Текст книги "Экспресс «Россия»"

Автор книги: Павел Примаченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 37

Ворочаясь с боку на бок, Василий лежал с закрытыми глазами, но уснуть не мог. Встал, вышел покурить. Отъехали от какой-то станции. Стоянка всего ничего, выглянуть из окна не успеешь. Их десятки, и все почти на одно лицо. Перрон, вокзал, водонапорная башня, зеленый забор. Старики со старушками продают рыбу, грибы, ягоды, картошку. И всюду толпа людей, штурмующих вагон-ресторан.

Появилась Петровна и строгим голосом произнесла, – тебя Юрий Антонович требует и, ничего не объяснив, повернулась спиной, но не ушла. – Следователь тебя вызывает.

– Следователь?

– Тсс! – Она показала на открытую дверь купе начальника поезда.

Василий вошел. За столиком расположился мужчина лет тридцати пяти, худощавый, в светлой рубашке, розоволицый, с пролысиной на макушке. С краю у входа сидел Генерал с важным лицом. Увидев сторожа, он произнес. – Вот Клоков Василий Анатольевич – ночной «директор» ресторана. Заходи, Вася, с тобой хотят побеседовать, – а Петровне шепнул, – сделай чайку, пожалуйста, угостим товарища.

Товарищ с улыбкой согласился. – Присаживайтесь, – обратился он к ночному. Я – Сафронов Игорь Александрович, оперуполномоченный линейного отдела милиции. Вы у нас проходите как свидетель, пока.

Василий растерянно посмотрел на Юрия Антоновича. Последнее слово ужалило. Но начальник с невозмутимым видом ответил ему мягким движением век сверху вниз.

– В ночь с девятнадцатого да двадцатое августа сего года вы находились в вагоне-ресторане. В двадцать минут седьмого состав прибыл на станцию Малиновка. Приблизительно за десять минут до остановки, в ресторане появились лица кавказской национальности. Они приобрели у вас бутылку водки по цене 50 рублей и последовали в сторону головы поезда, так?

– Так, – обрадовался Клоков и подумал, – вот, где собака зарыта.

Петровна поставила перед Сафроновым стакан крепкого, ароматного чая, конфеты и сушки на блюдечке.

– Приятного аппетита, – жеманно произнесла она.

Сафронов попробовал чай, почмокал губами, – отлично, отлично. Непременно выпью, – снова обратился к Василию. – Вспомните, может, еще что-нибудь произошло?

– Ничего. Пришли, купили, пошли дальше, потом прибежал пострадавший. – С независимым видом заявил сторож. – Они, правда, спешили очень. За бутылку я взял с них не 50, а 25 рублей, а сдачу на чай оставили.

– Ого! – Развеселился Сафронов, – дорогой у вас чаек, я и не расплачусь. Значит, никаких претензий вы к ним не имеете? Ознакомьтесь и распишитесь, – он пододвинул Василию листок. – Я сейчас один, а участок больше двух Франций. Писанины по каждому делу, – он махнул рукой. – Украдут на копейку, а бумаги изведешь на рубль. – Сафронов почти залпом выпил чай, нос и лоб его покрылись испариной.

– Может еще? – поинтересовался Антоныч.

– Нет, хорошего понемножку. Лучше выдайте наличными, – он подмигнул Клокову и засмеялся.

– Я что знал, что у них деньги ворованные? – Не выдержал тот. Да и чаевые такие первый раз получил.

– Не прибедняйся. Конечно, такие клиенты не каждый день едут, но от Москвы до Владивостока ящик водки уходит? – Он прищурил глаз. – И обратно ящик, – резко, из-под тишка, обжог взглядом ночного. – Кругом копеечка набегает. Винцом директор дает приторговывать. Так что жаловаться Василий Анатольевич у вас нет причин.

– А я и не жалуюсь. Плохо будет, уйду на стоянку сторожем. Сутки отдежурил, трое свободен. Машина есть, калымь на здоровье. Дома, при семье.

– Правильно, брошу и я к черту свою должность и подамся на стоянку, жаль, машины нет.

– Пока! – Язвительно вставил Клоков.

