Текст книги "Ведите себя правильно (СИ)"

Автор книги: Павел Иевлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Например, все отвернулись? – озвучил полицейский мысль, которая неприятно крутится у меня в голове.

– Не могу исключать такой версии, – сказал я, вспоминая реакцию публики в баре. – Но соседей опросить стоит.

– Непременно этим займусь, – согласился Депутатор. – Вы прекрасно воспроизвели последовательность событий, искренне завидую вашим навыкам в расследовании.

– Это всего лишь версия. И это было несложно, остались отчётливые следы.

– Знаете, Роберт, – сказал он спокойно, – вы можете не признаваться, что полицейский. Но, когда я вышел из кустов, ваша правая рука моментально оказалась на поясе. Там, где обычно висит кобура.

Я ничего не ответил, да Депутатор и не ждал. Меня вечно принимают за кого-то другого.

– На вас, кстати, поступил довольно странный донос, – продолжил он, глядя на меня очень внимательно.

– И в чём же меня обвиняют? В недоливе?

– В чём-то ужасном.

– В чём именно?

– Я так и не понял. Заявители были весьма нетрезвы. И очень сильно напуганы. Сказали, что вы сделали что-то запредельно жуткое с их собутыльником.

– А что говорит сам пострадавший?

– Его нет. И они не смогли с уверенностью сказать, кто это был. А к концу беседы начали сомневаться, что он был вообще. С утра я их навестил, надеясь застать трезвыми, но они уже не смогли вспомнить даже то, что приходили в участок.

– Экую же дрянь они пьют.

– Да, с этим шалманом вечно проблемы. Но знаете, что? Даже забыв всё, что случилось, они бледнели и начинали трястись при каждом упоминании вашего имени.

– Пьянство до добра не доводит.

– Определённо, так, – кивнул Депутатор. – Ладно, мне пора делать мою работу.

Он направился к ближайшему дому, постучал в дверь, там зажёгся свет, но, о чём говорят, отсюда не слышно. Почему-то мне кажется, что опрос соседей не очень поможет. Уверен, никто ничего не видел. Здесь знают, куда не надо смотреть.

– Проводить тебя домой? – спросил я Швабру.

Училка теперь в надёжных стальных руках полиции, пусть с ней Депутатор нянчится. Это его работа, в конце концов. А мне с утра на склад подрываться, потому что больше некому.

– А знаешь, босс, – зябко повела плечами она, – проводи, пожалуй. Никогда не боялась гулять по ночам, но сейчас как-то не по себе. Только давай сначала в бар вернёмся, платье школьное там осталось.

***

– Ты же найдёшь мальчика? – спросила она по дороге.

– Я? Почему я? Делом занялась полиция.

– Да ладно, наш железный дровосек свою жопу в штанах не найдёт, – скептически оценила уборщица следственные компетенции Депутатора.

– Не стоит недооценивать упорство и методичность, – поддержал я реноме местной полиции. – Он действует последовательно и соблюдает инструкции. Свидетелей опрашивает, например.

– Чёрта с два ему кто-то чего-то скажет. Он же не местный.

– Я тоже.

– Но ты умный. И хитрый. И жуткий.

– Разве?

– Хорошо шифруешься, босс, – вздохнула она, – но если знать, куда смотреть…

– Тебя послушать, так я чудовище какое-то.

– Очень надеюсь, что так и есть, – мрачно сказала Швабра.

– Почему? – удивился я.

– Потому что справиться с чудовищами может только другое чудовище. Более страшное.

– Здесь водятся чудовища?

Я знаю ответ, но мне интересно, что она скажет.

– Здесь только они и водятся, босс.

***

– Чёрт, надеюсь, оно просохнет до утра… – Швабра крутит в руках платье, нюхает его, брезгливо морщится, суёт обратно в пакет. – Ладно, пошли, время уже к полуночи. Я понимаю, что на фоне похищенного ребёнка это не тянет даже на мелкую неприятность, но блин! Я теперь буду его пол ночи сначала стирать, потом сушить, а утром пойду на уроки не просто как уродливая обсоска, а как невыспавшаяся уродливая обсоска.

– В семнадцать лет недосып не влияет на внешность. Молодой растущий организм справится.

