Текст книги "Адъютант генерала Май-Маевского"

Автор книги: Павел Макаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

ШТАБ-КВАРТИРНЫЕ ИНТРИГИ

Обычным явлением, наблюдавшимся в отношениях между генералами, командующими частями, было соревнование: каждый старался опередить в чинах и положении другого. На вид они жили мирно, но это была лишь маска, за которой плелась густая сеть интриг. Учитывая их настроение, я решил с большим риском для себя вносить разлад между видными генералами – Кутеповым, Юзефовичем. Однажды в приемную Май-Маевского является генерал Кутепов, командир 1-го Добр. корпуса (корниловцев, марковцев, алексеевцев и дроздовцев).

Здоровается со мной. Я отзываю его в сторону, к оперативной карте, и говорю:

– Ваше превосходительство, я вас знаю, как одного из выдающихся генералов. Вы командуете лучшими частями Добровольческой армии, к тому же я и сам Дроздовского полка и мне было очень неприятно слышать, что говорил командующему генерал Юзефович, – надеюсь, вы меня не подведете.

Кутепов двумя руками взял мою руку, крепко пожимая ее со словами: – Что вы, что вы, я никогда вас не выдам, я очень рад, вы можете на меня рассчитывать, пожалуйста скажите.

Зная хорошо, что Кутепов был тонким дипломатом, интриганом и ценил свою белогвардейскую честь, я, не сомневаясь в искренности его слов, начал осторожно информировать генерала, говоря:

– Ваше превосходительство, не так давно генерал Юзефович делал доклад о состоянии своего корпуса, и в частности коснулся и вашего; он говорил, что ваш корпус никуда не годится; наблюдаются грабежи, пьянка, неподчинение, среди офицеров полнейшая вакханалия.

Глаза генерала Кутепова загорелись злобой.

Я еще раз предупредил генерала, чтобы он меня не выдавал, обещая в будущем информировать его обо всем.

Кутепов крепко пожал мне руку и дал честное слово.

Я направился в кабинет и доложил Май-Маевскому о прибытии генерала Кутепова.

Вошел генерал Кутепов со словами:

– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство.

Все генералы титуловали Май-Маевского ваше высокопревосходительство, хотя он был в чине только лишь генерал-лейтенанта. И когда я ему однажды сделал намек, почему он не полный генерал, Май-Маевский сказал:

– Меня может произвести только государь император, но не Деникин, а если они меня называют с добавлением «Высоко», это их дело, я на них не обижаюсь.

Май-Маевский встал, протянул через стол руку генералу Кутепову, поздоровался и жестом пригласил садиться в кресло.

Кутепов делал доклад о состоянии своего корпуса.

Во время доклада с лица Кутепова не сходила ироническая улыбка. Я очень боялся, что он может коснуться Юзефовича, но Кутепов оказался достаточно выдержанным – сдержал свое слово.

Ушел Кутепов, а через несколько дней является Юзефович.

Точно такой же подход с моей стороны был и к Юзе– фовичу, как и к Кутепову, но Юзефович оказался невыдержанным.

Оставаясь у Май-Маевского после доклада о состоянии своего корпуса, Юзефович, прощаясь с Май-Маевским, сказал:

– Ваше высокопревосходительство, если у меня есть какие-нибудь недочеты в корпусе, я их постараюсь исправить, но о других корпусах говорить не буду.

Май-Маевский был в хорошем расположении духа, не вникнул в смысл его слов и, смеясь, ответил:

– Полно, дорогой, беспокоиться. Ваш корпус один из лучших, у вас все благополучно.

Юзефович ушел, а результат таков; на стыке между Донской и Добровольческой армиями, кавалерия красных произвела прорыв. Конница появилась южнее Купянска. Корпус Кутепова выдержал ряд яростных атак противника.

