Текст книги "Яблоки должны быть красные (ЛП)"

Глава 1. Дети

Глава 2. Господа, займите ваши места

Глава 3. Куриный помет

Глава 4. День второй. На крыльце

Глава 5. Странные поступки

Глава 6. Происшествие в десятом ряду

Глава 7. Еще один неприятный вечер

Глава 8. День третий. Мы – гномы

Глава 9. Светопреставление

Глава 10. Так вот о чем столько разговоров

Глава 11. День благодарения

Глава 12. Танцы среди маргариток

Эпилог. Открытка из Корнуолла

Благодарности

Об авторе

Глава 1. Дети

– Хотела бы повторить, что это ужасная идея. Отвратительная. О чем, черт возьми, мы думали?

Карен испустила многострадальный вздох и сердито посмотрела на мужа.

Джон попытался забросить пустую банку из-под пива в мусорное ведро, но промазал. Банка покатилась по кривому кухонному полу и остановилась в паре дюймов от двери.

– Ты слишком остро реагируешь. Все не так страшно. Твоя мама сможет выдержать моего отца в течение нескольких дней. Мы будем там в четверг. Что плохого может случиться за это время?

Карен наклонилась, чтобы поднять укатившуюся банку, и метнула ее через всю кухню. Банка прошла точно под столешницу и, срикошетив от стенки ведра, упала на дно. Джон был впечатлен. С другой стороны, она часто производила на него впечатление. Эта женщина умеет готовить, как профи, бросает идеальный крученый мяч и может довести его до полного изнеможения. Жена с большой буквы. Но она беспокоится о своей матери. И хотя он никогда не признается, в данный момент у нее есть все причины для волнений.

– Твой отец – сукин сын. Он не имеет никаких навыков общения, ненавидит гостей и становится откровенно агрессивным, когда кто-либо пытается указывать ему, что делать, – Карен уперла руку в обтянутое джинсами бедро и глубоко вздохнула. Ее грудь, большая и полная, поднималась и опускалась под внимательным взглядом Джона. – Мама чересчур вежливая, стремится всем угодить и дает советы, как долбанная «Дорогая Эбби». Эти двое поубивают друг друга после трех дней, проведенных вместе. Я должна была забронировать для нее номер в гостинице «Южный Хардин».

Джон оттолкнулся от островка и не спеша подошел к Карен. Он уперся руками по обе стороны от ее роскошных бедер и улыбнулся.

– Милая, мы пытались забронировать ей номер. Но из-за праздников все номера уже были заняты. Мы ничего не можем с этим поделать. Твоя мать и мой отец смогут пережить три дня вдвоем, и все будет в порядке.

Втайне он полагал, что миссис Андерсон в конечном итоге решит ночевать в своей машине после двадцати четырех часов в обществе его отца. Возможно, двенадцати. Его отец грубый. Джон пожал плечами и наклонил голову к ложбинке жены.

– Шикарный вид.

– Не пытайся отвлечь меня, похотливый кобель, – захихикала Карен.

Он потерся лицом о ее декольте и жалобно завыл.

Карен схватила его за волосы и дернула голову вверх.

– Ой! Полегче, милая.

Черт возьми. У нее был тот глупый взгляд. Наверное, если они поспешат, то смогут заняться чем-то поинтересней, прежде чем начнется игра.

– Не верится, что труба лопнула именно на этой неделе. Слава богу, Джоуи сможет починить ее завтра. Надеюсь, что мама мужественно перенесет это, – Карен поцеловала мужа в лоб. Это было сентиментально, но он любит, когда она так делает. – Думаю, мама будет занята приготовлением ужина на День благодарения. Скорее всего, у нее будет семьдесят два блюда к тому времени, когда мы доберемся туда.

– Ага. С головой отца на блюде, – засмеялся Джон.

– С яблоком во рту, – тоже засмеялась Карен.

– И сигаретой в уголке рта.

– Мама делает очень хорошую яблочную начинку.

Карен закусила губу. Она все еще нервничала, он мог сказать это с полной уверенностью. Он опустился на пол и поцеловал переднюю часть ее джинсов.

– Как насчет того, чтобы я наполнил тебя, сладкая?

