Текст книги "Утес - 5000 (СИ)"
Автор книги: Пелевин Филипп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
К концу следующего дня Кузьма принёс своего гуся на вечерю. Апостолы встретили чудо энтузиазмом, а распробовав, зауважали Кузьму как толкового мужика. Даже Фёдор-буддист съел птичье крыло, а после подмигнул ему как равному чудотворцу. С тех пор гусь Кузьмы стал неотъемлемой частью вечерней трапезы.
Кушать каждый день водную птицу стало бы тяжёлым занятием любым едокам, но гусь Кузьмы был так божественно вкусен и ароматен, что не доставлял апостолам никакой усталости. Он содержал тот идеальный вкус, какого не имеют доступные продукты и не способно изобразить простонародное поварство. Гусь обладал точно тем вкусом, какой обычно представляют при виде картин о древних трапезах королей, или в рекламе чего-то такого, что непременно надо купить, и если купишь, то на короткий миг сможешь вообразить себя в идеальном мире, где непременно найдётся такое большое серебряное блюдо с зажаренным гусем, покрытым живописной зеленью и фруктами.
Именно настолько превосходным был гусь, которого Кузьма приносил каждый вечер в беседку. Дополнительное же личное чудо, помимо общественной пользы, составляло то, что на самом деле Кузьма до этого события ни разу в жизни гуся не пробовал. Даже в детстве или на Новый Год. Он никому бы никогда не сказал, но он лишь представил тогда, лёжа на полу, что-то идеально вкусное, что хотелось бы попробовать перед смертью, и это наперво оказался непробованный и влекущий жареный гусь.
*
– Есть хочешь? – спросил Кузьма у педераста.
– Нет, спасибо, – незадумчиво ответил тот, а затем спохватился. – А чем вы тут питаетесь, кстати? Если что, мне паёк снарядили – я поделюсь.
Кузьма покровительственно улыбнулся такому забавному неведению в здешних чудесах и покачал головой. Они подошли к уцелевшему подъезду двадцать седьмого дома, но педераст немного застремался входить в аварийный объект.
– А вам там не опасно? – удивился он.
– Нам нет. Тебе да, – просто ответил Кузьма.
– Почему? – спросил журналист.
– Потому что нельзя, – сказал Кузьма. – Потому что нельзя. Потому что нельзя быть краси-и-вой тако-о-ой, – пропел он весело дальше и захохотал своему юмору.
Педераст опять насупился, но Кузьма не дал его обиде распространиться в слова и быстро изобразил ему другой интерес:
– У нас там Ковчег, – интригующе шепнул он. – Ты первым эксклюзив заимеешь. Пошли.
Тему за Ковчег апостолы замутили неделю назад после очередного золотого луча от молитвы Бабенко. Бог-пешеход бессловесно намекнул, что скоро двинется дальше и ждёт от апостолов правильного поступка.
Мужики совещались весь вечер. Бабенко призвал голосовать за статую в достойном масштабе и строительство церкви на площади всего квартала. Обещал своими силами оформить это дело в юстиции как религиозный фонд.
Фёдор, ехидно лыбясь, назло епископу предложил всем просто разойтись и сделать вид, что никто здесь никогда не стоял и не проходил.
Апостолы с полезными свойствами склонялись, чтоб идти на госслужбу в профильные министерства: Саврасов в МИД, Кирилл с двадцать третьего во что-нибудь по водным ресурсам. И стране польза, и Богу хороший пиар.
Кузьме прочили крутой ресторан в столице, – с таким гусем успех там был бы обеспечен.
Остальные колебались, не сознавая коммерческой жилы своему чудодействию.
Только Чумикан в обсуждении не участвовал. Он просто поглаживал свою метлу мозольными руками да посматривал во двор на те места, где ему хотелось бы ещё раз поскрести своим инвентарём.
Кузьма добросовестно вникал в чужие рассуждения, а потом вдруг вспомнил свой сон и сразу озарился правильным изобретением. Он встал и заявил, что будет строить Ковчег на бого-пятке и отправится с Иисусом-Матрёной туда же, куда тот хочет, а остальные пусть что хотят. Бабенко вроде бы усомнил его по технической квалификации и допускам, но Кузьма ловко возразил на своём поле, имея больше двадцати лет стажа в механиках и слесарях.