– Ну вот и возьми его за рупь двадцать, – Сафронов кивнул Юрию Антоновичу. – А знаете, угостите-ка еще чайком. И еще просьба. На вашем маршруте появились картежники. Мошенники покруче лиц кавказской национальности. У ночного сторожа могут попросить сдать зал ресторана на время игры. В конфликт не вступайте, народ гнилой, могут напакостить. Разрешите играть, но постарайтесь запомнить их и при первой же возможности доложите начальнику поезда. А вы, – он выразительно взглянул на Генерала, – сами знаете, как поступить. – Следователь сложил листочки в папку.

Василий вернулся в ресторан. Директор засыпал его вопросами и сам же на них отвечал.

– Представляешь, сообщил мне, что те двое туфли у меня украли, – директор захихикал. – Во, чурбаны. Я чуть было не брякнул, что уж без вас нашли. – А он заявляет, – ждите повестку. Поеду я за сто верст из Москвы во время отпуска на суд, за чужой обувкой. А все-таки интересно, чьи же они ботинки нашли?

– Поезжайте, узнаете.

– Очень надо, – совершенно серьезно возмутился Чернушка. Если даже мне их пришлют, откажусь в пользу заключенных, – Велосипед захихикал, довольный собою.

– Откажитесь, может вам-то, как раз, они и пригодятся.

– Не понял, – насторожился директор, – что ты имеешь в виду?

– Шутка! Вы его чурбаном величаете, а он прекрасно знает о вине.

– В смысле? – Николаич замер.

Василий обстоятельно, со «страшными» подробностями «от себя» передал разговор.

– Не спроста он об этом сказал.

– А я думаю наоборот. Если хотел накрыть, какой резон ему трепаться при народе?

– На испуг брал, ему ничего не известно, слухи одни. Я ему пообедать предложил, – отказался. Не могу, говорит, зарплата не позволяет в ресторанах питаться. – Это не к добру. Если проверяющие от всего нос воротят, жди беду, копать будут глубоко, пока все не отнимут.

– Ясно, – согласился Клоков, но про себя подумал, – ничего он не замышляет, просто хотел намекнуть, чтобы осторожнее были. Нормальные люди и в милиции есть.

Ресторан закрыли позже обычного. Все работали на подъеме, будто хотели загладить вину перед пассажирами за дневной «перерыв», а когда в зале не осталось посетителей, каждый еще долго мялся на своем месте, пока Чернушка не скомандовал, – шабаш!

Но только все ушли отдыхать, на сторожа напал сон, хоть умри. А Володя приволок две кастрюли с мясом и поставил варить бульон на костях. Проводники узнали об этом и стали надоедать, чтобы непременно позвал «на маслы». В составе порядок – кости грызть проводникам бесплатно полагается. Василий и сам был любитель, поэтому мозговые и мясные косточки заранее откладывал и наслаждался уже после всех. Он приладил «шарманку» к столешнице и, растянувшись на стульях, задремал, даже сон видел, как котенок гоняется за птенчиком. Он подбежал, схватил охотника за шкирку, тот вывернулся и исчез. – Василий проснулся. Перед ним за столом сидел Николай и курил, устало подперев голову ладонями. Клоков почувствовал, с парнем что-то не то.

– Стряслось что? – Подсел рядом, обнял Студента за плечи и подумал. – Господи, тощенький, вроде котенка, – начал успокаивать.

– Толком расскажи. Проторговался? Юлька облапошила? Велосипед наезжает? Ведь только что все было хорошо, пел, на концерт обещал пригласить.

Коля помолчал, скривил губы и заплакал. – Ночной прижал его сильнее. – Дома что случилось?

Студент отрицательно замотал головой.

– Ну, если все живы, здоровы, значит, не велика беда. Все, кроме смерти, поправимо.

– Не все, – тихо и грустно выдавил Николай.

– А что еще?

– А вы никому не расскажите? Понимаете, я доверяю только вам, понимаете, случилось такое, даже не знаю, как объяснить. Я оказался в страшном, безвыходном положении. Это ужасно, ужасно. – Николай схватил Василия за руки и сильно сжал своими тонкими, цепкими пальцами. – У Жертвы в вагоне ехала одна, ну, девушка, как бы проститутка. – Он перевел дыхание.

– Ну и ты с ней.

– Да, да.

– Ну разве это беда? У тебя это в первый раз что ли?

– В первый, – обреченно вздохнул студент.

