Текст книги "Легенда о Багуле (СИ)"

Автор книги: Павлеций Максим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Максим Павлеций
Легенда о Багуле

Максим Павлецкий

Легенда о Багуле.

Цикл первый: Степи в огне. Книга первая. Крещеный тайгой.

Глава I.

Холодные снежные вьюги встречали забайкальский сентябрь 2028 года. Уже вовсю замело округу снегом, покрывая белокурым одеялом Приграничные степи. Еще казалось совсем недавно стоял жуткий августовский летний зной, чередующийся с проливными дождями, как спустя три недели выпала первая порошка, а за ней полетели хлопья, закрывая собой бурую землю степей. Еще совсем недавно чабаны спокойно пасли баран, как уже сегодня кудрявые блеющие с завитыми рогами животные, под четким надзором бурята пастуха, добываю себе пищу из-под снега, выковыривая травинки.

Агинская степь раскинулась широким хватом невидимой мозолистой руки, словно разбросав кругом белые шапочки кипы, носимые иудеями, создав великолепное чувство необъятного простора и духа свободы, которые так любили местные жители. Война, обрушившаяся где-то далеко на западе, словно и не побывала тут, в Агинских степях, а лишь заглянула в гости к крупным городам края, уничтожая их до основания, но относительно пощадив село. Хотя краевому центру досталось прилично, из почти трехсот тысяч человек столицы в живых осталось не более пяти тысяч выживших, которые разбрелись кто куда, находя новый кров и убежище. Они так бы и разбредались по краю и округе, если бы не новая беда, шедшая из тайги. В тайгу Даурии и Приграничье Амура теперь ход заказан и туда ходили только самые лютые охотники, закаленные в боях с разной нечестью. Были и глупцы, которые полагаясь лишь на одну свою отвагу и любопытство, без наличия должного опыта выживания в лесу, шли в таежные места, оставляя там свои кости и трупы на съедение зверям, которых до Последней Войны здесь не водилось. Если и были упоминания видоизменившихся путем радиационного облучения или просто эволюционной насмешки над человеком, возомнившим себя царем планеты, уничтожившего на ней жизнь, то скорее всего они являлись собранием мифов и легенд, гулявших среди доверчивого народа. Редко кто оставался в живых, заходя за Серую Сопку, с покрытыми седыми иглами сосен на берегах верховья Нерчи. А если он и выживал и на свою беду рассказывал свои приключения, то выставлял себя на посмешище в глазах темного не образованного люда. Однако в подступы тайги не переставали ходить, благо живности, еще не заходя в глубь лестного массива хватало с избытком для сельского человека, добывающего дичь, шедшую на чудесной выделки и выкройки меховые изделия и мясо. Как и в довоенные времена тайга кормила и одевала как простых людей, так и переживших танец Большой Войны в стране. Люди в деревне так и жили довольно таки мирной жизнью, как жили их предки до них, как живут они сами и как будут жить их дети.

Но не только в тайге окруженные со всех сторон лесом жили забайкальцы. Тут в Агинских степях коренные народы бурятских родов, побросав оседлое жилье, боясь, что не сегодня так завтра в твой дом придет беда с неба, и уже ничто спасет тебя. Старые люди, чьи предки веками жили кочевой жизнью, пася свой скот в степи, так же вернулись к истокам, гоняя по полям отары баран и табуны лошадей. В степи действительно можно рождаться, спокойно жить, укрывшись от бомб и от людей, и со спокойствием умирать на пустынной земле, ничего не боясь. Но и в Большую Степь Агинского пришла беда, неся за собой нечисть и грязь, которую трудно описать простому человеку, наводившийся страх в коренных жителей Забайкалья. Сейчас, еще спокойно ни о чем не подозревая чабан, словно слезая с коня самого Угэдэя, все так же мирно принялся ставить юрту, готовить обед на огне и ждать спокойного дня.

