Текст книги "Человек, который хотел выпить море"

Автор книги: Пэн Буйокас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

29

Снаружи резко похолодало, и горизонт затягивали грозовые облака. Но Лукас видел только полные ужаса глаза матери. Он знал, что этот взгляд отныне станет везде преследовать его, если только он не разыщет отца и не уговорит его взять назад свое проклятие.

Могила отца не могла быть далеко отсюда. Лукас огляделся по сторонам и вскоре увидел отца на крыше часовни, стоявшей посреди кладбищенской аллеи. К стене часовни была прислонена лестница. С тяжелым сердцем Лукас вскарабкался по перекладинам. Он обещал принести отцу вести о его родителях, пригласить его на чашку кофе и поговорить с ним по душам – а принес только новую боль. И Лукас понятия не имел, как избавить его от этой боли, не поворачивая в ране нож.

Отец сидел на дальнем конце крыши, свесив вниз ноги. В руке он держал удочку.

Что за рыбу он рассчитывал поймать с этой крыши?

Отец повернулся и, сделав ему знак молчать, указал рукой вниз. Он нисколько не был похож на страдающе – го человека. Неужели мать лгала ему, чтобы разжалобить?

Лукас нагнулся над краем крыши, пытаясь разглядеть, на что показывал отец, и сперва заметил только дохлых кошек с размозженными черепами, валявшихся у основания стены. Но отец указывал вовсе не на них, а на живого кота, который, принюхиваясь, подбирался к останкам. Вот он учуял запах рыбки, нацепленной на кончик свисавшей над его головой лески. Когда животное подошло к приманке, чтобы ее как следует обнюхать, Лукас сообразил, чем именно занимается отец, и уставился на него с ужасом и изумлением. Насколько он помнил, отец никогда никому намеренно не причинял зла. Что заставило его так измениться? Неужели его мать все-таки сказала ему правду?

Внезапно раздался пронзительный вой, и отец дернул леску вверх. На конце ее беспомощно барахтался кот, в горло которого все глубже вонзался крючок. Взяв удочку в одну руку, второй отец поднял из аккуратно сложенных рядом с ним в стопку кирпичей один и размозжил животному голову, затем отцепил его и бросил вниз к остальным трупикам.

– Хочешь попробовать? – осведомился он у сына, цепляя на крючок новую рыбку.

Лукас покачал головой.

– Ничего страшного. У них ведь нет сердца – только брюхо.

Лукас снова покачал головой. А отец забросил удочку.

Бедняга! Ничто в жизни не смогло сломить его, и вот он сошел с ума, узнав о неверности супруги, и теперь вымещает зло на кошках. Но ему наверняка еще неизвестно, что и сын знает об этом, иначе он не смотрел бы ему в лицо с улыбкой. Мать, видимо, рассказала лишь часть правды.

– Это ты мой отец? – спросил отец, поджидая следующего кота.

– Что? – не понял Лукас, полагая, что ослышался.

Отец хотел повторить свой вопрос, когда леска вдруг натянулась. Мужчины посмотрели вниз. Вместо очередного кота, болтающегося на крючке, они увидели отца Нестора, облаченного в черную рясу, вместе с горбатым ризничим. Мертвый священник сказал, обращаясь к отцу Лукаса и крепко ухватив рукой леску:

– Вот чем вы тут занимаетесь! Хотите, чтобы всех нас сожрали крысы?

Свободной рукой отец Лукаса схватил кирпич и запустил в отца Нестора. Но тот увернулся и велел ризничему перерезать леску. Что тот и сделал перочинным ножичком.

– Если станете продолжать, – пригрозил священник, – я запру вас в могиле и выброшу ключ.

И удалился прочь, сопровождаемый горбуном. Отец Лукаса выронил удочку на землю.

– Я хочу к мамочке, – пробормотал он и отчаянно зарыдал.

Лукас ни разу не видел отца плачущим. Он смотрел, как его крепкий подтянутый отец плачет, словно потерявшийся малыш, и его охватил жгучий стыд, словно отец сейчас только что снова умер, и убил его он.

Едва сдерживая слезы, Лукас взял отца на руки. Отец и в самом деле оказался легким, как ребенок. Крепко прижимая его к себе, Лукас спустился с ним по лестнице, а потом в могилу, где уложил отца в его гроб.

– Закрой глазки, – сказал Лукас, гладя отца по лысой голове. – Спи, и во сне найдешь мамочку.