– Если это был комплимент, босс, то довольно тухлый. Типа я и так уродина и этак, хоть спи, хоть не спи… Впрочем, однокласснички не дают мне об этом забыть. В прошлом году они на сентябрьский праздник устроили весёлый конкурс с голосованием «Самая уродливая и тупая». Угадай, кто был единственным номинантом и победил за неявкой соперников?

– И администрация школы это позволяет?

– Ну, Училка, надо отдать ей должное, пыталась что-то вякать, но никто её не послушал, разумеется. В школе меня запрещено бить, синяки плохо выглядят на медосмотрах. Всё остальное в меру фантазии нашего дружного ученического коллектива. Так что было весело. Всем, кроме меня.

– А с чего ты взяла, что уродина? – спросил я.

Швабра остановилась, как будто наткнулась с разгона на стену.

– А с каких пор для этого недостаточно зеркала?

– И что такого ужасного ты в нём увидела?

– Я худая, как вешалка.

– Многие девушки мечтают похудеть.

– У меня нет груди.

– Вырастет, какие твои годы.

– У меня страшная рожа.

– У тебя довольно правильные симметричные черты. Большие глаза. Широкий лоб. Чёткие скулы. Ничего такого, что нельзя изменить капелькой макияжа и выражением лица.

– Знаешь, босс, – ответила Швабра резко и зло, – вот от тебя не ожидала, правда. Не смей пичкать меня этим жалостливым дерьмом! Мне не нужны мерзкие утешалочки: «Ах, бедняжка, всё не так уж плохо, можно исправить вставными сиськами, пластикой жопы и ампутацией головы!» Я с детства знаю, что я уродина. «Смотри, смотри, мама, как смешно ковыляет наше маленькое злобное уёбище! Ножки-веточки, ручки-палочки, зубки как у крыски, пахнет как какашка! Мама, она опять наблевала, смотри! Можно я макну её туда башкой?» Я привыкла быть уродиной. Это не так уж плохо, на самом деле, никаких иллюзий. Не всем же быть красивыми, богатыми и успешными? Кто-то должен быть дерьмом, жить в дерьме и жрать дерьмо. Но наше с тобой трудовое соглашение, босс, кормление меня дерьмом не включает. Ещё раз скажешь что-то такое, и я… Не знаю что. Но лучше не пробуй. После того, как я тебе так позорно плакалась, глупо говорить «Не смей лезть в мою жизнь», но я всё равно скажу: «Не смей!» Это была минута слабости, меня от неё уже тошнит, меня от себя уже тошнит… Подержи пакет, я сейчас.

Девушка метнулась в кусты, и её бурно стошнило.

– Тьфу, какая мерзость, – сказала она, вернувшись. – Забудь, пожалуйста, что от меня услышал сегодня. Тогда я забуду то, что услышала от тебя. Мы шли молча, понял?

– Как скажешь.

– Забудешь?

– Что? Ведь мы молчали.

– Вот именно. Всё, пришли. Спасибо, что проводил. Это было один раз и больше не повторится. Я прекрасно могу сама о себе позаботиться.

Швабра живёт в маленьком старом домике, ветхом даже на вид. Дворик запущенный, но чистый. Трава выгорела, и сквозь неё проглядывает проплешинами рыжий суглинок. Покосившийся заборчик давно не крашен. Деревянный сайдинг на доме облупился. Нет даже слабых попыток украсить быт. От этой недвижимости веет беспросветной нищетой и полнейшей безнадёгой.

– Чего смотришь?

– Ничего.

– Вот ничего и не говори. До завтра.

***

Первое, что я увидел, вернувшись к бару, – это панк, сидящий у задней двери прямо на земле, откинувши голову на стену.

– Слы, чел, я это… вернулся, кароч. Сорьки, чел, опять наговнял. Я говночел, чел. Рили.

– Факт, – согласился я.

– Можешь грохнуть меня, чел, рили. Я заслужил. Знаю, тебе это как чихнуть, ты трындец стрёмный чел.

– Чего тогда вернулся?

– Так вышло, чел. Я не хотел, рили, но вот так оно всё…

– Заходи, – сказал я, отпирая дверь.

– Сенкаю, чел. Пожрать нету? Я двое суток не жрал, рили.

– Тебя не было всего день.

– Рили правда, чел. Не знаю, как так вышло, чел.

– Иди помойся и переоденься. Я пока схожу в кафе, отнесу заявки и принесу пирогов.

– Да, чел. Как скажешь, чел.

