Текст книги "Дороги разных миров (СИ)"

Автор книги: Павел Иевлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Увлечённо наблюдая за схваткой тяжёлых машин, Василиса чуть не упустила основное действие – из-за песчаных холмов вылетела целая куча колёсной техники. Мотоциклы на внедорожных колёсах, ободранные машины без дверей и стёкол с наваренными защитными решётками, пикапы с установленными наверху стрелковыми платформами, песчаные багги с пулемётчиками, сидящими прямо верхом на защитных каркасах. В облаках поднятой пыли вся эта орда мчалась наперерез колонне, завывая моторами, истошно сигналя и стреляя из чего попало. В окно возле Василисиной головы звонко щёлкнула пуля, и бронестекло помутнело в месте удара, покрывшись сеточкой мелких трещин.

– Ой! – сказала Васька и сползла с сиденья вниз, утаскивая за собой любопытного Лёшку.

– Но так ничего не видно! – протестовал он.

– Зато не убьют!

По внедорожнику как будто колотил град камней, но Василиса понимала, что это обстрел, и на самом деле их спасает только то, что машина бронирована. Она теперь не видела, что происходит. Их кидало на кочках, прижимало на виражах, трясло и болтало, а потом раздался сильный удар, пол несколько раз поменялся местам с потолком, и всё затихло.

Сидевшие на полу ниже сидений дети практически не пострадали, только лёгкий Лёшка набил несколько новых синяков. Сильно пахло горелой проводкой, где-то неприятно скворчало электрическое замыкание, салон постепенно наполнялся вонючим дымом. Василиса знала, что, когда горят провода, то дымом легко отравиться, там много вредных веществ.

Машина лежит на боку, двери, обращенные вверх, заклинило, но она вырезала помутневшее, всё в следах от пуль бронестекло УИном, вытолкнула наружу Лёшку и вылезла сама.

Внедорожник явно катился с обрыва кувырком, на склоне остались следы. Где-то вверху раздавались крики и выстрелы, рычали моторы, но внизу было тихо, только что-то потрескивало в машине, и всё сильнее заполнялся дымом салон.

– Она не загорится? – спросил Лёшка, прижимая к себе испуганного шмурзика.

– Может, – согласилась Василиса, – запросто.

Она заглянула в переднюю часть машины – водитель и бородатый военный повисли на ремнях и, похоже, были без сознания.

– Они мёртвые?

– Нет. Мне кажется, нет.

– Но они умрут?

– Если машина загорится, то да.

– Это как-то неправильно, – сказал неуверенно брат. – Они, конечно, плохие, но мы-то нет.

Василиса подёргала пассажирскую дверь – та не открылась. Залезла на борт, присела, взялась за ручку, потянула изо всех сил – никак. То ли заклинило перекосившимся кузовом, то ли у неё просто не хватило сил поднять тяжёлую панель. Салон продолжал заполняться дымом, сидящие там могли просто задохнуться, даже если не будет пожара. Тогда она спрыгнула на землю, обошла машину и вырезала лучом УИна лобовые стёкла – в этом внедорожнике их два, разделённых посередине металлической стойкой. Оказалось, что они толщиной чуть ли не в ладонь, вытащить их было непросто, но Василиса справилась. А вот с людьми не получилось – обрезав ремни безопасности, она потянула на себя бородатого, но сразу поняла, что ей не по силам вытащить взрослого человека через узкий оконный проём. Он завалился вниз, на водителя. Зато дым из салона при вынутых стеклах выдуло горячим пустынным ветром, и стало можно нормально дышать. Военные зашевелились, закашлялись, бородатый протянул руку к девочке, и она испуганно отпрыгнула. Но он просто уцепился за рамку стекла и начал подтягиваться, чтобы вылезти.

– Я вижу, вам уже лучше, – торопливо забормотала Василиса. – Дальше сами справитесь, а нам пора! Побежали, Лёш!

Они развернулись и побежали. Подальше и от машины, где приходили в себя их пленители, и от криков и стрельбы, доносившихся от места сражения. Оглянувшись, Василиса увидела, как к перевёрнутому внедорожнику спускается летательный аппарат, и ускорилась.

***

– Зря мы еды не взяли, – сказал Лёшка, когда они устали и присели под кустом, дающим хотя бы иллюзию тени.

