Текст книги "Салат из креветок с убийством"

Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Битнер поднял на Берковича пустой взгляд, подумал и сказал:

– Я еще мог бы простить, если бы с мужчиной. Но с женщиной!

– Ага! – удовлетворенно воскликнул Беркович. – Значит, вы думали сначала, что Хелен изменила вам с мужчиной, как и положено красивой женщине. А она, оказывается… И давно вы это поняли?

– Вчера…

– Так, – кивнул Беркович. – Уже теплее. Кто вам об этом сказал?

– Клара… Клара Шимон. Ее подруга.

– И вы решили отомстить? Сами решили?

– Сам, – резко сказал Битнер.

– Откуда вы взяли яд?

– Послушай, Борис, – раздался голос Горелика, – все это я уже спрашивал. Яд он взял в шкафчике на кухне. Здесь, в этой квартире. Флакон был у Хелен, для чего-то она его держала, теперь уж не узнаешь, мертвые, как ты понимаешь, молчат. А этот сначала делал вид, что ничего не знает, но когда я показал ему бутылочку, сразу признался.

– Ага, – пробормотал Беркович, – я так и думал.

– О Боже! – неожиданно разрыдался Битнер и начал биться лбом о кухонный стол. – Я убил ее! Как я мог ее убить?!

– Уведите его, – приказал Горелик полицейским. Битнера подняли и повели к двери, он не сопротивлялся, только всхлипывал на ходу.

– Бедняга, – прокомментировал Беркович.

– О чем ты? – с подозрением осведомился Горелик, складывая листы протокола и собираясь покидать помещение.

– Ну как же, – пожал плечами старший инспектор. – Он хотел ее убить, верно… Но убил ли – вот вопрос.

– Какой вопрос? – рассердился Горелик. – Ты все время мудришь, Борис! Битнер обнаружен на месте преступления, он во всем признался, опознал яд, с помощью которого совершено убийство, известен мотив – в общем, все ясно, о чем еще говорить?

Горелик ушел, не попрощавшись и не предложив Берковичу подвезти его до управления.

Подумав, Беркович достал телефон и набрал номер эксперта Хана.

– Ты работаешь по делу Битнера или кто-то другой? – спросил он.

– Я, – ответил Хан. – А ты-то как там оказался, Борис? Вроде бы Горелик должен…

– Этот яд, – перебил Беркович. – Ты можешь сказать, быстро ли он действует? Или ты еще не проводил анализ?

– Когда я мог успеть? – возмутился Хан. – Впрочем, тип яда я определил сразу, характерный запах изо рта, посиневшие ногти…

– А если короче?

– Часа два обычно. Зависит от того, сколько она съела, сколько выпила… От полутора до трех часов.

– Спасибо, Рон, – сказал Беркович и, быстро попрощавшись, набрал номер Хутиэли.

– Старший инспектор, – сказал он. – Не могли бы вы, пока я приеду, получить ордер на задержание Клары Шимон? Не хочется терять времени…

– Она здесь, – отозвался Хутиэли. – Ее допрашивают в качестве свидетеля. Она ведь хорошо знала обоих: жертву и убийцу.

– Отлично! – обрадовался Беркович. – Тогда придется изменить формулировку. Это она отравила подругу.

Несколько секунд в трубке молчали.

– С чего ты это взял, Борис? – спросил Хутиэли, но Беркович не услышал в его словах ожидаемого недовольства. Похоже, мысль эта уже приходила старшему инспектору в голову.

– Спросите ее, – посоветовал Беркович. – Не она ли была той подругой, с которой Хелен… м-м… занималась любовью в последнее время.

– Спрашивал, – коротко сказал Хутиэли. – Это она.

– Тогда она и убила, – облегченно вздохнул Беркович. – Дело в том, что Хелен, похоже, не нашла в лесбийской любви того, что ждала… Ну, не знаю… Как бы то ни было, она решила вернуться к Битнеру. Клара не могла этого простить и решила отомстить изменнице. Женская месть, старший инспектор, куда более изощренна, нежели мужская…

– Уж это мне известно, – пробормотал Хутиэли.

– Клара решила отравить подругу и заодно отомстить ее любовнику, – продолжал Беркович. – Она приехала к Хелен в конце дня, это ведь легко проверить. Они… мм… провели вместе время, потом выпили, и яд был именно в том бокале… Клара незаметно для хозяйки поставила бутылочку с ядом в кухонный шкафчик, так, чтобы полиция при обыске легко эту бутылочку обнаружила. Потом ушла и позвонила Битнеру. А может, она знала, что он должен прийти к Хелен вечером – об этом надо спросить их обоих. Может, Битнер действительно хотел Хелен, но… Начал действовать яд, который уже был в организме Хелен.

– Почему ты так решил? – спросил Хутиэли.

– Яд, который использовала Клара, тот, что был во флаконе на кухне, начинает действовать через два-три часа, так сказал Рон. Хелен просто не успела бы ощутить его действие, если бы ее действительно отравил Битнер. Клара как раз и рассчитала, что все начнется, когда Битнер явится и…

– Зачем ей это было нужно? – недоуменно спросил Хутиэли. – Если она втравила Битнера в это дело, и он пришел убивать, зачем же она сделала это раньше его?

– Она не была уверена, что Битнер все-таки решится. Вы его не видели… Какой-то он… тюфяк. Вполне мог изменить свое решение, даже если собирался. А так пришел, Хелен умирает у него на глазах, даже если он не дает ей яду… Шок, признание… В общем, вы задержите Клару до моего возвращения?

– Только до твоего приезда, Борис, – заявил Хутиэли. – Допроси ее сам. Получишь признание, придется тебе заканчивать дело вместо Горелика.

– Разве в первый раз? – вздохнул Беркович.

ТРИ ТОВАРИЩА

Вечеринка началась, естественно, с опозданием. Вообще говоря, вовремя – потому что всякий знает: если назначено на семь, то нет смысла приходить в половине восьмого и сидеть в пустом зале, а если прийти в восемь, то как раз успеешь до начала познакомиться с теми, кого не знал, а с остальными – переговорить о погоде, начальстве и интифаде. Беркович пришел с Наташей, старший инспектор Хутиэли – с женой Жаклин и тремя взрослыми дочерьми, а эксперт Хан привел никому не известную девушку лет восемнадцати, которую представил, как кузину.

– Не кузина она ему, поверь женской интуиции, – шепнула мужу Наташа. – Может, твой приятель, наконец, женится, как ты думаешь?

– Женится, – кивнул Беркович. – Непременно. И именно на кузине. Вопрос – на какой. Он мне сам говорил, что у него восемь братьев и сестер, все старше него, и у всех дети…

– Значит, есть выбор, – согласилась Наташа, занимая место за столом.

Загремели динамики, и веселье, посвященное юбилею криминального отдела (никто, впрочем, точно не знал, какому именно – со дня основания или после разоблачения первого преступника), началось. Пока Наташа пыталась, перекрикивая шум, поговорить с Жаклин о рецептах восточной кухни, а Хутиэли рассказывал Хану старый анекдот, пришедшая с экспертом девушка (ее звали почти русским именем Рена) обратилась к Берковичу с простым, казалось бы, вопросом:

– Вы тот самый?

– Конечно, – машинально ответил Беркович и только после этого, спохватившись, спросил: – Тот самый – кто?

– Борис? Мне Рон столько о вас рассказывал! Будто вам нужно десять минут, чтобы разоблачить любого преступника…

– Ну, – усмехнулся старший инспектор. – Сначала проходит неделя или месяц, чтобы собрать улики, да еще Рону нужно время на многочисленные экспертизы, и еще месяц на сбор свидетельских показаний, и еще месяц надо искать подозреваемого по всей стране, а то и за границей… А потом… Потом да: достаточно и десяти минут, чтобы припереть подозреваемого к стене и заставить сознаться.

– Конечно, конечно, – улыбнулась Рена. – Послушайте, Борис, пока они там что-то обсуждают, расскажите что-нибудь о…

Беркович молча застонал. Чего он действительно не любил – это рассказывать о своих так называемых подвигах, которые почему-то постоянно вызывали интерес на таких вот вечеринках, где, кроме коллег, собиралось много любопытствующих.

– Борис, – повернулся к Берковичу Хан, который, как оказалось, не настолько был поглощен разговором с Хутиэли, чтобы не слышать, что говорила его спутница, – расскажи Рене о деле Арончика. История это достаточно старая, чтобы о ней забыли в управлении, и достаточно новая, чтобы о ней не слышала Рена.

– Это было до того, как мы с Наташей поженились!

– И что? – удивился Хан. – Ты хочешь сказать, что все, что было раньше, вообще не имеет никакого значения?

– Нет… Хорошо, – решил Беркович. – Я, между прочим, был тогда всего лишь сержантом и постоянно цапался с Гореликом…

– Сержант Горелик, – объяснил Хан своей кузине, – был в те годы самым известным в управлении человеком. Он заваливал все дела, какие ему поручали. Кончилось тем, что он ушел из полиции и сейчас держит фалафельную в Шхунат А-тиква. Но это так, к слову. Рассказывай, Борис…

* * *

– Я бы на твоем месте обязательно женился! – воскликнул инспектор Хутиэли, когда сержант Беркович положил телефонную трубку. – Достаточно посмотреть на тебя, когда ты разговариваешь с Наташей по телефону, и можно смело сказать: человек созрел для брака.

– Какого человека вы имеете в виду, инспектор? – мрачно спросил Беркович. – Если того, кто ждет в приемной, то назвать его человеком можно только при большой игре воображения. Кстати, что это за личность и что ей здесь нужно?

– А, – махнул рукой Хутиэли, – это Арончик. Выглядит он непрезентабельно, потому что провел ночь на площади Дизенгоф.

– Участвовал в демонстрации гомосексуалистов?

– Нет, с сексуальной ориентацией у него все нормально. Настолько нормально, что лет десять назад он сел за изнасилование своей квартирной хозяйки. Выйдя из тюрьмы, явился к ней опять и заявил, что снимать квартиру намерен либо у нее, либо – нигде. Ты ж понимаешь, женщина предпочла не искушать судьбу вторично и отказала. С тех пор Арончик живет на улице.

– А здесь он что делает? – удивился Беркович. – Или его привлекли за бродяжничество?

– Нет, – вздохнул Хутиэли. – У полиции нет собственных хостелей, а для тюрьмы Арончик еще не созрел. Не знаю, чего он хочет сейчас, давно я его не видел, в последний раз он к нам заглядывал года полтора назад, ты еще здесь не работал. А действительно, – инспектор удивленно посмотрел на Берковича, – что ему нужно? Ну-ка, позови, послушаем… Кстати, кто его впустил-то?

Этот вопрос Хутиэли и задал оборванцу лет сорока, когда тот вошел в кабинет и тяжело плюхнулся на единственный свободный стул.

– Кто впустил, кто впустил… – пробормотал Арончик. – Есть еще в полиции добрые люди. Правда, мало.

– А если конкретно? – поморщился инспектор. – Ты ведь пришел, как в старые времена, продать информацию, я правильно понял?

– Правильно, – кивнул Арончик. – Триста шекелей.

– Бюджет в этом году сократили, – покачал головой Хутиэли. – Так что если хочешь поделиться безвозмездно – давай. А если нет, так я тебя привлеку за сокрытие информации о преступлении. Пойдешь в тюрьму.

– Напугал! – хмыкнул Арончик. – Я бы с удовольствием, но ведь судья больше чем на двое суток арест не продлит, какие у вас причины меня сажать? О каком преступлении вы толкуете, инспектор?

– О смерти Моти Визеля, о чем еще! – буркнул Хутиэли, приведя Арончика в состояние крайнего возбуждения.

– Послушайте, инспектор! – воскликнул бродяга. – Вы откуда… Кто вам сказал, что… И вообще!

– Всем известно, – назидательно произнес инспектор, – что ты околачиваешься возле дома Нурит. Мало тебе одного срока? Не хочет женщина, так оставь ее в покое.

– Не вмешивайтесь в мою личную жизнь, инспектор! – гордо заявил Арончик. – Я, как вы выразились, околачиваюсь там, где мне хочется, у нас свободная страна!

– Безусловно, – согласился Хутиэли. – В той самой квартире, которую Нурит сдавала тебе десять лет назад и где ты ее… м-м…

– Ах, не напоминайте! – вскричал Арончик, воздевая руки.

– Скажите, какой стыдливый… Так вот, в той самой квартире двое суток назад умер жилец, страховой агент по имени Моти Визель. Умер на глазах трех его друзей – стоял и вдруг упал мертвый. Полагаю, что ты можешь что-то сказать о том, почему это произошло. Я прав?

– Вы верно выразились, – задумчиво произнес Арончик. – Такое у меня предчувствие, что Моти хлопнули. Были причины.

– Причины, может, и были, – пожал плечами Хутиэли, – но, да будет тебе известно, эксперт однозначно утверждает, что Визель умер от обширного инфаркта. Никто его не убивал и убить не мог. Так что твоей информации, в чем бы она ни состояла, грош цена…

– Погодите, инспектор, – вмешался Беркович, внимательно слушавший разговор Хутиэли с бродягой, – я слышал об этой истории краем уха на утренней летучке. Дело ведет Горелик?

– Именно. Это дело скинули на сержанта, потому что там и искать-то нечего, – хмыкнул инспектор. – Никакого криминала.

– Смерть Визеля действительно была естественной?

– Однозначно. Инфаркт. Случается даже с молодыми людьми, ничего не поделаешь.

– Я все же хотел бы послушать, что имеет сказать… э-э… Арончик.

– С вашего позволения, мое имя Арон Шикльгрубер, – заявил бродяга, приподнимаясь на стуле.

– Теперь ты понимаешь, Борис, почему этого типа все предпочитают звать только по имени? – ехидно спросил инспектор.

– М-м… да. Так что вы хотели сказать, господин… э-э… Арон?

– Сто шекелей, – потребовал однофамилец главного негодяя планеты.

– И ключ от квартиры? – произнес Беркович фразу, которую присутствующие не поняли. – Хватит с тебя пятьдесят.

Он достал бумажник и протянул Арончику купюру.

– Эй, – воскликнул инспектор, – что ты делаешь? Теперь он тебя достанет своей информацией!

Бродяга схватил купюру, рассмотрел на свет, сложил и спрятал в карман, больше похожий на дыру в одежде.

– Так вот, – сказал Арончик, глядя Берковичу в глаза и не обращая на Хутиэли никакого внимания, – в тот вечер в гостях у Моти были три его друга: Цахи, Реувен и Барак. Цахи работает в компьютерной фирме, Барак – в каком-то министерстве, а Реувен – химик, причем, я слышал, гениальный. Впрочем, это и полиции известно. А неизвестно полиции, что Барак с Реувеном ненавидят Моти сильнее, чем моя бабушка ненавидела свою свекровь, вечная ей память.

– Почему? – быстро спросил Беркович.

– Старая история. Они вместе служили в Гивати. Была какая-то очередная военная операция в Ливане, Реувен был ранен, Барак бросился его спасать и был ранен тоже. А Моти струсил. Или хуже того. Я слышал о какой-то истории с девушкой… Моти за ней ухаживал, она предпочла Реувена… В общем, Реувен как-то сам говорил, что Моти намеренно не стал их спасать – воспользовался случаем и оставил умирать на поле боя. Негодяй, верно? Я бы на месте Реувена тоже захотел его убить.

– Если бы все было так, как ты говоришь, – вмешался инспектор, – в армии провели бы расследование, и Визель пошел бы под суд.

– О чем вы говорите? – Арончик даже не повернулся в сторону Хутиэли. – Конечно, расследование провели, но ничего не доказали. Реувен с Бараком не стали ворошить прошлое, а остальные солдаты просто не видели того, что происходило. Конечно, ни Реувен, ни Барак с Моти долгое время не поддерживали отношений. Но потом помирились – Моти сделал им очень выгодные страховки, видно, замаливал свой грех. Они опять начали бывать друг у друга. Говорили, что, мол, все проходит, все забывается. Ничто не забывается, господа! Это я вам говорю! Просто Реувен с Бараком ждали подходящего момента, вот и все. А когда момент настал, они этого негодяя отравили.

– Кошмарная история, – пробормотал инспектор. – Я бы тебе поверил, если бы не одно обстоятельство: Визель умер от инфаркта, и тому было трое свидетелей, не считая врачей, поставивших диагноз, и нашего лучшего эксперта, производившего вскрытие. Никто Визеля не отравил и отравить не мог. Кстати, для сведения – вся посуда, которой пользовались в тот вечер, была подвергнута анализу. На всякий случай. Никаких следов яда. Во всяком случае, если говорить об известных. Может, какой-нибудь редкий… такой, что Рону и в голову не пришло проводить такой анализ. Но это, согласись, слишком сложно – есть более простые способы убийства. Так что, Борис, ты зря потратил пятьдесят шекелей.

– Вы сказали, что Реувен работает в химической фирме, – сказал Беркович. – Может, знаете – в какой?

– Я все знаю, – заявил Арончик. – Еще полсотни…

– Ну ладно, – вздохнул сержант, – я это и сам могу узнать.

– Э-э… Я не такой хапуга, как вам кажется, – сказал Арончик укоризненно. – Могу и бесплатно… Он работает в компании “Авиталь”. Они там что-то делают для фармацевтической промышленности. Точно не скажу.

– И не нужно точно, – кивнул Беркович. – Я думаю, что и так все понятно.

– Что тебе понятно, Борис? – с подозрением спросил Хутиэли. – Если фирма производит лекарства, это еще не причина подозревать человека в том, что он кого-то отравил. К тому же, сколько раз повторять: умер Визель от инфаркта, а не от отравления.

– Еще вопрос, если уж вы все знаете, – продолжал сержант. – В тот вечер Визель с… э-э… приятелями пил кофе, чай или что-то покрепче?

– Ну… – растерялся Арончик. Похоже, что он не знал ответа и срочно придумывал правдоподобную версию.

– Это я тебе и сам скажу, – вмешался Хутиэли. – По словам Цахи Бен-Дора, четвертого в этой компании, они обычно пили чай, но в тот вечер Реувен принес бутылку “Голды”, сказал, что у него сегодня событие, за которое стоит выпить. Выпили по стопке.

– Какое именно событие?

– Понятия не имею. Сержант, все это не имеет значения. Водку, естественно, проверили на наличие яда, как и стаканчики, из которых пили хозяин и гости. Я сказал уже: никаких следов.

– А в чае, который они обычно пили? Может, яд был там?

– В тот вечер они не пили чай, Борис.

– Почему?

– Почему, почему… – раздраженно сказал инспектор. – Откуда мне знать? Какая, собственно, разница?

– А какой сорт чая они пили обычно? – продолжал допытываться Беркович. – И кто предложил пить именно этот сорт?

– Понятия не имею! – воскликнул Хутиэли. – При чем здесь чай, ты мне можешь сказать?

– А Горелик этого тоже не знает?

– Горелик, может, и знает, он всех троих гостей допрашивал. Ты хочешь, чтобы я его спросил? И чтобы он решил, что я идиот?

– Я могу и сам позвонить, – задумчиво произнес Беркович, – только ведь мне он не скажет…

– Господи, – вздохнул инспектор, – ну, хорошо. Если ты мне потом объяснишь, зачем тебе это понадобилось…

Он поднял трубку телефона и несколько минут спустя, закончив разговор, сказал:

– Визель не любил чай и дома его не держал. Коробку рассыпного чая принес когда-то Реувен, там оставалось на дне, экспертиза показала, что чай обычный, цейлонский, с ароматическими добавками.

– С какими? – встрепенулся Беркович.

– Да какая разница? Совершенно невинные добавки!

– Конечно, – согласился Беркович. – Несколько месяцев назад, инспектор, газеты писали о том, что в Израиле, возможно, производят компоненты бинарного оружия. Вы читали об этом? По глазам вижу, что, даже если читали, то не помните… Бинарный газ…

– А! – вспомнил Хутиэли. – Это когда два компонента совершенно безобидны, но, если их соединить, то такой газ смертелен. Да, читал. Израиль тогда заявил, что не производил и не производит бинарных газов, это запрещено международной конвенцией.

– Запрещено, – согласился Беркович. – Отравляющих газов у нас и не производят. Но в фирме “Авиталь” работают над лекарствами, которые действуют по такому же принципу. Вы знаете, что даже яд может быть лекарством, если его использовать в малых дозах. Так вот, в “Авиталь” синтезировали сердечный стимулятор, состоящий из двух компонентов. Один нужно принимать постоянно, речь идет о хронических больных. Этот компонент всего лишь укрепляет сердечную мышцу. Но если возникает сильная боль, нужно принять второй компонент лекарства, и тогда оба компонента соединяются, производя нужное обезболивающее действие. Вы не читали об этом?

– Нет, – покачал головой Хутиэли. – Но, если все так, как ты говоришь, Рон обнаружил бы следы…

– Следы чего? В чае были “обычные” добавки, и в “Голде” тоже. Почему Рон должен был ставить перед собой вопрос: могло ли это быть бинарным оружием? Бинарным ядом локального действия. А не задав себе такого вопроса, он, естественно, и ответа на него не получил.

– Колоссально! – воскликнул Арончик, вскочив на ноги. – Я же говорил, что Моти убили! Мне должны заплатить триста шекелей! Лучше – пятьсот!

– А еще лучше – коленом под зад! – отрезал инспектор.

Полчаса спустя, получив от Горелика сообщение, что Реувен Базак задержан для допроса, Хутиэли сказал Берковичу:

– Хорошая у тебя память, сержант, я ведь тоже читал эти статьи, но совершенно из головы вылетело.

– Память? – задумчиво переспросил Беркович. – Не думаю, что ваша память хуже моей. Просто я придумал себе такое упражнение: сопоставлять все со всем, а вдруг возникнет нужная ассоциация? Так делают поэты, когда пишут стихи…

– А, – понимающе сказал инспектор. – Ты, я вижу, действительно собираешься жениться! Ведь верно? Иначе с чего бы тебя потянуло на поэзию?

* * *

– Замечательная история! – воскликнула Рена и повернулась к своему спутнику. – Послушай, Рон, как это ты отравление не отличил от инфаркта?

– Так ведь умер Визель действительно от инфаркта, – пожал плечами Рон. – А вот чем был вызван инфаркт…

– Ты бы и сам догадался об этом, – заметил Беркович, – если бы знал, в какой фирме работал Реувен.

– Да кто знает… – задумчиво произнес Хан. – Сейчас столько всякой отравы… Все не предусмотришь. Вот возьми этого русского… Литвиненко. Кому бы в голову пришло проводить анализы на полоний? Если бы следователи не раскопали… Так что ты свою роль не преуменьшай, Борис.

– А еще что-нибудь такое… Расскажите! – потребовала Рена.

– В следующий раз, – отрезал Хан, – пойдем лучше танцевать. Мы зачем сюда пришли: веселиться или криминальные истории слушать?

ЧИСТАЯ РЮМКА

Старший инспектор Беркович положил телефон на стол и с беспокойством сказал сидевшему напротив эксперту Хану, зашедшему к другу на минуту – поболтать о начавшемся Мондиале:

– Не понимаю, почему у нее закрыт телефон. С работы Наташа ушла еще час назад, у родителей не появлялась, сын сейчас у них, она должна за ним заехать…

– Зашла в магазин, – предположил Хан. – В некоторых высотках проблемы со связью, ты же знаешь…

Беркович уже опять набирал номер. Секунду спустя раздался его бодрый голос:

– Наташа! Все в порядке? Почему у тебя телефон был выключен?

Выслушав ответ, старший инспектор сказал:

– Понятно. Да, я буду дома как обычно.

– Как обычно – это в пять вечера или в два ночи? – ехидно спросил Хан, когда Беркович отключил связь.

Звонок телефона на столе не позволил старшему инспектору ответить. Молча выслушав собеседника, он сказал:

– Хорошо, не упусти его. Мы выезжаем.

– Мы? – поднял брови Хан.

– Муж убил жену и сам вызвал полицию, – объяснил Беркович. – На месте сержант Берман. Так что без тебя, Рон, не обойтись. Сообщи своим, пусть выезжают, адрес у дежурного.

– А ты говорил, что вернешься домой как обычно, – сказал Хан, набирая номер лаборатории.

– К сожалению, – говорил старший инспектор по дороге, мрачно глядя в окно, – убийство жен мужьями стало самым распространенным видом преступлений в Израиле. Поспорят – и за нож.

– Или за пистолет, – кивнул Хан, сидевший на заднем сидении рядом с Берковичем.

– Пистолет – реже, – покачал головой старший инспектор. – Я видел статистику за последний год. Восемьдесят процентов – нож или тупой предмет.

– Тупой предмет – это кулак?

– Ну… В некоторых случаях, кулак тоже. Да что ты спрашиваешь? – рассердился Беркович. – Большинство трупов к тебе же на стол и попадают, так что сам видел…

– Да, – вздохнул эксперт. – Видеть видел, конечно. Но… не понимаю. Чаще всего убивают вполне нормальные люди. В прошлом месяце, помнишь? Он, кажется, в пекарне работал, а она в больнице. Обычная семья, дети взрослые. А в марте? Старик восьмидесяти лет! А жене семьдесят шесть, кажется.

– Семьдесят шесть, – подтвердил Беркович, – помню тот случай. Поспорили, кому телевизор смотреть.

– Не понимаю, – повторил Хан. – Читал статью в “Маариве”. Какой-то социолог пишет, мол, уровень напряжения в обществе сейчас такой…

– Только не говори, ради Бога, что в бытовых убийствах виноваты ХАМАС и иранская атомная программа! – воскликнул Беркович.

– В этом виноват темп жизни, – сказал Хан. – Во всех странах народ стал нервным, почитай статистику.

Наконец подъехали к старому шестиэтажному дому и поднялись на третий этаж. У двери в квартиру курил полицейский, он кивнул Берковичу и сказал:

– Арье уже изнемогает. Этот тип совсем его довел. Хочет вешаться.

Голоса доносились из кухни, и старший инспектор направился туда. На табурете перед сержантом Берманом сидел и раскачивался взад-вперед, будто на молитве, мужчина лет тридцати пяти со страдальческим выражением лица. Волосы его были спутаны, руки безвольно повисли. На сиреневого цвета рубашке алели пятна крови.

– Я убил ее… – повторял мужчина.

Берман протянул Берковичу удостоверение личности убийцы.

– Михаэль Ребиндер, – прочитал старший инспектор. – Вы в состоянии связно изложить все, что произошло между вами и вашей женой… м-м…

– Дорит, – подсказал сержант Берман.

– …И вашей женой Дорит?

Ребиндер продолжал раскачиваться, Беркович терпеливо ждал. Наконец убийца поднял на инспектора воспаленные глаза и пробормотал:

– Мы пили…

– На столе в салоне полупустая бутылка водки “Кеглевич”, – сказал сержант Берман.

– На двоих? – удивился Беркович. – Как он мог напиться до такого состояния?

– Если не умеешь пить… – пожал плечами сержант.

– Итак, вы пили. Часто ли вы это делали прежде?

– Иногда… Пили, чтобы помириться.

– Любопытный способ. Часто ссорились?

– Что? Ссорились… Да. То есть, нет, не часто.

– И до рукоприкладства доходило?

– Ну… Никогда! Нет. Чтобы я ее пальцем…

– Понятно, – кивнул Беркович. – Значит, жена ваша на вас в полицию жалоб не подавала?

– Это еще почему? – удивился убийца. – Нет, конечно.

– Что же произошло вчера?

– Не помню…

В кухню заглянул эксперт Хан и взглядом попросил Берковича выйти.

– Я закончил, – сказал он, когда старший инспектор вышел в салон. – В принципе картина ясная и, к сожалению, стандартная. Они подрались, он схватил нож, которым резали хлеб, и нанес женщине четыре удара. Бил куда придется, явно не соображал. Один удар пришелся в плечо, два в грудь, смертельным оказался удар в шею. А что говорит этот тип?

– Признается, что убил, но ничего не помнит.

– Стандартная ситуация, – повторил Хан.

– Ты думаешь? – спросил Беркович. – Ребиндер – это фамилия хозяина – не похож на алкоголика. Совсем не тот тип, с которым приходится иметь дело в упомянутых тобой стандартных случаях. Посмотри-ка вокруг.

Хан огляделся.

– Да, я обратил внимание, – сказал он. – Книжные стеллажи, картины. Я и сам не отказался бы от такой библиотеки. Кафка, Агнон, Иегошуа, Башевис-Зингер… Не один год собирал. А картины… Дали, Пикассо… Это не в моем вкусе, не люблю… Но ты прав, это совсем не тот тип. Из чего следует, что и среди интеллектуалов есть люди со слабым характером. Кто он по специальности, кстати?

– Электронщик, – вмешался сержант Берман, стоявший в дверях кухни и слушавший разговор. – Работает в хай-теке, какая старт-ап компания. Соседи говорят – прилично зарабатывал. Кстати, в прошлом году в Штаты ездил какие-то договора подписывать.

– Тоже соседи сказали? – спросил Беркович.

– Ну да, я тут поговорил кое с кем, пока вас дожидался.

– А жена кем была? – поинтересовался Хан.

– Воспитательница в детском саду.

– И ты называешь это стандартным случаем? – покачал головой Беркович. – Преступление типично для одного общественного слоя, а произошло в совершенно другом.

– Что ты хочешь сказать? – удивился Хан. – Преступления не было? Или женщина покончила с собой?

– Ты нашел нож?

– Конечно, он лежал в метре от трупа. Отпечатки пальцев на рукоятке четкие. Такие же – это я могу сказать, конечно, пока предварительно – на одной из рюмок, из которых они пили. На второй рюмке – пальцы убитой. Так что все сходится.

Беркович подошел к лежавшему на полу телу. Женщина была красива – даже смерть не исказила удивительных черт ее лица, это была настоящая восточная красавица лет тридцати. Если бы не кровь…

Старший инспектор прошел вдоль стеллажей. “Гиперион” Симмонса, американское издание, четыре тома, Беркович читал – русский перевод, конечно, – и подумал о том, что человек, читающий такие книги, вряд ли способен… Впрочем, – одернул он сам себя, – человек, даже самый интеллигентный, способен и не на такое в состоянии аффекта.

Он заглянул в сервант, внимание его привлекли четыре красивые рюмки – это был набор, две такие же рюмки стояли на столе, из пили Дорит и Михаэль, прежде чем между ними вспыхнула роковая ссора. А может, и во время ссоры пили тоже…

Беркович открыл стеклянную дверцу серванта и принялся внимательно разглядывать стоявшие на полке рюмки. Удовлетворенно хмыкнув, он закрыл дверцу и направился в кухню, где сержант выпытывал у Ребиндера подробности случившегося. Тот повторял “я ее убил”, но на конкретные вопросы отвечал очень неопределенно и явно не помнил не только того, как произошла трагическая стычка, но и того, что ей предшествовало – долго ли пили, когда начали, по какому поводу.

– Вы сказали, – вмешался Беркович, – что пили обычно в заключение ссоры, чтобы помириться. Верно?

– Да…

– На этот раз было иначе?

– Нет… Мы поссорились днем, а потом… – Ребиндер наморщил лоб и закончил: – Потом – не помню.

– Почему поссорились?

– Ну… Не помню.

– Это единственная бутылка, которую вы выпили? Может, вы пили еще?

– Не помню.

– Других бутылок нет, – подсказал сержант.

– Сейчас вас осмотрит врач, – сказал старший инспектор, – а потом мы продолжим разговор. Скорее всего, уже не здесь.

Ребиндер равнодушно кивнул и позволил полицейскому врачу, приехавшему с бригадой, приступить к работе, а Беркович с Ханом вышли в салон, где парамедики упаковывали в пластик тело погибшей женщины.

– Что скажешь? – спросил эксперт.

– Ты говоришь, что случай стандартный, а по-моему, все не так. Не тот человеческий тип. Не та социальная среда. И выпили слишком мало, чтобы он мог потерять память. Уверен, врач скажет, что Ребиндер наркоман. Во всяком случае, сейчас он явно под кайфом. Ты обратил внимание на его зрачки? И пальцы тоже – мелко дрожат, ты видел?

– Да, – кивнул Хан. – Трудно сказать: от водки тоже может быть такой тремор. Зависит от состояния организма.

– И еще, – продолжал Беркович. – Посмотри на рюмки в серванте. Обрати внимание на крайнюю справа.

– А что? – отозвался Хан. – Три выстроены в линию, одна чуть выступает вперед. Ты считаешь, это важно?

– Это, скорее всего, не важно. Важнее другое. Пылинки. На трех рюмках они есть, а на четвертой – нет.

– Ты прав, – сказал эксперт, вглядевшись. – Рюмку мыли недавно. Она еще не полностью высохла – вон на дне капелька.

– Следовательно, – заключил старший инспектор, – пили они не вдвоем. Был в их компании третий, который потом вымыл рюмку и поставил в сервант. А между тем, Ребиндер утверждает, что посторонних в квартире не было.

Из кухни вышел полицейский врач и подошел к коллегам.

– Он принял наркотическую дозу, – сказал врач, – не позднее пяти часов назад и не раньше десяти.