Текст книги "Экспресс «Россия»"

Автор книги: Павел Примаченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 18

В купе никого не оказалось. По трансляции пела Пугачева. – Кукла магнитофон запустил, народ развлекает. – Выключил динамик. Голос певицы мягко зажурчал за стеной. – Сейчас задрыхну, даже на обед не встану. – Забрался на верхнюю полку, хотел раздеться, но сон сковал руки, сморил, потянул на глубину, как тяжелый груз. Все стихло, исчезло.

Василий стоял на палубе парусного судна. Над белыми гребнями разгулявшегося моря, сквозь пепельные тучи, неожиданно ярко засветило солнце. Огромная птица, развернувшись над головой, блестя крыльями и яростно крича, грозно устремилась на него. Василий пригнулся. Птица с резким воплем пронеслась мимо.

Проснулся сторож также внезапно, как и заснул. Огляделся, удивился, что не на паруснике. В купе прохладно, полумрак.

– Убили, убили! – Истошный вопль в коридоре заставил вздрогнуть. – Птица! – вспыхнуло на мгновение. – Чертовщина какая-то, елкин гвоздь, десяти еще нет. Господи, когда-нибудь я высплюсь нормально? – Сладко зевнул. Крик раздался снова. Зазнобило. Столько в нем было страха и ужаса. Спустился на пол. Не торопясь, открыл дверь, выглянул. Пусто. Солнышко играет в стеклах окон, у открытой рамы полощется занавеска. Вышел.

Возле служебного туалета копошился, качаясь, голый до пояса, крутой. Тело исцарапано, в крови, подтяжки болтаются по полу. Неожиданно он спустил штаны и стал мочиться.

– Эй, полегче, – Василий не на шутку возмутился, даже покраснел. Хотел выпихнуть пьяного в тамбур, но брезгливо одернул руку и заорал. – Очнись!

Тот тупо уставился и выкрикнул, – Хонде Хох!

– Придурок. – Ухватился за плечо, пытаясь толкнуть, но острый, твердый тычок в грудь заставил отшатнуться. Клоков обомлел… В руке крутого подрагивал пистолет.

– Я – Терминатор, – негромко выговорил тот и, подтянув штаны, завопил. – Хонде Хох!

Ночной поднял руки, отступая. От толчка вагона, дверь в купе, где ночью шел пир, приоткрылась. На нижней полке с сизым лицом лежал прапорщик в разодранной и окровавленной майке. На полу без признаков жизни в рваных гимнастерках распластались бойцы. – Убил! – Пронзила страшная мысль.

– На колени, – заревел бандит и стал целиться, – Ван, ту, фри! – Василий повиновался. Терминатор тыкал дулом ему в лоб, щуря то один, то другой глаз.

Шелестела занавеска, колеса четко отстукивали стыки рельс, как часовой механизм, время. Экспресс мчался, рассекая прохладу летнего утра.

– Твое последнее желание, – невнятно произнес парень и, взяв оружие двумя руками, расставил ноги.

Свежий ветерок обдувал горевшие щеки. Василий не испугался, но вдруг почувствовал, что все тело стало совсем легким, казалось, он сейчас поплывет к небу, как воздушный шарик. – Водки! – Выдавил он и представил, как выпьет полный стакан, а потом темнота без боли и страха.

– Русский водка, карашо! Где? Наливай! – Пистолет исчез.

– В купе, я мигом.

– Давай, отец, я плачу.

Клоков залетел в купе, нырнул руками под крышку полки, открыл молнию сумки. Белье, одеколон, станки для бритья, ключи от квартиры. Бутылок не было. Сбросил на пол постель, открыл крышку полностью. – Рюкзак, чьи-то вещи, туфли директора. – Откуда? – удивился он, но сразу же забыл про них. Водка исчезла. Рванулся к соседней полке, обшарил там. – Ведь была, две бутылки, я же не сумасшедший. – Мельком взглянул на широкую фигуру, застрявшую в дверях.