Позже по утреннему разумению Кузьма решил не плести люльку на канатном крепеже, как хотел заранее, а спланировал спилить несколько балконов и впритык приладить к стопе в том высоком месте, где к ней примыкала крыша "двадцать седьмого" дома, чтобы впоследствии всегда находиться на безопасном возвышении, несмотря на то, куда Бог наступит. Вместо бетонных плит балконного пола Кузьма придумал сколотить плотные щиты из двухдюймовки, взяв от балконов только каркас.
Как он и ожидал, кожа на пяте Бога оказалась вязка и нечувствительна, поэтому анкерные двухсотки засверлились в Его плоть плотным крепежом для надёжного удержания металлических конструкций. Работа спорилась быстро, потому как помогали все. Даже Бабенко отложил на время теологические распри с Фёдором и ходил с ним по близким квартирам с демонтажной надобностью.
Всего к этому времени они успели приладить три балкона, соединив их переходами между собой. Сегодня Кузьма планировал начать четвёртый, но отвлёкся на педераста, и теперь хотел чего-нибудь другого.
Они поднялись на пятый этаж к лестнице на крышу, когда в голове у Кузьмы пыхнуло. Он диким взглядом посмотрел на педераста, что-то промычал, а потом шустро полез наверх. Там на высокой открытой плоскости тоже раздались возгласы и общая суматоха.
Журналист Максим хотел было подождать своего спутника на лестничной клетке, но услышал, как снизу кто-то яростно вбежал в подъезд и, не сознавая ступенек, спотыкаясь и поскальзываясь, стремится со всей мочи к ним в верхний этаж. От испуга Максим тоже полез на крышу за Кузьмой и застал там переполох.
Несколько мужчин метались туда-сюда, собирая в большие челночные сумки разное, и тащили их к ноге. Там по проложенным доскам они достигали привинченных к стопе балконов и оставляли в них поклажу.
– Что у вас тут происходит? – поинтересовался Максим, чувствуя всеобщее волнение.
– Отбываем мы, Авас, – обратил на него Кузьма торопливое пояснение.
– А как же я?! – возмутился Максим. – Мне сюжет нужен!
– Нет у жизни никаких сюжетов, – дружелюбно предоставил ему мнение один недостаточно русский, круглолицый человек, подавший Кузьме очередной баул, – только жертвы.
Максим полез в карман за диктофоном, чтобы записать хотя бы эту глупую пафосную фразу, но тут его толкнул человек, лезший на крышу вслед за ним. В отличие от остальных, он был одет со вкусом, в прекрасный, идеально подогнанный Armani. Сначала Максим подумал, что кому-то из депутатов всё-таки удалось прорваться, и он спешит зафиксировать своё присутствие для протокола истории, но потом увидел, что суетящиеся мужики признают его за своего.
Они все уже забрались по балконам и ждали только хорошо одетого, но тот отказывался залезать к ним. Тогда совместными усилиями обладателя Armani привязали верёвками к внешней стороне как второстепенную вещь, чем он полностью удовлетворился.
Максим собрался с духом и хотел было подбежать вплотную, чтобы записать хоть немного слов этих странных людей для широкого распространения и подтверждения своей служебной активности, но тут что-то затрещало, сотряслось, пошло дрожью, хрустнуло, заскрипело, осыпалось и закачалось. Божья стопа стала подниматься вверх.
Апостолы устроились на балконах, ожидая тронуться в последующие места. Фёдор и Бабенко сели на пол для придания устойчивости своему положению при будущих перегрузках. Фёдор тяжело дышал от предыдущих поспешных усилий. Он опёрся спиной об пяту Всевышнего вместо стены и выдохнул:
– Ну всё, с Богом.
– А с кем же ещё?! – весело удивился Бабенко.
В этот решительный миг он вдруг заключительно разглядел, что Фёдор хоть и вредный, но всё-таки свой – настоящий мужик и апостол, с которым они теперь будут шагать в одну ногу на край света как истинные соратники и однополчане.