– Умеешь ты подобрать слова, Джон, – покачала головой Карен.

Половину первого периода он пропустил.

СТАРЫЙ ДУРАК

– Фрэнк Бакнелл – чертов тормоз, – Том медленно, неторопливо затянулся сигаретой и покосился на кассиршу. – Не может, черт возьми, этот гриль стоить больше трех сотен. Семьсот за гриль? Чушь.

Кассирша бросила на него равнодушный взгляд:

– Мне все равно. Здесь запрещено курить, мистер Дженкинс. И гриль стоит шестьсот девяносто девять долларов. Плюс налог. Будете брать?

Он стряхнул пепел на пол:

– Не буду, не за чертовы семьсот долларов. Я поеду в Эванстон и посмотрю, может, смогу купить что-то получше.

Девушка пожала плечами.

– Что, черт подери, по-вашему, значит «мне все равно»? Что это своего рода код для «Я чертовски ленива, чтобы говорить по-английски»?

– Да. Именно так, – маленькая мисс Выскочка закатила глаза. Закатила чертовы глаза! Скорее всего, девушка забеременеет, вылетит из старшей школы и станет жить за счет его гребаных налогов.

Господи.

Том бросил сигарету на грязный деревянный пол магазина Бакнелла и затушил ее каблуком.

– Это огнеопасно, мистер Дженкинс.

Кассирша начала дерзить.

– Ха. Да Бакнелл, наверное, тайно мечтает о пожаре. Страховое возмещение и билет в один конец до морского побережья Флориды.

Он грубо хохотнул и вздохнул. Черт возьми, теперь ему придется вести машину всю дорогу до Эванстона.

Бредовый праздник вызывает у него желание выпить.

Много.

Очень много.

День благодарения всегда был занозой в заднице. Он тащился к Джону ради так называемого «семейного вечера», потому что на этом настаивала невестка. Он был уверен, что Джон предпочел бы заказать еду на дом и посмотреть футбол с упаковкой пива. Или двумя.

Но нет же.

Мисс Выпендрежнице Карен необходимо устраивать традиционный ужин Дня благодарения. С фарфором, серебром и пересушенной индейкой, которую не спасет даже галлон подливки. Она и ее мать – одного поля ягоды.

Но в этом году судьба сделала гигантский рывок относительно планов на праздник. Дом Джона и Карен был на ремонте, а матери Карен кишел термитами, а значит, будет не пригоден для жилья дней пять. Они предложили устроить ужин у Тома. Он полагал, что, черт возьми, бросит на гриль птицу с пивом в заднице и достанет клюквенный соус из банки. Миссис Андерсон, мать Карен, будет в ужасе. Что делало эту идею еще привлекательнее. Она была такой сдержанной, что он удивлялся, как она еще не поперхнулась своей идеальной нитью жемчуга. Четыре, возможно пять часов с гостями. Не так уж плохо. И леди будут убирать весь беспорядок, который, он не сомневался, останется на кухне.

Но позже в доме у Джона лопнула труба, а миссис Андерсон нужно где-то временно пожить. Джон с Карен приедут только после того, как починят трубу.

Беверли уже в пути.

Твою мать.

Он понятия не имеет, чего ожидала миссис Беверли Андерсон. У него тут, черт возьми, не полупансион с проживанием и завтраком. И он вовсе не горит желанием ее видеть. Миссис Андерсон – высокомерная стерва, а ее покойный муж, который год назад умер от порока сердца, был скользкой змеей одетой в костюм-тройку.

Том достал из переднего кармана рубашки помятую пачку «Мальборо» и заворчал. Пусто.

Твою мать!

МИССИС АНДЕРСОН

– Что значит, у вас нет шалфея? На этой неделе День благодарения, – Миссис Беверли Андерсон так сильно сжала ручку тележки, что костяшки пальцев побелели и начали гореть. Она заставила себя расслабиться. Женщина распрямила пальцы, бриллианты сверкнули в свете люминесцентных ламп торгового центра «Грини». «Разогнуть, согнуть, разогнуть, согнуть». Она положила ладони на ручку, слегка сжав ее, и постучала идеально закругленным бордовым ногтем по пластмассовому щитку.