– Ну, наливай, я плачу, без базаров.

– В ресторане.

– Годится, я плачу. – Снова навел пистолет.

– Ресторан в соседнем вагоне, мне ж пройти надо.

Оказавшись в тамбуре, Василий рванул ручку тяжелой двери, но она не поддалась, навалился сильнее, ни с места. – Заклинило? – Взглянул в небольшое окошечко и увидел испуганные лица Куклы и Антоныча. Они наперебой что-то показывали. – Откройте, – лица исчезли. Между лопаток снова ткнулось дуло пистолета. – Господи, почему я такой невезучий? – Отчаявшись, он зло гаркнул в пьяную физиономию. – Закрылись, не пускают.

Крутой отодвинул его, подергал ручку и, что есть мочи, заколотил пистолетом. – Открыть, я приказываю, – на секунду в окошке снова мелькнули перекошенные лица.

Клоков незаметно шагнул из тамбура, хотел пробежать через вагон, но нервы сдали, он рванулся в туалет.

– Убили, убили! – Сиреной завопила оттуда Петровна.

Василий резко повернулся, бандит увлеченно штурмовал двери. Пистолет лежал на полу. В два прыжка оказавшись рядом, он мгновенно схватил оружие. Судорожно сжал горло пьяного и, оттащив в сторону, исступленно захрипел. – Ты хотел меня убить!

Терминатор, задыхаясь, подался назад, и оба рухнули между тамбурной площадкой и коридором вагона. Из дверей хлынула толпа, в конце ее горой возвышался Генерал. Поправляя фуражку с белым чехлом, он шипел. – Прекратить самосуд!

Но люди, захлебываясь грязными ругательствами, лезли напролом, стараясь дотянуться до крутого, чтобы посильнее ударить его. Василий сидел на полу и тупо глядел на беснующихся.

– Сашенька, Сашенька! – визжала рядом молодая женщина. – Не надо, вы же убьете его, пожалейте.

Клоков осмотрел пистолет и обомлел – обоймы не было. Огляделся, отвел затвор, взглянул через ствол – не заряжен! – Паразит, на пушку взял. А я, как последний дурак, на коленях стоял. – Вскочил, пытаясь тоже расквитаться с бандитом, но Сашку скрутили полотенцами, однако выглядел он браво.

– Ко мне его, – распорядился бригадир и, подойдя к ночному, крепко пожал руку. – Молодец, ебенть, молодец.

– Ну, Вася, – Кукла крутил головой, не зная, что сказать.

– Не такие кочегарки размораживали, – усмехнулся Клоков.

– А где волына? Сашка у прапора ее отнял.

– Ты ж говорил, что кобура пустая.

– Лучше бы пустая была. Кстати автоматы у бойцов с полным комплектом.

Василий со слов электрика узнал, что произошло.

Утром теплая дружба между прапором и Сашенькой закончилась полным крахом. Командир, крепко набравшись, начал обижать солдатиков. Сашка вступился. Завязалась потасовка. Крутой вырвал у прапора пистолет, солдаты перешли на сторону своего защитника и избили безоружного начальника. На шум сбежались проводники и по указанию Антоныча «изъяли» автоматы с боеприпасами и сундук с почтой. Вооруженный Сашок обалдел и, вообразив себя сначала вором в законе, а потом супер-роботом Терминатором, начал куролесить по всему вагону. Пассажиры, испугавшись, разбежались. Петровна закрылась в туалете, а про Василия в суматохе забыли.

– А что ж вы мне двери не открыли?

– Антоныч приказал действовать жестко, по законам военного времени. В интересах большинства. Изолируем, говорит, вооруженного преступника с двух сторон и станем вести наблюдение. Спасется Василий, – отлично, нет – пал в бою, как на фронте, другого выхода нет. Зато перекроем наступление противника и защитим гражданское население.

