Текст книги "Наследники империи"

Автор книги: Павел Молитвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Эскальдиор любовно погладил серый мрамор колонны и направился к фонтану, журчавшему посреди круглого дворика. Занятый подготовкой переворота в Манагаре, а затем и в Сагре, он не заметил, как управляющий сделал ремонт, и теперь с удовольствием отмечал, с каким тактом отнеслись приглашенные Цебуном художники и строители к порученному им делу. Рисунок, образованный восьмигранными напольными плитами, полностью восстановлен, именно восстановлен, а не выполнен заново; увечные блоки окружающего фонтан парапета заменены, а оставшиеся вычищены так, что налет времени все же ощущается. Выщербины в благородном камне, подобно морщинам на лице, подчеркивают его индивидуальность, и патина на бронзовых статуях радует глаз не в пример больше солнечного блеска золотых безделушек…

– Во имя Света и Единства! Ты звал меня, эскаль-диор? – Маленький юркий Нагат внешне настолько не соответствовал занимаемой им должности правителя города, да еще такого, как Нинхуб, что, глядя на него, Гносс всякий раз удивлялся, каким чудом в столь невзрачном и тщедушном теле может обитать столь деятельный и неукротимый дух.

– Да, брат мой, я посылал за тобой. Мои люди допросили поодиночке каждого из приплывших с Гельфаром людей, и все они подтвердили его слова.

– Гельфар – это тот, который затравлял нам о каком-то северянине, исфатейских принцессах и Черном маге, завладевшем кристаллом Калиместиара и потопившем «Норгон»?

– Тот самый, у тебя превосходная память, дружище. Ты видел его один раз, однако хорошо запомнил…

– Хм! Еще бы мне не запомнить человека, принесшего известие о гибели «Нортона»! Да я… – Нагат поднял глаза на Гносса и умолк. Дружба дружбой, но эскальдиор едва ли вызвал его для того, чтобы удостовериться, пребывает ли он в здравом уме и доброй памяти. И раз уж завел разговор о Гельфаре, стало быть, сведения, сообщенные капитаном, шлюпка которого была подобрана неподалеку от Нинхуба, подтвердились в полной мере.

– Помимо рассказов спутников Гельфара я получил два послания, также свидетельствующих, хотя и косвенным образом, о том, что он говорил нам правду. Одно пришло из Сагры, его привез капитан «Манна» – мастер Толеро передал ему все полномочия, перед тем как броситься в погоню за судном, увозившим кристалл Калиместиара. Другое – из Дортонала.

– А-а-а… – понимающе пробормотал Нагат. Из двух избираемых тайной жеребьевкой в День Свершений эскальдиоров один ведал делами мира и безвылазно жил в столице Атаргате – Дортонале. Второй, ведавший делами войны, находился, как правило, там, где больше всего требовалось его присутствие. Обязанности обоих властителей страны были распределены раз и навсегда, и если оба они заинтересовались этим самым Гельфаром, дело принимает серьезный оборот…

– Судьбой капитана, долгое время служившего Черному Магистрату, пусть занимаются твои чинуши, но то, что он рассказал о кристалле Калиместиара, оставлять без внимания нельзя. И тут уж решения принимать нам. Кстати, Платид тоже сообщает, что, по сведениям, доставленным надежными людьми в Дортонал, ключ от сокровищницы Маронды похищен из Исфатеи неким Мга-лом, родившимся где-то на севере, за Облачными горами.

– Но если Гельфар сказал правду и его корабль…

– «Посланец небес», – подсказал Гносс.

– …попал в Манамануш, то кристалл покоится сейчас где-то в лабиринте проток Глеговой отмели. Если его не проглотила какая-нибудь слишком уж расторопная тварь.

– Понимаешь, если бы на «Посланце небес» не было

Черного мага, я, возможно, и поверил бы в это. Потому что мне очень хочется в это верить! – доверительно прибавил эскальдиор. – Но на судне был маг. Более того, там был Магистр! А это, клянусь смрадными ямами Гайи, совершенно меняет дело.

– Магистр! – с отвращением повторил правитель Нинхуба. – Какая мерзость! Если так, то уверенным быть нельзя совершенно ни в чем.