Май Маевский поражался неудачливому медлительному маневрированию корпуса Юзефовича, и когда Юзефович явился к нему, докладывая о невозможности преградить путь кавалерии красных, приведя ряд доводов, Май-Маевский согласился с ним.

При выходе, я спросил Юзефовича:

– Ваше превосходительство, почему вы не поддержали корпуса Кутепова?

На что он, смеясь, мне ответил:

– Пусть его потреплют, у него очень хороший корпус.

ХИТРАЯ МЕХАНИКА

Красноармейцы, попавшие в плен, прежде всего подвергались тщательному осмотру «опытных» командиров, в роде Туркула или Монштейна («безрукий чорт»).

Пленных выстраивали рядами, подавалась команда «смирно!» Белый командир, проходя по фронту, здоровался с пленными и требовал выдачи комиссаров и комсостава. Если пленные отказывались – командир приступал к «осмотру». Комиссарство определялось по лицу. Отобранных выводили из строя. Они приводили ряд оправданий, доказывали свою непричастность к комиссарству. Эти оправдания вызывали только усмешки белых офицеров.

– Вы все люди темные и ничего не знаете, а комиссарить, небось, умеете.

Мнимых уличенных расстреливали. Остальных пленных отправляли в глубокий тыл на формирование, или, как белые выражались, «профильтроваться». Пленные попадали в города, помещались в казармы, как бы на военную подготовку. На самом деле, это было продолжение «осмотра». Контр-разведчики, симулируя недовольство действиями Добрармии, устанавливали настроение пленных. Смерть грозила за малейшее проявление симпатии к советской власти.

Пленные жили в тылу одной мыслью, что их пошлют на фронт, где они могут свободно перейти к своим. Белые прекрасно учитывали настроение красноармейцев и принимали свои меры.

Перед отправкою на фронт пленным выдавалось английское обмундирование с вышитыми эмблемами на рукавах – череп и крестообразные кости с надписью: «корниловцы». Погоны были крепко вшиты.

1—Май-Маевский. 2.– Командир Корниловского полка—«нач. фильтра». 3—Капитан Макаров.

СМОТР «КОРНИЛОВЦЕВ»

Когда докладывали Май-Маевскому, что полк готов, он, смеясь, спрашивал:

– Настоящие корниловцы?

– Так точно, можно отправлять,—рапортовали начальники «фильтра», после чего пленных распределяли по частям, вперемежку с добровольцами. На фронте мнимых «корниловцев» заставляли итти вперед, а сзади шли верные сыны «Единой Неделимой» с пулеметами: при малейшем отступлении передовые части расстреливались пулеметным огнем. Вот почему пленные в форме корниловцев, марковцев, дроздовцев шли вперед, ведя борьбу со своими.

Еще до наступления белые распустили слухи, что красные не берут в плен корниловцев, марковцев и дроздовцев, расстреливая их на месте. За срыв эмблемы (хотя это трудно было сделать) грозила смерть.

МАЙ-МАЕВСКИЙ НЕДОВОЛЕН

– Ваше превосходительство! Полковник Щукин просит принять.

Полковник Щукин доложил, что генерал Деев [5]5
  Деев занимал при Май-Маевском должность начальника снабжения Добровольческой армии.


[Закрыть]изобличен в темных сделках по заключению договоров о снабжении армии.

– Если есть хищение, следует обратить внимание на лиц, в ведении коих находятся склады, – сказал Май-Маевский: – что касается невыгодных договоров, вы мне представите ваши данные; тогда я Деева устраню и предам суду. Пока что назначу ревизию. Путем тонкого подхода выясните срочно, где куплены Деевым крупные брильянты. А теперь скажите, как обстоит дело на заводах и фабриках?       ,

– Ваше превосходительство, на заводах полное успокоение. Замечается лишь небольшой ропот рабочих из за заработной платы и часов работы. Этому способствуют агитаторы. Я принимаю решительные меры. Надеюсь в скором времени ликвидировать.

– Хорошо.