– Стратеги вы, липовые, елкин гвоздь. Вели наблюдение, значит. Действовали в интересах большинства, гражданское население спасали, а я получается меньшинство, один в поле воин. – Клокову стало грустно и тоскливо. – Целая орава испугалась пьянчужку с пугачом, военный совет устроили. Василий вскинул пистолет. – Я Терминатор, русский водка давай!

Кукла отшатнулся. – Сколько хочешь, Вася, тебе весь состав обязан.

– Еще бы, – вмешался директор. Вот такие кадры в бригаде Чернушки. Один, голыми руками вооруженного бандита обезвредил. Ночью я дежурю. Тебе выходной, – он обнял Клокова. – Покажи трофей.

Народ обступил своего освободителя, всем любопытно было посмотреть на пистолет. Василий оттянул затвор. – Пустой, не заряжен. На пушку он вас всех взял.

– Как не заряжен, какая пушка? – Послышались голоса.

– А я говорил, – оживился электрик. – Кто такому дундуку боевые патроны доверит?

Появился запыхавшийся Антоныч. – Вася, где, ебенть, оружие?

– Да не заряжен он, – ответили ему несколько человек. Но Генерал бережно принял пистолет и подозрительно переспросил. – Точно без обоймы был?

– Я ж ее не съел, – разозлился ночной и, чтобы не наговорить бригадиру лишнего, хотел удалиться в туалет, но оттуда заголосила Петровна. – Убили!

– Выходи, отбой, – со смехом прикрикнул Кукла. – Петровна высунула голову, посмотрела по сторонам. – Повязал Васька Терминатора, не бойся. Много от страха навалила?

Петровна сделала строгое лицо и, не удосужив Куклу ответом, потянулась к Василию. – Ноченька наша ясная, если бы не ты, дверь бы сорвал, так ломился. Что я ему далась? У него ведь жена молодая, во, кобелина.

– Да он помочиться хотел, штаны спустил, а сортир на замке.

– Штаны снял? – Петровна выпучила глаза, поправила прическу. – Вот я и говорю, кобелина ненасытная, жуть!

А Терминатор присмирел. На все вопросы бурчал что-то невнятное или отмалчивался. Жена уверяла, что Сашенька в рот не берет, только на Новый год шампанское, но настоятельно просила руки ему не развязывать. Она ходила с ребенком, слезно умоляя пассажиров «простить на первый раз». – Мы на прииске, на Чукотке работаем. Он на бульдозере, я в садике, воспитательницей. Пять лет в отпуске не были. К маме в гости едем. Он же и мухи не обидит, все отдаст. На доске почета, передовик, комсорг бригады. Если на работе узнают, выгонят. А куда нам податься?

Народ жалел ее, а особенно заплаканную, перепуганную девочку. К Антонычу явилась делегация женщин, просить о помиловании. Но тот и сам уже остыл, все обдумал и понял, что давать ход делу нельзя. Во-первых, левые пассажиры. Во-вторых, водку в ресторане покупали из-под полы. В-третьих, молодая семья. Генерал решил высадить хулигана на первой же станции.

Сашка ни на кого не смотрел, но чувствовалось, что не от стыда, а от затаенной злости.

Оказавшись на открытой платформе, он, как с цепи сорвался. – Ну, оторвы, на обратном пути под откос пущу, все деньги потрачу, динамита накуплю и грохну, козлы вонючие, – орал он вслед уходящему составу.

– Сам козел, смеясь, кричали люди. – Жене спасибо скажи, а то бы живым не ушел. – Кто-то выбросил из окна его «фирменные» подтяжки, – держи Шварценеггер недоделанный, Терминатор паршивый. Штаны подтяни, потеряешь. – Сашка яростно пинал воздух ногами, потом упал и заколотился в пыли, как истеричный ребенок.

В вагоне все стихло. Одна Петровна раскудахталась, – полотенце казенное у него осталось, пусть вернет.

– Нашли о чем горевать. Я заплачу, ебенть, не велика пропажа, полотенце не человек. – Строго выговаривал Антоныч.