– Зато предполагать следует наихудшее. Эти сыны тьмы так давно пытаются добраться до сокровищницы Маронды, что в этот раз им может повезти. И поскольку помешать этим порождениям ночи кроме нас некому, я намерен послать в Танабаг три… нет, пять бирем. Они возьмут на борт столько воинов, сколько смогут, и преградят магам дорогу к сокровищнице. А если судьба улыбнется нам – завладеют кристаллом.

– Пять бирем? Тысяча матросов и столько же воинов? Ты хочешь послать две декарды невесть куда, не будучи даже уверен, что кристалл не попал к глегу в желудок и не лежит где-нибудь на дне Жемчужного моря? Тогда все наши планы дальнейшего продвижения на запад действительно рухнут! Ты уничтожишь их собственными руками!

– Ну зачем же так трагически? Они будут просто отложены на некоторое время.

Нагат уставился на эскальдиора так, будто видит его впервые в жизни. Всегда подтянутый, высокий, на редкость молодо выглядевший обычно, Гносс был сейчас и в самом деле не похож сам на себя. Сжатые челюсти, разбежавшиеся от крыльев прямого костистого носа морщины и холодный блеск прищуренных, буравящих собеседника глаз заставили правителя Нинхуба вспомнить, что эскальдиору давно перевалило за сорок и человек этот, еще в молодости прозванный Кремнем, с годами не становился мягче. Люди, называвшие его за глаза «эстетом», не видели, как он на скаку врубался в ощетинившиеся копьями ряды чомбаров, хлынувших на северные рубежи Атаргате в Год Великого Холода. Не слышали, как он сорванным голосом приказывал не брать пленных при памятном штурме Нахидивы – столицы вагадзор-ских пиратов. Они не знали, что именно он возглавлял высадку Девятой декарды меченосцев на мыс Вундухун, который восточные поморы три года превращали в неприступную крепость. Они… «Впрочем, и сам я, похоже, забыл, с кем имею дело», – подумал Нагат, вслушиваясь в сказанные будничным голосом слова:

– Пять бирем и тысяча воинов. К сожалению, это все, что мы можем выделить для экспедиции, которая должна отплыть в ближайшее время. Но, боюсь, этого окажется мало, чтобы полностью контролировать подходы к сокровищнице. А потому, дабы возместить количество качеством, мне придется самому возглавить эскадру. – Эскальдиор сухо рассмеялся. – Полагаю, мой опыт не будет лишним в этом походе.

– Ты… ты с ума сошел!

– Нисколько. Мы можем расценивать похищение кристалла как бедствие или счастливый случай, но не воспользоваться этим шансом было бы непростительной глупостью. От того, что мы присоединим к владениям Братства еще один или два города, в сущности ничего не изменится, если же нам удастся овладеть знаниями древних…

– А если это всего лишь сказка и никакой сокровищницы не существует? Что если вход в нее уничтожен лавиной или завален оползнем? Наконец, там могут храниться не знания древних, а истлевшая за много веков рухлядь, и так оно скорее всего и есть!

– Это было бы великолепно! – широко улыбнулся эскальдиор. – Тогда мы забудем о сокровищнице и с чистой совестью вернемся к прерванным трудам.

– Не кажется ли тебе, что развеять иллюзии мог бы кто-то другой? Посылать пять бирем под твоим командованием на ту сторону Жемчужного моря – не слишком ли это дорогое удовольствие, когда речь идет о байках выживших из ума старцев? – продолжал настаивать Нагат, прекрасно сознавая, что переубедить Гносса ему не удастся.

– В существование кристалла Калиместиара тоже мало кто верил. А о сокровищнице Маронды упоминается в стольких старых рукописях, что тут и спорить не о чем. Я отписал Платиду о своих планах и к тому времени, как корабли будут готовы к отплытию, рассчитываю получить ответ из Дортонала. Хватит тебе тридцати дней на подготовку эскадры?

Нагат кивнул. Разговор окончен, спорить с эскальдиором бесполезно. Гносс никогда не отказывался выслушать мнения подчиненых, но редко брал на себя труд возражать им и отстаивать свою точку зрения. Еще реже он менял решения, которые принимал после долгих и порой мучительных раздумий.