– Чудак, я в первый раз до армии еще попробовал, моложе тебя был. Ну, поздравляю, ты стал мужчиной.

– Нет, вы не поняли. Мужчиной, я давно, не один раз. Я влип, проводники уверяют, триппер подцепил.

– Это тоже не большое горе. Не ты первый, не ты последний. Я тебе помогу. В Москву приедем, телефон дам. Врач-надомник, отличный специалист. Пара уколов, неделю без спиртного и как новенький станешь, не дрейфь. Вот что. Ты меня извини, но после бомжихи ты случайно не с кем? Если да, то обязательно предупреди.

Николай снова сник, обмяк. – Самое ужасное я, – он замолчал и, сопя носом, стал рукавом вытирать слезы.

– С Юлькой? – Выпалил Василий.

– И с ней тоже, но до того.

– Ну это все не в счет. Вот, если после, тогда, сам понимаешь, надо предупредить человека.

– Понимаю, – Николай замер.

Василий чувствовал, как напряглось его тело, казалось он собирается взять какую-то преграду, но не решается.

– Если, с кем еще был, поди, повинись, беды в этом никакой нет. Ты парень молодой, не женатый, тебе погулять не грех. Лучше ей сразу сказать, а то, вдруг она замужем? Мужика своего наградит. Тогда вообще караул.

Николай съежился.

– Угадал, замужем? Из наших проводниц? Ну ты и шустрый, Николаша.

– Студент обреченно кивнул головой и пролепетал, – Лариса.

– Ларчик? – Василий отшатнулся, лицо загорелось.

– Она не виновата, она не хотела.

– Ты ее изнасиловал? – Не помня себя, Василий ударил студента кулаком. Тот упал и, подтянув ноги к животу, укрыв лицо ладонями, запищал. – Нет, что вы?

Клоков одним рывком поднял его и поставил на ноги. Коля молчал, не сопротивлялся. Рассеченная губа распухла и кровоточила, глаз заплыл. – Это тебе аванс, студент, за любовь. Всех баб в составе обратал, а тихоней прикидывался. Когда ж ты успел?

– Утром сегодня.

– Ну, слава Богу, хотя бы в этом повезло, я у нее раньше был.

– Лариса знает? У нее же муж, ребенок.

– Вы ей сообщите.

– Нет, на меня не рассчитывай. А сейчас спать уматывай, не сиди и не хлюпай, ты ж – «самый главный здесь мужчина».

– Понял, – Николай встал, вежливо произнес, – спокойной ночи.

Клоков набросился на шарманку. Крутил без устали и гнал от себя грустные мысли. Много передумал. О Ларисе, о жене, обо всех женщинах.

В ресторан ввалилась шумная ватага проводников.

– Васек, мослы готовы? – Загомонили они.

Клоков вывалил на два блюда горячие, ароматные сахарные и мозговые косточки, подрагивающие хрящики.

– Ух, ты под такой закусь, сам Бог велел, – купили водки. – Васек, ты чего мрачный, не заболел? А Студент ваш как? Мы его здорово подкололи. У Жертвы ехала безбилетная и передком расплачивалась. Ваш мальчик – к ней. А мы ему дурку завернули. Мол, все, кто с ней был, намотали на конец.

– Ну и шуточки у вас, – Василий присел, ноги подкашивались. – Плесните-ка мне немного, знобит что-то.

– Поздно, поезд ушел. – ребята кивнули на пустую бутылку.

– Не беда, угощаю, – достал еще и налил себе полстакана.

– А закусить-то нечем.

– Я по-солдатски. Василий выпил и закурил папиросу. Внутри разлилась приятная истома, голова слегка закружилась.

Когда утром Николай появился в ресторане, глаза его заплыли так, что превратились в узкие щели. Нос и разбитые губы опухли. Клоков шагнул к нему, но тот поспешно приложил палец к губам. За ним, причитая, семенила Юлька. – Васек, посмотри, как отделали, подлецы, Студента. Нашли, на кого напасть, ребенка малого, беззащитного подстерегли, хорошо хоть деньги не забрали.

– Да ничего страшного. Ударили всего один раз. Вчера вечером пошел по вагонам товар разносить, а в тамбуре какие-то пьяные к стене приперли, хотели выручку забрать. Я стал сопротивляться, а они давай меня дубасить, хорошо пассажиры на выручку пришли. – Ни на кого не глядя, оправдывался Студент.

