Текст книги "Президенты без государств"

Автор книги: Павел Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

НОЧНОЙ ВЫЗОВ

Глубокой ночью Ахмата разбудил адъютант Майера Мадера:

– Орозов, к генералу!

Ахмат открыл глаза.

– В такой час?

– Не рассуждай. Живо! Живо!

«Что я натворил? – подумал Орозов, анализируя свое поведение за последние дни. – Ничего, кроме передачи шифровки, я не предпринимал».

Он быстро оделся. На ходу застегивая шинель, побежал к генералу.

Мадер сидел у камина. При появлении Орозова он даже не повернул головы, лицо его оставалось неподвижным. Трудно было разгадать его мысли. С 1912 года он занимается Туркестаном, доставляя много хлопот царской контрразведке. Но в России грянула революция, и Мадер, быстро поняв, что с большевиками шутки плохи, переключился на Китай и 13 лет был советником у Чан Кайши. Потом Токио…

– Вот приказ из Берлина. Поздравляю, тебе присвоено звание лейтенанта.

Ахмат встал на вытяжку:

– Спасибо, герр генерал! Хайль Гитлер!

– А вот… – Мадер порылся в ящике стола, достал другую бумажку. – Вот письмо от Каюма. Поедешь в Берлин. Там есть для тебя дела. Я думаю, что сюда ты больше не вернешься. – Мадер достал из ящика стола еще один пакет.

– Возьми и это, сын мой! Передай пакет лично доктору Ольцше. Он работает в VI управлении Главного управления имперской безопасности. Я думаю, что будет лучше, если мой племянник обратит на тебя внимание. Он недолюбливает Каюма. Будь осторожен. Передай ему письмо сразу, как прибудешь в Берлин. А теперь ступай.

Щелкнув каблуками, Ахмат вышел из кабинета Мадера.

«Происходит что-то непонятное. Меня произвели в офицеры. Мадер сказал, что Каюм хочет дать мне новую должность. Рассказал о своем племяннике Ольцше из РСХА, просил передать ему письмо. Нет, распечатывать его не надо. Уверен, генерал пишет обо мне… Просил, наверное, чтобы Ольцше присмотрелся ко мне и взял к себе на службу…»

Было начало февраля 1943 года. Орозов прибыл в Берлин и направился на Нойенбургерштрассе, 14. Когда он вошёл в приемную, фрау Людерсен положила трубку и вопросительно взглянула на него.

– Орозов, – представился Ахмат и положил на стол удостоверение. Фрау Людерсен взглянула на документ и сказала:

– Прием окончен.

– Я по вызову Вали Каюм-хана.

– Зайдите к начальнику отдела военнопленных, – после некоторого раздумья сухо порекомендовала она.

Начальник отдела военнопленных туркестанцев Лукин Кабулай по существу вопроса беседовать не стал. Объяснил только:

– Господин Вали Каюм-хан занят. Придите завтра. Вот вам направление в гостиницу и карточка на продукты. Да, вот еще что, имейте в виду, туркестанцам после двадцати двух часов по Берлину ходить воспрещено. До завтра.

На другой день президент принял Орозова. Когда он в сопровождении Лукина вошел в кабинет, Вали Каюм-хан поспешно выключил приемник. В этот день украдкой от членов комитета Каюм слушал радио и ждал, что вот-вот прозвучит уверенный голос диктора, сообщающий о грандиозной победе, от которой содрогнется мир. Но вместо этого снова и снова повторялись траурные мелодии по случаю гибели в Сталинградском котле трехсоттысячной армии Паулюса. Каюм-хан встал:

– Я вызвал вас, Орозов, чтобы предложить работу в Туркестанском комитете…

Чаров держит в руках шифровку, только что полученную из Берлина от Орозова. В ней сообщалось, что в один из районов Гурьевской области готовится заброска группы агентов во главе с Кокозовым.

Он нажал кнопку звонка. В кабинет вошел высокий молодой капитан.

– Выясните, когда должен вернуться из командировки полковник Коновалов. Если вернулся, пригласите его ко мне.

Как только Коновалов появился в кабинете, Чаров поспешил поделиться радостным известием:

– Капитан Орозов в Берлине!

– Вот так Орозов… Это наша школа, Борис Федорович!