Все, кто слышал их, легко засмеялись шутке Бабенко, который так ловко и по-дружески подцепил Фёдора, укрепив тем самым их общее братство.
Кузьма выглянул наружу, чтобы ещё раз зафиксировать себе в память последнего человека с причёской. Педераст продолжал стоять на крыше среди обрушений в опасении за своё здоровье и больше не думал о Кузьме. Он решил стать значительным хрестоматийным свидетелем Иисуса для несведущих масс и профессиональных медиа.
– Аминь, – прошептал ему бескорыстно Кузьма за миг до того, как гей-фигура рванулась вниз вместе с крышей, а вслед за ней туда же провалились и низкие облака.
– В добрый путь, – добавил он уже для собственного потребления, сел и скромно затих для дальнейшей судьбы.
Глава 2. Торговец жемчугом
Ставрогин проснулся за мгновение до звонка мобильника. Почему-то он знал, что не должен пропустить этот важный разговор. Он нашарил рукой трубу и поднёс к уху:
– Алло? – Абонент молчал. – Алло, – повторил Ставрогин.
В трубке раздалось кряхтение помех, а затем аппарат виновато запикал.
– Перезвоните, – предложил Ставрогин неудавшемуся собеседнику и сбросил звонок.
Он сел на кровати, рассматривая экран смартфона. Томительное беспокойство за судьбу Кузьмы всё не отпускало, хотя существование седьмого апостола стремительно теряло достоверность, делаясь прошедшим сновидением.
Абонент не перезванивал. В одиноком ожидании Ставрогин стал изучать обстановку вокруг и вдруг понял, что не знает где находится. Нет, все окружающие вещи, по отдельности, были ему знакомы. Но только той журнальной узнаваемостью, которой наполнены предметы роскоши для тех, кто постоянно живёт в потоке премиальных потребительских трендов. У Ставрогина возникло ощущение, что он проснулся в выставочном бутике Armani Casa: полушёлковый, "под мрамор" ковёр Degas приятно гармонировал с обоями Tosca из последней коллекции, а те, в свою очередь, выгодно подчёркивали ботанический мотив штор Ellora by Rubelli. Мебель и прочее тоже несли в себе печать и дух великого итальянского Дома.
А посреди этой ожившей глянцевой иллюстрации о luxury life, наполовину выползший из постельного уюта, был он, Ставрогин – в целом туловище, с мобилой в руке и без малейшей памяти о прошлой жизни.
– Зачем я? – пробормотал он. – Амнезия, что ли?
Из окна о себе напомнило утро, подсказав перейти к более настоятельному проживанию себя в неизвестность.
В подвижном выспавшемся уме Ставрогина сразу проступили безличные киношные знания о том, как потерявший память человек без согласия попадает в центр зловещего заговора могущественных сил. Повинуясь интуиции, он повернул голову и увидел на тумбочке пистолет.
– Блин! – выругался Ставрогин, понимая, что по законам жанра, взяв его в руки, он запустит ураганный джихад на полтора часа экранного экшена без гарантии на выживание.
Поэтому проснувшийся проигнорировал оружие, встал с кровати и подошёл к шкафу одеваться. Содержимое приятно удовлетворяло. Из двух десятков правильных деловых костюмов он выбрал классический чёрный Brioni и соответствующую ему сорочку.
Завязывая галстук перед зеркальной створкой, Ставрогин внимательно разглядел своё незнакомое лицо и в целом проникся к нему симпатией. Будучи взрослым мужчиной неопределённо-среднего возраста, он имел высокий рост и остатки молодёжной мускулатуры под загорелой ухоженной кожей. Короткая стрижка и квадратная челюсть делали из него естественного доминанта, а небольшой двойной шрам на подбородке обещал нескучное прошлое.
Закончив с внешним видом, Ставрогин тихо порадовался в себя, что амнезия явно не тронула его хороший вкус в одежде. Теперь он мог покинуть спальню без малейшего представления о том, что ждёт его в следующей комнате, но будучи твёрдо уверенным, что выглядит подобающе.
Снаружи через дверь оказалась другая роскошная комната богатой квартиры. Даже при беглом осмотре стало ясно, что в мебель и отделку вложено много чужого труда и личных средств владельца.