Поздняков Андрей Игоревич взирал на все великолепие припорошенные опустошенные сопки степи, широко расставив ноги и посасывал дефицитную для тех годов, еще фабричного производства и замечательного качества сигарету. И хотя сельские мужики и выращивали дикорастущий табак монгольского сорта, который курила львиная доля населения края, Андрей Игоревич покуривал высоко ценимые сигареты не потому что они были трофейными и найдены в кармане убитого в практически полном количестве. А потому, что он мог себе позволить попыхивать таким золотом, стоя посреди Агинских степей, наблюдая за окрестностями и из интереса смотрел, как чабан поставил к тому моменту юрту, зажег огонь, чему свидетельствовал дым, выходивший из отверстия на крыше и начал готовить бухлер. Последнего Андрей Игоревич не видел, к сожалению своего желудка, кормившегося одними быстро разогреваемыми полуфабрикатами сухих пайков и тушеным мясом. Хотя продуктов и вообще провизии в целом в палатке оставалось еще на неделю с небольшим, человек не военный, не познавший на своем опыте суровой романтики армейской жизни, давно бы уже завыл от однообразия пищи и ушел в деревню рубить головы курам, лишая единственного хозяйства бедных крестьян.

Андрей Игоревич, докурив сигарету, все же пошел выполнять то, ради чего он вышел из палатки, а именно кормить ездовых собак объедками завтрака, жирно притравливая корм тушеной говядиной. Дюжина хаски тут же бросилась опустошать ящик из-под снарядов, приспособленный под собачью кормушку, и вылизывая до грязной пропитки древесины, бодро виляя хвостом принялась ласкаться у ног хозяина и запрыгивать ему на грудь передними лапами, высунув из довольной морды язык.

– Так все прекращайте, – все же Андрей Игоревич немного поигрался как ребенок, но вскоре его терпению пришел конец, и он принялся расписывать тех, кого он приручил, специально целясь обшарпанным носком берца псам в под брюхо. Те жалобно повизгивая, слегка поджав хвосты, грустно и боязно озирались на внезапно изменившегося человека, повадки которого были не всегда понятны зверю. То он веселый, пахнущий резким, но потом приятным расслабляющим запахом, мог практически пол дня проваляться в снегу, играя как ненасытное дитя с собаками. То он сухо и без лишнего ребячества вываливал кастрюлю отходов, а потом дышал горьким противным воздухом, даже не погладив. Все же странный был этот человек, хоть и щедро кормивший, думалось вожакам упряжек.

Накормив собак и удовлетворившись их ленивым, посапывающим видом и развалившимися своими тушами на снегу, Андрей Игоревич принялся проверять вязки ездовых, вбитые кольями в землю, заменил одну веревку у пытающегося освободиться прошлой ночью пса и начал еще раз перекладывать пожитки в санях, а вернее сказать все то, что могло пригодиться в сегодняшней безжалостной зимней степи. Сопки словно белым пухом облаков укрылись за предыдущую неделю пути.

Расчехлив бинокль и сверяясь с картой и компасом, Андрей Игоревич, сделав какие-то пометки корявым почерком в тетради, все из того же любопытства стал наблюдать через увеличивающий фокус зрения прибор, за спокойной жизнь кочевого человека, живущего в степи. Чабан расхаживал в верблюжьем одеянии, ловко растопырив ноги, обутые в ичиги, напоил двумя ведрами талой воды коня и принялся кормить собаку. Здоровенная овчарка банхар, с расстояния в километр от места дислокации палатки, до поставленной юрты, в половину роста лошади, напоминал Андрею Игоревичу медвежонка. Бывший слесарь по специальности и собаковед по призванию, военный человек по роду деятельности с тоской наблюдая за повадками этой монгольской породы, четвероного друга коренного жителя Забайкалья, грустными глазами посмотрел на ленивых и довольных своей жизнью хаски. Харкнув в снег военный поправил белого цвета балаклаву, свернутого на макушке в простую шапку и вернулся в палатку.

– Говорил же, что сегодня юрту поставит, – снимая берцы и массирующим движениями принявшись разминать затекшие ноги по причине неудобной обуви, сказал Андрей Игоревич, обращаясь к молчавшему у буржуйки истопнику, – К нему еще утром сыновья приезжали, на верблюдах, юрту привезли, да так по мелочи. Так что гоните товарищ майор косяк.

