Текст книги "Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 4

1

Скорый поезд идет до Маркет-Бландинга примерно три часа сорок минут. Пруденс Гарланд, которую дворецкий сунул в вагон в двенадцать сорок две, достигла места назначения чуть раньше пяти, когда самое время выпить чаю и как следует выплакаться.

Невеста, оторванная от жениха в самый день свадьбы, редко бывает веселой; не была и Пруденс. Типтон Плимсол, наверное, удивился бы, как можно страдать, что ты не выйдешь замуж за такую образину, но Пруденс страдала.

Поэтому мы не удивимся, что тому же Типтону Плимсолу родовое гнездо Эмсвортов показалось печальным. Приехал он на час позже, с Фредди, и, хотя Пруденс в те минуты не было, ощутил атмосферу беды, словно запах вареной капусты. Он не читал Эдгара По, не слышал о доме Эшеров, но более начитанный человек подумал бы, что попал туда.

Особенно печален был лорд Эмсворт. По доброте своей он всегда мучился, когда одну из его многочисленных племянниц ссылали в его замок за неразумную любовь. К тому же из некоторых слов Пруденс он вывел, что она собирается заняться добрыми делами.

Он знал, что это такое. Его племянница Гертруда рьяно убирала его кабинет, и не было оснований полагать, что Пруденс ее не превзойдет. За чаем и пончиками она говорила, что займется катехизацией, но что-то подсказывало лорду Эмсворту, что это только разгон.

Прибавим обычное воздействие младшего сына, и мы поймем, почему чувствительный пэр сидел в углу, обхватив голову руками, дрожал и в разговоре не участвовал. Мы не говорим, что хозяин так и должен делать. Мы ничего не говорим, просто понимаем.

Мрачность полковника и его супруги была лишь отчасти вызвана племянницей. Случилась и другая беда. В такой важный день, когда надо быть в блистательной форме, Веронику укусил комар, и куда – в кончик носа! Сверкающая красота поблекла на 60, а то и на 70 процентов!

Самая лучшая мазь делала, что могла, но родители, как и хозяин, были не очень веселы, и Типтон уже подумывал, стоит ли избавляться от призрачных горилл такой ценой. Когда раздался обеденный гонг, он почувствовал себя примерно как гарнизон в осажденном замке, услышавший дальний звук волынок. Хоть полчаса, хоть переодеваясь, он побудет один!

Было это в половине восьмого. Без пяти восемь он побрел вниз. Без трех минут восемь все изменилось. Зазвучала мягкая музыка, воздух засветился, и при этом запахло фиалками.

– Моя дочь Вероника, – произнес некий голос.

Типтон Плимсол покачнулся, а глаза за очками вылезли из орбит.

Мы ничего не знаем о местном аптекаре. Может быть, он добр к животным и все его почитают. Может быть, он плохой человек. У нас нет сведений. А вот о его мази мы скажем твердо: она исключительно хороша.

Когда Вероника Уэдж смотрела на Типтона Плимсола, словно корова – на кормовую свеклу, никто бы не догадался, что несколько часов назад носик ее походил на небольшой шар. Волшебная мазь вернула ему совершенство. Воздадим же ей должное.

– Моя племянница Пруденс, – продолжал голос из тумана под аккомпанемент арф, цитр и лютней.

Типтону было не до племянниц. Едва заметив что-то мелкое и не очень радостное, он вернулся к созерцанию Вероники. Чем больше он смотрел, тем больше понимал, что создана она по его заявкам. Его настигла любовь, и в первый раз. То, что он принимал за нее с Дорис Джимсон и еще с полдюжиной девиц, было бледным подобием, вроде тех поддельных мазей, против которых предостерегают в особой записке.

2

Обед в английских усадьбах бывает долгим и скучным. Если у наших правящих классов есть изъяны, то мы заметим, что эти классы склонны молча жевать пищу, ничем не способствуя пиршеству духа и цветению душ. Но в этот вечер в этом замке царило неподдельное веселье.