– Хорошо, – послушно сказал отец, улыбаясь своей улыбкой, которая единственная осталась в нем неизменной. Потом свернулся калачиком и закрыл глаза, как ребенок в рождественский сочельник, ожидая, что его посетит Санта-Клаус.

Покидая отцовскую могилу, Лукас думал, что вот теперь лишил отца последнего шанса разыскать родителей, которых он никогда не знал. На его сердце легла тяжесть еще одной вины. Даже если они сумеют найти своего сына, вспомнит ли он, что когда-то в них нуждался?

30

Лукас понуро зашагал дальше, склонив голову под гнетом мрачных мыслей. Внезапно дорога под его ногами резко оборвалась, и он обнаружил, что стоит на краю обрыва. Неужто он добрался до конца кладбища?

Небо уже полностью затянуло тучами. От самого утеса, на котором он стоял, настолько позволял видеть глаз, раскинулась плоская, унылая равнина, обдуваемая ветрами и покрытая вместо травы чайками. Тысячи чаек копались в отбросах и дрались из-за каждого съедобного куска. Неужели это море, которое он осушил? Как не похоже оно на то, которое приветствовало его здесь по прибытии на заре нового дня!

Во что оно превратилось сейчас!

Вокруг не было ни души. Только слева по дороге, бежавшей вдоль пустынного берега, двигался по направлению к нему черный грузовик размером немногим больше точки. Когда грузовик подъехал ближе, Лукас увидел, что за рулем находится его зять с непривычно суровым лицом. Рядом сидела Джуди Иамада, и в ее глазах метался страх.

– Садитесь сзади, – сказала она Лукасу.

Зять кинул на него злобный взгляд и отвернулся. Неужели Ирен рассказала ему, что видела своего отца сидевшим под юбкой Пенни?

– Почему это Алекс такой расстроенный? – спросил он у Джуди.

– Ирен сильно потрясена тем, что вы сделали, и он боится, что у нее будет выкидыш. Иоланда тоже сама не своя.

Лукас застонал – Ирен еще и матери все рассказала!

– Она думает, что вы хотели покончить с собой, и не понимает почему, – продолжала Джуди. – Я пыталась ей втолковать, что это вовсе не попытка самоубийства, но она мне не верит. И разве можно ее винить? Кто бы в такой ситуации поверил? У всех нас время от времени возникают подобные мысли, но мы же не спешим их осуществить! Хорошо еще, что я знала, где вас искать.

Лукас с облегчением улыбнулся. Ирен ничего не рассказала.

– Я всего лишь принял снотворное, – сказал он.

– Они знают. На сиденье автомобиля лежал пузырек. Но всех, главным образом, огорчило то, что, приняв снотворное, вы включили двигатель.

Улыбка сбежала с лица Лукаса. Неужели он и впрямь совершил подобную глупость? Он попытался досконально припомнить, что именно делал в гараже. Но впечатления от встречи с родителями до сих пор были настолько яркими и болезненными, что все, связанное не с ними, вспоминалось с большим трудом.

– Кого вы тут, кстати, искали? – спросила Джуди. – Разве мертвые стоят того, чтобы рисковать ради них жизнью?

– Я вовсе не собирался умирать, – ответил Лукас, пытаясь осмыслить услышанное.

– Может быть. Но в данный момент вы именно умираете! Даже им об этом известно. – И она указала на чаек, круживших над их головами.

– Но ведь это чайки, а не стервятники.

– Это как раз стервятники. Морские чайки не кружат над умирающими.

– Если я умираю оттого, что непроизвольно включил двигатель, просто выключите его и дайте мне досмотреть сон до конца.

– Его давно выключили. Но вы не очнулись. И вас отвезли в больницу, в реанимацию. Если вы вовремя не вернетесь в тело, то можете распрощаться и с вашим сном, и с жизнью заодно.

– О боже!

– Поэтому поспешим. Проститесь с вашими мертвецами и садитесь в машину. Я не хочу остаток жизни терзаться оттого, что рассказала вам о снах.

Лукас попытался собраться с мыслями и принять правильное решение, но некоторые вещи его по-прежнему смущали. Он попросил у Джуди сигарету, чтобы прояснить путаницу в голове.

– Да забирайтесь же в кузов! – прикрикнула она. – Это вам не шарада, тут долго раздумывать не о чем!