– Ну не хмурься! Я знаю, ты сам охотно принял бы участие в этой вылазке и завидуешь тому, что я собираюсь сбежать от важных дел и совершить небольшое и во всех отношениях приятное путешествие. – Гносс обнял правителя Нинхуба за плечи и подвел к краю террасы, с которой открывался прекрасный вид на вспененный ветром Зеркальный залив. – Признайся, тебе ведь хочется ощутить под ногами вибрацию корабля, летящего на всех парусах?

– Мне хватает забот с теми судами, что строятся на верфях Нинхуба, ворчливо ответствовал Нагат. – А ты, я вижу, и правда рад пуститься в путь! Надоела небось крысиная возня моих чиновников, допросы, беседы с соглядатаями, проверка финансовых отчетов новоиспеченных правителей наших разрастающихся с каждым годом земель?

– Надоела, – признался эскальдиор, с просветлевшим лицом вглядываясь в морскую даль, перечеркнутую мачтами сгрудившихся в гавани кораблей.

Глава четвертая. ГОСТЕПРИИМСТВО НЖИГА

Простояв сутки в укрытой ото всех ветров бухте, «Кикломор», вместо того чтобы продолжать двигаться на юг, повернул к Бай-Балану. Удивленный неожиданным изменением курса, Гиль хотел было обратиться с расспросами к Ваджиролу, относившемуся к юноше скорее как к почетному гостю, чем как к пленнику, но выражение лица вышедшего поздним утром на палубу ярунда заставило его отказаться от этого намерения. Жрец Кен-Канвале был мрачней грозовой тучи, и, судя по тому, как шарахались от него моряки, лезть к нему с вопросами явно не стоило. Припомнив, что накануне Ваджирол и старший ярунд – Ушамва имели длительную беседу с Рашалайном, юноша подумал, что бывший отшельник может знать причины происходящего, и отправился в отведенную старцу каюту.

На сработанном имперскими корабелами трехмачтовом торговом судне, размерами сравнимом с биремами Белого Братства, помимо матросских кубриков имелась дюжина кают для пассажиров. Каморки эти, по мнению Гиля, больше всего походили на перевернутые шкафы, но то, что Рашалайна, его самого и даже Заруга поместили в отдельные каюты, показалось юноше хорошим предзнаменованием. По-видимому, имперцы надеялись извлечь из их пребывания на борту «Кикломора» какую-то выгоду, хотя какую именно, юноша решительно не мог себе представить. Заглянув в каюту Рашалайна, он в первое мгновение подумал, что ошибся дверью, а затем сообразил: никакой ошибки не произошло, просто мудрец успел уже каким-то образом оправдать ожидания хозяев корабля, и те не замедлили выразить ему свою признательность. Вчера еще голая стена над узкой койкой была завешена серебристо-голубым ковром, на откидном столике, в окружении вазочек с фруктами и какими-то диковинными заедками, высился медный узкогорлый кувшин, а на плечах самого Рашалайна красовался вишневого цвета халат с богатым золотым шитьем.

– Заходи, что в дверях застыл? – пригласил юношу старец, делая приветственный жест рукой, в которой зажата была весело посверкивающая стопка. – Тебе небось никогда не доводилось пробовать «девяностоцветный» бальзам? Поди и не слыхал о таком? Человек, пьющий его по утрам и натощак, скоро забывает о каких бы то ни было болезнях, а о старости знает лишь понаслышке. Тебе-то он пока без нужды, и все же попробуй, будет о чем детям и внукам рассказать.

Рашалайн наполнил еще одну стопку и протянул Гилю.

– Я вижу, разговор с хозяевами корабля принес щедрые плоды. – Юноша втянул носом источаемый коричневой жидкостью аромат и осторожно пригубил напиток, заслуживающий внимания хотя бы потому, что ему удалось привести Рашалайна в столь благостное состояние духа.

– К месту сказанное слово дороже груды бриллиантов. Присаживайся, Рашалайн указал на аккуратно заправленную койку, – и вкуси дары тех, кто, припав к источнику знаний, сумел оценить его по достоинству.