– Конечно, у вас есть шалфей. Он обязателен для надлежащей подливы и начинки.

У сотрудника хватило такта показаться смущенным.

– Мне жаль, мэм. Но этим утром шалфей закончился. Мы получим еще завтра.

На этот раз Бев сжала ручку так сильно, что ногти впились в нежную розовую кожу ладоней, оставив следы в виде полумесяцев.

– Завтра меня здесь не будет. Он мне нужен. Сейчас. Он мне нужен сейчас.

Молодой человек покачал головой:

– Мне жаль, мэм.

Он вернулся к своему нелепому занятию – выкладыванию золотых яблок в корзину. Он укладывал их ровными рядами, веточками вверх, как на картинах Уорхола.

Золотые яблоки – пустая трата времени: они недостаточно сладкие для пирогов или пирожных, недостаточно хрустящие для закуски, недостаточно красные.

Яблоки должны быть красными.

Она сделала глубокий, очищающий выдох. Выдыхаешь испорченный воздух, а вдыхаешь чистый. Она видела этот совет где-то давным-давно. Скорее всего, в женском журнале.

Но здесь весь воздух был спертым. Воняло потными работниками, рыбой из отдела морепродуктов, плесенью и сыростью, отчаянием. Несовершенством.

Испорченный воздух.

Бев сглотнула.

– Что ж, полагаю, мне придется сделать пару покупок в Хардине. Надеюсь, продуктовый магазин там будет лучше подготовлен к празднику.

Она наградила молодого человека угрюмым взглядом, но он ее совершенно проигнорировал.

Точно так же, как раньше это делал Роджер.

Невидимая. Игнорируемая. Как журнальный столик, стоящий возле дивана. Никто никогда его не замечает. Место для лампы. Место для пыльной семейной фотографии с широкими и холодными улыбками и избытком духов. Центром внимания является французский кофейный столик девятнадцатого века с инкрустированной окантовкой. Безупречный, не запыленный, предмет для разговора. Никогда не игнорируемая. Любовница в ярко-красном свитере и с красной помадой.

Беверли ослабила мертвую хватку на ручке.

«Разогнуть, согнуть, разогнуть, согнуть».

В каком-то смысле даже хорошо, что нет шалфея. Это даст ей повод отправиться в магазин и избежать общения с Томом. Он был ужасным, невоспитанным человеком. Грубым и резким. Она будет избегать его так долго, насколько возможно. Возможно, ей удастся спрятаться на веранде. Там у него стоит кресло-качалка, и, насколько ей известно, им никто не пользуется. Прекрасное местечко для того, чтобы читать или вязать и наслаждаться видом.

Том Дженкинс вряд ли относится к тем, кто наслаждается видом. Он ненавидит всех и все. И напоминает об этом постоянно.

В этом ноябре Бев не чувствовала себя благодарной.

Она оторвала пакет от стойки и начала складывать в него красные яблоки «Кортланд».

Глава 2. Господа, займите ваши места

Беверли припарковала «БМВ» возле дома Тома. Было совершенно понятно, что в нем живет холостяк. Заросли высокой травы обрамляли крыльцо, а лужайка перед домом была усеяна одуванчиками. Ее всегда сбивала столку лужайка перед его домом, ведь это самая важная часть, которую соседи видят, оценивают и обсуждают, а она была неухоженной и унылой. Однако задняя часть двора, скрытая от глаз и бесполезная, поскольку Том никогда не принимает гостей, была в идеальном состоянии. Там, на заднем дворе, у него был огород в пятьдесят квадратных футов, с которым он нанянчился, как с беспокойным младенцем.

Бев покачала головой, оглядывая беспорядок. Она бы ни за что не променяла свой безупречный дом в колониальном стиле на этот кошмар. За исключением только крыльца. Колониальный дом не приглашал надолго. Ты входишь, делаешь свои дела, проводя там весь день. Крыльцо фермы вызывало желание отдохнуть. Отдохнуть на адирондакском кресле, потягивая терпкий лимонад из запотевшего стакана, бездельничая. В ее доме номер 189 по Беддингтон-Лейн было мало времени на отдых. Теперь она – пятидесятидевятилетняя вдова, не имеющая ни малейшего представления о безделье. Тридцать семь лет служения покойному мужу это гарантировали.