– А я богач, – определился Ставрогин.
Тем не менее, рассматривая эту интуитивно-родную роскошь, он не смог вызвать в голову ни одного фактического вспоминания, по-прежнему оставаясь здесь гостем.
Подойдя к журнальному столику, Ставрогин обнаружил российский паспорт и углубился в удостоверение собственной личности.
– Ставрогин Фёдор Степанович, пол мужской, дата рождения – тринадцатое октября семьдесят шестого.
Его немного расстроил дальний год рождения – субъективно Ставрогин чувствовал себя моложе. Но потом он великодушно решил, что при таких деньгах можно побыть и сорокалетним.
– Место рождения – Хабаровск.
«Интересно, – подумал Сергей Степанович, – а сейчас где я?» Он выглянул в окно, но не увидел ни Эйфелевой башни, ни лондонской «шишки», ни какого-нибудь другого известного населённого ландшафта. Смартфонный Гугл на вопрос: «Где я?» предложил выслушать песню Макса Коржа, получить медицинский онлайн-диагноз и пару непонятных ссылок на Википедию. К счастью Ставрогину на глаза попалась коммунальная квитанция, из которой он узнал, что за сорок лет жизни так и не покинул родной город. Это немного огорчало – никому не понравится обнаружить в себе провинциала.
В раздражении от кардинально сузившихся жизненных масштабов, для дальнейшего оптимизма по линии частной жизни, Ставрогин решил поискать семейные фотоальбомы, какие-нибудь награды или другие свидетельства успеха, кроме денежного благополучия.
Он сделал пару шагов к полке под телевизором, и тут его накрыла волна.
Терпкая тягучая дрожь пронзила тело и душу, обдав холодом и добравшись до самых потаённых уголков естества. Взломав скорлупу неведения, сознание Ставрогина мгновенно прояснилось, открыв перед ним всю правду существования и устройства этого мира. Он ощутил себя стоящим на недосягаемой горной вершине, упивающимся кристальной ясностью понимания, а перед ним как на ладони в возвышенной безмятежности лежала его собственная судьба и величественное предназначение. Оно было удивительным и потрясающим.
Нежданная слеза счастья скатилась по щеке Ставрогина и упала вниз. Он понял, что ничего из того, о чём ему грустилось секунду назад, не имеет значения – ни пыльный стареющий город, ни тоска сорокалетнего, ни зловещий пистолет на тумбочке. Всё это оказалось частью большой и захватывающей игры, несущей только вибрирующий азарт и трепет предвкушения. Ставрогин вспомнил всего себя, и кроткая улыбка просвещённого осветила его лицо.
Он шагнул к спальне за пистолетом, но в руке, заставив содрогнуться, опять зажужжал телефон. В тот же миг хрупкий прозрачный мир всеохватного понимания, выкристаллизовавшийся в голове Фёдора Степановича, треснул и осыпался как недавний предутренний сон о Кузьме. В обречённой попытке спасти хотя б крупицы смысла Ставрогин кинулся к столу в поисках бумаги и ручки.
– Жемчужина, дракон, счастье! Жемчужина, дракон, счастье! – бормотал он про себя, судорожно выписывая письменные буквы отвыкшей рукой. – Жемчужина! Дракон! Счастье!
И только несколько раз прочитав написанное, он осознал, что окончательно потерял правду, которую так внезапно, без постороннего предупреждения, обрёл внутри жилого помещения. Как будто в зловещем спектакле, в котором ему отводилась главная роль, только что закончился антракт, позволивший Ставрогину на пять минут побыть самим собой, а теперь вновь превративший в актёра и жертву.
– А вот хрен, – рассержено пробурчал Ставрогин, обулся и вышел из квартиры, не дожидаясь кульминации.
У подъезда его встретил бесприметный мелкосоциальный гражданин с покорным взглядом:
– Фёдор Степаныч, машина там. Я за углом припарковался, здесь мест нет, заставили всё, бараны.
– Мне не страшно, – решительно обозначил Ставрогин и смело пошёл за прислужливым человеком.