Но Лукас уже твердо решил во что бы то ни стало отыскать Зефиру и хотя бы частично снять с души тяжесть. Только успеет ли он найти ее и вовремя вернуться в свое тело? Если вспомнить все, что с ним происходило здесь, шансов было крайне мало. Оставалось только одно – позвать на помощь бабушку. До сих пор он не сделал этого из боязни, что услышит мать. Направляясь к кузову грузовика, он мучительно решал, следует ли прибегнуть к последнему средству.

И тут лицом к лицу столкнулся с объектом своих поисков!

– Скажи им, пусть уезжают, – сказала Зефира, скромно потупив глаза под его пристальным взглядом. – Я сама верну тебя в твое тело.

Лукас постучал в стенку кабины.

– Поехали!

Машина тронулась. Сидевшие в ней решили, что он забрался в кузов. Лукас нетерпеливо повернулся к девушке. Но Зефиры уже не было. Он посмотрел направо, потом налево – но девушки снова и след простыл.

– Да что все это значит? – закричал он. – Чего ты добиваешься? Сейчас не время для детских игр!

Грузовик все еще был]различим в облаке пыли. Он быстро несся прочь по извилистой дороге, тянувшейся вдоль крутого берега, который по его вине никогда больше не станет лизать прибой.

Первой мыслью Лукаса было – почему зять так гонит машину по узкой и неровной дороге над крутым обрывом? Но тут же он вспомнил, что Алекс торопится в больницу, чтобы успеть вернуть его назад в тело. В этот момент грузовик начал делать поворот. Еще немного, и он скроется из глаз.

Не броситься ли за ним вдогонку?

Внезапно на дороге возникла фигурка ребенка. Пытаясь объехать его, грузовик круто свернул вправо и сорвался с обрыва. Через секунду послышался страшный грохот, под ногами Лукаса затряслась земля, и вверх взмыло белое облако чаек. В испуге они взлетели так высоко, что исчезли за пеленой облаков, прорвав ее и выпустив на волю потоки дождя.

Моментально промокший насквозь Лукас хотел подойти к краю обрыва и посмотреть – нет ли где тропинки среди скал, чтобы спуститься вниз и помочь пассажирам грузовика, если они каким-то чудом остались в живых. Но ноги у него словно налились свинцом.

Пока он тащился до обрыва, потоки дождя, который спровоцировали чайки, успели заполнить морское дно, и вода поднималась так быстро, что грузовик уже не был виден. Он в оцепенении уставился на бурный прибой, с яростью и ревом набегающий на прибрежные скалы. И в шуме волн ему послышалось: «Ты мой!»

Перспектива провести вечность, вися головой вниз рядом со Спайрусом и терпя его насмешки над Болваном Лукасом, причинившим столько терзаний девушке и повинным в ее смерти, теперь ему показалась делом куда более легким, чем предстать перед дочерью и мужем Джуди. Всего-то стоило только шагнуть вниз с обрыва…

И тут он услышал шепот. Шепот принадлежал маленькому мальчику, оказавшемуся виновником гибели отца его внука и одной из самый умных и милых женщин, которых он знал. Мальчик все еще стоял на повороте дороги под дождем, словно никак не мог опомниться после случившейся трагедии. Сжалившись над ним, Лукас направился к нему и когда наконец подошел, то вздрогнул от неожиданности.

Ребенок не был живым ребенком, это была кукла. Искусно сделанная механическая кукла, как те, что говорят «па-па» и «ма-ма», только более мастерски выполненная.

– Что же это такое! – закричал Лукас с отчаянием человека, понимающего, что сходит с ума. – Что здесь происходит?

Он потрогал куклу, чтобы убедиться, что она ему не мерещится. В то же мгновение, словно его прикосновение привело в действие механизм, кукла замахала руками, и ее шепот стал громче. «Ты мой! Ты мой!» – сказала она оцепеневшему от ужаса Лукасу. Затем кукла заковыляла прочь, вновь и вновь повторяя ужасные слова. Небо совсем потемнело и слилось с притихшей безжизненной землей, в то время как бурлящие волны взмывали вверх в торжествующем танце победителя.

Следовало ли пойти за куклой и узнать, кто принес ее сюда, на поворот дороги? Или лучше унести этот вопрос с собой в могилу и, смирясь с тем, что ответов больше не будет, прыгнуть с обрыва вниз и избавить себя от новых несчастий и заблуждений?