– Все это хорошо. Но дату заброски Орозов не указал.

– Выходит, не знает. А это может случиться не сегодня, так завтра.

Чаров поднялся во весь свой исполинский рост. Подошел к карте:

– Петр Петрович, ты ведь бывал в Гурьеве?

– Бывал. Сплошная копоть от мазута и комары. Ты же сам посылал меня из Ташкента в Гурьев. – Коновалов подошел к карте. Как циркулем обвел пальцем кружок на карте. – Вот тут мы и накроем Кокозова.

Через неделю в Гурьеве Коновалов присутствовал на допросе Кокозова. Опустив голову, «Кокоз» сидел перед следователем, который уже второй день задавал ему одни и те же вопросы на казахском, русском и немецком языках. До сих пор Кокозов не проронил ни слова.

– Не понимаю, на что вы рассчитываете? – устало вздохнул следователь. Не обращая внимания на его вопрос, Кокозов искоса глянул на Коновалова. Снова опустил голову.

– Мы вас слушаем, – после затянувшейся паузы спокойно произнес Коновалов. – У вас где-то есть семья?

Этот простой вопрос неожиданно вывел Кокозова из оцепенения.

– Я знаю, – начал он по-русски, – буду ли я молчать или расскажу правду, меня теперь все равно расстреляют!.. Но я не изменял Родине и если бы вы не задержали меня, я сам бы к вам явился. Но доказать это теперь уже не смогу…

– А вы попытайтесь.

И Кокозов начал давать важные сведения.

…Через линию фронта всю группу перебросили на самолете с Мариупольского аэродрома… Перед выброской было дано задание: собрать сведения о дислокации и передвижении советских войск, их количестве, вооружении. Группа должна была вести пропаганду среди населения идеи создания «неделимого туркестанского государства»…

…После первого донесения Главному командованию «Зюд» руководитель гаупштурмфюрер СД Феннер планировал переброску в район Гурьев-Эмба еще трех групп. Немецкая разведка рассчитывала не столько на качество засылаемой в советский тыл агентуры, сколько на ее количество. В Москву тут же была отправлена телеграмма: «Из Мариуполя в район Гурьева вылетают три группы во главе с Телегановым, Баскораевым и Наталяковым».

Кроме того, Кокозов назвал лагерь Зандберг, где проходила экипировка диверсантов, засылаемых в советский тыл. В Зандберге была мастерская по изготовлению документов, печатей, военного обмундирования.

Через две недели Коновалов отправил очередную телеграмму в Москву Чарову: «Пришел к выводу, что «Кокоза» можно включить в игру. Делать это надо срочно».

Чаров радировал: «Ваш план о включении Кокозова в игру одобряю. Кокозов должен встретить все три группы».

Только после этого в штаб Главного командования «Зюд» Феннеру была отправлена радиограмма»:

«Обосновались в Гурьеве. Приступаем к выполнению задания. Кокоз».

Неделю спустя из Гурьева в Москву пришла шифровка: «Все три группы обезврежены. Коновалов».

Немецкие войска на советско-германском фронте терпели поражение за поражением. Советская армия упорно продвигалась на запад, освобождая родную землю. В этой обстановке Остминистерство, задуманное как учреждение, регламентирующее жизнь именно оккупированных территорий, неизбежно теряло значимость.

С Остминистерством остро конкурировало РСХА, которое тоже разрабатывало вопросы политики в отношении народностей Советского Союза. Представители комитетов по всем вопросам и особенно об улучшении материальных условий и более сносном обращении с легионерами со стороны немецких офицеров предпочитали обращаться не в Восточное министерство, а в Главное управление имперской безопасности.

Воскресным утром Каюм навестил доктора Ольцшу.

Ольцша сразу догадался, зачем прибыл президент в неурочный час. Поднялся с кресла, чтобы поздороваться с гостем. Каюм едва коснулся руки Ольцши и в ответ ощутил достаточно холодное рукопожатие. Кольнуло обидой и то, что Ольцша произнес приветствие на немецком языке, хотя раньше встречал Каюма неизменным «солом олейкум».

– Что же мы стоим? Садитесь, Каюм.

Наступило неловкое молчание.