Тот отвёл Ставрогина к новенькой Audi A8, открыл перед ним заднюю дверь, а сам сел за руль.
– В контору, Фёдор Степаныч?
Ставрогин неопределённо кивнул, и пока они ехали до места, самозагуглился в неизвестные аспекты своей анкетной биографии. Фёдор Степанович Ставрогин оказался хабаровским межрайонным природоохранным прокурором. И выходя из служебной машины у неприметного белого здания рядом с гостиницей «Интурист», он уже вполне представлял величину собственного государственного авторитета и властных полномочий. Со второй попытки прошествовав к служебному кабинету, Ставрогин сел за правоохранительный стол и решил немного пожить способом натурального начальника.
В дверь доверительно постучали.
– Войдите, – согласился Ставрогин.
На пороге возник невысокий худощавый человек в недорогом сером костюме. Он шумно втянул носом воздух, на секунду задумался, а затем широкими шагами подошёл к столу и пристроился в посетительское место, обозначенное некрасивым инвентарным стулом. Лицо его выражало напряжённую отстранённость, при том что тело демонстрировало достаточную живость конечностей.
Опасаясь обнаружить свою должностную нерелевантность, Ставрогин решил стать немногословен и вопросительно посмотрел на худощавого. Тот ответно молчал в Ставрогина, возможно, ожидая от него чего-то более сверх. Повисла пауза.
– Я, Илона Кудреватых, эксперт по уходу за ногтями звёзд шоу-бизнеса, – с тёплым добродушием внезапно сказал посетитель, а затем, выдержав ещё одну паузу, продолжил. – Сегодня, я покажу вам несколько простых способов ухода за ногтями, которые использую в своей практике.
Ставрогин посмотрел на свои ногти и, не обнаружив проблемных кутикул, отрицательно покачал головой. Неожиданно для себя, он вдруг произнёс холодным голосом:
– По результатам проверки нарушений не выявлено.
Посетитель с удивлением посмотрел на него, а затем неестественно низким голосом продолжил:
– Как мужчина мужчине – живи на яркой стороне.
– Пишите заявление через секретариат в общем порядке, – отбил его попытку Ставрогин.
– Да не умею я на вашем языке, гады ползучие, не умею, – взорвался вдруг посетитель.
– В этом вопросе у меня связаны руки, – не отступал от своей бюрократической позиции прокурор.
– Ill be back! – завизжал человек в сером костюме и кинулся к выходу, хлопнув дверью.
Поразмыслив немного, Ставрогин тоже решил покинуть служебное место, ошеломлённый тем, как из его рта помимо воли вылетали бюрократические заклинания. «Лучше не палиться и переждать», – решил он.
Выйдя из кабинета, Фёдор Степанович буркнул что-то неразборчивое секретарше и собрался дальше наружу, когда из заместительского кабинета с табличкой "Лещёв Виталий Алексеевич" показалась лысая голова подчинённого коллеги. Он уставился неморгающими глазами на Ставрогина и высказал:
– Привет, Степаныч. Как дела?
– Как сажа бела.
– Что? – удивился заместитель. – Постой.
Ставрогин перестал стремиться к выходу и ожидающе обернулся. Что-то странно-знакомое было в его собеседнике, что-то одновременно родное и напряжённо-враждебное. Как от встречи с нелюбимым братом в трудную минуту жизни. Ставрогин неловко пожал плечами и развёл руки, призывая заместителя принять ситуацию как есть.
В ответ лысый коллега издал серию шипящих и щёлкающих звуков и опять уставился на Ставрогина немигающими глазами. От неловкости Фёдор Степанович ещё убеждённее пожал плечами и ещё шире развёл руки, чувствуя себя переигрывающим идиотом.
Как ни странно, это полностью удовлетворило зама.
– Понятно. За мной, – нервно проговорил он, окончательно отделился от своего кабинета и, схватив Ставрогина за рукав, потащил за собой.
– Я утром проснулся и тупо не помню ничего... – начал объяснять Ставрогин.
– Пистолет взял? – прервал его Лещёв.
– Нет. На тумбочке оставил. Чтобы не началось.
