Текст книги "Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

То чувство, которое испытал полицейский, которого ударил по каске брат Элзи Бин, уже проходило, когда из музея послышался странный крик, а там и голоса. Сжавшись в кресле, словно заяц в норе, Мартышка не сразу узнал их. Один из них волновался; другой его успокаивал.

Хлопнула дверь, потом вторая, и в гостиную вошел лорд Икенхем.

3

Недавняя беседа не повлияла на него; он был беспечен и спокоен, каким и бывает английский пэр, когда вспомнит, что в гостиной остался графин виски. Другие, послабее, дрожали бы всем телом, но он сохранял ту мягкую невозмутимость, которой отличается рыба на льду. Сердце у Мартышки уже не только прыгало а la Нижинский, но и громыхало а la мотор, но все же ему показалось, что глава их семьи что-то напевает.

– А, ты здесь! – сказал граф, протягивая руку к графину. – Не спится? Где виски, там и ты. – Он налил себе и сел в кресло. – По-моему, – он отхлебнул, – это лучшее время суток. Тишина, бодрящая влага, приятная беседа. Ну, какие новости? Ты чем-то расстроен? Надеюсь, ничего не случилось?

Мартышка зашипел, словно сифон, в котором кончается вода. Вопрос показался ему неуместным.

– В каком смысле «ничего»? – спросил он. – Сейчас мне сказали, что меня выпотрошат.

– Кто это сказал?

– Билл Окшот.

– Прорицал или сам собирался?

– Собирался сам.

– Ты меня удивляешь. Билл Окшот, этот милейший человек?

– Да уж, милейший! Хуже Безликого Беса. Ему самое место в комнате ужасов. Еще он обещал оторвать мне голову и задушить меня как змею.

– Когда человек без головы, душить его трудно. Что ж ты такое сделал?

– Сидел тут с Элзи Бин.

– Не припомню, кто это. Столько встречаешь людей…

– Служанка.

– А, да! Которую ты целовал.

Мартышка обратил лицо к потолку, словно взывал к небесной справедливости:

– Да не целовал я! Ну, чмокнул по-братски, она мне очень помогла. Вас обоих послушать – мы сутками играем в фантики.

– Дорогой мой, не горячись. Я тебя понимаю. Он очень расстроен. Его волнует счастье твоей невесты.

– Он ее любит.

– Вот как? Бедный Билл! Наверное, ему было неприятно, когда я сказал в поезде, что она выходит за тебя. Мне его жаль.

– А мне – нет. Чтоб он лопнул.

– Другое странно: как у Балбеса может быть дочь, чарующая всех до единого? Ему больше подошла бы Горгона со змеями. Ты, часом, не слышал, как он кричал?

– Слышал. Что случилось?

– Обиделся.

– Застал тебя в музее?

– Это я его застал. Он спал там среди своих экспонатов. Нехорошо, по-моему. Или ты экспонат – тогда спи, или не экспонат. – Красивое лицо пятого графа подернулось печалью. – Знаешь, Мартышка, мне претит такая низость. До чего дошел человек, если он привязал веревку к большому пальцу ноги и к ручке двери!

– Что ты говоришь!

– Привязал. Честное слово, это подло. Простились, разошлись по комнатам – казалось бы, спи у себя, как честный землевладелец! Иду в музей, не чуя зла, берусь за ручку, поворачиваю…

– А, черт!

– Не знаю, доводилось ли тебе наступить в темноте на кошку? Со мной это было в Нью-Йорке, на Уэверли-плейс. Абсолютно то же самое.

– Что ты сказал?

– Говорил в основном он.

– Нет, как ты оправдался?

– Ах, оправдался? Очень просто. Я сказал, что хожу во сне.

– Он поверил?

– Вот уж не знаю. Какое мне дело, в сущности?

– Ну, нам конец.

– Чепуха! Опять этот мрачный взгляд на жизнь. Что, собственно, случилось? Кое-что не вышло.

– Кое-что!

– Дорогой мой, обойти такое препятствие легче легкого. Хорошо, Балбес спит в музее. Значит, надо его выкурить. Самый быстрый способ – снотворное, но я ничего не захватил. Очень глупо. Нельзя приезжать в поместья без капель или таблеток. Но вообще я не беспокоюсь. Если я не могу перехитрить губернатора в отставке – зачем я столько лет тренировался в Соединенных Штатах Америки? Волнует меня одно: как там Салли. Она ждет в саду, словно Марианна какая-нибудь…

Мартышка испуганно вскрикнул.

– Там этот чертов Поттер! – сообщил он. – Элзи брала для него виски.

