Текст книги "Ведите себя правильно (СИ)"

Автор книги: Павел Иевлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Annotation

Все события, вещи и явления взаимосвязаны. Если вы этого не видите, то просто не знаете, куда смотреть.

___

Мистический детектив, триллер и просто история о том, что люди – самые жуткие из монстров. И что любое чудовище по сравнению с нами – просто ребёнок.

«Вы просто не знаете, куда смотреть». Часть вторая: «Ведите себя правильно»

Глава 10. Судья Бренди

Глава 11. Депутатор Виски

Глава 12. Туфля Мартишечка

Глава 13. Заебисьман Одно Пиво

Глава 14. Господин Шмурдяк

Глава 15. Говнюк Лимонадик

Глава 16. Водила Гамбургер

Глава 17. Помойка Бурбон

Глава 18. Никто Кальвадос

«Вы просто не знаете, куда смотреть». Часть вторая: «Ведите себя правильно»

Глава 10. Судья Бренди

– Вставай, – я постучал в дверь бывшей кладовки, а теперь комнаты Говночела. – Хватит дрыхнуть.

– Арестант спит, срок идёт, – отозвался он не открывая. – Слы, чел, рано ещё.

– Поднимайся, пойдёшь на склад.

– За бухлишком, что ли? – немедля взбодрился панк. – Это рили тема, чел!

– Тогда поспеши.

– Я мухой, чел!

Внизу его ждало жестокое разочарование в лице Швабры.

– Эй, чел, а чо, жаба со мной? Зачем, чел? Ну, рили, я сам всё дотащу! Эта тощая сопля и двух бутылок не поднимет!

– А ты и двух бутылок не донесёшь, не ополовинив, – отрезал я. – Так что она главная.

– Рили, чел? – увял панк.

– Муа-ха-ха! – зловеще изобразила смех Швабра. – Теперь твоя душа принадлежит мне, смертный!

– И на кой она тебе, герла?

– Ну… Даже не знаю… Спущу в сортир? Выкину на помойку? Утоплю в луже? Столько вариантов…

– Слы, чел, чего у тебя жаба такая тощая и злющая? Ты бы её ветеринару показал, может, глисты?

– Ах ты! – зашипела Швабра. – Н-н-на!

– Эй, жаба, ты чо пинаешься! Больно же!

– Я тебя сейчас не только по ноге пну!

– Не надо, герла, сорьки! – панк испуганно отпрыгнул, прикрывая руками пах.

– Хватит, – остановил их я, – сначала дело, потом драки. Кстати, может, нам тут ринг выгородить? Будете развлекать публику. Восемь раундов или до первого нокаута…

– Он же будет и последним, гарантирую, – злобно ощерилась Швабра, – потому что подниматься ему будет уже незачем…

– Блин, герла, слы, не надо так!

Выпроводив, наконец, их на улицу, снабдив тележкой и направив мотивирующим жестом к складу, посмотрел, как они тащатся, шипя друг на друга, как злые коты, и вернулся в зал. Подходит время «утреннего клушатника».

– …И вы продолжаете ходить к нему в таверну! – громко сказало радио, и я вздрогнул. Голос был, натурально, директорский.

Но нет, вопрос некорректного поведения некоего держателя таверны обсуждается в постановке, которой внимают дамы за столиком.

– Другой тут нет, – возразили ему.

– Он перешёл черту! Таким нет места в нашем городе!

– Он всего лишь послал тебя.

– Мы все давали клятву! Каждый из нас! Мы все знали, на что идём и чем готовы пожертвовать.

– Почему ты уверен, что это не его дочь, а отродье?

– Я чувствую это!

– Нужны хоть какие-то доказательства, – голос незнакомый, низкий, бархатный.

Кажется, раньше я его в постановке не слышал. Вальяжный такой, уверенный, говорящий слегка свысока. Как минимум на равных с этим чёртовым активистом, который даже меня уже бесит своей неуёмностью. Можно себе представить, как он достал всех там. Когда вокруг мечется кто-то, призывающий к кострам на площадях, бунтам и внесудебным расправам, это быстро утомляет окружающих.

– Ты не в судейском парике сейчас, – возражает активный, – и не обязан придерживаться протокола. Просто выслушай меня.

– Я тебя уже слушаю. Но пока ничего не услышал. Трактирщик – один из наших.

– Был из наших. Теперь, видимо, нет.