Полковник и его супруга заметили, как подействовали чары их дочери на богатого гостя; заметила и дочь. Пруденс узнала от Фредди о планах ее избранника. Фредди, возобновив давнюю дружбу с Вероникой, легко и блестяще беседовал с ней о собачьем корме. Лорд Эмсворт, узнав от Пруденс, что она передумала, делами заниматься не будет, наслаждался тем тихим счастьем, которого достоин такой прекрасный человек. Если он и не участвовал в разговоре, то лишь потому, что украдкой принес свою книгу и читал под скатертью.

Но веселее всех был Типтон Плимсол. Даже вынужденная трезвость и соседство хозяйки не угашали его духа. Время от времени он бросал взгляд на Веронику и черпал новое вдохновение.

Именно он подавал самые блестящие реплики. Именно он рассказывал смешные случаи. Именно он, между супом и рыбой, развлекал общество, балансируя вилкой и бокалом. Словом, он был воплощенным весельем.

Был – но не остался. Когда дело пошло к жаркому, фигуры на гобеленах заметили что-то неладное. Почетный гость отказался от очередного блюда в манере, которую мы вправе назвать байроновской. Да, что-то случилось с Типтоном Плимсолом.

Случилось то, что он взглянул на Веронику и увидел, как она хлопнула Фредди по руке, присовокупив: «Не глупи ты!»

– Нет, спасибо, – холодно сказал он лакею, пытавшемуся заинтересовать его куриной печенкой.

Он не знал, что Фредди, доверительно рассказав о корме Доналдсона, прибавил, что его могут есть и люди, а Вероника, как и следовало ожидать от девушки ее умственных способностей, игриво хлопнула его по руке.

Он этого не знал и умолк, повергнув в печаль леди Гермиону. Заметив все, она решила поговорить с Фредди, как только кончится обед. Решила она поговорить и с дочерью.

Последнее из этих решений ей удалось выполнить, когда женщины ушли в гостиную, и так хорошо, что Типтон Плимсол, встав из-за стола, увидел Веронику в какой-то мохнатой накидке на божественных плечах.

– Мам-ми говорит, не хотите ли вы посмотреть сад при лунном свете? – сказала она в своей манере.

Мягкая музыка послышалась снова, и снова запахло фиалками, мало того – розами. Что до тумана, Типтон вообще едва видел.

– Хочу ли я! – в экстазе прохрипел он.

– Хотите?

– Да!

– Холодно, – заметил Фредди. – Черта с два я пошел бы в сад. Сидите тут, я вам советую. Не перекинемся в трик трак, Ви?

Порода – это порода. Быть может, леди Гермиона Уэдж и походила на кухарку, но в жилах ее текла голубая кровь бесчисленных графов. Подавив желание ударить племянника по голове тупым, но тяжелым предметом, она сказала:

– Ничуть не холодно. Прелестный летний ветер. Вам даже шляпа не понадобится, мистер Плимсол.

– Какая шляпа! – воскликнул Плимсол. – Пошли.

Когда он через французское окно вышел в сад со своей ослепительной спутницей, леди Гермиона сказала:

– Фредди!

Вид у нее был такой, словно она засучила рукава и поплевала на руки.

Примерно в те же минуты Генри Листер, отдыхавший после обеда, сидел в саду, смотрел на луну и думал о Пруденс.

Только что ему пришло в голову, что в такой вечер нетрудно и пройти две мили, чтобы посмотреть на ее окно.

3

Летописец снова растерян – описать первую прогулку Типтона Плимсола с Вероникой Уэдж не легче, чем передать встречу Фредди Трипвуда с Генри Листером. Конечно, он мог бы воспроизвести все фразы, но не уверен, заинтересует ли, а главное – возвысит ли это тех, для кого он пишет. Мудрее, думает он, сделать краткий очерк.

Типтон начал неплохо, заметив, что сады при луне красивы, а Вероника ответила «да». Он прибавил, что без луны они хуже, и она это подтвердила. До сей поры обмен репликами не посрамил бы салона мадам Рекамье; но тут вдохновение иссякло, и наступила тишина.