31

Пока он бился над этой дилеммой, стоя на ветру под ливнем, заметил среди моря могил, раскинувшегося по другую сторону дороги, хрупкую фигурку бабушки. Ее белоснежные волосы, как и прежде, были сколоты в аккуратный узел на затылке. Она услышала его крик и, как всегда, поспешила на помощь! Ее белый саван, развевающийся словно флаг, казался символом спасения среди гибельного шторма. Она даже захватила с собой зонтик.

– Беги сюда, малыш! – позвала она, поднимая зонт над головой. – Не то совсем промокнешь, простудишься до смерти.

Лукас хотел обнять ее и расцеловать любимое лицо той, что занимала в его сердце и памяти исключительное место, и поделиться с ней своими бедами. Но вместо этого произнес:

– Лучше не подходи ко мне. Я только приношу несчастье всем, кто пытается мне помочь.

– Из всех живых ты – единственный, кто еще помнит обо мне, – ответила она. – Всякий раз, как ты произносишь имя своей дочери, я снова оживаю. Неужели ты полагаешь, что я позволю это у меня отнять – я которая пережила три войны, пять эпидемий и шестнадцать землетрясений? – Она взяла его за руку. – Бедный мой ангел, а рука у тебя такая же холодная, как у меня.

И он пошел с ней между могилами к какому-то слабому огоньку, доверчиво, как в детстве, уверенный, что если кто-то и сумеет его утешить, то только она.

Огонек мерцал внутри склепа. Лукасу, который был высокого роста, пришлось низко нагнуться, чтобы пройти в дверцу. Войдя внутрь, он увидел справа у стены два пустых гроба, один на другом, словно двухъярусная кровать. Слева стояли столик и два стула. На одном сидел его дедушка – бабушкин супруг, от которого Лукас унаследовал львиную гриву густых кудрей – одетый в элегантный темный костюм, с аккуратно подстриженными усиками того же самого перламутрового оттенка, что и его шевелюра.

– Поцелуй дедушку, малыш, – сказала бабушка, наклоняясь над кадильницей.

Лукас подошел к дедушке, но тот отвернулся. Его жена покачала головой:

– Как не стыдно, Захария. Дуться – в твои-то годы.

– Кто бы говорил! Если он о тебенеделю не вспомнит, так ты уже готова снова родиться, чтобы только покончить с собой с горя.

– Когда ты умер, мальчику было всего восемь.

– У вас остались фотографии. И твои рассказы – если только ты и правда ему что-нибудь рассказывала.

– Конечно правда. Скажи, Лукас!

Она каждый день рассказывала какую-нибудь историю про тебя, – подтвердил Лукас.

– Ну и что это были за истории, если они не заслуживают ни одного воспоминания!

– Ну хватит уже дуться, подожги-ка лучше угольки в кадильнице, – сказала ему жена. – У нас слишком мало времени, чтобы тратить его на такие пустяки. Жизнь мальчугана в опасности.

Дедушка бросил на стол зажигалку.

– Он твой любимчик, ты его и спасай.

– Дедушка, – сказал Лукас. – Я вспоминаю о вас по крайней мере однажды в день.

Дедушка наконец-то повернулся к нему и спросил, пряча улыбку:

– Неужели?

Бабушка нахмурилась.

– Однажды в день?

– Это воспоминание иногда бывает очень мимолетным, вот почему вы его не чувствуете, – объяснил Лукас деду. – Но каждый раз, как я причесываюсь, я непременно о вас думаю.

– Гмм, – проворчала бабушка.

Дедушка щелкнул зажигалкой, хорошенько подул на угольки и повернулся к жене.

– А сама-то сейчас на что дуешься? Брось-ка лучше. Мы и так потеряли порядочно времени.

Лукас вынул из кармана купленную им свечу и протянул бабушке.

– Вот это подарок! – проговорила она, и ее благородное лицо, покрытое сеточкой морщин, снова заулыбалось. – Посмотри, Захария, какой он купил мне подарок. И точь-в-точь под цвет моего савана.

Она расцеловала Лукаса в обе щеки и велела ему сесть на стул. Когда он уселся, она выдернула из его головы волосок и положила его на угли. Склеп наполнился едким запахом жареной рыбы. Тогда она пустила дым от кадильницы Лукасу в лицо, так что он едва не задохнулся и проговорил с трудом:

– Разве, когда читаешь заклинания, нельзя обойтись без этого?

– Заклинания? – удивился дедушка. – Она хочет вернуть тебя назад в твое тело, а не превратить в лягушку.

Лукас вскочил со стула.