– Ладно, – вздохнул тот, что с бархатным голосом, – я поговорю с ним.

– Ты же не ходишь в трактир?

– Из каждого правила есть исключения. Но если ты повторишь эти слова в гильдии юристов, то я подам на тебя в суд за клевету.

На этом радиопостановка закончилась. Дамы допили свой кофе и доели выпечку, расплатились, оставив щедрые чаевые, и ушли. А Швабра с Говночелом всё не возвращались. Поубивали они друг друга, что ли? Или, наоборот, сговорились и теперь допивают мои напитки?

Вопрос разрешил Депутатор, вошедший в бар тяжёлым казённым шагом. Фуражку он не снял, виски не заказал, и я сразу понял, что у нас неприятности.

– Можете закрыть бар ненадолго? – спросил он сурово. – Вам стоит проследовать со мной.

В решетчатой выгородке участка сидят оба, Швабра и Говночел. Растрёпанные и помятые. У Швабры расцарапано лицо и руки, порванную майку она придерживает, прикрывая то место, где не выросло ничего заслуживающего названия «грудь». У панка фингал в пол-лица, рубашка закапана кровью из носа, разбита губа и сбиты костяшки.

– Вот, полюбуйтесь, Роберт, – сказал укоризненно Депутатор. – Публичное нарушение общественного порядка.

– Вы что, правда, подрались? – спросил я их с недоумением. – И кто выиграл?

– Не, блин, чел, это не мы! То есть мы, но не так. То есть так, но мы не…

– Конфликт имел место, – разъяснил полицейский, – но не между ними.

– А чо они, блин, чел? Они на неё залупились, рили. Слы, это какие-то говнолюди, чел. Не надо так!

– То есть драка была, но вы были на одной стороне, – уяснил я. – А кто на второй?

– Однокласснички мои драгоценные, босс, – объяснила Швабра, – не те, что в бар ходят, другие. Самая паршивая компания, из заводских. Я говорила этому придурку: «Забей, поорут и заткнутся», – но нет, ему же неймётся…

– Слы, чел, жаба, конечно, ядовитая тварь, но, блин, это наша жаба! Они называли её «ссаной тряпкой», и «сортирной вешалкой», и «хозяйской соской», и…

– Заткнись! – рявкнула на него девушка. – Не обязательно всё повторять!

– Слы, чел, не по-панковски такое терпеть, рили! Я, конечно, тот ещё говнарь, чел, но за такое надо сразу в харю, рили. Иначе сам себя не уважаешь. Я же как бы с ней… Ну, не в смысле «с ней» как «с ней», а в смысле как бы при ней… Ну, ты понял, чел. Не надо так!

– В общем, ты вступился за девушку, – уточнил я.

– Ну да, чел, рили так.

– А тебя кто подрал? – спросил я Швабру.

– Там с ними была одна… – ответила та уклончиво. – Он на них, она на него, тут уже и я не выдержала… Давно хотелось ей волосья выдрать крашеные…

– И сколько их было?

– Пятеро ребят и девушка одного из них, – сказал Депутатор.

– И кто победил?

– Дело не в том, кто победил, – вздохнул он, – это не Олимпийские Игры. Дело в том, что молодой человек на условке, а они несовершеннолетние. И это значит, что у него неприятности.

– Большие? – уточнил я.

– Огромные.

– Слы, полис, а где я могу отлить? – спросил панк. – Рили надо.

– Терпи, – шикнула на него Швабра. – Или в штаны лей, ты привычный.

– Во ты ж рили стрёмная, жаба, – вздохнул он. – Никакой от тебя благодарности. Но всё равно надо было им вломить.

– Благодарности? Если бы ты меня послушал, то мы бы спокойно вернулись в бар, а не сидели тут! Подумаешь, гадости кричали! Я их знаешь сколько за десять лет в школе наслушалась? И не только наслушалась. И плевали на спину, и учебники кидали в унитаз, и дохлых крыс совали в портфель, а один раз так с лестницы столкнули, что я ногу сломала. И ничего, пережила.

– Слы, герла, я всегда считал, что ценность образования преувеличена, – вздохнул панк. – Но у вас тут рили трэш какой-то. Не надо так.

– Девушку я выпущу, – сказал Депутатор, – она местная, никуда не денется, к тому же несовершеннолетняя, да и держать её негде. По идее, должен сдать на руки родителям, но, зная её семью, не стану даже пробовать. Думаю, поручительство работодателя тоже сойдёт.