Лорд Икенхем задумчиво помассировал подбородок:

– Не знал, не знал. В саду, э? Это немного осложняет дело. Однако…

Он не договорил. Разрывая ночную тишь, зазвенел звонок, словно кто-то нажал на него большим пальцем и не отпускает. Лорд Икенхем посмотрел на Мартышку, Мартышка – на лорда Икенхема.

– Поттер, – сказал граф.

– А, черт! – сказал его племянник.

Глава 9

1

Многие гордо отмечали (или отметили бы, если бы пришлось), что наши полицейские, закалившись с детства, переносят с отрешенным спокойствием тяготы и огорчения, неизбежные на их стезе, другими словами – не канючат.

Если, скажем, им придется провести в саду летнюю, но не теплую ночь, и попросить, чтобы принесли горячительный напиток, и не дождаться его, они не падут духом, а напомнят себе: «Долг, совести суровое дитя» – и останутся где были.

Так случилось и с Гарольдом Поттером. Проигрывая сызнова сцену Ромео и Джульетты, невеста его побежала за виски, но, видимо, на ее пути возникли препятствия. Минуты шли, она не появлялась, он подумал про эти препятствия и, раза два вздохнув, один – чертыхнувшись, вытеснил виски из сознания.

Человек потоньше утешился бы стихотворством, ибо сад эшенденских владений к тому располагал. Легкие ветерки приносили запах табака и вьющихся роз, одни совы ухали, другие – охали. Прибавьте к этому молчаливое величие дома и сверкание воды, отражающей мерцание звезд, – и вот вам среда, которая легко породит полисмена-поэта.

Однако Гарольд Поттер не очень любил стихи. Даже гуляя при луне со своей Элзи, он рассказывал ей, в лучшем случае, как болят у него мозоли, натертые сапогами. Сейчас он думал о бутербродах с ветчиной и как раз представил себе, какой бутерброд съест дома, когда различил во мраке смутный силуэт. Подобно ему самому, тот притаился.

Полисмен поджал губы. Силуэт ему не понравился. Нет, не смутностью – в такой час трудно ее избежать, а неуместностью. Гарольд Поттер считал, что силуэтам нечего делать ночью в саду Эшендена, и, сильно волнуясь, вышел из-за дерева, увидев перед собой большие буквы:

«БЕССТРАШНЫЙ КОНСТЕБЛЬ ИЗЛОВИЛ ОПАСНОГО ВОРА».

– У-у! – сказал он, хотя мог бы сказать: «Это что такое?», как и рекомендуется в справочниках. – У-уу! Чего вам тут нужно?

Сомнения в том, серьезно ли дело, мгновенно рассеялись. Силуэт подскочил и кинулся бежать. Поттер кинулся за ним, видя шапку:

«НОЧНАЯ ОХОТА В ТЕМНОМ САДУ».

Когда гонишься за кем-то по пересеченной местности, многое зависит от удачи. Беги они по треку, мало кто поставил бы на констебля, ибо он отличался не столько прытью, сколько солидностью. Но в таких погонях прыть еще не все. Силуэт обо что-то споткнулся, чуть не упал – и Поттер настиг его единым скачком, хотя и сам потерял равновесие. Обретя его, он оказался наедине со звездами и совами. Смутный силуэт исчез. Констебль держал что-то вроде неполного платья.

Именно тогда решился он подойти к дверям и позвонить. Вскоре ему открыли. Он вошел в холл.

Народу там было много. Если звонишь ночью в дверь, непременно привлекаешь внимание. Кроме личных друзей – кухарки, невесты, горничной Джейн и мальчика Перси, который чистил обувь и ножи, – констебль заметил сэра Эйлмера, напоминающего Клемансо в плохом настроении, леди Босток, напоминающую лошадь, а также их племянника, напоминающего большой помидор. Мало того, с дрожью ярости он увидел таких подонков, такие отребья Ист-Далиджа, как Джордж Робинсон и Эдвин Смит. Первый из них был благодушен, второй – беспокоен.

Констебль разгладил усы. Пробил его час, тот час, когда они все будут ползать перед ним. По крайней мере он так думал, пока не услышал крика, который издал сэр Эйлмер, уснувший было после беседы с пятым графом.

– Да, сэр? – спросил ревностный констебль, немного испуганный его манерой.

– Это ВЫ трезвонили?

– Простите, сэр?

– КАКОГО ЧЕРТА?! Разбудить меня!.. Переполошить весь дом!..

– Я поймал грабителя, сэр.

– Где же он? Вы что, его отпустили?

– Выпустил, сэр.