– И воды, – добавила Василиса, прихватившая одну пластиковую бутылочку минералки и ничего больше. Теперь она расстраивалась от своей непредусмотрительности.

– Надо шмурзика напоить, – заволновался брат, – ему, наверное, очень жарко, с таким-то мехом.

Зверька несли по очереди. Хотя он, вроде, совсем не тяжёлый, но через какое-то время стал утомлять. Поилку Василиса сделала, срезав бок у бутылки – там всё равно оставалось на донышке. Шмурзик жадно вылакал остатки и вылизал ёмкость досуха острым розовым язычком.

– Вот и всё, вода кончилась, – вздохнул Лёшка. – А нам далеко ещё идти? Я устал и жарко очень.

– Не знаю, Лёш, – вздохнула Василиса, – я вообще не знаю, где мы и куда нам надо.

Решение сбежать было импульсивным, и в тот момент казалось единственно верным. Но с дальнейшими планами у них была проблема.

– Мы вообще ничего не знаем про этот мир, – призналась Васька. – Может быть, оставаться с военными было безопаснее.

– Они мне не нравились, – заявил Лёшка. – Из-за них чуть шмурзики не сгорели!

– Ладно, пойдём, что толку сидеть.

Они поднялись с горячего песка и пошли куда глаза глядят, потому что – а куда ещё-то?

– Ой, смотри, – сказал Лёшка, когда они взобрались на вершину очередного песчаного холма, – какая-то тётя!

***

Тётя сидит на мотоцикле с зубастой внедорожной резиной и вид имеет невесёлый. Одета в джинсовые шорты, тяжёлые ботинки, растянутую майку, перепачканная песком, налипшим на смазку, в широких, плотно прилегающих к лицу пилотских очках.

– Привет, тётя, – сказал ей вежливый Лёшка.

– А вы, блин, кто ещё такие? – неприветливо спросила та. – Откуда взялись?

– Мы сбежали, – ответил он, прежде чем Василиса успела его остановить. – Нас взяли в плен злые военные, долго везли, а потом на них напали какие-то дикари на смешных машинах, началась драка, а мы убежали. И, кажется, заблудились.

– На смешных машинах? – переспросила женщина. – Это да, мальчик. Это ты прав. Обхохочешься просто, блин.

Она слезла с мотоцикла, пнула его и села на песок рядом.

– Сломался? – спросила Василиса.

– Сломался, блин. Чёртова ржавая железяка. А пешком отсюда идти обалдеешь. Скорее сдохнешь, чем куда-то дойдёшь, блин блинский.

– Можно я посмотрю? Я разбираюсь немного.

– Немного и я разбираюсь. Достаточно чтобы сказать, что это полная задница. Вилку кардана обломило. Мотор работает – а толку?

– Ого, здесь карданный привод?

– А как ты хотела? Это же тяжёлый мот. Если бы там шлицы срезало, или упругую муфту порвало – можно было бы что-то придумать, а тут вилка шарнира переломилась у основания. И что с ней делать? Соплями приклеивать? Тут даже сварка не удержит, там нагрузка очертененная. Литровый оппозитник! Пятьдесят сил! Тащит как трактор! – сказала она с гордостью.

– Ого! – покивала уважительно Василиса. – Мощная штука.

– Не то слово. А вот кардан – говно. Ну, то есть, родной-то у него нормальный, а этот от другого мота, ноль шесть, тридцатисильного. Не нашла родной. И как назло – в сыпуху заехала, буксанула, добавила тяги – и порвало к чертям. Сижу теперь, загораю.

– А можно я всё-таки гляну?

– Да хоть обсмотрись!

Женщина ещё раз пнула мотоцикл и отошла, с трудом поставив его на подножку. Василиса подумала, что это слишком тяжёлая для неё техника, непонятно, как она вообще справляется. Приглядевшись, поняла, что это даже не женщина, а молодая девушка, вряд ли старше двадцати, очень худая, почти тощая. Просто солнце, песок, ветер и машинное масло – не лучший макияж.

– Отвлеки её, пожалуйста! – шепнула она Лёшке. – Чтобы она на меня не смотрела.

– Как?

– Заболтай. Давай, трынди о чём угодно, как ты обычно делаешь…

– Тётя, а тётя? – спросил Лёшка. – А как вас зовут?

– Сейчас меня зовут просто Худая, – вздохнула она, – и если мне и дальше так же не попрёт, как сегодня, то с этим дурацким именем я и сдохну.