Глядя на лучащегося самодовольством старца, восседавшего на шатком трехногом табурете так, словно это был изукрашенный самоцветами трон, Гиль подумал, что Рашалайн сильно изменился со времени их первой встречи и сейчас в нем трудно узнать смиренного отшельника, отвратившего помыслы свои от мирской суеты. И дело было не в том, что старец, прибыв в Бай-Балан, сменил бесформенную серую хламиду на тончайшей шерсти белоснежную тунику, расшитую у ворота и рукавов затейливыми узорами; не в том даже, что цирюльник подравнял его космы, остриг и завил чахлую бородку, а банщик напитал тело благовонными целебными мазями и маслами. Все это были внешние, малозаметные в общем-то изменения, главное же заключалось в том, что непостижимым образом преобразилась осанка старца, значительнее и благообразнее сделались избороздившие лицо морщины, тверже и увереннее стал взгляд…

– Внешность должна соответствовать положению и обстоятельствам, – изрек Рашалайн, перехватив изучающий взгляд юноши, и в то же мгновение лицо его озарила такая хитрая, такая лукавая улыбка, что Гиль не удержался и радостно хихикнул. – Мудрецу следует иметь множество личин, иначе век его будет краток и безрадостен. Учитель мой Астий не считал лицемерие за добродетель и поплатился за это жизнью. Но что же ты не попробуешь эти орехи? Засахаренный сок шуньгаи тоже весьма неплох. А эти цукаты и зерна кайры? Даже в Бай-Балане подобные заедки считаются редкостным деликатесом, а за Жемчужным морем их пробовали считанные Властители. О, мланго большие мастера по части ублажения желудка! Впрочем, если верить слухам, они умеют ублажать все свои чувства, а наши удовольствия считают варварскими забавами безвкусных дикарей.

– Не ты ли говорил, что там процветает самое отвратительное рабство? напомнил Гиль и, отставив опустошенную стопку, потянулся за вазочкой с орехами.

– Я, – подтвердил Рашалайн без тени смущения. – И готов повторить, пока поблизости нет ни одного мланго, что считаю рабство самым омерзительным изобретением человечества. Однако, согласись, противоречия тут нет. Пресыщенные, избалованные люди несравнимо более взыскательны и привередливы в отношении еды, живописи, поэзии и любовных утех, ибо имеют возможность – сравнивать и выбирать. Да-а-а, если бы ты видел оружие, изготовленное умельцами Магарасы, ковры и одеяния из Шима… – старец мечтательно прикрыл глаза и покачал головой.

– Я слышал много доброго об оружейниках Магарасы, но арбалеты Белого Братства, будучи неказисты на вид, стоят, по-моему, самого распрекраснейшего меча. Кстати, не Заругу ли мы обязаны тем, что «Кикломор» повернул к Бай-Балану?

– Нет, и по тому, как преобразилась моя каюта, ты, конечно же, догадался, что имперцы изменили курс после беседы со мной. Не пытайся хитрить и не воображай, что тебе ловко удалось перевести разговор на интересующую тебя тему. Я бы и сам заговорил об этом, если мог чем-нибудь тебя порадовать. Но корабль не войдет в бай-баланскую гавань и нам не позволят сойти на берег. Рашалайн вздохнул и, тихонько побарабанив пальцами по столу, добавил: – Мланго тайком проникнут в город, дабы разыскать Мгала, а за нами будут следить в оба, так что я бы на твоем месте и не помышлял о побеге.

– Они собираются искать Мгала? Но зачем он им сдался, если кристалл у Ваджирола? – Гиль уставился на Рашалайна в полном недоумении, и тот, наслаждаясь изумленным видом юноши, разразился квохчущим смехом. Потер сухие ладони и сообщил:

– Без Мгала этот кристалл не более чем забавная безделушка. Ну да ладно, давай начнем по порядку. – Старец поудобнее угнездился на табурете и продолжал, глядя в крохотное окошко под потолком: – Тайгар – Верховный Маг, Гроссмейстер Черного Магистрата – уже посылал некогда своих людей к сокровищнице Маронды. В Либре, в храме Амайгерассы, они взяли кристалл Калиместиара и по морю Грез добрались до Эрзама. Спустились по Илии в Шим и на трех судах пересекли Жемчужное море. Два корабля погибло неподалеку от Танабага, третий же сумел каким-то чудом дотащиться до Бай-Балана, однако россказни двух дюжин полусумасшедших моряков были столь неправдоподобны, что никто не воспринял их всерьез. Никто кроме меня. Ибо было в них несколько деталей, придумать которые моряки были просто не в состоянии…

– Здорово! Что же ты раньше-то об этом молчал? – воскликнул Гиль.