– Кретин! Болван! Дурак! Идиот! – сказал сэр Эйлмер.

Констебль огорчился:

– Я не виноват, сэр. Когда я его схватил, порвалась… хм… одежда.

Предъявляя вещественные доказательства, он поднес их сэру Эйлмеру. Сэр Эйлмер всмотрелся.

– Это платье, – сказал он.

– Женская одежда, – уточнил Поттер. – Неизвестная особа пряталась в саду. Когда я ее схватил, она разорвалась.

Слова, несомненно, способные вогнать в дрожь, вызвали крик, точнее – женское восклицание «О-ох!». Зная, что невеста его воскликнет «Ой!», констебль заподозрил Джейн или кухарку, а сэр Эйлмер вообще только что заметил, сколько собралось народу.

– Эмили! – сказал он.

– Да, дорогой?

– Что они тут делают? – спросил он, переводя взгляд с кухарки на Джейн, с Джейн на Элзи. – Пусть идут спать!

– Хорошо, дорогой!

– Титан! – крикнул молодой голос. Элзи собиралась послушать новости, а потом по-дружески обсудить их, и ее независимый дух возмутился. Когда ей исполнилось семь лет, она перевозбудилась, ей стало худо, и ее увели с пантомимы. С тех пор она не знала таких разочарований.

– Кто это сказал? – спросил лорд Эйлмер.

– Я, – спокойно и строго отвечала Элзи Бин. – Титан и есть, можете меня уволить.

– И меня! – сказала кухарка, радуясь удачной мысли.

– Да и меня, – сказала компанейская Джейн.

Сэр Эйлмер вцепился в свой халат, словно хотел его разорвать, как пророк Ветхого Завета:

– Эмили!

– Да, дорогой?

– Ты их разгонишь или нет?

– Да, дорогой, сейчас, дорогой.

Невыразимо страдая – кто-кто, а она знала, как трудно нанять прислугу, – леди Босток отослала женщин. Остался только Перси, закуривший сигарету, радуясь тому, что мужчины могут теперь обсудить все толком.

Сэр Эйлмер перевел дух, словно оратор на собрании, с которого изгнали смутьянов.

– Поттер!

– Сэр?

– Расскажите все снова.

Констебль рассказал, и даже лучше, ибо сумел подыскать слова, а сэр Эйлмер внимательно выслушал.

– Где она была?

– Неизвестная особа, – поправил полицейский, – находилась в саду.

– Где именно?

– Недалеко от окна, сэр. За ним ваши штуки.

– Что-о-о?

– Эспогаты, сэр.

– Экспонаты.

– Да, сэр.

– Что она делала?

– Таилась, сэр.

– Зачем?

– Не знаю, сэр.

Перси стряхнул пепел.

– Сообщника ждала, – сказал он. – Ничего не попишешь – банда.

Лучше бы он этого не говорил. Констебль, вынужденный смиряться перед вышестоящими, ждал случая разрядить обиду с той поры, как сэр Эйлмер назвал его кретином, болваном, идиотом и дураком. Схватив нахала за левое ухо, он ловко вышвырнул его и вернулся, удовлетворенный хорошо выполненным делом.

Однако Перси приоткрыл дверь и сказал:

– И меня увольняйте.

Лорд Икенхем, молчавший до сей поры, тоже взял слово:

– Ловко ты их, Балбес. Единым махом… Жаль, в деревне очень трудно найти прислугу.

Сэр Эйлмер не ответил, он и сам так думал. В беседу вступил констебль.

– Вообще-то мальчишка прав, – заметил он. Перси он не любил, подозревая, что тот кинул в него кирпич, но любил справедливость. – Банда и есть. Сообщники – в доме, – прибавил он, бросив при этом многозначительный взгляд.

Тут заговорил Мартышка, и так живо, словно его укололи в заднее место. Упоминая о многозначительном взгляде, мы забыли сказать, что смотрел констебль на последнего из Твистлтонов, а может, и преуменьшили его силу. Глупо называть многозначительным смертоносный луч.

– Что вы на меня смотрите?

Остроумный констебль заметил, что кошке дозволяется смотреть на короля, и еще радовался своей находчивости, когда сэр Эйлмер решил, что пришла пора говорить без околичностей. Весь вечер он играл радушного хозяина – во всяком случае, не слишком свирепого – перед этим ползучим гадом, и теперь даже мысль о Гермионе не могла его остановить.

– Я вам скажу, почему он смотрит. Он знает, что вы мошенник.

– Кто, я?

– Вы. Думаете, обманули? Не-ет! ПОТТЕР!

– Да, сэр?