Василий заволновался. – Глаза видят? Зубы на месте? Не тошнит?

– Нет, идти с такой вывеской никуда нельзя, – решила Юлька. – С директором я вопрос улажу.

Чернушка не только согласился выдать «больничный», а приказал лежать и никуда не высовываться.

– Кошмар, кошмар, – качала седенькой головкой Морозова. – Вот вам плоды демократии.

Директор зыркнул в ее сторону и прошептал что-то свирепое.

– Господи, а мне ж снилось, снилось. Вроде ты, Юлечка, идешь по большому лугу, заросшему крупными цветами, и несешь двух белых гусей. А один из них вдруг как клюнет тебя в нос и – взлетел. Ты его за лапу хвать, а это вовсе не гусь оказывается, а Лариска из пятого купейного. А второй начал за ухо тебя щипать, ты и его ударила, а это Николаша наш оказался. – Захаровна задумалась, – Не пойму, знаю только, что цветы яркие и крупные и белый цвет – не к добру.

– Да у вас вечно все не к добру. Видела, видела, а как до дела доходит, так не пойму. Какой прок от снов ваших? Какое отношение ко мне имеет Лариска из пятого купейного? Студента шпана какая-то избила, – Юлька рассеянно посмотрела на Николая. – Ты, тихоня, часом, с Лариской шуры-муры не водишь?

– Я? – С испугом воскликнул тот. Пожал плечами и поспешно спрятал глаза под опухшими веками.

– Шучу, тебе бы Васятка женилку-то с потрохами оторвал.

Василию не терпелось обрадовать парня. Лишь после смены он зашел в купе, где «болел» Николай, но застал там Юльку. – Тебя Велосипед ищет, – соврал он.

– Ладно, мужики, поскакала я, Лежи, непутевый, и резво подалась из купе.

– Радуйся, Николаша, – зашептал ночной. – Проводники вечером после тебя пришли. Развеселились и… проговорились. Никакого триппера у бичихи не было.

Николай задумался. – Все же как-то на душе неспокойно. Может у той девушки что-нибудь посерьезнее было?

– Не морочь голову, приедешь, к гадалке сходи. – Мир, – Василий протянул руку Николаю. Тот обрадовался и поспешно сунул свою худую ладонь. – Давай, Коля, отдыхать, – сторож устроился на верхней полке, сладко потянулся. Но спать долго не пришлось. Как вихрь, влетела в купе Марь Ивановна, и, что было сил, затрясла Василия. – Солнце мое, проснись. Юлька, кобыла орловская, Лариску убивает.

Клоков стрелой пролетел вагон, ворвался в зал ресторана, вбежал в тамбур и остановился, – в ресторане, в углу, за ящиками сидела Юлька. Всклокоченная, лицо красное, под глазом сизый след. – Беги, спасай, целку свою, – кривя рот, выплюнула слова Кукушкина. – Я ей, шалаве, все равно ноги, руки переломаю. А ты, паган, мало получил? – Василий повернулся. За спиной мялся Николай. Грим слез, побои обозначились яснее.

– Что ты с ней сделала? – Затряс Юльку Василий.

– Приемчик провела и усадила на жопу, которую вы все лижите. Жить будет. – Юлька мячиком подскочила к Николаю и залепила мощную затрещину. Тот моргнул от неожиданности и, гордо задрав голову, сжал губы.

Возле купе Ларисы Василий перевел дух. Приоткрыл двери.

– Нельзя, у нас совещание, – гаркнула баба Клава, но, увидев Василия, тяжело привстала. – Ты погоди, погоди, Ларчик не виновата. Юлька сплетен наслушалась. Тронешь, стоп-кран сорву.

– Иди, Клава, – тихо попросила Лариса.

Василий озабоченно осмотрел ее лицо, погладил ссадину у виска. – Царапины. Одеколоном протри.

Лариса отвела его руку. – Ничего, все нормально. – Тихо ответила она и, наклонившись, начала рыться в сумке.

Василий немного постоял и понял, что здесь ему больше делать нечего. – Я пошел, – машинально сказал он.

Лариса молча кивнула в ответ.

– Вася, тезку навестить не хотите? – Окликнула его Настя.