– Так ведь и мы, коли помнишь, не на век расставались, – хитро усмехнулся Рашалайн, и юноша, в который уже раз, подумал, что не прост старичок этот, ох не прост! И хотя кажется он поройне в меру разговорчивым, на самом деле лишнего слова и в бреду не сболтнет.

– О чем же рассказывали посланцы Верховного Мага?

– Все, что они говорили, мне нынче и не упомнить, да это и неважно. Черных магов среди них не было – ни один из сокровищницы не вернулся, – у мореходов же язык мягок: что хочет, то и лопочет. Но одну дельную вещь они все же сказали, а я запомнил накрепко: вход в сокровищницу не открылся потому, что кристалл был доставлен в нее не тем человеком.

– Как это не тем?

– А вот это и есть самое интересное. Ты о трех мудрецах, «Книгу Изменений» прочитавших, слыхал?

– Говорил Мгал что-то такое. Ему файголиты в Гангози поведали…

– Ага. Ну тогда ты, верно, знаешь, что одним из них был учитель Мгала Менгер, вторым – Тайгар, а третьим – Ирвил. Так вот Ирвил-то этот самый, сгинувший потом неведомо куда, был настоятелем храма Вечного Света в Манагаре и оставил в «Манагарских летописях» шифр к прочтению «Книги Изменений». А поскольку «Книга» считается священной, списки ее есть едва ли не в каждом храме, и нашлись, разумеется, желающие воспользоваться шифром…

– Ух ты! А я об этом даже краем уха не слышал!

– Чего ж тут удивительного? Кого теперь интересуют священные книги древних? Хотя есть и другая причина, по которой история эта огласки не получила, и заключается она в том, что шифр Ирвил оставил не полный и «Книгу Изменений» целиком прочитать так никому и не удалось. Одни абзацы в ней вроде бы совершенно понятны, а другие представляют бессвязный набор слов, и что с ними делать – совершенно непонятно.

– Погоди-погоди, при чем же тут моряки, которые в Бай-Балан вернулись? Они-то что об этой «Книге» знали?

– Ничего. Однако они сказали, что кристалл не только не открыл дверь сокровищницы Маронды, но по прошествии некоторого времени и сам истаял, превратился на их глазах в прах. А кто-то из присутствовавших при этом Черных магов обмолвился, что случилось это из-за того, что человек, вложивший ключ в скважину, оказался «не тем». Слова эти подвигли меня перечитать нужную главу в «Книге Изменений» и по-новому осмыслить написанное в ней. Было там одно темное место, которое в моем прочтении звучало бы примерно так: «Лишь человек, взявший ключ от сокровищницы древних и владевший им, может открыть двери ее для себя и присных своих и войти в нее беспрепятственно».

– Взявший ключ от сокровищницы и владевший им… – повторил Гиль, – Но это значит…

– Вот именно! Это значит, что Фарах напрасно пытался умертвить Мгала, и, думается мне, Тайгар не отдавал ему подобного приказа. И имперцам кристалл Кали-местиара без владельца даром не нужен! Потому-то и повернули они к Бай-Балану. Убедить их в своей правоте оказалось делом не простым, но Ушамва, к счастью, не зря носит титул старшего ярунда. Некоторые куски текста «Книги» он наизусть помнит и, услышав мою расшифровку, не нашел в ней ни единого изъяна.

– Неужели только ты сумел верно истолковать рассказ матросов и текст книги? А Тайгар? А Белые Братья?

– А хотят ли они проникнуть в сокровищницу Маронды? Нужны ли им знания древних? Скорее они боятся, как бы ими не завладел кто-то другой, чем желают получить их сами. Боятся, я подозреваю, даже того, что до сокровищницы доберется их же посланец, ибо не уверены, удастся ли им удержать его после этого в повиновении. Когда-то я был знаком с Тайгаром и готов признать, что как маг и мудрец он желает обладать сокровенными знаниями, однако, будучи правителем, не может не понимать, сколь гибельными они могут оказаться для его власти.

– Хорошо, – произнес после некоторого раздумья юноша, силясь осмыслить услышанное. – Допустим, власть имущие не особенно стремятся вступить во владение столь грозным наследством. Но скажи, ради чего было Маронде изготовлять столь хитрый ключ к своей сокровищнице? Ключ, «привыкающий» к своему первому владельцу?