Петровна успокоилась, закрыла двери тамбура. – Служебное помещение, товарищи, прошу не скапливаться, пройдите в противоположный конец вагона, там курите, – распоряжалась она.

– А если бы пистолет был заряжен? Водки нет, мог бы и пристрелить, – думал Василий. – Ладно, что попусту голову ломать. Пронесло, и слава Богу. Но нервишки крепко сдали, босой ходил и не чувствовал. Пойду, прилягу. Еще успею немного поспать, – решил он.

Глава 19

Проводники под командой Антоныча пытались разбудить солдат и прапорщика. Растирали уши, обливали водой, трясли, били по щекам, но служивые спали, как под наркозом. Только к вечеру очнулись и, обнаружив пропажу груза и оружия, не на шутку испугались. Вспомнили, как крутой отнял пистолет, а потом, по словам прапорщика, началась полная утопия. Рассудили, что почту и оружие украл пассажир и скрылся. «Старшой» принял командирское решение, – сначала поправить здоровье, а тогда – думать.

Солдат опекали пассажирки, ехавшие по соседству и Петровна. Они вымыли купе, залатали гимнастерки. Ребята кое-как привели себя в порядок, прапорщик распечатал «Н.З.» и откомандировал подчиненных в ресторан за пивом и куревом. В зале солдатикам пришлось узнать о себе «горькую правду». Они краснели, бледнели и, глядя в пол, пытались оправдаться. – Мы ведь двое суток один чай пили, есть то нечего, а он, как сел, наливает и наливает. На закуску икра да конфеты. – Народ смягчился. Чернушка приказал накормить служивых до отвала. Одна пассажирка купила пивка для аппетита. – Да что им пиво, – рассудили мужчины и поднесли коньячка. Те робко отнекивались, но люди настояли. Тогда бойцы «приняли» по маленькой, хорошо поели, особенно налегали на сборную солянку. Нахваливая, осилили две большие порции. Володя остался доволен. – Салаги, салаги, не я ваш начальник, – сокрушался он. Скоро и «сам» явился в форме, с пустой кобурой на поясе. Он чувствовал себя вполне по-боевому. Синяки под глазами, разбитые и распухшие губы только пугали окружающих, не причиняя ему никаких хлопот. Приложив два пальца к виску, вояка обратился к директору. – Мои бойцы здесь? Очень за них беспокоюсь. – На него посыпались упреки и скверные ругательства. Скорбно склонив голову, он тихо отвечал, – виноват, так точно, есть. – Но, узнав, что почта и оружие находятся у начальника поезда, прибодрился, повеселел и «перешел в наступление». – Знаю, виноват, а с кем не бывает? Пистолет разрядил, патроны спрятал. Я офицер и знаю, что оружие не игрушка. Питание у нас – сухой паек, да и тот почти вышел, а этот Трансформатор или, как его, радиатор начал стаканами угощать.

Скоро «старшой» уже сидел за столом, но его организм был «основательно отравлен алкоголем». – Стаканчик красненького, – молил он, достав деньги. – Велосипед великодушно налил ему коньячка. – Выздоравливай, маршал, народ и армия – едины. – Нетвердой рукой прапорщик поднял стакан, перекрестился и, выдохнув, служу Советскому Союзу, залпом выпил. Лицо порозовело, глаза засияли, он прохрипел, – пивка, запить, сгораю. – Директор не отказал. От горячительных напитков и обжигающей солянки офицер взмок, разбух, как после парной, язык начал заплетаться. Отобедав, закурил.

В ресторане появился Антоныч. Прапор мигом вскочил, лихо щелкнул каблуками, доложил обстановку, сообщив, что личное оружие обезвредил, патроны на месте. Кобуру передал бригадиру. – Прошу приложить к пистолету. – Генерал не ожидал такой четкости и дисциплины и по всем правилам военной субординации принял рапорт, но потом взорвался.

– Я тебя, ебенть, в комендатуру сдам, ты у меня нарзанчика попьешь, я тебе срок намотаю.

