355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Павел Куприяновский » Бальмонт » Текст книги (страница 15)
Бальмонт
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 02:01

Текст книги "Бальмонт"


Автор книги: Павел Куприяновский


Соавторы: Наталья Молчанова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Глава шестая
«ЖРЕБИЙ ВСЕМИРНОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА»

Среди поэтов Серебряного века Константин Бальмонт выделялся многим, в том числе и неутомимой страстью к путешествиям. Не случайно А. В. Амфитеатров, давая характеристику русской «Литературы в изгнании» (Белград, 1929), писал, что Бальмонту выпал «жребий всемирного путешественника». После поездки в Мексику и США поэт мечтал о новом увлекательном путешествии.

Египет давно манил к себе Бальмонта самобытной историей и культурой. «Захотел я посетить и Египет, – вспоминал поэт. – Увидеть настоящих египтян. Хотя бы и сегодняшних. Памятники Египетские хотел увидеть. Все узнать Египетское. Египет ведь Египет. Из Египта чуть не все вышло, чем дорожим мы».

По обыкновению путешествию предшествовала длительная и серьезная подготовка. Он изучал труды египтологов, читал книги путешественников, занимался египетским языком. В 1924 году, посылая свою книгу египетских очерков «Край Озириса» профессору Евгению Александровичу Ляцкому, Бальмонт писал ему, что эта книга – «не компиляция, а самостоятельная работа, основанная на путешествии в Египет и на многолетнем его изучении под руководством Жана Капара (Брюссель), А. Море (Париж) и Масперо (Каир)». Бальмонт назвал лишь тех египтологов, с которыми был связан непосредственно. Но он знал труды и других ученых. Так, в главе «Повествование гробниц» он называет восемь имен, в том числе Шамполиона (Шампольона) и Данюноса-Паши, на чьи работы опирался в описании египетских могильных памятников.

Двадцать четвертого ноября (по европейскому календарю) 1909 года Бальмонт и Елена Цветковская отплыли из Марселя в Египет на немецком пароходе. Прибыв в Александрию, – которая на рубеже старой и новой эры в течение шести веков была средоточием греко-римской цивилизации и многих культурных ценностей Древнего Египта и Передней Азии, – на некоторое время там задержались. Осматривали то, что осталось от былой славы города, опустошенного завоевавшими его арабами. Александрии, ее былой славе посвящен первый очерк книги «Край Озириса» – «Преддверье в Египет».

Значительное время Бальмонт провел в Каире, где постоянно общался с французским ученым Гастоном Масперо, изучая под его руководством египетский язык и знакомясь с трудами о Египте. Много работал с материалами каирского Национального музея, был в Мемфисе, ездил в долину реки Нил, осматривал знаменитые пирамиды Гизе и менее значительные пирамиды в других местах, а также надгробные пирамиды, мумии, саркофаги, плиты с рельефными изображениями, предметы религиозного культа и многое другое. О посещенных им местах Бальмонт пишет так: «Углубясь в Египет, мы посещаем Абидос, Луксор, Карнак, Фивские гробницы, иные святые места Египта, достигаем Ком-Омбо, завершаем наши впечатления на границе Нубии, в последней часовне Египетского многобожия, в островном храме Филэ».

Книга «Край Озириса» мало похожа на записки путешественника. В этом отношении она резко отличается от книги Бальмонта «Змеиные цветы» (1910), в очерках которой большое место занимают личные наблюдения и впечатления от увиденного в пути. В «Краю Озириса» он уже не путешественник, а исследователь древностей, поэтому в книге почти нет сведений о жизни современного Египта (не случаен и подзаголовок книги «Египетские очерки», а не, допустим, «Путешествие в Египет»). В ней преобладает строгий, деловой стиль изложения, в отличие от стиля прозаических эссе поэта, где он остается прежде всего лириком.