– Я не могу сейчас вернуться в тело!

– Но ты должен, сердце мое. Твое время еще не пришло. Тебе еще предстоит многое сделать. Сядь на место, пожалуйста.

– Нет! Я не могу вернуться без Алекса и Джуди. Помоги мне их найти. Если бы не твои рассказы, они не явились бы сюда.

– Я никогда не утверждала, что сны можно использовать, чтобы изменить прошлое, мой ангел. Прийти в гости – пожалуйста. Но переделать уже случившееся? Это не под силу никому. Поговори с ним, Захария. Вразуми его!

Дедушка произнес:

– Ты можешь поправить дела, только выбравшись отсюда, и побыстрее. Зефира твоя заманила тебя сюда, чтобы хорошенько помучить, – и поделом, добавлю я от себя, но это уже другой разговор.

– Зефира? Она единственная, кроме Ариса, кто мне здесь помогал!

– А ты подумай хорошенько. Что всякий раз случалось после того, как она вызволяла тебя из очередного переплета?

Лукас послушно задумался. И тут словно яркая вспышка высветила нечто настолько неожиданное для него, бесповоротное и горькое, что он с ходу этому воспротивился, чтобы только избавить себя от крайнего унижения – видеть, как его раскаяние отвергнуто Зефирой с таким же пренебрежением, с каким море отвергает дохлую рыбу. Но вместо того чтобы признать свое поражение и смириться с неудачей, как он сделал бы в другом случае, он позволил боли и гневу взять верх над собой, и, поскольку сон притупил в нем чувство справедливости, он набросился на бабушку.

– Так ты знала, чего добивается Зефира, – воскликнул он, – и все равно позволила этому случиться! Но почему? Чтобы отравить остальные мои воспоминания? Чтобы я вспоминал только одну тебя? Даже если ради этого потребовалось разбить сердце моего отца! – Он кивнул на деда. – Его я еще могу понять, он отца никогда не любил. Так ты мне сама говорила. Он не хотел, чтобы его дочь выходила замуж за нищего сироту без образования и связей. Но ты, кого отец любил, как родную мать! Я думаю даже, что ты прекрасно знала, чем занимается твоя дочь, когда она отправляла нас на Лакки, где я катался на этом чертовом велосипеде.

– Это не так, – выговорила бабушка, тряся старенькой головой. – Здесь нет ни слова правды.

– Тогда почему ты не предупредила меня насчет Зефиры?

– Так бы ты ей и поверил! – фыркнул дедушка. – Неужели ты отказался бы от своей затеи? Сядь-ка на место. Ты и без того доставил немало хлопот и себе и другим.

– Сядь, пожалуйста, мой ангел, – сказала ему бабушка. – Сядь и забудь старые обиды, милый. Иначе закончишь, как Зефира, – с одной только горечью в сердце. А в ней столько было горечи, что проклятие твоей матери и впрямь сбылось. Оставим прошлое в покое. Чем больше за него цепляешься, тем более мрачным оно представляется, и начинаешь придумывать себе всякие несчастья, каких и в помине не было. Сядь. Пожалуйста. И позволь мне вернуть тебя назад в твое тело, пока еще не слишком поздно.

Лукас посмотрел на нее. Ему хотелось спросить, как именно его мать прокляла Зефиру, но он вместо этого сказал:

– Ты просто боишься, что если я умру, то некому будет тебя помнить.

– Перестань, малыш, – сказала бабушка. – Разве ты не видишь, что она с тобой делает?

Она отравила последнее из его детских воспоминаний, оставшееся незапятнанным. То, которое было для него самым дорогим и священным. Она резала на куски его сердце с каждым словом, которое он бросал сейчас этой доброй женщине, которая столько лет любила его, как умеют любить только бабушки. Но он уже не мог остановиться:

– Я знаю только, что, появись ты раньше, мой зять и Джуди остались бы живы. Но ты пришла меня спасать, когда я был готов уже броситься с обрыва!

И повернулся, чтобы уйти. Бабушка заплакала, схватила его руку и поцеловала ее.

– Моя радость! Ты моя единственная радость. Ну прошу тебя, сядь.

– Думаешь, у меня хватит теперь духу вернуться назад и посмотреть в глаза дочери?

Он оторвал руку от ее губ и ушел, даже не поцеловав на прощание ее любимое лицо, хотя всегда мучительно жалел, что не смог быть на ее похоронах, чтобы поцеловать ее в последний раз, прежде чем она ушла навечно в землю.