В который раз Каюм обдумывал ситуацию, в которой оказался. Его бесило то, что он, фюрер туркестанцев, выступает в роли просителя. В тишине они внимательно разглядывали друг друга. Ольцша – высокий, стройный шатен, в очках, за которыми холодно светились небольшие голубые проницательные глаза. Он полон уверенности и силы.

Каюм – начинающий седеть брюнет, с большими карими, плутоватыми глазами, уже не веривший в свою звезду.

Ольцша с иронией и даже с некоторым пренебрежением смотрел на Каюма, потирающего озябшие на осеннем холоде женственные руки.

«С чем все-таки он сейчас пришел? Этот человек без родины, вечно ластящийся к высокопоставленным людям в Остминистерстве и Главном управлении имперской безопасности. Его, как щенка, перетаскивали с одной кушетки на другую. Потом этот щенок вырос в холеного пса. Научился понимать и угадывать желания своих хозяев и лаять, когда они того пожелают. Этот пес пришел сейчас ко мне, гауптштурмфюреру СС Ольцше, чтобы что-то разнюхать».

Каюм решился прервать молчание.

– Доктор Ольцша, вы забираете к себе лучших моих людей.

– Кого вы имеете в виду?

– Ну вот вам свежий пример – Орозов. Я еще не знаю, что из него получится, а вы…

– Если он вам нужен – берите. Ссориться из-за этого не будем.

– Позвольте высказаться откровенно.

«Это уже другой разговор, – подумал Ольцша. – Значит не в Орозове дело».

– До сих пор идет разговор о Туркестанском комитете, о туркестанском правительстве и главе этого правительства – президенте. Но ведь это только слова. На деле Туркестанский комитет создан вами и профессором фон Менде. Кто я такой? Президент, как вы меня назвали с профессором. Но никто меня не избирал. А правительство формируем мы с вами. Профессор фон Менде утверждает кандидатуры. Кто же этот всемогущий фон Менде? Доктор Герхард фон Менде, оказывается, всего-навсего начальник 1-го отдела Министерства по делам так называемых оккупированных восточных областей. Но поговаривают, что руководство восточными вопросами перейдет к Гиммлеру. Верно ли, что обергруппенфюрер Бергер станет государственным секретарем Остминистерства, и Менде будет подчинен штабу политического руководства Главного имперского управления по всем вопросам планирования национальной политики? А что будет с комитетом? Надо же поднимать престиж комитета, нужны экстренные меры, нужны гарантии. Иначе мы не наберем нужные нам кадры, не поднимем дух туркестанцев.

– Фюрер поднимет, – оборвал его доктор Ольцше. – У нас они будут перевоспитаны, мы знаем, как сделать послушными те низшие существа, которые не желают поддаваться перевоспитанию. – Вид у него был надменный, в глазах легкая усмешка. – Что бы вы хотели? Разве вам мало того, что вы имеете?

– Я говорю о поднятии авторитета комитета… Нужен конгресс.

Зазвонил телефон.

– Профессор фон Менде? – спросил Ольцше.

– Узнали?

– Ваш голос трудно не узнать.

– Что нового? – начал издалека фон Менде.

– Пока без перемен.

– А я слышал, что в вашем сейфе новые планы? Вы хлопочете о создании института?..

– Да. Но согласится ли рейхсфюрер. – Ольцше не хотелось в присутствии Каюма вести разговор об институте АТ. – Но об этом не стоит говорить по телефону.

– Согласен… Где мы встретимся?

– В гостинице «Адлон». Завтра в 20 часов. Вас устраивает?

– Вполне. До свидания.

«Знаю, что ему надо… – кладя трубку, подумал Ольцша. – Что-то пронюхал о Бергере. Этот плут все время пытался поймать меня на крючок, но попался сам».

После такой беседы Ольцше с Менде Каюм и вовсе сник. Коль Ольцша может так говорить с самим Менде… Значит, слухи о Бергере верны.

– Я понимаю, что мы мало чего достигли, – продолжал он разговор. – Но мне чинят препятствия не только пленные туркестанцы. Их-то я приберу к рукам. Хуже, когда мне чинит препятствия и кое-кто из влиятельных особ, – и Каюм разразился бранью в адрес Великого Муфти.