***

– Рада вас видеть, Роберт. Какая ужасная беда! Надеюсь, мальчик найдётся.

– Вы уже в курсе?

– Все всегда в курсе всего, даже если делают вид, что не так. Маленький город. Проходите, поешьте, вечер, я вижу, выдался хлопотным.

– Мне бы ещё с собой, там этот…

– Да-да, тот молодой человек. Я знаю, ведь он только что приехал. Вон, водитель ещё сидит.

За столиком неторопливо вкушает поздний ужин старый водитель старого трака, с которым я уже однажды беседовал. Кафе пустое, но я подсел за его столик.

– Здешний гамбургер – это лучшее, что есть в моей жизни, – поделился он со мной, кивнув как старому знакомому. – Иногда мне кажется, что я просто еду от гамбургера к гамбургеру. Еду и не могу уехать. Сейчас поем, переночую, завтра с утра разгружусь, съем ещё один, второй возьму в дорогу и поеду. Сюда. К вечернему гамбургеру.

Душевное здоровье этого водилы по-прежнему представляется мне заслуживающим пристального медицинского внимания, но у меня к нему простой вопрос.

– С вами приехал этот… молодой человек?

– А то с кем же? Кто ещё такого подберёт?

– И где вы его взяли?

– Так здесь же.

– Здесь посадили и сюда же привезли?

– А как же ещё? – удивился он. – Таков маршрут. От гамбургера до гамбургера, всё чётко.

– Понятно. Приятного аппетита, хорошего вечера и счастливого пути.

– И вкусного гамбургера, – засмеялся тихо водила.

– И его, да.

– Как ваш муж сегодня? – спросил я вернувшуюся Мадам Пирожок. – Когда он не спит у меня на столе, в баре как будто чего-то не хватает.

– Ох, вы всё шутите, Роберт, – отмахнулась она. – Уже дома, слава богу, третий сон видит. Вы припозднились сегодня.

– Обстоятельства…

– Да, я знаю. Ничего страшного, у меня часто бывают ночные клиенты. И вообще бессонница. Заказ ваш записала, корзинку собрала, покормите там вашего беглеца-бумеранга.

– Спасибо. А скажите, тут один мой… Ну, который…

– Убили которого?

– Знаете?

– Все знают.

– Он, вроде бы, к вам заходил.

– Да, было дело несколько раз. Я так-то не люблю, когда туда-сюда без толку шляются, но ему было надо.

– Что ему было надо?

– Что-то. Я не спрашивала. Но сильно. «Вопрос жизни и смерти», так и сказал. Я посмотрела на него – и поверила. Жаль, что его вопрос, похоже, решился не в ту сторону…

– А не знаете ли вы случайно некую женщину? Высокий рост, белые волосы, чёрное платье, может быть босиком…

– Конечно, знаю.

– Правда?

– Все её знают, Роберт. Каждый человек. Но никто вам не скажет. Да и я промолчу. Не лезли бы вы в это дело.

– Я бы не лез, – вздохнул я, – но человека убили.

– И ещё убьют, – пообещала она оптимистично. – Да только не ваша это проблема.

– А чья?

– Ничья. Да и не проблема вовсе. Один умирает, другой родится, так вся жизнь наша верти́тся. Идите спать, время позднее. И постарайтесь вести себя правильно.

– До завтра, – попрощался я и ушёл.

***

– Да, чел, я попятил чуть кэша из кассы. Моё говно, рили, – признаёт панк, жадно пожирая пироги. – Я ж говночел, чел. Я не хотел. Ну, то есть хотел, но рили бы не стал. Но я втащил пивца, помнишь? А я, когда выпью, вообще всё говняю. Вот я втащил пивца, и мне загорелось добавить, потому что, чел, я был в крэшах по той блонде, и мне было трындец обломно. Ты бы мне не налил… Ведь не налил бы, чел?

– Нет, – подтвердил я.

– Значит, рили так. Ну вот я и сдёрнул мало-мало кэш. И пробухал его. Да, это говённо, я в курсе, чел. Ты, конечно, ни во что не въезжаешь и вообще стрёмный, но мне ты рили не говнял. А вот я тебе – да. Я говночел, чел.

– Это я знаю. А удрал-то почему?

– Блин, чел, а ты типа не знаешь, да?

– Скажи.

– Ладно, давай делать вид, что всё норм, чел. Типа норм, что ты с тем козлом сделал, да?

