Текст книги "Том 1. Дживс и Вустер"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

Мы с Дживсом переглянулись.

– Повредит, если он вовсе не выйдет на старт.

– Совершенно верно, сэр.

– Что вы хотите сказать? – спросил Бинго.

– А то, что Стеглз может вывести его из строя до начала забега, – ответил я.

– Ах, черт! Об этом я не подумал. – Бинго побледнел. – Ты это серьезно?

– Вполне. Во всяком случае, попытается. Стеглз на все способен. Отныне, Дживс, мы будем беречь Харольда, как зеницу ока.

– Конечно, сэр.

– Неусыпная бдительность, верно?

– Именно так, сэр.

– Дживс, а вы не согласитесь ночевать в его комнате?

– Нет, сэр.

– Понятно, я бы и сам не согласился, если на то пошло. Но, черт меня подери, – сказал я, – мы сами себе накручиваем Бог знает что! Нервы совсем развинтились. Так не пойдет. Как может Стеглз навредить Харольду, даже если решится?

Но Бинго был безутешен. С ним всегда так: чуть что, ему сразу все видится в мрачном свете.

– Есть множество способов вывести фаворита из строя, – замогильным голосом произнес он. – Ты просто не читаешь романы про скачки. В книге «Смерть на финише» лорд Джеспер Молверерас чуть было не вывел из игры Красотку Бетси: подкупил главного конюха, чтобы тот подложил в седло кобру в ночь перед скачками.

– Как велики шансы, что Харольда укусит кобра, Дживс?

– Полагаю, они ничтожно малы, сэр. И даже если это произойдет, будучи близко знакомым с этим молодым человеком, смею утверждать, что опасность угрожает исключительно самой змее.

– И все же – неустанная бдительность, Дживс.

– Разумеется, сэр.

Должен признаться, что после этого Бинго стал просто невыносим. Согласен, когда у тебя в конюшне фаворит предстоящих крупных скачек, нужно принять меры предосторожности; но, на мой взгляд, Бинго явно перестарался. Башка у него была битком набита романами про скачки. А в этих книжках, насколько я понял, прежде чем лошадь дойдет до старта, делается не менее десятка попыток вывести ее из игры. Бинго буквально не отлипал от Харольда. Ни на секунду не выпускал беднягу из виду. Конечно, для него выигрыш значил очень много: он сможет бросить работу гувернера и вернуться в Лондон; и тем не менее совсем не обязательно было две ночи подряд будить меня в три часа: в первый раз ему пришло в голову, что Харольда могут отравить и поэтому мы должны сами готовить для него пищу, а во второй раз ему послышались подозрительные шорохи в кустах. В довершение всех бед, он заявил, что в воскресенье, накануне состязаний, я должен пойти на вечернюю службу в местную церковь.

– Какого черта мне туда идти? – возмутился я; должен признаться, я не большой любитель вечерних проповедей.

– Видишь ли, сам я пойти не могу. Меня здесь в воскресенье не будет. Сегодня уезжаю в Лондон с Эгбертом. – Эгберт – это сын лорда Уикеммерсли, подопечный Бинго. – Он едет в гости куда-то в Кент, и мне нужно посадить его на поезд на Чаринг-Кросском вокзале. Ужасно досадно. Я вернусь только в понедельник днем. Скорее всего, пропущу большую часть состязаний. Так что теперь все зависит от тебя, Берти.

– Но почему кто-то из нас должен тащиться на вечернюю службу?

– Осел! Ты забыл, что Харольд поет в церковном хоре?

– Ну и что с того? Я что, должен следить, чтобы он не свернул себе шею, когда будет брать верхнее «ля»?

– Дурак! Стеглз тоже поет в хоре. А вдруг он замыслил какую-то подлость?

– Какая чушь!

– Ты полагаешь? – сказал Бинго. – А вот в романе «Фенни, девушка-жокей», злодей похитил наездника, который должен был скакать на фаворите, в ночь накануне скачек, а лошадь никого другого не подпускала, и если бы героиня не переоделась в его форму…

– Ну хорошо, хорошо. Впрочем, может, проще вообще не пускать Харольда в церковь в это воскресенье?