– Какое странное имя! Вот меня Лёша зовут, Алексей. Сестру мою – Васькой, то есть Василисой.

– Я пока мелкая была, меня Песчаной Белкой звали, – сказала девушка. – А потом выросла и подалась в Худые.

– Это как? – заинтересовалась Василиса, снимая защитный чехол с крестовины кардана.

– Ну, у нас женщина, как становится взрослой, решает – в Худые она идёт или в Толстые. Если в Худые – то дальше как мужчина: ходит в набеги, живёт с колёс, имеет долю в добыче, грабит караваны, охраняет караваны, ищет топливо и колодцы, ну и всё такое. Никто её не защищает, не хочешь проблем – умей за себя постоять. Если тебя, к примеру, зажмут в кустах и… – она оглянулась на слушающего её, разинув рот, Лёшку, – в общем, сама будешь виновата. Или если залетишь от кого по пьяни, тоже сама расти как хочешь, никто тебе не должен.

– А что такое «залетишь»? – спросил Лёшка.

– Я тебе потом объясню, – прервала его Василиса, – рассказывай, пожалуйста, дальше.

Она уже отсоединила кардан, разобрала узел крестовины и прилаживала друг к другу обломки вилки. Осталось соединить их УИном, но лучше бы так, чтобы девушка этого не заметила. Она выглядит способной на решительные поступки с неоднозначной этикой, особенно с учётом торчащего из притороченного к мотоциклу чехла приклада дробовика.

– Ну вот, натурально, пока не заслужишь имя – ты просто Худая. Я пока никак, – вздохнула девушка. – То мот поломается, то от набега отстану, то пулю поймаю… – она задумчиво почесала шрам на плече. – В общем, не прёт мне чота. Сеструха моя, вон, теперь Худая Оторва. Разве плохо?

– Хорошо, – закивал Лёшка, – а что она отрывает?

– Пусть тебе сестра объяснит… – махнула рукой девушка. – Эх, но не в Толстые же было идти? Я в Толстые не гожусь…

– А что Толстые? – спросила Василиса, чтобы поддержать разговор.

Она уже соединила обломки вилки, и теперь деталь крепче новой. Осталось придумать, как объяснить это девушке.

– У Толстых – не жизнь, а лафа. Им всего-то и нужно – найти мужика, который их содержать будет. Кормить, одевать, защищать. Это меня каждый обидеть может – или думает, что может. А за Толстую община спросит. А ей всего-то делов – детей рожай да жратву готовь. Какие-то при одном мужике пристраиваются, какие-то при нескольких, какие-то за деньги дают…

– Что дают? – заинтересовался Лёшка.

– А что есть, то и дают… – уклончиво ответила девушка.

– А они как имена заслуживают? – спросила Василиса, затягивая последний болт.

– А на кой чёрт им имена?

***

Чудесную починку мотоцикла девушка, к облечению Василисы, восприняла спокойно.

– Круто, из тебя отличная Худая выйдет, – сказала она, подёргав кардан.

Как Васька и надеялась, снимать защитную муфту и смотреть, как удалось соединить крестовину, не стала.

– Ну что, детишки, вы со мной? Или дальше гулять будете?

– С тобой, если можно.

– Ну, садитесь тогда…

Мотор взвизгнул стартёром и затарахтел. Василиса устроилась на сиденье за девушкой, обхватив её за тонкую талию, Лёшка примостился сзади на багажнике и вцепился в куртку. Тронулись аккуратно, проверяя прочность кардана, но, поняв, что деталь держит, девушка выкрутила газ и понеслась.

Василиса подумала, что, если ей так нужно имя, то «Худая Безумная» вполне подойдёт. Всадница весом едва ли килограммов сорок на мотоцикле, который никак не легче двух центнеров, без шлема и экипировки, чуть ли не в трусах, по рыхлому песку – это надо совсем не думать о безопасности. Но девушка летела на скорости весьма далёкой от разумной, взлетая в воздух на песчаных трамплинах, приземляясь со скольжением, с трудом выравнивая идущий юзом тяжёлый мот, и снова выкручивая ручку газа. Вскоре Васька просто зажмурилась – не от страха, а потому что песок летит в глаза, а протереть их нечем, руки заняты. Лешка вцепился в неё, прижав к спине шмурзика, да так сильно, что, наверное, синяки на рёбрах будут.