– А что я с ним сделал?

– Рили, чел, не знаю. Но это было самое стрёмное, что я в своей жизни видел. Я пьяный был, чел, я не въехал сперва, потом забыл. Утром встал – бодунище, вообще ни до чего. Потом с тележкой на склад, еле дотащился, башка раскалывается… Мне та тётка и говорит, хочешь, мол, попить? А у меня сушняк дикий. Я попил, и меня как растащило снова! Ну, с самогонки так бывает, рили, водички попьёшь и опять накрывает. И тут я как вспомнил! Так резко вспомнил, чел, что еле до сортира добежал. Блевал, как уборщица твоя, фонтаном. Выползаю по стеночке, и тут до меня доходит – а я ведь вчера у этого чела бабло попятил! И ведь он это сегодня узнает! Снимет кассу и поймёт, что это я! И так мне стало от этого стрёмно, чел, что я вообще забыл башку включить. Мне бы допереть, что если ты такие штуки можешь, то хрен от тебя сбежишь, чел. Но я ж дурак, чел. Сначала делаю, потом думаю. Да и то не всегда.

Панк вздохнул, взял ещё кусок пирога и продолжил:

– Смотрю, на парковке фура. Я к водиле: «Возьмёшь»? Старый дед, и грузовик старый. «Возьму, говорит, только гамбургер себе купи, а то у меня один, и я тебе свой не отдам». Но я сказал, что к чёрту жратву, мне бы свалить. И мы уехали. Кстати, гамбургер он и правда сам схавал, не поделился, я только слюнки глотал – к вечеру меня бодун отпустил, и жрать хотелось жёстко. Но я терпел, лишь бы подальше уехать. Ехали весь день, потом встали. «Всё, говорит, я приехал. Тут ночую, завтра двину дальше». Я ему: «Спасибо, драйвер, рили выручил, буду другую тачку ловить». Вылезаю, иду такой, радуюсь, что так ловко свалил, думаю пожрать и снова выйти на стоп, подхожу к кафе – и фигею, рили. Это то же самое кафе! И тётка та же самая! Чёртов водила привёз меня обратно! Я конкретно зассал – я же, типа, из-под залога сдриснул, вот она меня щас увидит, вызовет полиса, и тут-то я точно в тюрягу заеду, даже не пожрамши. Спрятался в кустах за помойкой, и там просидел до утра. Замёрз как яйца у моржа. Жрать хотелось так, что желудок сам себя переваривал. Утром выполз на трассу, отошёл, чтобы из кафе не увидели, стою – без толку, никто не притормозил даже. А потом раз – та же фура. С тем же дедом. «Опять, говорит, ты без гамбургера?» Ехали весь день, дед жрал свой гамбургер, а я только икал от голода. Спецом следил – прямо ехали, не сворачивали никуда! Потом опять ночь, парковка, кафе… Вылезаю – то же самое. Вот тут до меня и дошло, чел.

– Что?

– Что ты ещё более стрёмный чел, чем я про тебя думал, чел. И что дурак я был, когда думал, что вот так просто свалю от тебя, чел. Как ты это сделал, чел?

– Я ничего не делал, – сказал я абсолютно честно. Но он мне, конечно, не поверил.

– И с тем пьяным козлом, в шалмане, тоже ничего не делал?

– С каким ещё козлом?

– Который на меня быдлил по-дурному. Ты ещё скажи, что его не было!

– Его не было, – сказал я опять совершенно честно.

– Типа, там не было? Или как?

– Вообще не было. Не рождался, не жил, не пил самогонку, не пытался набить мне морду, не делал кучу других бессмысленных вещей, которые обычно делают люди.

– Ты ведь щас гонишь, чел? – грустно спросил панк.

– Это чистая правда. Сам подумай. Если я сделал что-то ужасное с человеком в общественном месте при куче свидетелей, то почему я ещё не в тюрьме?

– Я подумал, чел.

– И что?

– Теперь я рили сцу тебя ещё больше, чел.

– Просто постарайся вести себя правильно.

Глава 17. Помойка Бурбон

– Я схожу на склад, – сказала Швабра угрюмо.

– Что ты тут делаешь? – удивился я. – Ты разве не должна быть сейчас в школе?

– Должна.

– И?

– Я прогуливаю.