С рассеянной улыбкой он вошел в купе, взял кошку на руки, но та увернулась, прыгнула на столик, а оттуда на верхнюю полку.

– Не признает.

– Это же кошка, вчерашней ласки не помнит, всегда сама по себе. А если несколько лет? – Настя запнулась, проглотила ком в горле.

– Это уж точно, кошка вчерашней ласки не помнит, – думал Василий, шлепая босыми ногами через вагоны.

Посреди ресторана стоял Чернушка с приемником. Его широко раскрытые глаза светились легким испугом и радостным удивлением. Видимо новости уже сообщили. Вокруг него суетились взволнованные пассажиры.

– Опять что-то стряслось, – без всякого интереса подумал Василий и хотел было пойти дальше, но его окликнул Володя.

– Слышал, Ельцин приказал закрыть все газеты и журналы коммунистической партии.

– Да, в самое сердце угодили, – звеня посудой, вставила Морозова. – Газета «Правда» – это сердце партии, какой подлый и точный удар!

Володя многозначительно, с пониманием и сочувствием взглянул на нее. Казалось, сейчас он обнимет старушку и оба зарыдают.

– Клоков, ты подумай, не будут выходить «Правда», «Комсомольская правда», «Известия», «Московская правда», «Труд», «Социалистическая индустрия», а еще журналы. А почему ты босиком? – Неожиданно спросил Володя.

– Заземляюсь, – лихо подмигнув им, ответил Василий.

– Правильно, все святые ходили босиком, – назидательно произнесла шеф-повар.

Жуя фильтр, с лихорадочным блеском в глазах подлетел Чернушка. – Невероятно, закрыть все коммунистические издания, а что читать?

– Вам-то чего огорчаться? – Володя обрел наступательную тактику.

– А я по-твоему на Луне живу или может в Америке? Да, я не любил, не люблю и никогда не буду любить коммунистическую партию. Но всегда выписывал «Правду», «Известия», «Московский комсомолец» и совершенно не согласен с эти запретом. Это американцам все до барабана, у них самая считающая страна в мире, а у нас – читающая. И национального, самобытного прошу не отнимать. Ни водку, ни газет трогать нельзя. Народ этого не простит. Кстати, Васыль, что там за катастрофа? Николай с Юлькой ходят с фингалами, смотреть страшно.

– У них и спрашивайте, – огрызнулся он и со злостью хлопнул тяжелой дверью переходника.

Не успел распластаться на постели, как дверь отворилась и тихий голос произнес, – спишь, касатик?

– Заходи, Марь Ивановна, заходи, золотая. Ты мой самый верный человек в составе. Бери, бери побольше, солнце ясное.

– Ты, Васенька, больше никому кроме меня не продавай. Я народу политическую обстановку растолкую, про газеты все подробно сообщу, так живо все до капельки разберут.

Глава 37

Вечером в ресторане Василий увидел директора с «Правдой» в руках. – Сегодняшняя, – радостно воскликнул он. – Наверное последний номер, исторический. – Бережно положил в сторону. – Заодно старые приобрел. Через пару лет цены им не будет. Надо сохранить для потомства. А сколько интересного пишут. Ведь только сейчас и понял. Выписывать выписывал – заставляли, а читать не читал. Ну, как с вином? Думаешь спустим? – Достал деньги. – Видишь? Совсем худенько торговали. Нет настоящего клиента. Да еще Антоныч, змей бумажный, все дело мне подорвал, начальник Советской власти нашелся.

– Вы же говорили, что план выполнили и перевыполнили.

– В торговле, Клоков, много – никогда не бывает плохо, запомни. – Чернушка щелкнул дверцей несгораемого шкафа, уложил деньги.

Василий почувствовал, что Велосипед хочет что-то ему сказать, но не решается.

– Какие будут указания? – Первым начал ночной.

– Да, какие указания? Ты меня извини, конечно, не знаю, что у вас с Николаем вышло, но мне перед его родителями ответ держать. Что я им скажу. Согласен, на него бандиты напали, но ты, Васыль, мог бы и полегче. Я его не защищаю, я может ему, щенку сопливому, еще не таких шамболов навешал, но больше, надеюсь, – он замялся.

– Все уже выяснили, – пробурчал Клоков.