– В Большом Городе отдам, с собой нету, – отозвался на проспоривший долг Сергей Олегович, старше капитана всего на год, который уже принялся раздеваться до трусов и оккупировав умывальник из пятилитровой бутылки и гвоздя с затычкой, занялся дезинфекцией тела, путем обработки того хозяйственным мылом. Начисто смыв с себя радиационную пыль (хотя уровень фона и не превышал допустимой нормы в 0,3 микрозиверта, что соответствует 30 микрорентгенам в час, то есть допустимому уровню облучения радиацией снега), Андрей Игоревич, насухо вытиравшись вафельным полотенцем, все так же в трусах и майке с камуфляжным рисунком, занялся мытьем посуды в мыльной воде, в которую он заблаговременно настругал стружку обмылка. Выскоблив начисто присохшую грязь и остатки еды, Андрей Игоревич, еще раз тщательно вымыл руки, но на этот раз уже дегтярным мылом и принялся скоблить щетину бритвенным станком со сменными лезвиями, перед чем обильно распаривал лицо горячей водой и покрыл пеной.

– Когда выходим? – приводя в порядок растительность на скулах спросил Андрей Игоревич у своего начальника, доламывающего на тот момент здоровенный ящик из-под ракеты реактивного типа залпового огня "Град". Открыв дверцу самодельной печи буржуйки, от которой так и пылало жаром, по причине которого оба офицера без всякого стеснения щеголяли в одних трусах и резиновых армейского образца шлепках на босу ногу, Сергей Олегович забросил в огонь топки несколько чурбаков с гвоздями.

– Брейся пока, потом оружие прочисти, и можешь спать, сегодня ночью выступаем. – сказал майор своему практически одногодке капитану и продолжил, – Только когда спать будешь, сильно не усердствуй, когда о бабах думаешь. Раздражает.

Облученный приличной дозой радиации в районе седого иголками леса пушистых елей и сосен, очаровательного места Северной Тайги, Сергей Олегович, мало того, что, надышавшись пропитанным стронцием – 90 и цезием – 137 воздухом, у которых период полураспада примерно одинаков, получил рак легких и до рвоты не выносил, когда рядом находится табачный дым. Обильно пропитанный химией, майор к тому же лишился мужской силы, заработав импотенцию и став бесполезным для женского внимания.

Расстелив на ящике-столе, перевернутым дном кверху, чисто выстиранную простынь Андрей Игоревич принялся поочередно, аккуратно и без лишней спешки стал разбирать свой АК-74м. Разобрав его практически до основания, чистоплотный Андрей Игоревич прочистил каждое отверстие специальными щетками в пенале, куда только мог добраться, вычищая грязь на стол. Протерев более грубые органы автомата, он принялся смазывать каждую задействованную при стрельбе деталь специальной жидкой ружейной смазкой, периодически проверяя на жесткость и мягкость хода бойка, взаимодействий спускового курка и пружины, а также прочих частей оружия. Удовлетворенный улучшенной версией своего трофейного АК-74м, Андрей Игоревич взялся за сборку автомата в обратном порядке, нацепив на него обвесы из прицела ПСО-1, подствольного гранатомета ГП-25 и глушителя ПБС на дуло. Еще больше радуясь проделанной работой и довольный собой Андрей Игоревич, не торопясь, но все же быстро собрался на выход, выйдя проверять лающих собак, а заодно покурить после кропотливой работы. В метрах десяти от палатки стоял на задних лапах толстенький и пухлый в суслик монгольских степей. Андрей Игоревич, сидя на корточках, все так же в одних трусах, но с накинутой на плечи белоснежной верней части комбинезона, с погоном на груди и замазанными белой краской звездами, наблюдал за до боли милым созданием. Сделав тяжелый вздох Андрей Игоревич докурил окурок и зайдя, подошел к собранному автомату, снял с предохранителя, передернул затвор, загнав тем самым патрон в патронник, вышел и стал высматривать в прицел свою жертву. Присев на колено, оперяясь ногой в снег, со слегка подрагивающей мышцами раненной в предплечье руки, обмотанной эластичным бинтом, Андрей Игоревич, прижав приклад оружия, выстрелил глухим хлопком, скорее напоминающий скрежет, наповал повалил зверька, находившегося уже в пятидесяти метрах от стояния.