– Нет, он обязательно должен там быть. Ты, должно быть, воображаешь, что этот треклятый отрок – кладезь добродетелей и всеобщий любимец? Репутация у него в деревне самая скверная. Он столько раз пропускал занятия в хоре, что священник пообещал: еще один прогул – и он его выставит. Хороши мы будем, если его исключат из хора накануне состязаний!

Возразить на это было нечего, пришлось мне тащиться в церковь.

Ничто не вызывает такого умиротворения и такой дремоты, как вечерняя служба в деревенской церкви. Чувство заслуженного покоя после прекрасного дня. Старина Хеппенстол возвышался на кафедре, и его монотонный блеющий голос навевал приятные мысли. Дверь в церковь была открыта, и аромат деревьев и жимолости смешивался с запахом плесени и воскресной одежды прихожан. Вокруг в покойных позах посапывали фермеры; дети, которые в начале службы ерзали и вертелись, в изнеможении откинулись на спинки скамеек и впали в коматозное состояние. Сквозь витражные стекла в церковь проникали лучи заходящего солнца, с деревьев доносилось щебетание птиц, в тишине чуть слышно поскрипывали платья прихожанок. Полное умиротворение. Именно это я и хотел сказать. На душу мою снизошли мир и покой. И на души всех присутствующих тоже. Вот почему, когда грянул взрыв, показалось, что наступил конец света.

Я говорю «взрыв», потому что по произведенному впечатлению это можно сравнить лишь со взрывом. Только что вокруг царила дремотная тишина, нарушаемая лишь блеянием Хеппенстола, толкующего о долге перед ближними, и вдруг истошный пронзительный вопль штопором ввинчивается вам промеж глаз, пробегает по позвоночнику и выходит наружу через подошвы башмаков.

– И-и-и-и-и-и! О-о-и-и! И-и-и-и-и-и!

Казалось, нескольким тысячам поросят одновременно прищемили хвосты; в действительности, это визжал наш друг Харольд, с ним случился какой-то странный припадок. Он подпрыгивал на месте, хлопал себя рукой между лопаток и, набрав полные легкие воздуха, принимался визжать с новой силой.

В разгар проповеди во время вечерней службы такое не может остаться незамеченным. Прихожане вышли из транса и полезли на скамейки, чтобы лучше видеть. Хеппенстол замолк посреди фразы и обернулся. И только церковные сторожа не потеряли присутствия духа, бросились по проходу к Харольду, который все еще продолжал вопить, и вывели его прочь. Они скрылись в ризнице, а я взял шляпу и направился к служебному входу, полный самых мрачных предчувствий. Я так и не понял, что же произошло, но что-то подсказывало мне: без Стеглза здесь дело не обошлось.

Служебный вход оказался заперт, а когда его наконец открыли, служба уже закончилась. Хеппенстол стоял в окружении певчих и церковных служащих и с жаром отчитывал злосчастного Харольда. Я застал конец его пылкой речи.

– Паршивый мальчишка! Как ты посмел…

– У меня очень чувствительная кожа!

– Какое мне дело до твоей кожи…

– Кто-то сунул мне жука за шиворот!

– Какая чепуха!

– Я чувствовал, как он там ползает..

– Чушь!

– Да, звучит не слишком убедительно, – услышал я чей-то голос.

Рядом со мной стоял Стеглз, черт бы его побрал. На нем был белоснежный стихарь, или сутана, или как там это у них называется, выражение лица строгое и укоризненное. Я сурово на него взглянул, но этот наглец даже бровью не повел.

– Это вы сунули ему жука за шиворот? – закричал я.

– Я? – сказал Стеглз. – С чего вы взяли!

Судьба Харольда была решена, и Хеппенстол огласил приговор:

– Я не верю ни единому твоему слову, дрянной мальчишка! Я тебя предупреждал, хватит, мое терпение лопнуло. Ты исключен из хора. Ступай прочь, несчастный!

Стеглз потянул меня за рукав.

– В таком случае, – сказал он, – эти ваши ставки… вы понимаете… Мне очень жаль, но плакали ваши деньги, старина. Надо было делать ставку прямо перед забегом. Я всегда говорил, что это самый надежный способ.

Я смерил его долгим взглядом. Не скажу, чтобы очень любезным.

– А еще говорят о Честной Игре! – сказал я, постаравшись вложить в свои слова как можно больше яда.