– Это как раз объяснить нетрудно. От любого храма Амайгерассы до Танабага – путь не близкий, и если человек сумеет проделать его – значит, на огромной территории царит относительный мир и покой и знания древних не превратятся, едва явившись на свет, в орудия убийства. Опять же тут возникает и вопрос доверия посланцу. Ведь ни Белые Братья, ни Черные маги не пытались выкрасть кристалл Калиместиара из храма Амайгерассы в Исфатее, хотя уж правители-то их должны были знать о семи храмах, в которых хранилось семь ключей к сокровищнице. К слову сказать, я совсем не уверен, что Тайгар в конце концов не сумел правильно расшифровать «Книгу Изменений»…

– Ты хочешь сказать, что он мог послать своих подчиненных к сокровищнице, не предупредив их о том, кто должен отпереть ее дверь? – тихо спросил юноша.

– Почему бы и нет? У любого повелителя есть подданные, от которых он рад был бы избавиться под благовидным предлогом. Мерзки души человечьи, но души правителей многажды мерзостнее всех прочих.

– И все же ты помогаешь правителям империи добраться до сокрытых в сокровищнице Маронды знаний? – с упреком спросил Гиль.

– Пока что я пытаюсь помочь воссоединить кристалл с его владельцем, которого ты, кажется, тоже не прочь увидеть как можно скорее? Впрочем, судя по твоим рассказам, Мгала в Бай-Балане уже нет и встретиться вам в ближайшее время едва ли удастся. Зато ко мне мланго будут относиться теперь с надлежащим пиететом, и, полагаю, оба мы от этого только выиграем. А в дальнейшем… Задумал я показать им один фокус, когда «Кикло-мор» вновь повернет на юг, но тут мне понадобится твоя помощь. Кое-что ты умеешь, я видел. Кое-чему я тебя научу, и если после этого имперцы не станут нас на руках носить, значит, я уже вовсе из ума выжил. Вот послушай…

Ярдан Баржурмал, сын Богоравного Мананга и наследник трона его, въехал в Ул-Патар глубокой ночью. Вернувшегося в столицу империи с победоносной войны ярдана не встречала толпа ликующих горожан. Парчово-халатная знать не ожидала его с венками и цветами у Арки Свершений. Не трубили звонкоголосые, свернутые в тройное кольцо золоченые трубы, не ухали гигантские барабаны-горбасы, не гремели медные диски. Ни один желтохалатный служитель Предвечного не склонил перед сыном опочившего год назад Мананга чисто выбритую голову и не бросил под копыта его горбоносого дурбара священные листья бессмертника. Последнему, впрочем, Баржурмал был искренне рад – чем позже проведают ярунды о его возвращении, тем лучше.

Негоже было наследнику престола возвращаться в собственный дворец подобно вору, однако посланное «тысячеглазым» Вокамом донесение заставило Баржурмала спешить, бросить войско и пренебречь не только традициями, но и соображениями собственной безопасности. Дабы не терять времени и не привлекать внимание вездесущих жрецов Кен-Канвале, он взял с собой всего двадцать хван-гов, да и тем велел оставить копья и высокие грозные шлемы в лагере Китмангура, а оружие и панцири укрыть под темными плащами.

Ярдан не тешил себя надеждой, что возвращение его останется тайной для ярундов. Среди стражников-ичхоров, то и дело преграждавших путь маленькому отряду, найдутся, естественно, желающие выслужиться перед Хранителем веры, но едва ли доклады их достигнут ушей Базурута раньше рассвета, а к тому времени ярдан будет уже в малом дворце. Золотая раковина, хвала Предвечному, Базуруту пока не по зубам, и если тот не догадался устроить засаду… Хотелось бы думать, что до этого Хранитель веры еще не дошел, да как бы за глупые мысли умную голову с плеч не сняли…

Стальные подковы высекали искры из каменных плит, тяжкий скок дурбаров будил гулкое эхо в ущельях улиц, и если бы не тамга «тысячеглазого», даже знание самых секретных паролей не позволило бы ярдану и его людям добраться до центра столицы. Грозные окрики и блеск направленных в грудь всадников копий сменяли хмурые улыбки и поднятые в воинском приветствии руки, стоило ичхорам взглянуть на золотую пластинку с изображением «крылатого ока». Даже пронюхав о намерении ярдана вернуться в Ул-Патар, Хранитель веры не мог подкупить всех ичхоров, однако способен был поставить своих людей около Золотой раковины, и этого-то Баржурмал страшился больше всего. Поэтому, когда отряд его вырвался из окружения приземистых каменных зданий на простор Ковровой площади, он сразу заметил в дальних ее концах предательский блеск стали.