– Школьник, прогуливающий занятия, должен выглядеть более счастливым, – заметил я. – Иначе какой смысл?

– Я не хотела прогуливать. Но чёртово сраное платье село. Я честно пыталась натянуть его на свои мослы, но результат был такой, что даже ты с твоей вечно мрачной рожей хохотал бы до колик. В штанах девочек в школу не пускают. Другого платья у меня нет.

– У тебя не будет неприятностей?

– Ещё как будут. Прогулы – чуть ли не единственное, что у нас не прощают. Ну, кроме джинсов на женских жопах. Как будто у меня есть жопа… Зато я могу сходить на склад и заработать сверхурочные. Потому что, как бы мне ни было жалко денег, а платье придётся купить. Надеюсь, в лавке есть что-то дешёвое. Может быть, даже ношеное. Правда, мне обычно всё либо коротко, либо меня туда влезает три, но чёрт с ним. В уставе школы написано, что я должна быть в платье, а не что я не должна в нём выглядеть как обсоска. И не вздумай попереться в магазин со мной! Где там тележка? Мне пора.

– Прив, жаба, – поприветствовал её панк, выкатывая из подсобки тележку.

– Да уж, если день с утра не задался, то дальше так и покатится, – прокомментировала девушка. – Честное слово, босс, мне жалко твоих денег, но как же без него было хорошо!

***

– Видел вашего беглеца, – сказал Депутатор, снимая фуражку. – Вернулся? Неужели совесть проснулась?

– Нечто в этом роде, – ответил я уклончиво и налил ему виски.

Кажется, часы работы бара все считают ненужной условностью. Чёртова рань, а я уже за стойкой.

– Простите, что в неурочное время, – уловил моё недовольство полицейский, – но я сегодня вообще не ложился. Опрашивал всех, кто живёт вокруг дома учительницы. Это довольно много народу.

– Ночью? – удивился я.

– Разбуженные люди более естественны в реакциях.

– Мне показалось, что население не спешит оказать содействие правоохранительным органам.

– Это так, – согласился Депутатор, выпивая первую и возвращая тамблер, – но я практически всегда отличаю ложь от правды по визуальным признакам. Микромимика, невербальные сигналы… Хорошая прошивка зрительных имплантов, нечто вроде детектора лжи.

– Так ваши глаза…

– Не настоящие, как и многое другое в моём организме. Это имеет свои плюсы и минусы.

– И вы всегда видите, что вам врут?

– Почти всегда. Скажем, вы для меня совершенно непроницаемы.

– Даже так?

– Вы либо абсолютно честны в каждом слове, либо проходили специальную подготовку для работы под прикрытием. Ставлю на второе.

– Почему?

– Люди никогда не говорят честно. Умалчивают, передёргивают, сдвигают акценты, меняют трактовки. Это нормально. Абсолютная искренность неестественна.

– И что показало ваше ночное расследование?

– Хотя горожане отвечали не очень охотно, но внезапность ночного опроса сделала своё дело. Я совершенно уверен, что похищение мальчика действительно никто не видел. Хотя в то время, когда оно произошло, на улице и дома было множество людей. Городок очень тихий, любая нештатная активность привлекает внимание, а уж трое мужчин, несущих по улице ребёнка, никак не могли быть незамеченными.

– Вы установили время? А говорите, у вас нет талантов к расследованию.

– Это было несложно. Мать, уходя на работу, оставляет ему в холодильнике готовую еду. Завтрак, второй завтрак, обед, полдник, ужин – строго по расписанию. Она считает, что это важная часть приучения к дисциплине, а также полезно для здоровья. Ребёнок съел второй завтрак, но не обед. Упаковка от творожка отсутствует, ведро пустое, значит, он поел и, как и положено хорошему мальчику, вынес мусор. Это с высокой вероятностью указывает на время похищения – между десятью тридцатью утра и полуднем. Ближе к первой цифре, скорее всего. В это время школьное мероприятие уже закончилось, и горожане разошлись по домам. Поскольку в честь первого сентября завод дал работникам выходной, то людей было много. Я заставил всех соседей вспомнить нужный временной промежуток буквально поминутно – свидетелей похищения был бы минимум десяток. Вариант, что все они специально тренированные лгуны, я отметаю как маловероятный. А значит, мы неверно представили себе картину случившегося. Трое мужчин не тащили по улице ребёнка, ни в мешке, ни без оного. Мне приходится снова обращаться к вам, Роберт, в надежде на ваш опыт и интуицию, потому что у меня идей больше нет.