Она вышла из машины, раздумывая, не попросить ли помощи у Тома. Задняя часть автомобиля была забита ящиками с продуктами и едой, но Том скорее предпочтет наблюдать ее борьбу, нежели подать руку помощи. Она могла представить его прислонившимся к перилам веранды с зажженной сигаретой во рту и небольшой самодовольной улыбкой. Со скрещенными ногами, как будто у него совершенно нет других дел. И она, одетая в изящные брюки, кардиган, на двухдюймовых каблуках, брошенная на произвол судьбы, в окружении пакетов с кулинарной смесью и банками с бульоном.

Том был задницей.

Она открыла заднюю дверь седана и придвинула картонные коробки к краю кожаного сиденья. По улице пронесся потрепанный пикап, осыпав ее бампер гравием, и свернул на подъездную дорожку.

Еще бы. Даже его пикап был ужасным.

Том опустил окно и высунулся из него, заглядывая на задние сиденье ее машины. Пикап работал в холостую на подъездной дорожке, глушитель грохотал.

– Знаешь ли. У нас в Хардине есть еда. Тебе не нужно было привозить с собой.

Он сделал паузу и зажег сигарету, свисающую с губ.

– Здравствуй, Том. Рада тебя видеть.

– Предполагаю, что наших продуктов тебе недостаточно, не так ли?

Он смотрел на нее, прищурившись, поскольку струйка дыма клубилась вокруг его густых бровей.

– Счастливого Дня благодарения.

Она приподняла коробку со свежими овощами.

– Ради бога. У меня есть огород. Зачем ты тратила свои деньги на них?

– Спасибо огромное, что устраиваешь ужин в этом году.

– Надеюсь, ты не станешь возражать, если мы будем есть с бумажных тарелок, – Том плюнул в окно.

Она колебалась только долю секунды, Том улыбнулся. У нее появилось извращенное желание врезать ему по лицу коробкой, той, которую она держала.

– Ты же не будешь возражать? Бев?

– Уверена, что ужин пройдет прекрасно. Извини, но мне нужно занести коробки.

– Не нужно так стараться.

«Скотина». Все они одинаковые. Раньше Роджер сидел на диване и смеялся над каким-то бредовым телешоу, в то время как она тратила полдня, готовя ему ужин.

И он никогда, ни разу, ни разу за тридцать семь лет, не сказал ей спасибо.

«Бумажные тарелки.

Только через мой труп».

Беверли Андерсон оккупировала его кухню. Она выстроила в линию бутылки с вином рядом с его тостером. Ящики с овощами уложила на столе. Пучки зелени уже были обрезаны и помещены в стаканы с водой, поглощая фторид из его крана. Она поджала губы. На них был один из этих омерзительных телесных блесков. Он напоминал ему скользкий кусок копчёного лосося. Господи. Эти блестящие губы, сжатые, осуждающие, и, безусловно, они придирались к его совершенно нормальной кухне.

Какая же сука.

– Бев, ты приготовишь что-нибудь на обед?

Она даже не взглянула в его сторону.

– Нет. Мне нужно навести порядок. Подготовиться к ужину Дня благодарения.

– День Благодарения только через три дня. Ты соберешься что-нибудь есть в этот промежуток времени?

– Ну конечно. Однако все в свое время.

– Как насчет того, чтобы все отложить на потом, а сначала пообедать?

Она потянулась вверх, чтобы захватить что-то из шкафчика, Том наблюдал, как короткий шелковый кардиган задрался. Ее задница все еще выглядела довольно хорошо для ее возраста. Он задумался, что бы она сделала, если бы он хорошенько ее шлепнул.

Она повернулась к нему и прищурилась:

– Почему ты улыбаешься?

– Просто так. Итак, что у нас на обед? – проворчал он.

Бев скрестила руки на груди, от этого движения браслеты на ее запястье звякнули.

– Что ты обычно ешь на обед?

– Сандвич с тунцом и плавленым сыром. Яичный салат. Сандвич с ростбифом и хреном. Гамбургер с майонезом.