В книге выдержана строго тематическая композиция. Первые 12 очерков посвящены различным сторонам жизни и религии Древнего Египта: Нил и Нильская долина, в которой особую роль играет вода, культ Солнца, боги и человек, мировые стихии, душа человека, смерть и культ мумий, поклонение мертвым, пирамиды и их назначение, бог жизни Озирис, сокровенные обряды и слово, поклонение зверям, поклонение Солнцу. В остальных очерках преобладают переложения или переводы египетских песен, преданий, иногда с элементами исследования: «Забытые сокровища» – о египетской любовной лирике, «Египетская горлица» – о взаимоотношениях возлюбленных. Завершаются «Египетские очерки» «Словом египетского Старца» (42 наставления отца сыну из древнеегипетской книги на папирусе – «Книги мертвых») и «Славословием Солнца и Луны».

Описывая миропонимание, религиозные представления и культы египтян, Бальмонт сопоставляет их с мифами, легендами, песнопениями других народов мира и подчеркивает своеобразную гармоничность всех составных частей жизни этого древнего народа. Его привлекает жизнерадостный культ Озириса, и в противовес «мрачному» изречению библейского Иова («Человек рождается на страдание») он даже в культе умерших у египтян видит оптимистическое начало: «Египтяне в безмерной любви к жизни создали культ мумизированных умерших, дабы никогда они не истлевали и в самой смерти не умирали».

В Древнем Египте Бальмонт нашел много такого, что было близко его поэтическому мироощущению и, по его мнению, не должно быть забыто человечеством: близость к природе, к четырем стихиям – Огню, Воде, Воздуху, Земле, детскость первобытного человека, естественность, радостное ощущение мира и бытия.

Из полуторамесячной поездки в Египет Бальмонт вернулся во Францию в январе 1910 года и в течение 1910 и 1911 годов много работал над египетскими очерками, пересылая их для публикации в газеты «Утро России», «Современное слово», «Речь», «Русское слово», а также в альманах «Северные цветы на 1911 год» и журнал «Русская мысль». Отдельное издание очерков – книга «Край Озириса» – состоялось в начале Первой мировой войны. Книга быстро разошлась, и, по словам автора, она была «хвалебно отмечена русским египтологом, учеником Тураева, В. М. Викентьевым».

В Египте до Бальмонта побывали писатели В. Дедлов, Вас. Немирович-Данченко, И. Бунин, Н. Гумилёв, философ Вл. Соловьев, но только лирико-философские этюды Бунина, включенные им в «путевые поэмы» «Тень птицы», могут быть в определенной степени сопоставимы с книгой Бальмонта «Край Озириса», также отмеченной философскими размышлениями и обобщениями.

Пребывание в Египте оставило след и в поэзии Бальмонта. В книгу «Зарево зорь» (1912) вошли стихотворения, написанные во время путешествия или под его впечатлением, хотя к поэзии в это время Бальмонт обращался мало. Сообщая об этом Брюсову, он добавлял: «Относительно стихов у меня такое ощущение, что два или три года будет у меня перерыв полного молчания, а потом…» «Полного молчания» не получилось, но перерыв в три года в выпуске стихотворных сборников – срок для Бальмонта значительный.

Книгу «Зарево зорь» постсимволистская критика расценила как свидетельство возвращения «вечно юного» Бальмонта на «круги своя». «К. Бальмонт находится в том же кругу переживаний, что десять лет тому назад. Опыт этих лет прошел мимо него», – подчеркивал Н. Гумилёв, хотя признал, что «Зарево зорь» «радует прежним зорким вниманием к природе». В. Ходасевич в обзоре русской поэзии вскользь заметил: «Его последняя книга была бы очень хороша, если бы не принадлежала Бальмонту. Там, где Бальмонт повторяется, встречаем стихи очень хорошие, но как будто уже известные». Тем не менее М. Волошин нашел в книге несколько «изумительных» стихотворений, «за которые можно простить сотни равнодушных страниц», и в отзыве полностью процитировал «долгий степной напев» – стихотворение «Тоска полей».

Надо сказать, что русская тема врывалась и в цикл «египетских» стихотворений «Потухшие вулканы». «Святая страна пирамид» постоянно напоминает поэту о «душистых лесах» родной страны, а «царственный Нил», чьи «истоки безвестны, затеряны», остается внутренне «чуждым». Потрясенный былым величием «края Озириса», он все же признается:

 
Прекрасней Египта наш Север.
        Колодец. Ведерко звенит.
Качается сладостный клевер.
        Горит в высоте хризолит.
 