На въезде в лагерь их тормознула сидящая верхом на мотоциклетной коляске чумазая женщина в коже с автоматом в руках.

– Привет, Худая, – сказала она, наставив автомат. – Где тебя носило, и кто это с тобой?

– И тебе привет, Худая, – ответила девушка. – Мот поломался. А этих я подобрала в пустошах. Пушку убери.

– На продажу? – женщина и не подумала убрать оружие.

– Нет, просто так. Они внятные.

– Они-то, может, и да… Ладно, чёрт с тобой, проезжай. Бадман решит.

Она опустила автомат и махнула рукой. Мотоцикл вкатился в лагерь.

***

– Ух ты! – сказал Лёшка.

– Ого! – сказала Василиса.

Лагерь выглядит как автомобильное кладбище, по которому катаются автозомби. Каждый автомобиль, мотоцикл, квадрик или бага имеют такой вид, как будто их нашли на помойке, долго пинали ногами, а потом скинули с горы ржавого железа. Пока они по этой горе катились, к ним беспорядочно прилипали куски металла – решётки, шипы, тараны, пики, щитки и так далее. Казалось, что весь это хлам никак не может ездить – но он ездит.

Похоже, что пешком тут не ходят из принципа. Лагерь можно пройти насквозь неспешным шагом за полчаса, но никто этого не делает. Каждый взгромоздится на какую-нибудь ржавую таратайку и поедет, чтобы так же гордо слезть с неё десятью метрами далее. Поэтому над лагерем стоят пыль и выхлопные газы, смешивающиеся с дымом горящих в бочках костров, запахами подгорелой еды, горелого феродо, палёной резины и мусорным смрадом. Рычат, тарахтят, трещат и стреляют плохо настроенные моторы, их перекрикивают весьма экспрессивно выражающиеся люди.

Они одеты в драную клёпаную кожу, драную грязную джинсу, драную грязную одежду совсем непонятного происхождения и странного фасона. Много цепей, шипов, стальных накладок, ремней и заклёпок. Много голой загорелой грязной татуированной кожи. Много оружия, особенно холодного. Очень мало гигиены. Пока они неспешно ехали через лагерь, Василиса не увидела ни одного человека с помытой головой. Местные обитатели либо брили их налысо, либо скручивали из грязных шевелюр причудливые шипастые конструкции, либо прикрывали касками, странными шляпами и головными повязками, либо просто предоставляли волосам полную свободу свисать грязнющими лохмами.

«Лёшке тут должно понравиться», – подумала она.

***

– Приехали, – заявила девушка, глуша мотоцикл.

Они остановились возле небольшого сарайчика, сделанного путём обшивания чем попало лежащего на земле автобуса. В нём сохранились пара стёкол, остальные окна забиты фанерой, разномастными досками, кусками ржавого железа, обрезками грузового тента и просто грязными тряпками.

Внутри, впрочем, оказалось почти уютно – сидения сняты, пол застелен выцветшими коврами, стоят две обычных кровати с панцирными сетками, стол и сделанные из патронных ящиков шкафчики. Стены драпированы занавесками из драной, но почти чистой ткани.

– Жрать у меня нечего, потом сходим в бар. Питьевая вода вон там, в бутыли. Сзади пристроен душ, можно смыть пыль, если вы, конечно, вообще моетесь… – девушка окинула их скептическим взглядом.

Василиса посмотрелась в висящий на стене неровный кусок зеркала и поняла, что они с Лёшкой уже почти не выделяются на местном фоне. Приключения последних дней не лучшим образом отразились на их одежде и причёсках.

– Я бы ещё и постирала, – сказала она печально, – но переодеться мне не во что…

– Понимаю тебя, – покивала девушка. – Знаешь, тебе повезло. Я тут жила с подружкой, она мелкая, примерно как ты. От неё осталось бельё и кой-какие тряпки. С пацаном попозже решим, я знаю, у кого спросить.

– А где твоя подруга?

– Не повезло ей. Худым, чтобы заслужить имя, приходится рисковать.

– Ой, извини, сочувствую.

– Я не сильно по ней скучаю, та ещё была дура. Ни хрена не мылась и вечно пьяная приползала к ночи. А уж как храпела! Если бы ей не оторвало башку тросом в рейде, я бы её, наверное, сама в конце концов придушила.

Василиса не нашлась, что на это ответить.