– Ты готовишь все это сам? – невинно спросила она.

Том слишком поздно заметил ловушку.

– Хм... – он откашлялся. – Готовлю. Однако вкуснее выходит, когда готовит кто-то еще, – он послал ей улыбку, в общем-то, смирившись с тем, что она откажется.

Неожиданно Бев рассмеялась.

Он приподнял бровь. Он привык слышать ее сдержанное хихиканье. Однако никогда не слышал неподдельный, настоящий, искренний смех.

– Ты наглый тип, мистер Дженкинс. Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе об этом?

– Довольно-таки часто.

Она улыбнулась.

Ему очень захотелось стереть этот ужасный блеск для губ.

– Я ни капельки не удивлена, – она повернулась к шкафчикам и вздохнула. – Ты когда-нибудь задумывался о том, чтобы расставить консервы, специи и соусы по зонам? В алфавитном порядке? Так ты быстрее смог бы отыскать нужное. Это сделало бы жизнь проще.

– Нет. – Его желудок заурчал.

– Нет? Как ты здесь хоть что-то находишь?

– Роюсь всюду, пока не найду. А если не выходит найти, иду и покупаю, – он пожал плечами.

Беверли плавно передвинула несколько банок с левой стороны шкафчика.

– Начнем отсюда. А – артишоки.

– А – артишоки. Звучит, как детская книга, которую написал фермер-хиппи. – Его желудок снова заурчал. – Так что насчет обеда?

– Ты чрезвычайно упрямый.

– Ты даже не представляешь насколько.

– Вообще-то, я хорошо представляю. У тебя есть яйца?

– Да, у меня есть яйца, – он попытался не злорадствовать. Она собиралась приготовить обед!

– Полагаю, что я могу выделить несколько минут, чтобы приготовить яичный салат. У меня есть сельдерей, шнитт-лук и репчатый лук для начинки. Я могу использовать немного для стоящего яичного салата.

– О нет. Не люблю это дерьмо в яичном салате. Просто яйца и майонез. Возможно, немного соли и перца.

Беверли зацепила жемчуг прекрасно ухоженным пальцем и наморщила лоб.

– Слово «салат» подразумевает добавление разных компонентов. Сельдерея, репчатого лука, возможно, лука-порея, даже сладкого перца. И я обычно добавляю еще укроп, но мы можем использовать петрушку вместо...

– Нет. Я ненавижу это дерьмо. Почему тебе обязательно нужно взять и испортить хорошую вещь? Яичный салат – это яйца и майонез. И на этом все.

– Мистер Дженкинс, если вы хотите, чтобы я приготовила вам яичный салат, то я его буду делать по-своему. По всем правилам. Если вас не устраивает, то, возможно, вам стоит приготовить для себя обед самостоятельно.

Черт побери! В течение нескольких секунд он размышлял о том, чтобы выбросить все дерьмо из яичного салата. Затем решил: черт с ним.

– Забудь. Я иду в закусочную, – он посмотрел на нее, ожидая, что она сдаст позицию. Ожидая, что она уступит ему.

Ожидая.

Она приподняла подбородок, самую малость. Достаточно для того, чтобы он понял, что она не собирается уступать.

– Приятного аппетита в закусочной, мистер Дженкинс.

Он схватил ключи от пикапа и хлопнул входной дверью.

А – артишоки.

Господи Иисусе!

Глава 3. Куриный помет

Заглядывая поверх забора, Беверли рассматривала задний двор. В отличие от прелестных огородов, которые она видела в глянцевых журналах и которые всегда были огорожены белым штакетником, пышно увитым побегами вьюнка, огород Тома выглядел похожим на тюрьму. Между столбами была натянута погнутая металлическая сетка. Сверху забора самым негостеприимным образом торчали палки с острыми обломанными концами. Никаких садовых гномов, ванночек для птиц или кривых табличек с надписью «Сад». Никаких ярких цветов. Никаких скворечников на шестах. Только ряды и ряды капусты, лука, брокколи. И все без табличек.

Запах практически сбил ее с ног. Ее лужайка всегда пахла свежескошенной травой и бальзамином. Этот огород пах ужасно. Отходами и разложением.