Когда за Чернушкой закрылась дверь, он рьяно взялся за дело. Принес заготовку для фарша и навалился на мясорубку. Но, как ни старался забыться, тяжелые мысли не уходили и, как ноющая боль, донимали еще сильнее. Неожиданно он оставил дела, улегся на стульях. Глухое постукивание колес, как звуки огромного маятника, завораживало, успокаивало.

– Что мне Лариса, Настя, Студент. Что мне вообще этот вагон и поезд. Через пару дней в отпуск и до свидания, уволюсь подчистую и на стоянку, сторожем пойду, – от этих мыслей на душе стало веселее. – Не грусти, Клоков. Не пропадешь. – Бодро поднялся, легко справился с мясом.

Утром порадовали писатели – шли «косяками», а карман-«тайник» приятно тяжелел.

– Ну, скажи, Васек, торговать лучше, чем бастовать?

– Так, как сегодня, конечно, лучше, но и отдохнуть не мешает. – Отшутился он и пошел спать.

Заснул быстро и глубоко. Разбудила Петровна.

– Ты что, мать, ошиблась адресом? Я ведь не начальник поезда.

– Ой, Вася, Антоныча шулера какие-то убивают. Только сели, а он по радио объявление дал. – Товарищи пассажиры! В поезде банда картежников. Не вступайте с ними в азартные игры. На следующей станции их арестуют. – А мужики те обалдели и к нему. Он в это время в ресторане завтракал. Спасай. Только они с ножами и пистолетами. Одно слово – банда. А я побегу народ собирать.

В тамбуре вагона-ресторана возле кухни кучкой собрались Захаровна, баба Ганя, Морозова и Володя. В одной руке он держал топор для мяса, в другой – разделочный нож. – Картежники засветились, – обратился он к Василию. – Решили Генералу разборку устроить.

– Сколько их?

– Кажется шесть.

– А нас двое да еще Велосипед со студентом в зале. Юлька и Петровна побежали по вагонам народ собирать. Будем ждать?

– Нечего дожидаться, – возразила Елизавета Валерьяновна.

– Женщинам оставаться на месте, – скомандовал повар и с топором на плече, в белом поварском колпаке, замызганной куртке, синих спортивных шароварах и растоптанных тапочках на босу ногу, решительно открыл двери ресторана. Василий, Морозова, баба Ганя с кочергой и Антонида Захаровна шли следом. За ними подоспели проводники, которых собрала Петровна. Вооруженные ломиками, длинными острыми кочережками «резаками», они шумной ватагой втолкнули Володю, Василия и женщин в зал.

За директорским столом восседал Юрий Антонович в белом кителе, фуражка с белым чехлом лежала вверх дном, в ней – бязевые перчатки. Лицо начальника было красное. Всегда красивые глаза сузились, излучая напряжение и твердость.

Возле него полукругом расположились картежники – шикарно одетые молодые мужчины. Сидели они развалясь, нарочито непринужденно. На шее каждого блестела толстая золотая цепь с распятием. Перед Генералом энергично жестикулировал маленький смуглый человечек с бегающими глазками, неверное, вожак. Бригадир что-то сказал ему и ребром ладони рубанул воздух. «Малыш» ухмыльнулся, подмигнул приятелям.

За ними расположились проводники. Юлька с подбитым глазом вырвалась вперед, закрывая собой Николая, который нервно перекладывал из одной руки в другую большую гирю.

– Вот и резерв ваш подоспел, – кивнул вожак на вошедших, – вся компания развеселилась.

«Подкрепление» двинулось вперед, взяв аферистов в плотное кольцо. Повар с топором занял позицию в авангарде. Генерал мельком глянул на них, напряжение в его лице спало.

– Отец, – растягивая слова, обратился вожак к Юрию Антоновичу, – зачем столько шума из ничего? Давай закусим и потолкуем.

– Я вам, уважаемый, не отец, а начальник фирменного скорого поезда «Россия». А вы, ебенть, аферисты и мошенники. И властью, данной мне, обязан, ебенть, сдать вас в милицию и никаких переговоров вести с вами, ебенть, не собираюсь.

– Ладушки, гражданин начальник самого скорого поезда. Только мы не аферисты. – Он достал паспорт. – Вот, прочтите, я такой же гражданин СССР, как вы и все эти люди с топорами. У меня ведь даже пилочки для ногтей нет, не то, что гири или ножа, как у этого мясника, – он кивнул на Володю. Так кто же здесь бандит? У кого банда? – Он опять подмигнул товарищам.