Зайдя в палатку, он положил тарбагана в чистую кастрюлю, за чем внимательно проследил наблюдающий Сергей Олегович.

– Вот не можешь ты без этого, – бурчал майор, принявшись аккуратно разделывать, больше напоминающего перекормленного зайца, зверька, ловко орудуя армейским ножом с широким лезвием. Распотрошив тарбагана и выбросив потроха и голову в отдельную кастрюлю для отходов, Сергей Олегович стал беззаботно снимать шкуру, из которой он позже намеривался сделать чехлы для своей и капитанской фляги. Когда Сергей Олегович закончил с разделкой тушки, Андрей Игоревич вынес потроха собакам, как всегда довольным всем и вся, вернулся в который раз за утро в палатку и продолжил разбор и чистку поистине произведения концерна Калашникова, принадлежавшего майору. Самозарядный карабин "Сайга" МК-107/АК-15 с планкой типа Пикатини, для установки лежавшего рядом коллиматорного прицела и облегченное такой же новой разработки цевье, с установленной эргономической рукоятью, а также телескопический приклад с регулируемыми длиной и высотой, для Андрея Игоревича являлся настоящим сокровищем, мечтающего сходить, когда ни будь на большего зверя в Северную Тайгу или Восточную Даурию. Окончив разбор и прочистку с последовавшей далее тщательной промазкой "Сайги", а также сбора карабина, Андрей Игоревич изволил почивать на раскладной кровати, дочитывая предпоследнюю главу Книги Пяти колец в оригинале (на японском) и засунул крепким сном бойца.

Сергей Олегович, уже промыв основательно окровавленное мясо, приступил к разрубам костей, хребта и ребер, после чего стал укладывать куски мяса комком в ведро с теплой водой, тем самым стал отмачивать его. По окончанию разделки, майор пришел к наведению порядка в помещении, гуляя с веником по деревянному настилу. Закончив уборку, Сергей Олегович еще раз проверил смазку и ходьбу затворов оружия, и недолго думая, принялся прочищать свой табельный "Glock-17" с установленным 2ПС и ЛЦУ "Клещ мини". Покончив со своим пистолетом, майор принялся за пистолет капитана, а именно ОЦ-27 "Бердыш" с установленным глушителем. Вздохнув, Сергей Олегович окинул взором, наведенный в расположении группы разведчиков порядок, разместившихся в двуместной брезентовой палатке, с самодельной печки буржуйки, сделанной из ржавой бочки, поставленной на выполненные в роли поддувала под дном продырявленной печи, жаростойкие белые кирпичи. Чистота стояла в расположении.

Украдкой, пока спит капитан, майор вытащил из пачки одну сигарету, хотя заранее знал к чему приведет его затея. Прикурив самодельной зажигалкой, сделанной каким-то мастером из обоймы АПС, с мелкой гайкой и газовой автогенной горелкой на макушке, Сергей Олегович прижег горячим воздухом сигарету и легонько затянулся. После половины, выкуренной не в затяг сигаретки, майор почувствовал, что ему не хорошо и с пробивающимся кашлем он бросился в отхожую где сего обильно прорвало, прополоскав горло и рот остатками завтрака, после чего он выбросил тут же окурок.

– Покурил бляха муха, – выругавшись подытожил майор, заходя в палатку принявшись за готовку обеда.

Андрей, еще молодой красивый белобрысый парень, с еще не пробившимися волосками на лице, лихо косил сочную, покрытую блестящей росой траву зеленку, пахнувшую запахом степных трав. Вот уже тетя Тамара зовет мужиков с работы обедать и вот он стол, уставленный алюминиевыми тарелками со свежими, парящимися щами, банкой сметаны, разлитым по стаканам крепким беленым молоком чай, черным хлебом, разрезанный по-деревенски и зелень с репчатым луком. Мясо на столе было редкостью. Мухи и пауты в миг осадили обеденный стол, а люди, уставшие после тяжкого утреннего сенокоса, лениво отгоняли настырных насекомых, изредка вылавливая их в супе или стаканах. Но обед дело хорошее, а курево у мужиков это святое, особенно после сытной обедни. Кругом стояла благодать лета.