Оставшись один, генерал долго ходил из угла а угол, потом, остановившись, сказал:

– Чорт знает, что такое! От Деева я никак не ожидал. Под влиянием бабы идет на преступление! Капитан, вы видели у жены Деева брильянты?

– Так точно, ваше превосходительство. Ожерелье и на руках дорогие кольца. Но, может быть, они им раньше приобретены. Вероятно, у Щукина личные счеты с Деевым.

– Проверю. Все выяснится, – проговорил Май-Маевский.

Дверь полуоткрылась, и командир кавалерийского корпуса, генерал Юзефович, остановился на пороге:

– Разрешите, Владимир Зенонович?

– Пожалуйста, пожалуйста, дорогой! А я вас хотел вызвать. Хорошо, что приехали. Садитесь, рассказывайте.

– Положение моего корпуса очень тяжелое, – начал командир: – обмундирования нет, наступили холода, много больных, участились грабежи. Крестьянство настроено враждебно, фураж приходится доставать под угрозой нежелательных репрессий... последнее время усилилось дезертирство ...

Май-Маевский перебил:

– Сейчас же преобразовать части! Успокоить негодный элемент примерной казнью. Обмундирование, какое имеется – в наличии, прикажу выдать. Главный вопрос – это крестьянство. Я уже говорил с Деникиным и настаиваю на земельной реформе. Повидимому, особое совещание не учитывает, что наш успех зависит от скорейшей реформы. Я еще раз буду говорить сегодня со ставкой. Могу вас порадовать, молодая гвардия стоит у ворот Орла; падение его приближается, оно будет в ближайшее время. Еще несколько хороших нажимов, – восстанут Тула и Брянск, и наша цель будет достигнута.

– Владимир Зенонович, все это хорошо. Что же касается моего корпуса, то положение, повторяю, серьезное. Прежде чем быть у вас, я видел Деева. Справлялся, сколько он может выдать обмундирования. Деев наотрез отказался; говорит, что всего имеется небольшое количество. Может быть, вы мне разрешите с корпусом стать на небольшой отдых?

– Нет, нет! Об этом ни слова слушать не хочу. Отдыхать все будем в Москве... Теперь не время даже думать об этом. Я сейчас буду говорить со ставкой. Капитан, поезжайте в штаб. От моего имени вызовите на два часа дня к прямому проводу главнокомандующего.

Несколько позже я увидел генерала Юзефовича у начальника штаба: генерал был сильно расстроен.

– У аппарата Деникин.

– У аппарата Май-Маевский.

– Антон Иванович, для успешности операции поторопите прислать обмундирование. Корпус Юзефовича почти раздет. Морозы захватили врасплох. Много больных с отмороженными конечностями. Наблюдается рост

дезертирства. Крестьянство враждебно настроено. Еще раз настаиваю на разрешении аграрного вопроса.

– Владимир Зенонович, обмундирование выслано. Как обстоит дело в орловском направлении? Как ведет себя Шкуро?

– Падение Орла —вопрос ближайших дней. Шкуро устраивает оргии и угрожает ставке. Его необходимо отозвать в ставку, под каким-нибудь предлогом дать ему повышение, но только в тылу.

– Я уверен, Владимир Зенонович, в успехе ваших героических частей. Заблаговременно поздравляю вас со взятием Орла. Шкуро я скоро отзову. Что касается крестьянства,– этот вопрос разрешится в Москве.

– Антон Иванович, я снимаю ответственность за массовые беспорядки среди крестьян: они ждут и интересуются земельной реформой. Обещания потеряли свое значение, фураж приходится брать под угрозой казни. Необходимо это учесть в интересах скорейшего завершения нашего дела.

– Я не придаю этому большого значения. С крестьянством надо меньше считаться. Принимать меры к предупреждению беспорядков и не допускать ослабления власти. Остаюсь при своем мнении по этому вопросу и желаю полного успеха.