Прапорщик, сдерживая икоту, ел глазами начальника поезда и отвечал. – Виноват, есть, так точно, – но по нему было заметно, что страха он не испытывает. Антоныч, исчерпав красноречие, сурово заключил. – Оружие и почту сдам во Владивостоке в комендатуру. – Так точно, – услышал в ответ. – Дундук, ебенть, – махнул рукой бригадир, но его окружили женщины, умоляя задать перца только командиру, а солдатиков пожалеть. – Мальчишки еще, много им надо? Питание никудышнее, откуда силы то возьмутся?

– Для порядка стращал, – успокоил их Антоныч, – я, ебенть, сам понимаю. Только молчок! Во Владивостоке верну им все. – Но женщины «под большим секретом» сообщили решение бригадира прапору. Он заскрежетал зубами и пообещал. – Если кто, не дай Бог, я за вас, родные, огонь на поражение. – Обнял жалостливых пассажирок, и все прослезились.

Баба Ганя тихонько сидела в уголке, перебирая фасоль. Поглядев на плачущих, тяжело вздохнула и негромко молвила. – Хиба це солдаты? Раньше булы солдаты – тильки до хаты и зразу целоваты, а зараз солдаты – тильки до хаты и зразу спаты.

Глава 20

Лежа на верхней полке, Василий забылся глубоким сном. Проснувшись, увидел Юльку.

– Васек, держи, твои, кровные. Понимаешь, этот утром пристал, как банный лист к заднице. Водевулечки, водевулечки, плачу любую цену, – сбиваясь, затараторила она, протягивая новенькие двадцатипятирублевки.

– Ты водку взяла?

Юлька виновато кивнула. – Но все до копеечки тебе принесла, мне чужого не надо, вот тебе крест, честное пионерское, – она горячо перекрестилась.

– Стерва ты, Юлька. Да ты знаешь… – Он задохнулся от гнева, – врагу не пожелаешь того, что я хлебнул.

– Васечка, бедный, ну, прости. Дура я, дура. В следующий раз даже не притронусь. Пусть горы золотые обещают, на куски режут.

– Иди ты, – он запнулся, – шагай, Юля, по вагонам. Следующего раза не надо.

– Спасибочки, Вася, – она ловко поцеловала его в щеку и выбежала.

– Сбылась примета, на все сто сбылась. Теперь плохого случиться не должно, хотя загадывать никогда нельзя, – растянувшись на постели, Василий снова задремал.

– Герой наш. Умаялся, кислородик ненаглядный, – разбудил знакомый голос.

– Марь Ивановна, имей совесть, ты же человек военный. Не каждому на фронте такое выпадает, как мне сегодня. С тобой, небось, случалось?

– Ни в жизнь, серебряный мой. Всякое было, но чтоб ходить под дулом, не приведи Господи. Народ в плацкарте с ума сошел. Достань, хозяйка, беленькой. Надо выпить за здоровье освободителя, за тебя, значит, касатик золотой.

– Не стрекочи. В ресторане, в топке котла под мусором возьми, но чтоб никто не видел.

– Без тебя, Васечка, в рейс выходить нельзя. И уважишь всех и защитишь. Кругом святой ты человек.

– Иди, Марь Ивановна, спать хочется.

– А тот, вояка пузатый, – не унималась старушка, – оружие свое боевое отдал. Разве он после этого солдат, защитник? А все водка. Я на фронте ни грамма, потому что при оружии и днем и ночью. Спали в обнимку, как с любовником, прости Господи. Да и сейчас не забываю о нем, родимом. – Она вдруг вытянулась по стойке смирно и бегло, четко назвала номер личного фронтового оружия.

Не успел Василий закрыть глаза, как появилась Лариса.

– Извини, думала сам навестишь, – укорила она.

– Устал, хотел отдохнуть немного и заглянуть до работы.