***

Душ представляет собой выгородку из драных пластиковых листов на железном каркасе. Сверху водружён старый грузовой бензобак, в который вварена труба с краном и распылителем. Вода в нём почти горячая от солнца, но немного пахнет бензином. Из всех гигиенических средств есть только кусок засохшего потрескавшегося мыла.

Пока Васька отмывала Лёшку и мылась сама, Худая притащила откуда-то ворох пацанячих одёжек, и вскоре брат стал похож на местного автодикаря – в драной куртеечке, с платком на шее и очках-консервах. Для полноты образа он нацепил через плечо кусок пустой пулемётной ленты, выброшенной, видимо, по причине её безнадёжной ржавости.

– Настоящий маленький рейдер, – одобрила девушка. – Пойдёмте пожрём.

Василиса теперь и сама вполне сливалась с местностью – доставшаяся ей одежда была почти чистой, но уж очень вольного стиля. Потёртая кожа, драный топ, штаны с кожаными накладками, старые растоптанные берцы. Дикая разбойница.

– Слушай, – спросила она Худую, – а та женщина, на въезде… Которая с автоматом. Она говорила про «продажу»…

– А, эта. Она просто сука. Не обращай внимания. Мы людьми не торгуем. Ну, почти. Разве что какие-нибудь богатые говнюки попадутся, тогда можем выкуп взять. А работорговцев мы на колеса наматываем, говённый они народец.

– А что с нами теперь будет?

– Это Бадман решит. Он тут главный. Вот вернётся из рейда и решит.

– Он злой? – спросил Лёшка.

– А кто тут добрый? – ответила вопросом на вопрос девушка.

Глава 6. Злой и страшный Бадман

Покормили их в ближайшем баре, который представляет собой просто ржавый навес. Там жарят мясо на ржавой решётке над ржавой бочкой. О происхождении мяса Василиса решила не спрашивать. К мясу Худая взяла пива. О каких-либо других напитках сплошь татуированному и покрытому шрамами владельцу заведения известно не было: «Пиво или ничего». Дети выбрали «ничего», хотя жёсткое, жилистое, обгорелое сверху и не прожаренное внутри мясо на чёрствых лепёшках – блюдо, которое хотелось чем-нибудь запить. Васька пробовала однажды пиво, и ей не очень понравилось – горькое и в голове потом странно. Но оно хотя бы выглядело привлекательно – прозрачное, янтарное, с пузырьками. То, что налили Худой, оказалось мутным, жёлтым, с какими-то хлопьями и вообще без пены. Пахло от него кислятиной. Такое даже пробовать не хотелось.

По тому, как тщательно и печально девушка отсчитывала монеты, Василиса догадалась, что с деньгами ситуация не очень.

– Ты не обязана нас кормить, – сказала она.

– Я, блин, вообще никому ничего не обязана. Поэтому делаю только то, что хочу! И раз я купила вам жратвы, то захотела этого. Что непонятно?

– Всё понятно, извини.

– Может быть, сытые дети раздражают меня меньше… – буркнула Худая.

– Эх, – сказал Лёшка с завистью, – делать только то, что хочешь! Свобода – это круто!

– Эй, пацан, – внезапно вмешался бармен, – свобода – это не только когда можно не умываться. Свобода – это когда ты сдохнешь, а всем насрать.

– Очень педагогично, Пирим, – вздохнула девушка. – Давай, объясни мальцу, как жить надо. Ты же у нас лучший пример.

– А что, Худая, – вскинулся татуированный, – скажи, не так? Вот ты, например, просто однажды сдохнешь в рейде. Или даже без рейда, в пустошах, когда твой всратый древний мот опять сломается. А я буду жарить мясо и наливать пиво следующей худой дуре, которая решила, что она крутая, свободная и проживёт свою короткую никчёмную жизнь, как мужик.

– И как я, по-твоему, должна жить, Пирим? Ну давай, расскажи мне, дуре! – Худая явно начала закипать.

– Так, чтобы оставить после себя что-то, кроме трупов. Последним из которых станет твой собственный. Девушки не должны жить с колёс и питаться с добычи, одеваться в драньё и таскаться с оружием.

– А что должны девушки? Ну, скажи.

– Ты знаешь. Рожать и растить детей.

– То есть, стать Толстой, как те коровы? – Худая махнула рукой в сторону.