Он выпил вторую порцию, вернул на голову фуражку и уставился на меня электронными, как выяснилось, глазами. Видимо, в ожидании, пока его озарит неземным светом моей интуиции. Обмануть такую веру в меня было бы негуманно, и я не стал.

– Пришла мне в голову одна версия, – вздохнул я, – жаль, что только сейчас.

– Рассказывайте.

– Давайте представим, что похищение происходило в два этапа, которые были разнесены по времени. В одиннадцать, условно, часов дня, некто смотрит в окно, убеждается, что ребёнок на месте, отжимает дверь и заходит в дом. Это мог проделать один человек, и скорее всего, он не привлёк бы к себе внимания, так?

– Это так, – согласился полицейский.

– Он или оглушает, или усыпляет, или связывает ребёнка, а может быть, просто пугает его, заставляя сидеть тихо. Через некоторое время по одному входят его подельники. И вот на ваши вопрос: «Видели ли вы троих мужчин, входящих в дом учительницы?» – свидетели отвечают: «Нет». Совершенно честно, потому что троих они не видели. Максимум одного. И не факт, что входящим, это мгновение.

– Это вполне возможно, – признал Депутатор. – Но как они вынесли мальчика?

– А почему вы решили, что они его вынесли?

– Потому что в доме его не было.

– А почему вы решили, что в доме его не было?

– Вы меня озадачили, Роберт. Поясните, пожалуйста.

– Мне недавно рассказали (просто к слову пришлось), что под каждым домом есть подвал. Вы осматривали подвал под домом учительницы?

– Нет. У меня не было такой информации, визуально он также не был обнаружен. Впрочем, признаю, я его и не искал.

– Вот вам версия: мальчика похитили днём, но из дома вынесли вечером, когда стало темно и люди ушли с улиц. Возможно даже, что на момент нашего прихода он был у нас буквально под ногами.

– Да, это не лишено логики, – кивнул Депутатор. – Я был бы благодарен, если бы вы прогулялись до места преступления со мной. Может быть, при свете дня у вас появятся новые идеи?

Я посмотрел на часы. До «клушатника» ещё два часа, а товар Швабра с Говночелом разгрузят сами. Надеюсь, не поубивав при этом друг друга.

– Давайте сходим, почему нет?

***

Подвал мы отыскали почти сразу, люк оказался в кладовке.

– Не похоже, что его недавно открывали, – сказал Депутатор, осмотрев всё своим электронным взором.

Я уже и сам понял, что версия была ложной. Вряд ли у похитителей было время и возможность наваливать обратно на крышку весь этот хлам.

– Ну, раз уж мы здесь…

– Разумеется, – кивнул он и потянул за кольцо своей стальной рукой.

Удобно иметь рядом кого-то с силой гидравлического домкрата.

Внутри оказалось пыльно, затхло. Застоявшийся воздух указывает на то, что сюда не спускались несколько лет как минимум. Скорее всего, Училка понятия не имеет, что под домом что-то есть.

– Мрачное местечко, – отметил Депутатор.

Подвал похож на тот, что под баром, разве что поменьше. Капитальная каменная кладка стен явно старше каркасного домика наверху, но какой-то добрый хозяин протащил сюда провода и повесил лампочки. Старые грушевидные лампы накаливания с толстыми тусклыми спиралями небольшой мощности и с выключателями прямо на патронах, провод в тканевой оплётке на фарфоровых изоляторах. Винтажно. Пыльно. Атмосферно.

Атмосфера, правда, специфическая.

– Знаете, где я видел такое? – спросил полицейский, разглядывая вкрученные в стену над лежанкой из досок кольца. – Наше подразделение освобождало заложников, которых удерживали совершенно безумные сектанты. Они окопались в подвалах заброшенного монастыря, и выкуривали мы их оттуда с большим трудом. Спасти, к сожалению, удалось не всех, в том числе и потому, что заложники были прикованы к стенам цепями. Буквально прикованы – никаких замков, стальные кольца заклепали намертво. Вывести их быстро не получалось, в подвалах до чёрта взрывчатки… Последним мы отрезали кисти рук. Это было быстрее, чем пилить цепи, но всё равно не успели.

– Там вас ранило?