 
А яркий рубин сарафана
        Призывнее всех пирамид.
А речка под кровлей тумана…
        О, сердце! Как сердце болит!
 
(Прекрасней Египта)

После «Зарева зорь», в 1913 году, Бальмонт издал избранные стихи, озаглавив книгу «Звенья» и тем самым подчеркивая взаимосвязь между всеми вышедшими до этого поэтическими книгами. Рецензент петербургского журнала «Современник» Сергей Астров определил ее как «хрестоматию» – в ней «ступени лестницы, по которым шел поэт». И тут же дал оценку всего творчества Бальмонта: «Чародей стиха, внесший в русскую поэзию дотоле неслыханные формы и образы <…> Бальмонт самый любимый и читаемый нынешний поэт. Влияние его огромно. <…> „Звенья“ несомненно станут настольной книгой каждого любящего родную литературу» (Современник. 1914. № 4). Интересен отзыв историка литературы, профессора Харьковского университета Николая Федоровича Сумцова в газете «Южный край» (1914. № 11 936). Он находил, что в сборнике «Звенья» отразилась способность автора «воплощать причудливые современные мечтания и искания», в них «особенно заметна эта чуткость к всечеловеческой жизни, к душам близких и чужих <…> слияние части с целым – человека с жизнью – в одном творческом порыве, в одном устремлении к Свету».

Хотелось бы отметить, что в 1909–1911 годах, как и в предшествующее и последующее время эмиграции, Бальмонт активно трудился в области перевода. Отдельными изданиями вышли сборники «Из чужеземных поэтов» и «Испанские народные песни», книги Г. Ибсена (драмы «Дикая утка», «Маленький Эйольф», «Привидения»), Кальдерона (третий том), Э. По (собрание сочинений), Ю. Словацкого («Три драмы»), Ф. Кроммелинка («Ваятель масок»), К. Марло («Трагическая история доктора Фауста»), У. Уитмена («Побеги травы»), П. Шелли (трагедия «Ченчи»), Этот список не претендует на полноту, вместе с тем свидетельствует о поразительной работоспособности поэта.

Безусловно, дорого было для Бальмонта завершение издательством «Знание» выпуска в 1907 году трехтомного собрания сочинений Шелли. На выход его откликнулся не только Корней Чуковский, как уже говорилось, ругательной рецензией в «Весах» (к тому же оскорбил поэта, назвав его «Шельмонт»). Тогда же, как позже выяснилось [16]16
  Червяков А. И.Неизвестная рецензия И. Ф. Анненского. Лондон, 1993.


[Закрыть]
, Иннокентий Анненский в обстоятельном разборе бальмонтовского перевода (сличив его с подлинником) писал, что перевод сделан с любовью, поэт много трудился «над претворением английского подлинника в русские стихи». «И это, – заключал Анненский, – заставляет смотреть на лежащий передо мною труд как на вещь серьезную и почтенную, независимо даже от частных ошибок, шероховатостей и неточностей, которыми так несправедливо было бы затушевывать солидные достоинства этого литературного вклада».

Обращает на себя внимание и то, что расширился круг газет, журналов, издательств, в которых поэт стал печататься и издаваться. Это связано с тем, что «промежуточные» произведения, соединяющие реалистическую и модернистскую манеры письма, становились всё популярнее, и печатные органы теперь не столь строго делили литературу по направлениям и течениям.

После закрытия «Весов» и «Золотого руна» Бальмонт публиковался в журналах «Русская мысль», где литературный отдел возглавлял Брюсов, «Аполлон», «Современный мир», «Заветы» и др. Из издательств, в которых выходили его книги, отметим, кроме упоминавшихся, издательство «Польза» С. Скирмунта, а также издательства А. Маркса, М. О. Вольфа, К. Ф. Некрасова, М. В. Пирожкова.