– Расскажите, где вы их видели.

– Хорошо, сэр, – отвечал констебль, устремляя взгляд в пустоту. – Забыл! Надо посмотреть, там записано. А в общем, год назад я дежурил на собачьих бегах. Обвиняемый привлек мое внимание, поскольку нарушал порядок, и, отвечая на мой вопрос, назвался Смитом.

– Не Твистлтоном?

– Нет, сэр. Эдвин Смит, адрес – Ист-Далидж, Настурциум-роуд, одиннадцать.

– Ну, что скажете? – спросил сэр Эйлмер.

Тут вмешался лорд Икенхем:

– Балбес, не дури. Ну, назвал чужую фамилию. Ты сам так делал.

– Я? Нет!

Лорд Икенхем пожал плечами:

– Не хочешь – не говори. Кто-кто, а я бы не хотел будить болезненных воспоминаний. Уверяю тебя, это Реджинальд. Вообще-то Билл сказал мне, что ты спятил.

– Вот как?

– Я спросил, в чем это выражается, а он ответил, что ты заподозрил его старого друга. Вы подтверждаете, Билл, что это ваш старый друг?

– Да.

– Пожалуйста!

Сэр Эйлмер подул в усы.

– Уильям его не видел двенадцать лет. Ха! Уильям!

– Да, дядя?

– Спроси его что-нибудь.

– Спросить?

– Про школьные дни.

– Мы не учились вместе. Я познакомился с ним на празднике в Икенхеме.

– Чем не гарантия? – вставил граф. – Исключительно достойный дом. Кстати, как ты туда съездил?

– Не важно, – отвечал баронет. – Что он там делал?

– Гостил.

Сэр Эйлмер подумал и снискал вдохновение:

– Была там собака?

– Э?

– Собака.

– А, собака. Соба…

– Не говори. Спрашивай.

Лорд Икенхем кивнул:

– Очень умно, Балбес. Если он там гостил, он вспомнит, была ли там собака. Мальчики помнят собак. Ну, обвиняемый, помнишь?

– Еще бы. Колли.

– Правильно, Билл Окшот?

– Правильно.

– Как ее звали?

– Рукавица.

– Верно, Билл Окшот?

– Верно. В самую точку. Спросить еще, дядя Эйлмер?

– Не надо.

– Надеюсь, – сказал лорд Икенхем. – Не позорься, Балбес.

– Вот как? – откликнулся уязвленный хозяин. – Сейчас перейдем к вам.

– Ко мне?

– Да. Откуда я знаю, кто вы? Брабазона я помню, вы на него не похожи…

– Я объяснил. «Грация». Банка поменьше – полкроны, побольше – три кроны шесть пенсов. Смешаешь с едой – и зада как не бывало.

– Я не верю, что вы Планк. Может, Уильям подцепил чужого человека, чтобы судить этих детей.

– Смешно! Посмотри на него. Какой чистый взгляд, какой лоб!..

– Тут что-то не так, – твердо сказал сэр Эйлмер, – и я в этом разберусь. Совершенно чужой человек говорит, что он со мной учился. Поттер ловит женщину, которая рыщет в моем саду.

– Не столько рыщет, сколько таится.

– МОЛЧАТЬ!

– Слушаюсь, сэр.

– Рыщет в моем саду, пытаясь связаться с сообщником. Кто он? Не я же.

– Надеюсь, Балбес.

– Не Уильям. Не этот мальчишка, который тут был…

– Откуда ты знаешь? Я бы смотрел за ним и смотрел.

– Видимо, не Реджинальд, поскольку Реджинальд – он. Остаетесь вы.

– Ну что ты, Балбес! Почему ты думаешь, что она пыталась с кем-то связаться? Скорее бедное созданье искало приюта на ночь в каком-нибудь амбаре или стойле, что бы ни значили эти слова.

– Ха-ха, бедное созданье! И шла бы в стойло, а то рыщет…

– Таится, сэр.

– Ма-алчать! Рыщет под окнами музея. Ясно, из шайки. Я их выведу на чистую воду! Вот вы, например, докажите, что вы Планк.

Лорд Икенхем приятно улыбнулся:

– Что ж ты раньше не сказал? Пожалуйста. Тебе недостаточно, что я зову тебя Балбесом?

– Могли откуда-то узнать.