Во все время разговора Май-Маевский был мрачен, по его лицу катился пот. Вернувшись в штаб-квартиру, генерал выпил два стакана водки и сел за стол в тяжелом раздумьи. Пришел генерал Ефимов. Май-Маевский дал ему ленту разговора с Деникиным. Когда Ефимов кончил читать, Май-Маевский глубоко вздохнул:

– Лукомские, Романовские губят Россию. Интриганы высшей марки, а Деникин – слабохарактерный человек, поддался их влиянию. Сегодняшний разговор с Деникиным не пройдет так; от них можно ожидать всякой пакости.

Ефимов молчал, а Май-Маевский перешел на другую тему:

– Как там донцы? Надо смотреть, дабы не повторилась история, подобная Купянской [6]6
  Май-Маевский обвинял донцев за их неподвижность и халатность, связанную чуть ли не с изменой. На стыке Добровольческой и Донской армий красные прорвали фронт.
  Кавалерия оказалась в 18 верстах от Харькова, где в то время находилась вся база Добрармии. Май-Маевский, несмотря на паническое настроение штаба, чиновников с губернатором Щетининым во главе и буржуазии, оставался в Харькове. Он спокойно отдавал распоряжение бригаде ген. Шифнера-Маркевича завязать образовавшийся мешок.
  В это время в кабинет Май-Маевского явился генерал Локтионов (инспектор артиллерии Добрармии) и доложил командующему о необходимости немедленной эвакуации.
  Локтионов дрожащим голосом закончил:
  – Ваше высокопревосходительство, момент очень серьезный и Харьков положительно забит снарядами.
  Май-Маевский, улыбаясь, шутя ответил: . – Вы, что, генерал, боитесь, они взорвутся и все мы отправимся к праотцам. Главное не волнуйтесь, а если так и случится, то погибать будем вместе.
  В это время вошел начштаба генерал Ефимов и начальник контр– разведки полковник Щукин.         »
  Щукин стал докладывать о настроении буржуазного населения.
  Май-Маевский, не дослушав доклада, оставил полковника Щукина, потом вынул кольт, положил его на стол и твердо заявил:
  – Дальше ни шагу, а вы, генерал,—обратился он к начштаба,– от моего имени отдайте сейчас же распоряжение Освагу, во все газеты и всем аптекам, что панически настроенным и слабо-нервным во всех аптеках отпускается валерьяновка бесплатно.
   Харьковцы через несколько часов читали распоряжение Май– Маевского, а сам генерал для успокоения разъезжал на машине по улицам Харькова.


[Закрыть]

– Они враждебно относятся к Добрармии и не симпатизируют Деникину.

– Если бы не Африкан Богаезский, [7]7
  Африкан Богаевский, ставленник Деникина, был атаманом войска Донского. Очень слабохарактерный, он мало уделял внимания казакам. Любил банкеты и почести.


[Закрыть]они давно бы образовали демократическую республику.

– Да, он держит их в руках. Нам особенно бояться их не следует, по мере продвижения вперед самостийность у них отпадет, – сказал Ефимов.

– Пока там отпадет, а сейчас нужно присматривать за ними. Да, я забыл вам сказать, назначьте ревизию генералу Дееву, о результатах доложите.

Спустя несколько дней был взят Орел. Ликованию Добрармии не было конца.

– Орел – орлам!—воскликнул Май-Маевский.

Пресса рисовала события в самых радужных красках, подчеркивая, что население Орла вышло с иконами и на коленях пело «Христос воскресе». Радость была беспредельна! Один Май-Маевский не терял головы.

– Орел пойман только за хвост. У него сильные крылья; как бы он от нас не улетел, – сказал генерал начальник штаба.

– Я тоже так думаю. Судя по сводкам, красные пpидают большое значение Орлу. Недаром они несколько раз переходили в контр-атаку. Посмотрим, что будет дальше, – согласился Ефимов, рассматривая оперативную карту.