– К воротам, Келелук! К воротам! Этих тамга не остановит! – крикнул ярдан и хлестнул ладонью по крупу дурбара. Это животное он получил на указанном в донесении «тысячеглазого» постоялом дворе, и оставалось надеяться, что Вокам отобрал для его отряда лучших скакунов, ибо от скорости их зависела теперь не только жизнь верховых, но и судьба империи.

Хлынувшие справа и слева, с улицы Пестрых перьев, а затем и с Невестиной улицы всадники скакали в полном безмолвии, и длинные двузубые копья их яснее всяких слов говорили о том, что в переговоры убийцам вступать не ведено и, как бы ни развернулись события, пощады не получит ни ярдан, ни сопровождавшие его хванги. Базу-рут решил не дожидаться Священного дня и покончить со всеми связанными с престолонаследием вопросами одним ударом. Если яр-дан сгинет, ничто уже не помешает айдане объявить себя невестой Кен-Канвале и поручить управление империей служителям Предвечного…

– Мананг! Мананг! – взревели за спиной Баржурмала хванги и скинули по знаку Келелука плащи. Звездный свет заискрился на чешуйчатых панцирях телохранителей яр-дана, устрашающе блеснули рогатые полукружия боевых топоров, и Баржурмалу почудилось, что дурбары убийц замедлили бег. Кем бы ни были посланные Базурутом на злодейское дело люди, они заколебались. Ибо хванги были не только лучшими воинами империи, не только телохранителями, но и друзьями ярдана, и предпочли бы быть сто раз изрубленными, чем прослыть трусами или раззявами, не уберегшими своего господина.

За решетчатыми воротами окружающей Золотую раковину крепостной стены замелькали факелы, послышались возбужденные голоса, и Баржурмал подумал, что если «тысячеглазый» не заменил инвалидную команду дворцовых стражников своими людьми, то ни хванги, ни летевший как ветер дурбар не спасут его. Убийцы, посланные Хранителем веры, очнутся прежде, чем заспанные ветераны успеют зенки продрать, не говоря уж о том, чтобы распахнуть ворота…

– Смерть сыну рабыни! За веру! – взвыл предводитель отряда, вырвавшегося из Невестиной улицы, и со стороны улицы Пестрых перьев ему ответили недружно, но вдохновенно: – Ай-дана! Айдана!

– Вперед! – Баржурмал выхватил из ножен кинжал и кольнул им дурбара. Вперед, стервячий корм!

Краем глаза он видел, как хванги устремились наперерез норовившим взять его в тиски убийцам. Как сверкающие бабочки, блеснули метательные кольца, пропев песнь смерти, отыскали добычу дротики, а затем, подобно лопастям чудовищных мельниц, закрутились боевые топоры.

Звон стали, крики раненых дурбаров, стоны умирающих людей повисли над Ковровой площадью, и Баржурмал понял, что миг, который хванги должны были подарить ему по долгу службы и дружбы, истекает. И приостановленные ценой их жизней отряды всадников вот-вот обрушатся на него справа и слева. Обрушатся и раздавят, растопчут, изорвут в клочья перед самыми воротами, стражи которых до сих пор не сообразили, что их надобно не запирать на дополнительные запоры, а распахнуть перед своим господином…

– Выбора нет. Не знаю, умеешь ли ты летать, но придется тебе осваивать это искусство. Прыгай, во имя Предвечного! Прыгай! – крикнул он что есть мочи в ухо скакуна и вновь кольнул его кинжалом, ударил каблуками сапог.