– Тогда вспомним то, чего не узнаешь без постоянного общения. Кто стащил пирожки с джемом в школьной лавке? Кто всунул перо в стул француза? Кто получил шесть раз по заду за измывательства над младшими? Кстати, помнишь хрупкое златовласое дитя, которое смотрело на тебя, словно на небожителя? Ты измывался над ним, Балбес, ты ему угрожал, словно ассириец, ты драл его за волосы, ты выкручивал его нежную ручку. Но тут он вырвал ее и дал тебе в глаз – приятно было посмотреть. Через десять минут, препроводив тебя в постель, мы узнали, что этот мальчик – чемпион в легчайшем весе, которого отец перевел к нам, чтобы он дышал деревенским воздухом. А вот еще…

Он остановился. Речь его прервали странные и страшные звуки, словно закудахтал индюк с больным горлом. Констебль смеялся редко, пытался себя сдержать, но не сумел.

– Ык, ык, ык, – промолвил он, и сэр Эйлмер кинулся на него с яростью златовласого чемпиона, которому выкручивают руку.

– ПОТТЕР!

– Сэр?…

– Вон отсюда! Что вы тут торчите? Искали бы ту женщину, если сдуру упустили.

Укор отрезвил Гарольда Поттера.

– Да, сэр, – сказал он.

– Что «да»?

– То есть нет, сэр. В общем, пойду искать. А чего там? Сразу увижу – она, простите, голая, – вывел он со свойственной ему ясностью мысли.

Учтиво поклонившись, он ушел, и сэр Эйлмер решил последовать его примеру.

– Пойду спать, – сказал он. – Уже часа два.

– Больше, – сообщил лорд Икенхем, взглянув на часы. – Как бежит время! Пойдем и мы, пора.

Он взял под руку племянника, дышавшего так, словно у него поднялась температура, и пошел с ним наверх.

2

Спальня, отведенная лорду Икенхему, выходила окнами в парк, и он усадил Мартышку в шезлонг у самого бал кона.

– Отдохни, – сказал он, подкладывая подушку. – Ты напоминаешь мне моего нью-йоркского друга по имени Брим Рокметеллер, когда ему четвертого июля подложили шутихи под стул. Такой самый вид. Казалось бы, все в порядке, разобрались в этой истории с Эдвином Смитом, а ты горюешь.

Мартышка сел прямо, опять растопырив ноги во всех направлениях.

– Ну-ну! – заметил лорд Икенхем, приводя их в порядок. – Ты человек или осьминог! Просто хоть связывай.

– Дядя Фред, – тихо сказал Мартышка, не внемля упреку, – может быть, ты не знаешь, что от тебя нет никаких сил. Где ты – там разорение и гибель. Жизнь, свобода, счастье исчезают как тени. Словно черная смерть, ты косишь народ тысячами.

Пыл его и слог немного удивили лорда Икенхема.

– Дорогой мой, что же я сделал?

– Объяснил про эти бега.

– Ну, знаешь! Я хотел помочь. Если бы я не вмешался…

– Если бы ты не вмешался, я бы стоял насмерть.

Лорд Икенхем покачал головой:

– Ничего бы не вышло. Видит Бог, я всегда за то, чтобы не сознаваться, тридцать лет так живу, сколько женат, – но тут не подходит. Балбес поверил бы Поттеру. Он бы решил, что ты вор.

– А кто я теперь? Что скажет Гермиона? Узнает – разорвет помолвку.

– Ты думаешь?

– Просто вижу, как она пишет письмо.

– Что ж, и прекрасно. Я бы радовался.

– Чему тут радоваться? Я ее боготворю. До сих пор…

– Знаю-знаю. Не умел любить. На мой взгляд, нельзя связывать судьбу с воспитательницей детского сада, которая будет всю жизнь бить мужа лопатой. Но сейчас не до бесед о браке. Есть дела поважнее.

– Какие это?

– Дорогой мой, тебе безразлично, что Салли мечется по округе в одной рубашке? Где твое рыцарство? Мартышка опустил голову. Ему было очень стыдно.

– Ах ты, и верно! – сказал он. – Она простудится.

– Это в лучшем случае.

– Ее схватит Поттер.

– Вот именно.

– Чтоб он лопнул!

– Да, и я бы этого хотел. Не констебль, а могучая сила природы. Никогда не думал, что такое рвение умещается в полицейской форме. Что ж, до свидания.

– Куда ты идешь?

– Туда, во тьму, – отвечал пэр, перекидывая через руку цветастый халат. – Мы не знаем, где Салли, но уйти далеко она не могла. Сиди здесь, отдыхай, размышляй.

Он вышел, ступая как можно бесшумней, а Мартышка откинулся в шезлонге и закрыл глаза.

«Размышляй!..» – горько подумал он и безрадостно засмеялся.