Он не спросил, имею ли я желание за неё поручиться, просто открыл дверь решётки и жестом велел выходить.

– Слы, полис, а как же я? – спросил оставшийся в одиночестве панк.

– Ты останешься здесь. Судья рассмотрит твоё дело, но сразу предупреждаю: начав с попытки вооружённого грабежа и продолжив избиением детей, ты вряд ли можешь рассчитывать на снисхождение.

– Алё, полис! Каких, блин, нафиг, детей? Да они рили больше меня каждый! Ты видел этих дуроломов вообще, полис?

– Тем не менее, они не совершеннолетние, а ты – да. И ещё они местные, а ты нет. Судья не будет долго раздумывать, на чьей он стороне.

– И когда этот судья, блин, придёт?

– Он придёт? – улыбнулся Депутатор. – Это не так работает. Он назначит дату, я тебя отконвоирую.

– Дату? Блин, полис, то есть это даже не сегодня будет?

– Судья – занятой человек.

– Слы, полис, тут же сортира нет!

– Я поставлю тебе ведро.

***

– Послушай, босс, – сказала Швабра, когда мы направились к бару, – это как-то неправильно.

– Что именно?

– Что меня отпустили, а его нет.

– Ты же хотела от него избавиться?

– Ну да, так-то он говнистый, мерзкий, вонючий и вообще… Но, босс…

– Что?

– Получается, что он из-за меня попал. Хотя я и не просила, но всё же. Как-то неправильно это.

– А что, судья ваш – без шансов? Он как вообще?

– Не знаю, босс, никогда его не видела. Меня не каждый день сажают за решётку, знаешь ли.

– Надо же, а так и не скажешь…

– Прекрати, босс! И вообще, это, может быть, ты на меня так плохо влияешь!

– Угу, разумеется. Я и швабра. Разлагающее влияние уборки бара подкосило моральные устои несовершеннолетней барышни.

– Тьфу на тебя. Блин, мы же товар не забрали! – спохватилась она.

– Ну, пошли, заберём.

– В таком виде? – она показала на разорванную майку, которая держится на одном плече. – Мне надо домой, переодеться, босс. Или попробовать зашить? У меня одежды не вагон, знаешь ли.

– Давай зайдём в магазин, купишь себе новую.

– Разве что за твой счёт, – съязвила она. – Ты не столько мне платишь, чтобы бросаться вещами.

– За мой так за мой, – пожал я плечами.

– Ты серьёзно, что ли? – она аж остановилась. – Чего это ты такой добренький? Учти, за уборку второго этажа…

– Да-да, придётся платить. Я помню. Но ты пострадала на службе, на тернистом пути пополнения барных запасов. Впрочем, если тебе просто надо домой – умыться, там, или поплакать…

– Чего? Плакать? Из-за этих говноедов? Не дождутся! Ха! Умыться я и в туалете могу, а что рожа поцарапана – так я один чёрт уродина. Пошли в магаз!

Выдержав паузу, она спросила:

– А почему ты не говоришь: «Нет, ты вовсе не уродина, просто оригинальная внешность»? Разве не так положено делать?

– А тебе оно надо?

– Нет. Но все так говорят. В лицо. А потом за спиной перешёптываются. Ну, кроме одноклассников, те на всю школу орут, что я чувырла и угрёбище.

– Воздержусь от оценочных суждений, с твоего позволения. В любом случае, я тебя не в манекенщицы нанимал.

– Ты странный, босс.

Магазин «Одежда на каждый день». Я уже заходил однажды, обзаводясь гардеробом в местном казуальном стиле. Тут продают прямые джинсы, клетчатые рубашки, жилетки с пистолетным карманом и шляпы, которыми я пренебрёг. К счастью, локальный этикет не считает их обязательными, хотя многие носят. Поприветствовал хозяина, с которым мы периодически пересекаемся на складе, и тут же сообразил, что дамы, наверное, одеваются где-то в другом месте. Платьев и юбок в ассортименте не наблюдается.

Впрочем, Швабру это ничуть не смутило, и она зарылась в пачку футболок, как енот в помойку. Надеюсь, там есть что-нибудь на фигуру «две палки прикручены к третьей».