Проводники грозно зашумели. Катрежники насторожились, глаза опасливо забегали.

– Не морочь, ебенть, голову. Через десять минут, – бригадир посмотрел на часы, – машист притормозит и вы, ебенть, уважаемый, со всей своей бражкой исчезнете.

«Вожак» криво улыбнулся. Он понял – шутки плохи, но хотел выйти из ситуации, не роняя авторитета. – Раз закусить нечего, спасибо, как говорится вашему дому, пойдем к другому. – Встал, картинно поклонился, – Благодарю за отличный прием. Мы не в обиде, страна большая, места и нам хватит. – Компания направилась к тамбуру.

– Вася, открой, – прохрипел Антоныч.

Поезд замедлил ход, остановился. Картежники, неторопясь, спустились на перрон.

– Гражданин начальник, – развязно крикнул «вожак». – Мы тебе работать не мешаем, и ты к нам не лезь. Иначе – вилы, – он угрожающе прижал два пальца к горлу.

Юрий Антонович, с раздражением поддав в открытые двери окурок, крикнул, – сынок, ебенть, нашелся.

Состав быстро набирал скорость. Генерал похлопал Василия по спине. – Закрывай, ночь, – кивнул на дверь. – Не такие кочегарки размораживали. Полный, ебенть, вперед!

Когда Антоныч вернулся в зал, все восторженно встретили начальника. Тот молчал и скромно улыбался. – Да, товарищи, единица – ноль. Один я бы эту шатию-братию, ебенть, не одолел, они народа испугались. Вот что значит коллектив, банда, – он весело подмигнул.

– Да здравствует наш любимый, замечательный Юрий Антонович Незлобный, ура! – Выскочил Чернушка.

Все троекратно гаркнули ура.

– Как, Антоныч, по маленькой можно?

– Разве что по маленькой, ебенть, – добродушно согласился Генерал.

– Давайте, товарищи, подходите, последние запасы открыли, по себестоимости торгую, себе в убыток, вам в радость, – тараторил Велосипед.

Василий в общей суматохе выскользнул из ресторана и пошел досыпать.

В купе за столиком, задумчиво вглядываясь в окно, сидела Марь Ивановна. – Пришел, дождалась, золотой ты мой. А я было сунулась в залу ресторанную, а там сам да его ундер.

– Ундер? – Кто это?

– Ну, Петровна, мы ее так промеж себя зовем, чистейший ундер. Ну, а нам рядовым пехотинцам делать там нечего.

– Что, старая, народ огня требует, события-то какие, ненаглядная моя, – передразнивая Марь Ивановну, причитал Клоков, супостатов-картежни-ков победили. Бери, дорогая, сколько надо, я спать рухну. Скорее бы Москва, неделю дрыхнуть буду, а потом в отпуск.

– Ох, родненький, а я то, как же без тебя? Соколик мой, прилетишь ли обратно?

– Скучать будешь? – Василий присел рядом, обнял ее за плечи, прижал к себе.

– Знаешь, как я к тебе привыкла, – она скривила губы, на глаза набежали слезы. Вытерла ладошкой беззубый рот и вдруг заплакала навзрыд.

– Ты чего, мать? В чем твоя тоска-печаль? Все образуется.

Но она еще горше заплакала. – В чем тоска-печаль? Тридцать пятый годок сегодня, как погиб мой сыночек. Васьком тоже звали, – она попыталась улыбнуться, но получилось жалостливо и невесело. Положила на стол деньги за водку, спрятала бутылки за пояс юбки.

– Я ж не знал, мать, прости.

– Да разве надо это тебе знать? – Устало произнесла она, – ты меня прости, лезу со всякими глупостями. Я, Васек, снайпером отменным была, одним из лучших в полку, два Ордена Красной звезды, но споткнулась, увлеклась, пузо схлопотала. Но, поверишь, не жалею, хотя майор тот женатый был. Меня, конечно, в тыл. Родила мальчика, назвала Василием, в честь отца. Жили мы с сыночком счастливо. Как могла поднимала, кровиночку мою. Уже десятый годок ему пошел и… – она запнулась, – под трамвай угодил, вот и все, – Марь Ивановна села, хлопнула руками по коленям. – Дожила, старая. Ноги не держат, – оперлась о руку Василия, поднялась. – Ну, это, золотой мой, между нами. Не ругай, если, что не так, отдыхай, – она вышла шаткой походкой, сгорбленная, понурив голову.