Ольцша сам считал, что значение, которое придает себе Муфти, является преувеличенным. Знал, что немецкие исламисты, и прежде всего профессор Хартман, считают, что звание «Великий Муфти» с научной точки зрения для всего Ислама является незначительным. Но зная и то, что рейхсфюрер Гиммлер ценил Великого Муфти высоко, видел в нем почти халифа, он возразил Каюму:

– Я не берусь обсуждать с вами Великого Муфти. Я был свидетелем, когда на пренебрежительное заявление в адрес Великого Муфти одного высокопоставленного лица обергруппенфюрер Бергер заявил: «Я запрещаю все нападки и интриги против Великого Муфти, в противном случае я пожалуюсь рейхсфюреру СС. Я считаю Великого Муфти действительно великим, преданным Германии человеком».

Каюм прикусил язык.

Ольцша замолчал, выжидая. Он догадывался, что Каюм не решается приступить к главному, ради чего и начал этот разговор.

Наконец Каюм-хан не выдержал:

– Позвольте узнать, господин Ольцша, соответствуют ли действительности слухи о том, что Главное управление имперской безопасности поддерживает идею о формировании воинских частей из пленных мусульман?

– До меня еще не дошли эти слухи.

– Я не заслужил такого недоверия, доктор Ольцша. Мне известно, что ваш дядюшка, генерал Мадер, что-то затевает в этом направлении.

– Возможно, вы более осведомлены, чем я, – мягко улыбаясь, парировал Ольцша. Он прекрасно знал, что внесенные генералом Мадером предложения насчет создания мусульманского полка СС, не подчиненного комитету Каюма, будут рассматриваться у Шелленберга не позже следующей недели.

– Если все-таки эти сведения в какой-то мере правдивы, – продолжал настаивать Каюм-хан, – я прошу вас, доктор Ольцша, встать на защиту комитета в вопросе комплектования легиона. Вы же хорошо знаете, с каким трудом идет это дело.

Ольцша смотрел на Каюма и думал:

«Ты совсем не разбираешься в политике, тем более в военных вопросах. И не разберешься в этом, пока будешь на все смотреть только, как говорят русские, со своей колокольни. Одно дело, когда наши войска стояли у Волги, когда от нашей мощи содрогался весь мир. Сейчас – другое. Мы терпим одно поражение за другим… Мы просто обязаны взяться за создание новых формирований, объединенных под общим немецким командованием…»

– Если обстановка потребует, мы пересмотрим наши взгляды на все вопросы формирования воинских частей, – отрезал доктор Ольцша.

Каюм хотел еще что-то сказать, но, глянув на Ольцшу, отказался от своей мысли. Ольцша дал понять, что разговор на эту тему окончен.

Отвесив поклон, Каюм вышел. Настроение у него было подавленное. Он представил себе вполне реальную картину конца его туркестанской власти. Конец почету, деньгам. Что же у него остается? Кучка приближенных… Да президентская печать… Вот и весь арсенал для борьбы за Туркестан.

Досадную горечь унижения почувствовал Каюм после этой встречи. Он зябко поежился и направился к станции метро. Дул холодный ветер, кружа и разбрасывая снег по улицам Берлина.

– Итак, – начал совещание Шелленберг, – как ни печально, я должен констатировать, что формирование легионов по национальному признаку, проводимое Восточным министерством, Верховным командованием совместно с комитетами, не оправдало наши надежды. Например, формирование Туркестанского легиона зачинатели провалили.

Шелленберг повернулся к генералу Мадеру, сидевшему от него справа:

– Я хорошо помню, уважаемый генерал, то время, когда вы… Да, да, вы… вместе с Чокаевым носились с идеей создания такого легиона… Тут есть еще один сторонник этой идеи, – он глянул в сторону Ольцши, но не произнес его имени…

Генерал Майер Мадер засопел, но возражать не стал; Шелленберг был прав. Хотя туркестанский легион формировался в Легионово по инициативе Остминистерства и лично профессора фон Менде, он, генерал Майер Мадер, не только не возражал против этого, но и с большим рвением взялся за сколачивание первых батальонов.

Сейчас, когда Главное управление имперской безопасности решило сколотить новое воинское соединение, более надежное, чем прежние части, на обсуждение был представлен «план Мадера» об организации «Восточно-мусульманского полка СС».

– А что скажет доктор Ольцше? – заканчивая совещание, спросил Шелленберг. – Вы согласны?