Швабра не уродина. У неё обычное лицо. Мрачное, худое, с опущенными вниз в постоянной гримасе недовольства уголками губ. Лицо как лицо. Без макияжа и попыток как-то себя украсить. Это же можно сказать о причёске, одежде и манере себя держать. Просто чёрные волосы, растрёпанные или небрежно забранные в хвост. Просто джинсы с рубашкой или футболкой, в редких случаях – невзрачное платье с подолом чуть выше худых коленок. И выражение «идите все в жопу» крупными буквами на лице. Без этой гримасы его можно было бы назвать если и не «симпатичным», то нормальным.

Может быть, она была некрасивым ребёнком, и её за это заклевали в детстве. Может быть, она была обычным ребёнком, и её заклевали в детстве просто так. Но Швабра считает себя уродиной и транслирует это в окружающий мир с такой интенсивностью, что мир ей верит. Он легко верит во всякое говно.

Поэтому на фоне сверстников Швабра выглядит некрасивой. Выглядит злой. Выглядит старше. Выглядит другой.

– Вот эту возьму, – решается она.

На мой взгляд, футболка ничем не отличается от других. Обычная. Белая.

– Можно?

– Конечно. За тем и пришли, – я кинул взгляд на ценник и подвинул продавцу купюру.

– Примерочная там, – кивнул он на отгороженный занавеской угол.

– Что её мерить? Это же просто футболка, – Швабра повернулась ко мне спиной и сняла порванную.

Спина худая, с торчащими острыми позвонками, резкой границей между загорелой шеей и бледным телом. Лифчик она не носит. Незачем.

– Бесстыжая мерзкая девка, – буркнул под нос продавец. – Всегда такой была.

Швабра – гений социализации.

– Пошли, – сказала девушка, натянув новую майку.

Старую она хозяйственно свернула и сунула в сумочку.

***

Мадам Пирожок, посмотрев на нас, вздохнула и покачала головой. Уже знает. Маленький город. Комментировать не стала, выдала нашу тележку, заботливо сбережённую в недрах склада. Положила сверху внеплановый пакет с пирожками.

– Отнесите молодому человеку, пусть хоть не голодным сидит.

– Не ожидал от вас сочувствия к правонарушителям.

– То, что он вступился за девушку, кажется мне правильным поступком, несмотря на весь идиотизм произошедшего. Впрочем, судья со мной вряд ли согласится, так что у парня большие неприятности.

– Этот парень сам одна большая неприятность. Он искал проблем с первой минуты нашего знакомства. Не удивительно, что он их нашёл.

– Не спорю, – вздохнула Мадам Пирожок, – но пирожки ему передайте, если не сложно.

– Отнесёшь пайку арестанту? – спросил я Швабру, пока мы катили тележку к бару.

– Он всего час сидит, – фыркнула она, – вряд ли проголодался. Может быть, вечером.

– Смотрю, ты не прониклась его героизмом?

– Ты неправильно произносишь слово «идиотизм», босс. Я не нуждаюсь в защите. Я тут выросла, я до сих пор жива, а значит, умею решать свои проблемы самостоятельно. Он просто придурок, босс. Но пирожки отнесу. Позже. Сейчас пора открываться для наших сладеньких лимонадиков. Вон, уже скребутся у дверей, как обоссанные котятки.

– Любишь ты одноклассников.

– Отвечаю взаимностью.

– …Послушай, – вещает уверенный бархатный голос из радиоприёмника, – я понимаю твою позицию. Как человек понимаю.

– Тут нечего понимать, – отвечает ему отец-с-арбалетом.

Я слушаю невнимательно, но, если всё правильно понял, то мы с ним коллеги. Он держатель таверны, то есть тот же бармен. Поэтому я ему не то чтобы сочувствую, но корпоративная солидарность присутствует. Барменам постоянно приходится выслушивать всякую чушь.

– Любой из нас знает, что однажды встанет перед выбором. И ты давал клятву.

– Это моя дочь. Не отродье. Я-то знаю.

– Так позволь нам убедиться!

– Чёрта с два.

– Почему?

– Как девочка будет жить после этого?

– Она будет жить, – бархатный голос внезапно обрёл стальную твёрдость. – Это уже много. Соглашайся, выбора нет. Это я тебе говорю и как старый друг, и как городской судья. Мы все прошли через это.

– А если я откажусь?

– Либо ты сделаешь то, что должно, либо мы.

