежде восстановить распорядок последних дней молодой проститутки и обнаружить возможных постоянных клиентов. Камилю всегда казалось весьма экзотичным отправлять Луи в злачные места. Он без труда представлял себе, как тот поднимается по вонючим лестницам в своих идеально начищенных башмаках и заходит в дешевые номера на час, облаченный в прекрасный костюм от Армани. Просто загляденье.

– Для всего этого нас не слишком много…

– Луи, снимаю шляпу перед твоим умением говорить эвфемизмами.

И пока Луи откидывал прядь со лба (правой рукой), майор задумчиво продолжил:

– Разумеется, ты прав.

Камиль взглянул на часы:

– Хорошо. Нгуен обещал мне, что первые данные будут готовы к концу дня. Должен признать, что все имеет и свои положительные стороны. С того момента, как телевидение продемонстрировало мою физиономию в двадцатичасовых новостях, и тем более после статей, появившихся сегодня утром, судья проявляет легкое нетерпение.

– А понятнее нельзя? – спросил Мальваль.

– А понятнее можно, – заявил Камиль, указывая на телефон, – она ожидает нас всех в семнадцать часов, чтобы обсудить, как идет расследование.

– А, – фыркнул Арман, – обсудить… И… что мы ей скажем?

– Ну, в этом-то и проблема. Нам особо сказать нечего, а то немногое, что мы можем сообщить, тоже не блещет. На этот раз можем рассчитывать на кое-какие нововведения. Доктор Кресс составит психологический профиль нашего парня, а Нгуен поделится своими первыми соображениями. Но так или иначе необходимо определить, за какую ниточку дергать…

– У тебя есть идея? – спросил Арман.

Последовавшая за его вопросом короткая пауза не имела ничего общего с предыдущими. Камиль неожиданно показался растерянным, как заблудившийся путник:

– Ни малейшей, Арман. Ни малейшей. Полагаю, по крайней мере в одном у нас нет разногласий. Мы в полной жопе.

Вырвавшееся словцо было не слишком салонным. Зато полностью отражало состояние духа присутствующих.