Дело в том, что Типтон Плимсол, способный развлечь целый стол своих гостей мужского пола, молодого возраста и невысокого умственного уровня, немедленно терял прыть, оказавшись наедине с девушкой. Естественно, с этой девушкой он совсем притих. Великая любовь, ослепительная красота и ячменная вода за обедом сделали свое дело.

Немного погодя Вероника сказала, что утром ее укусил комар. Потрясенный Типтон ответил, что всегда не любил этих мошек. Вероника тоже их не любила, но полагала, что они лучше мышек, хотя и значительно хуже кошек.

И с тем и с другим Типтон пылко согласился.

После этого беседа потекла легко, и текла, пока Вероника не сказала, что пора возвращаться. Типтон ответил на это: «Ах ты!..» Вероника откликнулась: «Нет, правда», Типтон: «Ну что ж». Сердце у него плясало и прыгало. Теперь он точно знал, что они созданы друг для друга. Он поражался, что они согласны во всем, включая кошек. Да, Вероника хлопнула Фредди по руке, но, по-видимому, невольно.

Весь вечер, до самой ночи, он ощущал то, что бывало только в начале второй бутылки. Он был так счастлив и спокоен, что в десять тридцать твердо взял с подноса ячменную воду, удивляясь, почему полковник и Фредди предпочитают виски.

В одиннадцать леди Гермиона возглавила исход, в одиннадцать десять он был в своей комнате, на втором этаже, и смотрел на луну в том странном волнении, которое охватывает, когда впервые встретишь родственную душу противоположного пола.

Поистине глупо было бы спать. Он спустился вниз и вышел на террасу.

Кто-то сказал рядом: «Ой Господи», – и он увидел лорда Эмсворта.

В минуты волнения пенсне девятого графа слетало и ловко плясало на шнурочке. Было так и теперь, когда лорд Эмсворт заметил, что из стеклянной двери выходит человек. Подумав, он понял, что воры лезут в дом, а не из дома, успокоился и пенсне изловил.

Поэтому он увидел, что это никакой не вор, а просто его гость то ли Попкинс, то ли Перкинс, то ли Уилбрахам.

– А, это вы! – удачно воскликнул он.

Владелец Бландингского замка не очень любил беседовать с молодыми людьми. Он их избегал. Но сейчас он сочился, истекал, сиял благоволением, и не только из-за Пруденс. Из разговора за портвейном он вывел, что сын его Фредерик не приклеится к замку, как моллюск к скале, а будет все время ездить по этим своим делам. Шропшир и соседние графства кишат собаковладельцами, и вице-президент решил их объехать, иногда оставаясь на ночь, иногда – на несколько дней.

Какой отец не обрадуется такой вести! И лорд Эмсворт был исключительно сердечен.

– Вышли погулять, мистер Эхм? – осведомился он.

Типтон сказал «Да» и прибавил, что ночь лучше некуда.

– Красивая, – объяснил хозяин и, ясности ради, повторил это слово еще четыре раза. – Луна вот, – заключил он, показывая на луну.

Типтон с этим согласился.

– Светит, – сказал лорд Эмсворт.

– Еще как, – поддержал его Типтон.

– Да, да, да, да, – ответил граф, – именно как. Кстати, мистер Э… м-м, вы интересуетесь свиньями?

– Плимсол, – неуместно подсказал гость.

– Нет, не плимсом, – поправил его хозяин. – Свиньями.

Плимсол пояснил, что это его фамилия.

– А, вон как? – откликнулся граф, мучительно что-то вспоминая. – Да, так я иду к свинье. Ее фамилия Плимсол.

Типтон удивился такому совпадению.

– Я хотел сказать – Императрица. Она три раза получала медаль на сельскохозяйственной выставке.

– Ну!

– Подряд.

– Ну-уу!

– Ни одна свинья…

– О!

– Да, поразительно.

– Наверное, очень толстая.

– Толще некуда.

– Как же иначе! – не без раздражения откликнулся Типтон. В конце концов, он собирался думать о Веронике, а не о свиньях. – Не хочу вас задерживать. Вы спешите к своей свинье.