– Да. Пытался обезвредить заряды. Цепи и кандалы с тех пор очень не люблю.

– Разделяю вашу неприязнь, но тут давно никого не было. Металл окислился, на досках толстый слой пыли.

– Согласен. Давайте посмотрим, что за последней дверью.

Лампочки в дальнем отсеке подвала нет, обходились свечами. Оплывшего воска и огарков полно на полу вдоль стен. Середина помещения свободна. Сейчас.

– Очень похоже на наше место преступления, – сказал Депутатор невозмутимо.

В пол ввинчены крючья, доски почернели от пролившихся на них жидкостей. И – знакомый сундучок.

– Какой интересный набор, не находите? – спросил полицейский, аккуратно его открыв.

– Да просто кружок «Умелые руки» какой-то.

Это не тот же самый раскладной ящик, что пропал у меня, а его брат-близнец. Нет набора для снаряжения патронов, но ножи, колья, маски и прочее садо-мазо в наличии.

– Это орудие не нашего преступления, – сказал Депутатор. – Последний раз инструментами пользовались довольно давно.

– Восемнадцать лет назад, я думаю.

– Вы что-то знаете, Роберт?

– Я о многом догадываюсь. Но догадки к делу не пришьёшь. Пойдёмте отсюда, нам надо мальчика искать.

Когда мы выбрались обратно в кладовку, полицейский закрыл люк, посмотрел на него с непроницаемым выражением искусственного лица и спросил:

– Значит, говорите, под каждым домом?

– Так мне сказали.

– Интересный тут… исторический бэкграунд.

– Везде интересный. Просто надо знать, куда смотреть.

***

Клушатник встретил меня неодобрительным молчанием и осуждающими взглядами. Я опоздал, впустила их Швабра, имеющая такой вид, как будто не просто плюнет в каждый стакан, а сделает это пылающим ядом.

– Спасибо, дальше я сам, – отстранил я девушку во избежание жертв и разрушений.

– Какое им дело, почему я не в школе? – прошипела она. – Пусть за своими кретинами смотрят! Они у них в школу ходят только покурить в туалете.

– Я сам обслужу дам, а ты сходи пока в лавку за платьем.

– Ох, как же жалко денег, босс!

– Верю. Но надо.

– И ведь что обидно, скорее всего, этот учебный год будет очень коротким. Получается, что деньги на платье я просто выброшу нафиг.

– Относись к этому, как к инвестиции. Может быть, ты в этом платье замуж выходить будешь.

– Скорее, меня в нём похоронят, босс.

Клушатник поглощает выпечку, пьёт кофе и слушает радио.

– …Мы все поддержим тебя, все поможем, – интонации в псевдодиректорском голосе такие приторные, что уши склеиваются. – Ты станешь примером для остальных. Просто веди себя правильно.

– Примером в чём? – мрачно спрашивает владелец таверны.

Этих двоих и ещё пару персонажей я узнаю уверенно, остальные для меня сливаются в звуковой фон. Но дамы наверняка следят за сюжетом внимательнее.

– В том, что никогда не поздно уничтожить отродье.

– Ей семнадцать лет, и она не сделала ничего плохого.

– Она отродье.

– Даже если так, и что? От неё нет никакого вреда. Она ничем не отличается от остальных детей.

– Сейчас – да. Но что будет, если она станет взрослой?

– Думаю, ничего особенного. Выйдет замуж, родит детей…

– Ты сам себя слышишь, друг? Отродье! Детей! Каких детей? Тех, что находят в корзинках, сплетённых из озёрной травы, осенней ночью на пороге дома? Как много уже тех, кто не повёл себя правильно? Как много таких, как ты?

– Не знаю.

– А я скажу тебе – их много. Они уже семнадцать лет растут среди нас. И только те, кого они выбрали родителями, знают об этом. Знают, но не говорят! Знают, но делают вид! И знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что твоя, якобы, «дочь» всё ещё ходит по городу. И каждый думает: «Раз он молчит, то и я промолчу». «Где одно отродье, там и два…» – рассуждают они. «Всего одно исключение!» – говорит себе каждый. Но их много, друг. И если мы не вычистим их сейчас, то они вырастут и не дадут вычистить следующих. А те, что придут потом, вычистят уже нас. И не будет в нашем городе никого, кроме отродий, и тогда горе тому, кто свернёт с дороги в твой трактир. Подумай об этом, старый друг. Подумай и поступи правильно…

***

– Вы должны сказать ей! – возмущённо ворвалась в бар Ведьмочка Кофе.