Василиса повернулась и увидела важно шествующую троицу – в настоящих белых платьях. Правда под юбками видны растоптанные ботинки, на плечи накинуты кожаные куртки, да и обтрёпанные грязные кружева внизу несколько портят впечатление, но платья есть платья. Три женщины вышагивают по пыли важно, придерживая подолы пышных юбок, поддерживая друг друга под локоток, а одна даже несёт ажурный белый зонт. И все трое довольно полные. Не толстые, но упитанные такие, полногрудые, щекастые, пышущие сытостью и довольством.

– Это, Пирим, по-твоему, жизнь?

– А что жизнь, Худая? Грабить караваны, пока не сдохнешь? Как соседка твоя? И её соседка до тебя? Знаешь, сколько вас, Худых-безымянных, сменилось в этой будке, пока я тут за стойкой стою?

– А знаешь, почему? – зашипела на него девушка. – Потому что ты, Пирим, сцыкло позорное! Пока ты тут стаканы протираешь – говённо, кстати, протираешь, они вечно грязные, – в рейды ходят Худые!

– Ах ты, бродня костлявая! – он схватил девушку за куртку и притянул к себе.

– Не тебе меня в трусости обвинять!

Худая смотрела в его глаза без испуга.

– Да поди ты к чёрту! – ответила она зло. – Нехрен меня жизни учить!

– Эй, сеструха, этот козёл тебя домогается, что ли? – раздался весёлый нетрезвый голос сзади.

– Нет, Оторва, – оттолкнул Худую Пирим, – просто за жизнь разговорились. Нужна мне твоя сестра бестолковая…

– Смотри мне! Я за сестрицу тебе уши отрежу, засолю и заставлю подать к пиву!

– Очень страшно, ага… – буркнул бармен, возвращаясь за стойку. – Я вас, таких, знаешь, сколько видел? И где вы все…

***

Оторва с Худой похожи, но старшая сестра раскрашена устрашающим чёрным макияжем, одета в чёрный топ и кожаные штаны, а на плече держит автомат.

– Надо же, ты живая! – хлопает она по плечу младшую. – А то пока погоня, пока перестрелка, смотрю – а тебя нет.

– Я раньше отстала, мот гавкнулся. А вы как сходили?

– Удачно! Сейчас притащат трофеи, сама увидишь. А ты, значит, опять мимо доли?

– Чёртов мот. Старое барахло, вечно ломается, едет медленно, бензина жрёт ужас сколько! Замкнутый круг какой-то – на старом моте я ни черта не зарабатываю, а пока не заработаю – хрен куплю новый мот…

– Да уж, не прёт тебе, сеструха! А я с этого рейда неплохо подниму – там пять машин почти небитыми взяли. Серьёзные тачки, броня, электротяга на зорах!

– На зорах! – аж застонала Худая. – Это же деньжищ кучища!

– Отсюда и до неба, сеструха! Отсюда и до неба! И моя доля там есть! А твоей – нету! Ничего, будет и на твоей улице лужа, и упадёт туда сундук с хабаром. Ой, а что это за прелесть?

Лёшка кормит мясом шмурзика, отрывая кусочки от своей порции.

– Это Мурзик, – сказал он гордо.

– Ух ты, какой смешной! Можно погладить?

– Конечно.

Рейдерша бросила на землю автомат, присела на корточки перед Лёхой и с восторгом запустила обе руки в длинный шмурзиковый мех.

– Ой, какой он тёплый! А какой мягкий! А какой пушистый! Не продаёте?

– Нет! Ни за что! – замотал головой Лёшка.

– И правильно, – согласилась Оторва, – я бы тоже не продала. Пойдёмте встречать рейд! Они уже на подходе.

***

В лагерь, рыча моторами, дымя и сигналя, втягивается колонна. Впереди гордо катится грузовик с таранным бампером, к нему прицеплена колёсная платформа, на которой поперёк, свесив по бокам колёса, стоят четыре знакомых внедорожника. К силовым бамперам примотаны цепями солдаты. Их лица разбиты, одежда покрыта кровью и пылью. Большой пикап тащит на буксире броневик, на его крыше сидят несколько рейдеров.

Центральный проезд заполняется вышедшими встречать рейд. Василиса ожидала приветственных криков и ликования, но все молчат, пока в ворота не въезжает последняя платформа. На ней лежат аккуратно сложенные мёртвые тела.

– Поприветствуем наших братьев, чьи колёса совершили последний оборот! – раздался усиленный динамиками голос.