По-прежнему, несмотря на возникающие временами противоречия с Сергеем Поляковым, «Скорпион» оставался самым близким Бальмонту издательством. Там в 1911 году вышел первый в России более или менее полный сборник стихов Уолта Уитмена «Побеги травы». Вслед за Шелли, По, Кальдероном это был для Бальмонта наиболее близкий по духу автор. Переводить его поэт начал в 1903 году, усиленно занимался им в 1905-м, неоднократно писал о нем. Уитмен привлекал его демократизмом, мощным выражением природного начала в человеке, преклонением перед стихиями природы. Однако издание «Побегов травы» претерпело цензурные осложнения: в марте 1911 года на книгу был наложен арест за «культ человеческого тела и чувственной любви». Суд приговорил издателя к штрафу в 25 рублей, а из книги изъяли раздел «Дети Адама» и стихотворение «Ласки орлов». С остальной части арест сняли, и книга вышла в свет.

Живя во Франции и Бельгии, Бальмонт иногда встречался с соотечественниками. После революции 1905 года в Париже три года жили Мережковские и, по воспоминаниям Зинаиды Гиппиус, Бальмонт порой появлялся по «субботам» в их салоне. Но близости между писателями не было. Чаще Бальмонт встречался с Волошиным, бывал у писательницы Александры Васильевны Гольштейн, в мастерской художницы Елизаветы Сергеевны Кругликовой. В 1909 году в Париж приезжал художник Николай Павлович Ульянов и тогда же написал портрет Бальмонта (ныне находится в Третьяковской галерее). Навешали его молодые поэты, присылали ему стихи, о чем можно встретить свидетельство в мемуарах Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Эренбург познакомился с Бальмонтом в 1911 году, преподнес ему свою первую книгу стихов и посвятил стихотворение. Среди гостей Бальмонта часто встречались польские писатели, жившие во Франции, поэт близко познакомился с известным польским романистом и драматургом С. Пшибышевским.

В 1911 году Бальмонта посетил Алексей Михайлович Ремизов, к которому поэт хорошо относился еще с момента знакомства в 1903 году. Ремизов выделял Бальмонта из всех символистов, группировавшихся вокруг «Скорпиона». «Только у Бальмонта, единственного <…> звучит долгая странная нота из корней сердца, а остальные „играют в игры любовные“» – так отзывался он о поэте в одном из писем. Из письма Ремизова Блоку от 28 апреля 1911 года явствует, что в первый же день приезда в Париж к нему заходил Бальмонт. «От Вас я кланялся, – сообщает он Блоку. – А он говорит: „Блок меня ругает все!“». С Бальмонтом Ремизов встречался неоднократно. Ему и Георгию Чулкову, который в это время тоже находился в Париже, поэт читал переведенные фрагменты из поэмы Ашвагхоши «Жизнь Будды». 18 июня Ремизов пишет Блоку, что на понедельник намечено прощание с Бальмонтом, и в этом же письме передает впечатление от него: «В Россию он не вернется, застрял он тут и сил уж нет выкарабкаться. А столько еще молодости в нем и порывистости и нежности». Здесь же он советует Блоку послать Бальмонту свои произведения и сообщает его парижский адрес. Ремизову хотелось сгладить отношения поэтов. Блок внял его совету и отправил Бальмонту «Стихи о Прекрасной Даме», вышедшие в издательстве «Мусагет» (1911), с инскриптом, заканчивающимся словами: «От неизменного почитателя». Бальмонт послал Блоку книгу «Зарево зорь» с надписью: «Певцу певучему Блоку». С Ремизовым Бальмонт состоял в переписке.

Из писем Бальмонта Брюсову видно, что у него не раз возникала мысль вернуться в Россию, несмотря на возможный арест и тюрьму, но близкие люди в России отговаривали, писали об опасности этого шага. Между тем Бальмонт все сильнее тосковал по России, все более задумывался о новом путешествии, предполагая его кругосветным. 16 августа 1911 года он сообщает Ф. Д. Батюшкову о своих планах: «Я хотел бы вернуться все же – не отклоняя приезд (с его вероятной карой мне, той или иной) по свершении своего большого путешествия. Если после этого посадят в тюрьму на неограниченное время, буду там писать „Заокеанские Видения“».