Дживс принял удар стойко, но, думаю, в глубине души он был уязвлен.

– Мистер Стеглз весьма изобретательный молодой джентльмен, сэр.

– Вы хотите сказать жулик, каких свет не видел.

– Пожалуй, это более точное определение. Тем не менее в большом спорте сплошь и рядом прибегают к подобным трюкам, тут уж ничего не поделаешь.

– Я восхищен вашей несокрушимой стойкостью, Дживс.

Дживс поклонился.

– Теперь вся надежда на миссис Пентуорти, сэр. Если она. оправдает восторженные отзывы мистера Литтла и подтвердит свой высокий класс, наш выигрыш скомпенсирует наши потери.

– Слабое утешение, ведь мы рассчитывали сорвать большой куш.

– У нас есть возможность закончить сезон с положительным балансом, сэр. Перед отъездом я убедил мистера Литтла поставить от имени нашего синдиката, в который вы столь любезно согласились меня включить, сэр, небольшую сумму на победителя в беге с яйцом.

– На Сару Миллз?

– Нет, сэр. На темную лошадку, за нее предлагают очень хорошие выплаты. Я говорю о Пруденс Бакстер, сэр, дочери главного садовника его светлости. Ее отец уверяет, что у нее очень твердая рука. Она ежедневно носит ему из дома кружку пива на обед и, по его словам, ни разу не расплескала ни капли.

Что ж, видно, рука у этой Пруденс и вправду твердая. Но вот скорость? С такими опытными соперницами, как Сара Миллз, все решит скорость, тут без хороших спринтерских данных делать нечего.

– Я прекрасно понимаю, что у нее не слишком много шансов на победу, сэр. И тем не менее, мне кажется, стоит рискнуть.

– Вы, надеюсь, поставили и на призовое место?

– Да, сэр. И на победу, и на призовое место.

– Тогда все в порядке. Я знаю, что вы никогда не ошибаетесь.

– Большое спасибо, сэр.

Обычно я стараюсь держаться от школьных праздников подальше. Тоска смертная. Но тут дело было настолько серьезным, что я пересилил себя и направился в парк. Мои опасения насчет убогости мероприятия оправдались в полной мере. День выдался погожим, и в парке было не протолкнуться от окрестных крестьян. Дети сновали взад и вперед. Я стал пробираться сквозь толпу к месту финиша бега в мешках, как вдруг какая-то девочка взяла меня за руку. Мы не были представлены, но она, видимо, сочла, что мне будет интересно послушать про ее куклу, которую она только что выиграла в лотерею «Тяни на счастье[128]128
  «Тяни на счастье» – род лотереи, обычно на благотворительных базарах; владельцы билетов вытаскивают не глядя призы из бочонка с отрубями.


[Закрыть]», и принялась болтать о ней без умолку.

– Ее зовут Гертруда, – сказала она. – Каждый вечер я буду ее раздевать и укладывать спать, а утром будить и одевать, а вечером снова раздевать и укладывать спать, а на следующее утро будить и одевать…

– Послушай, дорогуша, – сказал я. – Все, что ты говоришь, ужасно интересно, но нельзя ли покороче? Мне обязательно надо посмотреть, как закончится этот забег. Вустер поставил на него все свое состояние.

– Я тоже участвую в состязаниях, – сказала она, решив на время отойти от кукольной тематики и поддержать светскую беседу.

– Вот как? – сказал я. Я слушал ее вполуха, пытаясь разглядеть сквозь просветы в толпе, что делается на финише. – В каких состязаниях?

– В беге с яйцом на ложке.

– В самом деле? Ты, случайно, не Сара Миллз?

– Еще чего, – с презрением сказала она. – Я Пруденс Бакстер.

Естественно, это сообщение перевело наши отношения в другую плоскость. Я взглянул на нее с интересом. Так, значит, она из нашей конюшни. Должен признаться, вид у нее совсем не спринтерский. Маленького роста и весьма упитанная. Немного не в форме, на мой взгляд.

– Значит, ты Пруденс, – сказал я. – Знаешь что, ты бы не носилась без толку по жаре. Побереги силы, старушка. Присядь в тенечке и отдохни.

– Мне не хочется сидеть.

– Во всяком случае, успокойся.

У Пруденс, как видно, была манера перепархивать с одной темы на другую, как бабочка с цветка на цветок.

