Текст книги "Адъютант генерала Май-Маевского"

Автор книги: Павел Макаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Через несколько минут паровоз с двумя вагонами двинулся на фронт, на станцию Харцызск.

На фронте было затишье, изредка слышалась ружейная перестрелка. Генералы прошли вдоль фронта редкой цепи лежавших рядами бойцов. Появление целой группы золотопогонников привлекло внимание красных. Вспыхнула густая перестрелка, затрещали пулеметы. Один из свиты Деникина был убит наповал, смертельно ранило стрелка из цепи; схватившись руками за раненый живот, он бессмысленно смотрел на Деникина, бормоча бессвязные слова. Генералы, не взглянув на раненого, продолжали обход фронта. Только Май-Маевский сказал одному из штаб– офицеров.

– Плохо, когда нет достаточной медицинской помощи. Красные не на шутку обстреливают нас, мы служим для них хорошей мишенью, но, с другой стороны, наш обход укрепит стойкость бойцов.

– Рискованно, ваше превосходительство: может случиться несчастье. Пуля не разбирает никого. Не лучше ли пойти к бронепоезду? Оттуда хорошо наблюдать.

В этот момент Деникин отдал распоряжение наступать.

Врангель протяжно заорал:

– Кор-ни-лов-цы, впе-ред, бей-те крас-ную сво-лочь!

Редкие цепи встали и ускоренными шагами пошли вперед. Деникин крикнул:

– Да здравствует единая неделимая Россия!

– Ура, ура, ура! – пронеслось по фронту. Пулеметы затрещали сильнее.

– Антон Иванович, смотрите, смотрите: на левом фланге красные бегут, – сказал Май-Маевский.

– Отступают по всему фронту. Около будки еще держатся. Скажите, чтобы бронепоезд продвинулся вперед и фланкировал огнем будку, – отрывисто кидал Деникин, осматривая в бинокль общее положение фронта.

Бронепоезд из пулеметов и легких орудий обстреливал будку. Красные не выдержали сильного огня и отошли.

– Ну, теперь нам делать нечего. Мы свое сделали, поедемте, – сказал Деникин.

Вблизи вокзала, в садике, офицеры снялись группой, с Деникиным в центре. Затем поезд под звуки оркестра двинулся в Ростов.

ГЕНЕРАЛ-БАНДИТ И ТАНКИ

На станции Иловайской в вагон к Май-Маевскому вошел генерал Шкуро.

– Отец! Ты с своей стратегией не... (крепкое ругательство). Мои терцы и кубанцы – не твои солдатики, которых ты бросаешь туда-сюда!

– Успокойся, Андрюша, в чем дело? – перебил его Май– Маевский.

– Я туда не поеду, куда ты посылаешь. Ты знаешь отлично, если кубанцы и терцы не пограбят, так и воевать не будут. Мне нужны винные заводы, поместья, а на чорта сдались красные голодранцы!

Май-Маевский начал успокаивать генерала, а я исподтишка рассматривал этого бандита.

Генерал-лейтенант Шкуро был среднего роста, блондин, 31 года, с голубыми хитрыми глазами, курносый. В империалистическую войну он служил есаулом. Настоящая фамилия его – Шкура; для благозвучности сменил «а» на «о». Шкуро оказывал огромное влияние на раду, заставил ее произвести себя в полковники, а потом в генералы. Он устраивал дикие оргии и отличался бандитскими наклонностями.

По взятии Москвы, Деникин предполагал разжаловать Шкуро и предать суду за грабежи и самовластие.

Шкуро, небрежно выслушав ряд доводов, объясняющих значение операции, сказал:

– Ну ладно. Посмотрим на эти танки. Отец, хочешь обедать? Поедем. Девочки есть, цымис. Хорошо проведем время.

– Нет, Андрюша, мне немного нездоровится. В следующий раз как-нибудь, – протягивая руку, уклонился Май-Маевский.

– Как хочешь. Поедешь – не пожалеешь, – ответил Шкуро, уходя из вагона.

– Прибыли танки! – весело сообщали добровольцы друг другу, толпясь у прибывшего поезда, состоявшего из нескольких пульмановских платформ. Грозно смотрели стальные чудовища, четыре больших, остальные поменьше. Рядом с танками стояли англичане и инструктора. Надменно, с сознанием собственного превосходства они смотрели на толпу любопытных. Железнодорожники и рабочие стояли небольшими безмолвными группами: на их лицах лежал отпечаток скорби.

По приказанию Май-Маевского танки двинули на станцию Ханженково, куда одновременно пошел и поезд Шкуро. С Ханженкова должно было начаться общее наступление, под прикрытием танков.

Поезд генерала Шкуро состоял из нескольких хороших вагонов, гремели два оркестра музыки: симфонический и духовой. В вагоне, где помещался Шкуро с Май-Маевским, находилась целая свора разодетых шансонеток; с утра до вечера у Шкуро не прекращались оргии. Шкуро полулежал на диване; не обращая внимания на Май-Маевского, который одиноко сидел за небольшим столиком и пил водку, бандит запел свою любимую песенку:

 
Со своею ватагой я разграблю сто городов...
Лейся да лейся белое вино,
Ты на радость нам дано...
 

– Владимир Зенонович, ай-да молодец, прибыл к нам, прибыл, наконец, – подхватывали шансонетки, держа бокалы, а остальное офицерье пело:

 
У нас теперь одно желание-
Скорей добраться до Москвы,
Увидеть вновь коронование,
Спеть у Кремля – Алла Верды...
 

Поезд подошел к платформе под песни пьяной ватаги. Здесь собралась толпа запыленных, грязных шахтеров, молча слушавших песнь пьяных генералов, строителей «единой, неделимой России». Шкуро, стоя у открытого окна, поднял высоко бокал с шампанским и пьяно крикнул:

– Рабочие и крестьяне! Да здравствует великая Россия, пью за ваше здоровье, ура!

Выпив бокал до дна, генерал бросил его на платформу. Рабочие угрюмо молчали, а волчья сотня генерала Шкуро вопила: ура, ура, ура!

Май-Маевский вышел из вагона и долго по-французски беседовал с англичанами. Спустя несколько часов, управляемые англичанами танки шли на фронт, а за ними вслед двигалась орда кубанцев и терцев под начальством Шкуро. Он ехал во главе своей волчьей сотни и громко неистово кричал:

– Доблестные мои кубанцы и терцы! За мной, вперед!

И лава кавалерии двигалась вперед, уничтожая всех, кто

попадался навстречу, грабя не только отдельных граждан, но целые деревни и поместья. Всякое сопротивление пресекалось поголовным расстрелом, виселицами, нередко поджогами целой деревни. Генерал Шкуро любил сам наблюдать за поркой рабочих, неизменно приговаривая:

– В назидание потомству всыпь ему еще двадцать пять!

С Шкуро почти всегда ездил кинооператор и снимал

картины расстрелов, повешений пленных китайцев... Такие снимки имелись в «Осваге» и просматривались только офицерами.

Благодаря мощной поддержке англичан, наступление белых развивалось успешно. Каждодневно Красная армия оставляла пункт за пунктом, а белые, опьяненные победой, перли вперед. Май-Маевский переехал в Ростов, откуда стал управлять армией. В Ростове состоялся и парад кубанцам. Шкуро принимал парад. Сливки высшего общества преподнесли генералу серебряный поднос: в цветах пестрела кипа донских денег.

Шкуро небрежно взглянул на деньги, подозвал рукой одного из казаков, стоявших в строю, и, передавая ему кипу, сказал:

– На тебе, сходишь к б...

Потом прохватил буржуазию:

– Что это вы вздумали преподносить мне несчастные гроши?! Я вам обеспечиваю покой, проливая кровь. Разве столько нужно денег?!

Ростовской буржуазии пришлось раскошелиться: десять миллионов рублей получил Шкуро на нужды корпуса!

Появляясь у Май-Маевского, Шкуро вел себя дерзко и вызывающе, несмотря на подчиненное положение. Не для Шкуро писались приказы!

На одном из секретных заседаний, в присутствии генералитета, Романовский обратился к Деникину:

– Антон Иванович, в корпусе генерала Шкуро идут грабежи, пьянство, неподчинение, полнейшая вакханалия. Нужно обратить внимание, так дальше продолжаться не может!

– Андрюша, пора бы покончить с расхлябанностью и восстановить порядок, – мягко сказал Деникин.

Шкуро, стоявший возле небольшого столика, быстро прошелся несколько раз по комнате, нервно похлопывая хлыстом по сапогам, остановился, смерил присутствующих угрожающим взглядом и дерзко произнес:

– Я знаю, что делаю! Хотите, завтра не будет ни Деникина, ни Ленина, ни Троцкого, а только батько Махно и батько Шкуро?!

Угроза генерала напугала собрание. Около генерала Шкуро находилась безотлучно волчья сотня, а весь корпус, сильно расположенный к Шкуро, по первому его требованию стал бы делать все, что заблагорассудится бандиту. Зная его характер, Деникин, Май-Маевский и Романовский долго уговаривали Шкуро, что все сказанное в отношении корпуса не серьезно. Еле-еле удалось умилостивить Шкуро! Но, впоследствии, пылая ненавистью к ставке Деникина, Шкуро действительно писал Махно, предлагая совместные действия. Махно дал ответ через газету «Набат»: он ругал Шкуро и указывал на то, что с генералами ничего общего не имеет

НЕМНОЖКО О МАХНО

В те дни Махно причинял большой вред войскам Май– Маевского. Командующий боялся Махно больше, чем красных: Махно появлялся всегда неожиданно и тем самым мешал Май-Маевскому развивать наступление. Генерал выделил для борьбы с махновцами специальные части войск под начальством генерала Ревишина. Его штаб стоял на станции Волноваха, куда не раз приезжал Май-Маевский. Генерал Ревишин был старателен и энергичен, но справляться с Махно ему удавалось только в мечтах.

– Ну, как дела? – спрашивал Май-Маевский.

Борьба идет успешно. Скоро поймаю Махно и представлю его в ваше распоряжение, – неизменно отвечал Ревишин.

Май-Маевский улыбался:

– Я не сомневаюсь в ваших способностях, но поймать Махно вряд ли вам удастся. Я слежу за его действиями и не прочь бы иметь на своей стороне такого опытного начальника.

Ваше превосходительство, как я узнал, Махно оперирует исключительно среди малоземельных крестьян, привлекая дезертиров грабительскими действиями. Он мне напоминает Пугачева. Мое мнение – надо сжечь его резиденцию, Гуляй-поле.

– Нет, нет, дорогой! Такие меры не годятся, вы воздержитесь от них. С крестьянством надо считаться и быть осторожным, – советовал Май-Маевский и, помолчав, добавлял: – Повесить или расстрелять кого нужно – против этого я ничего не имею.

Генерал Ревишин выражал полное удовлетворение.

ДНИ БЕЛЫХ ПОБЕД

Добровольческая армия с каждым днем продвигалась вперед, занимая пункт за пунктом. Был взят Екатеринослав, Полтава... Харьков красные защищали упорно; на подступах города в течение месяца шла беспрерывная орудийная канонада, трещали пулеметы, заглушая стоны и крики раненых. Дроздовцы неоднократно переходили в наступление, но Харьков держался. В конце концов, красные, под натиском превосходных сил и техники, отступили. Ликование дроздовцев вылилось в жестокую расправу над рабочими. Расстрелы были обыденным явлением.

Харьковская буржуазия устроила Май-Маевскому торжественную встречу. Генерал здесь и остался, сюда же перешел штаб армии.

Как-то Деникин с Май-Маевским собрались в Екатеринослав. Железнодорожный мост был взорван, и генералам предоставили легкие катера.

– Хорошая прогулка по Днепру! Посмотрим, как они нас встретят,—говорил Деникин Май-Маевскому.

– Чудная местность! Взгляните на эти отлогие берега, – восхищался Май-Маевский.

– Да, исторический край. Когда-то здесь были запорожцы, – заметил Деникин.

– Антон Иванович, что делает теперь Скоропадский? [1]1
  Скоропадский – немецкий ставленник; заняв Украину, немцы назначили его гетманом,


[Закрыть]Не мечтает ли он опять занять Украину?

– Что вы, Владимир Зенонович, немцы достаточно пограбили Украину. К тому же у них внутри не спокойно. Что касается Петлюры, то этот мерзавец претендует на пост гетмана. Мы ему скоро охоту отобьем, – пообещал смеясь Деникин.

– Я смотрю на вас, капитан, и думаю: как вы молоды, а уже капитан. Я в ваших летах был только поручиком,– обратился ко мне Деникин.

– Так точно, ваше высокопревосходительство, я долгое время был на фронте, командовал ротой, участвовал в тяжелых боях Окненского-Фокшанского направления. Имею Анну, Владимира и был представлен к ордену св. Георгия. Но вследствие революции получить его не мог.

– Не беспокойтесь, капитан, в Москве вы будете иметь возможность установить по документам или свидетельским показаниям, и этот орден от вас не уйдет.

Обращаясь к Май-Маевскому, Деникин проговорил:

– А вы знаете, Владимир Зенонович, как нас опередила молодежь: 26-ти лет капитан может быть генерал– майором.

Май-Маевский, смеясь, ответил:

– Нет ничего удивительного, была война прапорщиков. Они вынесли на плечах всю ее тяжесть, и вполне заслуживают этого.

И генералы стали делиться впечатлениями.

Катер подошел к берегу. Здесь находился почетный караул, а у специально выстроенной к приезду Деникина арки из зелени собралась вся городская буржуазия, приветствуя своего освободителя. После парада и блестящего банкета, Деникин вернулся в ставку.

Через некоторое время Деникин с Май-Маевским посетил Полтаву. Деникин любил посещать взятые города, «пожинать лавры», как выражался генерал Май-Маевский.

– Сегодня будет Деникин, необходимо подготовить торжественную встречу. Проезд – по Екатерининской улице,– сказал Май-Маевский губернатору Щетинину.

– Ваше превосходительство, по этой улице ехать не рекомендуется. Лучше объявить, что поедете по Екатерининской, но следовать по другой. Гораздо безопаснее. Что касается встречи, то я приложу все меры, – ответил Щетинин.

– После приезда и парада состоится банкет, пригласите духовенство, – добавил Май-Маевский, протягивая руку Щетинину и давая этим понять, что тот может итти.

Деникина буржуазия встретила восторженно, на Екатерининской улице ему бросали под машину цветы. У собора, из-за скопления публики, машина двигалась медленно, и вся дорога перед автомобилем буквально была усыпана цветами. Когда букеты стали попадать в автомобиль, Деникин сказал вполголоса:

– Владимир Зенонович, смотрите, как бы нам вместо цветов не бросили бомбу.

– Да, это можно ожидать... – согласился Май-Маевский.

Автомобиль остановился. Деникин, сопровождаемый свитой, поздоровался с войсками. Громовое «ура» войск и буржуазии слилось с перезвоном колоколов. Из собора вышло духовенство в полном торжественном облачении, во главе с епископом, который осенил Деникина крестным знамением, – так встречали раньше монархов.

После долгого моления о даровании победы над красными, Деникин пропустил войска и поехал на банкет. Шампанское лилось рекой, провозглашались бесконечные тосты. Деникин беседовал с Май-Маевским:

– Как ни говорите, Антон Иванович, нам приходится считаться с силой красных. Недавно я просматривал в «Осваге» картину «Выпуск красных курсантов», где Подвойский перед выпуском говорил напутственную речь. Представьте, какая образцовая дисциплина! Это не то, что было раньше: настоящие юнкера! Откуда у Троцкого такой талант в военном деле?! Надо отдать справедливость, у него есть организаторские способности, – сказал Май-Маевский.

Деникин тупо посмотрел на бутылки с шампанским, потом, слегка повернувшись и качнув головой, с озлоблением ответил:

– Да, эта жидовская морда имеет большую голову! Если бы он попался в плен, я бы не иначе, как в Москве, произвел его в генералы и повесил на площади. – И, помолчав, добавил: – Два заправилы – Ленин и Троцкий. Один управляет, другой уговаривает тыл.

Генералы смолкли.

– Ну их ко всем чертям, давайте выпьем за скорейшее прибытие в Москву, – предложил Деникин и чокнулся с Май-Маевским.

Прощаясь, Деникин озабоченно распорядился:

– Вы все-таки, Владимир Зенонович, не очень-то двигайте ваши доблестные части. Колчак подходит к Вятке, перейдет Волгу, займет Нижний-Новгород, а там и Москва. Мы можем остаться за бортом, пусть его немного осадят. А Москву мы всегда успеем взять.

ШКУРО ПРОИЗВОДИТ СЕБЯ В ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТЫ

Генерал Андрей Григорьевич Шкуро

Когда генерала Покровского произвели в генерал-лейтенанты, Шкуро пришел к Май-Маевскому в кабинет и еще с порога закричал:

– Отец, что это значит?! Покровский произведен, а я что, хуже его, что ли? Завтра к девяти часам произвести меня в генерал-лейтенанты! Иначе, сам знаешь, что может получиться. Потом я тебе заявляю, пусть ставка...

(тут он скверно выругался); доведут они меня, что я с корпусом вместо фронта поеду в Екатеринодар и кого надо повешу.

– Успокойся, успокойся! Что с тобой, Андрюша? Ты был представлен вместе с Покровским, но почему-то его произвели раньше тебя. Я сегодня буду говорить по прямому проводу о положении на фронте и, в частности, справлюсь о твоем производстве.

Шкуро мрачно молчал.

– Андрюша, я забыл сказать... слышал такую чушь про тебя, – никак не могу поверить. Говорят: ты производишь в офицеры по своему усмотрению, помимо ставки. Правда ли это?– спросил Май-Маевский.

– Отец, а что если – не чушь, а действительность? Как ты на это смотришь? – засмеялся Шкуро.

– Я считаю, что такое явление в армии недопустимо. Представь картину, если комкоры начнут производить самостоятельно в своих частях. Получится такая неразбериха, всякие награды и чины потеряют значение!—уже зло объяснил Май-Маевский.

– Отец, какое имеет право Деникин производить? Я хуже его, что ли? Я так же могу производить, как и он. И в этом не вижу ничего плохого. Цель оправдывает средства, – сказал Шкуро.

– Но позволь! Почему же ты настаиваешь на своем производстве через ставку? Ты мог бы надеть погоны, какие тебе нравятся, и все дело.

– Нет, отец, ты меня не понимаешь. Мы в трех соснах заблудились. Старшинство необходимо. Я же не произвожу в генералы, – это дело ставки. Но произвести в хорунжие и есаулы – это другое дело. Тут уже ничего не поделаешь: нужно, и делу конец, – твердо сказал Шкуро.

– Нет, нет! Я с тобой не согласен. Ты меня прости, это – произвол. Зачем нужны формальности твоего производства? – раздражался все больше Май-Маевский.

– Ха-ха-ха, я не хочу разговорчиков: «Шкуро произвел себя в генералы». Когда по моему положению мне нужно было быть полковником и генералом, я, будучи на Кубани, сказал раде: произвести меня! И моментально был генерал-майором. Хотя и артачились немного, но это не важно.

Никто не может сказать, что я сам себя произвел. Меня произвела рада.

– Другими словами, ты, пользуясь давлением на раду, сам себя произвел, – засмеялся Май-Маевский,

Шкуро встал с кресла, самодовольно улыбаясь:

– Оставим эти ненужные разговорчики. Повторяю: цель оправдывает средства. Лучше скажи, где думаешь провести сегодня время? Не поедешь ли ты к добрым армянам? (крупные богачи в Ростове), – сказал Шкуро.

– А тебя, что, приглашали? – иронически спросил Май– Маевский.

– На что! – смеясь, ответил Шкуро. – Чудишь ты, отец. Те времена прошли. А на что у меня Федька? Встал я сегодня утром и думаю, где бы хорошо время провести? Крикнул: «Федька, бери машину, поезжай к армянам и скажи, что генерал Шкуро в три часа приедет в гости». Вот и дело. А ты думаешь, отец, не приготовят ликерчики? О, все на ять будет: музыка, девочки. Что то особенное!

– С удовольствием бы, Андрюша, поехал, но у меня много оперативных дел.

Шкуро перебил:

– Брось, отец! У тебя вечно операция и операция. Не торопись: в Москву всегда сумеем попасть. Ты знаешь, отец, если хочешь, я сразу буду в Москве. Твой Мамонтов против меня ничего не стоит.

– Что ты, Андрюша, шутки, что ли, шутишь?! Ну, прорвешь фронт, я в этом не сомневаюсь, пойдешь вперед, даже славируешь, так что попадешь в Москву, ну а потом?

– А потом три дня попьянствую, повешу кого надо, и пулю в лоб.

– Но ведь это безумие! Сам погибнешь и корпус погубишь.

– А для чего мы живем?! За такие минуты удовольствия я всегда готов жизнь отдать. Но мы с тобой заговорились долго. Если хочешь, то я Федьку пришлю. Он тебя отвезет на вечер.

– Нет уж, Андрюша, поезжай ты. А я, сказал тебе, очень занят. В следующий раз с удовольствием.

Выйдя из кабинета, Шкуро крикнул:

– Федька, машина готова?

– Есть!

Я посмотрел в окно. Кубанцы подняли шашки на подвес. Шкуро садился в автомобиль и наказывал своему адъютанту:

– Федька, ты такой же караул ставь всегда и везде, где я остановлюсь.

Машина тронулась. Шкуро полулежал на мягких подушках авто, шинель распахнулась, бандит выставлял напоказ красную подкладку.

После ухода Шкуро, Май-Маевский впал в раздумье, выкуривая папиросу за папиросой. Встав, прошелся по комнате, обернулся ко мне:

– Скажите машину подать и позовите ко мне Прокопова. Мы сейчас поедем в штаб.

В штабе Май-Маевский подошел к прямому проводу.

– У аппарата Деникин.

– У аппарата Май-Маевский.

– Здравия желаю, ваше превосходительство. Я только– что говорил со Шкуро: его необходимо по телеграфу произвести в генерал лейтенанты. Я ему сказал, что он с Покровским представлен одновременно. Я думаю, Антон Иванович, производство роли не играет. Вы поймете меня. Дела на киевском направлении очень успешны. Падение Киева – вопрос ближайших дней, необходимо поторопиться с обмундированием. По взятии Киева, я выеду туда.

– Владимир Зенонович, вам направляется обмундирование. Я твердо уверен: с падением Киева последует падение и ряда других городов. Относительно Шкуро, я сейчас же отдам распоряжение произвести его в генерал-лейтенанты. Велю передать это распоряжение по телеграфу. Желаю вам полнейшего успеха.

Спустя несколько часов штаб армии получил телеграмму Деникина о производстве генерала Шкуро в генерал-лейтенанты. Эта телеграмма была немедленно передана Шкуро. Самовластный бандит надел приготовленные заранее погоны с тремя звездочками и отдал распоряжение своему корпусу праздновать три дня. Алъютант Федька объехал кое-кого из генералов, приглашая на «торжество по случаю назначения».

В гостинице «Метрополь» собрались все артистические знаменитости, и с приездом генерала Май-Маевского открылся банкет. Раскаты нескольких оркестров духовой музыки сливались с пьяными выкриками, шумом моторов и резкими рожками автомобильных сирен в фантастический концерт, от которого уставали барабанные перепонки. Шкуро сидел на большом диване. На его коленях уютно устроились две молодые женщины с бокалами в руках. Шею бандита обвили руки известной певицы Плевицкой. Шкуро, полупьяный, сказал:

– Надюша, легче! Задушишь...

Плевицкая, смеясь, отвечала:

– Я тебя люблю больше всех!

И осыпала Шкуро горячими поцелуями.

В разгаре этого «пира во время чумы», на улице против «Метрополя» собралась большая толпа граждан.

В атмосфере, насыщенной алкоголем, на балконе второго этажа гостиницы появился генерал Май-Маевский. Он произнес короткую речь, кончив ее словами:

– Россия создается кровью Добровольческой армии и будет опять великая, неделимая. Ура!

Вышел и Шкуро. Покачиваясь, крикнул:

– За великую Россию! Ура!

После его речи стали выступать по очереди пьяные ораторы. Толпа харьковской буржуазии, не давая окончить речь оратору, кричала беспрерывно в неописуемом энтузиазме:

– Ура! Ура! Ура!

А в это время корпус терцев и кубанцев генерала Шкуро пьянствовал и дебоширил. Начальство не обращало никакого внимания на их безобразие. Пьяные терцы и кубанцы с гордостью заявляли:

– Мы обмываем третью звездочку нашего батько Шкуро!