Но разум наш способен на многое. Казалось бы, какие размышления, когда мозг похож скорее на вихрь, чем на скопище серых клеток? Однако Мартышка заметил, что он и впрямь размышляет.

В сознании его, словно огненный образ, вставал графин, оставшийся на круглом столике и полный наполовину. Разум услужливо подсказал, что виски приносит пользу именно в таком состоянии. Любой врач, продолжал разум, порекомендует, нет – просто пропишет стаканчик-другой.

Через полминуты Мартышка отправился в обетованную землю, еще через полторы – сидел, задрав ноги, в своем любимом кресле. Спокойствие вернулось к нему.

В гостиной было очень тихо и очень хорошо, точнее – тихо и хорошо минут пятнадцать. К концу их вошел сэр Эйлмер и стало хуже. Поскольку сон его дважды прервали, он тоже вспомнил о графине и потянулся к нему душой. Опыт подсказывал, что самая жестокая бессонница – ничто перед стаканчиком-другим.

Мартышке он не обрадовался. Хотя ему и пришлось отказаться от прежних воззрений, он все же считал его гадом и ничуть не намеревался выпивать с ним в третьем часу. Жизнь, думал он, трудна и так, когда не натыкаешься повсюду на этого субъекта. Если бы после двух дней общения с будущим зятем сэра Эйлмера спросили, каким он хотел бы видеть мир, он бы сказал, что не привередлив и просит только об одном: чтобы в мире не было Твистлтонов.

– Уфф! – сказал он. – Ф-фуф! Опять вы!

Очень трудно на это ответить. Мартышка не придумал ничего, только подпрыгнул сидя, что уже вошло в привычку, а приземлившись, нервно хихикнул.

И зря. Мы знаем, как относился к этому сэр Эйлмер. Да, он не рвал людей на части, но лишь потому, что не хотел связываться с судом. Он посмотрел на Мартышку – и увидел, что тот держит бокал.

– Эй! – вскричал он. – Я думал, вы не пьете.

– А?

– Не пьете!!!

– Именно, не пью.

– Тогда чего ж вы хлещете виски?

– Прописали.

– Что?!

– Врачи рекомендуют. Для здоровья.

Бывают минуты, когда, объяснив все, мы ждем, что из этого выйдет. Такая минута настала. Мартышка искал детского доверия в суровом лице будущего тестя – и тут во шла леди Босток.

Некоторым покажется, что таких совпадений не бывает. Шестеро обитателей Эшенден-Мэнор независимо друг от друга вспомнили о графине, который оставила Джейн! Однако другие увидят в этом ту неотвратимость, которая страшит и пленяет нас в греческой трагедии. Эсхил говаривал Еврипиду: «Неотвратимость – это вещь!», и тот с ним соглашался.

Как бы то ни было, леди Босток тоже привлек графин. Не в силах уснуть после недавней передряги, она подумала, не выпить ли виски, разбавив его водой. Увидев единомышленников, она удивилась.

– Эйлмер! – сказала она. – Реджинальд! Я думала, вы не пьете.

Сэр Эйлмер издал исключительно противный звук, как бы выговаривая носом «Еще чего!».

– Прописали для здоровья, – объяснил он.

– Да?

– Да. Врачи.

Тон его был так глумлив, что Мартышка, расплескавший почти все во время прыжка, не решился налить снова. Теперь ему хотелось не столько выпить на дорогу, сколько оказаться там, где нет ни сэра Эйлмера, ни его жены.

– Э… а… спокойной ночи, – сказал он.

– Уходите? – мрачно прогремел сэр Эйлмер.

– Э… да… спокойной… э…

Супруги тоже пожелали ему спать спокойно. Когда дверь закрылась, леди Босток напоминала лошадь, не очень довольную овсом.

– Ах Господи! – сказала она. – Надеюсь, Реджинальд не пьяница. – Тут она вспомнила: – Слава Богу! Он ведь не Реджинальд. Он мошенник.

– Реджинальд, – сообщил сэр Эйлмер. – Мы тут разобрались, все выяснили. На этих собачьих бегах он дал чужое имя и чужой адрес.

– Это нехорошо.

– Что уж хорошего! Подло, я сказал бы. Мерзко. А пить он пьет. Ты посмотри, как у него бегают глаза. Я сразу понял. Хихикает! Пьяница, тут и думать нечего. Алкоголик. Ты уж поверь, он и здесь пил как губка. Что будет делать Гермиона, ума не приложу. Алкоголики видят зеленых змей, – сэр Эйлмер отпустил воображение на волю, – желтых жаб, синих слонов. Лиловых пингвинов…

Материнское сердце не камень. Леди Босток жалобно заржала:

– Надо ее предупредить!