К кругосветному путешествию Бальмонт специально готовился. Он писал Михаилу Васильевичу Сабашникову, другим близким людям, чтобы ему прислали книги по буддизму – труды русских и зарубежных ученых (среди них академики И. П. Минаев и В. П. Васильев, Р. Пишель, Г. Ольденберг), книги о путешествиях в страны Индийского и Тихого океанов. Особый интерес проявлял к традициям и религиям народов Востока, по этому поводу консультировался с видным этнографом и антропологом, профессором Московского университета Дмитрием Николаевичем Анучиным, создавшим при университете Музей антропологии. В письме к нему читаем: «Уезжая в дальний путь, обращаюсь к Вам с просьбой. Если бы Вы были добры послать мне что-нибудь из Ваших работ по антропологии и этнографии, я был бы Вам очень благодарен. Охотно поквитался бы с Вами чем-либо из своих книг, если Вам это любопытно. Не укажете ли Вы мне также на какие-либо вопросники,приспособленные для собирателя фольклорных сведений?» Незадолго до отъезда он просит Т. А. Полиевктову прислать книги, которые, как ему представляется, потребуются в дальней дороге: «Мироздание» Вильгельма Мейера, «Общедоступную астрономию», «Кометы и падающие звезды» астронома Сергея Павловича Глазенапа, «Астрономический календарь на 1912 год», «Сравнительное языкознание» лингвиста Федора Евгеньевича Корша (письмо от 6 января 1912 года по европейскому календарю). Книга Корша, надо полагать, помогала ему разобраться в языках незнакомых народов, и, по его словам, он даже «лепетал в путях» по-сомалийски и по-малайски.

В январе 1912 года Бальмонт отправил в газету «Русское слово» цикл из восьми лирических стихотворений «Покидая Европу», и 24 января они были опубликованы. Стихи пронизаны тревогой и болью за Россию, раздумьями о ее настоящем и будущем:

 
Россию вижу я. Туманы там нависли.
И тени мстительно там бродят вдоль могил.
 

И все же за «долгой ночью» он надеется увидеть «венец зари» (стихотворение «Гиероглифы»). Тревога за родную страну, за ее народ усугубляется вестями о голоде в Поволжье (стихотворение «А кровь?»):

 
Я чувствую жестокую обиду,
Я слышу вопль голодных матерей.
И как же я в свое блаженство вниду,
Когда есть боль вкруг радости моей?
 

В статье «Привет Москве», написанной перед возвращением на родину, Бальмонт признавался, что одной из главных причин, заставивших его отправиться в долгое и дальнее путешествие, была неизбывная тоска по родине: «Последний год было невозможно оставаться в Париже. Я уехал в кругосветное плавание» (Русское слово. 1913. 12 мая).

Усилиями разных лиц, в первую очередь Максимилиана Волошина, перед отъездом Бальмонта было устроено его чествование по поводу 25-летия литературной деятельности. Строго говоря, если считать началом этой деятельности первую публикацию в журнале «Живописное обозрение», то юбилей следовало бы отмечать год назад. Но все понимали, что поэт отправляется не в легкую туристическую поездку, а в очень серьезное, трудное и длительное путешествие. Его называли кругосветным, так как Бальмонт предполагал вернуться в Европу через Америку. Забегая вперед скажем, что этого не получилось: из Океании (Полинезия), минуя Гавайские острова, он повернул свой маршрут в сторону Индии и вернулся через Суэцкий канал, пропутешествовав одиннадцать месяцев вместо намеченных тринадцати.

Юбилей отмечался в большом зале знаменитого парижского Лидо. Присутствовали около двухсот человек, среди них русские, французские, польские писатели. Юбиляра приветствовали Волошин (стихотворение «Напутствие Бальмонту», где он представлен как «пловец пучин времен»), Рене Гиль, Поль Фор, польский поэт Болеслав Лесмян и др. Были преподнесены юбилейные «адреса», в речах звучали слова признания его немалых заслуг в литературе.

В ответ Бальмонт прочел стихотворение «Четверть века», отражающее чувства человека, которому скоро предстоит дальний путь:

 
Неужели четверть века
Что-нибудь
Для такого человека,
Пред которым дальний путь!
О, неправда! Это шутка.
Разве я работник? Нет!
Я лишь сердцем, вне рассудка,
Жил – как птица, как поэт,
Я по снегу первопутка
Набросал, смеясь, свой след.
Я порою тоже строю
Скрепы нежного гнезда.
Но всегда лечу мечтою
В неизвестное Туда.
Все же, милых покидая,
Милых в сердце я храню,
Сердцем им не изменю.
Память – горница златая,
Верь крылатым – и огню!
 