– Простите, можно? – в заднюю дверь подсобки заглянула Ведьмочка Кофе.

– Заходи. Твоя подружка за стойкой. Топит одноклассников в океане своего обаяния и заодно плюёт им в лимонад. Наверное. Я не проверял.

– Я вообще-то к вам.

– И что тебе нужно?

– Тот набор… Ну…

– Театрального реквизита для постановки про вампиров?

– Да, реквизита, конечно. Могу я ещё раз на него взглянуть?

– Странное желание.

– Видите ли, – сказала она, помолчав, – я хотела ответить вам что-то вроде: «Знали бы вы, в какое странное место попали!»

– Но передумала?

– Да. Мне вдруг показалось, что вы как раз прекрасно знаете. Вы же не случайно здесь, Роберт?

– Случайностей не бывает. Люди просто не знают, куда смотреть.

Сундучка на месте не оказалось. Больше ничего не пропало, но специально задвинутый мной далеко за шкаф раскладной саквояж исчез. В последний раз я видел его ночью, когда вернулся из морга, – достал, убедился, что вкрученные в пол общежития крючья не случайно показались мне знакомыми. Ровно такие же, как те, что в этом комплекте. Один в один, как будто их оптом где-то заказывали. Или изготовили крупной партией. На одном заводе.

– Кстати, – спросил я у девушки, – что производит ваш завод?

– Не знаю. Какие-то штуки.

– Это же градообразующее предприятие, как можно не знать, чем оно занимается?

– Я никогда не собиралась там работать.

– Я слышал, что особого выбора тут нет.

– У отца свой бизнес. Я останусь в нём.

– И что за бизнес, можно спросить?

– Нет.

– Почему?

– Ответ ничего не прояснит, но всё сильно запутает. А вам, на самом деле, не интересно, вы просто из вежливости спросили.

– Как угодно, – не стал настаивать я. – Ты же знала, что саквояж пропал?

– Догадывалась. Хотела проверить.

– Не хочешь пояснить?

– Нет.

– Этот ответ тоже всё запутает?

– Именно. Спасибо вам, я побежала, мне пора…

***

– Здравствуйте, – сказал посетитель.

Один в пустом баре, подростки как будто испарились, Швабра тоже. Он сидит у стойки, смотрит на меня пристально, и голос у него бархатный, сильный и глубокий. Кажется, я догадываюсь, кто меня посетил.

– Обычно я не хожу в бар. Но решил, вот, познакомиться. Я городской судья.

– А я городской бармен. Что будете пить?

– С удовольствием выпил бы стаканчик хорошего бренди.

– Сию минуту, – я достал бокал-тюльпан, налил треть, поставил перед ним.

Судья поднял его за ножку, погрел в ладонях, взболтнул золотистый напиток, понюхал, удовлетворённо кивнул.

– Как вам город?

– Обязательно начинать так издалека?

– Это не праздный интерес и не пустая вежливость, но как хотите. Перейдём к более насущным вопросам. Молодой человек, который устроил сегодня драку. У меня уже есть заявления от родителей пострадавших школьников.

– И сильно они пострадали?

– Нет, пара синяков, не более. Но дело, как вы наверняка понимаете, не в этом. Моя функция как муниципального судьи – защищать интересы горожан. В данном случае мы имеем дело с асоциальным типом, который уже дважды демонстративно и публично нарушил закон.

– Но вы почему-то пришли ко мне.

– Вы не считаете необходимым принимать участие в его судьбе?

– Ни в малейшей степени.

– Никакого сочувствия?

– Нет. Хоть с кашей его съешьте.

– Надо же. А у директора завода, сложилось о вас мнение как о человеке эмпатичном. Эта ваша уборщица, детские полдники, общение с учительницей… Он ошибся?

– Целиком и полностью.

– Вы, получается, прагматик?

– Абсолютный.

– Что ж, тем лучше. Я и сам не сторонник эмоциональных решений. С прагматиками проще договориться.

– О чём?

– Видите ли, Роберт, налицо некий конфликт интересов. Незначительный, но создающий определённые неудобства. Дело в том, что у нас маленький тихий город…

– …С большим тихим моргом, – подумал я про себя.