Его обладатель стоит на огромном капоте переднего грузовика, держа в руке микрофон.

Рейдеры вдоль дороги опускаются на одно колено и замирают так, пока платформа не проезжает мимо. Тел много, видимо, военная колонна оказала сопротивление.

– А теперь, ребятки, хорошие новости! – заорал в микрофон человек на капоте. – Мы подняли нехило трофеев! Вы даже представить себе не можете, насколько нехило! Поэтому всем бухать и веселиться! Разве не для этого мы живём, братва? Сегодня вечером все пьют за мой счёт!

– Для этого! – заорали из толпы. – Ура Бадману!

Потери были забыты, все кинулись осматривать трофеи и ждать вечера. А за Василисой и Лёшкой пришли.

– Эй, Худая, эти с тобой? – двое крепких татуированных парней с дробовиками настроены решительно.

– А хоть бы и да, – ответила девушка.

– Бадман хочет их видеть. Ну и ты, иди, пожалуй.

– Ой, что-то мне страшно, – признался Лёшка.

– Не ссы, мелкий, – заржал один из парней, – Бадман детей не ест.

– Пойдём, – вздохнула Худая. – Так надо.

***

Бадман – плечистый татуированный бородач в проклёпанной кожаной жилетке на голом мускулистом торсе. На руках шипастые браслеты, на шее висят на цепочках патроны и жетоны.

– Я Бадман, – сказал он веско. – Я тут главный.

– Я Худая, – ответила девушка.

– Вижу, что не Толстая. Ты их привезла?

– Я. Отстала от рейда, мот сломался. Встретила в пустошах.

– И как они тебе?

– Внятные, – твёрдо ответила она. – Девчонка волочёт в железе, починила мот. Пацан… Ну, пацан. Как все.

– Понял. Не уходи пока.

Девушка отошла в сторону и присела на раскладном стульчике. Бадман расположился в большом тканевом шатре, где восседает на своеобразном троне – снятом с какой-то машины кожаном сиденье. Перед ним столик с едой и напитками, дымится сигара.

– Вы были в одной из машин, вас заметили, – обратился он к Василисе.

– Они схватили нас.

– Да? Как и где?

– Мы сначала шли с табором Малкицадака…

– Так, стоп. Опиши-ка мне Малки.

– Ну, он седой, почти лысый, но с белой бородой, у него золотые зубы, алая рубаха…

– Как выглядит его глойти?

– Как укуренный якутский шаман, сбежавший погреться на Гаити…

– Хватит. Не врёшь. Малки ты видела. Давай дальше.

– Они напали на табор, но он сразу ушёл, а мы отстали. Потом нас взял караван звероловов…

– Это от них у вас шмурзик?

– Да, он бракованный, нам его подарили.

– Понятно, дальше.

– Мы надеялись догнать табор Малкицадака, но эти военные напали на звероловов. Началась перестрелка, мы растерялись, нас взяли в плен.

– Зачем? Какая в вас ценность?

– Я не знаю. Нам не сказали.

– Не врёшь? – Бадман уставился на неё пронзительным умным взглядом, резко контрастирующим с его имиджем безбашенного атамана рейдеров.

– Честное слово! Понятия не имею!

– Не верю, – замотал головой Бадман.

– Клянусь, я не вру!

– Не врёшь, – согласился он, – но недоговариваешь. Ты умная девочка, наверняка у тебя есть догадки.

– Я думаю, – вздохнула Василиса, – они хотят отобрать наш волантер.

– У вас есть волантер? Я о них только слышал. Кое-кто говорил, что нашёл в одном срезе разбившийся, ему было лет тыща, и даже открутить с него было нечего. Последний летающий, по слухам, видели лет сто назад. Да и то, врут, поди.

– Я механик с волантера, Лёшка – юнга, а наш отец – его капитан. Сейчас он немного неисправен, но команда его чинит.

– А зачем вам волантер?

– Грузы возить. Путешествовать. Торговать. Смотреть Мультиверсум. Спасаться от врагов…

– Ясно. Да, волантер – ценная штука, за него не то что пару детей, за него кого хочешь прибьют. Но всё же что-то тут до конца не сходится… Всё, идите, я подумаю на ваш счёт. Есть хотите?

– Больше пить, если честно. Тут ничего, кроме пива, не наливают…

– Ах, да, – рассмеялся Бадман. – Сейчас решим.