– Капитан Поздняков, подъем! – шутливо скомандовал майор, – Форма одежды свободная, обед готов.

На импровизированном столе, сколоченном из остатков ящиков, разнося по палатке фееричный аромат, стояли два блюда в пластиковых одноразовых тарелочках. Гречневая каша с подливом из томатного соуса с обваренными умелой рукой повара заботливого Сергея Олеговича лапками тарбагана и покрытое все это зеленым горошком, в миг оказались во рту Андрея Игоревича. На полу стояли две разорванных коробки армейских сухих пайков, добытые ими на каких-то забытых в развалинах на складах бывшей столицы Забайкальского края.

Пообедав, как и полагается, капитан вышел еще раз покурить, но на этот раз с автоматом на шее, осмотрел в оптику прицела окрестности и обнаружив пустую юрту чабана, а вдалеке пасущееся стадо с самим пастухом, Андрей Игоревич, облегченно выдохнув, вернулся в палатку и начал колдовать над военного образца картой. Контрольный раз свершившись с заметками он радостно пошел кормить собак обедом.

– Сутки ходу, не больше, – отрапортовал по возвращению Андрей Игоревич майору, лежавшему на своей сетчатой кровати читающего местную тонкую газетенку краевых новостей и событий, состоявших зачастую из сухих криминальных сводок.

Глава II.

Егор Николаевич, в селе более известный как просто дед Егор, встал сегодня действительно рано, не позднее семи часов и успел уже истопить русскую печь, приготовить еду из скромной овощной пищи, и от нечего занялся штопаньем валенок внука. Всю жизнь прожив в этом доме, сразу после того как вернулся из Афганистана, дед Егор вырастил в нем сына Колю, успевшего повоевать в обеих чеченских компаниях на Кавказе, и после относительно не долгого его хождения по земле, а именно тридцать семь лет, схоронил его. Жена Николая тут же вышла за кого-то замуж и уехала на запад, бросив внучка Данилу еще до Войны. Позднее на покой ушла и супруга Ефросинья. Так и зажил дед хотя и был овдовевший, но тихой и мирной жизнью счастливого старика, находивший свою отраду во внуке.

Практически сразу после похорон жены Ефросиньи, Егор Николаевич водрузил на свои уже дряхлые и сухие плечи все хозяйство, состоявшее из небольшого огорода с грядками. Засыпанная снегом земля не давала покоя старику, с детства приученному к ручному труду, и в зимнее время находясь в тоске и не зная, чем себя занять, дед занимался мелкими делами по дому. Починив подошву проходившегося валенка, Егор Николаевич внимательно осмотрел второй обувок. Приняв решение, что левый валенок в порядке и не нуждается в ремонте, Егор Николаевич поставил обувь осиротевшего, похоронив еще когда был мальчишкой, отца алкоголика, и потеряв без вести мать, пропавшую сразу же после похорон мужа и отца, внука Данилы. Сняв очки с носа, дед Егор принялся набивать крепким самосадом монгольского происхождения табаком свою деревянную трубку, с пометками в виде прожженных точек по краям, в знак побежденных противников в одном из боев в ущелье Центральной Азиатской Республики Афганистан.

Сладко покуривая горьким дымком, Егор Николаевич не заметил, как стал дремать, а вскоре вовсе уснул так и сидя на стуле, выронив изо рта курительную трубку. Так спавший дедуля, мило похрапывая во сне не сразу разобравшись в чем дело, проснулся от звука дребезжащего стекла в раме и поднял трубку с высыпавшимся на ковер жженым табаком. Стучались со стороны палисадника.