– …и мы, скажем так, не хотим привлекать к нему внимание. Особенно сейчас, когда до сентября осталось всего несколько дней. Этот неприятный молодой человек, который сейчас сидит в участке, по всем правилам должен быть арестован, осуждён и посажен в тюрьму. Весьма надолго. Это было бы со всех сторон правильно, потому что такие, как он, неизбежно оказываются однажды в местах заключения, и чем раньше они туда попадают, тем меньше вреда успевают нанести. В общем, в этом мой долг как судьи.

– И в чём проблема?

– В том, что мне пришлось бы передать его федеральным властям. А мой долг как одного из значимых горожан – избегать негативного внимания к городу. Мы же не хотим, чтобы о городе сложилось мнение как о месте, где процветает бытовой криминал? Это плохо для репутации. Отсюда и конфликт интересов. Как судья, я должен осудить этого молодого человека по всей строгости. Но, как один из отцов города, я бы предпочёл не доводить дело до суда.

– Уже пора переходить к объяснению, почему вы обсуждаете это со мной, – сказал я, тщательно протирая стаканы.

– Я хотел бы предложить вам внести за него залог.

– Зачем?

– Это компромисс. Тогда я смогу перенести слушание его дела на… Да хоть на октябрь. Не можем же мы держать его всё это время в участке? Там даже туалета нет.

– Нет, мне это зачем? Почему я должен платить своими деньгами за совершенно постороннего человека?

– Это залог, он вернётся после суда. А до тех пор мы можем пересмотреть местное налогообложение в отношении вашего бизнеса, – он показал рукой на пивной кран. – Предоставить определённые льготы. Ну, и моя благодарность тоже чего-то в этом городе стоит!

– Мне доводилось слышать, что судьям предлагают взятки. Но впервые мне предлагает взятку судья…

– Юриспруденция – путь компромиссов! – рассмеялся он. – Надеюсь, вы будете вести себя правильно.

Глава 11. Депутатор Виски

– И как он там? – спросил я вернувшуюся из полицейского участка Швабру.

– Как всегда, босс. Не стал лучше выглядеть или пахнуть. И не поумнел, если ты на это рассчитывал. Но пирожки съел, твоя совесть может быть спокойна.

– Откуда у меня совесть? – удивился я.

– А у тебя нет?

– Мне не положено. Совесть – это вид ответственности. Она нужна участникам действия. А я просто смотрю. И протираю стаканы.

– Ничего не поняла, босс. Или это чушь какая-то, или я дура. Нет, не говори, какой вариант правильный. Пойду лучше отмывать сортир, а то все такие умные, что поссать ровно не могут.

– Погоди, – остановил я её, – скажи, а что ваш завод производит?

– Без понятия, босс. Меня от одной мысли о нём блевать тянет.

– У тебя же там брат работает, так?

– При мысли о нём блевать меня тянет ещё сильнее.

– А мать? Тоже работает?

– Уже нет. Доработалась. Сидит дома и смотрит телевизор. Без звука. Сутками. Так что, босс, я не знаю, что делают на нашем чёртовом заводе. Мать не помнит даже как меня зовут, а брат слишком тупой для таких сложных вопросов.

– А сколько лет твоему брату?

– Двадцать три. Физических. Но я уже в пять была умнее, чем он сейчас. И в год – чистоплотнее.

– А я слышал, что тут всем молодым по семнадцать…

– Не лез бы ты в это, босс.

– А я лезу?

– Причём без мыла.

– Извини.

– Ладно, – сказала она, помолчав. – Один чёрт тебе кто-нибудь скажет. Он мне не родной брат. Сводный по отцу. Тот приехал к нам в город с готовеньким трёхлетним дебилом, моментально заделал мамаше меня и сей же час свалил, оставив этого долбоёба на долгую память.

– Что-то у меня не сходится. Если ему было три, а тебе сейчас семнадцать…

– Я сказала «три»? Оговорилась. Шесть, конечно. Просто в шесть он был такой тупой, что ему и четырёх было не дать.

– Откуда ты знаешь, ведь ты только родилась тогда?

– Догадалась. Иди к чёрту, босс. А вот почему ты, например, не женат?

– Не твоё дело.

– Именно. И ты в мою жизнь не лезь.

***

Депутатор пришёл под закрытие, когда из клиентов остался один муж Мадам Пирожок, привычно дремлющий на столике.

– Виски. Два, – сказал он, сняв фуражку.

– Как успехи? – спросил я, наливая.

– Провожу первичные следственные мероприятия. Опросил соседей по общежитию, жителей соседних домов. Вот, добрался до вас.