32

Он шагал, ничего не видя перед собой, и дождевые потоки неистово хлестали его по лицу. Весенний восход, который приветствовал его по прибытии, теперь превратился в далекое воспоминание. А также летний день, который наступил потом, кажется, навсегда покинул этот край горьких воспоминаний и мучительных встреч, уступив место осеннему ненастью.

– Как славно, когда о тебе вспоминают!

Эти слова произнес старый Якобос, однорукий владелец газетного киоска, где Лукас покупал свои любимые книжки, иллюстрированных классиков. Якобос, худой и сгорбленный, сидел у входа в склеп между маленьким столиком с пыльными старыми журналами и вращающейся стойкой с тремя открытками и сложенной картой. С потолка свисала лампочка и тускло освещала его лысый череп.

– Что желаешь на этот раз? – спросил он в тот момент, когда ветер подогнал к его ногам кучку мертвых листьев. – «Одиссею»? «Графа Монте-Кристо»? «Моби Дика»? А может, карту кладбища?

Лукас покачал головой. Даже если карта поможет ему отыскать Зефиру, он будет бессилен перед ней, до тех пор покуда жив. А умерев, он найдет ее и без карты и заставит заплатить за все беды, которые она ему принесла.

– Может быть, купишь открытки?

Лукас снова покачал головой.

– Что за проклятие моя мать наложила на Амазонку?

– Второе по силе изо всех существующих прокляли – Старик суеверно сплюнул через левое плечо, чтобы самому уберечься от подобной напасти, и продолжал: – «Чтобы некому было закрыть ей глаза, когда пробьет ее час!» Так сказала твоя матушка, поскольку думала, что ты покинул Лерос из-за Амазонки. И когда Амазонка умерла, изо всех живых никого не оказалось рядом, чтобы закрыть ей глаза.

Лукас помолился, чтобы его жена и дочь не прокляли его и закрыли ему глаза, и попросил у владельца киоска сигарету.

Где-то неподалеку завыли собаки, почуяв умирающего.

– Кажется, к нам скоро прибудет новый жилец, – молвил старик, распечатывая пачку.

– Да. Это я.

– Но почему так скоро? Ты единственный из живых, кто изредка вспоминает обо мне. Что же случилось? Рак?

– Нет.

Якобос протянул ему сигарету и спичку.

– А не составить ли тебе гороскоп на текущий месяц?

– Но я же умираю!

– Это гороскоп мертвеца. В нем говорится, кто и в какой день будет вспоминать тебя в следующем месяце.

– Разве вас, мертвых, ничто другое больше не интересует?

Что же еще есть интересного?

А прожитая жизнь? – захотелось крикнуть ему. Жена, дочь, будущий внук. Но никто, даже бабушка, которую он когда-то боготворил, ничего о них не спросили. Эгоисты, упыри проклятые!

Он заплатил Якобосу и направился прочь. Дождь струился по его лицу, как все не выплаканные им за прошлую жизнь слезы. Ветер стонал и свистел над могилами, словно кладбищенские сплетники обсуждали нового жильца. И вдруг перед Лукасом возникли два громадных и лохматых черных пса – они встали как вкопанные поперек дороги, впились в него глазами, подняли головы и протяжно завыли.

– Да знаю я, знаю! Просто хотел покурить напоследок.

Свою последнюю сигарету ему хотелось выкурить у моря. Но и это удовольствие Зефира отравила, похоронив в его пучине Алекса и Джуди, и в тихом ропоте волн Лукасу теперь слышалось только ее проклятие.

– Что за черт, когда же кончится этот дождь!

И он огляделся в поисках укрытия. Было уже так темно, что он едва различал первый ряд могил. Преследуемый по пятам собаками, Лукас двинулся между могилами, выискивая какое-нибудь дерево или открытый склеп, под прикрытием которого мог бы докурить сигарету, чтобы ее дым хоть немного скрасил ему уход. Наконец он вышел, видимо, к последнему строению в этой части кладбища. В темноту моря уходил мыс, и на нем высился мавзолей. Несомненно, самое большое сооружение изо всех, увиденных им здесь до сих пор. Дверь мавзолея была гостеприимно открыта. И все же Лукас не спешил войти.

Собаки за его спиной нетерпеливо заворчали, словно советовали ему оставить пустые сомнения и не оттягивать неизбежное. Ведь он и так умирал – какие еще неприятности могли с ним случиться?