– А оно началось! Для этого он и нужен. Ладно, хочешь жить – слушай меня. Я знаю, что делать. Главное сейчас добраться до пристани. На воде нас не тронут – побоятся.
Выйдя из здания прокуратуры, они направились к служебной машине, когда наперерез к ним рванул бывший посетитель Ставрогина:
– Как мужчина мужчине, – стал он сразу кричать издалека, – я настаиваю! Как мужчина мужчине! Вам знакома офицерская честь?!
Неожиданно Лещёв выхватил из-за пояса пистолет и трижды выстрелил в просителя. Пули прошли мимо, повредив необитаемый легковой транспорт, но мужчина всё равно неуклюже упал на асфальт, громко по-бабьи запричитав от симулируемого ранения.
Лещёв увлёк Ставрогина за капот случайной иномарки и удивлённо спросил:
– Ты что, кинул волков на жемчужину?
– Жемчужину?
– Вот ты шкура – они же нас до самих чертогов гнать будут!
– Какая жемчужина? – Ставрогин вдруг вспомнил свой мимолётный трип в месте проживания. – Это как-то связано с драконом или счастьем?
– Мы торговцы жемчугом, дубина. Весь регион держим. И ты только что кинул тех, кого по всем понятиям кидать нельзя. Нарушил Сделку. Тебя сейчас только он защитить сможет.
– Кто?
– Дракон!
– Можно без кличек? – проворчал Ставрогин, обозначив свой дискомфорт мелкой придиркой.
– Нет времени глаза тебе открывать. Вот ключи, – Лещёв кивнул на служебный Land Cruiser 200, стоящий на отдельной начальственной стоянке, – беги до машины, заводи и на пассажирское, а я прикрою.
Лещёв сунул Ставрогину брелок и не глядя выстрелил ещё пару раз в направлении посетителя. Оттуда ответно раздалось несколько причитаний.
Ставрогин со всех ног бросился к машине, на ходу снимая её с сигнализации. Но под ногами бесцеремонно вжикнула враждебная пуля, заставив его споткнуться и кубарем свалиться под колёса джипа. Тем не менее он храбро сориентировался, открыл дверцу и вполз на водительское сиденье. Как только он протолкнулся на пассажирское место, послышались бегущие шаги и за руль плюхнулся Лещёв.
– Держи! – сунул он Ставрогину пистолет. – Стреляй!
Четырёхлитровый «японец» рванул с места, отшвырнув за бампер зазевавшуюся малолитражку. Через пару секунд за ними в погоню вынырнули две серые волги с чёрными номерами. Ставрогин высунулся из окна и сразу расстрелял два оставшихся патрона, – одним выстрелом он попал в колесо первой машины, а после того, как она врезалась в бордюр и перегородила узкую подъездную дорожку, второй пулей ранил водителя.
– Быкуешь, злодей, – поощрительно хохотнул Лещёв и прибавил газу.
Пока они мчали по забитым улицам городского центра, потом через Казачку в Северный и дальше на мост, Ставрогин несколько раз порывался спросить разъяснений тому, в какой психоделический шпионский переплёт он попал и как из этого уволиться, но его спаситель был слишком занят обруливанием пробок и маневренной ездой по встречке. И только когда джип вырвался на вздыбленную ленту моста, он задал свой важный вопрос:
– Что происходит?
– Сейчас объясню, – ухмыльнулся Лещёв и резко вывернул руль влево.
Скрипнув резиной и хрустнув приводами, Land Cruiser 200 пересёк двойную сплошную, ударился в отбойник и, повинуясь убивающей силе инерции, перевалился через ограждение в надречную пустоту.
– Ну, вот и проснусь, – мелькнула в голове Ставрогина нелепая надежда.
Неловко кувыркнувшись, джип пролетел двадцать пять метров вниз и, громко ударившись днищем о жидкую плоскость, стал стремительно погружаться. Тёмные воды ворвались в выбитые окна, сделав панические движения Ставрогина плавными, как танец. Он долго старался отпихнуть колыхающиеся вокруг него подушки безопасности, чтобы найти путь наружу, но японские спасательные конструкции настойчиво не поддавались желанию пассажира выжить.