– Да, надо ожидать решительных боев. Колчака осадили. Я никак не пойму тактики Деникина. Зачем держать под Царицыном такие силы, терять людей, ради одного только соединения с Колчаком, тогда как главный удар должен развиваться на орловском направлении.

Генерал оказался прав.

НАЧАЛО КОНЦА

Орел был первой ласточкой полного разгрома Добрармии

Станция Змиевка [8]8
  Ст. Змиевка – вблизи Орла, где был прорван фронт Добрармии


[Закрыть]решила авантюру «строителей Единой и Неделимой», закрыв широкую московскую дорогу.

Командир корпуса генерал Кутепов доносил:

«Корниловцы выдержали в течение дня семь яростных штыковых атак красных. Появились новые части, преимущественно латыши и китайцы. Численность появившегося противника установить не удалось. Потери с нашей стороны достигают восьмидесяти процентов».

Вслед за этим донесением последовал ряд оперативных сводок самого катастрофического содержания:

«Под натиском превосходных сил противника наши части отходят во всех направлениях. В некоторых полках корниловской и дроздовской дивизий осталось по двести штыков. Остатки корниловской дивизии сосредоточились севернее Курска. Крестьяне относятся враждебно. В тылу происходят восстания».

– Да, положение тяжелое, – сказал Май-Маевский:– выкроить нечего, красные жмут по всему фронту.

Стучали аппараты, шли беспрерывные разговоры со ставкой. Деникин приказал остановить наступление. Май-Маевский сознавал, что восстановить положение невозможно; От армии, в состав которой входили корпуса Кутепова, Шкуро, Юзефовича, Бредова и других генералов, остались жалкие остатки, разбросанные на большом пространстве.

– Отец, о чем думаешь? Как положение на фронте?– спросил с усмешкой генерал Шкуро, войдя в комнату и здороваясь с Май-Маевским.

– Положение неважное. Надвигается лава: трудно удержать части, опьяненные победой на фронте Колчака,– сказал Май-Маевский.

– Брось, отец, эту лавочку! Поедем в Италию. Все равно не спасешь положения. Скажи, денежки у тебя есть? – иронически посмеивался Шкуро и хлопал по плечу Май-Маевского.

– А то я тебе дам, у меня двадцать миллиончиков есть. На жизнь хватит.

– Оставь, Андрюша, глупости говорить,– серьезно сказал Май-Маевский, углубляясь в карту.– Я смотрю, как бы выравнить фронт, задержать временно наступление красных.

– Теперь уже поздно,– перебил Шкуро: – надо бы пораньше выравнивать. Ну, я тебя не буду отвлекать от работы. Еду в ставку, а оттуда прямо в Италию. До свиданья, отец, не поминай лихом, мы с тобой еще увидимся.

Май-Маевский, сделав гримасу, распрощался со Шкуро.

Каждый день поступали сводки, извещавшие о критическом положении фронта. Май-Маевский не ездил к Жмудским и пил стаканчиками водку. Как-то я спросил генерала, угрожает ли опасность Харькову. Май-Маевский ответил:

– Не только Харькову, но придется отдать и всю занятую территорию юга.

Я намекнул ему, что, благодаря иностранным орденам, и за границей будет хорошо.

– Все эти награды не имеют значения: когда будешь без армии и родины, ордена вызовут лишь скрытые насмешки наших союзников. Я этого не перенесу, – твердо сказал генерал, помолчал и добавил:

– Я лучше предпочту кольт...

В то время, как на фронте происходило беспорядочное отступление белых, мой брат Владимир уничтожал часть сводок. Не получая их, Май-Маевский решил, что части отходят, не имея связи.

Генерал поражался, когда получал периодически сводки в которых указывалось: «сосредоточились там-то...», ругался, что не получил их раньше. Но, учитывая общее отступление, не задумывался о причинах.