– Что думаешь?

Она вздрогнула.

– Пожалуйста, не делай так, Том. Я терпеть не могу, когда ты так подкрадываешься.

Она начала теребить в пальцах свой жемчуг.

– А ты думаешь, почему я это делаю? – хохотнул он и кивнул на огород. – Весьма впечатляюще, а?

Бев подавила желание закатить глаза. Он раздувался от гордости, как самодовольный петух.

– Полагаю, что так.

– Полагаешь? – вскричал Том. – Ты когда-нибудь занималась огородом, Бев?

Она ненавидела интонацию, с которой он произносил ее имя. Так обычно говорил Роджер. С интонацией, намекающей на то, что она идиотка. В голове нарисовалась картина, как она протыкает Тома вилами.

Она глубоко вздохнула:

– Нет, не занималась. Я делаю акцент на многолетники, однолетники и кустарники.

– На ерунде, – он сердито уставился на нее.

– Не уверена, что уловила ход твоих мыслей.

– Ты прекрасно поняла, что я сказал, ты, чопорная... – он замолчал, достал из кармана рубашки новую пачку сигарет и ударил ею по ладони. – Ты зациклена на внешнем виде, а не на пользе, Бев. Твой сад выглядит прелестно, но он ничего не дает. Твой дом выглядит прелестно, но там ничего не происходит. Ты выглядишь прелестно, но...

Она так сильно стиснула зубы, что у нее свело челюсть.

– Но что, мистер Дженкинс?

– Знаешь, ты наступила в куриный помет.

Насвистывая, он пошел прочь.

Бев посмотрела под ноги. Навоз заляпал ее дизайнерские лодочки за триста долларов.

Разворачиваясь к дому, она не отрывала глаз от вил, прислоненных к забору.

– Зачем наверху забора обломанные палки?

Беверли с Томом сидели друг напротив друга за кухонным столом и ели купленный в магазине куриный пирог. Бев считала, что он безвкусный. Том намазал свой кусок острым соусом. Она смотрела в окно на его огород в наступающих сумерках.

– Чтобы еноты не забрались.

Она перестала есть.

– О чем ты говоришь?

Том затряс солонкой над своим ужином.

– У меня проблемы с животными. Суслики роют тоннели под забором, еноты забираются сверху. Я вкопал металлическую сетку на три метра в землю. Это удерживает сусликов и кротов. Но чертовы еноты удивительно проворные. Я видел, как один из них забирается по деревянным столбам. Эти острые палки будут колоть им глаза и морды. Я не для того усердно работаю сотни часов, чтобы кормить эти гребаные куски меха.

Бев напрягалась каждый раз, когда Том ругался. Наверное, поэтому он и делал это так часто в ее присутствии. Роджер всегда говорил, что Том принадлежит к низшим слоям общества. Но правда в том, что Том был даже более образованным, чем Роджер. Его просто не заботил внешний вид, или машина, или что думают остальные. Настоящая заноза для Роджера. Этот ужасный, сердитый старик, начавший карьеру инженером и получивший образование в Калифорнийском Технологическом институте, сейчас работал по подряду. Роджер, продавец автомобилей, никогда не мог понять, как можно променять работу в офисе на грязные ногти и бензопилу.

– А нет других способов не пускать енотов в твой огород?

Она сама удивилась, осознав, что ее действительно интересует ответ.

Тои кивнул:

– Яд. Кайенский перец. Капканы. Как-то ночью один енот напоролся на кол. Я не стал снимать тело. Это помогло.

Бев задохнулась.

– Это отвратительно. Ужасно. Ты ужасный человек. Ты оставил его мертвое тело...

– Не кипятись. Они вредители. И сущее наказание.

– Неважно. Это противно и возмутительно.

Она передернулась и положила вилку. Аппетит совершенно пропал.

– Спорим, если бы еноты и суслики лопали твои идеальные маленькие клумбы, ты бы наняла какую-нибудь фирму по благоустройству, чтобы они «устранили» проблему. По-твоему, как бы они поступили? Пригласили бы маленьких ублюдков на чай и вежливо попросили их покинуть территорию? Черта с два. Они бы их убили. Ты знаешь, как действует яд?