– Кого еще там лещий принес в такую рань? – недовольный просыпанным мусором на полу бурчал дед, -Может Данилка с солонцов вернулся? Да тот бы через ограду перелез и сам бы калитку открыл. Да и раньше пятницы он не заявится. Это что получается после завтра? – разговаривая сам с собой Егор Николаевич глянул на обрывной календарь местной типографии, висевший на стене.

– Да иду я, – пропихивая больные ноги в валенки и одевая старый тулуп пробурчал дед, выходя в сени. Со стороны ворот слышался собачий лай и повизгивание. Проспавший петух мигом встрепенулся и прогорланил свое фирменное, разбудил дремавших наседок, которых в курятнике насчитывалось около дюжины. На звуки петуха незваные псы еще больше залились лаем, но так как до деревни было добрых три километра, а изба и участок находились в чистом поле, лай был просто бесполезным звуком, раздражавший людей у ворот.

Все же Забайкальский хутор не похож на Донские хутора. Большая и красивая изба, покрытая оливковой краской на стенах, украшенная резными ставнями и натянувшая на свою макушку серый шифер, простой деревянный дом, нежно греющийся в лучах алой зари. Непосвященному человеку могло даже показаться, что дом и хозяйство, огороженные ровным штакетником и жердями в огороде, был оставлен исчезнувшей деревней. Словно вся деревня, переселившись на другое место забыла один дом. Но он тут стоял не спроста.

– Ну кто там, Данилка ты что ли? – открывая ворота с железным засовом отворяя калику спросил Егор Николаевич. У ворот стояли две одинаковые мужские фигуры, облачение в белые зимние комбинезоны, которые до войны предпочитали носить разведчики спецслужб. Безликие лица обоих военных были спрятаны под масками балакалвами, такого же белоснежного цвета, сливающегося с горизонтом.

Кое-как разглядев на фальшпагонах белые звезды майора и капитана, Егор Николаевич понял, что перед ним люди серьезные.

– Семенов Егор Николаевич? – обратился к старику майор, заглядывая на оттиск советского образца военного билета, сверил с какой-то пожелтевшей от времени бумагой песчаного цвета, на которой были нанесены прописной текст, а также синяя круглая печать в виде окантованного национального орнамента "Хатар Угаза" и расположившимся по краям рисунка гор с восходящим солнцем, с золотой пшеницей (на печати этого не видно), обвитой с четырьмя с каждый стороны белыми (по числу бурятских родов) белой национальной лентой. Андрей Николаевич тем временем был занят тем, что привязывал загнанных до вылетающего из груди сердца собак к изгороди палисадника.

– Да он самый. А вы ребята собственно кто будете? – полюбопытствовал дед Егор, уже почувствовав нотки страха. Каким-то инстинктивным чутьем, а может даже мудростью, которой славился дед в здешних местах, старик понимал, что пришли к нему не из местной округи, а что приехали издалека, причем на собаках, и что дело к Егору Николаевичу у них действительно серьезное.

– Отец пусти нас в избу, мы свои – демонстрационным видом с повисшим на шее автоматом произнес Андрей Николаевич. Майор тем временем еще раз пересмотрел карту довоенных лет, сверился с координатами на документе и со спокойной душой удовлетворенно выдохнул.

– Точно тут. Батя, пусти по-хорошему, свои мы, с Агинских степей мы, – упаковывая бумаги в полевую сумку сказал Сергей Олегович, -Пусти батя в дом, мы с дороги голодные как черти.

– Так бы и сказали сразу, что агинчане, со степей. Это что же вы на собаках да на лыжах сюда прямо добирались? – уже более спокойно заговорил дед Егор.

– Вообще то мы из Внутренней Монголии, почти месяц по степям ползаем, все тебя отец ищем, -проходя в сени проговорился капитан, на что Сергей Олегович покрутил пальцем у веска, словно намекая или донося мысль Андрею Игоревичу. Уже довольно плохо слышавший Егор Николаевич так и не расслышал последнюю фразу, поплелся хрустя валенками по снегу, за своими довольно таки наглыми незваными гостями, которых дед не в силах был прогнать.

