Текст книги "Салат из креветок с убийством"

Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Понятно, – протянул Беркович. – У Каспи тоже были судороги?

– Нет, – решительно сказал Хан. – Судорог у него не было. На лице… Ну, я бы сказал, выражение крайнего удивления, будто он совершенно не понимал, что с ним происходит.

– Возможна такая реакция?

– Это зависит от того, какой яд был использован, – осторожно сказал Хан.

– Так чего мы время теряем? – воскликнул Хутиэли. – Рон, идите работать! Может, удастся обнаружить яд в ближайшее время? Поскольку это отравление, подозреваемая у нас одна – Лиора Циммерман.

– Женщина, ужинавшая с погибшим? – спросил Беркович, когда эксперт ушел.

– Да, бывшая подруга Каспи, – кивнул Хутиэли. – Я ее уже допросил. По ее словам, они с Каспи расстались месяц назад – по ее инициативе, как она утверждает. Но женщина оказалась в затруднительном положении, срочно понадобились деньги, она позвонила бывшему любовнику, Каспи пригласил ее к себе, они поужинали, денег он ей, тем не менее, не дал, и она ушла, обиженная…

– Обиженная настолько, что перед уходом отравила бывшего друга? – недоверчиво спросил Беркович. – Что-то сомнительно.

– Женщины в состоянии аффекта могут…

– Но откуда у нее яд? Рон сказал – это очень редкое соединение. И она должна была принести яд с собой, не в квартире же Каспи она яд синтезировала!

– Рад, что у тебя сохранилось чувство юмора, – буркнул Хутиэли. – Да, этот тип ядов – из труднодоступных. А ты знаешь, где работает госпожа Циммерман?

– Откуда мне знать? В протоколе этого нет.

– На химическом заводе. Это филиал крупной американской фирмы, они выпускают вещества и препараты для фармацевтической промышленности и косметики, среди их продукции есть и очень токсичные соединения. Я, ты понимаешь, не специалист, но Рон сказал…

– Надо выяснить, есть ли среди этих соединений…

– Я уже дал указание Берману, он поехал на завод.

– Все-таки, мотив не кажется мне убедительным, – сказал Беркович. – Стала бы она приносить с собой яд, если шла просить у Каспи взаймы? Или вы думаете, что женщина носила яд с собой на всякий случай? Как какая-нибудь Борджа? В наше-то время?

– Да я не спорю, Борис! – воскликнул Хутиэли. – У тебя есть другая версия? Отравить еду могла только Циммерман, так? Второй гость, Вингейт, пробыл у Каспи очень недолго…

– Но достаточно, чтобы выпить с хозяином и подсыпать яд ему в бокал.

– Мужчины обычно не пьют сладкие вина, верно? У Каспи были бутылки – еще не распечатанные – французского коньяка и сухого “Кармеля“. Но дело даже не в этом. У Вингейта вообще не было возможностей заполучить этот яд, если, конечно, Рон докажет, что Каспи отравили ядом нервно-паралитического действия. Вингейт – простой банковский служащий…

Беркович кивнул.

– Странная история, – сказал он задумчиво. – Слишком сложно, знаете ли. Редкий яд… Отравление за ужином… Причем, госпожа Циммерман должна была понимать, что у полиции именно она прежде всего вызовет подозрения!

– Этот американец, о котором рассказывал Рон, тоже, вроде, должен был понимать, что его быстро вычислят. Тем не менее…

– Согласен, преступники часто совершают глупости. Но…

– У тебя есть другая версия?

– Нет, – сказал Беркович. – Нет у меня вообще никакой версии. Подождем, что скажет Рон после вскрытия. Можно я еще почитаю протоколы?

– Конечно, Борис. Читай, а я пока займусь другим делом.

Беркович придвинул бумаги и начал читать с самого начала. Версия с отравлением казалась ему притянутой за оба уха. Но других идей, пожалуй, действительно не было. После Циммерман явился Вингейт с чемоданом. Для чего идти на вечернюю встречу с чемоданом? А почему нет? Пушки там не было, а капсулу с ядом можно спрятать и в карман. И все-таки Беркович продолжал думать о чемодане и представлять, как Вингейт входит в квартиру Каспи, хозяин предлагает гостю сесть, выходит на минуту из комнаты… И что? Что мог сделать Вингейт в отсутствие хозяина? Подменить один чемодан другим? Украсть что-то у Каспи и спрятать в чемодан, специально для этого принесенный? А тут хозяин возвращается, обвиняет гостя в краже… Ну да, а гость заставляет хозяина принять яд! Даже в самом глупом голливудском триллере до такого бы не додумались.