– Я хорошая девочка, – сказала она.

– Не сомневаюсь. Надеюсь, что ты хороша и в беге с яйцом на ложке.

– Харольд – плохой мальчик. Харольд шумел в церкви, и ему не разрешили прийти на праздник. Так ему и надо, – продолжала эта достойная представительница прекрасного пола, с добродетельным видом наморщив носик, – потому что он плохой мальчик. Он дергал меня за волосы, в пятницу. Харольд не пойдет на праздник. Харольд не пойдет на праздник. Харольд не пойдет на праздник, – пропела она, да так ловко, что получилась настоящая песенка.

– Пожалуйста, не сыпь мне соль на рану, милая дочь садовника, – взмолился я. – Сама того не подозревая, ты затрагиваешь весьма болезненную тему.

– А, дорогой Вустер! Я вижу, вы уже подружились с этой юной леди?

Хеппенстол прямо-таки сиял от радости. Этакий радушный хозяин – душа общества.

– Как приятно видеть, мой дорогой Вустер, – продолжал он, – что молодые люди принимают такое горячее участие в наших скромных сельских праздниках.

– Вы так считаете? – сказал я.

– Уверяю вас. Даже Руперт Стеглз. Должен признаться, за сегодняшний день мое мнение о Стеглзе значительно изменилось к лучшему.

Мое – нет. Но я промолчал.

– Между нами говоря, прежде я считал Руперта Стеглза эгоцентричным юношей, мне казалось, он не способен просто так, по доброте душевной, сделать приятное ближнему. А сегодня я наблюдал, как он дважды за прошедшие полчаса угощал в буфете миссис Пенуорти, жену нашего уважаемого владельца табачной лавки.

Я пошатнулся, но устоял на ногах. Я вырвал свою руку из цепкой ручонки юной Бакстер и, как заяц, понесся к тому месту, где должен был состояться финиш бега в мешках. У меня было ужасное предчувствие, что и здесь не обошлось без подлых трюков. Неожиданно я увидел Бинго и ухватил его за рукав.

– Кто победил?

– Не знаю. Я не заметил, – с горечью сказал он. – Во всяком случае, не миссис Пенуорти, черт бы ее побрал. Знаешь, Берти, такого мерзавца, как Стеглз, еще свет не видел. Как он про нее пронюхал – ума не приложу, но он догадался, что она опасна. И знаешь, что сделал? Заманил бедную женщину в буфет за пять минут до старта, и так обкормил тортом с чаем, что она спеклась через двадцать ярдов. Разлеглась отдохнуть прямо на дорожке. Слава Богу, у нас есть Харольд.

У меня рот раскрылся от изумления.

– Харольд? Так ты ничего не знаешь?

– О чем я не знаю? – Бинго позеленел. – Ничего я не знаю. Я пять минут, как приехал. Прилетел сюда прямо со станции. А что случилось?

Я ему все рассказал. Он уставился на меня невидящим взглядом, потом издал глухой стон, нетвердой походкой зашагал прочь и скрылся в толпе. Бедняга. Для него это страшный удар. Неудивительно, что он так расстроился.

Тут объявили о начале забега с яйцом, и я решил, что раз уж я тут, останусь и дождусь финиша. Не скажу, чтобы у меня были большие надежды. Малышка Пруденс – прекрасная собеседница, но что касается физических данных, на победительницу она явно не тянет.

Сквозь толпу я разглядел, что участницы благополучно стартовали. Бег возглавляла невысокая рыжая девчушка, за ней пристроилась веснушчатая блондинка, а третьей уверенно шла Сара Миллз. Наша кандидатка затерялась в толпе прочих участниц, далеко позади лидеров. Уже сейчас было ясно, кто победит. Грация и приобретенная за время долгих тренировок уверенность, с которой Сара Миллз держала ложку, говорили сами за себя. Она бежала в хорошем темпе, но яйцо ни разу не шелохнулось. Прирожденная бегунья с яйцом, ничего не скажешь.