Девушка пылает праведным негодованием, отчего разрумянилась и стала необычайно мила. Панк за моей спиной поставил на пол пивную кегу, шумно вздохнул и сглотнул слюну:

– Рили отпад герла, чел…

Блонда тянет за руку Швабру, которая имеет вид даже более унылый и несчастный чем обычно.

– Скажите же ей!

– Что сказать?

– Что она должна, просто обязана купить то платье!

– Я уже купила платье, – возражает хмуро Швабра.

– Это не платье! Это гадкая уродливая тряпка!

– Значит, мы просто созданы друг для друга.

– Боже мой, в кои-то веки в лавке нашлось что-то твоего размера, что-то, что тебе идёт, что-то, в чем ты отлично выглядишь, и ты вместо него покупаешь какое-то рубище?

– Оно дешевле. В пять раз.

– Его кто-то уже носил!

– Не придётся разнашивать.

– Оно на кого-то с грудью пятый номер!

– Буду носить там тетради. Чтобы в них не насрали снова.

– Боже, я этого просто не понимаю! – всплёскивает руками блонда. – Это такой шанс!

– Шанс на что? – зло спрашивает Швабра. – Ты веришь, что в том платье я услышу что-то кроме: «Смотрите, что нацепила эта уродина! Думает, что её примут за нормальную? Вот же идиотка!» А потом мне выльют клей на юбку и подпалят подол, чтобы знала своё место. Я не хочу быть идиоткой за такие деньги.

– Да причём тут школа! Ты должна надевать это платье и стоять у зеркала. Ты не должна стоять у зеркала ни в чём, кроме этого платья! Ты должна смотреть на девушку в зеркале и думать: «Блин, да я же офигенная, как я этого не видела раньше?» Это платье изменит твою жизнь, поверь мне.

– Мою жизнь изменит только одно, – жёстко сказала Швабра. – И ты знаешь, что это. Но на это нужны деньги. И я не буду их тратить ни на что другое.

– Даже ради меня?

– Это нечестный приём.

– Я готова на любые, лишь бы ты его купила. Ну, скажите же ей! – блонда умоляюще уставилась на меня.

– Дресс-код в нашем трудовом договоре не прописан, – покачал головой я, – уборщица может выходить на работу в любой одежде, лишь бы она была чистой и не оскорбляла общественную нравственность.

– Та поношенная тряпка оскорбляет моё эстетическое чувство!

– Я уже семнадцать лет оскорбляю эстетическое чувство всех, кто меня видит, – отмахнулась Швабра. – Пусть терпят дальше. Мне плевать. И давай уже закроем эту тему.

– Ты как хочешь, – решительно сказала Ведьмочка, – но я сейчас вернусь в лавку и попрошу, чтобы платье отложили. Потому что ты передумаешь. Просто не можешь не передумать. Тебе ещё на осенний бал идти, между прочим!

Девушка развернулась, встряхнув белыми волосами, и вышла на улицу.

– Рили отпад герла, чел… – повторил панк, вздыхая как всплывший кит.

– Что там с ребёнком учительницы? – спросила Швабра, отмывая посуду. – Не нашёлся?

– Нет. Но полиция работает.

– Угу. Знаешь, что странно, босс?

– Что?

– Моего сраного братца нет дома уже двое суток. Такая благодать, ты не представляешь. Не помню, чтобы он не ночевал дома хоть раз. Даже вусмерть пьяный, с обгаженными штанами, и то приползал. На биологии нам говорили, что чем меньше мозг, тем сильнее инстинкты. Вот, это как раз про него.

– Волнуешься?

– Я была бы счастлива никогда больше его не видеть. Я бы помолилась какому-нибудь богу, чтобы тот его прибрал, но где найти настолько небрезгливого бога? Я волнуюсь только, какое говно он притащит, когда наконец заявится.

– Может, он просто нашёл себе женщину? Некоторые дамы бывают не слишком разборчивы.

– Не, босс, нет на свете такой женщины, которая польстилась бы на это чмо. Даже слепоглухонемая и та поняла бы, с кем имеет дело. По запаху. Так что никуда он не денется, это было бы слишком хорошо. Я обречена на него, босс.