А если наоборот: Вингейт не украл что-то, а принес и куда-то положил, когда хозяин был на кухне?

Тоже чепуха. Что он мог положить и зачем?

Беркович перечитал протокол, посидел, задумавшись, а потом сказал:

– Извините, старший инспектор. Здесь не сказано, было ли душно в спальне, когда туда вошли полицейские.

– О чем ты, Борис? – удивился Хутиэли. – Какое это имеет отношение к делу?

– А все-таки?

– Нет, не думаю, – раздраженно сказал Хутиэли. – Там же было раскрыто окно!

– Вот именно, – кивнул Беркович. – Похоже, есть основания для ареста Вингейта по подозрению в убийстве.

Хутиэли изумленно воззрился на Берковича.

– Да, – продолжал тот. – Наверняка эти двое обделывали на бирже какие-то дела, а потом Вингейту понадобилось устранить брокера. Он принес в чемодане клетку и, когда Каспи вышел в кухню, спрятал ее в спальне под кроватью. Именно поэтому он явился с чемоданом…

– И что? – удивился Хутиэли. – В клетке был скорпион? Ты же понимаешь, Борис, что это…

– В клетке никого не было, – быстро сказал Беркович. – Там лежал большой брусок сухого льда, вот и все. Углекислый газ испаряется, конечно, но сначала это совершенно не ощущается, а вскоре после ухода Вингейта Каспи лег спать в спальне с закрытым окном… Углекислота испарилась полностью часа за два, Каспи начали сниться кошмары, а потом наступило удушье, он вскочил, и естественным движением было – броситься к окну, раскрыть его…

– И вывалиться? – сказал Хутиэли. – Черт, это могло быть… Ужас после кошмара, можно вообразить все, что угодно… Это могло быть! Спасибо, Борис. Позвони Рону, пусть во время вскрытия исследует газовый состав того, что осталось в легких.

Беркович начал набирать номер.

* * *

– Почему тебе пришла в голову эта идея? – спросил Хутиэли у Берковича месяц спустя, когда городской суд приговорил Вингейта к двадцати годам тюрьмы за предумышленное убийство.

– Не знаю, – протянул старший инспектор. – Кажется, я вспомнил рассказ Конан Дойла и подумал: “Куда, черт возьми, испарилась змея из клетки?”

ГАРНИР С МЫШЬЯКОМ

Телефонный звонок раздался, естественно, в самое неурочное время – на часах было десять минут восьмого. Вроде бы не так уж рано, все равно пора вставать, но, с другой стороны, Берковичу снился последний утренний сон, самый сладкий, тот, что нельзя прерывать без вреда для душевного состояния.

Звонил – опять-таки, естественно, чего еще можно было ждать? – дежурный по управлению Марк Даргин:

– Борис, – сказал он. – Тут дело довольно щепетильное. Вообще-то на дежурстве следователь Бар-Шмуэль, но Хутиэли попросил, чтобы послали тебя. И Дорит Винкель, конечно.

– Ты можешь объяснить понятнее? – недовольно проговорил Беркович, прикрывая трубку ладонью, чтобы не разбудить спавшую рядом Наташу. – Почему дело щепетильное? И почему Дорит?

Следователь Дорит Винкель обычно на происшествия не выезжала, занималась в управлении рутинными делами, не требовавшими большого опыта.

– Они уже за тобой выехали, – продолжал Даргин, будто не слыша реплики. – Так что если ты минут через десять выйдешь…

Нормально. Десять минут на сборы – будто речь шла о боевой тревоге в армии.

Беркович был готов через семь минут и, когда подъехала машина, демонстративно посмотрел на часы.

– Что? – нахмурился сидевший за рулем Давид Борц. – Я гнал с сиреной. За девять минут домчались.

Беркович устроился рядом с водителем и, обернувшись, поздоровался с сидевшими сзади Дорит Винкель и экспертом Ханом.