Дурбар скосил налитой кровью глаз, и роняя клочья розовой пены, устремился ввысь, словно брошенный из пращи камень. В лицо Баржурмала прянула затейливо выгнутая из кованых бронзовых прутьев решетка ворот, сзади, словно стая бешенных слуг Агароса, злобно завопили упустившие жертву убийцы, и яр-дан почувствовал резкий рывок. Неведомая сила перевернула его через голову, и, теряя стремена, он понял, что летать дурбар не умел и в последний миг своей жизни так и не постиг этой птичьей науки…

– Ай-а-а!.. – заверещал кто-то дурным голосом. Ярдан ткнулся во что-то мягкое, руку обожгло болью, и его покатило, поволокло по жестким каменным плитам. Мелькнули оранжевые огни факелов, испуганное лицо Кависа, перекошенные физиономии других стражников, которые, впрочем, тут же начали расплываться и таять, как утренний туман под лучами набирающего силу солнца.

– Очнись! Жив ли ты, яр-дан? Приди в себя! Первое, что он увидел, открыв глаза, была бездыханная туша дурбара, повисшая на остриях венчавших ворота пик. Потом ее заслонило усатое лицо Кависа, настойчиво вопрошавшего:

– Жив ли ты, мой повелитель? Жив? Лучше бы тебе укрыться во дворце, а ну как эти порождения Агароса начнут ворота ломать? Ты хоть встать-то можешь?

«О Предвечный, почему я не заменил этих пропивших свои мозги калек хвангами или хотя бы простыми ичхорами? Разве то, что они воевали рука об руку с моим отцом, дает им право быть такими кретинами?» – подумал Баржурмал и попытался приподняться.

– Могу, – криво усмехаясь, ответствовал он, чувствуя себя точь-в-точь как раздавленная лягушка. Однако, подхваченный десятком заботливых рук, наследник престола все же сумел встать на ноги и даже шагнул к воротам, но Кавис торопливо заступил ему дорогу:

– Не надо, мой повелитель! Там только эти… они… А вдруг случайная стрела? Или копье? Смотреть-то не на что, раненых они уже добили.

– Двадцать хвангов против… Сколько их там, этих выродков? Двести? Триста?..

– Они уходят! Уходят! – крикнул мальчишеский голос из воротной башни, и в тот же миг в нескольких шагах от яр-дана послышался жалобный стон.

– Это кто? Из моих? – Баржурмал подался вперед, силясь оттолкнуть скалой стоящего перед ним Кависа. Ощутил пульсирующую боль в раненой руке и, вглядываясь в вяло шевелящуюся около ворот массу, скрипнул зубами: не может это быть хванг. Все они там полегли. На площади. Все.

– Гукхав это. На него-то ты и свалился. Потому кости и не поломал, объяснил поддерживавший яр-дана стражник. – А руку, верно, об копье его распорол. Давай-ка перевяжу.

– Гукхав?.. Благодарю, Гукхав… Вовремя в нужном месте оказаться полезная способность. – Баржурмал рванул с шеи золотую цепь и сунул в руки одному из ветеранов. – Разделите. А ты, Кавис, веди во дворец.

Была глубокая ночь, и все произошло так внезапно, что стражники, полгода охранявшие пустой дворец отправившегося в военный поход яр-дана, спросонья не враз осознали, что стоящий перед ними грязный, покрытый пеной и кровью дурбара парень с побелевшим, исковерканным гримасой ненависти и горя лицом и есть сам яр-дан – будущий Владыка империи Махаили. Они болтали с ним как с равным, и лишь Кавис, глупый старый рубака, с первого взгляда признав Баржурмала, тщился сообразить, как же тот оказался здесь один-одинешенек, и что с ним теперь делать, и что вообще станется с империей, если наследники трона превращаются в дичь в собственной столице… К несчастью, изрядная доля ударов, полученная ветераном за долгие годы службы, пришлась на его многострадальную голову, отчего соображал он даже среди бела дня не слишком быстро, и ему понадобилось немало времени, дабы понять, что раненому яр-дану не к лицу тащиться во дворец пешедралом. Потребовалось некоторое время и на то, чтобы уговорить упрямого и к тому же слегка одуревшего от падения наследника престола сесть на принадлежащего стражникам ветхого одра, – словом, когда Баржурмал добрался наконец до дверей Золотой раковины, там его уже поджидал невесть как узнавший о возвращении яр-дана в столицу Вокам. И это оказалось большой удачей, потому что Во-кам соображал на редкость быстро и лучше всех других знал, как привести в чувство молодого мужчину.