– А я тут причём?

– Он был вашим постоянным клиентом. Мог рассказать что-то о себе. Что угодно может помочь.

– Он говорил, что начал встречаться с женщиной.

– Да, статистически женщины являются самой частой причиной насильственной смерти мужчин, – кивнул серьёзно полицейский. – Но пока никаких признаков присутствия женщины в его жизни мне не попалось. Никто не видел его с женщиной, он не приводил её в общежитие, в комнате нет женских вещей.

– Может, они встречались у неё?

– И никто этого не заметил? Слишком маленький городок, Роберт.

– Может быть, он мне врал. Может быть, он врал себе. Может быть, они встречались где-то ещё. В мотеле?

– Мотель исключён.

– Почему?

– Никто не ходит отсюда туда. Ни в кафе, ни в мотель.

– Я хожу в кафе. Иногда.

– Кроме вас.

– Ещё девочка… Ну, такая, белобрысая, подружка моей уборщицы.

– Какая девочка?

Я напряг память и выдал стандартное полицейское описание.

– Здесь нет детей такой внешности, – покачал головой Депутатор.

Нет, значит. Бывает.

– И всё же вы кого-то по нему узнали, не так ли?

– Здесь нет никого, кто подходил бы под ваше описание, – твёрдо ответил он, – хотя не могу не отметить, что вы сделали его в высшей степени профессионально.

– Как скажете, – не стал настаивать я.

– Можете что-то ещё сказать про вашего клиента?

– Может быть, стоит поспрашивать на работе?

– Поспрашивать? На Заводе? – удивился Депутатор.

– Почему нет? Люди частенько болтают с сослуживцами.

– Сходите со мной? Он работал в ночную смену, а значит, после полуночи самое время. Те, с кем он общался, будут на службе.

– Давайте прогуляемся, – согласился я, глянув на настенные часы. – Исполню свой ночной долг по доставке последнего клиента и буду свободен.

Мадам Пирожок открыла не сразу, мы с Депутатором какое-то время подпирали стену и её мужа.

– То есть вы никогда не заходите внутрь? – спросил я.

– Никто не заходит. Кроме вас. Не принято.

– То есть я нарушаю какие-то правила?

– Разве что неписаные. Никто не скажет вам ни слова. Хотя все про себя отметили.

– Учту.

– Знаете, Роберт, – сказал Депутатор, – чем вы меня удивляете?

– Чем же?

– Тем, что не удивляетесь. Вы как будто знали, что вас тут ждёт. Я очень долго привыкал к здешней жизни. Задавал вопросы, искал ответы, удивлялся, злился, пытался что-то изменить… А вы ведёте себя совершенно естественно. Как будто всё нормально. Скажите, вы же не случайно сюда приехали?

– Нет ничего случайного. Все вещи, все люди и все события взаимосвязаны. Если вы не видите связей, вы просто не знаете, куда смотреть.

– И куда же мне смотреть, Роберт?

В этот момент Мадам Пирожок, наконец, открыла, и разговор, к моему облегчению, прервался. Я зашёл внутрь, аккуратно заправляя в дверной проём тушку её мужа. Депутатор остался за дверью.

– Спасибо, Роберт! – сказала женщина, подхватывая тело. – Вы неизменно добры к моему супругу, хотя он не располагает к себе.

– Бар ценит своих клиентов, – ответил я.

– Подождите минутку, отнесу его в кровать. Ваш молочный коктейль и кусок пирога, как всегда, ждут вас.

В зале, к моему удивлению, одинокий посетитель. Бородатый интеллигентный мужчина, которого я забываю, как только он исчезает из поля зрения, и вспоминаю, когда вижу снова. Любитель телевизора и заумных рассуждений. Вот и сейчас он включил звук бесконечного ток-шоу:

– …Если сознание представляет собой не результат физиологических процессов мозга, а отдельную реальность со своим пространством-временем, значит, согласно методам теоретической физики, остаётся только создать оператора, который обеспечит взаимные преобразования ментального и физического пространств-времён. С помощью такого оператора ментальная реальность станет напрямую влиять на реальность физическую…

– Здравствуйте, Роберт, – сказал он.

Я молча поприветствовал его, отсалютовав стаканом коктейля, и впился зубами в пирог. Разговаривать представляется мне бессмысленным, потому что всё равно забуду и сам разговор, и тот факт, что он состоялся.