– И ты с нами? – спросил старший инспектор. – Что случилось?

– Убийство в пансионате Ханы Зусман, – начала рассказывать Дорит. – Это очень небольшой пансионат, восемь номеров, находится между Рамат-Авивом и Герцлией на берегу моря. Убита Рената Каштовиц, журналистка. Она прибыла в пансионат вчера вечером.

– Рената… – протянул Беркович. Он читал ее судебные очерки в одной из тель-авивских газет. Хорошие материалы, профессиональные.

– В полицию позвонила сама хозяйка. Она утром вошла в комнату Ренаты и обнаружила женщину мертвой на кровати.

– Почему она позвонила в полицию, а не в “Маген Давид адом”?

– Конечно, Зусман позвонила сначала в “скорую”. Медики приехали и констатировали смерть, показавшуюся им подозрительной. В таких случаях сообщают в полицию, вы знаете, старший инспектор.

– Конечно, – сказал Беркович. – Но вы сказали, что в полицию позвонила сама хозяйка…

– Она это сделала раньше, чем медики. Видно, сильно перепугалась.

– Кроме Ренаты, в пансионате еще есть постояльцы? – поинтересовался Беркович.

– Да, – сказала Дорит. – Но подробностей я не знаю.

Пансионат Ханы Зусман оказался двухэтажным коттеджем, окруженным каменным забором. У резных ворот стояла патрульная машина, вновь прибывших встретил полицейский, представившийся Йосефом Кармазом. На первом этаже слева располагался небольшой холл, где ждала хозяйка заведения, а справа находилась столовая американского типа, отделенная от холла невысоким ажурным барьерчиком. Здесь стоял прямоугольный стол с четырьмя кофейными приборами и блюдом с салатами. У Ханы было заплаканное лицо, и она не знала, куда деть руки.

– Это на втором этаже, – сказала хозяйка. – Там комнаты постояльцев.

– Есть в доме другие жильцы, кроме… м-м… погибшей? – спросил Беркович.

– Да, – ответила Хана. – Шуля Мазин, Лея Вейземан и Алона Бакер. Они сейчас в своих комнатах. Ваш сотрудник, – хозяйка кивнула в сторону патрульного, – велел им не выходить.

– Все женщины, – констатировал Беркович, поняв, наконец, почему начальство послало на происшествие Дорит Винкель. – Я слышал, что госпожа Каштовиц приехала вчера. А остальные?

– Тоже приехали вчера вечером, – сообщила Хана. – И самое важное… Вы это все равно обнаружите, так что я скажу сразу… За всех заплатила госпожа Каштовиц. Она позвонила неделю назад и заказала четыре комнаты, назвав свою фамилию и фамилии этих женщин.

– Они приехали вместе?

– Нет. Они познакомились здесь вчера вечером.

– Вот как… – нахмурился Беркович. По выражению лица хозяйки он видел, что ей есть что сказать о своих гостях, но новые вопросы старший инспектор оставил на потом.

– Позавтракать ваши гости не успели, – заметил он, проходя мимо столовой к лестнице, ведущей на второй этаж.

– Все как раз собирались к завтраку, когда я вошла в комнату госпожи Каштовиц и увидела… Я и сама бы выпила кофе, всегда завтракаю с гостями, а тут…

Комната, где на кровати лежало тело молодой женщины, была второй со стороны лестницы. Смятое одеяло упало на пол, на женщине была длинная ночная рубашка, почему-то разорванная у ворота. На лице Ренаты Каштовиц застыло выражение страдания, ладони были сжаты в кулаки. У постели сидела на стуле девушка лет двадцати в белом халате, она встала, когда вошли полицейские и обратилась к Берковичу:

– Нурит Гендель, Маген Давид адом. Вы главный?

– Да, – кивнул старший инспектор. – Вы констатировали смерть? В чем проблема?

– Отравление, – коротко сказала девушка. – Вот предварительное заключение для вашего эксперта.

– Посмотри, Рон, – сказал Беркович, но эксперт предпочел, прежде чем читать заключение, самостоятельно осмотреть тело.

Через две-три минуты он сказал:

– Отравление, да. Где ваша бумага? Собственно, вы можете ехать, теперь мы этим займемся. Давайте я подпишу вызов.