И, как всегда, высокий класс взял свое. За тридцать ярдов до финишной ленточки рыжая бегунья зацепилась ногой за ногу и выронила яйцо. Веснушчатая блондинка мужественно боролась до последнего, но выдохлась на середине финишной прямой, Сара Миллз обошла ее и уверенно закончила бег, опередив соперницу на три корпуса. Блондинка финишировала второй. Громко сопящая барышня в голубой футболке отобрала призовое место у девочки в розовом с круглым, как блин, лицом. А протеже Дживса Пруденс Бакстер пришла не то пятой, не то шестой – я не разглядел.

После этого толпа повлекла меня к тому месту, где Хеппенстол готовился вручать призы победителям. Рядом со мной оказался Стеглз.

– Добрый день, старина, – сияя от радости, приветливо сказал он. – Похоже, у вас сегодня не слишком удачный день.

Я молча метнул на него презрительный взгляд. Впрочем, с него все, как с гуся вода.

– Всем крупным игрокам сегодня не повезло, – продолжал он. – Вот и бедняга Бинго продул кучу денег на беге с яйцом.

Я не собирался пускаться с ним в разговоры, но, услышав его последние слова, насторожился.

– Что значит «кучу денег»? – сказал я. – Мы… он же поставил какой-то пустяк.

– Для кого-то, может, и пустяк. По тридцать фунтов – на победу и на призовое место для Бакстер.

Мне показалось, что земля уходит у меня из-под ног.

– Не может быть!

– Тридцать монет при выплате десять к одному. Я сперва подумал, что он что-то разнюхал, но, видимо, он просто свалял дурака. Забег закончился именно так, как мы и предполагали.

Я принялся складывать в уме и уже заканчивал подсчет убытков, понесенных нашим синдикатом, но тут раздался голос Хеппенстола. Пока он вручал призы в других видах программы, он был по-отечески ласков, но теперь в его голосе звучали боль и гнев. Он скорбно взирал на толпу.

– Теперь о состязаниях в беге с яйцом, – сказал он. – Как ни тяжело, но я вынужден исполнить свой долг. Мне стали известны некоторые обстоятельства, утаить которые я не вправе. Не будет преувеличением сказать, что я потрясен.

Он дал своим слушателям пять секунд, чтобы они поломали голову – чем именно он потрясен, и продолжил свою речь:

– Три года назад я был вынужден исключить из спортивной программы нашего ежегодного праздника бег на четверть мили для отцов, поскольку до меня дошли слухи, что в местном трактире заключаются пари, и у меня возникло подозрение, что по крайней мере в одном случае фаворит был подкуплен. Хотя эта неприятная история и пошатнула мою веру в человечество, я полагал, что одного вида состязаний не коснулись миазмы профессионального спорта. Я говорю о состязаниях в беге с яйцом для девочек. Увы, я ошибался.

Он снова сделал паузу, чтобы справиться со своими чувствами.

– Не стану вдаваться в отвратительные подробности. Скажу лишь, что до начала состязаний один человек – это приезжий, состоящий в услужении у одного из гостей в усадьбе, я не стану называть его имя – предложил нескольким участницам забега по пять шиллингов с тем, чтобы они… э-э-э… закончили бег в определенной последовательности. Запоздалое чувство раскаяния заставило его в этом мне признаться, но было уже слишком поздно. Зло свершилось, и теперь пришла очередь возмездия. Нужно принять самые жесткие меры. Я должен проявить твердость. Сара Миллз, Джейн Паркер, Бесси Клей, и Рози Джукс – четыре участницы, которые первыми пересекли линию финиша – лишаются любительского статуса и дисквалифицируются, а эта прекрасная сумка для рукоделия, дар лорда Уикеммерсли, присуждается Пруденс Бакстер. Пруденс, шаг вперед!

Глава XV СТОЛИЧНЫЕ ШТУЧКИ

Я всегда говорил и сейчас повторю, что во многих отношениях Бинго Литтл – замечательный малый. Мы знакомы со школьной скамьи, и без него жизнь была бы гораздо скучнее. Когда мне хочется развлечься и приятно скоротать время, я предпочту его общество любому другому. Но при этом у него есть и кое-какие недостатки. Во-первых, он влюбляется во всех девушек, имевших неосторожность попасться ему на глаза. А во-вторых, влюбившись, трубит на весь свет о своих чувствах. Застенчивость и сдержанность свойственны Бинго в столь же малой степени, как сочинителям рекламных текстов.