Брат пробовал связаться с харьковской подпольной организацией, но это ему не удавалось. Зная хорошо, что отступление будет продолжаться, он решил действовав в тылу. Заготовив необходимые документы, Владимир поехал в Севастополь в отпуск, с целью организовать подпольный комитет и провести в Крыму восстание.

МАЙ-МАЕВСКИЙ В ОПАЛЕ

Однажды рано утром из ставки главнокомандующего прибыл капитан с секретным пакетом и просил разбудить ген. Май-Маевского.

Вспыхнула мысль, что брата арестовали.

Сдерживая волнение, ощупывая в кармане револьвер, я сказал:

– Я—личный адъютант командующего. Давайте пакет,

Офицер категорически отказался, ссылаясь на приказание Деникина передать пакет только в собственные руки Май-Маевского.

Генерал уже проснулся и, уставившись в потолок, курил папиросу.

Капитан передал пакет и вышел. По приказанию Май– Маевского я сорвал сургучные печати и застыл на месте, в большом внутреннем смятении.

По мере того, как Май-Маевский читал письмо, выражение его лица становилось все печальнее и злее. Я сразу понял, что дело идет не об аресте брата.

– Капитан, прочтите мое новое назначение и возьмите бумагу. Я вам продиктую.

«Дорогой Владимир Зенонович, – писал Деникин, – мне грустно писать это письмо, переживая памятью вашу героическую борьбу по удержанию Донецкого бассейна и взятие городов: Екатеринослава, Полтавы, Харькова, Киева, Курска, Орла.

«Последние события показали: в этой войне играет главную роль конница. Поэтому я решил: части барона Врангеля перебросить на ваш фронт, подчинив ему Добровольческую армию, вас же отозвать в мое распоряжение. Я твердо уверен, от этого будет полный успех в дальнейшей нашей борьбе с красными. Родина требует этого, и я надеюсь, что вы не пойдете против нее. С искренним уважением к вам —

Антон Деникин».

– Я этого давно ждал, – с горечью сказал генерал: – писать не нужно; я раньше буду, чем дойдет ответ. Прикажите из состава поезда выделить мой вагон и приготовить паровоз.

Только-что Май-Маевский условился с начальником штаба о заместительстве до прибытия нового командующего, как из ставки уже пришла телеграмма, сообщавшая о выезде Врангеля в Харьков.

– Я отлично знал, что вслед за письмом должен выехать Врангель, – сказал Май-Маевский.

Начальник штаба просил генерала обождать в Харькове барона, но Май-Маевский наотрез отказался.

Кажется, в тот же день нас навестила Анна Петровна и Катя Жмудская. Обе – грустные-прегрустные. Анна Петровна прошла в кабинет генерала, а Катя осталась со мной в «интимной комнате». Она умоляла меня ехать за границу. Намекала на то, что у них крупный капитал вложен в иностранные банки, что сестра замужем за англичанином-миллионером.

– Из Харькова мы захватили массу ценностей, – убеждала Катя: – Павлик, ты отказался на мне жениться, ссылаясь на военное время. Но, ведь, за границей нам никто не помешает. Купим великолепную виллу и будем жить, где нам понравится.

Я наотрез отказался. Губы женщины дрогнули от горькой иронии:

– Может быть, ты меня совсем не любишь и намерен находиться при Май-Маевском, при дворе английского короля? Ведь он лорд... В Лондоне найдешь красивее меня...

Я перебил:

– Перестань говорить глупости. Иди лучше попрощайся с Май-Маевским. А что будет дальше: поживем – увидим.

Катя нервно вскочила и, не глядя на меня, прошла к генералу. Она уговаривала старика отпустить меня за границу. Май-Маевский давно предлагал мне жениться на Кате. И теперь он долго убеждал меня ехать за границу. Но я категорически отказался.

Катя и Аня сердечно простились с нами и ушли заплаканные.

Весть о замещении Май-Маевского Врангелем быстро разнеслась по всему фронту. Буржуазное население встретило уход генерала радостно.