– И не хочу знать.

Бев сжала жемчуг в пальцах и уставилась в пустую тарелку. Она была бумажной.

Том выиграл этот раунд.

Том протянул руку и коснулся ее ключицы. Он провел своими мозолистыми пальцами по ее коже и тронул жемчужины.

– Поверить не могу, что ты до сих пор его носишь.

Бев замерла, как напуганное дикое животное. Том продолжал гладить ее кожу. Его пальцы были жесткими и шершавыми, пропитанными никотином. Она почувствовала эти прикосновения до кончиков пальцев на ногах, до кончиков уложенных в салоне волос, каждым нервным окончанием.

Прикосновения покойного мужа заставляли ее морщиться от тошноты.

Это.

Это.

Это прикосновение было другим.

– Почему бы мне не носить жемчуг, Том? – спросила она надтреснутым голосом.

Он пожал плечами и откинулся на свой стул.

– Просто удивляюсь. Я думал, что, как только старина Родж отбросит коньки, ты расслабишься. Избавишься от строгого пучка, от высокомерия. Ты так долго была у него под каблуком, что, может быть, слишком поздно.

– Ты именно так поступил, когда умерла Альберта?

– Нет, Альберта... Ну, это другое. Она болела много месяцев. Она как будто и не существовала. Не разговаривала. Я не испытывал к ней неприязни. Просто жалел в конце. Из-за ее страданий.

Бев сосредоточилась на дыхании. Ей не хотелось задыхаться перед этим мужчиной.

– А ты считаешь, что я испытывала неприязнь к своему мужу? Так ты считаешь? Должна добавить, что это не твое дело. И очень невежливо обсуждать такое за столом.

– Хочешь поговорить об этом на веранде?

Том выглядел серьезным, но она знала, что внутри он смеется.

– Я вообще не хочу об этом говорить.

– Потому что твой покойный муж был таким ублюдком? Почти сорок лет обращался с тобой, как с мусором? Я бы хотел об этом поговорить. Я бы взял этот жемчуг и засунул прямо в кучу куриного дерьма. Он тебя не заслуживал. Тебе надо было...

– Хватит! – ее трясло. Она вскочила и опрокинула стул. – Ты. – Глубокий вдох. – Ты.

В глазах заплясали черные точки. Ноги ослабели.

Бев закрыла глаза, а Том обхватил ее руками.

– Бев, дыши размеренно. Не стоит так волноваться из-за ублюдка. Я просто дразнил тебя. – По ее лицу потекли слезы. Объятья Тома оказались на удивление уютными. От него пахло потом и маслом. Его усы щекотали ее висок. – Лучше?

Она открыла глаза.

– Да. Прошу извинить мою бурную реакцию.

– Тебе не за что...

– С твоего позволения, я бы хотела лечь спать.

Том вздохнул:

– Я принесу тебе чистое белье.

Его глаза, голубые как лед, разглядывали в ее лицо. Она, не мигая, смотрела в ответ.

Через пятнадцать минут она переоделась в ночную рубашку.

Она взглянула на свое отражение в зеркале над комодом. Пять десятков бусин подмигнули в ответ, блеснув в тусклом свете. Беверли пробежала пальцами по жемчужинам. Такие гладкие. Светящиеся. Совершенные.

Она сняла ожерелье и убрала в чемодан, захлопнув его в тишине.

Глава 4. День второй. На крыльце

Раннее утро. Его любимое время суток. Том сидел на краю ступеньки и потягивал кофе. Растворимый. Когда в гости приезжали дети, они доставали кофеварку и варили что-то изысканное. Он знал, что Бев предпочитает чай, так что она не станет возражать.

Вера вечером он слишком сильно надавил на нее.

Однажды он работал в гостинице, занимался реконструкцией, и увидел Роджера. Покойный супруг Бев напоминал ему ласку. Длинный узкий нос, слабый подбородок, белый, как тесто, и мягкий, как пудинг. Женщина, хихикавшая ему на ухо, была не лучше. Она была затянула в тесное красное платье, как шлюховатая колбаска, и ее хриплый смех эхом отражался от стен фойе. На воротнике рубашки Роджера красовались пятна от помады, а синтетические брюки приподнимал стояк. Том удостоверился, что его не видно. Его не интересовала эта дешевая мелодрама. Черт, насколько он знал, Бев была в курсе.