– Хочешь самогоночки на мандариновых корочках? – Она запустила руку в наволочку, которую принесла с собой, достала бутылку, кусок соленой осетрины в промасленной бумаге и большие, малинового цвета помидоры с сахарным налетом на треснувших боках. – Давай за тебя, теперь до ста лет жить будешь, говорят, снаряд два раза в одно место не попадает, – наполнила стаканы и отрезала ломоть жирной рыбы. – А сильно ты испугался?

– Испугался или нет не знаю, но, как был не обут, так и проходил босой, даже не заметил. – Клоков рассказал все по порядку. Говорил увлеченно, забавно передавая каждый эпизод.

Неожиданно в дверях появился Студент.

– Извините, – он смутился и хотел уйти.

– Чего стесняешься? Выпей за Васю, – Лариса быстро встала, протянула ему стакан, шагнула из купе.

– А ты куда? – удивился Василий.

– Моя смена. Вагон оставила, – она проворно вышла, столкнувшись в дверях с Николаем. Тот испуганно отскочил в строну, густо покраснел.

– Обожгла? – подмигнул Василий, – не робей.

– Да я собственно, – невнятно пробубнил Студент и снова покраснел. – Извините за бестактный вопрос, хотел узнать, как же все произошло? А то, сколько людей – столько версий.

– Тебе для оперы нужно?

– Конечно, такой удивительный случай, как в западном боевике.

– Ничего особенного не произошло. Обычный пьяный дурак еще не такое отчебучит. Раз помню, нагрузились двое и поспорили, что можно вылезти на крышу через окно купе и вернуться обратно через окно коридора. Один попробовал, так его током убило. Электровоз состав тянул. Вот это для оперы. Искры, взрыв, – Василий лукаво глянул на Студента.

– Ерунда и хулиганство, – не замечая иронии, в сердцах крикнул тот.

– Ладно, давай, Николаша, по пять капель добавим и осетра докушаем, а потом расскажу тебе всю правду и ничего, кроме правды.

Глава 21

Остатки самогона и разговор с Николаем окончательно разогнали сон. Да и время отдыха пролетело. – Труба зовет, служба не ждет. – Клоков наскоро привел себя в порядок.

Пассажиры встретили его восторженным гомоном. Мужчины жали руку и предлагали отметить победу. Женщины смотрели восхищенно, приветливо улыбаясь. Это особенно радовало.

Дверь в купе военных оказалась открытой. Здесь уже ничего не напоминало о произошедшем. Стены вымыты, на столике чистая салфетка и баночка с цветами. Только смрадный запах не выветрился до конца.

Служивые степенно курили в тамбуре и что-то обсуждали. Почти чистые гимнастерки были залатаны на живую нитку. Синяки и ссадины на розовых от похмелья и еды лицах замаскированы косметикой. Прапорщик стоял на полусогнутых ногах, упершись спиной в стену, сощурив веки и вытянув полные губы куриной попкой. Увидев ночного, попытался встать по стойке смирно и, прикинув два пальца к виску, прорычал. – Хвалю за своевременные и решительные действия – и, издав зубной скрежет, подал руку.

Василий хотел сказать командиру что-нибудь едкое, насмешливое, но кроме слов, – эх, солобоны, – ничего не придумал.

– Так точно, – согласился офицер – не вояки, а моча и саки. Всем жопы на портянки порву.

Пройдя несколько шагов, Клоков услышал одного из солдат. – Вы, товарищ прапорщик, мой начальник. Я обязан вам подчиняться, но не уважать. Вы, товарищ прапорщик, большая свинья.

– Правильно, – подумал Василий и рассмеялся.

Открыв двери ресторана, он замер в изумлении. В узком проходе, прижавшись друг к другу, стояла вся бригада во главе с Чернушкой. Казалось, они приготовились сфотографироваться или запеть хором. На лицах улыбки, в глазах торжественный блеск. Директор взмахнул по-дирижерски тонкими ручками, и все дружно грянули. – Слава герою Василию Клокову. Ура!

– Служу Советскому Союзу, – растерялся Василий и неожиданно почувствовал, что в горле запершило, а на глазах появились слезы.