Да, этого нужно было ожидать, так как зажиточный класс всеми силами поднимает авторитет того лица, которое стоит на страже их капиталов, но стоит лишь затронуть их интересы, как этот же класс с ненавистью обрушивается на своего «выдвиженца».

Торгово-промышленники города Харькова в день праздника Добрармии произвели добровольный сбор в своей среде.

Подписались на сорок миллионов, но внесли всего лишь шестнадцать.

В связи с изменившимся положением на фронте, торгово– промышленники медлили со взносом добровольного сбора, так что Май-Маевскому пришлось издать постановление, обязывавшее внести недоплаченные 24 миллиона в недельный срок.

«В противном случае сбор будет повышен на пятьдесят процентов и принудительно».

Это постановление вызвало среди буржуазии ненависть к Май Маевскому.

Они на всех перекрестках Харькова заявляли о неслыханном безобразии, сравнивая действия генерала с действиями тех же большевиков.

Радость их была неописуема, когда Май-Маевский сдал командование Врангелю. Но войска симпатизировали командующему.

Спрашивали меня о причинах смены.

– Сменили за хорошее отношение к войскам и за то, что Май-Маевский настаивал на земельной реформе, опасаясь крестьянских беспорядков,—старался я использовать момент.

На вокзале к Май-Маевскому подошла почетная рота, изъявившая желание сопровождать его в ставку. После долгих просьб генерал согласился.

В вагон к Май-Маевскому являлись представители от частей, выражая соболезнование и намекая на то, что Деникин не соответствует своему назначению. Генерал выслушивал их, крепко пожимая руки, и говорил:

– Надо подчиняться ставке.

Я твердо сказал генералу:

– Ваше превосходительство, к вам приходят представители от всех частей. Все ненавидят ставку, не уважают Деникина. Одно ваше слово, и войска перестанут подчиняться ставке. Они говорят, что положение на фронте можете спасти только вы.

Май-Маевский, немного помолчав, ответил:

– Капитан, я ни на какую авантюру не пойду.

На ст. Мерефа к нам в вагон быстро вошел Врангель.

– Владимир Зенонович, – сказал он громко:–ты меня прости, я в этом не принимал никакого участия. Даже отказывался, но пришлось подчиниться воле Деникина.

– Я тебя не виню, я раньше предвидел... так должно быть... – сказал с расстановкой Май-Маевский.

– Твое мнение о фронте? – спросил Врангель.

– Я считаю положение тяжелым и безвыходным. Причин много, объяснять их не буду, – твердо ответил Май– Маевский.

– Я думаю, прежде всего подтянуть офицерство. Для примера повесить несколько человек. Нужно остановить беспорядочное отступление, – сказал Врангель.

– Представь себе артель каменщиков, строящих здание; когда они дошли до четвертого этажа, первый дал трещину. Здание заколебалось. Может ли строитель заставить каменщиков продолжать постройку пятого этажа, хотя бы для непокорных и приготовил веревки?

– Владимир Зенонович, ты сильно расстроен. Тебе необходимо отдохнуть. Ты едешь в ставку, а оттуда куда намереваешься отправиться? – спросил Врангель.

– Не знаю, там будет видно.

Они распрощались.

По уходе барона, я спросил Май-Маевского, где он предполагает жить.

– Во всяком случае, не при ставке. Уеду в Новороссийск или в Кисловодск. Вдали от интриг будет спокойнее. Мне так надоела такая жизнь: выйти никуда нельзя, приходилось гулять у себя в паршивом саду или сидеть в особняке. Я завидовал вам, капитан.

– Да, действительно, ваше превосходительство. Ежедневно, с самого утра, вас осаждали с докладами, фотографы и редакторы газет, чтобы получить интервью. В особенности, за последнее время, когда появилась заметка, что вы должны занять высший пост, вам буквально не давали покоя.