Если бы Роджер был его супругом, первое, что он сделал бы, после того как мудак отдал концы, покрасил бы дом в неоново-оранжевый цвет. Потом он выдрал бы все эти идеальные цветочки, выстроившиеся на лужайке перед домом, словно игрушечные солдатики. Продал бы «БМВ» и купил кабриолет. Выбросил бы костюм библиотекарши и надел потрепанные джинсы. Запрыгнул бы в машину и пустился во все тяжкие. Путешествовать.

Но Бев все еще жила в том доме, безупречная, как всегда. Та же одежда, тот же тугой пучок. Та же подавленная индивидуальность. Ему хотелось, чтобы она хоть раз взорвалась, как гребаный вулкан, и обматерила его. Сказала хоть что-нибудь честно. Ему хотелось проткнуть ее, как нарыв, и смотреть, как будет вытекать гной. Без сомнений, Бев была заполнена гноем. Роджер об этом позаботился.

Обычно ему доставляло удовольствие доводить ее. Но вчера вечером... вчера вечером в ее взгляде не было высокомерия, которым она обычно прикрывалась, как щитом. Ее взгляд был беззащитным. Ему даже стало тошно от того, что он нападал, а она не давала сдачи.

Это убило весь интерес от игры.

Том не собирался задумываться над необъяснимым сексуальным притяжением, которое вспыхнуло, когда он к ней прикоснулся. Она явно была так же потрясена, как и он. Он готов был поставить чертов миллион долларов, что Беверли Андерсон ни разу в жизни не испытывала оргазм. Господи.

Скрипнула дверь на веранду.

– Том?

Он обернулся и разглядел смутный силуэт Бев через сетку двери.

– Выходи на веранду. Налей себе чай.

– Я уже.

Она вцепилась в чашку, словно в спасательный круг.

– Ты похожа на монахиню. Это монахини надевают в кровать?

Бев наградила его слабой улыбкой. Он заметил, что ее глаза опухли, но улыбка казалась искренней.

– Я не знаю, что монахини надевают в кровать, Том. Но это вполне приличный халат и тапочки, – она взглянула на его поношенную футболку и джинсы. – Не тебе говорить о выборе одежды.

– Мне удобно. Здесь не на кого производить впечатление.

Бев шагнула на веранду, так сильно сжимая чашку, что он испугался, как бы та не треснула.

– Расслабься, Бев. Садись на крыльцо и посмотри на мир. Давай-ка поглядим, чем занимаются мои соседи сегодня утром.

Она помедлила.

– Я посижу в кресле-качалке...

– Нет, сядь на крыльцо.

– Почему ты так любишь командовать?

– Почему ты такая упрямая?

Бев хохотнула.

– Я? Я упрямая? Это ты самый упрямый человек, которого я...

– Это другое, – сказал он. – Качалка. Есть что-то в том, чтобы сидеть на крыльце. Это просто лучше. Попробуй.

– Я слишком старая. Не думаю, что мои колени это вынесут.

– Бога ради, Бев. Ты не настолько старая. Под шестьдесят – это не старость. Старость – это девяносто пять. Мне шестьдесят два, и я еще живчик.

Она отказывалась смотреть ему в глаза.

– Я тебе помогу. Обещаю, – Том не имел ни малейшего понятия, почему так настойчиво уговаривает Бев сесть на крыльцо, но почему-то это казалось важным. Он встал и протянул ей руку. – Давай же.

Она смотрела на его руку, наверное, секунд шестьдесят. Оба не шевелились. Наконец она отставила чашку и протянула ему обе руки. Мягкие руки с идеальным маникюром. Маленькие бледные пальчики утонули в его темной загрубевшей ладони.

– Садись.

Том потянул ее вниз.

Она поджала губы, но последовала за ним. Он заставил ее спуститься на три ступеньки, и они оба сели. Бев надежно завернулась в халат. Два пушистых тапочка торчали рядышком из-под подола ее розовой сорочки.