– Именно. Вот и напиши.

– Я к ней поеду!

– Езжай.

– Прямо с утра!

– Чем раньше, тем лучше. А сейчас ложись, не выспишься. Почему ты вообще пришла?

– Не могла уснуть. Решила немного выпить.

– А я – много. Тоже не спал. Какой сон, если в доме кишат лунатики и констебли! Легли эти бабы?

– Да, дорогой. Все уходят.

– Черт с ними.

– О Господи! О Господи! О Господи!

– Что еще?

– Я думаю о Реджинальде. Знаешь, их лечат золотом. Может, попробовать?

Не ведая об этих суждениях, но их подозревая, Мартышка взобрался на второй этаж. Нельзя сказать, что он обрел покой; однако его приятно удивляло, что рядом никого нет, ибо недавние события породили в нем нелюбовь к роду человеческому. «Один, один, в конце концов один!» – думал он, открывая дверь спальни.

На кровати сидел дядя Фредерик, куря некрепкую сигару, а в кресле – окутанная цветастым халатом девушка, при виде которой сердце его снова подпрыгнуло, перекрыв прежние рекорды.

– А, Мартышка, – сказал лорд Икенхем, – заходи, заходи. Тут Салли. Мы влезли по водосточной трубе.

3

Мартышка не сразу обрел дар речи. Голосовые связки завязываются узлом от сильных чувств, а у него этих чувств было два.

Конечно, он боялся дядиных действий, он не доверял им, но, кроме того, он смутился, как смутится всякий, неожиданно встретив невесту, с которой расстался после бурной ссоры.

К счастью, невесты в таких ситуациях смущаются меньше. Салли, если судить по виду, не смутилась вообще. Глаза ее, по-прежнему сияющие, сияли приветливо. Когда она заговорила, приветливым оказался и голос, а уж об улыбке не стоит и говорить.

– Здравствуй, – сказала она.

– Здравствуй.

– Рада тебя видеть.

– О-о-о-о…

– Хорошо выглядишь.

– Э… да.

Мартышка говорил рассеянно, ибо думал о другом. За всеми хлопотами – Нью-Йорк, наследство, помолвка – он забыл, как улыбается Салли, и теперь испытывал примерно то, что испытал 4 июля Брим Рокметеллер.

Да, он забыл, как действует эта улыбка, когда засияет, словно огни кабачка после долгого пути, перенося в уютный, веселый, радостный мир. Великая любовь и та не помогла: Мартышка испытал неприятные чувства вины и утраты.

Но они ушли. Собравшись с силами, он подумал о Гермионе – и пожалуйста! Твердый, стальной Реджинальд без единой щелочки в латах задал вопрос, который мог задать и пораньше.

– Что это значит? – спросил он холодно и ровно, как Поттер, обращающийся к подозрительному субъекту. – Что это значит, дядя Фред?

– Ты о чем?

– Что тут делает Салли?

– Скрывается.

– В моей комнате?

– Ничего, это временно.

Мартышка сжал голову руками, чувствуя, как обычно, что она сейчас треснет.

– Господи! – сказал он.

– В чем дело? У тебя неприятности?

– Да не может она тут быть!

– Не беспокойся, ты уйдешь ко мне. Кровать не предоставлю, но вспомни этот шезлонг!

– Я не о том. А вдруг кто-нибудь придет?

– Куда?

– Сюда.

– Когда?

– Утром.

– Никто не придет, кроме горничной, а днем я уведу Салли. Она поставила машину в здешний гараж. Съезжу в Икенхем, привезу ей платье, и пусть едет, куда ее душе угодно. Кстати, – задумчиво прибавил он, – почему именно «душе»? Очень возвышенно. В общем, утром придет служанка, надо ее уломать. Ты никогда не думал, что, если бы гости умели уламывать служанок, те смело пускали бы постояльцев?

– Как ты ее уломаешь?

– Странное слово… Как будто забытый, старинный спорт. Наверное, Вильгельм Завоеватель был просто чемпионом. Дорогой мой, не беспокойся. Собственно, я ее уже уломал. Расскажу по порядку. Можно, Салли?

– Пожалуйста, дядя Фред.

– Прекрасно. Итак, когда мы расстались, я обыскал местность со всей доступной мне скрупулезностью. Трудно без пса, всегда бери его в гости, но я и сам обнаружил ее в оранжерее, где она поливала слезами цветы.

– Ничего подобного! – вскричала Салли, и лорд Икенхем, поднявшись с места, поцеловал ее в макушку.