Когда девушка из “скорой” покинула комнату, Беркович спросил:

– Ты полагаешь, что это не обычное пищевое отравление?

– Безусловно, – кивнул Хан. – Ты и сам можешь убедиться. Мышьяк. Ей стало плохо часа через два после приема пищи, приступ оказался таким сильным, что она даже встать не смогла и позвать на помощь. Телефона в номере нет, а мобильный… Где он, кстати?

– В сумочке, – вступил в разговор патрульный. – А сумочка на столике около двери.

– Вот видишь, – заключил эксперт. – Она не могла дотянуться.

– Сильно мучилась? – мрачно спросил Беркович.

Хан промолчал.

– Она мертва уже часов восемь, – продолжал Рон Хан. – И значит, яд в ее организм попал часов десять-одиннадцать назад, то есть примерно в девять часов вечера.

– Занимайся своим делом, – вздохнул Беркович, – а я поговорю с женщинами. Похоже, ее отравили во время ужина?

Хан не ответил, и Беркович вышел, прикрыв за собой дверь.

– Соберите ваших гостей в столовой, – сказал он Хане. – И для начала ответьте на вопрос: вы сами готовили ужин?

– Да, – кивнула Хана. – Летом, когда много гостей, я нанимаю повара и официантку, а зимой все делаю сама.

– Остатки еды сохранились?

– Вы думаете, что… – с испугом сказала Хана. – Но это невозможно! Мы все ели, я тоже, и никто не…

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Да, – сказала Хана. – То есть, нет, мне очень жаль…

– Так да или нет?

– Нет. Вечером после ужина я собрала остатки и выбросила в мусорный бак, а сегодня рано утром приезжала машина и… Это было часов в пять, я только встала, чтобы приготовить завтрак.

– Что у вас было на ужин?

– Салаты, как обычно, и еще я подала куриные стейки, на гарнир были чипсы, потом вафли к чаю, кекс…

– Шведский стол?

– Салаты каждая гостья брала себе сама, а стейки подала я, и, уверяю вас, это были очень свежие… я сама тоже съела порцию!

– То есть, вы утверждаете, что никто не мог отравить еду во время приготовления, – сказал Беркович.

Хана покачала головой и прижала руки к груди.

– Нет, – сказала она. – А потом… Я же не следила.

– Иными словами, – заключил Беркович, – вы допускаете, что убить Ренату могла одна из женщин, находившихся в доме.

– Получается так… Мне очень неприятно… Я просто в шоке. Боже, что же теперь будет. Как ужасно…

Несколько минут спустя за большим столом собрались все, кто ночевал в пансионате, Беркович и Дорит Винкель принесли себе стулья из салона.

Шуля Мазин оказалась высокой блондинкой лет тридцати, она работала секретарем в адвокатской конторе. Лее Вейземан было на вид лет сорок, но могло быть и больше, она представилась, как менеджер компьютерной фирмы. Алона Бакер была самой молодой – вряд ли ей исполнилось двадцать.

– Давайте разберемся, – начал Беркович, вглядываясь в расстроенные лица женщин. – Я никого не собираюсь обвинять без оснований, но, похоже, что кто-то из присутствующих имел серьезный мотив для убийства. Ренату Каштовиц отравили, и произошло это, по всей вероятности, во время ужина, поскольку затем журналистка удалилась в свою комнату, а там нет никаких признаков того, что она что-то ела или пила. Кто-то положил… подсыпал… я пока не знаю, в каком виде попал в тарелку яд, это определит экспертиза… но кто-то сделал это. Самоубийство я исключаю – вряд ли, желая покончить счеты с жизнью, госпожа Каштовиц применила бы такой ужасный и болезненный способ.

– Я вам вот что скажу, старший инспектор, – заговорила Лея Вейземан, у нее был низкий прокуренный голос, говорила она четко, будто читала по писаному. – Мотив для убийства был у каждой из нас. Причем один и тот же. У каждой – включая хозяйку этого заведения.

– Вот как? – поднял брови Беркович.

– Каждой из нас позвонила несколько дней назад эта журналистка, Рената Каштовиц, и сказала, что заказала комнату в пансионате Ханы Зусман. Каждая из нас, естественно, удивилась и сказала, что никуда ехать не собирается. Тогда журналистка заявила, что речь идет о смерти мальчика, сбитого машиной, номер которой начинается на 886. После этого никто из нас не смог отказаться от приглашения.

– Видите ли, старший инспектор, – продолжала Лея Вейземан, налив себе в чашечку остывший уже кофе и отпив глоток, – около года назад в Герцлии белая “мазда” сбила мальчика десяти лет. Водитель с места происшествия скрылся. Единственный свидетель успел увидеть, что за рулем сидела женщина, и заметил первые три цифры номера.

– По этим данным преступника легко было найти, – заметил Беркович.

– Конечно, старший инспектор! Дорожная полиция обнаружила четыре белых “мазды” с номерами, начинавшимися с цифр 886, записанных на имя женщины. Это наши имена, как вы наверняка догадались.

– Вас трое, – сказал Беркович, – а машин…

– Четыре, – вступила в разговор Хана. – Четвертая машина – моя.

– Так, – кивнул Беркович. – Теперь я, по крайней мере, понял, почему журналистка собрала всех именно в вашем пансионате. Продолжайте, пожалуйста.

– Расследование зашло в тупик, – сказала Лея Вейземан. – Мы не были знакомы друг с другом, но вчера вечером выяснили, что каждую из нас вызывали в свое время в полицию, наши машины были обследованы, но улик не нашлось, подтвержденного алиби не оказалось ни у кого. В конце концов, дело прекратили.

– Ясно, – сказал Беркович. – Рената была судебным журналистом, этот случай ее заинтересовал…

– Сбитый мальчик был ее братом, – тихо сказала Алона Бакер и заплакала.

– Вот оно что… Сообщая, что ждет вас в пансионате, она сказала, что обнаружила доказательства, верно? И может их предъявить? Но ведь те из вас, кто не убивал мальчика, могли отказаться от приглашения! И только одна…

– Не могли, – покачала головой Шуля Мазин. – Не знаю, кто сбил мальчика, знаю только, что не я. Но все равно… Она сказала, что если я не приеду, то в материале, который будет опубликован на первых страницах, окажется и мое имя. Мне это надо?

– Мне она сказала то же самое, – прошептала Алона Бакер.

– И мне, – подтвердила Лея Вейземан.

– Ну, вам-то, – повернулся Беркович к хозяйке пансионата, – Рената не могла сказать того же.

– Нет, она заказала у меня комнаты, вот и все.

– А если бы здесь были и другие постояльцы…

– Сейчас зима, да и интифада эта, комнаты пустуют второй месяц.

– Ясно, – вздохнул Беркович. Он чувствовал себя очень неуютно – одна из этих приятных женщин была убийцей, причем убила она дважды: сначала мальчика, брата Ренаты, и это, скорее всего, было трагической случайностью, но потом она расправилась с журналисткой, поскольку смертельно боялась разоблачения и тюрьмы.

– Посидите здесь, – сказал Беркович. – Сержант побудет с вами. Мне нужно позвонить.

Выйдя в коридор, старший инспектор связался с дежурным в управлении дорожной полиции. Не понадобилось много времени, чтобы найти в компьютерной базе данных сведения о прошлогоднем наезде. Все оказалось именно так, как рассказала Лея Вейземан: белая «мазда», женщина за рулем, первые цифры номера 866, четыре машины…

– И что же, – спросил Беркович, – неужели экспертиза не смогла обнаружить ни на одной из машин никаких следов наезда? Это практически невозможно!

– Обнаружили, старший инспектор.

– На которой?

– В том-то и дело, что на всех четырех. Следов крови не оказалось, понятно, что их смыли, но на всех машинах были следы ударов… Это мог быть столбик на стоянке, и…

– Понятно, – протянул Беркович.

– Ваши комнаты сейчас осмотрят, – сказал старший инспектор, вернувшись в салон, – а потом придется провести личный обыск, прошу прощения. От всех этих процедур вы можете себя избавить… То есть, не все вместе, конечно… Но та из вас, кто виновата… Вы понимаете, добровольное признание…

Беркович окончательно смутился и замолчал. Молчали и женщины, напряженно глядя друг на друга.

– О, Господи, – сказала наконец Хана, – не тяните, старший инспектор. Все равно никто не признается. Нужно искать – ищите. Если хотите, начните с меня, все-таки я хозяйка этого заведения. Вы хотите знать, откуда мышьяк? Я вам скажу – из моей кухни, скорее всего. Посмотрите сами: баночка с мышьяком стоит на полке, той, что крайняя слева. На банке написано, что это мышьяк, яд, обращаться осторожно, в общем, нужно быть слепым или… Нет, случайно никто не мог… перепутать…

– Зачем вам мышьяк? – удивился Беркович.

– От крыс. Здесь недавно появились… Я вызывала специалистов, они что-то посыпали, но крысы так и не исчезли. Есть, конечно, разные препараты, но мне знакомые посоветовали мышьяк, говорят, он действует лучше всего…

– С вашей стороны беспечно хранить яд на видном месте.

– Но… Почему? Храним же мы разные химикаты! Стиральный порошок, например. От него так же можно отравиться, как мышьяком… Даже хуже.

Беркович прошел на кухню и вернулся, принеся маленькую бутылочку. Женщины отвернулись: понятно, что она вызвала неприятные ассоциации. “И особенно – у одной из них”, – мрачно подумал Беркович.

У кого же именно?

– Пожалуйста, – сказал он, – подождите здесь, пока будет идти обыск.

– Вы оставляете нас вместе? – удивилась Лея Вейземан. – Мы ведь сможем говорить друг с другом…

– Да сколько угодно, – пожал плечами старший инспектор. – Или вы собираетесь коллективно покрывать убийцу?

– Я бы хотел сначала поговорить с вами, – обратился Беркович к хозяйке. – Давайте пройдем на кухню.

– Вы действительно всегда едите с гостями? – продолжал он, сев рядом с Ханой за кухонный столик.

– Да, – кивнула она. – Это принцип моего заведения. Знаете… создает такую интимную атмосферу.

– Вчера вечером вы тоже ужинали вместе? И утром собирались вместе позавтракать?

– Конечно, – нахмурилась Хана. Она не понимала смысла задаваемых вопросов. – А что…

Лицо ее неожиданно застыло, а в глазах появился испуг.

– Вот именно, – сказал Беркович. – Вы поняли, верно? Ведь это вы убили Ренату.

– Я не…

Хана опустила голову на руки и зарыдала.

* * *

– Ну хорошо, – сказал Рон Хан по дороге в управление, – а если бы у нее не сдали нервы?

– Я предъявил ей улику, которую она не могла оспорить.

– Какую улику? – удивился эксперт. – В тот момент ты даже не начинал обыск!

– Стол в салоне был накрыт на четверых, – объяснил Беркович, – а Хана всегда ест с постояльцами. Она знала, что пятой – Ренаты Каштовиц – утром за столом не будет.

– Но это же глупо! – удивленно проговорил Хан. – Она понимала, что это улика, почему же…

– Привычка, Рон. Хана думала совсем о других своих проблемах, а не о том, как сервировать стол к завтраку. Руки действовали как бы сами по себе… Руки-то знали, что за завтраком будут четыре человека, а не пять.

Машина свернула на стоянку управления полиции, и Беркович увидел, как патрульный Кармаз вел к зданию Хану Зусман.

ПРОЛИТОЕ ВИНО

– Сегодня ты опоздал, Борис! – такими словами встретил Хутиэли старшего инспектора Берковича, когда тот заглянул в кабинет к коллеге, чтобы пожелать ему доброй ночи. Смена только началась, и Беркович надеялся, что ночь пройдет спокойно.

Уверенный в том, что приехал на работу вовремя, Беркович поднял взгляд на часы, висевшие на стене, и сказал недоуменно:

– О чем вы, старший инспектор? Ровно девять. Слышите – начался «Мабат», у кого-то в кабинете работает телевизор.

– Да, – подтвердил Хутиэли. – И тем не менее, ты опоздал, потому что дело об убийстве Хелен Гринберг завершено инспектором Гореликом полчаса назад.

Беркович, который не знал не только о том, что дело завершено, но и о том, что оно начато, удивленно поднял брови.

– Убийство? – переспросил он. – Кто такая Хелен Гринберг?

– В половине восьмого, – пустился в объяснения Хутиэли, – позвонили в полицию из северного Тель-Авива и сообщили о криках, которые слышны из квартиры некоей Хелен Гринберг, секретарши генерального директора Бромберга.

– М-м… – промычал Беркович, ни разу не слышавший ни о каком Бромберге, который занимал бы должность выше дворника.

– Патруль прибыл на место, а сразу следом – инспектор Горелик, дежуривший сегодня вечером. Крики к тому времени уже прекратились. Горелик думал, что придется взламывать дверь, но она оказалась открыта, и в квартире инспектор обнаружили труп хозяйки – женщина лежала на диване в салоне, видно было, что она боролась за свою жизнь, одежда на ней оказалась в полном беспорядке. Убийца, его имя Натан Битнер, забился в угол между окном и телевизором и не делал никаких попыток сбежать. Горелик провел допрос на месте, и Битнер во всем сознался. Дело было так. Битнер пришел под вечер к Хелен – она долгое время была его любовницей, но месяца три назад изменила ему с ближайшей подругой. Битнер утверждает, что пришел к Хелен мириться, потому что она ему позвонила и сказала, что решила с этой подругой порвать… В общем, как ты понимаешь, жутко романтическая и, главное, современная история. После парада геев в Иерусалиме я уже ничему не удивляюсь.

– Ну… – начал было Беркович, но Хутиэли только рукой махнул.

– Да я вовсе не такой ретроград, как тебе кажется. Факт, однако, в том, что Битнер явился, чтобы убить подругу. Страсть, понимаешь ли! Сначала они вроде бы помирились… То есть, это Битнер сделал вид, что простил женщине ее лесбийское увлечение. Ну, сели за стол – Хелен приготовила индюшачьи стейки и несколько салатов…

– Сама делала? – осведомился Беркович.

– Что? – не понял Хутиэли. – Стейки?

– Салаты, – пояснил Беркович. – Сделала сама, или у нее были готовые?

– Понятия не имею, – пожал плечами Хутиэли. – Да какая разница?

– Видите ли, старший инспектор, – сказал Беркович, – это ведь говорит об ее отношении к Битнеру. Если сама готовила… купила хумус, баклажаны, капусту, специи… нарезала, смешала… Это одно, верно? А если салат готовый, то…

– При чем здесь твои психологические штучки? – поморщился Хутиэли. – Не знаю, может, она салаты сама делала, может, в магазине купила. Главное не в этом. Ты будешь слушать или заниматься психологией?

– Слушать, – кивнул Беркович.

– Так вот, сели они за стол, Битнер предложил женщине выпить и, когда она отвернулась, вылил в ее бокал смертельную дозу яда. Я еще не знаю, какой группы был яд, Рон скажет, когда проведет анализ… Как бы то ни было, не прошло и пяти минут, как женщина начала корчиться в судорогах, метаться по комнате, разбрасывая вещи и посуду…

– А это откуда известно? – не удержался от вопроса Беркович. – То есть, я имею в виду, что не прошло и пяти минут…

– Битнер сказал. Это Горелик из него выжал…

– Выбил?

– Да ты что, Борис? Я знаю, ты не любишь Горелика, но он никогда…

– Когда я был стажером, то выезжал с ним на происшествия, и он на моих глазах…

– Ну, это, наверно, при задержании. Если человек сопротивляется, то приходится и силу применить, или ты сторонник этого вашего русского писателя?

– Которого? – удивился Беркович.

– Ну, который выступал против насилия.

– Лев Толстой? – догадался старший инспектор. – Нет, я не поклонник Толстого и вовсе не против того, чтобы применять силу. Но…

– Мы будем обсуждать методы Горелика, или ты, наконец, дослушаешь до конца?

– Не будем, – согласился Беркович, – инспектора все равно не переделаешь. Значит, Битнер сказал, что не прошло и пяти минут после того, как Хелен выпила вино, в котором был яд…

– Да, и ей стало плохо. Битнер, судя по всему, человек хотя и мстительный, но слабохарактерный. Он думал, что яд – это нечто тихое. Выпил, упал и умер – как в кино. А когда началось такое… И еще истошные крики… В общем, Битнер впал в оцепенение, он видел, как Хелен умерла, и не нашел в себе сил сбежать. Дальше все ясно. На крик прибежали соседи, вызвали полицию… Жаль, конечно, что ты вечером не дежурил, – завершил старший инспектор свой рассказ, – имел бы возможность понаблюдать Горелика в его звездный час.

Похоже, что звездный час Горелика и самому Хутиэли удовольствия не принес. Беркович понимал коллегу – характер у инспектора Горелика был склочным, работал он не то чтобы спустя рукава, напротив – очень аккуратно и дотошно, но почему-то в трех случаях из четырех попадал пальцем в небо, и дела, которыми он занимался, приходилось направлять на доследование. Берковичу тоже пару раз приходилось этим заниматься – удовольствие ниже среднего…

– Где сейчас задержанный? – спросил он.

– Наверно, все еще на месте, в квартире убитой, – сказал Хутиэли. – Бокал, из которого пила женщина, разбился, остатки вина вылились на журнальный столик, но Рону удалось собрать немного для анализа. А Горелик недавно звонил и сказал, что с убийцей все ясно, получено полное признание.

– Если я быстро, то могу успеть? – вскочил с места Беркович.

– Успеть? – удивился Хутиэли. – Куда? Послушай, зачем тебе это надо, ты что, Горелика не знаешь?

Но Беркович уже скатывался по лестнице. Во дворе дремал за рулем патрульной машины Ицик Финкель, только что доставивший Берковича из дома.

– Полный вперед! – скомандовал старший инспектор и только после того, как ничего не соображавший Финкель вписал машину в левый ряд на дерех Намир, подумал о том, что не спросил адреса. Впрочем, это оказалось самой легкой проблемой из всех, какие предстояло решить. К дому, где жила Хелен Гринберг, подъехали пять минут спустя. У подъезда толпились зеваки и стояли две полицейские машины.

Поднимаясь на третий этаж, Беркович подумал, что вряд ли сумеет объяснить Горелику вразумительно свое появление.

– Это ты! – воскликнул Горелик, излучавший неумеренную радость по поводу того, что дело оказалось таким легким. – Что тебе здесь делать, Борис? Я уже закончил.

– Да я просто посмотреть… – пробормотал старший инспектор, оглядывая салон. Все здесь было так, как и описывал Хутиэли. На журнальном столике стояла бутылка полусухого “Кармеля”, оба бокала, из которых пили убитая и убийца, были перевернуты, а у одного из них отломана ножка. Ваза и фрукты валялись на полу, коврик, который должен был, видимо, лежать у дивана, оказался перекинутым через ручку кресла…

Женщина, лежавшая на диване, была очень красива – крупные, рельефные черты лица, пышная прическа, которая была теперь в полном беспорядке. На лице застыло страдание.

Не обращая внимания на инспектора (впрочем, Горелик тоже делал вид, что не замечает присутствия коллеги), Беркович обошел салон по периметру, поднял с пола и положил на крышку телевизора женскую сумочку, предварительно заглянув внутрь и не найдя, видимо, ничего интересного, потом опустился на колени и заглянул под диван. Неизвестно, что он там увидел, но, поднявшись на ноги, Беркович выглядел так, будто таинственные силы только что сообщили ему на ухо очень приятное известие.

– А все-таки, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, – может, я могу переброситься с задержанным парой слов?

– Черт возьми! – неожиданно вспылил Горелик. – Ты же прекрасно знаешь, что я не могу тебе этого запретить, так зачем спрашивать?

Задержанный по подозрению в убийстве Натан Битнер сидел на кухне под присмотром двух полицейских. Вид у бедняги был жалкий: круги под глазами, бегающие по столу пальцы, затравленный взгляд… Беркович сел перед ним и минуту молчал, вглядываясь в лицо человека, только что убившего свою подругу.

– Скажите, – обратился он наконец к Битнеру, который вздрогнул, услышав вопрос, – скажите, кто надоумил вас убить Хелен?

– Что? – недоуменно спросил Битнер.

– Я думаю, – спокойным голосом, стараясь не вызвать у Битнера резкой реакции, продолжал Беркович, – что вы, человек, вообще говоря, тонкой душевной организации, не могли сами додуматься до того, чтобы… Согласитесь, если бы вы хотели расправиться с Хелен из-за того, что она вам изменила, то сделали бы это сразу, верно? Обычно в таких случаях никто не ждет три месяца, это ведь состояние аффекта, когда… Да что я вам рассказываю, вы сами все это испытали!