– Я не возражаю против того, чтобы в полку функционировали батальоны, сформированные по национальному признаку.

– У вас все?

– По этому вопросу все. Я хотел только знать, как решен вопрос насчет института «Арбайтсгемайншафт Туркестан»?

– Могу порадовать: положительно. Рейхсфюрер одобрил ваш проект. Поздравляю…

АТ был задуман как научно-исследовательский институт, и в то же время как учебный пункт для пропагандистов и разведчиков.

План Мадера пришелся очень кстати для доктора Ольцши. Теперь не надо будет идти к Каюму и Менде на поклон, чтобы заполучить себе нужных людей из мусульманской массы. А для АТ ему надо много людей. Очень много. В АТ он создаст и возглавит отделение медицины.

План Мадера устраивал и Шелленберга.

Доктор Ольцша был в хорошем настроении. Еще бы! Он добился поддержки Гиммлера в деле организации Мулла-Шуле. Это еще одна победа над фон Менде и над Каюмом.

ОТЪЕЗД ВДОВЫ ПРЕЗИДЕНТА

Доктор Ольцша пригласил Орозова в гостиницу в номер.

– Добрый вечер, Орозов! – приветствие прозвучало холодновато.

«Какая муха его укусила? Почему он не в духе?» – подумал Орозов. На столе лежала газета «Правда». Сводка «Совинформбюро», сообщавшая об освобождении Советскими войсками Смоленска и Рославля, обведена черными чернилами. На полях поставлен рунический знак.

Орозов не раз видел, как доктор Ольцша ставил подобные знаки, когда в газетах сообщалось о каком-либо трагическом для Германии событии.

«Вот где собака зарыта… Наши войска громят фашистов». Орозов едва сдержал радость.

– Закуривайте, Орозов…

Ахмат отрицательно покачал головой.

– Ну тогда рюмку водки?

– Аллах запрещает пить этот горячительный напиток.

– Будет вам, Орозов, сваливать все на Аллаха, – наполняя две рюмки, пробурчал доктор Ольцша.

– Если настаиваете… За успех в наших делах.

– Согласен. Пока у нас с вами дела идут неплохо. Но в связи с общей обстановкой на фронтах нам прибавляются новые заботы. Мы должны вбивать в башку каждого туркестанца уверенность в победе немецкого оружия. Многие из них охвачены серьезной болезнью – унынием. Кто-то разносит этот вирус. Кстати, Орозов, откуда вы знаете семью Мусабаевых?

Вопрос был неожиданным и встревожил Ахмата. Он поспешил ответить.

– С семьей Мусабаевых я не знаком. Я видел однажды Мусабаеву в доме Мустафы Чокаева.

О Мусабаевой органы СД располагали кое-какими сведениями. В прошлом жена миллионера – казаха, проживавшего в Китае и Англии. После его смерти, в тридцатых годах, выехала с сыном в Турцию. Там вторично вышла замуж за эмигранта – туркмена Когоды Ахмеда-оглы. Сейчас ее муж – преподаватель медицины в Берлинском университете. Поскольку Мусабаев был связан с англичанами, СД подозревало и Мусабаеву в причастности к этим связям. Дело Мусабаевой вел доктор Ольцше. Просматривая документы, он натолкнулся на донесение, в котором, не вдаваясь в подробности, сообщалось, что Орозова видели с Мусабаевой.

– Я не думаю, что Мусабаева вас интересует. К тому же меня с ней не знакомили. Мне ее лишь показали.

– Кто?

– Асан Кайгин.

– Кайгин? Когда? И как вы попали к Чокаевым?

– Это было до нашего с вами знакомства. Я в группе легионеров приезжал из Легионово на похороны Чокаева. При отъезде, когда прощались с Марией Яковлевной, Кайгин мне показал женщину в черном. «Знаешь, кто она? Это очень влиятельная женщина среди мусульманских эмигрантов в Турции. Госпожа Мусабаева».

– А Кайгина вы давно знаете?

– Он появился в Легионово за день до первого приезда туда Чокаева.

– И Каюм?

– Нет. Каюм приехал вместе с Чокаевым, сразу проявил свое высокомерие… Кайгин, не в пример Каюму, был сдержан. Вы знаете, что он до войны был журналистом.