– Чудна у меня форма сынки, – приготавливая завтрак разливая подобие борща по тарелкам (все-таки старость брала свое, и изысканных вкусностей в доме давно не видели, довольствовавшись бурдой из овощей), любезно произнес Егор Николаевич. Офицеры, усевшись за стол в большем зале, принялись стучать ложками, при этом успевая закусывать ржаным хлебом с отрубями, который дед, иногда замочив в квасе собственного производства и сушил, позже похрустевшая вкусными сухарями с крепким чаем. Еще в сенях снявшие, как и положено при входе в дом, головные уборы, раздетые, в одних белых кителях военные набрасывались на простую деревенскую еду, скромную, но сытную.

– Может еще добавки? – поинтересовался дед Егор, видя здоровый аппетит мужиков, годившихся ему в сыновья. Он на мгновенье даже вспомнил покойного сына, пришедшего с войны контуженым и найдя свою кончину на дне бутылки.

– Нет, нет, спасибо отец, – практически в один голос произнесли обедавшие мужчины, иногда поглядывая на скудную обстановку в избе. Напротив, стола, у стены украшенной красивым ковром с таежным сюжетом в виде рисунка охоты, стояла кровать супруги Егора Николаевича. Впереди подпирая печку находилась кровать самого деда Егора. Обе кровати были заправлены красивыми покрывалами зеленого цвета с чудными узорами. По праву руку от майора, так же возле стены между окон, выходивших во двор расположился диван Данилы, заправленный по военному аскетичным синим одеялом с полосами у края и подровненной табуретом подушкой. Позади сидевших офицеров был расположен трельяж для посуды, уставленный изысканными образцами редкостей. В красном углу, по леву сторону от печи и входа, стояли икона Богородицы с младенцем Христом, образ Спасителя с заповедями в руке, и лик Николая Чудотворца. Правый угол занимала массивная советская радиола, которая давно не ловила ни одну радиостанцию, несмотря на все тщетные попытки Данилы услышать людей из других городов. Иногда выход в мир все же происходил, когда ловились обрывки шипения переговоров местных военных на УКВ, но чаще всего приемник использовали как проигрыватель, особенно в тихие, одиночные зимние вечера, слушая музыку как времен расцвета СССР, так и периода упадка и развала могущественной страны. Последние пластинки, времен перестройки, особенно любил и бережно хранил Данила.

Осмотрев комнату, зорким взглядом снайпера, Андрей Игоревич обратился к старику.

– Так значит один ты живешь отец? – с позволения деда Егора закурил и продолжил капитан, -Ни жены, ни детей, ни родных?

Старик относивший посуду на кухню, в то время, когда майор сидя на Даниловом диване принялся рассматривать его сокровенные виниловые записи 1980-1990 х годов, спрятавший с дыма, а дед Егор погрустнел.

– Сына уже пятнадцать лет как нету. Пришел он с Чечни больной на всю голову. Контуженый. Бывало ночью соскочит с кровати, хватает Данилку, внучка моего, еще совсем ребенка, малым, когда тот еще был, и в окно кидается. Два раза так бегал от духов, как он сам мне говорил. Потом мы с ним рамы вставляли, по весне получается это было тогда. Невестка моя не выдержала собралась и уехала на запад, вроде бы за муж вышла, не помню. Еще до бомб было. А Данилка на мне да бабке остались, от Коли вообще практически никакого воспитания и заботы парень не видел. Бил его часто. Благо еще парнишка смышленый да уж слишком умный, в меня видать пошел, -усаживаясь за чисто убранный стол дед Егор, заливаясь гордостью за внука продолжил, -Ему же всего десяток годков было, когда отца его схоронили, а тот спился в смерть из-за нервов. Да и старуха моя тоже уже почти три года как померла. Так что вдвоем мы остались с Данилой. Он сейчас на солонцах, охотится.

– Уж не на Седую ли Сопку пошел? – заискивая спросил любитель послушать рассказы простых людей Андрей Игоревич, облокотившись на руку, внимательно смотря на старика.