– Это для красоты, – объяснил он. – Ты вела себя как герой, я просто гордился. Когда Салли услышала мой голос, она засмеялась.

– Хотел бы я засмеяться!

– А ты не можешь? Несмотря на счастливый конец?

– Какой еще конец?

– Счастливый. Ведь Салли спаслась, словно корабль в бурю. На чем я остановился?

– На оранжерее.

– Правильно. Обнаружил, закутал в халат, и мы стали красться сквозь тьму. Ты слышал о Чингачгуке?

– Нет.

– Индеец, известный в мое время. Видимо, теперь не читают Фенимора Купера.

– При чем он тут?

– Я хотел объяснить, как мы крались. Тихо, бесшумно, словно индейцы в мокасинах. И тут мы услышали голоса.

– Я так и подпрыгнула!

– Как и я. Взвились в воздух. Дело в том, что один голос принадлежал констеблю, другой – Элзи Бин. Что приятно в этой усадьбе – всегда можно встретить ночью служанку.

Говорила в основном она. Видимо, попрекала констебля его службой. Она сообщила, что через месяц уходит и должна узнать, уходит ли он. Оказалось, что у них совершенно разные взгляды, мало того – идеалы. Поэтому я решил, что она сочувствует нам, и не ошибся. Вскоре констебль ушел, а наша подруга, негромко фыркнув, направилась к дому. Тут мы и вступили с ней в контакт.

– Игриво крикнув: «Эй!»

– Игриво, как ты заметила, крикнув «Эй!». После этого все пошло как по маслу. Позже она сказала, что дикие звуки из тьмы ее напугали, но она сумела с собой совладать и приветливо нам ответила. Именно она указала нам эту трубу, а когда я подсадил Салли, подсадила меня, иначе по трубе не влезешь. Удивительно приятная девушка! Теперь я понимаю, почему ты…

– Что – я? Ну что – я?

– Ах, ничего! Итак, она помогла нам и обещала помогать в будущем. Скоро она зайдет. Видимо, она считает, что есть о чем потолковать.

– О еде! – воскликнула Салли.

– Можно и о еде.

– Я сейчас умру.

– Хорошо, через несколько минут отведу тебя в кладовую. Я бы и сам съел два-три вареных яйца. Ночью всегда хочется есть. А вот и мисс Бин! Заходите, заходите! Надеюсь, вы знакомы. Сигарету?

– Спасибо, сэр.

– Мартышка, дай нашей гостье сигарету. Присаживайтесь, мисс Бин. Скамеечку под ноги? Прекрасно. А теперь поведайте нам, что вас гнетет. Вероятно, вы хотите подсказать, как мы вознаградим вас за вашу доброту. Пять фунтов, на мой взгляд… вернее, десять.

Элзи Бин затрясла головой. Папильотки запрыгали, как усы у сэра Эйлмера.

– Не надо мне денег, – сказала она, не называя их презренным сором, но как бы и называя. – Лучше дайте в нос Гарольду.

Голос был звонок и строг, лицо – сурово, голубые глаза неумолимо сверкали. По-видимому, беседа в саду исчерпала ее терпение. Вот горничная, подумали бы вы, которая больше не уступит, – и не ошиблись бы. Дочери Боттлтон-Ист славятся своим пылом, а манера констебля отвечать «Да нет…» на самые пылкие мольбы довела бы и более кротких служанок.

Лорд Икенхем учтиво склонил голову:

– Гарольду?

– Это Поттер.

– А, ваш полицейский друг! Что надо с ним сделать?

– Дать в нос.

– То есть ударить? Стукнуть? Заехать?

– Ага.

– Почему же? Я не навязчив, но это любопытно.

– Чтобы он ушел из полиции. Я говорила мистеру Твистлтону. Гарольд очень нервный. Чуть что – обижается.

– А, так-так!.. Я вас прекрасно понимаю. Психологически это безупречно. Если бы я служил в полиции и меня ударили по носу, я бы тут же ушел. Что ж, мы согласны. Мартышка…

Мартышка дернулся.

– Дядя Фред, – сообщил он, – мы с Элзи уже все решили. Сделает это ее брат. Надо тебе сказать, бить полицейских – его хобби.

– Да он не выйдет до сентября!

Лорд Икенхем очень огорчился.

– Неужели ты хочешь, – спросил он, – чтобы наша бедная подруга ждала до сентября? Мы должны помочь ей немедленно. К несчастью, я уже не тот, плохо даю в нос, хотя был бы счастлив осуществить такую прекрасную мечту. Следовательно, это сделаешь ты, и как можно скорее.

– Ах ты черт!..