– Да, его биография мне известна. Был на фронте командиром, попал в плен. Сейчас сотрудничает в антисоветских националистических газетах.

– В Легионово Кайгин подолгу со мной разговаривал. Хвастался, что Чокаев любит его, как сына, что он, Кайгин, хочет написать о нем книгу. С моих слов он знал, что я работал в школе преподавателем истории. Не знаю, может быть, стараниями Кайгина я оказался в Берлине. Но официально вызвал меня сюда Каюм-хан.

– Которого Кайгин и Канатбаев терпеть не могут. Канатбаев метит на его место. Ну хорошо, – после некоторой паузы заключил доктор Ольцша, – я думаю, что Кайгин как раз тот человек, который поможет вам, Орозов, наладить связи с семьей Мусабаевых. Понаблюдайте за их домом. При жизни Чокаева Кайгин и Канатбаев не вылезали из квартиры Мустафы. Они, по сути дела, были его агентами. И Кайгин и Канатбаев всякими путями, а Чаще всего через его жену добивались выгодных для себя кадровых или иных решений. Они и сейчас частые гости вдовы президента. Там постоянно бывает и семья Мусабаевых. Мусабаева не молода, но все еще привлекательна, к тому же очень хитра.

«Что задумал доктор Ольцша? Вероятно, служба безопасности напала на какой-то неизвестный мне след, – подумал Орозов. – В чем дело? Почему Ольцшу заинтересовали именно сейчас люди из Турции? Турция! За четыре дня до нападения гитлеровцев на Советский Союз между Германией и Турцией был заключен договор о дружбе и ненападении. Турция пропускала через морские проливы военные корабли Германии и ее союзницы Италии».

– Вот еще что. Установите, верно ли, что Алмамбетов, заместитель Каюм-хана, с ними заодно. Вам все понятно?

Орозов кивнул.

На другой день Орозов поднялся с постели, мучаясь от боли в желудке. А ведь сегодня предстояла встреча с Кайгиным, который без вина не может и дня прожить. Ахмат позвонил Кайгину в комитет на Нойенбургерштрассе.

– Асан, это ты? Привет! Это Ахмат.

– Что стряслось, звонишь чуть свет?

– Позже тебя не застанешь. Что делаешь вечером? Надо бы поужинать вместе у Ходжи.

– Исключено. Сегодня прощальный вечер у Чокаевой. Я должен быть. Завтра она едет в Париж.

– Надолго?

– Насовсем. У меня идея. Приходи на проводы.

– Не совсем удобно. Она меня не знает. Кто еще там будет?

– Как всегда, Канатбаев Карие, вся семья Мусабаевых, несколько студентов из Турции, возможно, кто-нибудь еще. Идешь?

Все складывалось на редкость удачно для знакомства с Мусабаевыми.

– Можно поехать, – как бы нехотя ответил он, – правда, я буду там не в своей тарелке… Ну что ж, Асан, заезжай за мной.

Орозов нажал на рычаг телефона. Задумался. Не выпуская трубки, порылся в тумбочке, проглотил таблетку, потом позвонил доктору Ольцше.

– Извините за беспокойство, доктор Ольцша.

– Говорите!

– Знаете ли вы, что Чокаева завтра уезжает в Париж?

– Упрямая женщина! Все-таки решила ехать, несмотря на наши уговоры.

– Я дал согласие на предложение Кайгина вечером быть у вдовы президента.

– Правильно сделали, что согласились. Чокаева еще будет нам нужна. У нее архивы Мустафы. Да и ее влияние в отдельных эмигрантских кругах Турции и особенно среди казахов-легионеров можно будет использовать.

Мария Яковлевна приветливо встретила Кайгина и Орозова.

– Дорогой Асан, рада вас видеть!

– Это мой друг, лейтенант Орозов. Его уважал наш дорогой ата.

– Я что-то не припоминаю вас, лейтенант… Вы в нашем доме, по-моему, впервые?

– Не велика птица, можно и забыть, Мария Яковлевна. Но однажды я был здесь. В составе группы военных приезжал из Легионово на похороны президента.

– Да… да… Спасибо вам, – смутилась Мария Яковлевна… – Раздевайтесь. Я сейчас представлю вас гостям.