– Я и вас возьму, – сказал лорд Эмсворт. – Вот сюда, по тропинке.

Типтон смирился. Он не знал, как стряхивать с себя пэров, а учиться сейчас не мог.

Как обычно в эти часы, Императрица ушла в свой домик, и лорду Эмсворту пришлось рассказать о ее красоте. Правда, он обещал сводить к ней гостя наутро.

– Или днем, а то утром я занят с художником, – поведал он. – Я давно хочу заказать ее портрет. Написал сестре, попросил найти портретиста, она очень грубо ответила. Это Дора. Гермиона тоже против. Вы с ней рядом сидели. А рядом с Фредди была ее дочь Вероника.

Типтон оживился.

– Она очень красивая, – сказал он, намереваясь завести интереснейшую беседу.

– Кто? – удивился граф. – Гермиона?

– Мисс Уэдж.

– Я с ней не знаком, – огорчился граф. – Так мы говорили про мою племянницу. Очень хорошая девушка.

Типтон благоговейно запыхтел.

– Очень добрая, любит свиней. У Императрицы укатилась картошка, она ее подбросила. Свернула с пути! Это не каждая сделает.

Потрясенный таким совершенством, Типтон сказал:

– Вот это да!

– Мой сын Фредерик, он тоже там сидел…

Лорд Эмсворт умолк с разгона. Он вспомнил. Да, да, да… Эгберт просил… Он еще записал и вложил в книжку о свиньях…

– Да, Фредерик, – продолжал он. – Именно, Фредерик. Они с Вероникой были помолвлены.

– Что?

– Были. Потом что-то случилось… кажется, он женился… но они очень любят друг друга. С детства. Моя жена всегда говорила: «Голубки». Про Фредерика и Веронику. Она была еще жива, – объяснил граф, чтобы не подумали, что это голос из могилы.

Когда-то на одном сборище Типтону дали в переносицу печеным мясом. Что он чувствовал тогда, то же чувствовал и теперь. Точно так же ему казалось, что мироздание рушится.

Многие утешились бы тем, что Фредди женат. Но Типтон был не так воспитан. Родители его сразу после свадьбы стали с редкостным упорством вступать в другие браки, и он принадлежал к тем растерянным детям, которых передают с рук на руки, словно мяч. Среди друзей он видел целый сонм брошенных жен и мужей, а потому не верил в прочность семейных уз.

Возьмем Дорис Джимсон, которая в рекордный срок становилась Дорис Бул, Дорис Басбридж и Дорис Эплджон.

Итак, Фредди был женат, но не вышел из игры. По-видимому, устав от миссис Фредди, он отослал ее в Париж, чтобы обеспечить себе развод, и, встряхнувшись, возвратился к былой любви. За обедом, по всей вероятности, шла пристрелка.

Вот что решил Типтон, и хотя луна не погасла, как перегоревшая лампочка, ему показалось, что она фукнула, а кругом темно.

– Пойду-ка я, – глухо сказал он. – Поздновато.

Поспешая к себе, он понимал, что – лица там или не лица – выпить надо. Сам Мергатройд, узнай он все, похлопал бы его по плечу и поднес стаканчик. Такие потрясения вредны; да и всякий разумный медик признает, что он с двух часов не пил, сведя опасность на нет.

Графин стоял в гостиной, полный наполовину. Схватить его и хлебнуть – минутное дело. После этого, как человек разумный, Типтон стал думать о будущем. Он сказал Фредди какую-то чушь насчет напитков. Чтобы этот графин не оказался последним, надо принять меры.

Действовать пришлось быстро. Он кинулся к себе, отыскал большую флягу, без которой никуда не ездил, а сюда привез и по привычке, и по своей чувствительности, сбегал в гостиную, наполнил. Потом, ощущая, что больше ничего сделать нельзя, вернулся в свою комнату.

Луна снова светила, и Типтон, глядя в окно, хвалил себя за расторопность. Конечно, нехорошо жить на одной планете с Фредди, но соперничества он не боялся. Добрый глоток помог осознать, что справляются и не с такими, и он подумал, не сделать ли для верности еще один.