– Худая, дарлинг! – заорал он куда-то в сторону.

Из-за занавески вышла женщина. Хотя и в походной одежде, но существенно более чистой, чем у большинства здесь.

– Смотри, дарлинг, пацан совсем как наш Бони! Найди им какого-нибудь детского корма. Чай, молоко, что там они едят, пока не дорастут до пива…

***

Василису и Лёшку покормили кашей и напоили компотом. После плохо пожаренного мяса всухомятку это было очень кстати.

Оказалось, что у женщины, которую Бадман называет «дарлинг», есть сын чуть старше Лёшки. Забавный встрёпанный пацан, который сразу заявил, что он настоящий рейдер, что у него есть револьвер, и что скоро папа подарит ему боевую багу. Но Лёшка моментально отыгрался, показав ему шмурзика, и добил рассказами о том, что они путешествуют по Мультиверсуму. В целом вышла ничья.

Бадман призвал их к себе ближе к вечеру. В большом шатре шумно, накурено, большинство собравшихся уже начали отмечать удачный рейд. Однако сам главарь показался Василисе трезвым.

– Итак, дети, и ты, Худая.

Привёзшая их в лагерь девушка оказалась здесь же.

– Я решил дать вам выбор. Цените, это бывает нечасто. Первое! Вы можете остаться в лагере на правах будущих рейдеров. Худая говорит, вы внятные. Сам бы я этим предложением и ограничился, но за вас попросила моя дарлинг. Все вы знаете, что я подкаблучник, и эта женщина крутит мной, как хочет…

Рейдеры вокруг зашлись в громком искреннем хохоте, видимо это была шутка.

– Так вот. Если вы почему-то не хотите шикарной вольной жизни с колёс, то вы можете отправиться дальше с караваном, искать другой судьбы. Нет! Не давайте ответ сейчас. У вас есть время до утра. Худая! Присмотри за ними. Всё, свободны, идите развлекаться! У нас праздник. И принесите мне кто-нибудь уже выпить!

***

Лагерь веселился вовсю, то есть, в основном, пил, орал и плясал под громкую музыку из огромных колонок на центральной площадке. Там горят костры в бочках, там наливают пиво, там жарят мясо, там очень шумно и бестолково, но всем, вроде, нравится. Рядом огорожен ринг, куда периодически выходят подраться, как показалось Василисе, без каких-либо формальных правил, зато под активное одобрение окружающих. В стороне ревут моторы – вокруг лагеря гоняют по кругу мотоциклы и машины. То ли соревнования, то ли просто так, ради веселья. К Ваське несколько раз подкатывали молодые рейдеры, приглашая выпить и потанцевать. Некоторые не хотели понимать вежливый отказ, но Худая оттесняла их, поминая Бадмана, и те сразу принимались бурно извиняться. Девочка подумала, что, не будь покровительства главаря, у неё могли бы образоваться серьёзные неприятности. В общем, желания остаться тут и вступить в ряды Худых у неё не возникло.

А вот Лёшка, когда они нагулялись и пришли спать в сарайчик Худой, заявил, что был бы не прочь стать рейдером. Но только если мама и папа будут с ними. А без мамы и папы, пожалуй, не надо. Хотя тут весело, не надо делать уроки и можно не умываться, если тебя не заставляет вредная сестра.

Но вредная сестра заставила и уложила спать. Обняв шмурзика, он моментально уснул – денёк выдался насыщенный.

***

Утром их снова призвал к себе Бадман. Главарь выглядит слегка помятым с похмелья, но вполне бодрым и решительным.

– Ну, приблудные детишки, что решили? Впрочем, дайте я угадаю – хотите к мамочке?

Лёшка потупился, а Василиса сказала, глядя Бадману в глаза:

– Да, хотим.

– Ну, дело ваше, – согласился он спокойно. – Вольная жизнь не для всех. Тогда будет у меня для вас одно поручение.

– Какое?

– Видишь ли, девочка, с торговлей в последнее время совсем беда. Караванов всё меньше, контры куда-то запропали, застой и стагнация. Экспортно-импортный баланс ни к чёрту, предложение превышает спрос, нам грозит затоваривание и дефляционный кризис. Поэтому, когда вы почините свой волантер и займётесь коммерческими перевозками, не забывайте старину Бадмана. У нас отличные условия для торговцев!