Вот послушайте, какую телеграмму я получил от него в ноябре, примерно через месяц после возвращения из Твинг-Холла:

«Берти, старина, я наконец влюбился. Самая замечательная девушка на свете, Берти, старина. На этот раз все действительно серьезно, Берти. Приезжай немедленно и захвати Дживса. Послушай, ты знаешь табачный магазин на Бонд-Стрит слева, если идти к центру. Купи сотню их фирменных сигарет и пришли мне. У меня все вышли. Уверен, когда ты ее увидишь, ты согласишься: она самая замечательная девушка на свете. Обязательно привези Дживса. Не забудь сигареты.

Бинго».

Телеграмма была отправлена на твингской почте. Я представил, как эту жуткую ахинею, раскрыв рот, читает деревенская почтмейстерша, главная разносчица местных сплетен; не сомневаюсь, что она уже растрезвонила новость по всей округе. Посылать такую телеграмму с деревенской почты, все равно что нанять глашатая. Помню, мальчишкой я читал про рыцарей, викингов и всяких там менестрелей, которые без тени смущения вставали во время многолюдного пира и принимались распевать про то, как они обожают свою прекрасную и ненаглядную. Думаю, Бинго нужно было родиться в ту эпоху.

Дживс принес телеграмму вместе со стаканом виски на сон грядущий, и я дал ему ее прочесть.

– Этого следовало ожидать, – сказал я. – Бинго не влюблялся целых два месяца. Интересно, кого он откопал на этот раз?

– Мисс Мэри Берджесс, сэр, племянницу преподобного мистера Хеппенстола, – сказал Дживс. – Она гостит у своего дяди в Твинге.

– Черт подери! – Я привык, что Дживс знает все на свете, но это уже похоже на ясновидение. – Как вы узнали?

– Когда мы жили в Твинг-Холле этим летом, сэр, я подружился с дворецким мистера Хеппенстола. Время от времени он любезно сообщает мне местные новости. По его словам, сэр, это весьма достойная молодая леди, очень серьезная и положительная. Мистер Литтл очень в нее влюблен, сэр. Брукфилд, мой корреспондент, утверждает, что видел на прошлой неделе, как лунной ночью он целый час не спускал глаз с его окна.

– С чьего окна? Брукфилда?

– Да, сэр. По всей видимости, он полагал, что это окно юной леди.

– А какого дьявола Бинго делает в Твинге?

– Мистеру Литтлу пришлось снова занять должность домашнего учителя сына лорда Уикеммерсли, сэр. Дело в том, что он много проиграл на скачках в Херст-Парке в конце октября.

– Послушайте, Дживс, есть что-то, чего вы не знаете?

– Не могу вам сказать, сэр. Я перечел телеграмму.

– Похоже, он хочет, чтобы мы протянули ему руку помощи.

– Думаю, именно это побудило его отправить настоящее послание, сэр.

– Ну, и что же нам делать? Ехать?

– Я бы высказался в пользу такого решения, сэр. Мне кажется, стоит поощрить намерения мистера Литтла.

– Думаете, на этот раз он поставил на победителя?

– Я слышал о ней лишь самые лестные отзывы, сэр. В случае счастливой развязки она, несомненно, окажет самое благотворное влияние на мистера Литтла. Кроме того, этот союз поможет мистеру Литтлу вернуть благосклонность своего дяди, поскольку юная леди из хорошей семьи и располагает приличными средствами. Короче говоря, сэр, если мы в состоянии ему чем-то помочь, наш долг сделать все, что в наших силах.

– Уверен, что с вашей помощью он сумеет положить этот шар в лузу, – сказал я.

– Спасибо за ваши добрые слова, сэр, – сказал Дживс. На следующий день Бинго встретил нас на станции в Твинге; по его просьбе я отослал Дживса с багажом на автомобиле, а мы с Бинго решили прогуляться и направились в Твинг-Холл на своих двоих. Мы и двух шагов не прошли, как он забубнил про свою пассию.

– Она просто чудо, Берти. Не то что эти нынешние пустые, легкомысленные девицы. Она очаровательно искренна и восхитительно серьезна. Она похожа на… Господи, как ее…

– На Мари Ллойд?[129]129
  Мари Ллойд (1870–1922) – известная английская актриса, исполнительница в жанре «низкой комедии».