Он сидел и думал о третьем, когда рука его застыла. На газоне, внизу, что-то двигалось – вроде бы человек.

Человек это и был, а точнее, Генри Листер, добравшийся до своей Пруденс. Собственно, он не знал, где ее окно, и собирался, тоже для верности, смотреть на все подряд. Угадал он почти сразу. Ее окно было рядом с Типтоном, а балкон общий.

Сейчас он смотрел на Типтона. Луна осветила его лицо. Типтон попятился и упал на кровать, словно у него вынули все кости.

Только через несколько минут решился он вернуться к окну. Лица не было. Как он и думал, оно исчезло. Всегда так: появится – ухмыльнется – исчезнет… Он вернулся к кровати, сел, подпер рукой подбородок. Похож он был на роденовского «Мыслителя».

Немного позже лорд Эмсворт, возвращавшийся к себе, увидел зыбкую длинную фигуру и подумал, что это привидение, хотя ожидал бы Белую Даму или рыцаря, держащего под мышкой голову, а не молодых людей в черепаховых очках. Поморгав, он узнал, как и прежде, симпатичного гостя, который так любит свиней.

– Вы не окажете мне услугу? – сказал этот гость как-то надрывно.

– Хотите сходить к свинье? Вообще-то поздно, но если вы…

– Вот что, – сказал Типтон, – суньте куда-нибудь эту фляжку.

– Фляжку? Фляжку? Фляжку? Конечно, мой дорогой, конечно, всенепременно, – сказал лорд Эмсворт.

– Спасибо, – сказал Типтон. – Спокойной ночи.

– А? Да, да, да, да, ночи. Конечно, конечно.

Глава 5

1

«Герб Эмсвортов», старинная гостиница, в которой расположился Листер с кистями, красками, холстом, мольбертом и скребками, стоит на живописной улице маленького городка. На третий день после его приезда, ближе к вечеру, к этой гостинице подъехала двухместная машина. Взвизгнули тормоза, счастливо спаслась кошка, из машины вышел Фредди. Проведя две ночи у чеширских Брекенбери, он ехал к вустерширским Фэншоу-Чедвикам.

Визит к сэру Руперту Брекенбери был на редкость удачным. Его мастерство пленило старого Р. Л. О.; а если знать, что буквы эти означают «Распорядитель лисьей охоты», можно понять, как это важно.

Съедутся охотники, увидят собак, удивятся их сверкающей силе. «Эге, сэр Руперт! – скажут они. – Ничего собачки!» На что он ответит: «Неудивительно, ведь они едят только корм Доналдсона, особенно богатый витаминами А, В и С». «Доналдсона?» – воскликнут охотники и вынут записные книжки. А там в свое время уже к ним приедут другие, и все повторится. Сами видите – как лесной пожар.

Входя в гостиницу, Фредди весело насвистывал. Он и мысли не допускал, что с Генри Листером может что-нибудь случиться. Наверное, думал он, уже зовет отца «дядя Кларенс», тот сам и предложил.

Тем сильнее был удар.

– Уезжает!

– Да, сэр.

– Отсюда? Да он только приехал. Вы не спутали?

– Нет, сэр. Он заплатил и едет шестичасовым.

– Он у себя?

– Нет, сэр, гуляет.

Фредди мрачно вернулся в машину. Что-то сорвалось, думал он, и надо немедленно узнать что.

Работники Доналдсона быстры, как молния, вернее – мысль их быстра, и потому они бывают растерянны минуту с четвертью, не больше. Фредди понял, что свет на тайну может пролить только Пруденс.

Человек, просидевший ради нее четыре часа в поезде и поселившийся в такой дыре, не уедет без ее ведома.

Он свернул к замку. Что ж, Фэншоу-Чедвикам придется потерпеть. Нельзя оставить Глиста в беде; долг велит узнать все из первых рук.

Въехав в ворота, он замедлил ход и посигналил.

– Эй, Типпи! – позвал он. Да, спешка, но надо же хоть помахать рукой приятелю, с которым не виделся два дня.

Типтон Плимсол остановился, оглянулся и нахмурился.

– Гык, – сдержанно произнес он. Отвечать надо и змиям, но никто не обязан быть с ними приветливым.

Мрачность его заметил бы всякий, если он не на похоронах. Но Фредди она скорей обрадовала. Когда человек отказывается от пищи насущной (питья), он веселым не бывает. Такое сходство с Гамлетом наводило на мысль, что Типтон все еще держится, а это похвально. И Фредди понизил голос, словно у ложа скорби.

– Пру не видел? – прошептал он.

– Ты что, охрип? – неприязненно спросил Типтон.

– Я? Нет, Типпи, я не охрип.

– Чего ж ты сипишь, как удушенный комар? Ладно, что тебе надо?

– Я говорю, ты Пру не видел?

– Пру? А, эту козявку!

– Я бы ее так не назвал.

– Козявка, кто же еще. Ну, фитюлька.

– Конечно, она невысокая, – уступил Фредди. – Так уж получилось. Одни повыше, другие пониже. А вообще-то как мне ее найти?

– Никак. Уехала с твоей тетей к каким-то Бримблам.

Фредди пощелкал языком. Он знал эти сельские визиты.

Выпьют чаю, посмотрят сад, поохают, вернутся, посмотрят альбом с фотографиями, а там и обед. Ждать бесполезно. Кроме всего прочего, нельзя же совсем извести вустерширских Фэншоу-Чедвиков.

Он уже вел машину к воротам, когда подумал, что Пру могла излить душу своей кузине.

– А где Ви? – спросил он.

Типтон Плимсол задрожал. Он знал, что так будет. Все эти экивоки его не обманули.

– Ее тоже нет, – холодно сказал он. – А что?

– Да так, хотел поговорить.

– О чем? Я могу передать.

– Нет-нет, не надо.

Наступило молчание, и, как на беду, Фредди вспомнил наставления тети Гермионы. В конце концов, он и сам был бы рад такому союзу. Если человек, владеющий контрольным пакетом акций, женится на его ближайшей родственнице, интересы Доналдсона не пострадают. На добрую старую Ви можно положиться. Что-что, а семейный дух в ней есть. Коря себя за беспамятливость, он решил немедленно все исправить, почему и заметил, что Вероника – истинный пупсик, а точнее, персик.

Типтон, похожий с виду на Отелло, а голосом – на волка в капкане, ответил:

– Ы-ы-ы.

– Волосы, а?

– Ы-ы-ы.

– А профиль?

– Ы…

– А глаза, глаза! Как блюдечки. И заметь, душа, характер очень хороший.

Мастер своего дела умеет расписывать товар. За несколько минут Фредди посрамил придворных поэтов. Типтон извивался, как плясунья, исполняющая танец живота. Да, он знал, что змий все это чувствует, но не настолько же!

– Ладно, – заключил Фредди, – мне пора. Вернусь дня через три.

– Да? – сказал Типтон.

– Да, – заверил Фредди. – Не больше трех.

И он нажал на педаль, удивляясь, что скрип такой сильный. Это Типтон Плимсол скрежетал зубами.

2

Более приятные новости поджидали его в «Гербе». Генри Листер вернулся и укладывал вещи. Прыгая через три ступеньки, Фредди кинулся к нему.

Хотя увидел он только заднюю часть штанов, Фредди понял, что перед ним человек, в чью жизнь ворвалась трагедия. Появившееся вскоре лицо подтвердило это мнение.

– Глист! – закричал Фредди.

– Привет, Фредди. Вернулся?

– Я проездом. А с тобой что случилось?

– Вот, уезжаю.

– Это я вижу. И внизу сказали. Ты мне ответь – почему?

Генри положил в чемодан фуфайку, как кладут венок на могилу, и выпрямился. Вид у него был такой, словно он надкусил испорченный кокос.

– Выгнали, – сказал он.

Фредди огорчился, но не удивился. Он знал, что это может случиться, если оставить Глиста без присмотра.