«Нечаянной радостью» назвал поэт этот вечер, он был растроган. Но мысленно он уже прощался с Парижем.

В самом конце января Бальмонт выехал в Лондон. «1 февраля н. с., – извещает он Брюсова, – из Лондона уезжаю с кораблем „Athenic“, Albion Company, 3-го февраля, на преломлении дня, гляжу в последний раз на Европу, в Плимуте, 8-го уже буду на Канарийских (Канарских. – П. К., Н. М.)островах». Дальнейший маршрут, согласно письмам Бальмонта, выглядит так: Кейптаун, Оранжевая республика, Трансвааль, побережье Южной Африки, Мадагаскар, затем – Тасмания, Австралия (Аделаида, Мельбурн), Новая Зеландия, группа островов Тонга, Табу, Самоа, Фиджи, снова Австралия (Сидней, Брисбен), Новая Гвинея, Целебес, Ява, Суматра, Цейлон (Коломбо и старая столица Анурадхапура), Индия (от Тьюитикорана до Мадраса, Бенареса, Агры, Дели, Бомбея); из Индии – через Порт-Саид в Марсель. В Париж Бальмонт вернулся 30 декабря. Таким образом, во время путешествия он ознакомился с образом жизни, бытом, верованиями, культурой народов Африки, Австралии, Азии, Новой Гвинеи, Индонезии, Океании (Полинезийских островов).

Эллис видел в поэте «старый тип испанского искателя». Он писал: «Воистину более всего явил свое „я“ Бальмонт в своих странствованиях без орбиты, цели и устали. Что ищет он? Погибшую Атлантиду? Или даже Лемурию?» Возможно, Бальмонт верил в Атлантиду и Лемурию, но все же у его путешествий была и своя «цель», и своя «орбита».

Как известно, Д. Н. Анучин охотно откликнулся на просьбу Бальмонта перед его путешествием. Он послал ему свои труды, сообщил ряд ценных сведений, дал советы и рекомендации. В свою очередь, Анучин попросил поэта, если будет возможность, собрать в заморских странах для Музея антропологии предметы из области этнографии и антропологии. В статье «Заморское путешествие К. Д. Бальмонта» (Русские ведомости. 1913. 1 марта) Анучин пишет, что Бальмонт не забыл своего обещания и «вывез из посещенных им стран много интересного, потратив на то немало средств». Привезенные и переданные в Музей антропологии предметы до сих пор хранятся там и представляют собой немалую ценность. По словам хранителя музея Натальи Новиковой, бальмонтовских экспонатов более ста. В статье «Странствующий певец» (Вокруг света. 1990. № 2) она описала их и сообщила, что они используются в экспозициях музея.

В письме Анучину Бальмонт сетовал, что привез маловато, но тут же отмечал: «Конечно, будучи любопытствующим писателем и довольно опытным путешественником, я умел в несколько минут заметить многое, чего другой глаз, быть может, не увидит в гораздо более долгий срок, но для того, чтобы вполне освоиться в любой стране, нужна известная длительность, которой я был лишен. Впрочем, до поездки я мысленно путешествовал по этим странам через книги, что продолжаю делать и теперь».

Несмотря на разнообразие впечатлений, их новизну и экзотичность, мысли поэта неизбежно возвращались в родные края. «Мне хочется сказать Вам, – признавался Бальмонт Анучину в письме, отправленном с Явы, – что 7 лет назад, когда я вернулся в Россию, взметненную бурей, из долгого путешествия по Мексике, Майе, Калифорнии, во мне загорелась неугасимым костром моя бывшая ранее скорее спокойной любовь ко всему русскому и ко всему польскому. Есмь славянин и пребуду им. С тех пор я прочел все, что касается русских былин, преданий и вымыслов. „Все“ это преувеличение, но много. И одновременно я полюбил все народы земли в их первотворчестве <…>. Но лишь теперь <…> я понимаю, почему Миклухо-Маклай, с детства меня пленивший, так возлюбил папуа и был ими возлюблен. Я думаю, что сейчас на всем земном шаре есть только две страны, где сохранилась святыня истинной первобытности: Россия и Новая Гвинея» [17]17
  Письма Бальмонта Д. Н. Анучину приведены в указанной статье Н. Новиковой «Странствующий певец».