"Вот так и погибну, что ли?!" – вырывалось у Ставрогина с отработанным воздухом под крышу. – "Без объяснений?!"
От досады утопающего Ставрогин страшно сматерился в выдыхаемые пузыри. Но с остатками субстанции дыхания уходила и надежда, отчего Ставрогин невольно приготовился навсегда погаснуть в уме. Он постарался вспомнить что-нибудь приятное и нестрашное в качестве последнего переживания, чтобы, схитрив, не заметить надвигающийся ужас боли и пустоты, но у него не вышло. Даже перед смертью память отказывалась приоткрыть ему тайну личных событий, оставив лишь настоящие ощущения.
И вдруг Фёдор Степанович осознал, что раньше часто испытывал такие ощущения. Вот это самое обволакивающее давление водной среды. Вспомнил, что любил плавать на глубине. Неподвижно застывать на одном месте, слегка покачиваясь течением, и слушать воду, наслаждаясь как слабыми вибрирующими волнами она шепчет ему свои тайны, лаская нежное брюшко.
Вода могла рассказать о многом. Об идущем дожде в нескольких километрах отсюда. О некрупном боязливом животном у ближнего берега, пришедшем напиться под защитой кустарника. О гудящих смертью браконьерских сетях в соседней протоке и бесцеремонных катерах, наведывающихся туда каждое утро. Река говорила с ним, как любимая жена-болтушка, не оставляя никаких секретов и полностью доверяя себя супругу.
"Вот моя семья, – догадался Ставрогин. – Я дома. Я не умру".
Он отстегнул ремень безопасности, удерживавший его всё это время, раздвинул сдувшийся пластик подушек и с наслаждением поплыл вдоль дна. Фёдору Степановичу не хотелось на поверхность, где его наверняка поджидал очередной непонятный экшен и беспомощная неопределённость. Здесь же на дне всё было по-другому, он был самим собой – уверенным одиноким хищником.
И как только Ставрогин понял эту правду о себе, он услышал зов. Где-то за сотни километров отсюда какое-то родное, могучее, единокровное существо звало его к себе. Горячая игла беззаветной любви прошла сквозь сердце Ставрогина, заставив забыть о собственных неурядицах и рисковых манёврах. Его звал тот, кто знал все ответы. Он ждал Ставрогина, чтобы заслонить тенью собственного могущества и обогреть светом своей мудрости.
Не сомневаясь больше ни секунды, Ставрогин тут же ринулся на зов, но великий неизвестный был так далеко у речных истоков, а узкий в плечах Brioni и, ослабевшие от праздной жизни, руки так неудобны против амурского течения, что, немного поборовшись, он с неохотой решил всплыть, чтобы искать более быструю транспортировку.
Вынырнув в тени моста у одной из опор, борясь с течением, уставший Ставрогин поплыл к близкому городскому берегу. Его как раз вынесло к неприметной лодочной станции, где он увидел своего заместителя, машущего рукой с борта двадцатиметровой моторной яхты.
Лещёв опустил гидравлическую платформу для купания на корме, чтобы Ставрогину было легче взобраться на борт и тут же выдал ему свежее мягкое полотенце Versace.
– Ну, как? Очнулся? – спросил он.
– Сложно сказать. Я был рыбой в прошлой жизни?
Лещёв брезгливо фыркнул:
– Вот ещё, рыба. Ты – крокодил!
И хотя внутренне Ставрогин сразу принял это объяснение как факт, оно никак не встраивалось в его внешние гуманоидные признаки.
– А как же всё это, – обвёл он окружающий антураж, – люди, прокуратура, Brioni?
– Это пиар, чтобы лишний раз не отсвечивать, – объяснил Лещёв. – Мы, рептилоиды, скромная раса, – но, увидев в глазах Ставрогина скучающий скепсис при слове "рептилоид", тут же добавил, – зато очень влиятельная.
– Правим миром?
– Может не правим, но свой голосующий пакет держим.
– Почему же я ничего такого не помню? – спросил Ставрогин.
– Рептильная дисфункция, – выдал Лещёв свой уверенный диагноз. – Угасает твой внутренний ящер. Поэтому и память теряешь. Я думал река тебя встряхнёт, но видимо совсем того, полная ящерная импотенция.