– Так я и знал, – серьезно сказал он. – Надо мне было сидеть здесь. Что, отцу портрет не нравится?

– Да.

– Ты же его не кончил.

Листер немного оживился и положил в чемодан две пижамы довольно резко.

– Вот я ему и говорил! – воскликнул он. – Это же набросок. А старый хрыч… Прошу прощения.

– Ничего, ничего, я понимаю.

– Я говорил, что портрет свиньи надо оценивать в целом. Как об стенку!

– Где портрет?

– Вон, на кровати.

– Посмотрим, по… Господи, Глист!

– Что-нибудь не так?

– Что-нибудь? Ну, знаешь!

– Он не закончен.

Фредди покачал головой:

– Не надо, Глист. Скажи спасибо, что не кончен. Почему ты решил изобразить ее пьяной?

– Пьяной?

– Насосалась как свинья. Глаза стеклянные. Улыбка кривая. Типпи бывает точно таким. Знаешь, на кого она похожа? На этих комических свинок в рождественском журнале.

Генри подошел к кровати, всмотрелся в картину и поневоле признал, что друг его прав. На кротком лице Императрицы он различил признаки опьянения.

– Странно, – проговорил он.

– Хуже, – поправил его Фредди. – Жутко. Не удивляюсь, что отец взбеленился.

– Кажется, я вижу, в чем не прав, – сказал Генри, отступив на шаг и прищурив один глаз. – Ты не можешь себе представить, как трудно писать такую натуру. Лежит, вроде бы спит, изо рта торчит кожура какая-то. Веласкес бы опустил руки. Я ее потыкал палкой, чтобы схватить выражение, но нет, не то!

– А почему она… прямоугольная?

– О, это пустяки! Пробовал одну идею… Понимаешь, я последнее время увлекаюсь кубизмом.

Фредди взглянул на часы, представил себе вустерширских Фэншоу и вздохнул. Но оставить все так он не мог.

– Расскажи мне все по порядку, – сказал он. – Кое-что я себе представляю. Ты у мольберта, отец ходит вокруг, поправляет пенсне. Останавливается. Заглядывает тебе через плечо. Отпрыгивает, хрипло кричит. А потом что?

– Выгнал!

– Никаких надежд?

– Нет.

– А если ты смоешь это и опять начнешь?

– Понимаешь, я немного разволновался. Не помню точно, что я сказал, но примерно так: если вам нужна коробка для конфет, я этим не занимаюсь. Еще про свободу видения. Да, и послал к черту.

– Отца? М-да… – сказал Фредди. – Гм… Это, знаешь… нехорошо, Глист.

– Да.

– Пру рассердится.

Генри вздрогнул:

– Уже.

– Ты ее видел?

Генри вздрогнул еще раз.

– Да, – глухо сказал он, – видел. Она там была.

– И что?

– Разорвала помолвку.

– Поразительно. А может, ты не понял?

– Понял. Она сказала, что не хочет меня видеть и займется добрыми делами.

– А ты?

– Я не успел. Она захохотала и исчезла, как электрический заяц.

– Захохотала? Нехорошо. Иногда мне кажется, она немного того…

Генри стал грозным.

– Умереть хочешь? – спросил он.

– Нет, – отвечал Фредди. – Нет, нет. А что?

– Не оскорбляй Пру.

– Значит, ты ее любишь?

– Конечно.

– Я думал, ты рад избавиться от девицы, которая поднимает скандал – из-за чего? Из-за портрета свиньи!

Генри задрожал:

– Это не все.

– Видимо, я не понял.

– Она сказала, чтоб я бросил живопись.

– А, ясно. Кабачок.

– Ты все знаешь?

– Она мне сказала, ну, тогда, перед свадьбой. Ты получил в наследство эту «Шелковицу»…

– Да. Мы вечно об этом спорим.

– Вообще-то она права. Ты хоть посмотри. Дело хорошее.

– Ладно, съезжу. От тебя убегала в истерике любимая девушка?

– Скорее нет. С Агги разное бывает, но в другой манере. Я думаю, это неприятно.