[Закрыть]

– На святую Цецилию, – сказал Бинго и метнул на меня негодующий взгляд. – Она похожа на святую Цецилию. С ней мне хочется стать лучше, добрее и великодушнее.

– Никак не могу понять, – сказал я, – по какому принципу ты их выбираешь? Я имею в виду девиц, в которых ты влюбляешься. Должна же у тебя быть какая-то система. Ни одна из них не похожа на другую. Сначала Мейбл-официантка, потом Гонория Глоссоп, затем эта кошмарная Шарлотта Корде Роуботем…

К чести Бинго следует признать, что при этом имени он вздрогнул. Я тоже вздрагиваю всякий раз, как вспоминаю Шарлотту.

– Ты что же, хочешь сказать, будто можно сравнить чувство, которое я испытываю к Мэри Берджесс, тот священный трепет, ту духовную…

– Ну хорошо, хорошо… – сказал я. – Послушай, старик, а тебе не кажется, что мы делаем большой крюк?

Если мы действительно направлялись в Твинг-Холл, мы явно выбрали не самый короткий путь. От станции до поместья две мили по шоссе, мы же пошли по тропинке, потом долго шагали по каким-то буеракам, два раза переходили через изгороди, а теперь пересекали большое поле, за которым начиналась другая тропинка.

– Она иногда гуляет здесь с братом, – объяснил Бинго. – Я надеялся – вдруг мы ее встретим? Я ей поклонюсь, ты ее увидишь, и мы пойдем домой.

– Что и говорить, заманчивая перспектива, – сказал я. – Стоило тащиться лишних три мили по пашне в тесных башмаках. Все ради того, чтобы раскланяться? Почему бы не подойти к барышне и не поболтать о том, о сем?

– Ты с ума сошел! – искренне удивился Бинго. – Ты что же, воображаешь, что у меня хватит духу? Я лишь издали на нее любуюсь, и… Господи! Это она! Нет, показалось.

Это напоминало песенку Харри Лодера:[130]130
  Харри Лодер (1870–1950) – комический актер, автор и исполнитель популярных песен.


[Закрыть] «Вот она! Нет, это кролик». Бинго заставил меня проторчать под ледяным северо-восточным ветром целых десять минут; несколько раз он поднимал ложную тревогу, и в конце концов мне все это порядком надоело. Я уже собирался протрубить отбой, но тут из-за угла выскочил фокстерьер, и Бинго задрожал, как осиновый лист. Потом показался маленький мальчик, и Бинго затрясся, как желе. Наконец, точно примадонна, выходу которой предшествует выступление кордебалета, на сцене появилась юная дама, и у Бинго сделался такой жалкий вид, что на него было больно смотреть. Лицо его покраснело и, в сочетании с белой рубашкой и посиневшим от ветра носом, он стал похож на французский флаг. Он весь обмяк, как при размягчении костей.

Бинго трясущейся рукой потянулся к кепке и тут заметил, что девушка пришла не одна. Ее сопровождал господин в костюме с пасторским воротничком, и его появление подействовало на Бинго не лучшим образом. Лицо его еще больше покраснело, а нос еще больше посинел, и только когда они уже прошли мимо, ему удалось справиться с кепкой.

Девушка кивнула, священник сказал: «А, Литтл. Скверная погода», собака тявкнула, и они пошли своим путем: представление закончилось.

Появление на сцене священника в корне меняло ситуацию. Добравшись до Твинг-Холла, я доложил о нашей встрече Дживсу. Разумеется, Дживс уже все знал.

– Это преподобный мистер Уингем, новый младший священник из прихода мистера Хеппенстола, сэр. Насколько я понял со слов Брукфилда, он соперник мистера Литтла, и в настоящее время юная леди отдает предпочтение ему. У мистера Уингема важное преимущество – он свой человек в доме. После обеда они с юной леди музицируют, это способствует сближению. Мистер Литтл в это время со страдальческим лицом вышагивает взад-вперед по дороге перед домом.

– Как видно, бедняга на большее не способен, черт бы его побрал. Что толку страдать, тут нужно действовать. Он потерял кураж. Ему недостает напора. Да что там говорить, у него не хватило элементарного мужества сказать ей «Добрый вечер».

– Дело в том, что в чувствах, которые мистер Литтл питает к юной леди, преобладает благоговение, сэр.