[Закрыть]
.

Еще находясь в пути, Бальмонт иногда делился своими впечатлениями с читателями. Так, в газете «Русское слово» 24 июля 1912 года был опубликован его очерк «Из южных далей». Но в основном путевые очерки Бальмонта, обработки мифов, преданий, легенд, сказок народов, с которыми он встречался, публиковались после его возвращения в Россию: в 1913–1916 годах они появились в газетах «Русское слово», «Современное слово», «Речь», «Утро России», в журналах «Северные записки», «Вокруг света», «Заветы» и других изданиях.

В каждой из посещаемых стран Бальмонт стремился отметить что-то свое, самобытное. В Южной Африке, например, он обратил внимание на пещерную живопись бушменов с первобытной символикой, которую нашел «до чрезвычайности близкой современному французскому импрессионизму» (очерк «Из южных далей»). В Новой Зеландии его поразило искусство народа маори – в строительстве резных домов-храмов, в создаваемых ими ладьях, в сложных узорах их татуировок. Особо увлекли поэта мифы маори и жителей Полинезийских островов о небе и земле, первом человеке, космогоническое понимание любви. Он записывал их предания, легенды, сказки, которые войдут в подготовленную, но, к сожалению, неизданную книгу «Океания».

Вообще Океания, образ жизни ее народов увлекли Бальмонта так же, как когда-то французского художника Поля Гогена, поселившегося в свое время на острове Таити. Два путевых очерка поэта о Полинезийских островах имеют емкие по смыслу названия: «Острова счастливых. Тонга», «Острова счастливых. Самоа».

Океания станет темой многочисленных литературных вечеров Бальмонта после возвращения на родину, во время поездок по России в 1914–1917 годах. Приведем для примера программу одного из вечеров, опубликованную в газете «Речь» 17 октября 1915 года:

«Океан – лик вечности и неистощимой жизни. Свежесть вечного возврата. Очарование Атлантики. От туманов снежного севера к солнцу Южной Африки. Предполярные области Южного Океана. Тасмания. Австралия. От Белоликих к Смуглоликим. Маорийское царство Новой Зеландии. Полинезия как острова счастливых.

Царство смеха, улыбок, красивых лиц. Тонга. Табу. Тишина Золотого Самоа. Остров Фиджи. Новая Гвинея – последний оплот красоты первобытности. Кристалл мгновения в оправе вечности».

Неверно думать, будто Бальмонт видел и отражал в очерках только красивое и счастливое. Как и в мексиканских зарисовках, он поднимал тему варварского вторжения цивилизации в жизнь аборигенов Тасмании, Австралии, Новой Гвинеи, других посещенных им стран. Симпатии поэта были на стороне этих народов и их самобытной культуры. Зато много нелестного высказано им в адрес колонизаторов-европейцев, особенно англичан.

Конечной целью путешествия стала Индия, страна древней мудрости, куда он давно стремился, о которой много читал и специально изучал санскрит. С Индией, можно сказать, он не расставался все время пути, так как работал над переводом поэмы Ашвагхоши (в транскрипции Бальмонта – Асвагоша) «Жизнь Будды». Во время путешествия он случайно познакомился с переводом грузинской поэмы Руставели «Витязь в тигровой шкуре» на английский язык и тут же загорелся желанием переложить ее стихами на русский язык (чем вскоре и станет заниматься в течение ряда лет).