Они вошли в столовую. Среди гостей Орозов неожиданно увидел заместителя президента Туркестанского комитета Сатара Алмамбетова.

«Почему он здесь? – промелькнуло в голове Ахмата. – Заместителем президента его рекомендовал Каюм-хан, а сам он заодно с Кайгиным и Канатбаевым. Не зря Ольцша предложил установить за ним наблюдение».

Взгляды Орозова и Алмамбетова встретились, и Ахмат прочитал в глазах заместителя президента заметное беспокойство. Когда Орозов кивком его приветствовал, тот в замешательстве даже не ответил, отвел взгляд и с укоризной и тревогой взглянул на Кайгина. Тот знаком руки дал понять, что Орозова не следует опасаться.

Ахмат между тем для себя отметил: «Один-ноль в мою пользу. Берегись, предатель Сатар».

Мария Яковлевна представила Ахмата только Мусабаевой:

– Любопытно, господин Алмамбетов, что сейчас происходит во Франции? – возобновила разговор Мусабаева. – Какие новости вы привезли оттуда?

– Во Франции с каждым днем растет число террористических актов против немцев и тех, кто с ними сотрудничает. Главнокомандующий западной группой немецких войск издал приказ о проведении карательных акций вплоть до расстрела. Но число терактов растет.

– Мария Яковлевна, голубушка, видите, в какое пекло вы едете. Может быть, повремените, – сказала Мусабаева. – Правда, сейчас везде не сладко. На посла в Турции фон Папена тоже было организовано покушение. В нем замешаны русские Павлов и Корнилов.

Орозов знал, что это была «утка», пущенная немецкой разведкой с целью вызвать вражду к СССР у турецкого населения. Вдохновляемые из Берлина, профашистские круги в Турции подталкивали правительство к войне против СССР. Фон Папен делал немало усилий для того, чтобы пантюркистские организации превратить в фашистские и с их помощью оказывать давление на турецкое правительство. Если же оно окажется непослушным, совершить государственный переворот.

Звонок в прихожей прервал разговор гостей. Открывать пошел Кайгин. Возвратился он с Канатбаевым и Когоды Ахмедом-оглы.

– Ну, кажется, все в сборе, друзья мои! – приветливо сказала Мария Яковлевна. – Как ваши успехи, Карие? Что ответили в верхах на ваше с Адаевым предложение?

– В течение часа мы доказывали фон Менде важность нашей идеи, но он, как и прежде, не стремится к созданию «Большого Туркестана», в который должны войти Казахстан, Татария и Башкирия. Но я теперь знаю, что нам делать. Каюм расплакался перед Остминистерством, просит вернуть от генерала Власова всех солдат-туркестанцев, зачисленных в Русскую Освободительную армию. Сейчас немцы на это не согласятся. Мы же, напротив, заявим, что уйдем от Каюма к Власову, чтоб создать блок антисоветских сил, пойдем на объединение с КОНРом[9]9
  КОНР – комитет освобождения народов России.


[Закрыть] при условии, что немцы признают наш новый антисоветский центр – Туркестанский Национальный Совет. Мы переманим к Власову своих солдат-единомышленников…

Канатбаев оборвал себя на полуслове, заметив, как внимательно слушает его лейтенант Орозов.

Возникла неловкая пауза, и Мария Яковлевна поспешила переменить тему:

– Довольно, господа, о политике. Попробуйте вот этот салат.

Больше к серьезным вопросам не возвращались.

Когда гости стали расходиться, пьяный Кайгин протянул руку на прощанье Орозову:

– Ты извини. Я не могу пойти вместе с тобой. Я должен помочь Марии Яковлевне уложить вещи. Думаю, ты на меня не обидишься. Завтра, если сможешь, приезжай прямо на вокзал проводить Марию Яковлевну.

– Алмамбетов сегодня что-то не в духе?

– Увидел тебя и разволновался. Он всегда чего-то боится.

На улице Алмамбетов окликнул Орозова. Ахмат остановился. Они вместе прошли к автобусной остановке.

– Я надеюсь, – начал он, – что о моем посещении вдовы президента не будет знать доктор Ольцша и Каюм-хан.

– Воля ваша, мурза Алмамбетов… Разве вы не свободны выбирать себе знакомых? – похоже, Сатар не заметил иронического тона Орозова.