– Как же мы можем ему помочь, если он такой кролик? У вас есть какие-то соображения? Мы договорились встретиться после обеда, и он сразу спросит, что вы посоветовали.

– Мне кажется, сэр, мистеру Литтлу следует заняться юным джентльменом.

– Младшим братом? Я что-то не понял…

– Подружиться с ним, сэр, вместе гулять и тому подобное.

– По-моему, это не самая плодотворная из ваших идей. Честно говоря, я ожидал большего.

– Это послужит началом, сэр, а впоследствии может привести к чему-то более серьезному.

– Ладно, я ему передам. Мне барышня понравилась, Дживс.

– Весьма достойная молодая леди, сэр.

Вечером я ознакомил Бинго с мнением высшего авторитета, и с радостью отметил, что он заметно приободрился.

– Дживс никогда не ошибается, – сказал он. – Я мог бы и сам додуматься. Завтра же начну действовать.

Вы не поверите, до чего он расхрабрился. Еще до моего возвращения в Лондон он несколько раз разговаривал с девушкой и уже начал воспринимать это, как должное. В смысле, не впадал при встрече в прострацию. Теперь их связывал брат, и связь эта оказалась важнее совместных музыкальных экзерсисов со священником. Они вместе водили брата на прогулки. Я спросил Бинго, о чем они разговаривают, и он сказал, что обсуждают будущее Уилфреда. Она хочет, чтобы Уилфред стал приходским священником, но Бинго эту идею не поддержал: сказал, что в последнее время приходские священники ему почему-то не нравятся.

В день отъезда Бинго пришел нас провожать вместе с Уилфредом, они весело болтали, точно старые друзья после долгой разлуки. Когда поезд тронулся, я увидел, как Бинго покупает ему шоколадку в автомате на платформе. Умилительная, радующая сердце картина. Черт возьми, неплохое начало, подумал я.

Вот почему телеграмма, которую я получил от него две недели спустя, застала меня врасплох. В ней говорилось следующее:

«Берти, старина, послушай, Берти, приезжай как можно скорее. Все пошло прахом, Берти. Черт подери, Берти, ты обязательно должен приехать. Я в полном отчаянии, и мое сердце разбито. Пришли мне еще сотню тех же сигарет. Прихвати с собой Дживса, когда приедешь. Ты обязательно должен приехать, Берти. Я на тебя надеюсь. Не забудь привезти Дживса.

Бинго».

В жизни не встречал человека, который составляет телеграммы с такой расточительностью, как Бинго, и это при том, что он постоянно стеснен в средствах. Он совершенно не умеет сжато излагать свои мысли. Этот дуралей не задумываясь изливает израненную душу по два пенса за слово, или сколько там это стоит.

– Нет, как вам это нравится, Дживс? – сказал я. – Черт знает что такое. Я не могу каждые две недели бросать всё и нестись сломя голову в Твинг, чтобы сплотиться вокруг Бинго. Телеграфируйте ему: пусть утопится в деревенском пруду и оставит нас в покое.

– Если вы соблаговолите отпустить меня на сегодняшний вечер, сэр, я готов съездить туда на разведку.

– Черт бы побрал этого Бинго! Боюсь, ничего другого не остается. В конце концов, ему нужны вы, а не я. Ладно, действуйте.

Дживс вернулся на следующий день поздно вечером.

– Ну что? – спросил я.

Было видно, что Дживс взволнован. Его левая бровь чуть заметно поднялась, что придало его лицу озабоченное выражение.

– Я сделал все, что мог, сэр, – сказал он, – но, боюсь, дела у мистера Литтла обстоят неважно. Со времени нашего отъезда, сэр, произошли события, изменившие счет не в его пользу.

– Что там еще стряслось?

– Помните мистера Стеглза, сэр – юного джентльмена, готовящегося к экзаменам у мистера Хеппенстола?

– Какое Стеглз имеет к этому отношение? – спросил я.

– Брукфилд случайно услышал один разговор, и утверждает, что у мистера Стеглза свой интерес в этой истории.

– Этого еще не хватало! Вы хотите сказать, что он принимает ставки на победителя?

– Насколько я понял, он заключил пари с другими учениками мистера Хеппенстола. На поражение мистера Литтла – он весьма невысокого мнения о его шансах на успех.