– Нам надо туда... к истоку. Меня кто-то звал, – опомнился Ставрогин.
– Кто-то звал?! Вот – ты... крокодил, одним словом, – Лещёв захохотал, хлопнув влажного Ставрогина по плечу. – Он тебя звал. Великий. Значит не всё потеряно. Вперёд, шкура, в чертоги!
Пообещав, что ответит на все вопросы, как только они уйдут от города, Лещёв повёл Ставрогина обсыхать и переодеться в одну из кают, а сам, держась привычным капитаном, ушёл на мостик.
Гардероб пассажирской каюты предоставил Ставрогину неплохой выбор. Но Фёдор Степанович был слишком поглощён открывшимися тайнами мирового порядка, что, почти не глядя, сменил хлюпающий Brioni на серые спортивки Y-3 и поло от Dolce&Gabbana в чёрно-белую полоску, приобретя тем самым легкомысленно-озорной матросский вид любителя адриатических регат.
Переодеваясь, он понял, что почему-то знает яхту. Это была двухмоторная Pearl 75 от британской верфи Pearl Motor Yachts, стоимостью далеко за два миллиона фунтов, невесть как и какими финансовым потоками оказавшаяся в амурской акватории. Фёдора Степановича это слегка ободрило. Он вынужден был признать, что путешествовать в европейском комфорте со скоростью в двадцать пять узлов, намного приятнее, чем с помощью мускульной силы по речному дну.
Глядя в иллюминатор как холмы Хабаровска уплывают за изгиб русла, Ставрогина не оставляла мысль, что он покидает этот город навсегда. И хотя он по-прежнему не помнил своего истинного существования, лёгкая тоска сожаления коснулась сердца рептилоида. Даже лишённому памяти, ему были близки и привычны холостяцкая Armani Casa, правильная одежда и благородная отчуждённость большого начальника.
"А я ведь был там счастлив", – подумал Ставрогин и горестно вздохнул, прощаясь в душе со своим непрояснённым прошлым. Он прилёг на кровать и забылся внезапным мертвецким сном недавно воевавшего человека.
*
Ставрогин проснулся за мгновение до того, как двигатели яхты умолкли. Рептильное нутро отвлекло его от нового приключения Кузьмы и зловещих зондов, чтобы вготове встретить близкую настоящую опасность. Он машинально пошарил рукой на прикроватной тумбочке в поисках мобильника или пистолета.
В малой тиши стало отчётливо слышно грубое урчание отечественного судового дизеля. Последовал лёгкий толчок в правый борт, а затем по палубе застучали солдатские сапоги. В дверь заглянул Лещёв:
– Волки нагнали. Эти по другому ведомству, поэтому попробуем откупиться. Будь за мной. Если что – прыгай в воду. Великий не оставит.
– Именем Российской Федерации, прошу предъявить! – послышалось снаружи.
Лещёв быстро сунул Ставрогину свой пистолет и подняв руки, поднялся на кормовую палубу.
– При полном содействии гражданского населения! – жалобно запричитал он. – При полном содействии! Прошу занести в протокол!
– Режимная зона! По всей строгости! – обозначил свои полномочия неизвестный командир.
– При полном содействии, – заискивающе продолжал повторять Лещёв, – как ответственный гражданин!
Ставрогин немного замешкался, пытаясь заткнуть за резинку спортивок лещёвский Glock 17. В конце концов он просто сунул его в глубокий карман и пошёл наружу. На палубе Лещёв уже успел протянуть офицеру-пограничнику надорванный пластиковый пакет, которые использует бандерольная почта. По раздутым угловатым очертаниям было видно, что он щедро набит купюрными пачками.
– Режимная зона. По всей строгости, – в голосе пограничника появились нотки сварливости и в то же время замешательства.
– При полном содействии, – настаивал на своём Лещёв, развернув пакет надорванной стороной к офицеру, чтобы тот смог оценить масштаб ситуации по красно-коричневому цвету пятитысячных дензнаков.
– В качестве исключения, – наконец дрогнул по служебной линии офицер, – предъявите документы.