Проспал Клоков долго, до закрытия ресторана. Вошел в зал, из кухни приятно потянуло гороховым супом.

– Твой любимый, – сообщил Володя, – в животе полно, а в штанах тепло, – сострил он, отмеряя половником погуще. Наловил копченой грудинки, выдал глубокую тарелку розовых сухариков. Ночной осторожно поставил судок на салфетку, накрошил сухариков, черпнул ложкой густой, душистый волшебный бульон, поднес ко рту, но, услышав истошный вопль Юльки, проглотил горячую жижу и сильно обжег язык и нёбо.

За ее столиком сидел мужчина средних лет с приятными, мягкими чертами лица. Он сонно и лениво смотрел на Юльку.

– А когда жрать садился, думал, что платить нечем?

– Конечно, думал, ну, не шуми, в Москве рассчитаюсь. Хочешь в морду дай, – он закрыл глаза, вытянул губы.

Директор энергично поднялся, кивнув Василию.

– Идите, товарищ Кукушкина, я разберусь, дайте счет. – Он взял листочек, присел рядом с клиентом и медленно прочитал, – салат столичный, суп гороховый, цыплята табака – две порции, коньяк «Самтрест» – сто грамм, кофе черный. – Пожалуйста, уплатите. Иначе на следующей станции сдадим в милицию, а потом под суд.

– Я ж говорю заплачу, как в Москву приедем, а сейчас нет ни копейки. Хотите в морду дайте.

– Хорошая у вас валюта – морда. И часто пользуетесь?

– Бывает.

Ясно. Гражданин, немедленно покиньте зал.

Посетитель выскользнул из-за стола.

В тамбуре Сергей Николаевич остановил неплательщика. – Может рассчитаетесь?

– Да с дорогой душой, но сейчас ни копейки, – улыбаясь, начал он.

– А своей валютой? – Зло предложил директор и ударил его крюком снизу под ложечку и сбоку в челюсть. Добавил по шее. Вернувшись на кухню, Велосипед протянул счет Захаровне, – спишите на меня.

Василий хотел съесть волшебный суп, но сухарики размякли, превратившись в кашу, и перестали аппетитно хрустеть.

Директор пощелкал на счетах, отодвинул их и подсел к нему.

– Нет, подумай, Васыль, какая скотина. Рылом торговать, как проститутка. Хотя проститутку я уважаю, она труженица. А этот? Тфу, мерзота. Даже бить его поганое рыло противно. Ну, разве это человек? Понимаю, нет денег. Всякое случается. Так ты терпи или приди, объясни, по-человечески попроси. Я тебя накормлю да ещё с собой заверну.

– А вы бы попросили?

– Никогда, – твердо воскликнул директор, – украл бы, но просить – ни за что. Да лучше с голоду околеть, чем унижаться. Я читал, что в Японии нет нищих. У японцев закон – лучше харакири, чем на панель с протянутой рукой. Железный народ. Поэтому они впереди планеты всей. Я с ними солидарен. Может я не прав, но нищем не подаю. Потому что они всех за лохов имеют. Думаешь, этот мордой торгует и раскаивается? Чертва с два, сопли утрет и над всеми смеется. Не верю я никаким убогим, нет безвыходных положений. Будь ты хоть хромой, безрукий, не дай Бог конечно, но прокормиться, если хочешь, сумеешь. Есть у меня родственник. Мальчишкой порох изобретал. Опыты делал и без глаз остался. Так он специальную школу окончил, потом исторический и юридический факультеты университета. Сейчас адвокатом работает. Женат двое детей. А мог бы плюнуть на все и ходить побираться по вагонам метро и электричек.

Вот мы с тобой зрячие, а хотя бы один факультет университета окончили? То-то.

Василий доел суп, подобрал остаточки.

– Понравился?

– Еще бы, – ночной аж порозовел от удовольствия. – Пойду вторую порцию просить.

– Что умеет наш повар, то умеет. – Чернушка встал. – Слышь, Васыль, вот за его суп я готов по морде получить.

– И я бы не отказался, – засмеялся Клоков.