– Да, – вздохнул генерал: – эта заметка—дело рук Романовских; они боялись меня и ждали удобного случая: неудачи на фронте. Я уверен, что свое письмо Деникин писал под диктовку.

– Ваше превосходительство, я вам советую уехать в Крым, в Ялту или Севастополь. Будете далеко от ставки и в курсе событий. В Севастополе имеется радио, к тому же войска вам симпатизируют, а Севастополь – военный город.

Я стал расхваливать достоинства города.

– Хорошо, решено. Еду в Севастополь, – сказал Май– Маевский.

– Ваше превосходительство, я не желаю служить у Врангеля. Нельзя ли мне остаться при вас? Я думаю, Деникин не будет возражать. Одним офицером в армии больше или меньше – значения не имеет.

– Хорошо, я спрошу Деникина.

Прибыв в Таганрог, Май-Маевский поехал со мной в штаб– квартиру главнокомандующего. Улица, где жил Деникин, охранялась патрулями.

Приемная Деникина была обставлена мягкой мебелью. На стенах висели картины знаменитых художников и оперативная карта грандиозных размеров.

Деникин поздоровался с Май-Маевским самым дружеским образом и пригласил в соседнюю комнату.

– Владимир Зенонович, мне неприятно было отзывать вас. Я долго не решался ... У меня была мысль подчинить вам Врангеля. Но вы поймете меня; я это сделал в интересах общего дела. Вам необходимо немного отдохнуть, а тогда снова приметесь за работу, – оправдывался Деникин,

– Антон Иванович, разрешите мне выехать в Севастополь, где я и буду жить. А также, если возможно, прикомандируйте ко мне временно моего адъютанта и двух ординарцев.

– Пожалуйста, пожалуйста, с полным окладом содержания. А теперь пойдемте, посмотрим фронт.

Генералы углубились в карту.

– Владимир Зенонович, что вы думаете об общем положении фронта?

– Положение тяжелое. Единственный, по-моему, выход – сосредоточить распыленные части на Кубань и Крым...

– Что вы, Владимир Зенонович?! Отдать без боя занятую территорию?! Нет, я с этим не согласен.

– Другого исхода нет, – настаивал Май-Маевский:– от больших армий остались небольшие группы, разбросанные на большой территории. Надо предположить, что противнику с превосходными силами не трудно будет ликвидировать эти группы, отрезав их от баз и связи. Вы же сами говорите, что от многих частей не имеете сведений, где они сосредоточились. Возможно, они окружены, и участь их решена. Нужно еще учесть: армия состоит из крестьян и пленных, и у нас не столько потерь, сколько дезертиров.

Генерал особенно подчеркнул последние слова.

– Нет, Владимир Зенонович, вы не правы. К Кубани мы всегда можем отойти. Я постараюсь задержать наступление красных и перейти в контр-наступление.

– Антон Иванович, а как положение Колчака?

– Он отступает быстрее нас. У него большой недостаток командного состава: унтер-офицеры командовали полками. Колчак просил у меня офицеров; как хорошо, что я не послал их.

Весь обед Деникин посвятил рассказам о своей счастливой семейной жизни. Май-Маевский, видимо, с трудом сохранял спокойное настроение. В тот же день мы выехали в Севастополь.

Комендант Севастопольской крепости, генерал Субботин предложил Май-Маевскому особняк, но генерал пожелал остаться в своем вагоне у станции. А через некоторое время мы переехали в гостиницу «Кист».

Жизнь Май-Маевского протекала спокойно; он посещал адмирала Нюнюкова, генерала Субботина; попрежнему много пил и увлекался Диккенсом.

По вызову Анны Петровны Май-Маевский уезжал на два дня в Ялту. Жмудские эвакуировались за границу, и Анна Петровна умоляла генерала ехать с ними; Май-Маевский тяжело вздыхал, но категорически отказался. Он трогательно распрощался с Анной Петровной и вернулся в Севастополь.