Его обнимали, целовали, тискали. Морозова, пожав руку, сказала. – Вы настоящий мужчина, вам давно пора вступить в партию. Я готова дать рекомендацию. – Юлька, целуя, шептала. – Прости, Васек, ну, дура я, дура.

– А мне ж снилось, снилось, – Захаровна уставилась в дальний угол вагона,

– будто через весь состав стоят столы, накрытые белыми скатертями. Мы сидим и веселимся, а Вася за официанта. На подносе у него тарелки с… – Шеф-повар покраснела. – Вымолвить стыдно.

– Все ж свои, выкладывайте.

– По большому куску дерьма.

– Блюдо, что надо, – загомонил народ.

– Это ж к удаче, – она улыбнулась, – вот и закончилось все благополучно.

Пришли Антоныч, Кукла и Петровна. Начальник поезда обнял Василия так, что в плече хрустнуло и заболело. – Молодец, ебенть.

– Не такие кочегарки размораживали. – В первый раз Кукла и Клоков с чувством пожали друг другу руки.

– Васек, ты ведь меня от позора спас. Сам видел кобелину этого. – Петровна жеманно чмокнула его в щеку.

Велосипед радовался найденным туфлям. – Я уже и думать о них забыл, а они под полкой лежали.

– Товарищи, – громко возвестила Морозова, – предлагаю сообщить руководству треста о мужестве нашего коллеги и ходатайствовать о награждении Клокова Василия Анатольевича медалью, а также поместить заметки в газеты «Советская торговля», «Труд», «Известия».

– Наградим, ебенть, в семейном кругу, – остудил ее пыл Антоныч, – но лучше не распространяться, а то нас так наградят – груди не хватит награды, ебенть, развешивать, – он хитро подмигнул и поплыл к накрытому столу.

«Семейный ужин» в честь героя удался на славу.

Володя купил на станции белых грибов и закатил из них суп и пирог.

– Вася, а страшно было? Говорят, в такие минуты перед человеком вся жизнь пролетает, – изрек Кукла.

– Да нет, только вот босой ходил и даже не почувствовал, а заметил, только когда все закончилось.

– Стресс, – определил директор.

– Наверно, но настоящего страха не ощутил. Конечно, мандраж был и еще какой. Вот когда я в детстве тонул, тогда испугался по-настоящему. Понял, вернее, осознал смерть.

– Вась, расскажи, какая она, – прошептала Юлька и, широко открыв глаза, замерла.

– Лет десять мне было. Ходили мы с ребятами на Оку, воровать из чужих сетей рыбу. Местные мужики ставили путанки поперек проток или вдоль камышей и раз от разу втихаря снимали улов. В наших местах река на рукавчики распадается. Течение сильное, место для ловли удобное. Мы вроде плаваем, а сами высматриваем сети и незаметно добычу воруем. Все время в напряжении. Занятие опасное. Поймают – не пощадят. Это и было для нас самое интересное. Как-то, пошел я на охоту один. Плаваю с ножом в руке, потому что в путанке рыба сильно застревает, и ее приходится вырезать из сети. Неглубоко, но мне, пацану, хватает, чтобы дна не достать. Начал успешно, пару хороших рыбин промыслил, но неожиданно оказался против течения – быстрого и мощного. Понесло меня, закрутило. От испуга растерялся, не соображаю, что делать. Стал изо всех сил грести, потому что впереди увидел бережок. А меня тащит и тащит в реку. Я бью по воде руками, рвусь, как петух на привязи и в какую-то минуту ощутил – сейчас захлебнусь и все, конец. От страха заплакал, закричал и выплыл, всего-то надо было метра два преодолеть. Выполз, упал. Сердце стучит, кажется, грудь разорвет. Даже сейчас все до мелочей помню. Иной раз приснится, во сне кричать начинаю. Вот тогда было по-настоящему. И что странно – нож в руке так и держал. Надо бы бросить, а не сообразил. Ничего кроме бережка перед глазами не видел – желтенький песочек и камыш стеной.