– Да какое там, – вытряхивая прогоревший пепел и вычищая трубку, а затем набивая ее свежим самосадом отмахнулся дед Егор, -Я ему строго настрого наказал в грязный лес не ходить, за белые бурятские ленты он у меня не заходит. Шаманы же там весь лес считают святым местом, вот и обвязали все окрестности лентами, так сказать пометили все сорок квадратных километров по кругу. Видимо забросили туда что то, от чего аж весь сосняк побелел иглами, а дальше седого леса вообще страшно заходить.

– Старого Хозяина видел, а отец? – развешивая уши, падкий на деревенские байки допытывался Андрей Игоревич.

– Видел один раз, да рассказывать не буду, у мужиков в селе соседнем спросите, – уже пыхтя трубкой, отуманенный дымом произнес дед Егор, -Это еще благо нынче снега в тайге много будет. Спать Хозяину в теплой берлоге. Уже небось нагулял да поднабрал жирку за весну да лето. Может Данилка в этот раз углядит где его.

– А когда говоришь он придет? – неожиданно сменив тему, успев вернуться за стол и похлебать крепкого черного чаю, спросил Сергей Олегович.

– Он не раньше завтрашнего дня явится. Сынки, если вы к нему пришли, тогда оставайтесь. Кровати есть, переночуете. Куда вам идти то сейчас, да по снегу в буран? В Большей Город, и то вас с вашим мундиром туда вряд ли пустят.

– Отец, ты случаем не в разведке в Афганистане служил? – улыбнулся Андрей Игоревич, поглядывая добрым взглядом на старика.

– Да какое там. Под Кандагаром по ущельям прыгал, ну да хватит с меня. Ладно мужики, заболтался я чего-то. Скажите лучше сынки, зачем к старику пожаловали?

– Не можем пока сказать батя. Найдем расскажем, не найдем, ну извиняй тогда, – ответил майор и продолжил, – У тебя батя подпол или погреб под картошку имеется?

– Так вон он, справа от тебя сынок. Ковер откинь и крышка будет, сразу увидишь. Так вам может картошки набрать сынки?

– Поздняков неси инструменты, – не обращая на вопрос старика, открыв крышку подполья и спустившись по широкой лестнице из-под пола скомандовал Сергей Олегович, и начав расчищать земляной пол от усыпанного картофеля продолжил, -Батя, а ты завалинку в доме менял? Ремонт там основательный, полы стелил или что-то такое?

– Да нет сынок, как дом у Витьки Шишмарева купил, так и стоит изба. Белить бы надо бы в этом году. Вот Данилке говорил, пусть из тайги приедет да за побелку возьмется.

– Серега, ты что этим землю долбить собрался? – разочарованно показывая майору саперные лопатки пробубнил Андрей Игоревич, с уже одетым и включенным шахтерским фонарем на лбу и подал керосиновую лампу "летучая мышь".

– Батя, у тебя лопаты простой штыковой или лучше ломика не найдется?

– Найдется, – ответил дед Егор, так и сидевший в валенках и овечьем жилете, по верх вязанного собственноручно коричневого свитера, и выйдя в сени отправился в кладовую на поиски инструментов. Вернувшись, неся в руках лопату и восьмигранный удобный ломим. Егор Николаевич включил свет в зале, так что находившаяся прямо над подпольем лампа накаливания с нацепленным плафоном, в миг осветила рабочих, отбрасывающих землю прямо на картофель.

– Ребята, на картошку то зачем? – застонал старче, схватившись за сердце, укладывая на пол под руку майора инструменты.

– Не ворчи ты батя, -взяв в руки штыковую лопату и свесив руки на полу майор продолжил, смотря пронзающими глазами в лицо старика, – У нас же все данные на тебя имеются, на службу, где до этого жил, работал, учился. Так что батя, лучше нам сам скажи находил в подполье что или нет? Ты же батя прожил тут почти сорок лет и не знаешь на чем дом стоит, хм, м-да, -и не дожидаясь ответа на провокационный и интригующий с имеющейся долей страха вопрос майор стал бодрее отгребать землю, все же бросая ее на этот раз в сторону от осеннего урожая, заполнявшего погреб.