– Мы с тобой киргизы, Орозов. Мы – братья, и нам всегда надо помнить об этом.

«Нет, Сатар, – думал Орозов. – Настоящему киргизу брат каждый, кто сражается с фашистскими захватчиками. А ты, Сатар, трус и предатель. Ты предал Родину, а сейчас предаешь и своих, таких же, как ты, отщепенцев. Жаль, что пока я не могу тебе все это высказать вслух».

– В общем, имей в виду, Орозов, что у Чокаевой я оказался совершенно случайно.

Расстались холодно.

Шелленберг совершал традиционную утреннюю прогулку верхом. Его сопровождал доктор Грефе и доктор Ольцша. Речь шла о предстоящем Венском конгрессе.

– Ваше мнение о конгрессе? – обратился Шелленберг к Грефе.

– Я не возражаю против расширения платформы комитета, но только в том случае, если это не увеличит власть Каюма. Поэтому я против всяких конгрессов. Я даже против посылки на это собрание представителя от Главного управления имперской безопасности. Если оно все-таки состоится, я считаю достаточным послать в Вену доверенное лицо Ольцши в качестве наблюдателя…

– Хотим мы с вами этого или нет, конгресс состоится. Это согласовано с фюрером. Остминистерство этой акцией рассчитывает поднять свой авторитет… Итак, вы против, доктор Грефе? – Шелленберг помолчал. – В таком случае, поступайте так, как считаете нужным.

Возвратившись от Шелленберга, Ольцша вызвал к себе Ахмата Орозова.

Он был мрачен, шагал взад и вперед по кабинету, погруженный в тяжелые размышления.

Секретарша принесла сводку. Ольцша стал читать:

«Северо-западнее и севернее города Яссы наши войска продолжали нести бои с противником…»

«Яссы… Яссы… Это недалеко от Бухареста…»

Вспомнились заверения фюрера: «Советская Россия исчезнет с карты мира через восемь недель». Прошло три года…

Остминистерство, сборище в Вене… Все это по сравнению с надвигающейся катастрофой казалось мышиной возней. Но нет, нельзя распускаться.

– Вот что, Орозов, – срочно поедете в Вену. – Ваша задача: следить на конгрессе за поведением Каюма и других туркестанцев. По возвращении представьте мне письменный отчет. Вот вам письмо. С ним обратитесь к нашей сотруднице Гайнтель…

Ольцша запечатал конверт. Написал венский адрес и вместе с пригласительным билетом вручил Орозову.

Из Берлина поезд вышел рано утром. Орозов расположился в шестиместном купе.

За окном зеленели сады. Орозов вспомнил Чуйскую долину, маленький свой Бешкорюк. Весной он утопал в клубах белой пены цветущих яблонь и вишень…

7 июня 1944 года Орозов прибыл в Вену.

8 июня в день открытия конгресса в вестибюле клуба на площади Штайбергплац было многолюдно, но не шумно. Делегаты переговаривались вполголоса, а то и шепотом.

– Ну, что скажете? А ведь Каюм добился своего.

– Каюм? Вы недооцениваете Розенберга и профессора Менде.

– Если говорить точнее, и Шелленберга…

– Но будет ли толк? Одно дело, когда фронт был у Сталинграда, другое – когда советские войска в Румынии.

Шепот смолк. Толпа расступилась. В зал величественно прошествовал Великий Муфти, провожаемый любопытными взглядами.

Все устремились следом.

Канатбаев Карие прогуливался под руку с руководителем Азербайджанского комитета Дудангинским, одним из сторонников власовской компании. По мнению Дудангинского, «все антисоветские силы должны быть слиты воедино». Сам он поддерживал связь с лидером азербайджанской эмиграции в Германии Эмин-Рузель-Заде, который не был допущен к руководству Азербайджанским комитетом, так как слыл сторонником «пантюркизма».

Движение «пантюркизма» противоречило политике Розенберга: германское правительство планировало при оккупации Кавказа организовать там рейхскомиссариат, куда должны были войти Грузинская, Армянская и Азербайджанская республики и области Северного Кавказа. Рейхскомиссаром Кавказа в 1943 году был назначен Шикеданц. С тех пор Шикеданц имел свой кабинет при Розенберге.