– Вы же знаете, куда приехали?

Я неопределённо пожал плечами. Это самый честный и точный ответ, возможный в такой ситуации.

– А я, возможно, знаю, кто вы.

Пожать плечами ещё более неопределённо было сложно, но я постарался. Чего он ко мне пристал?

– В некотором весьма условном роде, мы даже коллеги. Я… – он назвал имя, фамилию и то ли должность, то ли профессию, то ли научное звание.

Три слова, которые вылетели у меня из головы раньше, чем он их договорил. Впрочем, чушь. У меня нет коллег. Разве что действительно в «очень условном роде». В формате утверждения «Все люди – братья». Хотя как минимум некоторые из них – сёстры.

– Если я не ошибся, и вы тот, о ком я думаю, это даёт мне надежду. К сожалению, в этой метрике я обладаю нулевым детерминантом, а значит, могу только надеяться.

– Вы правда слушаете эту чушь? – спросила вернувшаяся Мадам Пирожок, указывая пальцем на телевизор.

Я повернулся к ней и немедля забыл о том, что кроме меня в зале кто-то был. Тем более, что его уже и не было.

– Нет, просто фон.

– Я выключу?

– Конечно.

Она щёлкнула переключателем, и телевизор заткнулся.

– Как вам пирог?

– Неизменно прекрасен, спасибо. Вот заказ на завтра.

– Замечательно, – сказала Мадам, забирая бумаги, – заходите ещё.

– Скажите, – спросил я, – а почему из города к вам не ходят?

– Это единственное, что вас озадачило? – засмеялась она. – Как бы вам объяснить… Помните, когда вы приехали, то удивились, узнав, что тут есть что-то кроме кафе?

– Да, обманчивый рельеф, помню.

– Так вот, со стороны города он ещё более обманчив. Там считается хорошим тоном делать вид, что ничего, кроме города, нет. Факты, этому противоречащие, принято возмущённо игнорировать. Кафе – именно такой факт. А почему вы вдруг заинтересовались?

– Да вот, думаю, не взять ли в лизинг холодильник для мороженого. Не хотелось бы составить вам конкуренцию.

– О, как это мило с вашей стороны! Спасибо за заботу! Нет, мы не помешаем друг другу. Моя клиентура приезжает по дороге и уезжает по ней же. Узнать для вас цены?

– Если не сложно.

– Ну что вы, мне только в радость! В конце концов, мороженое тоже пойдёт через мой склад. Немного лишней прибыли никогда не помешает.

***

– Долго вы, – недовольно сказал Депутатор.

– Подождали бы внутри, – ответил я. – Правила, тем более неписаные, не стоит воспринимать слишком буквально. Кто бы вас увидел за полночь?

– Вы не понимаете, – покачал головой он, – это создало бы долженствования, в данном случае совершенно излишние.

– Долженствования?

– Возможности порождают обязанности. Пока я здесь, то могу не делать то, что должен буду сделать, оказавшись там. Просто не имею такой возможности, а значит, и не обязан. Понимаете?

– Вполне, – кивнул я. – Теперь на завод?

На проходной большого старого кирпичного здания нас встретил охранник, который долго не хотел открывать, несмотря на полицейский жетон Депутатора. Звонил куда-то, что-то мямлил в трубку и вообще вид имел туповатый и непробиваемый. Я уже думал, что мы пойдём восвояси, – не ломать же дверь? Но потом он куда-то дозвонился, что-то выслушал и с гримасой крайнего недовольства впустил нас внутрь.

Там оказалась проходная с турникетами, в которые вставляют картонные карточки, где пробивается время прихода, но мы просто обошли их и направились внутрь. Охранник нам не препятствовал, оставшись сидеть в своей будке.

– И что они тут охраняют? – с удивлением спросил Депутатор, оглядывая пустой цех.

– Может, те ящики? – я приоткрыл один из больших, почти в мой рост, контейнеров и заглянул внутрь.

– И что там?

– Какие-то детали. Это всё, что я могу сказать, взглянув на содержимое.

– Детали чего?

– Чего-то целого, вероятно. Возможно, его собирают из них прямо тут, – я показал на сборочный конвейер в центре цеха. Сейчас он пустует и понять, что именно там было, невозможно. – Собирают и засовывают вон в тот контейнер. Грузят на платформу и везут дальше, на следующий завод. Там к нему прикручивают остальное.