– Что-то такое случается, Фредди. Видишь, какая ты гадина, скажем – свинья.

– Понимаю. Угрызения.

– Я теперь готов на все. Бросить живопись? Пожалуйста!

– Это хорошо.

– Я ей так и напишу.

– А тетя Гермиона перехватит.

– Да, верно.

– Куда уж верней! Когда девицу нашего рода высылают в Бландинг, письма просматривают.

– Тогда передай ей записку.

– Нет, я сейчас не в замок. Ладно, я туда заеду. Если она вернулась – сам поговорю. Подожди. Я скоро.

И он уехал, представляя себе, как Чедвики прижимаются носами к стеклу, жадно глядя вдаль.

Прошло не очень много времени, когда Фредди появился снова.

– Обернулся, как смог, – сказал он. – Если заждался, прости, о тебе же хлопотал.

– Ну как?

– Видел ли я Пруденс? Нет. Она не вернулась. Но ты сперва скажи, ты правда хочешь помириться? Ты готов пресмыкаться и ползать?

– Да.

– Зная при этом, что для брака нет ничего хуже?

– Да.

– Я бы не торопился, Глист. Я знаю твою Пруденс. Дай ей палец – отхватит еще что-нибудь. Со мной она вежлива, где там – почтительна, – но почему? Не распускаю. Эти… э… невысокие девушки – вроде болонок. Ты видел разъяренную болонку? Она…

– Ты рассказывай! – напомнил Генри. – Рассказывай, расска…

– Ладно. Увидев, что ее нет, я позвонил Галли.

– Галли?

– Кому же еще? Если кто-то и подскажет, что делать, то это он. Выслушав все, через две минуты, после одного бокала виски с содовой, он дал нам совет.

– Какой человек!

– Именно. Я тебе рассказывал, как он женил Ронни Фиша на хористке, хотя с ним боролись все наши тети?

– Нет. Так и женил?

– А то! Пределов для него нет. Тебе повезло.

– Что же он предложил?

– Замечал ли ты, – начал Фредди, – что хозяева замков, вроде моего отца, не знают толком, сколько человек у них служит? Возьмем садовников. Выйдет отец утром, идет и видит – оперся кто-то на лопату. Что ж, он скажет: «А, вот верный старый Джо, или Перси, или Питер, или Томас»? Нет. Он скажет: «А, садовник!» Таким образом…

– Ты бы рассказывал, – предложил Генри. – К чему тут садовники? Что предложил Галли?

– Я об этом и говорю. Дядя Галли, из Лондона, сказал, что буквально всякий может наняться к нам садовником. Ясно тебе? Ты заметишь, что ничего не смыслишь в садоводстве. И не надо. Ходи себе с граблями или с тяпкой и гляди поревностней. Купить их можно здесь, у Смитсона. Главное – ревностный вид.

Генри онемел, пораженный величием этой мысли; но тут же увидел и препятствия:

– Разве за ними никто не присматривает?

– Как же, присматривает, Макалистер. Все в порядке. Дал ему пять фунтов. Если к тебе подойдет шотландец, похожий на малого пророка, не пугайся. Кивни и похвали сад. Увидишь отца – кланяйся.

– Потрясающе! – вскричал Генри.

– Я тебе говорил.

– Буду бродить…

– …пока Пру не вернется…

– Поговорю с ней…

– …и помиришься. А то передай записку с верным человеком. Приготовь заранее. В чем дело?

– О Господи!

– Что с тобой?

– Ничего не выйдет. Твой отец меня знает.

– Неужели ты думаешь, – удивился Фредди, – что дядя Галли это упустил? Он вышлет первой же почтой.

– Кого?

– Ее.

Генри побледнел:

– Не ее?

– Именно ее. Он сразу пошел к Биффену и забрал.

– Ой!

– Честное слово, Глист, я тебя не понимаю! Сам я ее не видел, но ассирийский царь – это очень солидно. В конце концов, нужен же тебе грим, вот и бери, от всей души советую. Ладно, пока! Желаю удачи.