Накануне возвращения из путешествия Бальмонт писал Анучину: «Если бы я должен был ответить, что произвело на меня самое сильное впечатление, я ответил бы – звездные ночи на корабле и вечерние зори. Это вольность безграничного Неба над безграничным Морем. Дикие красивые лица зулусов и папуасов, этих истых детей Солнца. Упоительные глаза маорийских женщин и их татуированные лица. Сновиденно прекрасные, неправдоподобно воздушные лагунные воды коралловых затонов. Смеющиеся лица тонганцев и самоанцев, дающих наконец почувствовать европейцу, что есть еще на земле счастливые народы, где все сплошь счастливы. Пляски самоанок, на которые нельзя смотреть, не влюбляясь в них. Исполненный нежности и грусти гамеланг [18]18
  В современном написании гамелан – традиционный индонезийский оркестр; тип музицирования. – Прим. ред.


[Закрыть]
, музыка Явы, выслушав которую однажды, уже будешь тосковать по ней всю жизнь. Малайки, которые все очаровательны и грациозны, как красивые маленькие сказки. Необузданный лес на горах дикой Суматры. Это последнее, вместе с коралловыми лагунами, я считаю самым красивым из всего, что я видел в своей жизни, наряду с Кавказом, Мексикой, Испанией и Египтом. Хорошо было также первое впечатление от Цейлона. Почувствовалось странное братство с Сингалезами, расовое сродство, большое и таинственное. Индия мне понравилась всего менее. После России она кажется повторением. И та же тоска земная, та же тяжкая ужасающая глушь. Не понравилось – не то слово. Щемящая боль от нее дрожала в душе все время. Трижды несчастная страна, безвозвратно пригнетенная. Вот и все, что пока я могу сказать. Мне глубоко грустно от всего хода человеческой истории. Я считаю, что человечество переходит от ошибки к ошибке, и теперешняя его ошибка – порывание связей с Землей и союза с Солнцем, наравне с идиотическим увлечением механической скоростью движения, есть самая прискорбная и некрасивая из всех ошибок. Чтобы не чувствовать отчаяния и не потерять радость бытия, мы имеем, я думаю, лишь один Архимедов рычаг – мысль личного совершенствования и внутреннего умножения своей личности».

В то время когда Бальмонт находился в районе Южной Африки, Неофилологическим обществом при Петербургском императорском университете было устроено чествование поэта по случаю 25-летия его литературной деятельности. Действительным членом Неофилологического общества Бальмонт был избран еще в 1899 году. Одним из активных организаторов юбилейного торжества стал Вячеслав Иванов. Он продолжал с симпатией относиться к творчеству Бальмонта и сочувствовал ему, вынужденному жить вне родины. Напомним, что ранее поэты неоднократно обменивались дружескими стихотворными посланиями, а в 1909 году Иванов обратился к «изгнаннику» с сонетом «К. Бальмонту», в котором сравнил его с Байроном, тоже вынужденно покинувшим родину. Вяч. Иванов вошел в юбилейный комитет и много приложил усилий, чтобы чествование прошло хорошо и достойно. Приглашая Брюсова на юбилей, он писал: «Затеяв дело, я естественно желаю, чтобы его осуществление было на высоте замысла». Так это и случилось: юбилей прошел торжественно и деловито.

Первоначально 5 марта состоялся большой литературно-музыкальный вечер в Театре драмы и комедии на Моховой. Заседание Неофилологического общества проходило 11 марта в здании городской думы. С докладами и речами выступили известные ученые: председатель Общества профессор Ф. А. Браун, профессора Ф. Д. Батюшков, Е. В. Аничков, Д. К. Петров, приват-доцент К. Ф. Тиандер, а также поэт Вячеслав Иванов. Во вступительном слове Ф. А. Браун охарактеризовал Бальмонта как «необходимое звено в мировой поэтической мысли», связал его творчество с «могучей идеалистической волной» и вниманием к тому, что «властно говорит в области подсознательного», – все это было столь показательным для литературы рубежа XIX–XX веков. В докладах Е. В. Аничкова, Д. К. Петрова и К. Ф. Тиандера Бальмонт оценивался как замечательный переводчик и пропагандист английской, испанской и скандинавской литератур. Ф. Д. Батюшков раскрыл новаторство Бальмонта в русской поэзии, а Вяч. Иванов остановился на особенностях его лиризма и закончил свою речь стихотворным приветствием на латинском языке, тут же прозвучавшим в переводе на русский.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю