Текст книги "Адъютант генерала Май-Маевского"
Автор книги: Павел Макаров
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
ПОСЛЕ НЕСКОЛЬКИХ ДНЕЙ ОТДЫХА.
По приказу Мокроусова, полки разошлись по своим районам. Опять у подножья гордого крымского великана, Чатыр-дага, расположился наш полк. Но уже через несколько дней партизаны заскучали по боям. Идя навстречу настроению полка, я разработал план сложной операции и послал на утверждение командующего армией. Начальник штаба Погребной доказывал, что мой план не подходит и я потеряю всех партизанов, Но Мокрсусов знал боеспособность партизанов, от благополучного же исхода операции зависела дезорганизация севастопольского района тыла Врангеля. Не колеблясь, командующий чиркнул на моем докладе: «С планом согласен. Для гибкости выполнения оперативных действий предлагаю полк разделить на две группы, в зависимости от обстановки. Командарм Мокроусов».
Партизаны ожили: пришивали пуговицы, погоны, поправляли мундиры. «Производство вофицеры» совершалось быстро: из рядового превращались в полковника, на грудь навешивали георгиевские кресты, святые Анны, Владимиры. Такое переодевание заставляло партизанов теряться вдогадках. Приставали ко мне:
– Большой поход?
Я отделывался шуткой:
– Едешь на день, а еды бери на неделю.
Даже Марии, несмотря на ее усиленные просьбы, не сказал, куда идем и что будем делать. Операция требовала совершенной секретности. Мы выступили в боевом порядке. У деревни Коуши мы спустились к строящейся железной дороге. Здесь проводили к шахтам Бешуйскую ветку.
На митинге выступили с краткими речами Африканец, Кулиш и я. Объяснили рабочим и инженерам:
– Мы могли бы приостановить работу под угрозой смерти.. Но постройка закончится через два месяца, как раз к приходу Красной армии в Крым. Поэтому продолжайте строить!
Дружное «ура» было нам ответом.
В деревне Лаки полк захватил двух стражников, в Кер– менчике – четырех стражников и помощника пристава. Мы просили татар дать нам подводы, по-южному – «дилижансы», для поездки в деревню Кокозы. Татары отговаривались, что лошади разбрелись по чаирам на пастбище. Староста объяснил под шумок, что крестьяне добровольно лошадей не отпустят, боясь доноса и репрессий врангелевцев. Надо нажать.
Я поблагодарил за указание и решил имитировать насилие.
– Где тут у вас староста? – строго спросил я.
Староста подбежал ко мне, будто мы с ним и не сговаривались.
– Через пятнадцать минут должны быть дилижансы! Всего четырнадцать!
Староста прекрасно играл роль. Он клялся и отказывался.
– Если не будет дилижансов, я поступлю с вами, как с врагами советской власти, – и, обращаясь к разведке: – взять старосту!
– Не расстреливайте, – закричали татары: – лошадей дадим!
Мы с Кулишем еле сдерживали смех.
Через несколько минут дилижансы с партизанами затарахтели по дороге.
В Кокозах в ту же ночь мы разоружили пятнадцать стражников, захватили двух офицеров, много патронов, оружия и обмундирования. Затем я постучался в уединенный домик пристава:
– Откройте! Я начальник карательного отряда по борьбе с краснозелеными, капитан Прилуцкпй!
– Почему я не получил телеграфного распоряжения о вашем прибытии? – спросил через дверь пристав.
– Я оперировал с отрядом не в вашем районе, и наступившая ночь заставила меня спуститься в деревню Кокозы на ночлег. Если вы не верите, то можете спросить у своих помощников. Они вам скажут.
Под тяжелым блеском револьверного дула пленные подтвердили мои слова.
– Хорошо, – сказал пристав, – сейчас принесу лампу.
Через несколько минут скрипнул внутренний замок,
и в полуоткрытую дверь мы увидели пристава. Он светил лампой, а в другой руке сжимал наган.
Один из моих партизанов, погорячившись, крикнул:
– Руки вверх!
Пристав поднял револьвер, но от волнения не мог попасть в скобу к курку. Он бросил лампу, карабин партизана дал осечку. Пристав хлопнул дверью. Мы с Кулишем дали ряд выстрелов через дверь, послышался крик и падение тела. Пристав было тяжело ранен.
В деревне Албат мы разоружили шесть стражников. Одного из них, удравшего ранее от нас, Куценко, для примера расстреляли. В Каралезе разоружили 11 казаков и 2 стражников. В деревне Ай-Тодор я распустил рабочих и контору по заготовкам шпал для стратегической линии «Джанкой – Перекоп». Отдохнув вблизи казармы Евграфа, мы зашли на кордон Херсонесского монастыря, где сняли одиннадцать человек белых, изъявивших согласие служить в рядах повстанческой армии.
В Алсу мы вступили в боевом порядке с песнями. Находившаяся здесь инженерная рота обрадовалась нам, думая, что мы пришли на смену. Каково же было их разочарование, когда мы окружили и разоружили солдат.
На наше предложение: «кто желает служить в повстанческой армии – отделись влево!» – половина отделилась влево. Но лица были угрюмы и боязливы. Мы растолковали, что в ряды краснозеленых переходят по доброй воле, а не страха ради, что такие вояки, как они, нам не подходят. Мы сняли с солдат английское обмундирование и собрали их в одном нижнем белье. Врангелю же послали донесение о случившемся, с иронической просьбой поскорее одеть своих «храбрых» солдат.
На деревне мне сообщили, что объездчик Красин притесняет крестьян и доносит на всех, помогающих повстанцам. Чтобы проверить это сообщение, я сам поехал в избу Красина. Объездчик, мужик среднего роста, рыжебородый, вытянулся перед моими капитанскими погонами.
– Что прикажете, ваше высокоблагородие?
– Вот что, голубчик,—ласково заговорил я, – скажи, здесь есть какие нибудь бандиты и как относится к ним население?
Красин с удовольствием объяснил, что красных бандитов нет. А обо всех симпатизирующих бандитам он заблаговременно сообщает в контр-разведку.
– Вот, ваше высокоблагородие...
Негодяй почтительно протянул мне недописанный донос на дядю Семена. Злость охватила меня. Я резко объявил, что мы – красные. Он начал умолять о пощаде: доносил-де несознательно.
Когда же предателя повели на расстрел,– он обложил партизанов самыми грубыми ругательствами.
Офицеры, взятые в плен в Кокозах, изъявили согласие служить в повстанческой армии, мы их приняли в наши ряды, но на первой же стоянке один офицер бежал. – По пословице: «как волка ни корми, он все в лес смотрит».
На поляне, вблизи экономии князя Юсупова, я сговорился с командирами проверить лишний раз боеспособность партизанов.
– Противник слева, ложись! – неожиданно заорал я.
Идущая цепь мгновенно пала на землю, повернувшись
в левую сторону, – получился сплошной треск затворов. Но трое «вояк» шмыгнули в кусты.
– Отставить испытание, записать фамилии бежавших, – распорядился я.
Партизаны долго смеялись, а беглецы загладили свою трусость храбростью в боях.
Продвигаясь дальше, мы встретили двух охотников; их сыновья служили в рядах Врангеля, и старики не могли нахвалиться на строителей «Единой Неделимой». Партизаны долго слушали охотников, но под конец расхохотались.
Мы боялись за рассудок охотников, понявших, что мы—неврангелевцы. Ребята долго поясняли старикам истинную суть белогвардейщины. Они слушали в отупении. Полк двинулся, а старики все не уходили,
– Клянусь вам всем для меня дорогим, что мой сын не будет служить у белых! – вдруг крикнул вслед один из охотников. Он, несомненно, был искренен. Но сдержал ли он клятву—кто знает?
Экономия князя Юсупова была в образцовом порядке. На лесном участке, окруженном специальной сеткой, разводились некоторые породы дорогих зверей. Навстречу нам вышел хорошо одетый интеллигент.
– Много поймали бандитов? – спросил он нас доверчиво.
– Кого надо поймали, – сказал я, подумав про себя: «первого тебя».
– Кто вы такой и что это за здание? – указал я, будто не зная, на экономию.
Он объяснил, что служит управляющим у князя Юсупова, который находится сейчас в Италии.
– Скажите, вас беспокоят бандиты? – спросил военком Африканец.
– Нет, у меня они не .были. Слышал я, что в севастопольском лесу работает банда Макарова, но я ни разу ее не видал. Пойдемте, господа офицеры, ко мне пить кофе.
Полк расположился на отдых, а мы, группой в пять человек, пошли за управляющим. Я интересовался, как работает молочная ферма, куда поступает доход, сколько имеется в запасе молочных продуктов, сколько рабочих и на каких условиях они работают.
– У меня тоже имение, и я очень интересуюсь производством.
Выслушав подробный отчет о состоянии хозяйства, я приказал открыть несгораемую кассу.
– Почему, зачем? – растерялся управляющий.
– Не будем играть в прятки. Мы краснозеленые, а я тот самый Макаров, о котором вы говорили при встрече с нами.
Эти слова разразились над управляющим как гром среди ясного неба. Он смешно вытаращил глаза и медленно вытащил часы из бокового кармана. Дрожащими руками он положил часы на стол.
– Что вы делаете? Вы нас, действительно, принимаете за бандитов! Кому принадлежат эти часы?
Управляющий пролепетал:
– Часы мои.
– Так возьмите их обратно. Откройте кассу, я вам говорю!
Управляющий подошел к несгораемой кассе, но от страха ключ долго не попадал в замочную скважину. Мы терпеливо ждали. В кассе оказался один миллион врангелевских денег. Деньги предназначались для отправки Юсупову.
Управляющий заодно предложил осмотреть его комнаты. Он серьезно думал, что мы возьмем его «барахло». Я повторил, что мы возьмем только необходимое, что принадлежит трудовому народу. Управляющий, наконец, поверил нам и очень обрадовался. Он раскопал нам на чердаке шесть штук хороших седел военного образца. Помимо денег и седел, мы взяли восемнадцать пудов сливочного масла, до двадцати ведер сметаны и девять лошадей. Расписку по всей форме, за полковой печатью, посоветовали переслать, как оправдательный документ, в Италию, Юсупову.
Растроганный управляющий не мог выразить словами благодарность за наше отношение. Он прямо поражался такой постановкой дела. Долго стоял на крыльце дома и махал платком, прощаясь с неожиданными гостями.
Военком конного полка Григорьев решил преподнести «подарок» советской власти – взять Гурзуф. Не сообщая об этом командующему армией, военком привел полк к Красному Камню.
Осматривая местность и разрабатывая план захвата Гурзуфа, полк заметил на Ялтинской Яйле движение пехоты и кавалерии. Григорьев ждал меня с полком по этой дороге, но конная разведка ввела его в заблужение. У меня перед выступлением в поход не было ни одного всадника.
Рассудив, что несвоевременно вступать в бой с белыми, военком снялся и с горечью донес Мокроусову о своем неудавшемся плане и о встрече с противником. Командующий от души хохотал над моим и григорьевским донесениями. Вот уже воистину «своя своих не познаша»!
Отдохнув несколько дней в лагере, мой полк двинулся в деревню Аратук, в девяти верстах от Симферополя. Мне дано было секретное поручение очистить ближние деревни от банд. Партизаны сосредоточенно всматривались в лица комсостава, как бы стараясь разгадать, куда их ведут. Некоторые, смеясь, спрашивали: «Наступать будем на Симферополь, что ли?» – «Еще не время с нашими силами наступать на такие города, как Симферополь», – также смеясь, отвечал идущий рядом со мной Александр Иванов. Военком Африканец шутил всю дорогу: «Подождите немного. Скоро займем Симферополь!» Африканец служил в русском корпусе, переброшенном во Францию. За агитацию в войсках был сослан в Африку, где пробыл два года, из них один год в одиночном заключении. Его уважали все партизаны.
В Аратуке мы обезоружили стражников и часовых.
ЕСАУЛ СЫЧЕВ.
В это время из города прибыли т. Дутов и три офицера: полковник Шулькевич, есаул Сычев и капитан Осипов. Офицеры бежали с гауптвахты, куда их засадили за разные преступления: Сычев убил в Ялте жену и ее любовника, Шулькевич сидел за агитацию в пользу красных, Осипов – также за пропаганду. Возврата в ряды белых офицерам не было. Есаула Сычева я знал по Харькову. Он являлся главным представителем по отправке и продаже на Кубань эшелонов с сахаром. Участник первого похода Корнилова, боевой офицер генерала Шкуро, Сычев имел георгиевский крест за империалистическую войну, был ранен девять раз. Сычев абсолютно не интересовался политикой; он просто любил войну, как любят основную свою профессию.
– Здорово, Сычев, каким образом попал к нам, рассказывай,– обратился я к есаулу.
Офицер чистосердечно рассказал свои похождения.
– Для меня не существует никаких партий, – закончил он: – вся моя жизнь – война, сопряженная со множеством приключений. В них я нахожу суть жизни.
– Но, подумай хорошенько, закончится война, будет мирная обстановка. Что же ты тогда будешь делать?
Сычев, не задумываясь, твердо заметил:
– Красные победят, я в этом уверен. Когда будет не с кем воевать, то поеду в Персию или в Америку. Буду драться против индейцев, арабов и негров, или за них. Для меня безразлично, с кем бы ни воевать. А теперь ты мне дай небольшой отряд, и я покажу тебе свою работу.
– Нет, Сычев, я тебе охотно верю, что ты будешь полезен для повстанческой армии, но не могу тебя назначить хотя бы командиром роты. Лучше пошлю тебя к товарищу Мокроусову, – он вас всех использует.
Сычев перебил:
– Нет, товарищ Макаров, лучше расстреляй меня здесь! Зачем ты меня будешь посылать? Лишь для формальности!
С большим трудом Сычев согласился передать Мокроусову мое письмо. Я давал о Сычеве характеристику, как о крупном спекулянте по продаже сахара для составления капитала генералу Шкуро. Указал, что он очень храбрый офицер, хороший спец, что его можно использовать.
Характерен разговор Сычева с Мокроусовым о военных действиях под Батайской (станица вблизи Ростова).
Сычев напоминал командующему:
– Помнишь, как твои матросы бегали по камышам, это я их гонял; и жара им тогда была!
– А как мы вас разбили, ты забыл? – спрашивал Мо– кроусов.
– Помню, помню, нам тоже доставалось от тебя. Тебя все знали и боялись. Я даже не хотел к тебе итти. Думаю, «шлепнешь» за прошлое. Но теперь я убедился, какой ты человек. Дай мне приказ! Любую задачу выполню!
Мокроусов назначил есаула командиром конного полка, под контролем опытного партизана Григорьева. Действительно, Сычев через некоторое время проявил себя как спец военного дела, а своею храбростью служил примером для остальных.
НЕСКОЛЬКО СТРОК ОБ АРАТУКЕ.
В Аратуке стояли офицеры. Начальник разведки Якушев и еще несколько опытных партизанов постучали в дверь офицерского общежития.
– Идет размещение марковского батальона по квартирам, откройте дверь, – сказали партизаны.
– Здесь находятся офицеры. Помещения нет, – послышался грубый ответ.
Партизан Поцелуев громко крикнул:
– Господин полковник, здесь находятся офицеры и говорят, что помещение небольшое. Как прикажете поступить?
Я важно бросил:
– Поручик, что за разговоры? Вам приказано размещать людей. Осматривайте помещение, по мере возможности размещайте людей на «ночлег».
Ничего не подозревая, офицеры открыли дверь.
– Осмотрите, у нас очень мало места.
– Руки вверх! – скомандовали партизаны.
– А-а, вы зеленые, зёленые! – заговорили офицеры все враз.
Мы захватили трех офицеров, изъявивших, как и стражники, желание служить в повстанческой армии.
МОЯ МАТЬ В КОНТР-РАЗВЕДКЕ.
По возвращении на прежнюю стоянку, мы нашли у себя гостей: партизан Сапожников привел из Симферополя двух матросов – Чернова и Костина. Их прислали на подпольную работу из Николаева. Товарищи долго искали связи, познакомились с т. Зальцманом, который держал в Симферополе конспиративную квартиру, работал в боевой группе комсомола и имел постоянные сношения с лесом.
Прощаясь с матросами, я попросил их зайти к моей матери и потихоньку передать письмо и деньги. Я подчеркивал необходимость быть осторожным. После моего побега мать познакомилась с тюрьмой: ее держали недолго и, после допроса о моем происхождении, отпустили.
Чернов благополучно прибыл в Севастополь и вручил матери деньги и письмо. Но среди турок, с которыми подпольщики начали сговариваться о поездке в Николаев, оказался контр-разведчик. Товарищей арестовали. При обыске нашли мандаты и записку матери ко мне. Контрразведка арестовала мать. Ее привели под конвоем в кабинет начальника контр-разведки. Здесь мать увидела за большим столом около двенадцати офицеров, среди них были и генералы.
– Садитесь, м-м Макарова,– любезно обратился начальник:– мы с вами хотим посоветоваться; для вас будет хорошо, если ваш сын вернется со своим отрядом и сдаст оружие. Мы дадим ему хорошую должность, восстановим его положение, и все, что он сделал, ему простится. Вы должны, мамаша, на автомобиле поехать в лес к сыну. Берите из нас трех-четырех человек, кого хотите, и поедемте на переговоры. Но только предупреждаем, если ваш сын оставит вас у себя, а наших расстреляет,– тогда мы повесим всех ваших родственников, от малого до большого, а имущество конфискуем. Что вы на это скажете, мамаша?
Моя мать ответила:
– Вы интересуетесь моим сыном? Выйти он выйдет ко мне, за это я ручаюсь. Но как он поступит,– я не знаю. Сын-то мой, но разум у него свой. Он, наверное, читает газеты и знает, как его стараются поймать. Те, к кому он заходил, ничего для него не сделали, и то все сидят в тюрьме. А за его голову вы ведь назначили большую сумму денег. Чем же вы можете гарантировать ему жизнь?
– Если нужно, Врангель напишет бумагу к сыну, а слово генерала – закон, как слово государя. Так вот, мамаша, решайте. Мы вас наградим; не будете в такой лачуге жить.
Мать схитрила:
– Хорошо, я согласна, но я же не знаю, где он находится.
Они перебили:
– Мамаша, об этом вы не беспокойтесь. Мы отлично знаем, где он сейчас. Привезем вас к месту расположения его отряда. Вы, вероятно, знаете, сколько у него людей в отряде?
Мать ответила:
– Около двух тысяч, а может быть и больше, не знаю. Слышала, что очень много.
При последних словах матери благородное общество злорадно переглянулось.
– Так, мамаша, значит, решено ехать? Вы поймите, какую неоценимую услугу вы нам окажете! Нам хорошо известно, вы веруете в бога, а большевики – это антихристы. Они надругались над святыней, они топчут ее грязными ногами. Ваш сын со своим отрядом оттягивает на себя большие силы с фронта. Но он вас любит и для вас все сделает. Вы ручаетесь, что он нас не тронет?
– Я повторяю, что он ко мне выйдет, но не ручаюсь, согласится ли он вернуться. В этом уверять вас не буду, и что будет—не знаю.
Один из генералитета, повидимому, старший, сказал:
– Ну, хорошо, мы решим, а вы, сударыня, идите домой и будьте покойны. Мы вас известим заблаговременно.
В коридоре мать обступили офицеры, каждый просился на переговоры. Мать отвечала:
– Хорошо, хорошо, с удовольствием всех вас возьму!
В то же время отпустили из-под ареста жену моего замученного брата Владимира.
Переговоры не состоялись; по всей вероятности, белые пришли к твердому убеждению в бесцельности своей поездки в лес. Они ограничились лишь выпуском очередного воззвания к своим лесным «братьям».
Но все-таки контр-разведка долго изводила мою мать. Около окна ее хибарочки стоял точно почетный караул, тротуары гранило несколько шпиков. На базар, к соседке,– мать шла под охраной нескольких молодчиков. Самый опытный познакомился через соседей с матушкой и вел «политические» разговоры.
– Вот, мамаша, когда я скрывался,– как трудно было моей матери! Бывало, пришлешь ей письмо, а она, бедная, плачет, плачет! Как ей тяжело было...
Мать притворялась внимательной.
– А вам сынок пишет что-нибудь? – ласково заглядывал в лицо шпик.
– Нет, никаких сведений о нем не имею.
Такая же слежка была установлена за домом, где жила вдова Владимира. Мало того, в соседней комнате поселился служащий «с убеждением против белых».
После ареста Чернова, к невестке пришли два «крестьянина», якобы из леса от меня, и просили провести их в городской подпольный комитет. Мать невестки ответила, что ничего не знает, и попросила о выходе. Спустя несколько минут вернулось уже не два, а пять человек, и заявили о производстве обыска. Тогда мать невестки попросила соседа быть понятым.
– Какие-то неизвестные, приходившие будто бы из леса, теперь хотят произвести у нас обыск.
Сосед отказался, но, когда двое из пришедших сказали через дверь несколько слов, служащий «с убеждением против белых» открыл дверь и дружески с ними поздоровался. Во время производства обыска жилец разговаривал со старшим из группы на французском языке. После выяснилось, что жилец служил в особом отделе морской контр-разведки.
